Алексиада (Анна Комнина) - часть 9

Анна Комнина «Алексиада» 

город  с  давних  пор  изобилует  всевозможными  богатствами,  которые  постоянно 
поступают туда с суши и моря. Поэтому воины, быстро войдя через Харисийские ворота 

265

 в город, рассеялись во все стороны по улицам, перекресткам, переулкам и, не щадя ни 

домов,  ни  церквей,  ни  заповедных  святилищ,  стали  отовсюду  выволакивать  богатую 
добычу. Они воздерживались только от убийств, все же остальное творили с бесстыдной 
дерзостью. Хуже всего было то, что сами коренные ромеи не устранились от грабежа; как 
бы забывшись и изменив в худшую сторону свои нравы, они без краски стыда делали то, 
что и варвары 

266

. 

11.  Видя  все  это,  император  Никифор  понимал,  в  каком  трудном  положении  он 

оказался: с запада город был осажден, а на востоке Никифор Мелиссин уже разбил свой 
лагерь  на  Дамалисе.  Не  зная,  что  делать,  император  склонился  к  тому,  чтобы  передать 
власть Мелиссину. Когда Комнины уже осадили город, Никифор призвал к себе одного из 
своих наиболее верных слуг и приказал ему на корабле доставить во дворец Мелиссина. 
Вместе  с  этим  слугой  Никифор  отправил  одного  очень  храброго  спафария 

267

.  Однако 

прежде чем слова Никифора были претворены в дело, город пал. {111} 

Палеолог взял с собой слугу, пешком спустился к берегу моря. Увидев там легкое 

судно,  он  тотчас  взошел  на  него  и  приказал  гребцам  грести  туда,  где  обычно  стоял  на 
якоре  флот.  Уже  приближаясь  к  противоположному  берегу 

268

,  Палеолог  заметил,  как 

человек,  отправленный  за  Мелиссином,  приводит  в  готовность  флот,  а  на  одном  из 
военных кораблей он увидел спафария. Последнего Георгий узнал еще издали, ибо давно 
был с ним знаком. Поравнявшись с кораблем, Палеолог обратился к спафарию с обычным 
приветствием  и  спросил,  откуда и  куда  тот  плывет,  а  затем  попросил  взять  его  с  собой. 
Спафарий же, видя у Георгия меч и щит, с опаской ответил: «Не будь ты вооружен, я с 
радостью  принял  бы  тебя».  Палеолог  с  готовностью  обещал  снять  с  себя  щит,  акинак  и 
шлем,  если  только  тот  пожелает  взять  его  с  собой.  Как  только  спафарий  увидел,  что 
Георгий сложил с себя оружие, он сразу же разрешил ему взойти на корабль и с радостью 
заключил  в  свои  объятия.  Палеолог  же — человек  весьма  решительный — немедля 
приступил  к  делу.  Он  бросился  на  нос  корабля  и  обратился  к  гребцам  с  такими 
вопросами: «Что, — говорил он, — вы делаете? Куда вы плывете, сами навлекая на свою 
голову  величайшие  беды?  Город,  как  вы  видите,  захвачен.  Тот,  кто  был  ранее  великим 
доместиком,  ныне  провозглашен  императором.  Вы  видите  его  воинов  и  слышите 
славословия. Во дворце не будет места ни для кого другого. Вотаниат — доблестный муж, 
но  намного  доблестнее  Комнины.  Велико  войско  Вотаниата,  но  наше  во  много  раз 
больше.  Не  следует  вам  поэтому  пренебрегать  своими  жизнями,  женами  и  детьми. 
Взгляните  на  город  и  вы  увидите,  что  все  войско  и  все  знамена  уже  находятся  внутри 
него,  прислушайтесь  к  громким  славословиям — это  бывший  великий  доместик,  ныне 
император,  приближается  к  дворцу  и  уже  принимает  знаки  самодержавной  власти.  Так 
поверните же корабль, перейдите к императору и сделайте его победу полной». 

Гребцы вняли этим словам и согласились с Палеологом. Спафарий выразил было 

неудовольствие,  но  вооруженный  мечом  Георгий  Палеолог  пригрозил,  что,  заключив  в 
оковы, бросит его на палубу или же скинет в море. 

Палеолог  начал  славословия,  к  нему  присоединились  и  гребцы.  Спафария  же, 

который  протестовал  и  отказывался  совершать  славословия,  он  заключил  в  оковы  и 
оставил  лежать  на  палубе.  Когда  они  проплыли  немного  дальше,  Палеолог  взял  в  руки 
акинак  и  щит,  привел  корабль  к  тому  месту,  где  находился  флот,  и  заставил  всех 
славословить  Алексею.  Там  застал  он  человека,  которого  Вотаниат  послал  взять  флот  и 
пе-{112}реправить  Мелиссина.  Палеолог  тотчас  арестовал  его  и  приказал  матросам 
отшвартовываться.  Затем  он  вместе  с  флотом  отплыл  и  прибыл  к  акрополю 

269

,  где 

совершил громкое славословие. Гребцам же он приказал опустить весла и стоять на месте, 
чтобы отразить все попытки переправиться с востока. 

Анна Комнина «Алексиада» 

Вскоре  Георгий  заметил  корабль,  который  причаливал  к  Большому  дворцу 

270

; 

приказав гребцам своего корабля налечь на весла, он догоняет это судно. На нем Палеолог 
увидел  своего  собственного  отца.  Поднявшись  на  корабль,  он,  как  и  полагается  детям, 
совершил преклонение перед родителем. Однако отец без радости взглянул на сына и не 
назвал  его  «светом  очей  своих»,  как  это  сделал  некогда  итакиец  Одиссей,  увидев 
Телемаха 

271

.  Ведь  там  были  пир,  женихи,  состязание,  тетива,  лук,  в  качестве  награды 

победителю — целомудренная  Пенелопа,  и  Телемах  приходил  не  как  враг,  а  как  сын, 
помогавший отцу. Здесь же, напротив, сражение, война и сын с отцом, враждебные друг 
другу.  Хотя  их  мысли  еще  и  не  претворились  в  дело,  каждый  из  них  хорошо  знал  о 
настроении  другого.  Назвав  сына  глупцом,  отец  спросил: «С  какой  целью  явился  ты 
сюда?» На что тот ответил: «Так как спрашиваешь об этом ты, мой отец, то ни с какой». А 
отец  ему: «Подожди  немного,  если  император  послушает  моего  совета,  то  ты  вскоре 
узнаешь». 

Упомянутый  Никифор  Палеолог  прибыл  во  дворец,  где  увидел,  что  воины 

мятежников рассеялись в разные стороны и занимаются грабежом. Поэтому он решил, что 
ему  не  составит  труда  одолеть  их,  и  попросил  Вотаниата  дать  ему  варваров  с  острова 
Фулы 

272

,  намереваясь  с  их  помощью  изгнать  из  города  Комниных.  Вотаниат,  который 

потерял всякую надежду спасти свое положение, сделал вид, что не хочет возникновения 
междоусобной войны. «Если хочешь послушаться меня, — сказал он Никифору, — то иди 
к  Комниным,  которые  уже  находятся  в  стенах  города,  и  предложи  им  мир».  Никифор 
пошел, хотя и без всякого желания. 

12. Тем временем Комнины вступили в город и, уверенные в победе, остановились 

на поле святого великомученика Георгия Сикеота 

273

, обсуждая вопрос о том, следует ли 

им отправиться сначала к своим матерям, совершить полагающееся преклонение и лишь 
после этого идти во дворец. Узнав об этом, кесарь послал к ним одного из своих слуг и 
сильно бранил Комниных за промедление. 

Когда  Комнины  подошли  к  дому  Ивирица 

274

,  их  настиг  Никифор  Палеолог, 

который  сказал  им: «Император  передает  вам  следующее: „Я  уже  стар  и  одинок,  нет  у 
меня ни сына, ни {113} брата и никого из родных; поэтому ты (здесь Никифор обратился 
к новому императору Алексею), если хочешь, будь моим приемным сыном. Я же со своей 
стороны  не  буду  препятствовать  тому,  чтобы  ты  как  угодно  одарил  каждого  из  своих 
соратников,  не  буду  принимать  участия  в  управлении  государством,  но  буду  лишь  по 
имени называться императором, принимать славословия, носить красные сандалии и жить 
во дворце, а государственные дела целиком будут в твоем ведении“». 

Комнины  ответили  речами,  выражающими  согласие.  Об  этом  стало  известно 

кесарю,  который  быстро  является  к  ним  с  угрозами  и  торопит  отправиться  во  дворец. 
Когда он пешком входил с правой стороны во двор, ему встретились выходившие оттуда 
Комнины,  которых  он  стал  сурово  бранить.  Тут  кесарь  заметил  Никифора  Палеолога, 
который с левой стороны вновь шел туда. «Что тебе нужно, — спросил кесарь, — зачем 
идешь  ты  сюда,  свояк?»  На  что  тот  отвечает: «По-видимому,  мне  ничего  не  удастся 
сделать, но я пришел для того, чтобы передать от самодержца то же предложение, что и 
раньше.  Император  полон  решимости  сдержать  свои  обещания:  он  будет  обращаться  с 
Алексеем  как  с  сыном,  Алексей  получит  всю  полноту  самодержавной  власти  и  станет 
распоряжаться государственными делами по своему усмотрению; сам же Вотаниат будет 
только  носить  имя  императора,  облачаться  в  красные  сандалии  и  пурпурное  платье  и 
спокойно  жить  во  дворце,  ведь  он  уже  стар  и  нуждается  в  отдыхе».  Кесарь  сурово 
посмотрел  на  Никифора  и,  нахмурив  брови,  сказал: «Отправляйся  и  скажи  императору, 
что  делать  подобное  предложение  было  бы  уместнее  перед  взятием  города,  а  теперь 
переговоры  вообще  не  имеют  смысла.  И  пусть  он — уже  старик — покинет  трон  и 
позаботится о своем спасении». Так сказал кесарь. 

Анна Комнина «Алексиада» 

Между тем Борил узнал, что Комнины вступили в город, что их войско рассеялось 

во  все  стороны,  занимается  грабежом,  целиком  предалось  сбору  добычи,  а  сами  они 
остались с близкими им по крови и свойству и с небольшим числом чужеземцев. Поэтому 
он  решил  выступить  против  них,  считая,  что  рассеявшиеся  во  все  стороны  воины 
Комниных  не  смогут  оказать  сопротивления.  И  вот  он  собрал  воинов,  носящих  мечи  на 
плечах, и тех, кто был родом из Хомы, и выстроил их рядами в идеальном боевом порядке 
от  площади  Константина  до  так  называемого  Милия 

275

  и  дальше.  Воины  неподвижно 

стояли, сомкнув щиты и готовые к бою. 

Патриархом в то время был муж святой и бедный, прошедший все виды лишений, 

каким только подвергались древние отцы, жившие в пустынях и горах 

276

. Удостоенный 

божьего {114} дара пророчества, он много и часто предсказывал, никогда не ошибался и 
служил  для  своих  преемников  образцом  и  примером добродетели. Он,  казалось,  отнюдь 
не  находился  в  полном  неведении  относительно  того,  что  случилось  с  Вотаниатом.  Или 
по божественному вдохновению, или по наущению кесаря (и такое говорили, ведь кесарь 
давно  был  дружески  расположен  к  патриарху,  которого  ценил  за  его  высокую 
добродетель) он посоветовал императору отказаться от трона. «Не вступай, — говорил он, 
—  в  междоусобную  войну,  не  сопротивляйся  божьему  повелению.  Не  пожелай 
осквернить  город  пролитием  христианской  крови,  но  покорись  воле  божьей  и  уйди  с 
дороги».  Император  следует  совету  патриарха.  Опасаясь  бесчинства {115} воинов,  он 
подпоясывает свое платье и с поникшей головой 

277 

спускается в Великую божью церковь. 

Пребывая  в  сильном  волнении,  он  забыл,  что  на  нем  еще  императорская  одежда.  Но 
Борил,  повернувшись  к  нему,  хватает  накидку,  которая  была  прикреплена  к  руке 
Вотаниата  жемчужной  застежкой,  отрывает  ее  от  платья  и  говорит  с  иронической 
усмешкой: «Теперь эта вещь воистину больше подходит мне». Вотаниат вошел в Великий 
храм божьей мудрости и на некоторое время остался там. 

 

КНИГА III 

 
1. По прибытии во дворец Комнины тотчас же посылают к Вотаниату мужа своей 

племянницы  Михаила 

278

,  который  впоследствии  стал  логофетом  секретов 

279

.  Михаил 

отправляется  вместе  с  занимавшим  тогда  должность  эпарха 

280

  Радином 

281

;  они 

доставляют  императора  на  небольшой  корабль  и  отправляются  вместе  с  ним  в 
знаменитый  Перивлептский  монастырь 

282

,  вдвоем  побуждают  бывшего  императора 

надеть  монашеское  платье.  Вотаниат  хотел  на  время  отложить  это,  но  они,  опасаясь 
переворота со стороны известных нам уже рабов или хоматинцев, настоятельно советуют 
Никифору постричься. Он уступает им и удостаивается ангельского облачения 

283

. Таковы 

пути судьбы! Она высоко возносит человека, когда ей заблагорассудится улыбнуться ему, 
надевает  на  него  императорскую  диадему  и  окрашивает  в  багряный  цвет  его  сандалии; 
если  же  судьба  хмурится,  то  вместо  порфиры  и  венца  облачает  человека  в  черные 
лохмотья 

284

.  Так  случилось  и  с  императором  Вотаниатом.  Когда  его  спросили  друзья, 

хорошо ли он перенес такую перемену, он сказал: «Одно меня тяготит — воздержание от 
мяса, а остальное ничуть не заботит». 

Между  тем  императрица  Мария  вместе  с  сыном  Константином,  которого  она 

родила  от  императора  Михаила  Дуки,  еще  оставалась  во  дворце,  ибо  опасалась,  как 
говорит  поэт, «за  белокурого  Менелая» 

285

.  Родство  было  вполне  основательным 

предлогом  для  промедления,  хотя  находились  люди,  которые,  движимые  завистью, 
подозревали  что-то  другое.  Еще  раньше  Мария  сделала  одного  из  Комниных  своим 
свойственником,  другого — приемным  сыном 

286

.  К  этому  побудила  ее  не  какая-нибудь 

предосудительная причина, не привлекательность этих мужей, а то, что она находилась на 
чужбине и не имела при себе ни родственника, ни друга, ни соотечественника 

287

. Мария 

Анна Комнина «Алексиада» 

не хотела поступить опрометчиво и уйти из дворца, боясь, как бы не случилось беды с ее 
сыном,  если  она  покинет  дворец,  прежде  чем  получит  какую-нибудь  гарантию  его 
безопасности.  Ведь {116} при  смене  императоров  нередко  случаются  всякие 
неожиданности. Ее сын был красивым мальчиком и еще очень юным, не старше семи лет 
(не  следует  меня  порицать  за  то,  что  я  хвалю  близких  мне  людей,  ибо  я  принуждена 
делать это самим существом дела). Не только его рассуждения, но и любые жесты и даже 
ребяческие  игры  были  неподражаемы — об  этом  рассказывали  позже  те,  кто  знал  его  в 
детстве. Был он белокур, с молочно-белым лицом, на котором кое-где проступал румянец, 
и  напоминал  недавно  распустившийся  бутон  розы.  Глаза  у  него  были  не  белесые,  а 
подобны  ястребиным:  как  из  золотой  оправы  сверкали  они  из-под  бровей. 
Многочисленные прелести мальчика доставляли смотрящим на него великую усладу, его 
красота казалась не земной, а небесной, и всякий, кто бы ни взглянул на него, мог сказать, 
что он таков, каким рисуют Эрота. 

Такова  истинная  причина  того,  что  императрица  оставалась  во  дворце.  Ведь  я 

вообще  чувствую  естественное  отвращение  к  сочинению  небылиц  и  выдумыванию 
всякого рода историй, ибо знаю, что это свойственно многим людям, особенно когда они 
обуреваемы  завистью  и  злорадством,  я  также  не  легко  верю  клевете,  распространяемой 
многими. Кроме того, истина во всем этом деле известна мне и из другого источника: в 
детстве,  до  восьмилетнего  возраста,  я  воспитывалась  у  императрицы;  пользуясь  ее 
большим  расположением,  узнавала  от  нее  все  тайны.  Слышала  я  и  противоречивые 
суждения многих других людей. События того времени они представляли по-разному, в 
зависимости от своих чувств: ненависти или любви к императрице. Я видела, что далеко 
не все сходились во мнениях. Часто слышала я, как сама Мария рассказывала о том, что 
случилось с ней и какой ее обуял страх, особенно за сына. Как по моему мнению, так и по 
мнению многих благородных, преданных истине людей именно любовь к сыну задержала 
ее на короткое время во дворце после низложения императора Никифора. Вот что я хотела 
рассказать об императрице Марии. 

Мой отец Алексей, захватив скипетр, обосновался в императорском дворце, свою 

же  пятнадцатилетнюю  супругу  вместе  с  сестрами,  матерью  и  кесарем — ее  дедом  по 
отцовской  линии — оставил  в  Нижнем  дворце  (он  так  назывался  благодаря  своему 
местоположению).  Сам  же  Алексей  вместе  с  братьями,  матерью  и  свойственниками 
поднялся  в  Верхний  дворец,  который  называется  Вуколеоном  по  следующей  причине. 
Вблизи его стен из цемента и мрамора в давние времена сооружена пристань, где стоит 
каменная скульптура льва, терзающего быка 

288

. Схватив быка за рог, он свернул ему шею 

и впился {117} в его глотку. Вот почему все это место называется Вуколеоном: строения 
на суше и сама пристань. 

2.  Многие,  как  говорилось  выше,  косо  смотрели  на  то,  что  императрица 

продолжала оставаться во дворце, и шептались, что узурпатор якобы собирается взять ее в 
жены. Дуки не думали ничего подобного (они не расположены были верить сплетням), но, 
как я часто слышала, побаивались и подозревали мать Комниных, ибо давно знали об ее 
открытой ненависти к ним 

289

. 

Когда  Георгий  Палеолог,  прибыв  вместе  с  флотом,  начал  славословия,  воины 

Комниных,  смотревшие  со стен, потребовали,  чтобы  те  замолчали,  ибо  опасались,  что  в 
своих славословиях моряки к имени Алексея прибавят имя Ирины и станут воздавать им 
общее  славословие.  Георгий  пришел  в  негодование  и  с  моря  сказал  им: «Не  ради  вас 
принял я на себя ратный труд, а ради Ирины, о которой вы говорите». И тут же Георгий 
приказал  матросам  совершать  славословие,  упоминая  Ирину  вместе  с  Алексеем.  Это 
событие  вызвало  большое  смятение  в  душах  Дук,  а  недоброжелателям  дало  повод  для 
насмешек по адресу императрицы Марии 

290

. 

Император Алексей не имел на уме ничего подобного (и как могло быть иначе?). 

Анна Комнина «Алексиада» 

Взяв в свои руки управление Ромейским государством, он — человек очень энергичный 
— сразу же окунулся в гущу дел и начал, как бы сказать, с самой сути. С восходом солнца 
явился он во дворец и, не отряхнув еще пыль сражения, не дав отдыха своему телу, сразу 
же с головой ушел в заботы о воинах. Брата Исаака, которого он уважал как отца, Алексей 
посвящал,  так  же  как  и  мать,  во  все  свои  планы:  они  помогали  ему  в  управлении 
государственными  делами,  хотя  великого  ума  и  энергии  Алексея  хватило  бы  для 
управления не одним, а многими царствами. 

Алексей занялся вопросами, не терпящими отлагательства, и провел остаток дня и 

всю  ночь  в  заботах  о  толпах  воинов,  которые,  рассеявшись  по  Византию,  устраивали 
беспорядки  и  буйствовали.  Он  искал  средства,  чтобы,  не  вызывая  возмущения, 
ликвидировать беспорядок и на будущее обеспечить безопасность всем гражданам. Боясь 
дерзости воинов, он особенно опасался, как бы войско, составленное из разноплеменных 
отрядов, не замыслило против него какое-либо зло. 

Кесарь Иоанн Дука желал скорее избавиться от императрицы Марии, чтобы таким 

образом  рассеять  разные  ложные  подозрения.  Поэтому  он  всеми  способами  старался 
привлечь  к  себе  патриарха  Косьму,  просил  его  принять  их  сторону  и  остаться  глухим  к 
словам матери Комниных. С другой стороны, {118} делая это «под предлогом Патрокла» 

291

,  он  благоразумно  советовал  императрице  Марии  потребовать  у  самодержца  грамоту, 

обеспечивающую безопасность ей самой и ее сыну, и уйти из дворца. Ведь еще раньше, 
когда император Михаил Дука был свергнут с престола, кесарь проявил заботу о Марии и 
посоветовал Никифору Вотаниату, наследовавшему престол Михаила, взять ее в жены 

292

. 

Он говорил Никифору, что Мария — чужеземка, у нее нет толпы родственников, которые 
стали  бы  докучать  императору,  неоднократно  с  похвалой  отзывался  о  ней  и  много 
рассказывал о роде и красоте Марии. 

А  была  она  высокой  и  стройной,  как  кипарис,  кожа  у  нее  была  бела,  как  снег,  а 

лицо,  не  идеально  круглой  формы,  имело  оттенок  весеннего  цветка  или  розы.  Кто  из 
людей мог описать сияние ее очей? Ее поднятые высоко брови были золотистыми, а глаза 
голубыми. Рука художника нередко воспроизводила краски цветов, которые несут с собой 
времена года, но чары императрицы, сияние ее красоты, любезность и обаяние ее нрава, 
казалось, были недоступны ни описанию, ни изображению. Ни Апеллес, ни Фидий 

293

, ни 

какой-либо другой скульптор никогда не создавали подобных статуй. Как говорят, голова 
Горгоны 

294

 превращала всех смотрящих на нее в камни, всякий же, кто случайно видел 

или  неожиданно  встречал  императрицу,  открывал  от  изумления  рот,  в  безмолвии 
оставался  стоять  на  месте,  терял  способность  мыслить  и  чувствовать.  Такой 
соразмерности членов и частей тела, такого соответствия целого частям, а частей целому 
никто никогда не видел в человеке. Это была одухотворенная статуя, милая взору людей, 
любящих прекрасное, или же сама Любовь, облеченная плотью и сошедшая в этот земной 
мир. 

Приводя упомянутые выше доводы, кесарь тронул и увлек душу императора, хотя 

многие  советовали  последнему  жениться  на  Евдокии.  Об  этой  Евдокии  некоторые 
распространяли  слухи,  что  она  вновь  домогалась  власти  и  письмами  склоняла  на  свою 
сторону  Вотаниата  в  то  время,  когда  тот  находился  на  Дамалисе 

295

  и  добивался 

императорской власти. Другие же говорили, что она делала это не ради себя, а ради своей 
дочери  Зои  Порфирородной.  И  Евдокия,  пожалуй,  добилась  бы  цели,  если  бы  ее 
стремлению не воспрепятствовал один из ее слуг — евнух Лев Кидониат, который дал ей 
много  дельных  советов 

296

.  Мне,  однако,  не  пристало  подробно  это  расписывать,  ведь  я 

испытываю  естественное  отвращение  к  клевете  и  потому  оставляю  это  тем,  кто  любит 
описывать  подобные  вещи.  Так  вот,  кесарь  Иоанн,  который  всяческими  способами 
склонял  Никифора  к  браку,  осуществил  свой  замысел  и  убедил  его  же-{119}ниться  на 
императрице  Марии  (об  этом  я  подробно  говорила  раньше) 

297

.  Благодаря  этому  Иоанн 

Анна Комнина «Алексиада» 

получил право весьма свободно разговаривать с Марией. 

События  растянулись  на  несколько  дней,  ибо  Комнины  не  хотели  сразу  удалить 

Марию  из  дворца,  во-первых,  потому  что  пользовались  многими  ее  благодеяниями  на 
всем  протяжении  ее  царствования,  во-вторых  (и  это  не  менее  важно),  потому  что  их 
связывало  с  нею  двойное  родство.  В  результате  возникли  многочисленные  и 
разноречивые  слухи.  Одни  воспринимали  события  так,  другие  иначе,  в  зависимости  от 
того,  питали  они  к  императрице  доброе  расположение  или  ненависть — ведь  люди 
привыкли судить по своему предубеждению, а не в зависимости от истинного положения 
дел. 

Между тем Алексей, пока только один, венчается на царство десницей патриарха 

Косьмы 

298

.  Этот  святой,  исполненный  благочестия  муж  был  избран  тогда,  когда  на 

четвертом  году  царствования  Михаила  Дуки,  сына  Константина,  скончался  второго 
августа  тринадцатого  индикта 

299

  святейший  патриарх  Иоанн  Ксифилин 

300

.  То,  что 

императрица не была удостоена императорской короны, еще более испугало Дук, которые 
настоятельно требовали, чтобы и Ирина была удостоена венца. 

Был некий монах по имени Евстратий, по прозвищу Гарида, который жил вблизи 

Великой  божьей  церкви  и  прикидывался  человеком  благочестивым 

301

.  Этот  монах 

издавна  часто  посещал  мать  Комниных  и  предрекал  ей  императорскую  власть.  Мать 
Комниных,  которая  вообще  любила  монахов,  была  польщена  такими  речами,  с  каждым 
днем  выказывала  Евстратию  все  большее  доверие  и  стремилась  посадить  его  на 
патриарший  престол.  Ссылаясь  на  простодушие  и  праздность  патриарха,  она  убедила 
нескольких человек завести с ним речь об отречении и, как будто советуя, уговорить его 
на  этот  шаг  якобы  ради  его  собственного  блага.  Однако  такой  умысел  не  укрылся  от 
святого  мужа;  поклявшись,  в  конце  концов,  своим  собственным  именем,  он  сказал  им: 
«Клянусь Косьмой, я не покину патриаршего престола, если своими руками не возложу на 
Ирину  императорский  венец».  Вернувшись,  эти  люди  передали  его  слова  госпоже  (так 
уже  все  ее  называли  по  желанию  ее  любящего  сына — императора).  И  вот  на  седьмой 
день  после  провозглашения  Алексея  патриарх  Косьма  надевает  венец  и  на  голову  его 
супруги Ирины. 

3.  Внешность  обеих  царственных  особ  Алексея  и  Ирины  была  бесподобной  и 

неподражаемой. Живописец не сумел бы изобразить их, если бы он даже смотрел на этот 
прообраз  красоты,  скульптор  не  привел  бы  в  такую  гармонию  неодушевленную {120} 
природу,  а  знаменитый  канон  Поликлета 

302

  показался  бы  вовсе  противоречащим 

принципам  искусства  тому,  кто  сравнил  бы  с  творениями  Поликлета  эти  изваяния 
природы  (я  говорю  о  незадолго  до  того  увенчанных  самодержцах).  Алексей  был  не 
слишком высок, и размах его плеч вполне соответствовал росту. Стоя, он не производил 
потрясающего  впечатления  на  окружающих,  но  когда  он,  грозно  сверкая  глазами,  сидел 
на  императорском  троне,  то  был  подобен  молнии:  такое  всепобеждающее  сияние 
исходило от его лица и от всего тела. Дугой изгибались его черные брови, из-под которых 
глаза  глядели  грозно  и  вместе  с  тем  кротко.  Блеск  его  глаз,  сияние  лица,  благородная 
линия  щек,  на  которые  набегал  румянец,  одновременно  пугали  и  ободряли  людей. 
Широкие  плечи,  крепкие  руки,  выпуклая  грудь — весь  его  героический  облик  вселял  в 
большинство  людей  восторг  и  изумление.  В  этом  муже  сочетались  красота,  изящество, 
достоинство  и  непревзойденное  величие.  Если  же  он  вступал  в  беседу,  то  казалось,  что 
его устами говорит пламенный оратор Демосфен 

303

. Потоком доводов он увлекал слух и 

душу, был великолепен и необорим в речах, так же как и в бою, одинаково умел метать 
копье и очаровывать слушателей. 

Моя  мать,  императрица  Ирина,  была  в  то  время  еще  очень  юной:  ей  не 

исполнилось  тогда  и  пятнадцати  лет.  Она  была  дочерью  Андроника,  старшего  сына 
кесаря, происходила из знатной семьи и возводила свой род к знаменитым Андронику и 

Анна Комнина «Алексиада» 

Константину Дукам 

304

. Она была подобна стройному, вечно-цветущему побегу, части и 

члены ее тела гармонировали друг с другом, расширяясь и сужаясь где нужно. Приятно 
было  смотреть  на  Ирину  и  слушать  ее  речи,  и  поистине  нельзя  было  насытить  слух 
звучанием  ее  голоса,  а  взор  ее  видом.  Лицо  ее  излучало  лунный  свет;  оно  не  было 
совершенно  круглым,  как  у  ассирийских  женщин,  не  имело  удлиненной  формы,  как  у 
скифянок, а лишь немного отступало от идеальной формы круга. По щекам ее расстилался 
луг, и даже тем, кто смотрел на нее издали, он казался усеянным розами. Голубые глаза 
Ирины  смотрели  с  приятностью  и  вместе  с  тем  грозно,  приятностью  и  красотой  они 
привлекали взоры смотрящих, а таившаяся в них угроза заставляла закрывать глаза, и тот, 
кто взирал на Ирину, не мог ни отвернуться, ни продолжать смотреть на нее. Я не знаю, 
существовала ли на самом деле воспетая древними поэтами и писателями Афина, но мне 
часто  приходится  слышать,  как  передают  и  повторяют  следующее:  не  был  бы  далек  от 
истины  тот,  кто  назвал  бы  в  то  время  императрицу  Афиной,  которая  явилась  в 
человеческом  обличии  или {121} упала  с  неба,  окруженная  небесным  сиянием  и 
ослепительным  блеском.  Еще  более  удивительным  ее  качеством,  которого  нельзя  найти 
ни  у  какой  другой  женщины,  было  то,  что  она  могла  одним  своим  взглядом  смирить 
дерзость  мужей  и  вдохнуть  мужество  в  людей,  охваченных  страхом.  Уста  ее  большей 
частью  были  сомкнуты,  и,  молчащая,  она  поистине  казалась  одухотворенной  статуей 
красоты, живым изваянием гармонии. Во время же речи ее рука, двигаясь в такт словам, 
обнажалась  до  локтя,  и  казалось,  что  ее  пальцы  и  руки  неким  мастером  выточены  из 
слоновой кости. Зрачки ее глаз напоминали спокойное море и светились синевой морских 
глубин.  Белки  ее  глаз  блистали  вокруг  зрачков,  распространяя  необоримую  прелесть  и 
доставляя взору невыразимое наслаждение. Таков был облик Ирины и Алексея. 

Что же касается моего дяди Исаака, то он был такого же роста, как и брат, да и в 

остальном  не  очень  от  него  отличался.  Лицо  у  него  было  несколько  бледным,  борода 
росла не слишком густо, реже, чем у брата, особенно на щеках. Оба брата нередко, когда 
их  не  одолевали  заботы  о  делах,  занимались  охотой.  Впрочем,  охоте  они  предпочитали 
воинские дела 

305

. В наступлении Исаак, даже когда он сам командовал войсками, никому 

не позволял идти впереди себя, и стоило ему завидеть ряды противников, он забывал обо 
всем, как молния бросался в гущу врагов и мгновенно рассекал их фаланги. Поэтому-то 
он не раз был взят в плен, сражаясь в Азии с агарянами 

306

. Единственное, за что мой дядя 

достоин порицания в военных делах, — это за неукротимость в бою. 

4. Никифор Мелиссин, согласно данному ему обещанию, должен был получить сан 

кесаря 

307

. В то же время старшего по возрасту из братьев — Исаака — следовало почтить 

еще более высоким титулом. Так как сана более высокого, чем кесарь, не существовало 

308

,  император  Алексей  образовал  новое  слово  и  именовал  брата  «севастократором» — 

сложным  словом,  состоящим  из  двух  частей: «севаст»  и  «автократор»,  и  сделал  таким 
образом  Исаака  как  бы  вторым  императором 

309

.  Он  понизил  сан  кесаря  и  отвел  ему  в 

славословиях  третье  место  после  императора.  Затем  он  приказал  им,  севастократору  и 
кесарю,  по  торжественным  дням  надевать  венцы,  значительно  уступавшие  в  пышности 
диадеме,  которой  увенчивался  он  сам.  Императорская  диадема  правильным  полукругом 
облегала голову. Вся диадема была украшена жемчугами и драгоценными камнями, одни 
из которых вставлялись в нее, другие привешивались; с каждой стороны у висков, слегка 
касаясь  щек,  свисали  цепочки  из  жемчуга  и  драгоценных  камней.  Эта  диадема  и  яв-
{122}ляется  отличительной  особенностью  императорской  одежды 

310

.  Венцы  же 

севастократоров  и  кесарей  только  в  отдельных  местах  украшены  жемчугом  и 
драгоценными камнями и не имеют округленного покрытия. 

В  это  же  время  был  произведен  в  сан  протосеваста  и  протовестиария 

311

  муж 

сестры императора Таронит 

312

, который вскоре был провозглашен паниперсевастом 

313

 и 

занял место рядом с кесарем. Его брат Адриан получил сан светлейшего протосеваста 

314

, 

Анна Комнина «Алексиада» 

а самый младший брат Никифор был назначен великим друнгарием флота 

315

 и возведен в 

ранг  севаста.  Эти  вновь  придуманные  титулы  изобрел  мой  отец:  одни  наименования  он 
составил из разных слов, как об этом уже говорилось выше, другие использовал в ином 
значении.  Такие  наименования,  как  «паниперсеваст»  и  «севастократор»  и  подобные  им, 
он  составил  из  разных  слов,  а  титул  севаста  употребил  в  другом  значении.  Эпитетом 
«севасты»  издревле  назывались  императоры 

316

,  и  это  слово  применялось  только  в 

отношении  императора.  Алексей  же  впервые  дал  этому  титулу  более  широкое 
применение.  Если  рассматривать  искусство  властвовать  как  науку  и  некую  высшую 
философию, как искусство искусств и науку наук, то мой отец достоин восхищения, ибо 
он, как некий ученый и зодчий, изобрел в империи новые титулы и новые наименования. 
Если  знатоки  словесных  наук  изобретали  подобные  наименования  для  ясности 
выражения,  то  знаток  искусства  управлять  государством  Алексей  нередко  вводил 
новшества 

317

 как в распределении должностей, так и в их наименованиях, делал все это 

для блага государства 

318

. 

Между  тем  этот  благочестивый  патриарх  Косьма,  о  котором  я  раньше  уже 

говорила, совершил через несколько дней священный обряд в память Иоанна Богослова в 
названном именем упомянутого Иоанна храме в Евдоме 

319

. Затем он отказался от сана и 

удалился  в  монастырь  Каллия,  после  того  как  украшал  собой  патриарший  престол  в 
течение пяти лет и девяти месяцев 

320

. Кормило патриаршей власти взял в свои руки уже 

упомянутый евнух Евстратий Гарида. 

После того как был свергнут с трона Михаил Дука, его сын от императрицы Марии 

Константин  Порфирородный  добровольно  снял  с  себя  багряные  сандалии  и  надел 
обычные  черные.  Однако  Никифор  Вотаниат,  который  взял  скипетр  у  Дуки,  отца 
Константина,  приказал  Константину  снять  черные  сандалии  и  надеть  обувь  из  пестрых 
шелковых  тканей;  Никифор  как  бы  совестился  юноши  и  отдавал  должное  его  красоте  и 
роду.  Он  не  хотел,  чтобы  сандалии  Константина  целиком  блистали  багрянцем,  но 
допускал,  чтобы  багрянцем  цвели  отдель-{123}ные  кусочки.  После  провозглашения 
Алексея  Комнина  мать  Константина,  императрица  Мария,  убежденная  советами  кесаря, 
попросила у самодержца скрепленный красной подписью и золотой печатью документ о 
том,  что  она  и  ее  сын  будут  находиться  в  безопасности,  и,  более  того,  что  Константин 
станет царствовать вместе с Алексеем, будет обут в красные сандалии, получит венец и 
его  вместе  с  Алексеем  провозгласят  императором.  Просьба  Марии  была  уважена,  и  она 
получила  хрисовул,  который  удовлетворял  все  ее  притязания 

321

.  Тогда  же  они  сняли  с 

него  сандалии  из  шелковой  ткани,  которые  он  носил  до  этого,  и  дали  ему  красные.  В 
дарственных  грамотах  и  хрисовулах  Константин  стал  подписываться  киноварью  на 
втором месте после императора Алексея, а в торжественных процессиях следовал за ним с 
императорской  короной  на  голове.  Как  утверждали  некоторые,  императрица  еще  до 
восстания договорилась с Комниными о том, что они именно так обойдутся с ее сыном. 

Устроив  таким  образом  свои  дела,  Мария  вместе  с  большой  свитой  выступает  из 

дворца  с  намерением  поселиться  в  доме,  построенном  покойным  императором 
Константином  Мономахом  возле  монастыря  великомученика  Георгия  (это  место  до  сих 
пор  на  простонародном  языке  называется  Манганы) 

322

.  Марию  сопровождал 

севастократор Исаак. 

5. Так поступили Комнины с императрицей Марией. Самодержец с раннего детства 

получил хорошее воспитание, всегда с вниманием относился к увещеваниям своей матери 
и  имел  в  сердце  страх  божий,  поэтому  он  мучился  угрызениями  совести  из-за  грабежа, 
которому  войска,  вступившие  в  столицу,  подвергли  город  и  его  жителей.  Ведь 
совершенно  гладкий  путь  может  довести  человека,  который  не  испытывает  никаких 
неудач,  даже  до  безумия;  напротив,  оступившись,  богобоязненный  и  разумный  человек 
испытывает  в  душе  страх  божий,  приходит  в  смятение  и  боится,  особенно  если  он