Происхождение видов путем естественного отбора (Чарлз Дарвин) - часть 3

рода Canis можно совершенно верно сказать, что они во время голода борются друг с другом 
за пищу и жизнь. Но также говорят, что растение на окраине пустыни ведет борьбу за жизнь 
против засухи, хотя правильнее было бы сказать, что оно зависит от влажности. Про растение, 
ежегодно производящее тысячу семян, из которых в среднем достигает зрелости лишь одно, 
вернее можно сказать, что оно борется с однородными и другими растениями, которые уже 
покрывают почву. Омела зависит от яблони и еще нескольких деревьев, но было бы натяжкой 
говорить о  ее  борьбе  с  ними,  потому  что  если  слишком  много  этих  паразитов  вырастет  на 
одном дереве, оно захиреет и погибнет. Но правильнее будет сказать, что несколько сеянок 
омелы, густо растущих на одной и той же ветви, ведут борьбу друг с другом. Так как омела 
рассевается птицами, ее существование зависит от них, и, выражаясь метафорически, можно 
сказать,  что  она  борется  с  другими  растениями,  приносящими  плоды,  тем,  что  привлекает 
птиц  пожирать  ее  плоды  и  таким  путем  разносить  ее  семена.  В  этих  различных  смыслах, 
переходящих  одно  в  другое,  я  ради  удобства  употребляю  общий  термин  «Борьба  за 
существование». 

 

Геометрическая прогрессия возрастания численности. 

 
Борьба  за  существование  неизбежно  вытекает  из  большой  скорости,  с  которой  все 

органические  существа  имеют  тендецию  увеличить  свою  численность.  Каждое  существо, в 
течение  своей  жизни  производящее  несколько  яиц  или  семян,  должно  подвергаться 
уничтожению в каком-нибудь возрасте своей жизни, в какое-нибудь время года или, наконец, 
в  определенные  годы,  иначе  в  силу  принципа  возрастания  в  геометрической  прогрессии 
численность его быстро достигла бы таких огромных размеров, что ни одна страна не могла 
бы вместить его потомство. Поэтому, так как производится более особей, чем может выжить, в 
каждом случае должна вестись борьба за существование либо между особями того же вида, 
либо между особями различных видов, либо с физическими условиями жизни. Это  – учение 
Мальтуса (Malthus), с еще большей силой примененное ко всему животному и растительному 
миру,  так  как  здесь  невозможно  ни  искусственное  увеличение  пищи,  ни  благоразумное 
воздержание  от  брака.  Хотя  в  настоящее  время  численность  некоторых  видов  и  может 
увеличиваться более или менее быстро, но для всех видов это невозможно, так как земля  не 
вместила бы их. 

Нет  ни  одного  исключения  из  правила,  по  которому  любое  органическое  существо 

численно возрастает естественным путем с такой большой скоростью, что не подвергайся оно 
истреблению,  потомство  одной  пары  очень  скоро  заняло  бы  всю  землю.  Даже  медленно 
размножающийся человек за 25 лет удваивается в числе, и при такой скорости менее чем через 
тысячу  лет  для  его  потомства  буквально  не  хватило  бы  площади,  чтобы  уместиться  стоя. 
Линней высчитал, что если бы какое-нибудь однолетнее растение производило только по два 
семени  –  а  не  существует  растения  с  такой  слабой  производительностью  –  и  их  сеянцы 
произвели бы в ближайший год по два семени и так далее, то через 20 лет было бы миллион 
растений.  Считается,  что  из  всех  известных  животных  наименьшая  воспроизводительная 
способность у слона, и я старался вычислить вероятную минимальную скорость естественного 
возрастания его численности; он начинает плодиться, всего вероятнее, в 13-летнем возрасте и 
плодится до 90 лет, принося за это время не более шести детенышей, а живет до ста лет; если 
это так, то по истечении 740–750 лет от одной пары получилось бы около 19 миллионов живых 
слонов. 

Но  мы  имеем  доказательства  более  убедительные,  чем  эти  теоретические  расчеты, 

именно многочисленные известные случаи поразительно быстрого увеличения численности 
многих животных в природе, если условия были благоприятны для них в течение двух или 
трех  последовательных  лет.  Еще  поразительнее  факты,  касающиеся  одичания  некоторых 
наших  домашних  животных  в  различных  странах  света;  если  бы  указания  на  скорость 
возрастания  численности  столь  медленно  плодящихся  рогатого  скота  и  лошадей  в  Южной 
Америке и позднее в Австралии не были бы тщательно подтверждены, то они представлялись 

бы невероятными. Так же обстоит дело и с растениями; можно было бы привести примеры 
ввезенных  растений,  сделавшихся  обычными  на  всем  протяжении  некоторых  островов  в 
период менее десяти лет. Некоторые растения, как например артишок и высокий чертополох, 
которые в настоящее время стали самыми обычными растениями обширных равнин Ла-Платы 
и  покрывают  целые  квадратные  мили,  вытеснив  почти  всю  остальную  растительность, 
ввезены из Европы; другие растения, распространенные в настоящее время, как мне сообщил 
д-р  Фолконер  (Falconer),  в  Индии  от  м.  Кумари  до  Гималайских  гор,  ввезены  из  Америки 
после ее открытия. В этих случаях, а их можно было бы привести бесконечное число, никто не 
будет предполагать, что плодовитость животных или растений внезапно и временно возросла 
в значительной степени. Очевидное объяснение заключается  в том, что жизненные условия 
были крайне благоприятны и вследствие этого старые и молодые особи менее подвергались 
истреблению,  так  что  почти  все  молодые  особи  получили  возможность  размножаться. 
Геометрическая  прогрессия  увеличения  численности,  результаты  которой  всегда  нас 
поражают,  очень  просто  объясняет  необыкновенно  быстрое  возрастание  их  численности  и 
широкое расселение на их новой родине. 

В  своем  естественном  состоянии  почти  каждое  взрослое  растение  ежегодно  приносит 

семена,  а  среди  животных  найдется  немного  таких,  которые  не  спариваются  ежегодно. 
Отсюда  мы  с  уверенностью  можем  утверждать,  что  все  растения  и  животные  имеют 
тенденцию численно возрасти в геометрической прогрессии, что они быстро заполнили бы все 
стации,  в  которых  могут  так  или  иначе  существовать,  и  что  эта  тенденция  к  увеличению 
численности  в  геометрической  прогрессии  может  быть  сдержана  истреблением  в 
каком-нибудь периоде жизни. Наше близкое знакомство с крупными домашними животными, 
я  полагаю,  может  ввести  нас  в  заблуждение:  мы  не  видим,  чтобы  они  подвергались 
значительному истреблению, но мы при этом забываем, что тысячи ежегодно идут на убой в 
пищу и что в естественном состоянии такое же число устранялось бы так или иначе. 

Единственное различие между организмами, производящими ежегодно тысячи яиц или 

семян,  и  теми,  которые  производят  их  очень  мало,  заключается  в  том,  что  медленно 
размножающиеся потребуют несколько лет более для заселения при благоприятных условиях 
целой области любой величины. Кондор несет пару яиц, а страус – двадцать, и тем не менее в 
одной и той же стране из них двоих кондор, быть может, многочисленнее; буревестник несет 
всего одно  яйцо,  и, однако,  полагают,  что  это  самая многочисленная  птица  на  земле.  Одна 
муха кладет сотни яиц, а другая, как например Hippobosca, только одно, но это различие не 
определяет  числа особей каждого вида в какой-либо области. Многочисленность яиц имеет 
известное значение для тех видов, которые зависят от колеблющегося количества пищи, так 
как позволяет им быстро возрастать в числе. Но подлинное значение многочисленности яиц 
или семян заключается в том, чтобы покрывать значительную их убыль в тот или иной период 
жизни, а этот период в большей части случаев бывает очень ранний. Если животное может 
каким-нибудь образом уберечь снесенные им яйца  или детенышей, то даже при небольшом 
числе  нарождающихся  может  поддерживаться  средняя  численность;  но  когда  яйца  или 
детеныши в большом числе подвергаются истреблению, много должно и нарождаться, иначе 
вид этот вымрет. Нормальная численность какого-нибудь дерева, живущего в среднем тысячу 
лет, могла бы поддерживаться, если бы оно приносило по одному только семени в тысячу лет, 
предполагая,  что  это  семя  не  подверглось  истреблению  и  ему  обеспечено  прорастание  в 
удобном месте. Значит, во всяком случае среднее число какого-либо животного или растения 
зависит только косвенно от числа яиц или семян. 

Вглядываясь  в  природу,  мы  никогда  не  должны  упускать  из  виду  изложенные  выше 

соображения; мы не должны забывать, что каждое единичное органическое существо, можно 
сказать, напрягает свои силы, чтобы максимально увеличить свою численность; что каждое из 
них  живет,  выдерживая  борьбу  в  каком-нибудь  возрасте  своей  жизни;  что  жесткое 
истребление неизбежно обрушивается на старого или молодого в каждом поколении или через 
повторяющиеся  промежутки.  Облегчите  то  или  иное  препятствие,  смягчите  хотя 
незначительно  истребление,  и  численность  вида  почти  моментально  возрастет  до  любых 

размеров. 

 

Природа препятствий к возрастанию численности. 

 
Причины,  сдерживающие  естественную  тенденцию  каждого  вида  к  повышению 

численности, крайне темны. Взгляните на самый могучий вид; насколько он кишит своими 
многочисленными  представителями,  настолько  же  он  склонен  к  дальнейшему  увеличению 
численности.  Ни  в  одном  случае  мы  точно  не  знаем,  каковы  препятствия  к  этому.  И  это 
нисколько не удивительно, если подумать, как мало нам известно в этом направлении даже по 
отношению к человеку, которого мы знаем лучше, чем всякое другое животное. Этот вопрос о 
препятствиях  к  росту  численности  был  хорошо  обработан  несколькими  писателями,  и  в 
будущем моем труде я надеюсь рассмотреть его более подробно, особенно по отношению к 
диким животным Южной Америки. Здесь я ограничусь несколькими замечаниями, для того 
только чтобы привлечь внимание читателя к некоторым важнейшим особенностям. Яйца или 
очень  молодые  животные,  по-видимому,  вообще  страдают  более  всего,  но  не  всегда.  У 
растений  наблюдается  уничтожение  громадного  количества  семян,  но  на  основании 
некоторых  сделанных  мною  наблюдений  оказывается,  что  сеянцы  чаще  всего  страдают  от 
того, что проросли на почве, уже густо заросшей другими растениями. Сеянцы истребляются 
также в большом количестве различными врагами; так, например, на клочке земли в три фута 
длиной  и  два  шириной,  вскопанном  и  расчищенном,  где  появлявшиеся  растения  не  могли 
быть заглушены другими, я сосчитал все всходы наших сорных трав, и оказалось, что из 357 
взошедших не менее чем 295 были истреблены главным образом слизняками и насекомыми. 
Если лужайка, которая постоянно подстригается, или луг, который тщательно общипывается 
четвероногими  животными,  отрастут,  то  более  сильные  растения  постепенно  подавят 
растения более слабые, хотя и вполне развившиеся; так, например, из 20 видов, растущих на 
небольшом участке скошенного луга (три фута на четыре), девять погибли, другие же виды 
получили возможность свободно созревать. 

Количество пищи для каждого вида, конечно, определяет крайний предел возрастания 

его численности: но очень часто средняя численность вида определяется не добываемой им 
пищей, а тем, что он служит добычей другим животным. Так, едва ли подлежит сомнению, что 
количество  куропаток,  тетеревов  и  зайцев  в  пределах  любого  большого  имения  зависит 
главным образом от их истребления мелкими хищниками. Если бы в течение последних 20 лет 
в  Англии  дпчь  вовсе  не  отстреливалась,  но  в  то  же  время  не  истреблялись  бы  и  мелкие 
хищники, то оказалось бы, по всей вероятности, менее дичи, чем в настоящее время, несмотря 
на то что теперь ежегодно отстреливают сотни тысяч голов этой дичи. С другой стороны, в 
некоторых случаях, как например со слоном, ни одна особь не уничтожается хищниками: даже 
индийский тигр только очень редко отваживается нападать на слоненка, охраняемого самкой. 

Климат играет важную роль в определении средней численности видов, и периоды очень 

низкой  температуры  или  засухи,  по-видимому,  являются  наиболее  эффективными  из  всех 
препятствий.  Я определил  (главным образом по  резкому  уменьшению  числа гнезд  весной), 
что  зима  1854–1855  годов  уничтожила  четыре  пятых  птиц  в  моем  имении,  и  это  поистине 
страшное  истребление,  если  только  вспомнить,  что  смертность  в  10%  считается 
необыкновенно  жестокой  при  эпидемиях  среди  людей.  Действие  климата  на  первых  порах 
может  показаться  совершенно  независимым  от  борьбы  за  существование;  но  поскольку 
климат  уменьшает количество пищи, он вызывает самую жестокую борьбу между особями, 
все равно одного и того же или различных видов, питающимися одной и той же пищей. Даже в 
тех  случаях,  когда  климатические  условия,  как  например  сильный  холод,  действуют 
непосредственно,  наиболее  страдают  слабые  особи  или  те,  которые  добыли  себе  на 
протяжении зимы меньше пищи. Передвигаясь с юга на север или из влажной страны в сухую, 
мы неизменно замечаем, что некоторые виды постепенно все редеют и, наконец, исчезают; так 
как  перемена  климата  бросается  в  глаза,  то  мы  склонны  приписать  все  явление  его 
непосредственному действию. Но это ложный взгляд; мы забываем, что каждый вид, даже в 

местах наибольшего его изобилия, в какой-нибудь период своего существования постоянно 
подвергается  громадному  истреблению  врагами  или  конкурентами  за  то  же  место  и  пищу; 
если  же  эти  враги  или  конкуренты  при  слабых  переменах  в  климате  будут  обладать 
каким-нибудь  преимуществом  в  области,  уже  переполненной  обитателями,  то  численность 
других видов должна убывать. Если мы, путешествуя на юг, встречаемся с видом, численно 
убывающим,  мы  можем  быть  уверены,  что  причина  скрыта  в  том,  что  условия  столь  же 
благоприятствуют  другим  видам,  сколько  они  вредят  первому.  То  же  мы  наблюдаем, 
направляясь на север, хотя в несколько меньшей степени,  так как по направлению к северу 
число  видов  вообще,  а  следовательно,  и  конкурирующих  убывает.  Отсюда,  подвигаясь  на 
север  или  подымаясь  в  горы,  мы  чаще  встречаем  малорослые  формы,  обусловленные 
непосредственно вредным воздействием климата, чем подвигаясь к югу или спускаясь с горы. 
Когда же мы достигаем полярных стран, или снеговых вершин, или настоящей пустыни, то 
здесь борьба за жизнь ведется почти исключительно со стихиями. 

Что  климат  действует  главным образом  косвенно,  благоприятствуя  другим  видам,  мы 

ясно видим из того громадного числа растений, которые превосходно выносят климат в наших 
садах,  но  которые  никогда  не  натурализуются,  так  как  не  могут  конкурировать  с  нашими 
местными растениями или противостоять истреблению их нашими местными животными. 

Когда какой-нибудь вид, в силу особенно благоприятных обстоятельств, несоразмерно 

возрастет в числе на небольшой территории, часто возникают эпизоотии, по крайней мере это 
обычно случается с дичью в наших лесах; здесь мы имеем лимитирующее препятствие для 
роста численности, независимое от борьбы за жизнь. Но даже некоторые из так называемых 
эпизоотий  обусловлены  паразитическими  червями,  которые  по  какой-то  причине,  отчасти, 
может  быть,  вследствие  легкости  распространения  среди  животных,  оказались  в  особенно 
благоприятном положении; и здесь возникает некоторого рода борьба между паразитом и его 
жертвой. 

С другой стороны, во многих случаях значительное число особей одного и того же вида 

сравнительно  с  числом  его  врагов  представляет  абсолютно  необходимое  условие  для  его 
сохранения. Таким образом, мы можем легко собирать на наших полях в изобилии хлебные 
зерна  или  семена  рапса  и  т.  д.,  потому  что  эти  семена  имеются  в  большом  избытке  по 
сравнению с числом птиц, которые ими кормятся, а с другой стороны, и птицы, хотя  они и 
находят  единственно  в  это  время  года  пищу  в  изобилии,  не  могут  возрастать  в  числе 
пропорционально запасу семян, так как увеличение их численности задерживается зимой; но 
всякий, кто пробовал, знает, как трудно собрать семена с нескольких экземпляров пшеницы 
или какого другого растения в саду; я в таких случаях терял семена до одного. Этот взгляд о 
необходимости большого числа особей одного и того же вида для его сохранения объясняет, 
мне  кажется,  некоторые  своеобразные  явления  в  природе:  как,  например,  очень  редкие 
растения  иногда  чрезвычайно  изобилуют  в  немногих  местах,  где  они  существуют;  также 
социальные  растения  остаются  социальными,  т.  е.  встречаются  массами  даже  на  границах 
своего  распространения.  В  таких  случаях  мы  должны  допустить,  что  растение  могло 
существовать  только  там,  где  условия  его  жизни  были  настолько  благоприятны,  что 
многочисленные  особи  могли  совместно  обитать,  а  это  спасало  сам  вид  от  полного 
уничтожения.  Я  добавил  бы,  что  во  многих  подобных  случаях  вступали  в  действие 
благоприятные  последствия  перекрестного  оплодотворения  и  болезненные  последствия 
близкого скрещивания; но не стану распространяться здесь по этому вопросу. 

 

Сложные отношения всех животных и растений друг к другу в борьбе за 

существование. 

 
Известно  много  случаев,  показывающих,  как  сложны  и  неожиданны  препятствия  и 

отношения  между  органическими  существами,  которые  должны  бороться  одновременно  в 
одной  и  той  же  стране.  Приведу  только  один  пример,  хотя  и  простой,  но  очень  меня 
заинтересовавший. В Стаффордшире, в имении одного моего родственника, где я располагал 

всеми удобствами для исследования, находилась обширная и крайне бесплодная вересковая 
равнина,  которой  никогда  не  касалась  рука  человека;  но  несколько  сотен  акров  той  же 
равнины  25  лет  назад  были  огорожены  и  засажены  шотландской  сосной.  Перемена  в 
природной  растительности  засаженной  части  равнины  была  замечательна  и  превышала  ту, 
которая  обычно  наблюдается  при  переходе  с  одной  почвы  на  совсем  иную;  не  только 
относительное число растений вересковой формации совершенно изменилось, но в посадке 
процветало  12  новых  видов  (не  считая  злаков  и  осок),  не  встречающихся  на  вересковой 
равнине. Но последствие для насекомых было еще большим, так как в сосновой посадке стали 
обычными шесть видов насекомоядных птиц, не встречавшихся на вересковой равнине, где 
водилось  два  или  три  вида  этих  птиц.  Мы  видим,  как  велики  были  последствия  от 
интродукции одного только дерева, ведь все ограничилось только огораживанием для защиты 
от потравы скотом. Но какую важную роль играет огораживание, я мог легко убедиться близ 
Фарнама, в Серрее. Там встречаются обширные вересковые равнины с небольшими группами 
старых шотландских сосен на редко разбросанных холмах; за последнее десятилетие большие 
пространства  были  огорожены,  и  самосевная  сосна  взошла  в  такой  густоте,  что  сама  себя 
глушит. Когда я узнал с достоверностью, что эти молодые деревца не были ни посеяны, ни 
посажены, я был так удивлен их многочисленностью, что всходил на некоторые возвышенные 
места, с которых мог видеть сотни акров неогороженной равнины, и не видел буквально ни 
одного  дерева,  за  исключением  групп  старых  посаженных  сосен.  Но,  взглянув  между 
стеблями  вереска,  я  нашел  множество  сеянцев  и  маленьких  деревцев,  постоянно 
подвергавшихся потраве скотом. На одном квадратном ярде, на расстоянии каких-нибудь ста 
ярдов от одной из групп старых деревьев, я насчитал 32 деревца; одно из них, с 26 годичными 
кольцами,  в  течение  многих  лет  пыталось  поднять  свою  вершину  над  вереском  и  терпело 
неудачу.  Неудивительно,  что,  как  только  землю  огородили,  она  густо  покрылась  сильно 
разросшейся молодой сосной. И, однако, эти вересковые равнины были так обширны и так 
бесплодны,  что  никто  никогда  не  представил  бы  себе,  что  скот  мог  так  внимательно  и 
целеустремленно  отыскивать  ее  в  качестве  пищи.  Мы  видим  здесь,  что  скот  всецело 
определяет существование шотландской сосны; но в некоторых частях света существование 
скота  обусловливается  насекомыми.  Пожалуй,  Парагвай  представляет  самый  разительный 
пример этого: в нем не одичали ни лошади, ни рогатый скот, ни собаки, хотя южнее и севернее 
его они кишат в диком состоянии. Азара (Azara) и Ренгер (Rengger) показали, что это зависит 
от встречающейся в Парагвае в громадных количествах известной мухи, кладущей свои яйца в 
пупки новорожденных животных. Дальнейшее возрастание численности этой мухи, как она 
ни  многочисленна,  должно  обычно  сдерживаться  каким  бы  то  ни  было  образом,  вероятно, 
другими  паразитическими  насекомыми.  Отсюда,  если  бы  количество  некоторых 
насекомоядных птиц убавилось в Парагвае, количество паразитических насекомых, вероятно, 
увеличилось бы, а это уменьшило бы число мух, кладущих яйца в пупки; тогда рогатый скот и 
лошади  могли  бы  одичать,  а  это  несомненно  сильно  изменило  бы  (как  я  действительно 
наблюдал в некоторых частях Южной Америки) растительность; это в свою очередь сильно 
воздействовало  на  насекомых,  что опять-таки,  как  мы  только  что  видели  в  Стаффордшире, 
повлияло бы на насекомоядных птиц – и так далее, все возрастающими по сложности кругами. 
В  природе  отношения  никогда  не  будут  так  просты.  Столкновения  за  столкновениями 
непрерывно повторяются с переменным успехом, и, однако, в конце концов силы так тонко 
уравновешены, что облик природы в течение долгих периодов остается однообразным, хотя 
какая-нибудь мелочь несомненно дает победу одному органическому существу над другими. 
И  тем  не  менее  так  глубоко  наше  невежество  и  так  велика  самонадеянность,  что  мы 
удивляемся, когда слышим о вымирании какого-нибудь органического существа и, не видя 
тому  причины,  взываем  к  катаклизмам,  чтобы  опустошить  землю,  или  сочиняем  законы 
продолжительности существования жизненных форм! 

Не  могу  не  привести  еще  один  пример,  показывающий,  как  растения  и  животные, 

удаленные  друг  от  друга  в  органической  лестнице,  совместно  связаны  сетью  сложных 
отношений.  Я  буду  иметь  случай  показать,  что  экзотическая  Lobelia  fulgens  в  моем  саду 

никогда  не  посещается  насекомыми  и потому,  вследствие  ее  особого  строения, никогда  не 
приносит семян. Почти все наши орхидеи, безусловно, нуждаются в посещениях насекомыми, 
переносящими  их  пыльцевые  комочки  и  таким  образом  их  опыляющими.  На  основании 
произведенных опытов  я  убедился,  что  шмели  почти  необходимы  для опыления  анютиных 
глазок (Viola tricolor), так как другие пчелы их не посещают. 

Я  нашел  также,  что  посещение  пчелами  необходимо  для  оплодотворения  некоторых 

видов клевера; так, например, 20 головок клевера ползучего (Trifolium repens) дали 2290 семян, 
а 20 других головок, защищенных от пчел, не дали ни одного. В другом опыте 100 головок 
красного  клевера  (Т.  pratense)  дали  2700  семян,  а  такое  же  количество  огражденных  –  ни 
одного. Только шмели посещают красный клевер, так как другие пчелы не могут дотянуться 
до  его  нектара.  Высказывалось  предположение,  что  клевера  могут  оплодотворяться  при 
содействии  молей;  но  я  сомневаюсь,  могли  ли  бы  они  выполнить  это  по  отношению  к 
красному  клеверу:  вес  их  тела  недостаточен,  чтобы  они  могли  надавливать  на  боковые 
лепестки этого цветка. Отсюда мы вправе с большой вероятностью заключить, что если бы 
весь род шмелей вымер или стал бы очень редок в Англии, то и анютины глазки, и красный 
клевер стали бы также очень редки или совсем исчезли. Число шмелей в какой-нибудь стране 
зависит в значительной мере от численности полевых мышей, истребляющих их соты и гнезда; 
полковник  Ньюман  (Newman),  долго  изучавший  жизнь  шмелей,  полагает,  что  «более  двух 
третей их погибает в Англии этим путем». Но число мышей, как всякий знает, в значительной 
степени  зависит  от  количества  кошек,  и  полковник  Ньюман  говорит:  «Вблизи  деревень  и 
маленьких городов я встречал гнезда шмелей в большем количестве, чем в других местах, и 
приписываю  это  численности  кошек,  уничтожающих  мышей».  Отсюда  становится  вполне 
вероятным,  что  присутствие  большого  числа  животных  из  группы  кошачьих  в  известной 
местности может определять через посредство, во-первых, мышей, а затем шмелей изобилие в 
этой местности некоторых цветковых растений. 

Что  касается  любого  вида,  в  действие  вступают,  вероятно,  многие  различные 

препятствия, они действуют в различные возрасты, в различные времена года или в различные 
годы;  одно  какое-нибудь  препятствие  или  небольшое  их  число  может  оказаться 
наиважнейшим; тем не менее только сочетание всех их определяет среднюю численность или 
даже существование вида. В некоторых случаях можно показать, что совершенно различные 
препятствия воздействуют на один и тот же вид в различных областях. Когда мы глядим на 
травы  и  кустарники,  покрывающие  густо  поросший  берег,  мы  склонны  видовой  состав  и 
относительную  численность  приписать  так  называемому  случаю.  Но  как  превратно  это 
мнение! Всякий, конечно, слыхал, что когда в Америке вырубают лес, возникает совершенно 
иная  растительность;  но  замечено,  что  древние  индейские  развалины  на  юге  Соединенных 
Штатов  Америки,  которые,  вероятно,  были  когда-то  очищены  от  деревьев,  теперь 
представляют  то  же  великолепное  разнообразие  и  то  же  численное  отношение,  как  и  в 
окружающем  девственном  лесу.  Какая  борьба  должна  была  происходить  в  течение  веков 
между  различного  рода  деревьями,  рассеивавшими  свои  семена  ежегодно  тысячами,  какая 
борьба между насекомыми, а также улитками и другими животными с птицами и хищниками; 
все  они  напрягают  силы,  чтобы  увеличить  свою  численность,  одни  животные  питаются 
другими  или  деревьями,  их  семенами  или  другими  растениями,  которые  первоначально 
покрывали почву и препятствовали росту деревьев! Бросьте на воздух горсть перьев, и все они 
упадут  на  землю  согласно  определенным  законам;  но  как  просто  установить,  где  упадет 
каждое  перышко,  по  сравнению  с  проблемой  действия  и  противодействия  бесчисленных 
растений и животных, которые на протяжении веков определили относительные количества и 
состав древесной растительности в настоящее время на древних индейских развалинах! 

Зависимость одного органического существа от другого, как например паразита от его 

жертвы,  обычно  связывает  между  собою  существа,  отстоящие  далеко  одно  от  другого  на 
ступенях органической лестницы. То же относится и к организмам, которые, строго говоря, 
борются друг с другом за существование, как например саранча и травоядные четвероногие. 
Но борьба почти неизменно будет наиболее ожесточенной между особями одного и того же 

вида, так как они обитают в одной местности, нуждаются в одинаковой пище и подвергаются 
одинаковым опасностям.  Между  разновидностями одного вида  борьба  вообще  будет  почти 
так же обострена, и мы видим иногда, что исход ее определяется весьма быстро; так, например, 
если несколько разновидностей пшеницы будут посеяны вместе и смешанные семена вновь 
высеяны, то некоторые из разновидностей, более соответствующие почве и климату или от 
природы более фертильные, победят других, дадут более семян и, следовательно, в несколько 
лет  вытеснят  остальных.  Для  поддержания  в  постоянном  отношении  смеси  даже  таких 
близких между собою разновидностей, как душистый горошек различных колеров, их семена 
необходимо собирать отдельно и смешивать в надлежащей  пропорции, иначе более слабые 
разновидности будут постепенно численно убывать и исчезнут. Также и с разновидностями 
овцы: утверждают, что одни разновидности горных овец могут уморить голодом другие, так 
что  их  нельзя  держать  вместе.  Тот  же  результат  был  установлен  и  при  содержании  вместе 
разных  разновидностей  медицинской  пиявки.  Можно  даже  сомневаться,  обладают  ли 
разновидности  какого-либо  из  наших  домашних  растений  или  животных  настолько 
одинаковыми  силами,  привычками  и  конституцией,  чтобы  первоначальные  отношения  в 
смешанном  стаде  (при  устранении  скрещивания)  могли  быть  сохранены  на  протяжении 
полудюжины поколений, если допустить взаимную борьбу между ними в той же манере, как и 
между  существами  в  естественных  условиях,  и  если  бы  их  семена  или  их  молодь  не 
сохранялись ежегодно в надлежащей пропорции. 

 

Борьба за жизнь наиболее упорна между особями и разновидностями 

одного и того же вида. 

 
Так  как  виды  одного  рода  обычно,  хотя  и  не  всегда,  сходны  в  своих  привычках  и 

конституции  и  всегда  сходны  по  строению,  то,  вообще  говоря,  борьба  между  ними,  если 
только они вступают в конкуренцию друг с другом, будет более жестокой, чем между видами 
различных  родов.  Это  видно,  например,  в  недавнем  распространении  в  некоторых  частях 
Соединенных  Штатов  одного  вида  ласточки,  вызвавшем  сокращение  численности  другого 
вида. Недавнее размножение в некоторых частях Шотландии одного вида дрозда – дерябы – 
вызвало  уменьшение  численности  другого  вида  –  певчего  дрозда.  Как  часто  приходится 
слышать,  что  один  вид  крысы  замещает  другой  при  самых  разнообразных  климатических 
условиях!  В  России  маленький  азиатский  таракан  повсеместно  вытесняет  своего  крупного 
сородича.  В  Австралии  ввезенная  в  страну  обыкновенная  пчела  быстро  искоренила 
маленькую, лишенную жала туземную пчелу. Один вид полевой горчицы вытесняет другой, и 
так же и в других случаях. Мы смутно понимаем, почему конкуренция должна быть наиболее 
упорна между близкими формами, занимающими почти то же место в экономии природы; но, 
по  всей  вероятности,  ни  в  одном  случае  мы  не  могли  бы  с  точностью  определить,  почему 
именно один вид оказался победителем над другим в великой баталии жизни. 

Из  приведенных  замечаний  может  быть  сделан  весьма  важный  вывод,  а  именно,  что 

строение  каждого  органического  существа  неотделимо,  хотя  иногда  и  скрытым  образом 
связано  со  строением  всех  других  органических  существ,  с  которыми  оно  конкурирует  за 
пищу или местообитание, которыми оно питается или от которых оно спасается. Это также 
очевидно  обнаруживается  как  в  зубах  и  когтях  тигра,  так  и  в  конечностях  с  коготками 
паразита,  цепляющегося  за  шерсть  этого  тигра.  Но  в  прекрасно  опушенном  семени 
одуванчика  и  в  сплюснутой  и  окаймленной  ножке  водяного  жука  с  первого  взгляда 
усматривается только отношение к стихиям воздуха и воды. И, однако, преимущество семян с 
летучкой, очевидно, находится в тесном соотношении с густотой заселения страны другими 
растениями,  так  что  семена  могут  далеко  разноситься  и  попадать  на  незанятую  почву.  У 
водяного  жука  строение  ножек,  так  хорошо  адаптированных  к  нырянию,  позволяет  ему 
конкурировать  с  другими  водными  насекомыми, охотиться  за  своей  добычей  и  не  служить 
самому добычей других животных. 

Запас  пищи,  накопленный  в  семенах  многих  растений,  с  первого  взгляда  не  имеет 

никакого  отношения  к  другим  растениям.  Но  по  быстрому  росту  молодых  растеньиц, 
появляющихся  из  семян  гороха  и  бобов,  когда  они  посеяны  среди  высокой  травы,  можно 
предположить,  что  главное  значение  запасов  пищи  в  семени  в  том,  чтобы  способствовать 
росту сеянцев, пока они вынуждены бороться с другими растениями, мощно развивающимися 
вокруг. 

Посмотрите  на  растение  в  середине  области  его  распространения:  почему  бы  ему  не 

удвоить, не учетверить свою численность? Мы знаем, что оно может превосходно выдержать 
несколько  большие  жар  или  холод,  сухость  или  влажность,  так  как  в  других  местах  оно 
распространяется в области слегка более теплой или холодной, более влажной или сухой. В 
этом  случае  мы  ясно  видим,  что  если  бы  мы  желали  мысленно  предоставить  растению 
возможность  численно  увеличиться,  мы  должны  были  бы  наделить  его  какими-нибудь 
преимуществами  перед  его  конкурентами  или  животными,  от  которых  оно  страдает.  На 
границах  его  географического  распространения  изменение  в  конституции  по  отношению  к 
климату было бы очевидным преимуществом для нашего растения; но мы имеем основание 
полагать, что только очень немногие растения или животные распространены настолько, что 
гибнут исключительно от суровости климата. Только на крайних границах жизни, в полярных 
ли странах или на окраине настоящей пустыни, конкуренция прекращается. Земля может быть 
крайне холодной или безводной, и тем не менее между небольшим числом видов или между 
особями одного и того же вида будет происходить конкуренция за самое теплое или за самое 
влажное местечко. 

Отсюда  мы  усматриваем,  что  когда  растение  или  животное  очутится  в  новой  стране, 

среди  новых  конкурентов,  в  его  жизненных  условиях  произойдут  вообще  существенные 
перемены, хотя бы климат оставался совершенно таким же, как на его прежней родине. Для 
того  чтобы  его  средняя  численность  возросла  на  его  новой  родине,  мы  должны 
модифицировать  его  совершенно  иначе,  чем  в  его  родной  стране,  потому  что  должны 
предоставить  ему  какое-нибудь  преимущество  над  совершенно  иными  конкурентами  или 
врагами. 

Полезно попытаться в воображении снабдить какой-нибудь вид преимуществом перед 

другим. По всей вероятности, ни в одном случае мы не знали бы, что надо сделать. Это должно 
нас  убедить  в  полном  нашем  неведении  касательно  взаимных  отношений  между  всеми 
органическими  существами;  это  убеждение  столь  же  необходимое,  как  и  трудно 
приобретаемое.  Все, что мы можем сделать,  – это  никогда не упускать из вида, что каждое 
органическое  существо  напрягает  силы  для  увеличения  численности  в  геометрической 
прогрессии; что каждое из них в каком-нибудь периоде их жизни, в какое-нибудь время года, в 
каждом  поколении  или  с  перерывами  вынуждено  бороться  за  жизнь  и  испытывать 
значительное истребление. Размышляя об этой борьбе, мы можем утешать себя уверенностью, 
что  эти  столкновения  в  природе  имеют  свои  перерывы,  что  при  этом  не  испытывается 
никакого страха, что смерть обыкновенно разит быстро и что сильные, здоровые и счастливые 
выживают и множатся. 

 
 

Глава IV. Естественный отбор, или выживание наиболее 

приспособленного 

 

Естественный отбор; его сила в сравнении с отбором, производимым 

человеком; его способность воздействовать на самые незначительные 

признаки; его способность воздействовать на все возрасты и на оба 

пола. 

 
Каким  образом  борьба  за  существование,  кратко  рассмотренная  в  предыдущей  главе, 

действует по отношению к вариации? Может ли принцип отбора, столь могущественный, как 
мы видели, в руках человека, быть применим к природе? Я полагаю, мы увидим, что он может 

действовать  весьма  эффективно.  Вспомним  бесчисленные  незначительные  вариации  и 
индивидуальные различия, встречающиеся у наших домашних форм и в меньшей степени – у 
органических форм в естественных условиях, а также как сильна склонность к наследованию. 
При доместикации организация, можно сказать, становится до известной степени пластичной. 
Но  эта вариабельность,  с  которой  мы  встречаемся  почти  у  всех  наших  домашних  форм, не 
создана,  как  справедливо  заметили  Хукер  и  Эйса  Грей,  непосредственно  человеком;  он  не 
может ни вызвать новые разновидности, ни предотвратить их возникновение; он может только 
сохранять и кумулировать те из них, которые появляются сами собой. Без всякого намерения 
он  подвергает  органические  существа  новым  и  меняющимся  условиям  жизни,  и  за  этим 
следует  изменчивость;  но  сходные  перемены  в  условиях  возможны  и  действительно 
происходят в природе. Не следует также упускать из виду, как бесконечно сложны и как тесно 
переплетены взаимные отношения всех органических существ друг с другом и с физическими 
условиями жизни, а отсюда понятно, как бесконечно разнообразны те различия в строении, 
которые могут оказаться полезными всякому существу при меняющихся условиях жизни. Мы 
видим, что полезные для человека вариации несомненно появлялись; можно ли в таком случае 
считать невероятным, что другие вариации, полезные в каком-нибудь отношении для каждого 
существа в великой и сложной жизненной битве, появятся в длинном ряде последовательных 
поколений? Но если такие вариации появляются, то (помня, что особей родится гораздо более, 
чем может выжить) можем ли мы сомневаться в том, что особи, обладающие хотя бы самым 
незначительным преимуществом перед остальными, будут иметь более шансов на выживание 
и продолжение своего рода? С другой стороны, мы можем быть уверены, что всякая вариация, 
сколько-нибудь  вредная,  будет  беспощадно  потреблена.  Сохранение  благоприятных 
индивидуальных  различий  и  вариаций  и  уничтожение  вредных  я  назвал  Естественным 
отбором, или выживанием наиболее приспособленного. Вариации бесполезные и безвредные 
не  подвергаются  действию  естественного  отбора;  они  сохраняются  как  колеблющийся 
элемент,  как  это  наблюдается  у  некоторых  полиморфных  видов,  либо  же,  в  конце  концов, 
закрепляются в зависимости от природы организма и свойств окружающих условий. 

Некоторые  писатели  или  превратно  поняли  термин  «Естественный  отбор»  или  прямо 

возражали  против  него.  Иные  даже  вообразили,  будто  естественный  отбор  вызывает 
изменчивость,  между  тем  как он предполагает  только  сохранение  таких  вариаций,  которые 
возникают и полезны существу при его жизненных условиях. Никто не возражает сельским 
хозяевам, говорящим о могущественных результатах отбора, производимого человеком, но и 
в  этом  случае  непременно  должны  сначала  появиться  представляемые  природой 
индивидуальные  различия,  которые  человек  отбирает  с  той  или  другой  целью.  Другие 
возражали,  что  термин  «отбор»  предполагает  сознательный  выбор  со  стороны  животных, 
испытывающих модификацию; доходили даже до того, что отрицали применимость отбора к 
растениям, так как они лишены воли! В буквальном смысле слова «естественный отбор», без 
сомнения,  неправильный  термин;  но  кто  же  когда-нибудь  возражал  против  употребления 
химиками выражения “избирательное сродство различных элементов”? И тем не менее нельзя 
же, строго говоря, допустить, что кислота выбирает основание, с которым предпочтительно 
соединяется. Говорилось также, будто я говорю об естественном отборе как о деятельной силе 
или  божестве;  но  кто  же  возражает  писателю,  утверждающему,  что  всемирное  тяготение 
управляет движением планет? Всякий знает, что хотят этим сказать и что подразумевается под 
такими метафорическими выражениями, и они почти неизбежны ради краткости речи. Точно 
так  же  трудно  обойтись  без  олицетворения  слова  «Природа»;  но  под  словом  «Природа»  я 
разумею только совокупное действие и результат многих естественных законов, а под словом 
«законы»  –  доказанную  нами  последовательность  явлений.  При  ближайшем  знакомстве  с 
предметом эти поверхностные возражения будут забыты. 

Мы  всего  лучше  уясним  себе  вероятный  ход  естественного  отбора,  взяв  страну, 

испытывающую  некоторую  незначительную  перемену  в  физических  условиях,  например  в 
климате.  В  относительной  численности  ее  обитателей  почти  немедленно  произойдут 
перемены, а некоторые виды, по всей вероятности, вымрут. Из того, что нам известно о тонкой 

и сложной форме взаимной связи между обитателями каждой страны, мы вправе заключить, 
что всякое изменение относительной численности одних обитателей глубоко воздействует на 
других обитателей независимо от перемен в самом климате. Если границы страны открыты, то 
новые формы несомненно проникнут в нее извне, а это также серьезно нарушит отношения 
между  некоторыми  из  прежних  обитателей.  Вспомним  сказанное  ранее  о  том,  как  сильно 
влияние одного только введенного в страну дерева или млекопитающего. Но возьмем остров 
или  страну,  отчасти  окруженную  преградами,  в  которую  новые  и  лучше  адаптированные 
формы  не  могли  бы  свободно  проникнуть;  тогда  в  экономии природы оказались  бы  места, 
которые  несомненно  заполнились  бы  лучше,  если  бы  некоторые  из  туземных  обитателей 
модифицировались  в  каком-нибудь  направлении,  тогда  как,  будь  страна  открыта  для 
иммиграции,  эти  места  были  бы  заняты  пришельцами.  В  таких  случаях  ничтожные 
модификации, в каком-либо отношении полезные для особей того или иного вида благодаря 
лучшему  приспособлению  их  к  измененным  условиям,  склонны  были  бы  сохраниться,  и 
естественный отбор имел бы полный простор для своего улучшающего действия. 

Мы  имеем  хорошее  основание  думать,  как  было  показано  в  I  главе,  что  перемены  в 

жизненных  условиях  вызывают  склонность  к  усиленной  изменчивости;  в  приведенных 
примерах  в  условиях  происходила  перемена,  и  это,  очевидно,  должно  было 
благоприятствовать естественному отбору, увеличивая шансы появления полезных вариаций. 
В  отсутствии  их  естественный  отбор  бессилен  что-либо  сделать.  Не  следует  забывать,  что 
термин  «вариации»  включает  простые  индивидуальные  различия.  Как  человек  может 
добиться  значительных  результатов  у  своих  домашних  животных  и  растений,  кумулируя  в 
каком-нибудь данном направлении индивидуальные различия, так и естественный отбор мог 
достигнуть  того  же,  но  несравненно  легче,  так  как  располагал  гораздо  более 
продолжительным  периодом  времени  для  своего  действия.  И  я  не  думаю,  что  очень 
значительная  перемена  физических  условий,  как  например  климата,  или  очень  строгая 
изоляция против возможной иммиграции, потребовалась бы для того, чтобы открылись новые 
и  незанятые  места,  которые  естественный  отбор  заполнил  бы  усовершенствованием 
некоторых изменяющихся обитателей. Действительно, так как все обитатели любой страны 
находятся  во  взаимной  борьбе  и  силы их  тонко  уравновешены,  ничтожные  модификации в 
строении  или  привычках  одного  вида  часто  обеспечат  ему  преимущество  над  другими;  а 
такого  же  рода  дальнейшие  модификации  будут  нередко  еще  более  увеличивать  его 
преимущество до тех пор, пока этот вид остается в тех же жизненных условиях и пользуется 
теми  же  способами  питания  и  средствами  защиты.  Нет  ни  одной  страны,  в  которой  все 
туземные  обитатели  настолько  совершенно  адаптированы  друг  к  другу  и  к  физическим 
условиям  своей  жизни,  чтобы  ни  один  из  них  не  мог  быть  еще  лучше  адаптирован  или 
усовершенствован; это видно из того, что во всех странах туземные обитатели были до такой 
степени подавлены натурализованными организмами, что позволяли некоторым пришельцам 
прочно  завладеть  страной.  И  так  как  чужеземцы  в  любой  стране  побеждали  некоторых 
туземных обитателей, мы вполне можем заключить, что и туземцы с пользой для себя могли 
бы модифицироваться настолько, чтобы лучше противостоять вторжению. 

Раз  человек  может  достигать  и  действительно  достигал  великих  результатов  путем 

методического  и  бессознательного  отбора,  то  чего  же  не  может  совершить  естественный 
отбор? Человек может влиять только на наружные и видимые признаки; Природа, – если мне 
будет  дозволено  персонифицировать  естественное  сохранение  или  выживание  наиболее 
приспособленных, – заботится о внешних признаках лишь в той мере, в какой они полезны 
какому-нибудь существу; она может влиять на всякий внутренний орган, на каждый оттенок 
конституциональной особенности, на целый жизненный механизм. Человек отбирает только 
ради своей пользы, Природа – только ради пользы охраняемого существа. Каждый признак, 
подвергшийся  отбору,  вполне  утилизируется  ею,  что  вытекает  из  самого  факта  отбора. 
Человек, напротив, держит в одной и той же стране уроженцев различных климатов; он редко 
заставляет избранный признак упражняться каким-либо особым, соответствующим образом; 
он кормит и длинноклювого и короткоклювого голубя одинаковой пищей; он не придумывает 

особых  упражнений  для  четвероногих  с  длинной  спиной  или  с  длинными  ногами;  он 
подвергает короткошёрстых и длинношёрстых овец действию одного и того же климата. Он 
не  позволяет  наиболее  энергичным  самцам  бороться  за  самку.  Он  не  подвергает  всех 
неудовлетворительных  животных  беспощадному  истреблению,  а,  напротив,  оберегает, 
насколько  это  в  его  силах,  все  свои  произведения  в  течение  всех  времен  года.  Он  часто 
начинает свой отбор посредством некоторой полууродливой формы или, наконец, некоторой 
модификации, достаточно выраженной, чтобы броситься ему в глаза или явно полезной для 
него.  В  природном  состоянии  малейшие  различия  в  строении  или  в  общем  складе  могут 
нарушить тонко уравновешенные отношения в борьбе за жизнь и в силу этого сохраниться. 
Как мимолетны желания и усилия человека! Как кратки его дни! И, следовательно, как жалки 
его  результаты  в  сравнении  с  теми,  которые  кумулировала  Природа  на  протяжении  целых 
геологических периодов! Можем ли мы после этого удивляться, что произведения Природы 
отличаются более «правильными» признаками по сравнению с произведениями человека; что 
они неизмеримо лучше адаптированы к бесконечно сложным условиям жизни и ясно несут на 
себе печать более высокого мастерства? 

Выражаясь  метафорически,  можно  сказать,  что  естественный  отбор  ежедневно  и 

ежечасно расследует  по всему свету мельчайшие вариации, отбрасывая дурные, сохраняя и 
слагая хорошие, работая неслышно и незаметно, где бы и когда бы, ни представился к тому 
случай,  над  усовершенствованием  каждого  органического  существа  по  отношению  к 
условиям  его  жизни,  органическим  и  неорганическим.  Мы  ничего  не  замечаем  в  этих 
медленных переменах в развитии, пока рука времени не отметит истекших веков, да и тогда 
наше  понимание  геологического  прошлого  несовершенно:  мы  замечаем  только,  что 
современные формы жизни отличаются от когда-то существовавших. 

Чтобы  вызвать  модификации  в  значительных  размерах  у  какого-либо  вида,  однажды 

образовавшаяся  разновидность  должна  снова  измениться,  быть  может,  по  истечении 
значительного  срока  времени;  а  это  значит,  она  должна  представить  индивидуальные 
различия  в  том  же  самом  благоприятном  направлении,  что  и  раньше,  и  они  должны  снова 
сохраниться,  и  так  далее,  шаг  за шагом.  Наблюдая  постоянное  повторение одних  и  тех  же 
индивидуальных  различий,  мы  едва  ли  имели  бы  право  считать  только  что  сказанное 
недоказанным предположением. Но соответствует ли оно истине, об этом мы можем судить, 
только  определив,  насколько  эта  гипотеза  согласуется  с  общими  явлениями  природы  и 
объясняет их. С другой стороны, обычное мнение, что размеры возможного изменения строго 
количественно ограничены, точно также только простое предположение. 

Хотя  естественный  отбор  может  действовать  только  на  пользу  каждого  существа  и 

только через посредство этой пользы, тем не менее признаки и черты строения, которые мы 
склонны считать совершенно несущественными, могут подвергаться этому действию. Когда 
мы замечаем, что насекомые, питающиеся листьями, – зеленого цвета, а питающиеся корой – 
пятнисто-серые, что альпийская куропатка зимою бела, а красный тетерев окрашен под цвет 
вереска, мы должны допустить, что эти различия в окраске приносят пользу этим птицам и 
насекомым, предохраняя их от опасностей. Тетерева, если бы их не истребляли в известную 
пору их жизни, размножились бы в несметном числе; известно, что они жестоко страдают от 
хищных птиц; с другой стороны, известно, что ястреба, нападая на свою добычу, руководятся 
зрением, так что во многих местах Европы любителям не советуют держать белых голубей, 
как  наиболее  подверженных  истреблению.  Отсюда,  естественный  отбор  может  быть 
эффективным в возникновении соответственной окраски у различных тетеревов, а когда это 
достигнуто,  то  и  в  поддержании  ее  окраски  типичной  и  постоянной.  И  не  следует  думать, 
чтобы истребление время от времени животного, особым образом окрашенного, привело бы к 
ничтожным последствиям; вспомним, как важно в стаде белых овец уничтожить ягненка со 
следами  черной  окраски.  Мы  видели,  каким  образом  окраска  свиней,  питающихся 
«красильным  корнем»  в  Виргинии,  определяет,  выживут  ли  они  или  вымрут.  Ботаники 
считают  пушок  на  поверхности  плодов  и  окраску  их  мякоти  признаками  совершенно 
несущественными для растений; и, однако, опытный садовод Даунинг (Downing) сообщил нам, 

что  в  Соединенных  Штатах  плоды  с  гладкой  кожицей  страдают  от  жука  из  рода  Gurculio 
гораздо  более,  чем  плоды  с  пушистой  кожицей;  красные  сливы  страдают  от  одного 
заболевания  более,  чем  желтые;  наоборот,  другой  болезни  более  подвергаются  персики  с 
желтой мякотью, чем иной окраски. Если при всевозможной помощи искусства эти слабые 
различия  приводят  к  таким  значительным  различиям  в  результатах  разведения  некоторых 
разновидностей, то в естественном состоянии, где деревьям приходится бороться с другими 
деревьями  и с множеством врагов, такие различия, конечно, весьма эффективно определят, 
какая  разновидность  должна преуспевать:  с  гладкой  или  пушистой  кожицей,  с  желтой или 
красной мякотью плода. 

Рассматривая  многие  мелкие  различия  между  видами,  которые,  насколько  наше 

неведение  позволяет  нам  судить,  кажутся  совершенно  несущественными,  мы  не  должны 
забывать,  что  климат,  пища  и  пр.,  без  сомнения,  оказали  какое-то  прямое  действие. 
Необходимо также иметь в виду, что, в силу закона корреляции, когда возникают вариации 
одной  части  и  они  кумулируются  путем  естественного  отбора,  это  сопровождается  иными 
модификациями, нередко самого неожиданного свойства. 

Мы видим, что вариации, появляющиеся при доместикации в известном периоде жизни, 

склонны вновь появиться у потомства в том же периоде; сюда относятся форма, размеры и 
вкус семян многих разновидностей наших огородных и полевых растений, стадии кокона и 
гусеницы различных пород шелковичного червя, яйца кур и окраска пушка у их цыплят, рога у 
почти  взрослых  особей  наших  овец  и  рогатого  скота.  Также  и  в  природном  состоянии 
естественный  отбор  имеет  возможность  действовать  на  органические  существа  и 
модифицировать  их  в  каком-нибудь  возрасте  путем  кумулирования  выгодных  для  этого 
возраста  вариаций  и  путем  их  унаследования  в  соответствующем  же  возрасте.  Если  для 
растения  выгодно  все  шире  и  шире  рассеивать  свои  семена  при  содействии  ветра,  то  для 
осуществления этого результата путем естественного отбора я не вижу больших трудностей, 
чем  для  удлинения  и  усовершенствования  волосков на  семенах  хлопчатника  путем  отбора, 
применяемого  хлопководом.  Естественный  отбор  может  модифицировать  и  адаптировать 
личинку насекомого к многочисленным условиям, совершенно отличным от тех, в которых 
живет взрослое насекомое; а эти модификации могут коррелятивно отразиться и на взрослой 
форме.  Точно  так  же  и  обратно:  модификации  у  взрослых  насекомых  могут  отразиться  на 
строении  личинки;  но,  во  всяком  случае,  естественный  отбор  обеспечит  их  безвредность, 
потому что в противном случае обладающий ими вид подвергнется вымиранию. 

Естественный  отбор  будет  модифицировать  строение  детёнышей  сравнительно  с 

родителями и родителей сравнительно с детёнышами. У «общественных» животных он будет 
адаптировать  строение  каждой  особи  к  потребностям  всей  общины,  если  изменение, 
вызванное  отбором,  полезно  для  общины.  Чего  не  может  естественный  отбор  –  это 
модифицировать  строение  какого-нибудь  вида  без  всякой  пользы  для  него  самого,  но  на 
пользу  другому  виду;  и  хотя  утверждения  о  таких  последствиях  естественного  отбора 
встречаются  в  естественноисторических  сочинениях,  я  не  мог  найти  ни  одного  случая, 
который выдержал бы проверку. Орган, используемый животным только раз в жизни, если он 
очень важен для животного, может быть модифицирован отбором до любой степени; таковы, 
например,  большие  челюсти  некоторых  насекомых,  используемые  исключительно  для 
вскрытия кокона, или твердый кончик клюва у невылупившегося еще птенца, употребляемый 
для  проламывания  яичной  скорлупы.  Доказано,  что  большинство  лучших  короткоклювых 
турманов погибает в яйце, не будучи в состоянии разбить его, так что голубеводы помогают 
им вылупиться. Если бы природа в интересах самой птицы снабдила бы голубя во взрослом 
состоянии очень коротким клювом, то процесс модификации происходил бы крайне медленно 
и  наряду  с  ним  происходил  бы  чрезвычайно  строгий  отбор  птенцов  в  яйце,  обладающих 
наиболее сильными и наиболее твердыми клювами, так как все птенцы со слабыми клювами 
неизбежно погибали бы, или же отбиралась бы самая тонкая и наиболее легко пробиваемая 
скорлупа,  так  как  известно,  что  толщина  скорлупы  варьирует  наравне  с  другими  чертами 
строения. 

Быть  может,  здесь  уместно  заметить,  что  все  существа  в  значительной  мере 

подвергаются и чисто случайному истреблению, почти или вовсе не оказывающему влияния 
на ход естественного отбора. Так, например, ежегодно уничтожается громадное число яиц или 
семян,  и  их  модификация  была  бы  возможной  путем  естественного  отбора,  если  бы  их 
изменения содействовали защите их от врагов. Но многие из этих яиц или семян, если бы они 
не были истреблены, может быть, произвели бы особей, лучше адаптированных к условиям 
своей жизни, чем все те, которые уцелели. Точно так же громадное число взрослых животных 
и растений, независимо от того, адаптированы ли они наилучшим образом к условиям своего 
существования, ежегодно погибает от случайных причин; и действие этих причин не было бы 
ни  в малейшей  степени ослаблено  какими-либо  изменениями  строения  или общего  склада, 
которые  в  других  отношениях  оказались  бы  благотворными  для  вида.  Но  допустим  сколь 
угодно  сильное  уничтожение  взрослых  особей,  лишь  бы  количество  их,  которое  может 
существовать в данной местности, не было бы до крайности подавлено такого рода причинами, 
или же пусть уничтожение яиц или семян так велико, что только сотая или тысячная часть их 
разовьется; и тем не менее из числа тех, которые выживут, наиболее адаптированные особи 
(предполагая, что существует какая-либо изменчивость в благоприятном направлении) будут 
иметь склонность размножаться в большем числе, чем особи менее адаптированные. Если же 
количество  особей  подавлено  до  крайности  указанными  только  что  причинами,  что  часто 
бывает,  естественный  отбор  окажется  бессильным  оказать  свое  действие  в  известных 
благоприятных  направлениях;  но  это  не  может  служить  возражением  против  его 
действенности  в  другое  время  или  в  ином  направлении,  так  как  мы  не  имеем  никакого 
основания предполагать, что в одно и то же время и в одной и той же области большое число 
видов подвергается модификации и усовершенствованию. 

 

Половой отбор. 

 
Так  как  при  доместикации  часто  возникают  у  одного  из  полов  особенности, 

наследственно  связанные  с  этим  полом,  то,  без  сомнения,  то  же  должно  встречаться  и  в 
природе. Таким образом, возникает возможность модификации каждого из обоих полов путем 
естественного отбора  в  связи  с  различием  в образе  жизни,  что  иногда  и  случается,  или  же 
модификация  одного  пола  по  отношению  к  другому,  как  это  обычно  происходит.  Это 
вынуждает  меня  сказать  несколько  слов о том,  что  я  назвал  Половым отбором.  Эта  форма 
отбора определяется не борьбой за существование в отношениях органических существ между 
собою или с внешними условиями, но соперничеством между особями одного пола, обычно 
самцами, за обладание особями другого пола. В результате получается не смерть неуспешного 
соперника,  а  ограничение  или  полное  отсутствие  у  него  потомства.  Половой  отбор,  таким 
образом, не так беспощаден, как естественный отбор. Обычно более сильные самцы, наиболее 
приспособленные  к  занимаемым  ими  в  природе  местам,  оставляют  более  многочисленное 
потомство.  Но  во  многих  случаях  победа  зависит  не  столько  от  общей  силы,  сколько  от 
присутствия специальных орудий борьбы, исключительно свойственных самцам. У безрогого 
оленя  или  петуха  без  шпор  была  бы  малая  вероятность  оставить  по  себе  многочисленное 
потомство. Половой отбор, всегда доставляя победителю возможность размножаться, конечно, 
мог развить неукротимую храбрость, длину шпоры и силу крыла, бьющего по вооруженной 
шпорой ноге, почти так же, как достигает этого грубый любитель петушиных боев, тщательно 
отбирая  своих  лучших  петухов.  На  какой  низшей  ступени  органической  лестницы 
прекращается действие этого закона борьбы, я не знаю; самцы аллигаторов, по имеющимся 
описаниям, дерутся за обладание своими самками и при этом ревут и кружатся, как индейцы 
во  время  военной  пляски;  наблюдали,  что  самцы  лососей  дерутся  по  целым  дням;  самцы 
жуков-оленей  иногда  несут  следы  ран  от  огромных  челюстей  других  самцов;  некоторые 
перепончатокрылые  насекомые,  как  часто  замечал  неподражаемый  наблюдатель  г-н  Фабр 
(Fabre),  дерутся  за  какую-нибудь  самку,  сидящую  рядом  как  бы  в  качестве  постороннего 
зрителя и затем удаляющуюся с победителем. Столкновения наиболее жестоки, по-видимому, 

между  самцами  полигамных  животных, они же  чаще  всего  вооружены особыми орудиями. 
Самцы  хищных  животных  уже  и  без  того  хорошо  вооружены,  хотя  они,  как  и  другие 
животные, могут приобретать путем полового отбора еще особые средства защиты, каковы, 
например, грива у льва и загнутая челюсть у самцов лосося; ведь щит так же важен для победы, 
как и меч или копье. 

У  птиц  это  соперничество  часто  представляет  более  мирный  характер.  Все,  кто 

интересовался этим предметом, считают, что у многих видов самцы сильно соперничают друг 
с другом, привлекая самок своим пением. У гвианского горного дрозда, райской птицы и у 
некоторых других птиц самцы и самки слетаются в одно место; самцы по очереди тщательно 
распускают  напоказ  свои  яркоокрашенные  перья  и  проделывают  странные  телодвижения 
перед  самками,  которые  остаются  зрительницами,  пока  не  выберут  себе  самого 
привлекательного партнера. Те, кому случалось близко наблюдать нравы птиц в неволе, очень 
хорошо знают, что они нередко обнаруживают  индивидуальное предпочтение и неприязнь; 
так, сэр Р. Херон (R. Heron) сообщает об одном пестром павлине, который особенно привлекал 
всех своих пав. Я не могу вдаваться здесь в необходимые подробности, но если человек может 
в  короткое  время придать  красоту  и  элегантность  своим  бантамкам5 соответственно  своим 
представлениям о красоте, то я не вижу причины сомневаться в том, что и самки птиц могут 
привести к очевидным результатам, отбирая в течение тысяч поколений самых мелодичных и 
красивых самцов, согласно своим представлениям о красоте. Некоторые хорошо известные 
законы,  касающиеся  оперения  взрослых  самцов  и  самок  птиц  по  сравнению  с  оперением 
птенцов,  могут  быть  отчасти  объяснены  действием  полового  отбора  на  вариации,  которые 
встречаются  в  разном  возрасте  и  передаются  или  одним  самцам,  или  обоим  полам  в 
соответствующем возрасте; но здесь я не располагаю местом для развития этого вопроса. 

Таким образом, когда самцы и самки какого-нибудь животного при одинаковом образе 

жизни  отличаются  друг  от  друга  по  строению,  окраске  или  украшениям,  эти  различия,  я 
думаю, были вызваны главным образом половым отбором, т. е. отдельные самцы, обладавшие 
в ряде поколений некоторыми незначительными преимуществами над другими в способе ли 
вооружения,  средствах  ли  защиты  или  в  особых  прелестях,  передали  их  своим  потомкам 
исключительно мужского пола. Но я не согласен все половые различия приписать действию 
этой причины, так как у наших домашних животных возникали особенности, принадлежащие 
мужскому полу, которые, очевидно, не усилились путем отбора, производимого человеком. 
Пучок волос на груди дикого индюка не может приносить никакой пользы и едва ли он может 
служить  украшением  в  глазах  индюшки;  и  в  самом  деле,  появись  такой  пучок  при 
доместикации, его назвали бы уродством. 

 

Примеры действия естественного отбора, или выживание наиболее 

приспособленного. 

 
Чтобы  выяснить,  как,  по  моему  мнению,  действует  естественный  отбор,  я  попрошу 

разрешения  представить  один-два  воображаемых  примера.  Представим  себе  волка, 
питающегося  различными  животными  и  одолевающего  одних  силой,  других  –  хитростью, 
третьих  – быстротой; предположим далее, что самая быстроногая добыча, например олени, 
увеличилась  в  числе  вследствие  каких-нибудь  перемен  в  данной  местности  или,  наоборот, 
другая добыча уменьшилась в числе как раз в то время года, когда у волка наиболее острый 
недостаток  пищи.  При  таких  обстоятельствах  наибольшая  вероятность  выживания  будет  у 
самых  быстрых  и  поджарых  волков,  которые,  таким  образом,  сохранятся  или  будут 
отобранными,  конечно,  при  условии,  что  они  не  утратят  силы,  необходимой,  чтобы 
справляться  со  своей  добычей  в  это  или  какое-либо  другое  время  года,  когда  они  будут 
принуждены питаться другими животными. Сомневаться в том, что результат будет именно 

                                                

5 Бантамка - курица мелкой породы. 
 

таков, мы имеем не больше оснований, чем в способности человека увеличить быстроту своих 
борзых тщательным методическим отбором или тем родом бессознательного отбора, который 
является следствием желания каждого человека удержать лучших собак, без всякой мысли о 
модификации  породы.  Могу  добавить,  что  в  Катскильских  горах  в  Соединенных  Штатах 
встречаются, по свидетельству м-ра Пирса (Pierce), две разновидности волка: одна с обликом 
изящной  борзой,  преследующая  оленей,  и  другая,  более  грузная,  на  более  коротких  ногах, 
чаще нападающая на стада овец. 

Должно заметить, что в предшествующем примере я говорю о самых легкоподвижных 

особях  волков,  а  не  о  сохранении  какой-нибудь  сильно  выраженной  вариации.  В 
предшествующих  изданиях  этого  сочинения  я  иногда  выражался  так,  как  будто  бы  такой 
выбор часто встречался. Я видел важное значение индивидуальных различий, и это привело 
меня к обстоятельному обсуждению последствий бессознательного отбора, осуществляемого 
человеком  и  зависящего  от  сохранения  все  более  или  менее  ценных  особей  и  истребления 
худших. Для меня было также ясно, что сохранение в естественном состоянии какого-либо 
случайного  уклонения  в  строении,  такого,  как  уродство,  происходит  нечасто,  и  если  даже 
первоначально оно сохраняется, то затем оно обычно утрачивается вследствие последующего 
скрещивания  с  обыкновенными  особями.  Тем  не  менее  пока  я  не  прочитал  талантливой  и 
ценной  статьи  в  «North  British  Review»  (1867),  я  не  оценивал  вполне,  как  редко  могли 
сохраняться  в  потомстве  единичные  вариации,  независимо  от  того,  слабо  или  сильно  они 
выражены. Автор берет случай, когда пара животных производит в течение своей жизни 200 
детенышей, из числа которых, вследствие истребления различными причинами, только два в 
среднем  выживают  и  оставляют  по  себе  потомство.  Это,  пожалуй,  крайняя  оценка  для 
большинства высших животных, но никак не для многих низших организмов. Он показывает 
далее, что если бы родилась одна особь, изменившаяся таким образом, что ее шанс на жизнь 
удвоился бы по сравнению с шансами других особей, то вероятность ее выживания была бы 
совершенно  ничтожной.  Но  допустим,  что  она  выживет  и  оставит  потомство,  половина 
которого унаследует благоприятную вариацию; тем не менее, продолжает автор, это молодое 
поколение будет иметь только немного большую возможность выживания и размножения, и 
эта возможность будет все более уменьшаться в последующих поколениях. Справедливость 
этих  замечаний,  мне  кажется,  нельзя  оспаривать.  Если  бы,  например,  какая-нибудь  птица 
могла легче добывать себе пищу, обладая искривленным клювом, и если бы родилась птица с 
сильно искривленным клювом, которая и благоденствовала бы поэтому, то все же была бы 
крайне  малая  вероятность  того,  что  эта  форма,  представленная  единственной  особью, 
закрепится  и  полностью  вытеснит основную  форму;  судя  же  по  тому,  что  происходит, при 
доместикации  едва  ли  можно  сомневаться,  что  этот  результат  получится,  если  множество 
особей с более или менее сильно изогнутыми клювами будут сохраняться в течение многих 
поколений,  а  еще  большее  число  особей  с  самыми  прямыми  клювами  будет  подвергаться 
истреблению. 

Не  следует,  однако,  упускать  из  виду,  что  некоторые  довольно  сильно  выраженные 

вариации,  которые  никто  не  отнес  бы  к  простым  индивидуальным  различиям,  часто 
повторяются  вследствие  того,  что  сходная  организация  должна  испытывать  и  сходные 
воздействия; многочисленные примеры этого явления доставляют наши домашние формы. В 
этих случаях, если изменяющаяся особь и не передает  в действительности своим потомкам 
вновь  приобретенного  признака,  то  она  несомненно  передает  им  еще  более  сильно 
выраженную  склонность  изменяться  в  том  же  направлении  до  тех  пор,  пока  сохраняются 
существующие условия. Не может быть также сомнения, что тенденция к изменению в том же 
направлении часто бывала настолько заметной, что все особи одного вида оказывались сходно 
модифицированными  без  участия  какого  бы  то  ни  было  отбора.  В  других  случаях  такому 
воздействию  могла  подвергнуться  только одна  треть,  пятая  или  десятая  часть  всех  особей, 
чему можно привести несколько примеров. Так, по оценке Граба (Graba), около одной пятой 
всех кайр на Фарерских островах представляют  разновидность, столь хорошо выраженную, 
что  ее  прежде  рассматривали  как  самостоятельный  вид  под  названием  Uria  lacrymans.  В 

подобных  случаях,  если  вариация  полезна,  первоначальная  форма  будет  быстро  вытеснена 
модифицированной вследствие выживания наиболее приспособленной. 

К последствиям скрещивания в элиминации вариаций всякого рода я еще вернусь, но 

здесь можно заметить, что большая часть животных и растений держится своего подходящего 
местообитания и без нужды не покидает его; мы видим это даже у перелётных птиц, почти 
всегда возвращающихся на одно и то же место. Следовательно, всякая вновь образовавшаяся 
разновидность вначале будет всегда локальной; для разновидностей в естественных условиях 
это  кажется  правилом;  таким  образом,  сходно  модифицированные  особи  будут  вскоре 
существовать  небольшими  группами  и  нередко  сообща  размножаться.  Если  новая 
разновидность  окажется  преуспевающей  в  битве  за  жизнь,  то  она  станет  медленно 
распространяться  из  центральной  области,  конкурируя  с  неизменившимися  особями  и 
побеждая их на границах все разрастающегося круга. 

Может  быть,  имеет  смысл  привести  другой,  более  сложный  пример  действия 

естественного  отбора.  Некоторые  растения  выделяют  сладкий  сок,  по-видимому,  ради 
удаления  из  своих  соков  чего-то  вредного:  это  осуществляется,  например,  при  помощи 
желёзок у основания прилистников у некоторых бобовых растений или на изнанке листьев у 
обыкновенного лавра. Этот сок, хотя и незначительный по количеству, жадно высасывается 
насекомыми, но их посещения не приносят никакой пользы растению. Теперь представим себе, 
что  сок  или  нектар  начал  выделяться  внутри  цветков  некоторого  количества  растений 
какого-либо вида. Насекомые в поисках нектара будут осыпаться пыльцой и очень часто будут 
переносить ее с цветка на цветок. Таким путем произойдет скрещивание между цветками двух 
различающихся  особей  одного  вида,  а  скрещивание,  как  вполне  может  быть  доказано, 
способствует  появлению  более  сильных  сеянцев,  которые,  следовательно,  будут  иметь 
больше  шансов  на  процветание  и  выживание.  Растения,  производящие  цветки  с  самыми 
большими  нектарниками,  выделяющими  наибольшие  количества  нектара,  будут  наичаще 
посещаться насекомыми и наичаще скрещиваться; в конце концов, они победят и образуют 
локальную  разновидность.  Преимущество  будет  также  на  стороне  тех  цветков,  тычинки  и 
пестики  коих  расположены  соответственно  размерам  и  привычкам  тех  именно  насекомых, 
которые их посещают, если это хоть сколько-нибудь способствует перенесению пыльцы. Мы 
могли бы представить себе пример, когда насекомые посещают цветки с целью собирания не 
нектара,  а  пыльцы;  и  так  как  пыльца образуется  исключительно  для оплодотворения,  то  ее 
истребление должно, казалось бы, приносить растению только ущерб. Тем не менее если бы 
хоть немного пыльцы сначала изредка, а затем регулярно переносилось поедающими пыльцу 
насекомыми  с  цветка  на  цветок  и  это  способствовало  бы  скрещиванию,  то  хотя  бы  девять 
десятых всей пыльцы подвергалось уничтожению, такого рода ограбление все еще было бы 
вполне  выгодным  для  растения,  а  особи,  производящие  все  больше  и  больше  пыльцы  и 
снабженные более крупными пыльниками, подвергнутся отбору. 

Когда  вследствие  такого  длительно  продолжающегося  процесса  наше  растение 

сделалось  крайне  привлекательным  для  насекомых,  последние  без  всякого  с  их  стороны 
намерения будут  регулярно переносить пыльцу с цветка на цветок; а что они делают  это в 
действительности,  я  могу  легко  продемонстрировать  на  многих  поразительных  примерах. 
Приведу  только  один,  показывающий  в  то  же  время  начальную  фазу  разделения  полов  у 
растений.  Некоторые  экземпляры  падуба  приносят  только  мужские  цветки  с  четырьмя 
тычинками,  образующими  очень  малое  количество  пыльцы,  и  с  рудиментарным  пестиком; 
другие экземпляры приносят только женские цветки с вполне развитым пестиком и четырьмя 
тычинками со сморщенными пыльниками, в которых нельзя обнаружить ни одного зернышка 
пыльцы. Найдя одно женское дерево в 60 ярдах от мужского, я исследовал под микроскопом 
рыльца  20  цветков,  взятых  с  различных  ветвей,  и  на  всех  без  исключения  оказались 
немногочисленные  зернышки  пыльцы,  а  на  некоторых  даже  в  изобилии.  Так  как  ветер  в 
течение нескольких дней дул по направлению от женского дерева к мужскому, то пыльца не 
могла быть им занесена. Погода стояла холодная и бурная и, следовательно, неблагоприятная 
для пчел, и тем не менее каждый исследованный мною женский цветок был успешно опылен