Алексиада (Анна Комнина) - часть 6

Анна Комнина «Алексиада» 

Гула, стратиг назвал его трусом и стал порицать за то, что тот без меча. Но воин, показав 
оставшуюся у него рукоять меча, смирил гнев великого доместика. 

Другой же воин, македонец по имени Петр Торник 

102

, ворвавшись в гущу врагов, 

убил  многих  из  них.  Между  тем  фаланга  двигалась,  не  имея  представления  о  том,  что 
творится: сражение велось в темноте, и воины не могли видеть происходящего. Комнин 
то налетал на еще сохранившие порядок отряды противника, то возвращался к своим. Он 
торопил  их  опрокинуть  тех  воинов  Василаки,  которые  еще  держались {72} в  строю,  и 
посылал гонцов к отстающим, приказывая им без проволочек двигаться вперед и прибыть 
к месту боя. 

В это время какой-то кельт из числа воинов великого доместика, говоря коротко, 

мужественный  воин,  исполненный  духа  Арея,  заметил,  как  мой  отец  с  обнаженным, 
дымящимся кровью мечом в руке выбирается из гущи врагов и, приняв его за противника, 
стремительно напал на него и ударил копьем в грудь. И он наверняка выбил бы стратига 
из  седла,  если  бы  Алексей  не  уселся  покрепче  и  не  окликнул  воина  по  имени,  угрожая 
тотчас  же  отрубить  ему  мечом  голову.  Кельт  сохранил  себе  жизнь,  оправдавшись  лишь 
тем, что не узнал полководца в ночной темноте и сумятице битвы. 

9.  Вот  такие  дела  совершил  той  ночью  доместик  схол  вместе  со  своими 

немногочисленными воинами. Как только забрезжил дневной свет и солнце выглянуло из-
за  горизонта,  начальники  отрядов  Василаки  всеми  силами  стали  стараться  собрать 
покинувших  битву  и  занятых  добычей  воинов.  Со  своей  стороны,  великий  доместик, 
построив  войско,  вновь  выступил  против  Василаки.  Издали  заметив  некоторых 
покинувших  войско  людей  Василаки,  воины  доместика  с  силой  набросились  на  них  и 
одних обратили в бегство, других пленили и привели к Алексею. 

Тем временем брат Василаки Мануил 

103

 взошел на холм и стал ободрять войско, 

громко  крича  следующее: «Сегодня  день  Василаки,  его  победа!».  Некто  по  имени 
Василий,  по  прозвищу  Куртикий 

104

,  близкий  друг  того  Никифора  Вриенния,  о  котором 

уже упоминалось в повествовании, человек чрезвычайно воинственный, выбежав из рядов 
войска Комнина, стал подниматься на холм. Мануил Василаки извлекает меч из ножен и 
во весь опор устремляется к нему. Куртикий же схватывает не меч, а висевшую у седла 
палицу, ударяет ею по шлему Мануила и тотчас сбрасывает его с лошади; затем Куртикий 
связал и поволок его как добычу к моему отцу. Тут появился Комнин со своими отрядами, 
и  при  виде  его  остатки  войска  Василаки  после  недолгого  сопротивления,  обратились  в 
бегство. Теперь Василаки бежал, а Алексей Комнин преследовал его. Когда они достигли 
Фессалоники,  жители  этого  города  впустили  Василаки,  но  тотчас  заперли  городские 
ворота  перед  стратигом.  Однако  мой  отец  не  отступился,  не  совлек  с  себя  доспехов,  не 
снял шлема, не опустил с плеч щита, а напротив, расположился лагерем и стал угрожать 
городу штурмом и разрушением. 

Желая  сохранить  жизнь  Василаки,  он  через  посредство  сопровождавшего  его 

монаха Иоанникия 

105

, мужа, знамени-{73}того своей добродетелью, предлагает Василаки 

мир,  заверяя,  что  не  причинит  ему  никакого  зла,  если  тот  сдастся  сам  и  сдаст  город 
Алексею. Василаки отверг это предложение, но фессалоникийцы, боясь, что город будет 
захвачен и испытает бедствия, открыли Комнину путь в город. 

Василаки,  узнав  о  том,  что  сделала  толпа,  переходит  в  акрополь 

106

  и  из  него 

совершает  набеги  на  город 

107

.  Он  не  прекратил  боевых  действий,  хотя  доместик  и 

гарантировал  ему  безопасность.  И  в  тяжких  обстоятельствах,  в  беде  проявил  себя 
Василаки  настоящим  героем.  Он  не  желал  поступиться  даже  малой  толикой  своей 
доблести,  пока  жители  и  стражи  акрополя  сообща  насильно  не  изгнали  его  оттуда,  не 
схватили и не выдали великому доместику. 

Алексей тотчас же сообщил императору о пленении Василаки, на короткое время 

задержался  в  Фессалонике  и,  устроив  там  все  дела,  покрытый  славой  победителя, 

Анна Комнина «Алексиада» 

отправился в обратный путь. Между Филиппами и Амфиполем 

108

 посланцы императора 

встречают моего отца и, вручив ему императорскую грамоту, забирают Василаки. Отведя 
его  к  местечку  под  названием  Хлебина 

109

,  они  вблизи  находящегося  там  источника 

вырывают  ему  глаза 

110

.  С  тех  пор  до  настоящего  времени  этот  источник  называется 

именем  Василаки.  Таков  был  третий  подвиг,  который  совершил  этот  новый  Геракл — 
великий  Алексей,  до  того  как  стал  императором.  Ведь  не  греша  против  истины,  можно 
назвать  Василаки  Эриманфским  вепрем,  а  моего  храбрейшего  отца — Гераклом 

111

. 

Таковы  были  успехи  Алексея  Комнина  до  вступления  на  трон.  В  награду  за  все  это  он 
получил от императора титул севаста 

112

 и был провозглашен севастом синклитом. 

10. Телесные недуги, как мне кажется, иногда развиваются от внешних причин, а 

иногда  причины  болезней  коренятся  в  самом  организме.  Часто  мы  считаем  источником 
горячки  неровность  климата  и  плохое  качество  пищи,  в  других  случаях  мы  виним 
испорченность наших жизненных соков. Точно так же и в то время причиной появления 
губительных  язв — упомянутых  мною  людей  (я  имею  в  виду  руселей,  василаки  и  все 
множество  тиранов) — иногда  была  порочность  ромеев,  иногда  же  судьба  приносила 
неодолимое зло и неизлечимую болезнь в виде иноземных тиранов извне. Так это было с 
известным  своей  склонностью  к  тирании  хвастуном  Робертом,  которого  породила 
Нормандия 

113

, взрастили и воспитали всевозможные пороки. 

Ромейское государство  само  навлекло  на себя  такого  врага  и  дало  ему  повод  для 

войны.  Этим  поводом  явился  совсем {74} не  подходящий  для  нас  брачный  контракт  с 
чужеземкой  и  варваркой,  а  особенно  беззаботность  властвовавшего  тогда  Михаила, 
связанного  нитями  родства  с  Дуками 

114

.  Пусть  никто  не  возмущается,  если  я  порицаю 

кого-либо из своих кровных родственников (ведь и я принадлежу к этому роду со стороны 
матери) 

115

, ибо я решила прежде всего писать правду, а что касается этого человека, то я 

лишь выразила всеобщее осуждение 

116

. Упомянутый самодержец Михаил Дука обручил 

своего сына Константина с дочерью этого варвара. Поэтому и разразилась война. В свое 
время  я  поведаю  об  императорском  сыне  Константине,  о  соглашении,  касающемся  его 
женитьбы, и вообще о брачном контракте с варваркой, а также о красоте Константина, о 
его росте и о том, каким он был по своим природным качествам 

117

. Я сделаю это, когда 

оплачу свою судьбу, сразу же после рассказа об этом браке, о поражении всей варварской 
армии  и  гибели  норманнских  тиранов,  которых  Михаил  по  своему  неразумию  обратил 
против  Ромейского  государства 

118

.  Прежде,  однако,  следует  мне  вернуться  назад  и 

рассказать о  Роберте, какого  он  был  рода  и звания  и  до  какой  степени  могущества  и  на 
какую  высоту  подняло  его  течение  событий  или,  чтобы  выразиться  более  благочестиво, 
куда  вознесло  его  провидение,  снисходительное  к  его  злокозненным  стремлениям  и 
коварству 

119

. 

Этот  Роберт  происходил  из  Нормандии,  был  человеком  незнатного  рода 

120

, 

властолюбивого характера и мерзкой души 

121

. Он был доблестен, весьма ловко домогался 

богатства  и  могущества  знатных  людей,  действовал  упрямо  и,  несмотря  ни  на  какие 
препятствия,  преследовал  свою  цель.  Он  был  большого  роста — выше  самых  высоких 
людей, у него была розовая кожа, белокурые волосы, широкие плечи... глаза 

122

 — только 

что огонь не искрился из них. Его фигура отличалась изяществом там, где ей полагалось 
раздаваться вширь, и обладала хорошими пропорциями в узких местах. Этот муж, как я не 
раз  слышала  от  многих  людей,  был  идеального  сложения  с  головы  до  пят.  А  его  голос! 
Гомер говорил об Ахилле, что услышавшим его крик казалось, будто шумит целая толпа. 
Крик  же  этого  мужа,  как  рассказывают,  обращал  в  бегство  многие  тысячи.  Будучи 
человеком такого положения, таких физических и душевных качеств, он, естественно, не 
терпел  никакого  порабощения  и  никому  не  подчинялся.  Таково,  говорят,  свойство 
великих натур, если даже они происходят из низкого звания. 

11.  Таким  был  этот  человек;  не  вынося  над  собой  никакой  власти,  он  вместе  с 

Анна Комнина «Алексиада» 

несколькими  всадниками  (всего  их {75} было  пять  конных  и  тридцать  пеших)  покинул 
Нормандию 

123

. Выйдя за пределы отечества, он обосновался в нагорьях, пещерах и горах 

Лонгивардии 

124

, во главе разбойничьего отряда нападал на путников и захватывал коней, 

имущество  и  оружие.  Начало  его  жизни  ознаменовалось  потоками  крови  и 
многочисленными убийствами. 

Находясь  в  областях  Лонгивардии,  он  привлек  к  себе  внимание  Вильгельма 

Маскавела 

125

, который в то время управлял большой частью прилегающих к Лонгивардии 

земель.  Ежегодно  получая  оттуда  большие  доходы  и  содержа  на  них  значительные 
военные силы, Маскавел был знаменитым военачальником. Разузнав о Роберте, о том, что 
тот  собой  представляет  (я  имею  в  виду  его  душевные  и  телесные  качества),  Маскавел 
необдуманно  приблизил  его  к  себе  и  обручил  с  ним  одну  из  своих  дочерей.  Маскавел 
скрепил эту брачную связь, восхищаясь природными качествами и военной опытностью 
Роберта. Однако все вышло отнюдь не так хорошо, как он предполагал. 

Маскавел отдал зятю в качестве приданого город и сделал ему в знак уважения ряд 

других подарков. Роберт же, вначале прикинувшись дружелюбным, затаил на него злобу, 
замыслил восстание и увеличил свои военные силы: конницу — в три раза, пешее войско 
—  вдвое.  С  этого  времени  его  дружелюбие  стало  постепенно  исчезать,  и  мало-помалу 
обнажалось его злонравие. 

Роберт  постоянно  стремился  дать  или  получить  повод  к  ссоре.  Он  непрерывно 

замышлял  козни,  из-за  которых  обычно  возникали  распри  и  войны.  Так  как  названный 
Вильгельм  Маскавел  намного  превосходил  его  богатством  и  силой,  Роберт  отказался  от 
намерения вступить с ним в открытый бой и замыслил против него гнусный умысел. Он 
внешне  выказывает  дружелюбие  и  изображает  раскаяние,  в  то  же  время  тайно 
подготавливает  против  него  страшный  и  коварный  план,  собираясь  захватить  города  и 
стать обладателем владений Маскавела. Прежде всего Роберт просит его о мире и через 
послов предлагает лично встретиться для переговоров. Маскавел же, который более всего 
на  свете  любил  свою  дочь,  радуется  предложенному  миру  и  назначает  беседу  на 
следующий день. Роберт извещает его о месте, где они должны встретиться для беседы и 
заключить договор. 

В  этом  месте  расположены  были  один  против  другого  два  холма,  одинаково 

высоко  поднимающиеся  над  долиной;  между  ними  находилась  болотистая  местность, 
поросшая  всевозможными  деревьями  и  кустарником.  Там-то  и  устроил  хитрец  Ро-
{76}берт  засаду.  Он  приказал  четырем  отважным  вооруженным  воинам  внимательно 
смотреть во все стороны и немедля бежать к нему, когда они увидят, что он схватился с 
Вильгельмом.  Закончив  предварительные  приготовления,  злодей  Роберт  оставил  тот 
холм,  который  он  показал  Маскавелу  как  удобный  для  переговоров,  а  себе  облюбовал 
другой,  куда  и  поднялся  вместе  с  пятнадцатью  конными  воинами  и  примерно 
пятьюдесятью  шестью  пешими.  Построив  их  там,  Роберт  поделился  своим  замыслом  с 
наиболее  храбрыми  из  воинов,  а  одному  из  них,  чтобы  иметь  возможность  быстро 
вооружиться,  приказал  принести  оружие:  щит,  шлем  и  акинак.  Четверым  же, 
находящимся  в  засаде,  Роберт  настоятельно  наказал,  чтобы  они,  едва  увидев,  как  он 
схватился с Маскавелом, быстро бежали к нему. 

В условленный день Вильгельм отправился заключить договор на вершину холма, 

на  то  место,  которое  ему  еще  раньше  показал  Роберт.  Увидев  приближающегося 
Маскавела, Роберт верхом поспешил к нему навстречу, радушно приветствовал и принял 
весьма  сердечно.  Они  оба  остановились  на  склоне  холма,  немного  ниже  его  вершины, 
беседуя  о  том,  что  им  предстояло  сделать.  Этот  хитрец  Роберт  тянул  время,  переходя  в 
разговоре с одного предмета на другой, а затем сказал Вильгельму: «Зачем мы утомляем 
себя,  оставаясь  на  конях?  Сойдем,  сядем  на  землю  и  спокойно  поговорим  обо  всем 
необходимом».  Наивный  Маскавел  послушался,  не  подозревая  о  хитрости  и  о  той 

Анна Комнина «Алексиада» 

опасности, которой он подвергается. Увидев, что Роберт сошел с коня, он и сам сделал то 
же  самое,  оперся  локтем  о  землю  и  вновь  вступил  в  беседу.  Роберт  согласился  впредь 
быть  верным  слугой  Маскавела  и  назвал  его  своим  благодетелем  и  господином.  Воины 
Маскавела  видели,  как  оба  они  сошли  с  коней  и  возобновили  беседу.  Некоторые  из 
воинов,  страдая  от  жары  и  недостатка  пищи  и  питья  (было  лето,  когда  солнечные  лучи 
прямо  падали  на  голову,  и  жара  стояла  невыносимая),  сошли  с  коней,  привязали  их  к 
ветвям  деревьев  и  улеглись  на  землю,  отдыхая  в  тени  коней  и  деревьев,  другие  же 
отправились домой. 

Так  они  поступили.  Но  этот  хитрец  из  хитрецов  Роберт,  который  все  подготовил 

заранее,  внезапно  набрасывается  на  Маскавела — его  взор,  прежде  спокойный,  стал 
гневным — и ударяет его своей смертоносной рукой. Роберт набросился на Маскавела, и 
Маскавел  набросился  на  Роберта.  Он  поволок  Маскавела,  и  тот  поволок  его,  и  оба  они 
покатились  вниз  по  склону.  Увидев  их,  четверо  сидящих  в  засаде  воинов  выскочили  из 
болота,  подбежали  к  Вильгельму,  крепко  связали  его {77} и  бросились  к  стоящим  на 
другой вершине всадникам Роберта, а те уже и сами скакали к ним вниз по склону. Сзади 
их  преследовали  воины  Вильгельма.  Тем  временем  Роберт  садится  на  коня,  надевает 
шлем, хватает копье и угрожающе потрясает им; прикрывшись щитом и обернувшись, он 
ударяет копьем одного из воинов Вильгельма, который от удара сразу же испускает дух. 

Роберт  отразил  натиск  конницы  своего  тестя  и  не  дал  ей  прийти  на  помощь 

(остальные,  увидев,  что  сверху  на  них  несутся  всадники  Роберта  и  им  помогает  сама 
местность,  тотчас  показали  тыл).  И  вот,  после  того  как  Роберт  отразил  натиск  конницы 
Маскавела,  последнего  как  пленника  препровождают  в  оковах  в  ту  самую  крепость, 
которую он отдал в приданое дочери, когда обручал ее с Робертом. Город получил тогда 
своего властителя заключенным под стражу, поэтому и стал соответственно именоваться 
Фрурием 

126

. 

Нелишне  рассказать  и  о  жестокости  Роберта.  Захватив  Маскавела,  он  в  первую 

очередь  лишил  его  всех  зубов,  требуя  за  каждый  из  них  большую  сумму  денег  и 
допрашивая,  где  эти  деньги  спрятаны.  А  так  как  Роберт,  не  переставая,  вырывал  зубы, 
пока все не выведал, Маскавел лишился как зубов, так и денег. Затем взор Роберта упал на 
глаза тестя; раздосадованный тем, что тот зрячий, он ослепил его 

127

. 

12.  И  вот  он  стал  властителем  всех  владений  Маскавела.  С  каждым  днем 

увеличивалось  его  могущество,  росло  властолюбие.  Роберт  присоединял  к  уже 
завоеванным  городам  новые  города,  а  к  имеющимся  богатствам — новые  богатства.  В 
короткое  время  достиг  он  герцогской  власти  и  был  провозглашен  герцогом  всей 
Лонгивардии 

128

, что возбудило всеобщую зависть. Роберт же, будучи человеком трезвого 

ума, использовал против своих противников то лесть, то дары и таким образом успокоил 
волнение толпы и искусно унял зависть знати. Прибегая в некоторых случаях и к оружию, 
он захватил всю власть над Лонгивардией и соседними с ней землями. Роберт постоянно 
помышлял  о  расширении  своего  владычества  и  мечтал  о  ромейском  троне.  И  вот, 
выставляя в качестве предлога, как я говорила, свое свойство с самодержцем Михаилом, 
он  начал  войну  с  ромеями.  Я  уже  имела  случай  сказать 

129

,  что  император  Михаил,  не 

знаю  с  какой  целью,  обручил  своего  сына  Константина  с  дочерью  тирана  (ей  дали  имя 
Елены) 

130

. 

Вновь  вспоминая  этого  юношу,  я  печалюсь  душой,  у  меня  мешаются  мысли,  и  я 

прерываю  рассказ  о  нем,  который  хочу  приберечь  для  подходящего  случая.  Об  одном 
только  не  могу  я  умолчать,  если  даже  мои  слова  окажутся  и  не  к  месту:  кра-{78}сой 
природы и, если можно так выразиться, великолепным творением божественных рук был 
этот юноша. Если кто-нибудь только видел его, то говорил, что он отпрыск золотого века, 
о котором рассказывается в эллинских мифах: такой поразительной красотой он обладал. 
По  прошествии  стольких  лет,  вспоминая  Константина,  я  готова  разразиться  слезами. 

Анна Комнина «Алексиада» 

Однако сдерживаю и сохраняю их до более удобного случая, ибо не хочу, смешивая плач 
по усопшему с историческим повествованием 

131

, внести путаницу в свою историю. 

Этот юноша (о нем я уже говорила и здесь и в другом месте) родился до меня и, 

прежде чем я появилась на свет, он, чистый и непорочный, стал женихом дочери Роберта, 
Елены. Уже тогда в письменном виде был составлен договор, хотя он и не имел силы и не 
выходил  за  пределы  обещаний,  ибо  юноша  еще  не  достиг  совершеннолетия 

132

.  Этот 

брачный контракт был расторгнут, когда на престол вступил Никифор Вотаниат. Однако я 
отклонилась от предмета своего повествования, и нужно вновь вернуться к тому месту, от 
которого я отклонилась. 

Роберт,  выйдя  из  безвестности,  стал  знаменитым  человеком,  собрал  вокруг  себя 

большое  войско,  замыслил  сделаться  ромейским  самодержцем  и  стал  изобретать 
благовидные  предлоги,  чтобы  поссориться  с  ромеями  и  начать  войну  против  них. 
Существуют две версии. Согласно первой, широко распространенной и достигшей моих 
ушей, некий монах по имени Ректор выдал себя за императора Михаила, явился к Роберту 
как  к  свату  и  стал  жаловаться  на  свои  несчастья 

133

.  Дело  в  том,  что  Михаил,  который 

вслед за Диогеном взял в свои руки ромейский скипетр, после недолгого правления был 
свергнут восставшим против него Вотаниатом, постригся в монахи и позднее облачился в 
епископский  подир,  китару,  а  если  угодно,  в  эпомиду.  Сделать  это  посоветовал  ему  его 
дядя  со  стороны  отца 

134

,  кесарь  Иоанн,  который  знал  легкомыслие  человека, 

находившегося  тогда  у  власти,  и  опасался,  как  бы  с  Михаилом  не  произошло  чего-либо 
еще более страшного. 

За  Михаила  и  выдал  себя  этот  упомянутый  Ректор,  или,  как  его  можно  назвать, 

наглый выдумщик всевозможных каверз 

135

. Он является к своему мнимому свату Роберту 

и  поет  ему  о  несправедливостях,  которые  якобы  вытерпел,  о  том,  как  его  свергли  с 
императорского престола и как он дошел до такого состояния, в каком его теперь видит 
Роберт. По этой причине он просил варвара о защите. Он говорил о том, что прекрасная 
девушка Елена — невеста его сына — осталась беззащитной и лишилась своего жениха. 
Он  кричал,  что  его  сын {79} Константин  и  императрица  Мария  помимо  своей  воли,  в 
результате насилия перешли на сторону Вотаниата. 

Этими речами возбудил он гнев варвара и сподвиг его на войну с ромеями. Такая 

версия  достигла  моих  ушей,  и  я  не  нахожу  ничего  удивительного  в  том,  что  некоторые 
люди  незнатного  рода  притворяются  знатными  и  благородными  по  рождению.  В  то  же 
время  мне  прожужжали  уши,  сообщая  вторую,  более  правдоподобную  версию:  никакой 
монах не выдавал себя за императора Михаила и не сподвиг Роберта на войну с ромеями, 
но все это выдумал сам Роберт — человек весьма склонный к разного рода каверзам. Дело 
же  было  таким  образом.  Как  рассказывают,  этот  величайший  негодяй  Роберт  давно уже 
вынашивал  мысль  о  борьбе  с  Ромейским  государством  и  готовился  к  войне.  Однако 
некоторые  знатные  мужи  из  его  окружения  и  даже  его  жена  Гаита  не  давали  Роберту 
вести  несправедливые  войны,  выступать  против  христиан 

136

  и  нередко  сдерживали  его, 

уже готового совершить нападение. 

И  вот,  изыскивая  благовидный  предлог  для  войны,  Роберт  делится  своими 

тайными  замыслами  с  несколькими  мужами  и  посылает  их  в  Котрону 

137

  с  таким 

приказом:  пусть,  они  найдут  монаха,  который  бы  пожелал  переправиться  в  Рим  для 
поклонения храму великих апостолов — покровителей города 

138

, человека, вид коего не 

выдавал бы его неблагородного происхождения, приветливо обойдутся с ним, расположат 
к  себе  и  доставят  Роберту.  После  того  как  они  отыскали  упомянутого  уже  Ректора, 
человека  хитрого  и  непревзойденного  в  мерзости,  они  письменно  сообщают  Роберту, 
находившемуся  в  то  время  в  Салерно,  следующее:  к  тебе  явился  просить  помощи  твой 
свойственник  Михаил,  которого  изгнали  с  престола  (Роберт  сам  приказал  им  отправить 
такое  послание).  Получив  в  свои  руки  письмо,  он  тотчас  же  прочел  его  жене,  а  затем, 

Анна Комнина «Алексиада» 

собрав всех своих графов, показал письмо и им, чтобы они не мешали ему, имеющему в 
руках такой благовидный предлог, начать военные действия. Все сразу же согласились с 
его решением. Роберт принял Ректора и вступил с ним в союз. 

Затем Роберт разыгрывает все как на сцене и изображает, будто этот монах не кто 

иной, как свергнутый с трона император Михаил, у него тиран Вотаниат похитил жену, 
сына и все прочее, а самого же Михаила в нарушение права и справедливости облачил в 
монашеское платье, сняв с него диадему. «А сейчас, — заявил Роберт, — он пришел к нам 
как проситель». {80} 

Так  публично  ораторствовал  Роберт  и,  ссылаясь  на  свое  свойство  с  Михаилом, 

утверждал,  что  возвратит  ему  императорскую  власть.  Он  ежедневно  подчеркивал  свое 
уважение  к  монаху — мнимому  императору  Михаилу:  уступал  ему  почетное  место, 
высокое кресло и оказывал большие почести. Роберт по-разному строил и свои речи: то 
горевал о том, сколько пришлось вытерпеть его дочери, то соболезновал свату по поводу 
обрушившихся  на  него  несчастий,  то  подстрекал  и  побуждал  к  войне  окружавшие  его 
варварские  полчища,  на  все  лады  обещая  варварам  кучи  золота,  которое,  как  он  сулил, 
они отберут у ромеев. 

Водя  за  нос  всех — богатых  и  бедных,  он  покинул  Лонгивардию,  вернее,  всю  ее 

вывел с собой и прибыл в Салерно — метрополию Амальфи 

139

. Там он удачно уладил все 

дела  своих  остальных  дочерей  и  стал  готовиться  к  войне.  Две  дочери  были  с  ним,  в  то 
время как третья, несчастная со дня своего обручения, находилась в царственном городе. 
Ее юный, не достигший еще совершеннолетия жених боялся этого брака, как дети боятся 
буки.  Из  дочерей  Роберта  одна  была  обручена  с  Раймундом,  сыном  графа  Баркинона, 
вторую он отдал замуж за не менее знаменитого графа Эбала 

140

. Эти брачные контракты 

были  заключены  не  без  выгоды  для  Роберта,  ведь  он  всеми  средствами  собирал  и 
сколачивал  для  себя  войско,  причем  пользовался  для  этой  цели  своим  родом,  властью, 
свойством и вообще всевозможными способами, которые и не придумать. 

13.  В  это  время  произошло  нечто  такое,  о  чем  стоит  рассказать,  так  как  это 

касается  удачливости  Роберта.  Я  считаю,  что  благополучному  ходу  дел  варвара  очень 
способствовало  то,  что  все  западные  правители  воздерживались  тогда  от  нападения  на 
него; судьба неизменно содействовала ему, помогая захвату власти и во всем другом. 

Римский  папа 

141

  (его  власть  могущественна  и  ограждена  разноплеменными 

армиями),  находясь  в  ссоре  с  германским  королем  Генрихом 

142

,  решил  привлечь  в 

качестве  союзника  Роберта,  который  стал  к  тому  времени  уже  знаменитым  и  достиг 
высшей степени своего могущества. 

Ссора короля и папы возникла вот из-за чего: папа обвинял короля Генриха в том, 

что  тот  жаловал  церковные  должности  не  даром,  а  за  подношения,  посвящая  иногда 
недостойных  людей  в  сан  епископа.  Такие  обвинения  он  выдвинул 

143

.  Германский  же 

король  со  своей  стороны  обвинил  папу  в  тирании  за  то,  что  тот  захватил  апостольский 
престол без его согласия. Он обратился к папе с наглыми речами и дерзко сказал: «Если 
папа не покинет самовольно захваченного места, он будет оттуда {81} с позором изгнан». 
Услышав  такие  речи,  папа  обратил  свой  гнев  на  послов 

144

  и  сначала  подверг  их 

бесчеловечным пыткам, а затем остриг им волосы и сбрил бороды: волосы — ножницами, 
бороды — бритвой.  После  этих  и  других  чудовищных  злодеяний,  превосходящих 
варварскую свирепость, папа отпустил послов. 

Я бы рассказала об этой свирепости, если бы меня, женщину, члена императорской 

семьи, не удерживало чувство стыда. Это деяние недостойно не то что епископа, а вообще 
человека, носящего христианское имя. Я чувствую отвращение к замыслу этого варвара, 
не  только  к  его  поступку,  и  я  осквернила  бы  перо  и  бумагу,  если  бы  по  порядку 
рассказывала  о  его  деянии.  Незачем  доказывать  его  варварскую  свирепость  и  то,  что 
людские нравы с течением времени становятся все более дерзкими и злыми. Достаточно 

Анна Комнина «Алексиада» 

уже  того,  что  я  не  решаюсь  поведать  даже  о  малой  доле  содеянного  им.  И  это,  о 
справедливость, сделал священник, и это сделал первосвященник, и это сделал глава всей 
вселенной, как его называют и каким его считают латиняне (это еще одно проявление их 
наглости)! Ведь когда императорская власть, синклит и все управление оттуда перешли к 
нам, в наш царственный город 

145

, то вместе с ними перешла к нам и высшая епископская 

власть 

146

. 

Императоры 

с 

самого 

начала 

предоставили 

эти 

привилегии 

константинопольскому  престолу,  а  Халкидонский  собор  установил  первенство  и 
константинопольского епископа и подчинил ему диоцезы всего мира 

147

. 

Обида, нанесенная послам, была без всякого сомнения направлена против того, кто 

их  послал;  не  столько  потому,  что  папа  наказал  послов,  сколько  потому,  что  для 
надругательства  над  ними  он  сам  изобрел  новый  способ.  Этим  поступком, мне  кажется, 
он  хотел  проявить  свое  презрение  к  королю  и  разговаривал  с  ним  как  полубог  с 
полуослом — мулом — через  посредство  подвергнутых  издевательствам  послов.  Папа, 
совершив это 

148

 и отправив в таком виде послов к королю, развязал величайшую войну. А 

для  того  чтобы  король,  соединившись  с  Робертом,  не  стал  еще  более  грозным 
противником, папа спешит предложить Роберту мир, хотя ранее и был расположен к нему 
отнюдь не дружелюбно. 

Узнав  о  том,  что  герцог  Роберт  прибыл  в  Салерно,  папа  выступает  из  Рима  и 

является в Беневент. Сначала они вели переговоры через послов, а затем встретились друг 
с другом лично. Вот как это произошло: папа выступил со своим отрядом из Беневента, 
Роберт  с  войском — из  Салерно.  Когда  их  войска  оказались  на  достаточно  близком 
расстоянии  друг  от {82} друга,  оба  мужа  вышли  из  воинских  рядов,  встретились, 
обменялись клятвами и заверениями и вернулись назад. Стороны приняли на себя такие 
обязательства:  папа  возводит  Роберта  в  сан  короля  и  в  случае  необходимости 
предоставляет ему союзническую помощь против ромеев; в свою очередь герцог поклялся 
по первому требованию помогать папе 

149

. Однако данные ими обоими клятвы оказались 

пустыми: папа был весьма раздражен против короля и стремился к войне с ним, а герцог 
Роберт с вожделением смотрел на Ромейское государство и, как дикий вепрь, точил зубы 
и разжигал свой гнев против ромеев. Их обещания так и остались словами: не успев дать 
друг другу клятвы, эти варвары сразу же их и нарушили. 

После этого герцог Роберт, пришпорив коня, поспешил в Салерно, а мерзкий папа 

(я  не  могу  назвать  его  иначе,  помня  о  бесчеловечных  издевательствах,  которым  он 
подверг послов) со своей духовной благодатью и евангельским миром всеми помыслами и 
силами устремился к междоусобной войне. Таков этот миротворец и ученик миротворца! 
Он сразу же пригласил к себе саксонцев и саксонских вождей — Ландульфа и Вельфа 

150

; 

кроме других многочисленных обещаний сулил сделать их королями всего Запада и таким 
образом привлек этих мужей на свою сторону 

151

. С необычайной легкостью возлагал папа 

руку  на  голову  королей,  пропуская,  по-видимому,  мимо  ушей  слова  Павла: «Рук  ни  на 
кого  не  возлагай  поспешно» 

152

.  Ведь  папа  короновал  герцога  Лонгивардии  и  возложил 

венцы на головы этих саксонцев. 

И вот оба они, германский король Генрих и папа, подтянув свои войска, выстроили 

их друг против друга. Когда рог дал сигнал к бою, сразу же ринулись фаланги, и началось 
большое  и  длительное  сражение.  Оба  войска  так  храбро  сражались  и  показывали  такую 
выдержку  под  ударами  копий  и  стрел,  что  равнина,  на  которой  они  бились,  в  короткое 
время  оказалась  залитой  морем  крови  убитых,  а  оставшиеся  в  живых  продолжали  бой, 
плавая в крови. Некоторые же воины, натыкаясь на трупы, падали и тонули в реках крови. 
Если действительно, как говорят, в этой битве погибло более тридцати тысяч человек, то 
какие потоки крови, должно быть, текли там, сколько земли было залито ею! 

Пока саксонский вождь Ландульф участвовал в битве, обе стороны, как говорится, 

сражались  с  одинаковым  успехом.  Но  после  того  как  он  получил  смертельную  рану  и 

Анна Комнина «Алексиада» 

испустил  дух,  фаланги  папы  дрогнули  и  обратили  тыл.  Воины  бежали,  обагренные 
кровью и покрытые ранами. Их гнал и теснил Генрих, который продолжал преследование 
с  еще  большим  пылом, {83} когда  узнал,  что  Ландульф  пал  от  руки  врага.  Наконец 
Генрих  остановился  и  приказал  войску  передохнуть 

153

.  Затем  он  вновь  вооружился  и 

поспешил  к  Риму  с  намерением  осадить  город.  Тут  папа  вспоминает  клятвы  Роберта  и 
договор с ним и отправляет к нему послов с просьбой о союзнической помощи. В это же 
самое  время  и  Генрих,  собираясь  напасть  на  древний  город  Рим,  через  послов  просил 
союзничества Роберта 

154

. Оба они, добивающиеся одного и того же, показались Роберту 

забавными; королю он ответил устно, папе иным образом — написал письмо. 

Содержание письма было таково: «Великому первосвященнику и господину моему 

Роберт,  герцог  милостью  божией.  Прослышав  о  наступлении  на  тебя  врагов,  я  не  очень 
поверил этому слуху, ибо знаю, что никто не осмелится поднять на тебя руку. Ведь кто, 
если  только  он  не  сошел  с  ума,  выступит  против  столь  великого  отца?  Что  же  касается 
меня, то я, да будет тебе известно, приготовился к тяжелейшей войне с народом, победить 
который  очень  трудно.  Я  собираюсь  воевать  с  ромеями,  соорудившими  трофеи  в  честь 
бесчисленных битв на суше и на море. Тебе же я храню верность в глубине души и, когда 
будет нужно, докажу ее на деле». 

Таким образом отослал он послов обоих просителей: от одних он отделался этим 

письмом, от других — обманчивыми словами 

155

. 

14. Я не обойду молчанием того, что свершил он, Роберт, в Лонгивардии, прежде 

чем явился с войском в Авлон. Будучи вообще человеком властолюбивым и жестоким, он 
в своем безумии уподобился тогда Ироду 

156

. Не довольствуясь теми воинами, которые с 

давних  пор  воевали  вместе  с  ним  и  знали  военное  дело,  он  формирует  новое  войско, 
призывая на службу людей всех возрастов. Со всех концов Лонгивардии и Апулии собрал 
он старых и малых и призвал их к воинской службе. Можно было видеть, как мальчики, 
юноши, старики, которые и во сне не видели оружия, облеклись тогда в доспехи, держали 
щиты,  неумело  и  неуклюже  натягивали  тетиву  лука,  а  когда  следовало  идти,  валились 
ниц.  Это  было  причиной  неумолчного  ропота,  который  поднялся  по  всей  Лонгивардии; 
повсюду  раздавались  рыдания  мужчин  и  причитания  женщин,  которые  разделяли 
несчастия  своих  родственников.  Одна  из  них  оплакивала  никогда  не  служившего  мужа, 
другая — неопытного  в  военном  искусстве  сына,  третья — брата,  занимавшегося 
земледелием 

157

 или каким-либо другим трудом. Как я сказала, Роберт безумствовал, как 

Ирод  или  даже  больше,  чем  Ирод,  ибо  последний  обрушил  свой  гнев  только  на 
младенцев, {84} а  Роберт — и  на  детей,  и  на  стариков.  Хотя  новобранцы  были 
совершенно  необучены,  Роберт,  если  можно  так  сказать,  ежедневно  упражнял  и 
муштровал их. 

Это  происходило  в  Салерно  до  прибытия  Роберта  в  Гидрунт,  куда  он  заведомо 

выслал значительное войско, которое должно было ждать его, пока он не устроит все свои 
дела в Лонгивардии и не даст надлежащие ответы послам 

158

. Роберт, кроме всего прочего, 

сообщил папе о том, что приказал своему сыну Рожеру 

159

, которого вместе с его братом 

Боритилом 

160

 назначил правителем всей Апулии, тотчас явиться и оказать необходимую 

помощь,  если  только  римский  престол  призовет  их  на  борьбу  с  королем  Генрихом 

161

. 

Боэмунду  же — младшему  из  своих  сыновей 

162

 — он  приказал  с  огромным  войском 

вторгнуться на нашу территорию в районе Авлона. Боэмунд был во всем подобен своему 
отцу, обладая такой же, как и он, смелостью, силой, мужеством и неукротимым духом; он 
вообще был копией своего отца, живым слепком его природы. 

Боэмунд тотчас с угрозами в неудержимом порыве, как молния, напал на Канину, 

Иерихо и Авлон и, непрерывно сражаясь, грабил и сжигал прилежащие области. Это был 
воистину едкий дым, предшествующий огню, пролог штурма перед великим штурмом. Их 
обоих — отца  и  сына — можно  было  бы  назвать  саранчой  и  гусеницами,  ибо  все,  что