Как жили византийцы (Литаврин Г.Г.)

• такие же штаны,

• перевязанные крест-накрест ремешком сапоги.

Андроник I Комнин велел изобразить себя в одежде

поселянина с косой в руках: на нем длинная синяя рубаха и

белые сапоги до колен. По словам крупного деятеля духовенства

IX столетия Феодора Студита, он, совершая в юности

монашеские подвиги, носил навоз на поля ночью или в полдень,

когда его никто не мог увидеть: в полдневный зной крестьяне,

видимо, соблюдали сиесту. Ложем бедняка был матрац, набитый

соломой. Мрак в его хижине разгонялся угольями, факелом либо

лучиной.

Состав пищи крестьянина целиком определялся его

хозяйственными возможностями. Чаще всего это были

ячменный хлеб, разбавленное водой вино и овощи. Признаком

крайней бедности считалось употребление в пищу мякины,

отрубей, желудей, и мяса "морской свиньи" (дельфина). Досыта

крестьянин старался наесться утром, перед началом трудового

дня; в обед он ел "в меру", а перед сном - лишь овощи и фрукты.

Немало бедняков ели вообще один раз в день. Недаром у. них,

как говорится в сказании о Стефаните и Ихнилате, глаза

разбегались, когда доводилось увидеть на столе, в

непосредственном соседстве, и хлеб, и вино, и бобы, и сыр, и

фрукты.

Одежда богача состояла из тонкого льняного или

шелкового хитона, штанов из дорогой шерстяной ткани. Пояс

его был шит золотом, украшен инкрустациями и уложен в

щегольские складки, воротник - надушен. Сапоги богачи носили

с загнутыми носками. Плащ эпического героя Дигениса Акрита.

был расшит изображениями грифонов, шапка опушена дорогим

мехом, платок заткан золотом. Мехом были оторочены и одежды

воительницы Максимо, а нижняя рубашка ее светилась насквозь,

как паутинка.

Богато отделывались благородными металлами и

драгоценными камнями оружие, седельный прибор и попоны

коней и мулов магната. Для знатных дам изготовлялись особые

седла, они украшались жемчугом и золотыми бляхами в виде

зверей и птиц. Седло имело роскошный чехол, а с крупа коня

или мула свисало покрывало из шелка.

Интерьер дома богача в сельской местности был

великолепен. В спальнях стояли золоченые кровати с дорогими

покрывалами, в гостиных - столы, инкрустированные слоновой

костью, золотом и серебром (у Филарета Милостивого за такой

стол садилось

36 человек). Вечером горели светильники на

чистом оливковом масле, у ложа курились мускатный орех,

камфора, касия, амбра и мускус. Когда сельский магнат

собирался в дальнюю дорогу, сборы продолжались несколько

недель: для него и многочисленной свиты готовились запасы

провизии и походное снаряжение всех видов.

Достаточно здоров, говорится в анонимной сатире

"Тимарион", тот, кто сидит в седле и способен съесть курицу. Но

курица и дичь на столе бедняка была лишь залетной

праздничной гостьей. Богачи же из-за неумеренного

потребления жирной пищи и вина нередко страдали от ожирения

и подагры (медики советовали им побольше за обедом есть

кресс-салата, мальвы и асфодели). Некоторые гурманы могли

безошибочно определить по вкусу, откуда привезены мед и вино

и сколько дней было зажаренному целиком молочному

поросенку. Лакомством считалось мясо пятимесячного ягненка,

трехгодовалой особо откормленной курицы, вымя молодой

свиньи. Свинину подавали с фригийской капустой, ее доставали

из жира в горшке прямо рукой или вилкой о двух рожках.

Между деревней и городом в Византии всегда ощущалась

глухая постоянная вражда, в особенности свойственная жителям

деревни и обусловленная глубокими экономическими,

социальными и политическими причинами. Об истоках вражды

провинциальной

землевладельческой

аристократии

константинопольской сановной знати речь пойдет ниже. Что же

касается простых поселян, то их ненависть к городу объяснялась

прежде всего тем, что в Византии

(в отличие от стран

"классического феодализма" на западе Европы) не замок

сеньора, а город властвовал над деревней: в нем проживали и

сами магнаты-землевладельцы и представители имперских

властей. Неприязнь крестьян к городу распространялась и на

рядовых горожан, и причины этого коренились в особенностях

византийской налоговой системы.

Уплачиваемые крестьянами

налоги

были по

преимуществу денежными. Деньги же крестьянин мог добыть

главным образом в городе: даже через руки нищего поденщика,

буквально все покупавшего на рынке, проходило в год раз в пять

больше денежных знаков, чем через руки крестьянина,

эпизодически обретавшего несколько монет для уплаты налога и

покупки самого необходимого. Но в городе, пытаясь приобрести

деньги, крестьянин часто терпел убытки от государственной

политики фиксированных цен на продукты, от высоких

торговых пошлин, и также оттого, что продавать свои товары он

должен был не непосредственно потребителю, а перекупщикам-

оптовикам, членам торговых корпораций. Кроме того, хотя

случаи увеличения налогов в городе бывали, все-таки рост

платежей в пользу казны касался, как правило, только крестьян,

и от него выигрывали горожане (М. Я. Сюзюмов. Византийская

книга Эпарха. М., 1962, стр. 67, 226.).

Крестьяне избегали города, появляясь там лишь в случае

крайней необходимости (торговля, поиск заработка, бегство от

вторгшегося врага). Они презирали горожан за развязность,

распущенность нравов; они знали, что плоды тяжелого

сельского труда стекаются в город, а крестьяне живут хуже

горожан. Писатель конца XII-начала XIII в. Никита Хониат

рассказывает о случившейся на его глазах характерной сценке:

ограбленные крестоносцами весной

1204 г. беженцы из

Константинополя тайком пробирались к портовым городам и,

предлагая крестьянам остатки денег и ценностей, просили их

продать продукты. Поселяне же забирали у горожан вещи почти

даром и со злорадством приговаривали: "Вот и мы

обогатились!"

Горожане в свою очередь высмеивали грубую,

испачканную землей одежду поселян, их невнятную речь,

растерянность на шумных улицах и площадях; они потешались

над молчаливостью крестьянина, неспособного связать двух

слов, ибо овцы, быки да собаки - его единственное постоянное

"общество".

В науке часто спорят о содержании понятия "город". Не

будем касаться этого вопроса здесь. Для крестьянина той поры

город был олицетворением безумной роскоши, жестоких

властей, праздным и шумным торжищем, гнездом всяких

пороков. Поселянина поражало обилие ремесленных мастерских

в городе, но вряд ли могло удивить искусство ремесленников-

горожан, ибо в какой-то мере каждый земледелец был

ремесленником, самостоятельно изготовлявшим многие из

нужных ему орудий и предметов быта. Деревня знала искусных

гончаров,

кузнецов,

портных, сапожников, бочаров,

плавильщиков металла. Производство в деревне посуды, кож,

войлока, льняной и шерстяной пряжи, циновок и корзин было

рассчитано порой и на городской рынок. Создававшиеся в

сельских местностях артели строителей

(каменщиков,

штукатуров, плотников и столяров) возводили крепости, церкви,

крупные монастыри, а порой строили водопроводы и цистерны в

самой "царице городов" - в Константинополе. (Такие артели, по

мысли анонима X в., являлись примером доброго согласия меж

людьми

(Ф. И. Успенский. Неизданное церковное слово о

болгаро-византийских отношениях в первой половине X века. -

"Летопись Историко-филологического общества при Имп.

Новоросийском университете", IV, 2. Одесса, 1894, стр. 86.).)

Однако и большинство городов империи сохраняло в то

время полуаграрный характер. Сады, огороды, виноградники

располагались и вне и внутри городских стен. На соседних с

городом пастбищах пасся круглый год скот горожан.

Славившиеся своим шелкоткацким производством жители Фив в

XII в. в засуху вымаливали дождь не менее горячо, чем

крестьяне окрестных деревень. Стратиг Лариссы в конце X в.

полагал, что в случае осады при экономном расходовании

одного урожая с пригородных хозяйств можно продержаться

три-четыре года.

Но все-таки отличительной особенностью города и в

Византии являлось развитое ремесло. В XI-XII вв.

провинциальные города переживали подъем: росло ремесленное

производство, ширилась торговля, велось усиленное

строительство. Как и между сельскими областями, между

городами существовало своеобразное разделение труда: из

Гардикии (Фессалия) везли плуги и телеги, из Спарты, Коринфа

и Фив - шелка, из городов Киликии - одежду, а в Фессалонике

старались нанять строителей.

Строительные работы. Мозаика. Конец XII в. Монреаль

(Италия)

Ремесленное производство было основано на ручном

труде. В частной мастерской работали сам хозяин, члены его

семьи, два наемных работника и мальчик-ученик. Относительно

крупными являлись лишь государственные мастерские-

эргастирии по выплавке металлов, изготовлению оружия и

воинского снаряжения, дворцовой утвари, седел, сбруи и попон

для императорских конюшен и коней дворцовых гвардейцев,

"греческого огня"

(горючей самовоспламеняющейся смеси,

взятой на вооружение), ценных красителей, шелковых и

парчовых тканей и т. д.

Сохранилось описание ремесленников монетного

эргастирия: это были одетые в отрепья, босые, покрытые сажей

изможденные люди, опаленные огнем, с всклоченными

волосами и затравленным взглядом. Свист бича здесь слышался

особенно часто, надзор был особенно строг. Более всего именно

в государственных мастерских даже в XII столетии применялся

труд рабов.

Ремесленники и торговцы не только Константинополя,

но, вероятно, и других крупных городов объединялись в

корпорации

- производственно-торговые союзы. Великое

множество мастерских-лавок, принадлежавших членам таких

корпораций, находилось в столице. К одной св. Софии было

приписано властью императора до тысячи мастерских. Особенно

много эргастириев размещалось на центральной улице (Месе).

Ремесленники концентрировались по специальностям в разных

кварталах: в одном - сапожники, в другом - свечники, в третьем -

слесари и кузнецы, в четвертом - медники, в пятом - парфюмеры

и т. д.

Членами корпорации не могли быть бедняки,

неспособные уплатить вступительный взнос властям города и

коллегам по ремеслу и не обладавшие имущественным

обеспечением, а также женщины, еретики, евреи

(доступ в

корпорации евреи получили лишь в середине XII в.),

сквернословы, пьяницы и вообще неблагонадежные.

Помимо мастеров и торговцев, входивших в корпорации,

было множество ремесленников, трудившихся не в мастерской, а

в своем тесном жилище или по найму у более счастливого

собрата по ремеслу. Мастер, нанявший специалиста или

неквалифицированного мистия, стремился за ничтожную плату

выжать из него все, что мог. Мистий в городе едва зарабатывал

одну-две номисмы в месяц

(288-576 фоллов), тогда как на

полуголодное существование уходило в день до восьми-десяти

фоллов. А если мистий питался у хозяина, то для семьи он

получал на день не более трех фоллов. Власти запрещали

мастерам сманивать мистиев друг у друга, платить им вперед

более чем за 30 дней, а иногда и нанимать мистия вообще: более

чем на три месяца. Даже каменотес за свой каторжный труд

получал около 20 фоллов в день, тогда как удачливый нищий

собирал до 100.

Ткань с изображением орлов. X в. Сен-Жермен. Оксер (близ

Парижа)

Ремесленная техника веками оставалась неизменной.

Качество и количество изделий, как и личная безопасностъ во

время работы, зависели не столько от совершенства

инструментов, сколько от профессиональной сноровки. Жития

порой упоминают о стекольщике, которому брызги

раскаленного стекла выжгли глаза и который просит теперь

подаяние, или о потерявшем руку кузнеце, лицо которого

испещрено черными уколами искр и окалины, или о грузчике,

жестоко искалеченном в порту сорвавшейся тяжестью. В

сравнительно хороших условиях трудились серикарии-

шелкоткачи, искусство которых высоко ценилось. Шелка,

сотканные ими, раскупали преимущественно богатые люди. Но

и серикарии иногда бедствовали из-за перебоев в поставке

шелка-сырца (метаксы) и закрывали мастерские. Подлинными

аристократами среди ремесленников являлись аргиропраты-

ювелиры. Их заказчиками были церковь и высшая знать. И

держались они замкнутым мирком, и роднились главным

образом меж собою.

Помещения под мастерские и лавки ремесленники и

торговцы, как правило, арендовали у государства, церквей,

монастырей и частных лиц. Размеры платы за съем были

официально установленными, и власти следили, чтобы

домовладельцы не нарушали порядка. При строительстве домов

обычно учитывалось, что нижний этаж будет сдан под лавку или

мастерскую. Сдача помещений давала, видимо, изрядный доход.

В X в. большой дом в центре стоил 2 тыс. номисм, а помещение

под крупный эргастирий сдавали за 200 номисм в год. Вопреки

закону, плата за аренду помещений часто повышалась и

становилась непосильной для съемщиков. В одном из

монастырских типиков-уставов XI в. предписывалось: если

городской съемщик помещения монастыря разбогатеет от своих

занятий, монахи должны увеличить плату за аренду. Просрочка

уплаты за квартиру и задолженность арендаторов были

заурядным явлением в столице, где проблема жилья всегда

оставалась острой. Имущество таких должников порою шло с

молотка, а сами они попадали в долговую яму. Иногда, в

поисках популярности у столичного люда, василевс гасил

квартирную задолженность как казне, так и частным

домовладельцам.

Помимо ремесленников и торговцев, существенную

прослойку городского населения в IX-XII вв. составляли две

категории людей, положение которых представляет особый

интерес: рабы и интеллигенция. Как и в других странах

Средиземноморья, особенно Восточного и Южного, в империи

использовался рабский труд. В IX столетии некая Даниэлида,

несметно богатая жительница Пелопоннеса, подарила Василию I

Македонянину 500 рабов и 100 рабынь-ткачих. После ее смерти

из других ее рабов, отпущенных на свободу, составилась целая

колония в провинции Лонгивардия в Италии, куда их переселили

власти. Основным источником рабства служили войны. Рабы

были по преимуществу иноплеменниками. От раба-грека хозяин

старался поскорее избавиться

(боясь морального осуждения

общества) или превращал его в свободного слугу.

В середине X в. в результате успешных действий против

арабов немало пленных, обращенных в рабов, попало даже в

собственность состоятельных крестьян. Рабов продавали также

иноземные купцы. В столице торг ими шел на площади Тавра.

Государство регулировало цены и на рабов: раб-писец стоил 50

номисм, врач - 60, ремесленник - 40, не обученный ремеслу - 20-

30, ребенок - 10. Иноплеменные подданные василевса нередко

сами продавались в рабство или продавали детей.

В XI в. численность рабов резко сократилась. Их труд

становился нерентабельным и почти не использовался в

сельском хозяйстве. Много их оставалось в качестве слуг и

дворовых холопов в домах знати. Гораздо более характерны для

XI-XII вв. известия не о приобретении, а об освобождении рабов,

что поддерживали и церковь и государство. Церковь обретала

новых полноправных прихожан, а государство обретало новых

подданных

- налогоплательщиков и воинов. Однако акт

освобождения должен был быть следствием доброй воли

господина. Церковный писатель IX в. Петр Сицилиец писал, что

он не хулит человека за его рабскую долю, ибо рабство не

позорно (все - "рабы божьи"), а хулит за то, что раб вредит

господину и убегает от него.

Наиболее часто рабов отпускали по завещанию. Нередко

их при этом наделяли движимым и недвижимым имуществом и

устраивали их личные судьбы. Закон поощрял мягкость в

обращении с рабами. Однако участь их была весьма различной.

Были среди них любимчики и советчики, рабы - воспитатели

детей, няньки и дядьки, рабыни-наложницы. Рабы, соратники

или оруженосцы, сопровождали аристократов в походах. Смерть

любимого раба может сокрушить сердце скорбью, говорил

Кекавмен, полководец XI в., написавший поучение детям.

Однако доля большинства рабов была тяжкой и позорной.

Случаи самоубийства среди рабов происходили нередко: иной

рабыне, разбившей вазу, смерть казалась менее страшной, чем

гнев хозяина или хозяйки. Рабы мечтали о том, чтобы стать

зависимыми крестьянами - париками.

Как во всякой стране старой цивилизации, в Византии

имелся широкий слой людей умственного труда. В основном это

были служащие государственных и церковных учреждений.

Представители свободных профессий, т. е. собственно

византийская интеллигенция, составляли меньшинство.

Молодой человек, выучившийся на грамматика или

нотария, т. е. на писца правительственной канцелярии, если он

не имел сильного покровителя, начинал карьеру с низших

ступеней

(для высших чинов зачастую оказывалась

необязательной и элементарная грамотность), медленно

поднимаясь вверх в соответствии с табелью о рангах. Можно

было до старости прослужить на низших постах, в вечном страхе

за место, унижаясь перед невежественным начальником.

Кекавмен советовал: когда начальник, бездарь и невежда,

допускает ошибки, то первейший долг подчиненного - держать

язык за зубами, иначе не сдобровать

("Советы и рассказы

Кекавмена". Сочинение византийского полководца XI века.

Подготовка текста, введение, перевод и комментарий Г. Г.

Литарвина. М.,

1972, стр.

127.).

Если чиновнику

покровительствовали крупные сановные лица или сам василевс,

то тот быстро шел в гору, безнаказанно манкировал своими

обязанностями, отлучался из канцелярии куда хотел и когда

хотел, так как, получив чины и титулы, он приобщался к кругу

сановной знати, главной обязанностью которой в столице было

лишь парадное представительство да участие в торжественных

церемониях.

Для достижения карьеры требовались не столько деловые

качества, сколько ловкость и догадливая верность начальству

как в законном, так и незаконном деле. Сознание

безнаказанности росло пропорционально успехам по службе.

Беззакония и произвол сановника могли возмущать весь город.

Но никто не решался намекнуть на это василевсу;

подобострастные улыбки недавних хулителей неизменно

встречали сановника на приемах.

Начальник столичной тюрьмы при Алексее III Ангеле

Лагос, договорившись с ворами, выпускал их ночами на разбой и

получал определенную долю добычи. Когда Лагос незаконно

арестовал одного состоятельного ремесленника, сотоварищи

арестованного по ремеслу подняли бунт, поддержанный

беднотой столицы. Высшего чиновника столицы - эпарха - с его

отрядом забросали камнями, тюрьмы были разгромлены,

заключенные выпущены, храмы разграблены. Был брошен клич

о свержении василевса. Но к вечеру вызванные войска подавили

мятеж. А виновник беспорядков Лагос? Он приступил к

размещению по камерам новых заключенных - бунтовщиков.

Среднее и высшее чиновничество жило не столько на

жалованье, сколько на взятки и хищения. Неистребимый порок

бюрократической машины империи

- взяточничество

- был

почти легализован. Кроме того, именно высшие и средние

чиновники получали от василевсов дары, привилегии, откупа и

т. п.

Зажиточной частью образованного люда столицы,

помимо чиновничества правительственных ведомств, были

также тавуллярии, члены привилегированной корпорации

нотариев-адвокатов. Столица имела

24 нотария, но в

корпорацию на положении "младших членов" входили

преподаватели и учителя права, а также писцы тавулляриев

(каждому из них разрешалось держать по одному писцу), не

принимавшие участия в голосовании на общих собраниях

корпорации. Писец, сделавший что-либо помимо воли

тавуллярия, изгонялся из корпорации с документом, навсегда

закрывавшим ослушнику дорогу обратно. При вступлении в

корпорацию кандидат в тавуллярии подвергался экзамену,

представлял рекомендации, делал взнос (30 номисм) эпарху и

платил несколько номисм главе корпорации и ее членам.

Имелись в столице и адвокаты, не входившие в корпорацию и

жившие зачастую случайным заработком.

У Царского портика в центре города находились книжные

лавки, где по вечерам по старой традиции нередко встречались

библиофилы и философы. Здесь они порой вели публичные

диспуты, а

безработные адвокаты в присутствии

подвернувшегося клиента репетировали свои речи. Некогда

сюда устремлялись и риторы, преподаватели, учащаяся в

столице молодежь, а также всякого рода шарлатаны от науки,

знахари и астрологи. Однако такие "ученые" собрания

устраивались все реже, и мы не имеем о них достоверных

сведений с IX столетия. Собственно византийская

интеллигенция до конца XII в. не устраивала специальных

встреч. Она была разобщена глухими социальными

перегородками.

Очень мало известно о положении архитекторов,

художников, мозаичистов, убедительные свидетельства

высокого искусства которых сохранило время. Есть все

основания полагать, что их причисляли к разряду

ремесленников.

Полушутя, полусерьезно византийские книжники

завидовали чаще всего лавочникам - торговцам столицы, так как,

если не служба, то только торговля гарантировала не имевшего

хозяйства человека от опасности остаться без обола (фолла) ко

времени обеда.

Торговля главными видами товаров в городе (хлебом,

мясом, шелком, льном, обувью, скотом, рыбой) была

организована по соответствующим корпорациям и строго

контролировалась властями. Не случайно поэтому и лавки

членов корпораций располагались поквартально, сплошными

рядами. Только лавчонки пантаполов-салдамариев, торговцев

хлебом, снедью и мелким товаром всякого рода, да лавки

овощников и торговцев фруктами были во множестве

разбросаны по всему городу. Впрочем, рачительные столичные

хозяйки не ленились покупать зелень вне города, в пригородах,

где она стоила дешевле.

В лавках солидных хозяев у входа выставлялся

рекламируемый товар, фрукты лучшего качества укладывались

на витрине в стеклянные вазы. Хлебные ряды располагались у

Милия (триумфальные ворота в центре, у начала Месы). Здесь

же находились овощные и торговые ряды. Пекарь был

одновременно и мукомолом, а продавали готовый хлеб его жена

или другие члены семьи. Государство особенно строго следило

за торговлей хлебом, от цен на который зависели цены на все

прочие продукты. Булочников даже освобождали от выполнения

государственных повинностей. Последствия недорода, всегда

весьма чувствительные для горожан, почти не отражались на

булочниках: они должны были не повышать или понижать цены

на хлеб в зависимости от цен на зерно, купленное ими, а менять

формы, в которых выпекался хлеб. Если зерно дорожало,

булочник уменьшал размеры каравая, но продавал его по старой

цене. Однако какую из форм должен был употреблять булочник,

определяли чуть ли не каждый день эпарх и его помощники.

Поэтому во время голода спекулировали не печеным хлебом, а

зерном, и даже высшие сановники не гнушались иногда

махинациями такого рода.

Константинополь снабжали зерном главным образом

Причерноморье (прибрежные азиатские провинции), Киликия

(оттуда везли зерно и на острова), Фессалия. В 987 г., взяв

Авидос, мятежный Варда Фока надеялся, что, задерживая суда с

зерном, плывшие в столицу, он принудит ее к добровольной

сдаче. В первой трети XI в. зерно для Константинополя закупали

порой в Греции, полвека спустя - во Фракии. В Херсон зерно

везли также с южного берега Черного моря, в Фессалонику - из

Македонии, а иногда - и с Сицилии.

В 70-х годах XI в. государство предприняло попытку

ввести монополию на торговлю зерном: крестьян Фракии (в

источниках говорится только об этой провинции) силой

принуждали продавать хлеб по низким ценам и лишь

государству. Затем это зерно казна втридорога продавала

горожанам ("Michaelis Attaliotae historia". Bonnae, 1853, p. 202.).

Однако такой порядок вызвал всеобщее возмущение и

продержался недолго. Тем не менее Византийское государство ,

всегда имело запасы зерна. В IX - X вв. они создавались за счет

натуральных поставок налогоплательщиками. В XI в. после

замены натуральных податей денежными казенные житницы

пополнялись закупленным у крестьян хлебом. Располагая

запасами зерна, государство не зависело от рыночной

конъюнктуры. Кроме того, казна имела возможность

поддерживать в столице стабильные цены на зерно, продавая

часть государственных запасов на столичном рынке по

сниженным ценам. Попытки некоторых императоров

спекулировать зерном, пользуясь общим бедствием

(так

поступил Никифор II Фока), вели к быстрому падению их

популярности.

Тщательно регулировалась также торговля мясом.

Убойный скот продавали под строгим надзором властей лишь на

площади Стратигии. Здесь же продавали свиней, а овец (от

пасхи до троицы) - на площади Тавра. В пост всякая торговля

мясом прекращалась.

Бойни располагались близ рынков. Скот забивать имели

право только члены корпорации макелариев" получавшие в

качестве прибыли внутренности, голову и ноги животного.

Власти, взимая пошлину, клеймили скот - это и давало право на

его продажу. Выезжать из Константинополя навстречу стадам

свиней, которых гнали чаще всего из Пафлагонии, строжайше

запрещалось, так как кто-либо из членов корпорации мог в таком

случае, купив свиней подешевле, получить гораздо больший

процент прибыли.

Рыбу продавали в полуподвальных лавках-складах

(камарах). Беднота покупала более дешевую соленую и

копченую рыбу, а состоятельные горожане покупали свежую.

Рыбаки были обязаны сдавать улов рано утром оптовым

закупщикам рыбы. Эпарх в зависимости от улова устанавливал

на нее цену. Даже ловля рыбы регулировалась государством:

пригородные прибрежные районы были разделены на

рыболовецкие участки

("хозяйства") и внесены в налоговые

описи. Столица сама обеспечивала себя рыбой, которая входила

в постоянный рацион константинопольцев.

Никто в Константинополе не мог продать коня в обход

корпорации вофров, имевших право на посредничество в

торговле лошадьми. Вофры - знатоки коней и ветеринары - за

определенную мзду осматривали животное и устанавливали

цену.

Вином торговали главным образом в трактирах,

значительная часть которых в столице принадлежала знатным

лицам, но арендовалась у них трактирщиками. Трактир могла

иметь и церковь, но клирику (священнослужителю) запрещалось

стоять за прилавком. Профессия кабатчика вообще считалась

позорной, хотя через трактиры сбывалось вино крупных

владельцев пригородных виноградников. Цены на вино, размеры

сосудов и время торговли также регулировались властями.

Трактирщиков часто обвиняли в том, что они доливают

воду в вино, обсчитывают и обкрадывают пьяных. Сохранилась

ответная жалоба трактирщика: он сетует на беспокойную жизнь

и постоянную бедность - как тут не долить воды, если на дню

раз десять зайдут стражи порядка разных рангов, а то и

чиновные лица, которые норовят выпить бесплатно, а пьяная

голытьба ежедневно растаскивает кружки и прочую посуду.

Как жили византийцы (Литаврин Г.Г.) - часть 2