План: I. Введение: становление абсолютизма объединение французских земель под властью королевского домена Кризис абсолютизма в период религиозных войн

ИНСТИТУТ ВОСТОКОВЕДЕНИЯ И МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

"ХАРЬКОВСКИЙ КОЛЛЕГИУМ"

Кафедра международных отношений

Специальность 7.030401

"Международные отношения".

ФРАНЦУЗСКИЙ АБСОЛЮТИЗМ ЭПОХИ ЛЮДОВИКА XIII И ЛЮДОВИКА XIV

Выполнила:

Студентка 1–ого курса

Группы МВ–03–1а

Русанова Д.И.

Научный руководитель:

Головин С.В.

Зав. кафедрой:

проф. Головченко В. И.

ПЛАН:

I. Введение: СТАНОВЛЕНИЕ АБСОЛЮТИЗМА

1. Объединение французских земель под властью королевского домена

2. Кризис абсолютизма в период религиозных войн

3. Французская деревня, буржуазия и дворянство на рубеже XVI-XVII в.в.

4. Политика Генриха IV

II. ЭПОХА РЕГЕНТСТВА МАРИИ МЕДИЧИ (1610–1617)

III. ЛЮДОВИК XIII И РИШЕЛЬЕ (1617–1643)

IV. АННА АВСТРИЙСКАЯ И МАЗАРИНИ (1643–1661)

1. Фронда.

2. Мазарини и прекращение войн

V. ВЕК ЛЮДОВИКА XIV (1661–1710)

1. Правительство, администрация, общество

2. Дипломатия и войны

3. Экономическое положение Франции при Людовике XIV

4. Католическая церковь (с 1648 до 1715 года)

5. Протестанты в царствование Людовика XIV, отмена Нантского эдикта (1685)

ВВЕДЕНИЕ: СТАНОВЛЕНИЕ АБСОЛЮТИЗМА.

ОБЪЕДИНЕНИЕ ФРАНЦУЗСКИХ ЗЕМЕЛЬ ПОД ВЛАСТЬЮ КОРОЛЕВСКОГО ДОМЕНА.

XIII век по праву считается периодом блестящего расцвета феодализма во Франции. В это время королевский домен охватил уже значительную часть страны, так как были присоединены Пуату, Шампань, графства Тулузские и некоторые графства Аквитании. Крестовый поход Северофранцузских рыцарей привел в конце концов к тому, что государем богатого Лангедока стал французский король. В начале XIV века английские владения были сведены к прибрежной полосе между Бордо и Байонной, а королевский домен простирался от Фландрии до Средиземноморья, охватывая приблизительно три четверти территории страны. Вне его оставались только Бургундия, Бретань и несколько аквитанских графств.

По итогам столетней войны с Англией (1337–1453) Франция утратила лишь Кале с округом и то ненадолго, до 1558 года. В период ослабления королевской власти при психически больном карле VI (1380–1422) началась ожесточенная усобица двух феодальных партий, во главе которых стояли герцоги Бургундский и Орлеанский (эта усобица называлась "войной бургундцев и арманьяков" ). Принцы королевского дома стремились к полной самостоятельности в своих владениях, а южные феодалы жаждали сохранить свою независимость, которой они добились во время Столетней войны. Притязания бургундцев и арманьяков на Париж привели к тому, что в столице вспыхнуло восстание. Разгул политической анархии во Франции привел к военным успехам англичан (позорный договор в Труа в 1420 году, утрата Франции независимости и становление частью объединенного Англо‑Французского королевства). И лишь только благодаря партизанской войне и движению Жанны д'Арк англичане были изгнаны раз и навсегда.

При Людовике XI (1462–1483) к Франции были присоединены Прованс с крупным средиземноморским портом Марселем (1481).

"Королевская власть есть достоинство, а не наследственное достояние" – эта фраза, прозвучавшая впервые на Генеральных Штатах в Туре в 1484 году, едва Людовик XI навеки закрыл глаза, подводила итоги долгой черновой работе столетий, завершенной только что умершем королем. Франция была теперь единым и, пожалуй, самым сплоченным из всех европейских государств. В 1491 году сын и приемник Людовика XI Карл VIII женился на герцогине Анне Бретонской, и с этой женитьбой последнее крупное герцогство Бретань фактически вошло в состав земель Французского королевства, хотя окончательное присоединение его к Франции произошло в 1532 году. К этому времени территория Францции была лишь немногим меньше нынешней. На востоке ей не хватало Лотарингии, Франш‑Конте, Бресс, Бюже, Жека, Савойи, Ницци, княжества Оранж. Авиньон и графство Венссен на юге находились в особом отношении к Франции. На юго‑западе у Франции не было еще Русильона, отошедшего в 1494 году к Испанцам, Наварра оставалась самостоятельным государством, и даже Беарн был связан с Франции феодальной зависимостью.

Но в целом Франция к XVI веку – крепкое, сплоченное по тем временам королевство. Она – продукт долгого мучительного процесса.

История Франции первой половины XVI века при трех приемниках Людовика XI – Карле VIII (1483–1498), Людовике XII (1498–1515) и Франциске I (1515–1547) была историей формирования во Франции абсолютной монархии, фундамент которой был заложен всевластием Людовика XI.

При Франциске I абсолютизм начал приобретать законченные формы. Король правил при помощи совета и развитого на то время бюрократического аппарата. Он также заключил в 1516 году договор с папой, так называемый Болонский конкордат, по которому король стал фактически главой французской церкви. Король назначал на все высшие церковные должности и поучал известную часть церковных доходов. Правда, он не назывался главой церкви, зато носил титул "христианнейшего" короля. При Франциске I также возобновилась война с Италией, начатая в 1494 году. Сначала все шло удачно, но в войну вмешался Карл V, король Испании, войска которого в 1525 году нанесли французам при Павии страшное поражение. Для борьбы с Карлом V (которая затянулась и после смерти обоих королей) Франциск I пошел на союз с турками и германскими протестантскими князьями.

Но гордое здание новой монархии, впрочем, еще далеко не было достроено во всех деталях.

Монархией правил король и двор. Последний был важным политическим учреждением абсолютной монархии. Здесь происходил постоянный конфликт между господствующим классом и королем; здесь, последовательно, определялись основные линии политики государства.

Сам король не мог непосредственно управлять государством. Государство выросло, функции государственной власти усложнились. Но король, как неограниченный монарх, мог выбирать себе помощников, мог создавать для себя учреждения, какие он захочет. Он являлся источником законодательной власти и не нуждался даже в мотивировки своих решений кроме знаменитой фразы, стоявшей в конце его распоряжений и указов: "ибо такова наша воля" (Crtel est notre plasiris).

В целом можно сказать, что с окончанием объединения Франции и консолидации абсолютной власти короля, центр тяжести политической жизни переносился в круг королевских любимцев и приближенных, составляющих "узких" или частный совет короля (conseil prive ou étroit), в котором заседают некоторые принцы крови, крупные сеньоры и несколько второстепенных чинов – докладчиков и секретарей. Впоследствии они мало‑помалу превратятся в настоящих министров абсолютной монархии.

Но абсолютный монарх ревниво относится к своей власти и не хочет терпеть никаких ограничений. Поэтому даже "узкий" совет начинает казаться королю чрезмерно широким, и при Франциске I вместо него и наряду с ним появляется "деловой совет короля". В нем заседают 4–5 человек. Также недружелюбно король относится и ко всем прочим освященным традицией учреждениям, как периодически собираемым так и постоянным. Одним из таких учреждений был королевский парламент – наивысшая инстанция королевского суда. Вполне естественно, что абсолютный монарх не прочь был теперь, когда дело объединения страны завершено, избавится от опеки такого учреждения или по крайней мере ослабить его влияние. В связи с этим при Людовике XI появляется особое отделение королевского Совета, так называемый Большой совет (Grand Conseil).

В XVI веке, особенно начиная с Франциска I и его сына Генриха II (1547–1555) королевские эвокации, то есть перенесение дел из парламента в Большой совет по особому приказу короля, становятся особо частыми явлениями.

Если абсолютный монарх стремился таким образом ослабить силу старых постоянных учреждений, без которых он не может обойтись и превратить их в послушных исполнителей своей "доброй воли", то еще в меньшей степени он считался с учреждениями периодически созываемыми. Генеральные Штаты, после того, как, начиная с 1439 года короли стали собирать налоги без их разрешения, потеряли прежнее значение. Разноголосица среди сословий и чинов и политическое бессилие Штатов обнаружилось уже в 1484 году, и после этого Штаты не созывались вплоть до 1560 года. Их частые созывы во второй половине XVI века были результатом упадка, переживаемого королевской властью. Едва она снова не окрепла при Генрихе IV, Штаты снова прекратили созываться.

Те же тенденции усиления бюрократии и централизации замечаются и в местном управлении. Наиболее ярким показателем роста королевской власти были, однако, не судебные и не военные нововведения, а финансовые организации абсолютизма, связанные с непрерывным ростом налогов. Роль абсолютизма, как охранителя привилегий господствующих классов и в то же время покровителя развивающегося капитализма сказывалась в увеличении налогового бремени. Блестящее дворянское покровительство, оказываемое буржуазии стоило ей весьма недешево.

Увеличением налогов объясняется то обстоятельство, что беспорядки и бунты, крестьянские волнения, восстания городских низов, чрезвычайно многочисленные в XVI–XVII веках в огромном большинстве случаев имели своим поводом введение новых налогов.

Франциску I наследовал его сын Генрих II (1547–1559), при котором в 1559 году был заключен мир при Като‑Камбрези, по условиям которого обе стороны возвращали друг другу все военные приобретения. Правда, Франция удержала за собой захваченный в 1558 году Калэ.

КРИЗИС АБСОЛЮТИЗМА В ПЕРИОД РЕЛИГИОЗНЫХ ВОЙН

К моменту окончания войны и смерти Генриха II во Франции наблюдается значительное усиление недовольства, вызванное различными и иногда даже противоположными причинами. С одной стороны, королевская политика с ее поенными авантюрами, требовавшими огромных денег, ложилась тяжелым бременем на массу налогоплательщиков. С другой – были элементы, пострадавшие именно от прекращения военных действий. Бесконечные и почти ненужные войны с империей были немалыми источником дохода для мелкого дворянства. Дворянство, идя на военную службу, получало жалование и огромные выгоды. После окончания войны многие дворяне остались без службы и без дохода.

Также происходит в это время усиление реформационного движения во Франции. Франциск I сперва относился довольно терпимо к распространению во Франции учения протестантов. Это объяснялось отчасти политическими соображениями, ведь в своей борьбе с Карлом V он опирался на протестантских князей Германии. Но со временем отношение к протестантизму стало меняться по мере того, как в нем стали усматривать угрозу для королевского абсолютизма. Протестантство начало приобретать все более боевой характер, в нем стали находить отражение своим идеям наиболее передовые слои буржуазии. Королевская власть перешла к преследованию новой религии. При Генрихе II была создана палата для борьбы с ересью – "огненная палата", названная так потому, что она выносила приговоры о сожжении на костре. Гугеноты преследовались не только как носители новой религии, но и как политические враги, ведь это была явная форма протеста против роста королевского абсолютизма. Недовольство королевской властью также наблюдалось в кругах мелкого дворянства, крестьян и ремесленников. К тому же крупные феодалы начала мечтать о восстановлении своей прежней власти. Они имели перед собой очень заразительный пример в виде германских княжеств.

В результате всех вышеперечисленных причин после смерти Генриха II начинается длительный период кризиса королевской власти, который получил название религиозных войн. Религиозные войны в основном шли под флагом феодальной реакции, раздробления Франции на ряд самостоятельных единиц. Протестантское течение в виде гугенотства явилось своего рода знаменем.

После смерти Генриха II на престол взошли один за другим три его сына. Все они представляли собой в сущности неспособных дегенератов. Они были последние из династии Валуа, которая прекратила свое существование со смертью последнего сына Генриха II Генриха III. Преемником Генриха II был Франциск II, который вступил на престол в 15 лет и был слабоумным. Он царствовал очень недолго, меньше года. При нем власть находилась фактически в руках феодального рода герцогов Гизов. Любая из боровшихся тогда партий, находясь у власти, была монархической, а как только ее оттесняла другая партия, она тотчас же переходила в оппозицию. Гизы стояли во главе католической партии, преследовали гугенотов, вождем которых был король Наваррский из династии Бурбонов. Франциску II наследовал его брат Карл IX (1560–1574), который взошел на престол в 10 лет и тоже особой силой ума не отличался и в еще меньшей степени отличался силой характера. Правление его было в руках его матери, Екатерины Медичи, старавшейся укрепить королевскую власть. В 1560 году в результате того критического положения, в котором оказалась Франция вследствие борьбы этих двух крупных партий, были созваны после семидесятипятилетнего перерыва Генеральные Штаты, но их созыв не поправил положения. Декрет 1562 года, предоставляющий протестантам свободу вероисповедания, только усилил гугенотскую партию. Гизы и Бурбоны стояли друг против друга, готовясь к войне.

С 1562 года начался долгий период религиозных войн, которые продлятся с незначительными перерывами около 30 лет, результатом которых было разорение и ослабление Франции. В эту внутреннюю борьбу, воспользовавшись положением, вмешались многие государства Европы. Таким образом этот период можно назвать периодом кризиса абсолютизма, ведь королевская власть стала игрушкой в руках двух враждующих партий. Среди вождей гугенотской партии к концу 60–х годов выделился адмирал Колиньи. Он мечтал о мире во Франции и предлагал начать военные действия против Испании, чтобы захватить испанские Нидерланды. Ему удалось увлечь своими планами Карла IX. Предполагалось, что примирение с гугенотами будет закреплено браком между сестрой короля, Маргаритой Валуа, и королем Наваррским, Генрихом Бурбоном. Но этот план вызвал яростные интриги со стороны католиков, которым удалось склонить на свою сторону Екатерину Медичи, имевшую большое влияние на своего слабовольного сына. В результате произошли события Варфоломеевской ночи 24 августа 1572 года, которые отнюдь не положили конец войне, а напротив, вызвали еще большее ожесточение. Хотя гугеноты и лишились ряда вождей, они упорно продолжали борьбу.

В 1574 году умер Карл IX и на престол взошел Генрих III, бывший перед тем королем Польши. После прекращения династии Ягеллонов его выбрали польским королем, но, узнав о смерти брата, он предпочел занять французский престол. Генрих III (1574–1589) не был тем королем, который мог бы положить конец смуте. При нем развал Франции достиг высшего предела. В это время Франция распалась на ряд почти самостоятельных владений. Католические и гугенотские вожди заключали между собой договоры, делили Францию на самостоятельные территории. На юго-западе Франции мы видим своего рода гугенотскую республику, почти совершенно самостоятельное государство. Это не была сплошная территория, но ряд городов и сельских районов, объединенных между собой единой администрацией, особым судом, особой господствующей здесь религией и собственным войском. В противовес этой гугенотской республике католическая партия Священную католическую лигу, – особую политическую организацию, которая тоже являлась самостоятельным правительством в захваченных областях. Париж вел свою собственную политику и являлся в некотором роде самостоятельной политической единицей. Во главе города стоял выборный комитет 16–ти. Четвертым правительством являлось королевское. Таким образом Франция распалась на своего рода 4 государства, которые к тому же не имели определенных границ, и внутри которых также не было единства. Ко всему прочему надо прибавить политику иностранных держав субсидировали воюющие стороны и содействовали дальнейшему политическому развалу Франции. Попытки королевской власти ввести в стране единовластие лишь обостряли положение; в частности попытка Генриха III в мае 1588 года покончить с самостоятельностью Парижа привела к восстанию парижан, подстрекаемых вождями Католической лиги, Гизами. Решив, что от них нужно избавиться, Генрих заманил обоих братьев Гизов якобы для переговоров и предательски убил их с помощью своих сторонников. Это убийство не дало королю ничего, кроме нового взрыва вражды со стороны католической части Франции. Имея против себя враждебные Париж и Католическую лигу, Герних III вынужден был пойти на соглашение с гугенотами и Генрихом Наваррским. Их войска соединились для совместных действий против Лиги и Парижа и двинулись на столицу. Но накануне штурма города Генрих III был убит монахом Жаком Клеманом, подосланным католической Лигой (1589).

ФРАНЦУЗСКАЯ ДЕРЕВНЯ, БУРЖУАЗИЯ И ДВОРЯНСТВО НА РУБЕЖЕ XVI–XVII В.В.

Далее прежде чем речь пойдет о французском абсолютизме XVII века, нужно иметь ввиду некоторые особенности французской деревни и буржуазии и дворянства. Во французской деревни в XVI–XVII веках не наблюдается капиталистического перерождения, деревня остается феодальной. Дворянство хоть и представляла собой замкнутое сословие, тем не менее начиная с XVI века наблюдаются частные случаи получения дворянства буржуазией, разумеется, путем покупки его. Поскольку в области сельского хозяйства продолжали господствовать феодальные порядки, были слабо развиты торгово‑денежные отношения, то буржуазия, приобретая дворянство, сама феодализировалась и одворянивалась. Таким образом во Франции проникновение буржуазии в среду дворянства не создало типа нового дворянства.

Прежде всего мы видим во Франции развитие бюрократической монархии, которая не имела никакого дела с Генеральными штатами, и подавлением любого местного самоуправления. Королевская власть обычно продавала бюрократические места пожизненно, это делалось с целью пополнить казну. В результате этого чиновничество, бюрократия стало как бы особым сословием, независимым от монархии. Во Франции королевская власть ставила во главе управления в городах королевских чиновников, а в провинциях губернаторов. Это привело к образованию своеобразной знати – noblesse de robe – так называемого дворянства мантии, в отличие от дворянства шпаги noblesse d'épée. Это дворянство мантии рекрутировалось из буржуазии. Раздача крупных постов на королевской службе также служила для подкупа феодалов, еще не утративших своей власти, чтобы привлечь их на сторону короля, превратить непокорного, опасного феодала в королевского слугу. Был еще один метод подчинения дворянства абсолютизму – развитие придворной жизни. Придворная роскошь, пышность французского двора преследовали определенные политические цели. Она должна была служить приманкой для дворян, которые, порвав связи с родовыми имениями, превращались в придворных лакеев. Иначе трудно назвать ту придворную службу, которую они несли и которая заключалась в присутствии на парадных выходах короля, в сопровождении его во всяких церемониях. Эта система приносила свои плоды. Значительная часть дворянства так или иначе привлекалась ко двору, служба при котором являлась источником всякого рода милостей. Вертеться на глазах короля для дворянина становилось выгодным. Значительная часть тех средств, которые расходовались по бюджету того времени, это – расходы на содержание двора.

ПОЛИТИКА ГЕНРИХА IV

Чтобы изучить эпоху Людовика XIII и Людовика XIV – эпоху развития и высшего могущества абсолютизма, необходимо более подробно остановиться на политике Генриха IV. Ведь именно во время его правления обозначились основные черты будущей эпохи.

После смерти Герниха III на французский престол взошел Генрих Наваррский, ближайший родственник королевского дома. Он повел ту же политику примирения Франции и укрепления королевской власти, которую пытался осуществить Генрих III, но он это делал гораздо осторожнее и с гораздо более действенными результатами.

К тому времени во Франции создались условия, благоприятные для восстановления королевской власти. Вызванная бесконечными религиозными войнами крайняя экономическая разруха порождала в широких кругах населения стремление покончить с анархией любой ценой. Герних IV умело использовал создавшуюся обстановку. По отношению к феодалам он применял испытанную политику, широко практиковавшуюся при Франциске I, а именно политику подкупа.

На рубеже XVI–XVII веков во Франции кончилась "революция цен"; цены стабилизировались на довольно большой срок, что способствовало развитию экономики в разоренной стране. Укрепилась монетная система. Трудолюбивое крестьянство в сравнительно короткий срок восстановило сельское хозяйство. Отстраивались и расширялись города. Окончание гражданской войны и восстановление внешнего мира вновь мобилизовали бездействовавшие в период разрухи капиталы буржуазии. Стали расти мануфактуры, особенно централизованные. Особое развитие получило производство предметов роскоши, предметов искусства. Высокое качество продукции обеспечили широкий сбыт товара и не только внутри страны. В эту пору было положено начало вековой монополии Франции на мировом рынке в области производства предметов роскоши. Генрих IV последовательно ограждал французскую экономику от ввоза изделий северо-итальянской, голландской и английской промышленности. В 1599 году был введен таможенный тариф; в 1606 – учреждена Комиссия торговли. Велики были достижения французской торговли. При содействии правительства французские купцы вновь отвоевали утраченные во время междоусобицы выгодные торговые позиции в Леванте и на Пиренейском полуострове. Они достигли также успехов в области колониальной экспансии. Появились торговые фактории в Канаде и странах Востока. Экономический подъем позволил несколько изменить налоговую политику. Понизив талью ( прямой налог с крестьян ), Генрих IV и сюринтендант финансов Сюлли тем не менее увеличивали старые косвенные налоги и вводили новые. Сельское хозяйство развивалось медленнее, чем торговля. Аграрная политика Генриха IV ( снижение прямых налогов, запрещение продавать за долги имущество крестьян ) проводилась в конечном итоге в интересах дворянства. Особенно выиграли от новой политики новые дворяне‑земледельцы.

Нантский эдикт 1598 года объявлял католическую церковь официальной государственной религией в королевстве; в то же время он сохранил определенные права и за протестантами. За гугенотами по секретным статьям эдикта были закреплены даже некоторые города на юге Франции (Ла–Рошель, Монпелье, Монтобан и другие), где они могли иметь свои вооруженные силы. Нантский эдикт был компромиссом; он не удовлетворял крайние элементы в обоих лагерях, но был в целом приемлем для большинства. Он создавал основу для переходя от войны к миру и лишал религиозные вопросы их прежней остроты.

Генрих IV и его первый министр Сюлли смогли в какой‑то мере ослабить налоговый гнет. Конечно, "курица в каждом крестьянском горшке по воскресеньям", обещанная королевской властью, так и осталась социальной утопией, но все же, благодаря снижению прямых налогов, некоторому упорядочению государственных расходов и прекращению войн, положение крестьянства в целом стало лучше.

При Генрихе IV еще более возросло влияние "людей мантии" на государственные дела. Чиновники добились юридического закрепления за ними собственности на государственные должности. Государственные секретари и "люди мантии" завоевали преобладающую роль в королевском совете.

Примиряя враждующих, утишая бушующие страсти, королевская власть становилась над спорящими, она постепенно обретала права арбитра, верховной власти. В конечном счете, это вело к укреплению монархии. Создание сильного бюрократического аппарата, подчиненного непосредственно королю и его министрам, также способствовало этому. Но в сильной королевской власти было заинтересованно и дворянство, чтобы держать в повиновении крестьян, угрожавших возможностью повторения Жакерии. На поддержку королевской власти ориентировалась и растущая, но слабая еще буржуазия. Генрих IV умело использовал эти благоприятные условия; его с должным основанием можно считать виднейшим представителем абсолютизма.

Генрих IV был политиком осторожным и ловким, талантливым дипломатом и полководцем. Ему удалось значительно упрочнить здание абсолютной монархии; Генеральные штаты не собирались. Но все же феодально‑аристократическая оппозиция существовала в скрытом виде, представляя собой опасную для абсолютизма угрозу. Знать не переставала устраивать заговоры, большинство нитей которых тянулись в Мадрид. Испанские Габсбурги продолжали оставаться в первой половине XVII века наиболее опасными противниками Франции. В последние годы своего правления Генрих IV стала открыто готовиться к войне, организуя большой европейский союз против Габсбургов. С этим обстоятельством и связана его гибель. Он был убит в своей карете на улицах Парижа 14 мая 1610 году фанатиком‑католиком Равальяком.

ЭПОХА РЕГЕНТСТВА МАРИИ МЕДИЧИ (1610–1617)

Смерть Генриха IV была тяжелым ударом для Франции, сведшим на нет все его начинания, на время прервала предпринятую им и его сподвижниками работу по укреплению французской государственности. Правда, гражданская война между французами‑католиками и французами‑гугенотами уже закончилась, и Франция была единым государством, но еще существовали гугенотские города‑крепости, числом около 200, сохранились самостоятельные гугенотские армии и флот, независимые от правительства денежные средства и т. п. Феодально‑католическая оппозиция, несколько ослабленная казнью маршала Бирона в 1602 году, не хотела мириться с потерей своего прежнего назначения и была готова при первой возможности вновь ввергнуть страну в смуту гражданской войны – не столько чтобы утвердить за собой местную власть, сколько чтобы обеспечить себе пенсии, подачки и щедро оплачиваемые синектуры за счет королевской казны.

Началась десятилетняя смутная эпоха регентства его второй жены Марии Медичи. (Наследник престола, Людовик XIII еще не достиг совершеннолетия). Став регентшей, королева получила ненадежную расколотую страну. Перед ней стояли три главных проблемы: религиозная напряженность, внешняя угроза и беспокойство дворян.

Это было время, когда у власти стояли фавориты‑авантюристы, главный из которых был соотечественник вдовствующей королевы флорентиец Кончини (в последствии маршал д'Анкр). На ублажение фаворитов и подкуп воинствующих принцев Мария Медичи в течении пяти лет полностью разорила королевскую казну – все, что было накоплено Генрихом IV и Сюлли и хранилось в подвалах Бастилии.

Внешнюю политику Генриха IV проводил противовес Габсбургам. В разрез целям покойного мужа Мария Медичи искала соглашения. Вершиной этой политики стал франко‑испанский союз 1612 года и как его следствие – двойное испано‑французское бракосочетание. Елизавета Французская была выдана замуж за Филиппа IV, ставшего позже королем Испании, а Людовик XIII должен был жениться на инфанте Анне Австрийской. Этот брачный союз, осуществленный из политических соображений, был заключен в Бордо. Как следствие он привел к десятилетней внешнеполитической Abstinez, прекращению притязаний в Рейланде и Италии, отчуждению протестантских союзников в Швейцарии, Рейланде и в Нидерландах, и тем самым к беспрепятственному росту империалистической власти Габсбургов.

Воспользовавшись создавшимся положением, принцы и гранды предъявили регентше свои "права", чем ввергли Францию в новую смуту, продлившуюся с перерывами (когда удавалось откупиться от их требований) около десяти лет.

Внутри Франции многие вельможи увидели в создавшейся ситуации шанс снова оказывать политическое влияние. Особо активную деятельность вместе с другими герцогами Франции развернули двоюродный брат короля принц Анри де Конде и его сводный брать Сезар де Вандом. Оппозиция принцев возникла против растущего влияния маршала д'Анкра. Принцы выступили также против ориентации на Мадрид и выдвинули кандидатуру Конде на должность наместника королевы до совершеннолетия короля.

Несмотря на то, что Мария Медичи согласилась с далеко идущими требованиями, мятежи не прекратились. К великой радости юного короля регентша добилась успехов в летней компании 1614 года. Принцы, осознавая, что ему не удастся развязать новую гражданскую войну (ведь в памяти людей еще живы были воспоминания о религиозных войнах) согласились на компромисс. Таким образом, невзирая на то, что ни народ, ни буржуазия требований знати не поддерживала, однако, угрожая гражданской войной, принцы вырвали у Марии Медичи (по договору в Сент‑Мену) согласие на созыв Генеральных Штатов, а заодно и желанные субсидии: принц Конде получил 450 тыс. ливров, герцог Лонгвиль – 100 тыс. ливров пенсии Майенн 300 тыс. В ответ на эти уступки принцы признали регентство Марии Медичи.

Чем ближе было совершеннолетие короля, тем чаще Мария Медичи задумывалась над тем, как остаться в правах регентши. Благодаря компромиссу с принцами она осталась чем‑то вроде наместницы и главы Королевского совета после того, как Людовик XIII стал совершеннолетни (27 сентября 1614). Но по существу после этого мало что изменилось. Власть короля‑подростка чисто номинальная. Всем по‑прежнему заправляла его мать, действующая под влиянием маршала д'Анкра.

На Генеральных Штатах, собравшихся в 1614 году обнаружилось бессилие оппозиционных вельмож. Третье сословие, состоявшее из представителей городской буржуазии, недавно одворянившейся бюрократии, отказалось поддержать ее, полностью встав на стороне королевской власти. Господствующие сословия – духовенство и дворянство были заинтересованы в увеличении влияния собственного класса, а потому выступали против политического возвышения буржуазии.

Таким образом из‑за отсутствия согласий в Генеральных Штатах их работа была безрезультатной. Правительство предпочло распустить Штаты и выборные разъехались. Эти Генеральные Штаты были последними в истории Франции до 1789 года.

Аристократическая оппозиция после этого еще несколько раз бралась за оружие, опираясь на недовольные массы, но спешным снижением налогов правительство обеспечивало успокоение народа: одновременно пришлось наградить новыми пенсиями наиболее влиятельных грандов. Конде получил еще 1,5 миллиона ливров, и были награждены еще сторонники, и особым рескриптом было объявлено, что оппозиция не совершала ничего, что "не было бы очень приятным" королю. Однако вскоре Конде по приказу регентши был заключен в тюрьму.

Кончини был враждебно настроен к старым министрам и стремился окружить себя людьми, в которых он не сомневался. Он назначил одним из министров епископа Люсонского Ришелье. Однако все его усилия централизовать власть и покончить с сопротивлением принцев не увенчались успехом из‑за его крайней непопулярности.

Короче говоря, все, что было сделано в эпоху регентства, было одной большой глупостью. Поправить положение могло только появление у власти такого человека, как Ришелье. При нем происходит окончательное укрепление французского абсолютизма. Под его руководством завершается построение новой государственной системы, позволившей королевской власти удержаться еще 150 лет, несмотря на многочисленные вспышки народных восстаний и частые кризисы, пока она не была свергнута Великой французской Революцией.

Здесь необходимо сказать несколько слов из биографии будущего всесильного кардинала и первого министра Людовика XIII.

Арман Жан дю Плесси (1586–1642) происходил из небогатого провинциального дворянства. Сперва его предназначали к военной карьере, но обстоятельства сложились так, что он стал епископом Люсона – одного из самых мелких и небогатых епископств графства Пуату. Его политическая карьера началась с принятия участия в Генеральных Штатах 1614 года. Он был одним из многих депутатов от духовенства. Уже в 1616 году он стал членом, а вскоре и председателем совета при регентше. Его единственной целью еще со времен первых шагов в карьере была власть. Он использовал любые возможности чтобы приобрести расположение высокопоставленных особ, любой ценой добивался и поддерживал необходимые связи и сразу же избавлялся от ненужных знакомств. Обретя, хоть и с большим трудом доверие Марии Медичи, Ришелье был назначен сначала духовником инфанты Анны Австрийской, затем послом в Испании. Он уже начал готовиться к отъезду, как обнаружилась измена канцлера Вэра. Он был арестован, а его место занял Клод Манго. Таким образом освобождался пост государственного секретаря по иностранным делам. Ришелье был назначен на этот пост в 1616 году. Его деятельность как государственного секретаря была нелегкой и плодотворной: сначала ему пришлось примирять с регентшей мятежных принцев, затем он провел реорганизацию армии, и под конец ему пришлось искать выход из сложного международного конфликта между габсбургской Испанией и итальянскими княжествами.

Но несмотря на его многочисленные таланты и выдающиеся способности он не был избавлен от свойства совершать ошибки. Во время регентства Марии Медичи он все поставил на вдовствующую королеву и маршала д'Анкра, позабыв приобрести расположения молодого короля. Он недооценил влияния на Людовика XIII его фаворита Альбера де Люиня, который в 1617 году убедил, наконец, юного короля покончить с временщиком д'Анкром, в руках которого, фактически, находилась власть. Кончини был убит 24 апреля 1617 года. Мария Медичи вместе со своими сторонниками и приближенными оказалась в опале: сначала она находилась в своих апартаментах, потом была сослана в Блуа. Это были тяжелые годы для Ришелье. Но через несколько лет благодаря его усилиям в Анжере произошло примирение королевы‑матери и Людовика XIII (13 июля 1620)

ЛЮДОВИК XIII И РИШЕЛЬЕ (1617–1643)

Людовик XIII и Люинь вернули старых министров: Брюлара – канцлера, дю Вера – хранителя печати, Вилльруа – государственного секретаря иностранных дел, и Жанена – главного финансового интенданта. Программа реформ была разработана собранием нотаблей, но в это время вспыхнули мятежи высших дворян под предводительством д'Эпернора, поддерживаемого Марию Медичи. 7 августв 1620 года Людовику удалось заставить восставших сложить оружие.

В то время, пока Франция была поглощена внутренними раздорами, в Европе разгорался пожар перовой континентальной войны, названной впоследствии Тридцатилетней. Гегемонистские претензии Габсбургов на управление всем христианским миром, а также попытки католицизма взять реванш за Реформацию натолкнулись на самое решительное сопротивление входивших в Священную Римскую империю протестантских княжеств и большинства европейских государств. Еще в 1608 года германские протестантские объединились в Евангелическую, или Протестантскую унию, с тем чтобы сообща противостоять католической реакции, возглавляемой императором Рудольфом II. В свою очередь, католические князья во главе с Максимилианом Баварским, создали в 1609 году Католическую лигу. Оба союза начали ожесточенную борьбу, в которой протестанты получили поддержку Генриха IV, а католики – Испании и папского Рима. Генрих IV уже готов был вмешаться в конфликт на стороне Протестантской унии, но кинжал Равальяка предотвратил это вмешательство к нескрываемому облегчению вождей Католической унии. Преемник Рудольфа II на императорском престоле в Вене Матиас лишил привилегий чешских протестантов. В Праге вспыхнуло восстание, которое завершилось освобождением не только Чехии, но также Моравии и Силезии. Когда в 1619 году умер император Матиас и встал вопрос о престолонаследии, началась ожесточенная борьба за трон. Вене также угрожали чешская и венгерская армии. Решалась судьба империи Габсбургов. Лишившись двух корон и едва удерживавший третью, император в отчаянии взывал к папе римскому, Филиппу III Испанскому и Людовику XIII Французскому. Из Рима выслали деньги на комплектование армии, Мадрид обещал военную помощь испанских Нидерландов; Париж многозначительно молчал. Король Франции оказался в весьма затруднительном положении, ведь за помощью к Франции обратился также и молодой король Чехии Фридрих V. От того, на чью сторону встанет Франции в критических момент в немалой степени зависела судьба империи Габсбургов. Правительство долго колебалось, но тем не менее в мае 1620 года посольство во главе с принцем крови Шарлем де Валуа, графом Овернским, выехало из Парижа с миссией уговорить протестантских князей пойти на компромисс. Им это удалось; посредничество французской дипломатии оказалось поистине спасительным для императора. Франция сыграла свою роль и в ней больше не нуждались. Нарушив прежние обещания император разгромил Фридриха V; Чехия и Моравия были возвращены под власть католицизма. В результате с 1621 года сложился устойчивый противовес сил габсбургско‑католического блока.

Ришелье тяжело переживал в это время провалы французской дипломатии, так же как и собственную бездеятельность. Он по‑прежнему делает все возможной, чтобы получить кардинальскую мантию, пытается обезоружить своих врагов, причем весьма интересными методами. Например теперь доподлинно известно, что он лично принимал участие в составлении памфлетов против королевского фаворита Люиня, которого по праву считал своим главным противником на пути к власти. Мария Медичи также беспрестанно хлопотала за своего любимца.

Весной 1621 года Королевский совет принял решение начать войну с протестантами. Людовик XIII занялся Беарном, родиной Генриха IV. После обновления католического культа и разделения Беарна и Наварры на французские Krondomane гугеноты, посовещавшись в Лодуне и Ла‑Рошели, взялись за оружие под предводительством герцога де Рогана. Во время военного похода Людовик пытался сломить это сопротивление на юго‑западе Франции. Многочисленные города подверглись осаде, но под Монтобаном он потерпел неудачу.

Стоит заметить, что Людовик XIII сразу хватался за оружие, когда ему казалось, что его авторитету наносится ущерб. Решение проблем он видел скорее в абсолютной дисциплине подчиненных, нежели в лавировании между различными интересами. Ему и в голову не приходило ущемлять религиозные права гугенотов; с другой стороны он находился под постоянным влиянием усилившегося католицизма.

Люинь умер 15 декабря 1621 года, в разгар очередной осады небольшой гугенотской крепости Монёр. Современники сообщаю, что за два дня, что он болел, никто даже не навестил умирающего, все так ненавидели его. После похорон своего фаворита Людовик XIII признался одному из приближенных, что смерть Люиня сделала его свободным. О коннетабле (Люинь перед началом похода против гугенота выпросил у короля это звание) очень скоро все забыли; забыла и его собственная жена, которая уже через четыре месяца благополучно вышла замуж за герцога де Шевреза.

Однако Людовик XIII не привык долгое время обходится без поводыря. В его окружении началась борьба за место умершего фаворита. Самым явным претендентом был принц Конде. Людовик сблизился с матерью – Мария Медичи даже присутствовала одно время в военном лагере, однако злые языки не забывали нашептывать королю, что любовь, которую он питает к матери, может привести к тому, что она разделит с ним власть. То, что Людовик и в следующем году предпринял долгий военный поход все же свидетельствует о том, что иногда в нем просыпался сын Генриха IV, однако он не мог долго действовать и самостоятельно, не имея сильного влияния.

Вскоре он вынужден был заключить мир с герцогом де Роганом под Монпелье, который королевские войска не смогли взять. Нантский эдикт был подтвержден. Гугеноты потеряли около 80 укрепленных мест, только Ла‑Рошель и Монтобан сохранили свои защитные сооружения. Навряд ли кто сомневался, что достигнутый компромисс носит временный характер.

В 1622 году Ришелье по содействию королевы‑матери получает возможность выступить в ее защиту на Королевском совете. Здесь влиятельнейшие люди Франции относятся к нему более чем с опаской, ясно оценивая его достоинства и возможности, честолюбие и непреклонность перед поставленной целью. Выступая в Совете, Ришелье еще больше укрепил министров в их опасениях. Тогда государственный секретарь де Пюизье, после того, как Мария Медичи обратилась к нему с просьбой выдвинуть кандидатуру Ришелье на кардинальский сан, убедил королеву, что ее желание исполниться быстрее, если епископ Люсонский оправиться в Рим. План Пюизье прост: отдалить Ришелье от Марии Медичи, лишить ее опытного советника, без которого она была бы не так опасна, и одновременно убрать из Франции самого реального претендента на пост государственного секретаря. Ришелье решает переиграть Пюизье и заявляет о своем согласии отправиться в Рим; главное для него – официальная просьба короля папе римскому, а там видно будет. В результате совместных усилий епископа Люсонского, Марии Медичи и даже вмешавшегося в это дело Людовика XIII 5 сентября 1622 года епископ Люссонский был возведен в кардинальский сан. Однако Ришелье ощущал себя не столько кардиналом церкви, сколько кардиналом государства. Блестяще выиграв эту партию он вознамерился выиграть вторую – министерство.

С этого дня положение Ришелье коренным образом изменилось. Он уже не полуссыльный изгой. Теперь с ним вынуждены считаться даже члены Королевского совета. В обществе возвышение Ришелье было встречено доброжелательно. На фоне незначительных и даже мелких политиканов, окружавших в то время французский престол, Ришелье, несомненно, выглядел впечатляюще. Известный поэт Малерб писал одному из своих друзей: "Вы знаете, что я не льстец и не лжец, но клянусь Вам, что в этом кардинале есть нечто такое, что выходит за общепринятые рамки, и если наш корабль все же справится с бурей, то это произойдет лишь тогда, когда эта доблестная рука будет держать бразды правления".

Однако кардинал все еще не пользовался расположением короля, но намерен был внушить к себе доверие. Венецианский посол докладывает своему правительству: "Господин кардинал де Ришелье здесь единственный, кто противодействует министрам. Он прилагает все усилия для того, чтобы возвысить себя в глазах короля.., внушая ему идею величия и славы короны". Тактика Ришелье включала замаскированную дискредитацию правительственной политики как внутри страны, так и за ее пределами. Он осуждал политику уступок Мадриду. Судя по всему Ришелье хорошо изучил характер Людовика XIII, сделав упор на его тщеславие, желание походить на своего знаменитого отца. Он упорно внедрял в сознание молодого короля такие понятия, как величие, слава, родина.

С апреля 1624 года Ришелье входит в состав Королевского совета. Вскоре Ришелье удалось убедить короля в полной беспомощности и несостоятельности его министров – Силлери, Пюизье, и первого министра – любимца короля маркиза Ла Вьевиля. Действительно, внутренняя обстановка во Франции была крайне неблагополучной; повсюду тлели очаги недовольства. Серьезно был подорван и международный престиж Франции, отказавшейся от союза с германскими протестантскими княжествами из религиозно‑идеологической солидарности с Габсбургами. На протяжении последних лет как внутренней так и внешней политикой Франции занимался кто угодно, только не король.

Людовик XIII буквально видит в кардинале Ришелье человека, который должен спасти Францию. Он все чаще прибегает к его советам и вскоре не может и вовсе без него обходиться. Вышеупомянутые министры полностью отстранились от очень важного для Франции урегулирования конфликта в Вальтелине (области Северной Ломбардии, где вспыхнула религиозная вражда между католиками и протестантами и куда тут же поспешили вмешаться австрийцы и испанцы) Исход этого конфликта был очень важен для Франции, которая, полагал Ришелье, не должна допустить соединения испанских владений в Северной Италии с имперскими, а такая возможность существовала в случае захвата испанцами альпийских горных перевалов. (Как мы видим, контуры будущей антигабсбургской политики Ришелье уже намечены). Обо всем об этом Ришелье не перестает расталкивать королю. Однажды после очередной беседы Людовик XIII неожиданно предлагает Ришелье возглавить его Совет и самому определить его состав. Он приказывает арестовать своего бывшего фаворита Ла Вьевиля. На заседании нового Совета Ришелье умело создал впечатление, что отныне всеми делами будет управлять только король. Он умоляет его "не слушать никаких жалоб на того или иного министра в частном порядке, но самому встать во главе Совета". Идея Ришелье проста: отныне все решения Совета должны быть освящены лично королем, поэтому обвинить министров и прежде всего самого Ришелье за допущенные промахи будет просто невозможно. Кардинал прекрасно знал, что Людовик XIII не способен к самостоятельным поступкам и тем более к изнурительному ежедневному труду. Истинным творцом и проводником политической линии будет он – Ришелье. Таким образом кардинал умело взял бразды правления в свои руки, оставив королю иллюзию, что все теперь зависит исключительно от его монаршей воли.

Итак 13 августа 1624 года Ришелье становится первым министром Людовика XIII. на этом посту он бессменно пробудет восемнадцать лет, три месяца и двадцать дней вплоть до самой своей смерти.

Оказавшись на новом посту, Ришелье еще раз оглядел безрадостную картину: внутренняя разобщенность страны, слабость королевской власти при наличии мощной оппозиции, истощенная казна, непоследовательная, пагубная для интересов Франции внешняя политика. Как исправить положение? На этот счет у нового главы Королевского совета совершенно определенные намерения.

"Я Вам обещал употребить все мои способности и всю власть, которую Вы изволили мне дать, чтобы ликвидировать гугенотскую партию, уменьшить притязания знати, привести в послушание всех Ваших подданных и возвысить имя Ваше в глазах чужих народов на такую ступень, на какой ему надлежит быть", – писал Ришелье в книге "Государственные максимы, или Политическое завещание" В ней он изложил основы своей политики. Книга эта была опубликована лишь после его смерти, и многими историкам ее подлинность оспаривалась, но, несомненно, она отражает подлинные мысли самого Ришелье. Хотя в своей государственной деятельности он следовал всегда голосу практики и подчас круто менял курс в зависимости от обстоятельств, от внутреннего и международного соотношения сил, Ришелье сумел здесь обобщить некоторые ее линии и придать ей видимость наперед продуманного плана.

Ришелье говорит в этом "Политическом завещании": "Моей первой целью было величие короля. Моей второй целью было могущество королевства". Если можно сомневаться в буквальном смысле первого, то могущество абсолютистской власти он действительно стремился утвердить всеми доступными способами, как внешнюю силу Франции.

Одну из главных своих задач Ришелье видел в обеспечении первенствующего положения дворянства перед поднимающейся буржуазией. Дворянин по происхождению, он явно хотел перевеса дворянства, которому искренне сочувствовал и которое в своем огромном большинстве видело в его политике свою политику. Но королевский двор, выражая интересы дворянства, играл роль как бы воспитателя дворянского класса. Отсюда два положения Ришелье: с одной стороны, пишет от, "богатство и гордость одних [буржуа, чиновников] подавляют бедность других [дворян] – богатых лишь доблестью…", а с другой – "очень распространенный недостаток лиц, родившихся в этом сословии [дворянском], – что они применяют к народу насилие". Право на насилие Ришелье хотел бы резервировать только за государственным аппаратом монархии.

"Право" же дворян и монархии эксплуатировать народные массы Ришелье не только постулирует, но даже обосновывает психологически: "Если бы народ чересчур благоденствовал, было бы невозможно удержать его в границах его обязанностей…". Народ для Ришелье – это "мул, который, привыкнув к нагрузке, портится от долгого отдыха больше, чем от работы". Правда, он тут же добавляет, что работа эта должна быть пропорциональной силам мула‑народа; но это относилось уже к области благих (и невыполнимых) пожеланий. Практика же взимания невероятных податей и поборов прикрыта у Ришелье теорией гармонии интересов короля и народа. "Можно утверждать, что суммы, извлекаемые королем у народа, к нему же и возвращаются; народ их авансирует, чтобы получить их обратно в виде пользования своим покоем и своим имуществом, что не может быть ему обеспечено, если он не будет способствовать сохранению государства".

Ришелье действительно хотел начать свою деятельность с внутренней консолидации государства, но ему пришлось первые полтора‑два года заниматься делами международными и лишь затем вернуться к тому, что он считал основой всего, – созданию сильного централизованного государства.

По прежнему самой неотложной оставалась проблема Вальтелины, где с новой силой вспыхнуло давнее соперничество габсбургской империи и Граубюндена (республики гризонов) – протестантского кантона, расположенного на юго‑востоке Швейцарии. Со времен Франциска I и Генриха IV Франция традиционно поддерживала Граубюнден, который предоставлял ее армии свободу прохода через Альпы. Однако начиная с регентства Марии Медичи и вплоть до падения Ла Вьевиля Франция, по существу, бросила Граубюнден, как, впрочем и других своих союзников в Северной Италии, на произвол судьбы, оставив их без поддержки перед мощными противниками – испанскими и австрийскими габсбургами. Здесь Ришелье сделал все возможное, чтобы прийти на помощь Граубюндену и вновь сделать Францию хозяйкой стратегически важных горных перевалов. (Монсонский договор от 5 мая 1626 года, когда посол Франции и первый министр Испании подписали договор о статусе Вальтелины, то есть о передачи этой области под формальный суверенитет Граубюндена). С этих пор обостряются отношения Франции с папским.

Ришелье также считал важным укрепить отношения с Англией, поскольку его тревожила обозначившаяся в начале 20–х годов перспектива англо‑испанского сближения. С этой целью французская принцесса Генриетта была выдана замуж за наследника английского престола Карла I. Однако этот брак не оправдал возлагавшихся на него надежд. Желанного сближения с Англией не только не произошло, но, напротив, отношения еще более ухудшились. Причина крылась в нежелании Франции в тот момент открыто выступить против Испании.

По мере того, как Ришелье подчинял короля своей воле, как росли его власть и могущество, росло и недовольство знати, не без оснований опасавшейся за свое влияние на государственные дела. В 1626 году была предпринята первая из многочисленных попыток устранения кардинала его политическими противниками. Заговор против Ришелье был важнейшей частью более широкого замысла по низложению Людовика XIII и возведению на трон его младшего брата Гастона, герцога Анжуйского (впоследствии – Орлеанского). Однако заговорщики были разоблачены; тот, кому было поручено непосредственно само убийство (Шале ) казнен, брат короля под давлением Ришелье выдал всех заговорщиков, среди которых была герцогиня де Шеврез и даже Анна Австрийская, которой пришлось впоследствии давать унизительные показания на одном из заседаний Совета. Раскрытие этого заговора только укрепила позиции Ришелье. Отныне делами государства вершил триумвират – Людовик XIII, Мария Медичи (с которой король сблизился, окончательно поссорившись с женой) и Ришелье при направляющей роли последнего.

Наметив ряд реформ по сокращению государственных расходов (реформу армии, упразднение некоторых должностей, сокращение расходов двора), превращению Франции в морскую державу, реорганизацию системы образования, Ришелье убедил Людовика XIII созвать ассамблею нотаблей (представителей от трех сословий – духовенства, дворянства, и от третьего сословия (чиновничества и делегатов от нескольких крупных городов)). Составной частью программы, направленной на укрепление королевской власти, Ришелье считал запрещение поединков между дворянами. Однако программа, предложенная Ришелье на ассамблее нотаблей была одобрена лишь частично: нотабли согласились с планами морского строительства и создания торговых компаний, с необходимостью реорганизации армии, благожелательно отнеслись и к идеям Ришелье в сфере образования, но категорически отказались поддержать его финансовый проект, потому как каждое сословие на ассамблее ревностно отстаивало свои права и привилегии, не желая ничем поступаться. Одним словом, ассамблея нотаблей сама доказала свою ненужность правительству, которое не будет ее больше созывать до 1788 года.

Не получив ожидаемой поддержки в проведении реформ, Ришелье вовсе не собирался отказываться от своих намерений. Но для успеха дела ему необходимы были внутренний мир и спокойствие. На повестку дня вставал вопрос о ликвидации очага протестантизма – Ларошели.

ОСАДА ЛАРОШЕЛИ

Одной из неотложных задач, стоявших перед центральной властью после победы католицизма над реформационным движением во Франции, была ликвидация гугенотской республики на юге страны, ставшей чем‑то вроде "государства в государстве". Правительство еще не имело для этого достаточных сил. Хотя, по мнению Ришелье, государь должен заботиться о спасении душ своих подданных, "осторожность не позволяет королям прибегать к рискованным мерам, могущим выполоть доброе зерно при желании выполоть плевлы". Правительство Людовика XIII (а следовало бы сказать: правительство Ришелье) не покушалось на религиозные чувства гугенотов, однако оно обрушилось на их политический сепаратизм, на их военно‑партийную организацию во главе с герцогом Роганом. Пэр и герцог Анри де Роган де Леон выдвинулся на первый план в гугенотской партии после 1621 года, став приемником Сюлли. Он поставил своей целью не только возродить былую мощь гугенотской партии, но и создать в западной части Франции автономную республику гугенотов при поддержке Англии и Испании. Герцог и его единомышленники располагали реальной военной силой, включая флот, сосредоточенный в бухте Ларошели. Число гугенотов во Франции составляло на то время около миллиона человек.

Незадолго до похода на Ларошель в беседе с папским нунцием Ришелье как‑то шутливо заметил: "В Риме на меня смотрят, как на еретика. Очень скоро меня там канонизируют как святого" .

В записке, поданной Людовику XIII 6 мая 1625 года Ришелье подчеркивал: "До тех пор, пока гугеноты разделяют власть во Франции, король никогда не будет хозяином в своей стране".

Военные действия спровоцировали сами гугеноты. В начале 1625 года герцог де Роган направил Людовику XIII жалобу в связи с якобы нарушениями договора при Монпелье (1622). Людовик отклонил претензии Рогана и приказал коменданту форта, контролирующего Ларошель с моря, быть готовым к военным действиям против гугенотов. В конце 1626 года соратник Рогана герцог де Субиз захватил острова Ре и Олерон, расположенные перед входом в бухту Ларошели. Начались военные действия. Успех поначалу сопутствовал гугенотам, но вскоре ситуация меняется. Адмирал Франции герцог де Монморанси разбил в морском сражении у Ларошели эскадру гугенотов. Прибывшая по просьбе Ришелье голландская эскадра нанесла поражение Субизу. Ришелье убедил Англию и Испанию воздержаться от вмешательства во внутренний конфликт. Оставшись без поддержки, гугеноты были вынуждены признать свое поражение и сложить оружие. 5 февраля 1626 года был заключен очередной мир с гугенотами. Но все понимали, что это ненадолго.

Роган собирал силы в Лангедоке; Субиз который бежал в Англию, настойчиво склонял Карла I и его первого министра Бекингема к войне против Франции. У Испании же были связаны руки после договора в марте 1626 года, – Ришелье все предусмотрел. В апреле 1627 года Ришелье заключил с Испанией союз, предполагавший оказание помощи в случае войны с третьей державой. Об этом не говорилось прямо, но было ясно, что этой "третьей державой" была Англия, отношения с которой уже давно стали очень напряженными

В июне из Англии была отправлена внушительная экспедиция под вымпелом "великого адмирала" Бекингема, у которого были инструкции Карла I: захватить острова у входа в бухту Ларошели и вызвать новый мятеж гугенотов. В более широком плане экспедиция Бекингема была ответом на намерение короля Франции распространить свое господство в Атлантике. В ответ Ришелье приказал сосредоточить небольшую армию в Пуату, нацелив ее на Ларошель.

Бекингем высадил 10 тысяч десанта и начал наступление. Однако он избегал штурма, рассчитывая на помощь из Ларошели, но сторонники мятежа собрали ему лишь небольшой отряд. Верхушка города долго пребывала в нерешительности: сдаться ли королю Франции или сражаться вместе с англичанами?

Тем временем Людовик XIII лично отбыл в Пуату, чтобы возглавить армию. Поскольку казна была пустой, Ришелье выделил 1,5 миллиона ливров собственных средств а также занял у кредиторов 4 миллиона на нужды армии. Попытка договориться с муниципалитетом Ларошели не привела ни к чему, так как гугеноты требовали значительные уступки.

10 сентября 1627 года гугеноты снова начали боевые действия против королевской армии. Король приступил к осаде Ларошели, затянувшейся на два с лишним года. Герцог де Роган между тем времени не терял и поднял мятеж в Лангедоке. Ришелье пришлось срочно формировать вторую армию и отправить ее на юг.

Боевой дух в армии Бекингема постепенно падал, и после двух неудачных попыток захватить порт Сен‑Мартен он эвакуирует свои войска и уходит вместе со своим флотом, заверив ларошельцев, что вернется с более многочисленной армией. Однако Ларошель продолжает обороняться. Понимая, что успех будет достигнуть только при полной блокаде города как с суши, так и с моря, Ришелье вспомнил осаду Тира Александром Македонским и распорядился начать строить плотину в бухте Ларошели. На это строительство ушло около полугода, но в конце концов именно эта плотина сыграла решающую роль в победе королевских войск.

К началу апреля 1628 года Ларошель оказывается в плотном кольце блокады. Ришелье приказывает выгравировать на орудиях многозначный, ставший знаменитым, девиз: "Ultima ratio Regis" (последний довод короля)

В мае этого года из Англии вышел флот под вымпелом лорда Денбига. Его задачей было прорваться к Ларошели, доставить осажденным продовольствие, побудить снять осаду и заключить мир. Однако, столкнувшись с таким препятствием, как плотина, с которой французские канониры обстреливали его корабли, Денбиг как и Бекингем потерпел неудачу и развернулся обратно.

Англичане готовили третью экспедицию, которую опять должен был возглавить герцог Бекингем, но он неожиданно был убит, поэтому флот вышел в море под командованием лорда Линдсей. Он предпринял обстрел плотины, но французы своими пушками нанесли его флоту куда большие потери, чем он им. Линдсей направляет к Ришелье парламентера с просьбой к Людовику XIII от имени Карла I проявить снисходительность к мятежным подданным.

Дальнейшее сопротивление Ларошели было бесполезным. Делегаты от муниципалитета города обратились к Ришелье с просьбой об аудиенции. Кардинал поставил им только одно условие – полная и безоговорочная капитуляция. На следующий день акт о капитуляции был подписан, и король милостиво даровал Ларошели свободу исповедания протестантизма. Ларошель пала; эта победа потребовала от правительства огромного напряжения сил и немалых средств. Военные действия против гугенотов продлились в общей сложности восемь лет (1620–1628)

Но оставался еще мятежный Лангедок. В 1629 году были ликвидированы последние очаги сопротивления гугенотов и в его горных районах. Гугенотские крепости были частью разрушены, частью отобраны, им было запрещено держать свои гарнизоны. Но со своей стороны по соглашению в Але (Лангедок) правительство опубликовало так называемый эдикт милости, подтверждавший Нантский эдикт в смысле гарантирования гугенотам религиозной свободы.

Наряду с этим правительство приняло самые решительные меры, чтобы подчинить себе непокорных аристократов, хотя бы и правоверных католиков. Замки феодалов были срыты и снесены, под страхом смертной казни были запрещены дуэли между дворянами, и в назидание всем был даже казнен особо дерзкий и непослушный бреттер, дуэлянт Бутвиль, хотя смелостью его Ришелье восхищался лично. Правительство с чрезвычайной подозрительностью и жестокостью подавляло всякую попытку противостоять ему, объявляя такие попытки "заговором". По мнению Ришелье, "бич, являющейся символом правосудия, никогда не должен оставаться праздным". Карательная политика пренебрегала даже законами судопроизводства, установленными той же государственной властью. "Если во время разбора обыкновенных дел суд требует бесспорных доказательств, – писал Ришелье, – совсем иначе в делах, касающихся государства; в таких случаях то, что вытекает из основательных догадок, должно иногда считаться за ясные доказательства". Поэтому Ришелье рекомендует начинать с применения закона, а потом уже искать доказательства вины.

Одновременно с покорением гугенотов Ришелье удалось также укрепить позиции Франции в Северной Италии.

С конца 1627 года франко‑испанские противоречия обострились, что привело к новому столкновению, так называемому "Мантуанскому дело", которое являло собой конфликт Франции и Испании в лицах Карла де Невера и герцога Савойского за наследование Мантуанского герцогства, правитель которого умер, не оставив наследника. Ришелье долго взвешивал "за" и "против" и наконец, придя к выводу, что если эта территория перейдет под контроль Испании, последствия для Франции могут быть самыми непредсказуемыми, счел нужным поддержать Карла Невера. В результате в Северной развязались напряженные военные действия, которые в конце концов дали привели к ряду договоров, принесших Франции очевидный внешнеполитический успех: за герцогом де Невером признавались права на Мантую, Франция оставляла за собой Пиньероль и долину Перузы. Таким образом задачи, поставленные Ришелье в Северной Италии были решены. Франция восстановила и даже закрепила свое политическое и военное присутствие в этом районе.

Важную роль в ведении переговоров и в мирном исходе этого конфликта сыграл папский легат Джулио Мазарини. С этого времени Ришелье пристально наблюдает за честолюбивым итальянцем, проникаясь к нему все большей симпатией в недалеком будущем кардинал пригласит Мазарини на французскую службу. Но никому тогда и в голову не могло прийти, что в один прекрасный день Мазарини станет преемником и продолжателем дела "великого Ришелье".

Еще за два дня до намеченного похода против герцога Савойского у короля состоялось совещание, на котором Ришелье изложил свои соображения в отношении внутренней и внешней политики Франции. По существу это была развернутая программа действий на обозримое будущее. Во внутриполитическом плане упор был сделан на укрепление единства и сплоченности государства. Абсолютная власть короля должна распространяться на все, даже самые отдаленные уголки государства. Необходимо было также положить конец практике купли‑продажи должностей. Все должности должны дароваться королем и им же отниматься. Необходимо принять срочные меры по реорганизации финансового управления королевским доменом, что должно развязать правительству руки в проведении последовательной экономической политики. Все это должно было способствовать укреплению королевской власти и ослаблению феодалов. Также Ришелье понимал, что без сильного флота Франция не станет могущественным государством. Строительство флота должно было породить развитие торговли и колонизацию новых земель.

Что касается внешней политики, то здесь Ришелье преследовал конкретную цель – остановить возвышение Испании. Залогом успешной борьбы против габсбургской гегемонии должно было служить внутреннее единство, экономическая и военная мощь Франции. Другое важное условие – укрепление традиционных антигабсбургских союзов. Ришелье также говорит о необходимости расширения восточных границ Франции до Страсбурга. Делом чести короля Франции остается возвращение под его власть Наварры и Франш‑Конте, отторгнутых Испанией. Ришелье также посмел в правда в очень учтивой форме, но высказать пожелания, а точнее сказать, критику, в адрес короля и Марии Медичи, указав им на их недостатки и растолковав им об обязанностях короля и членов его семьи, на плечах которых лежит груз исторической ответственности за судьбу страны.

В то время все многочисленные политические группировки при дворе Людовика III делились на две партии – "святош" (les devots) и "добрых французов (les bons fransais). Первые выступали за то, чтобы политика Франции, как внешняя так и внутренняя, руководствовалась исключительно интересами католицизма. Вторые желали, чтобы политика короля была прежде всего французской, независимой, и диктовалась только интересами короля. Этой линии со временем стал открыто придерживаться и Ришелье.

Кардинал, естественно, со временем стал вызывать в высших кругах все возрастающее недовольство. Его политическими противниками были les devots, которые поначалу приняли его за своего союзника. Также появились дворяне, питавшие личную ненависть к кардиналу – это были крупные феодалы, воспротивившиеся его политике централизации и укрепления королевской власти. Отношение к Ришелье Марии Медичи, его покровительнице, постепенно все ухудшается пока не меняется на противоположное. Оно связанно с постепенной антигабсбургской ориентацией кардинала, ведь Мария Медичи была одной из главных фигур в партии "святош". Тут необходимо отдать должное Ришелье. Ничто не может быть сравнимо с его хитростью, ловкостью, хладнокровием и выдержкой в тот момент, когда его положение и жизнь висели на волоске, когда Мария Медичи, поддерживаемая многими недовольными политикой кардинала, настраивала против него слабовольного короля. Наконец настал день (современник Ришелье – граф де Ботрю назовет его "днем одураченных"), когда Людовику пришлось сделать выбор между матерью и кардиналом. Все во главе с самим Ришелье уже думали, что это конец. Но вышло совсем наоборот. Все старания Марии Медичи кончились тем, что ее отправили в ссылку, а Людовик XIII проникся совершенно безграничным доверием к кардиналу. В результате король подписал эдикт о возведении Ришелье в ранг главного государственного министра. Эдикт узаконил те функции главы Королевского совета, которые Ришелье уже выполнял в течение пяти с лишним лет.

После ссоры короля с Марией Медичи, Гастон Орлеанский исчез из Парижа. Он тайно уехал в находившейся в то время под властью Испании Бузансон и, заручившись поддержкой Мадрида, начал формировать поход на Париж. 1 сентября 1632 года в сражении при Кастельнодаре королевская армия наголову разбила мятежников. Их предводитель герцог де Монморанси был взят в плен и вскоре казнен по приказу короля. Казнь этого представителя знатнейшего рода, первого дворянина Франции после принцев крови знаменовала триумф абсолютизма над сепаратизмом аристократии, чье сопротивление было сломлено стараниями Ришелье.

Считая себя продолжателем дела Генриха IV, Ришелье насаждал централизацию, энергично боролся с сословным и провинциальным партикуляризмом. Он мечтал дать стране единые законы и единую строго организованную администрацию. В 1629 году Людовик XIII подписал ордонанс, получивший название "кодекс Мишо" (по имени хранителя печати Мишеля де Марильяка, считавшегося составителем документа). Это был первый опыт классификации законов Франции. Кодекс этот вызвал протесты со стороны французских парламентов и аристократов. Кодекс запрещал губернаторам, грандам и провинциальным чиновникам по собственной инициативе повышать налоги, осуществлять набор солдат, накапливать оружие и порох, укреплять крепости и замки, созывать открытые и тем более тайные ассамблеи.

Однако процесс формирования разветвленной бюрократической структуры был еще в начальной стадии. Лишь только в 1641 году королевская декларация официально запретила парламентам всякое вмешательство в дела государственной администрации. Проводниками и исполнителями решений правительства на местах все больше и больше становятся интенданты, назначаемые центральной властью из числа преданных ей и всецело от нее зависящих чиновников. Их исходная задача – обеспечить поступление налогов из провинций в казну. Они окончательно оттесняют на второй план прежние местные органы управления и суда: провинциальные штаты (в некоторых областях Франции), провинциальные парламенты, различные судебно‑финансовые палаты, губернаторств в их военно‑полицейским аппаратом, муниципалитеты, опиравшиеся на поквартальную "буржуазную стражу" в городах. Впрочем, эти местные власти обычно не отстаивали свои устаревшие привилегии, а сотрудничали с интендантами провинций и с правительством.

В самом аппарате центральной власти все больше выдвигаются государственные секретари (министры) и все уменьшается значение принцев крове, герцогов и пэров: они по‑прежнему входили в так называемый "большой Королевский совет", но все по‑настоящему важные дела государства вершились "малым Королевским советом", который и был настоящим рабочем правительством. Именно к нему стекались донесения интендантов, он отправлял на места полновластных инспекторов (maitres de requetes), он, во главе со своим председателем Ришелье, был подлинной сильной властью.

Ришелье боролся против любых попыток противостоять королевский власти. При Ришелье у парламентов было отнято право письменных ремонтрансов, и подчас правительство прибегало к насильственному выкупу должностей тех или иных неугодных ему членов парламента; некоторых из них отправляли в изгнание или в тюрьму.

Однако решительные меры, какие хотело бы принять старинное дворянство в отношении выскочек в судейских и чиновных мантиях, тут были недоступны, поскольку продажа богачам различнейших должностей (и в том числе должностей адвокатов, прокуроров, советников парламента) была одним из источников государственного дохода абсолютистской Франции. Правительство никогда не имело достаточно средств, чтобы разом покончить с парламентами, выкупив все должности. Отсюда – безрезультатность непрерывно до самой революции 1789 году длившейся борьбы абсолютистского правительства с парламентами, полная невозможность сломить их сопротивление. Ришелье видел и социально‑политическую сторону дела: система продажи государственных должностей в собственность видимым обладателям денежных накоплений приковывала часть буржуазии к колеснице государства, то есть к судьбам феодально‑абсолютистского строя. Кто вложил свои деньги в данных государственных порядок, писал Ришелье, не станет способствовать его разрушению.

Другим источником дохода казны была откупная система: получение денег от финансистов авансом, с уступкой им права с избытком компенсировать себя взиманием того или иного налога. Ришелье считал финансистов и откупщиков налогов "особым классом, вредным для государства, но тем не менее необходимым"; по его мнению, "они не могут дальше обогащаться, не разоряя государства". Поэтому он был склонен к конфискации имущества откупщиков и держателей государственной ренты, но, "даже если справедливость этого акта неоспорима, разум не позволяет прибегать к нему, потому что его осуществление лишило бы государя на будущее всех способов добыть деньги в случае государственной необходимости".

Это положение "Политического завещания" является выводом из практики борьбы абсолютизма с откупщиками – борьбы, в которой королевской власти иногда приходилось признавать себя побежденной. Свидетельством этого является королевский рескрипт, который пришлось опубликовать после очередного мероприятия по "выжиманию губок" – нажиму на финансистов. В этом рескрипте, как бы извиняясь, король заявлял: "Будучи вынужден прибегать к чрезвычайным мерам и требуя, чтобы нам авансировали крупные суммы денег, мы во всех представившихся случаях получали содействие от наших откупщиков и контрактеров; и суммы, которые они обязывались нам уплатить, приносили им столь мало дохода и прибыли, что в настоящее время они, совместно с их пайщиками, обременены долгами… Они и поныне не перестают оказывать наши делам величайшее содействие в настоящей срочной необходимости, прилагая для этого весь свой кредит, от чего мы испытываем величайшее удовлетворение".

Финансовые трудности были тесно связаны с военно‑политической обстановкой. Чтобы понять это, необходимо представить себе международное положение Франции. На горизонте снова как в первой половине XVI века, возникла грозовая туча – угроза поглощения всей Европы, всех национальных государств наднациональной католической державой Габсбургов. Кардинал Ришелье долго лавировал между интересами католической церкви и национальной государственности – то склонялся к союзу с габсбургской Испанией и папством (олицетворением этого курса был его советник капуцинский монах Жозеф), то, стремясь ослабить Габсбургов, поддерживал субсидиями протестантских князей Германии.

В 1630 году колебаниям пришел конец: Ришелье принял решение ссужать протестантскую Швецию крупными ежегодными суммами для войны с германским императором. Тем самым Франция косвенно, скрыто вступила в Тридцатилетнюю войну. Впрочем, Ришелье стремился не допустить окончательной победы Швеции или немецких протестантов. Однако в 1635 году крупные неудачи шведов заставили Францию вступить в войну: Франция начала военные действия против испанских и австрийских Габсбургов одновременно в их владениях в Нидерландах, Германии, Италии и Испании. Почти сразу выяснилось, что фактически Франция к этой войне не готова: в 1636 году немцы вторглись в Бургундию, а испанцы – в Пикардию и Гиень. Разъезды испанцев, вторгшихся из Фландрии, угрожали уже и Парижу; только ополчение, срочно созданное по призыву правительства, разбило испанцев при Корби (20 лье к северу от столицы) и прогнало их дальше на север. В дальнейшем война велась с огромным напряжением денежных и людских ресурсов. При этом потребность в деньгах заставляла выжимать налоги из населения, это вызвало восстания, а восстания подчас требовали отвлечения воинских частей с военных фронтов для борьбы с восставшими.

Укрепление французской монархии, достижение некоторой стабилизации противоречий между дворянством и буржуазией при Ришелье являлись оборотной стороной сеньориальной и налоговой эксплуатации населения и порождаемых ею новых вспышек крестьянско‑плебейских восстаний. Историки отмечают три волны крестьянского движения: в Керси (Гиень‑и‑Гасконь) в 1624 году, в Сентонже, Перигоре и других юго‑западных и южных областях в 1636–1637 годах, и в Нижней Нормандии в 1639 году. Восстания эти подавлялись правительством со страшной жестокостью6 восставших посылали пачками на виселицу, подвергали колесованию без суда, даже без допроса – по одному подозрению в участии в восстании. Канцлер Франции при Ришелье Сегье обосновывал эти репрессии следующими доводами: "Служение королю, его власти и общественному благу требовало примерных наказаний и заставляло пренебрегать обычными формальностями".

Восстание в Керси в 1624 году было вызвано распространением соляного налога ("габели") на область. Восставшие требовали отмены налога и, так как определение его размера по дворам и само взимание налога было поручено местным богатеям из крестьян (élus), вся ярость обрушилась на сборщиков налога. Их дома поджигались, имущество подвергалось разграблению. Вскоре движение начало перерастать в движение против богатых людей вообще. Армия крестьян выросла до 16 тысяч человек, и городская беднота была готова присоединиться к ней. Восставшие двинулись на город Кагор – центр области, но были разбиты местным дворянским ополчением.

Восстание 1636–1637 годов в Сентонже, Перигоре и других провинциях было связано с установлением налога на вино, который правительство ввело, когда Франция вступила в Тридцатилетнюю войну и нуждалась в средствах для содержания армии. Налог этот сильно ударил по виноделам указанных областей. Кроме того, содержание и бесчинства войск, расквартированных по селам и городам из опасения вторжения Испании, довели население до отчаяния.

Восстание продлилось полтора года и охватило значительную часть территории Франции (ее южные, юго‑западные и частично центральные области). Отряды восставших доходили в Сентонже до 40 тысяч человек, в Перигоре – до 60 тысяч. Восстанию сочувствовали не только плебейские массы, но и городская буржуазия, и весной 1637 года отрядам повстанцев удалось даже занять главный город провинции Перигор Бержерак. Но королевские войска под командованием герцога Лавалетт и при поддержке местного дворянского ополчения разбили и рассеяли восставших – и началась расправа.

Восстание в Нижней Нормандии в 1639 году, прозванное восстанием "босоногих" (в начале они называли себя "кроканами"), также вспыхнуло на почве недовольства крестьян ожидаемым распространением "габели" на их область. Восставшие призывали население не платить налогов, присоединяться к ним, вооружаться и убивать сборщиков налогов. Армия восставши, выросшая до 20 тысяч человек, называвшая себя "армией страдания", состояла не только из крестьян: в нее входила и городская беднота, ей сочувствовали и буржуа, не желавшие распространения "габели", тяжесть которой ложилась на и на все третье сословие. Но осенью 1639 года армия "босоногих" была почти полностью истреблена королевскими частями под командой маршала Гассьона на баррикадах города Авранша; лишь немногие попали в плен, но и они были повешены.

Следует отметить, что, хотя все эти восстания объективно наносили сильные удары абсолютизму, они не ставили себе сознательной цели свергнуть королевскую власть или покончить с господством феодалов; по существу, они никогда и не могли выйти за пределы одной или немногих провинций и найти поддержку всей страны. Происходило это потому, что как правило, эти восстания вызывались узколокальными поводами (распространением какого‑то налога на данную провинцию, бывшую прежде от него свободной; насилиями местных сборщиков налогов; бесчинствами воинских частей, расквартированных в данной местности и т. п.); даже когда к этому, как в Перигоре, присоединялся протест против сеньориальных поборов или церковной десятины, силы повстанцев оставались разрозненными, а не сливались в мощную крестьянскую армию. Сказывалось также и то, что буржуазия (особенно ее более влиятельная часть) городов в провинциях, охваченных крестьянскими восстаниями, гораздо больше боялась восставших, чем правительственных сил. Поэтому правительство всегда, хотя и с большим или меньшим напряжением, доже вынужденное порой вступать в переговоры с восставшими, в конечном счете выходило победителем, после чего старалось жесточайшими карами запугать население; при этом, однако, зачастую с уходом карателей восстание вспыхивало вновь. Так, узколокальное восстание нормандских "кроканов" в 1637 году переросло в мощное движение "босоногих" в 1639 году, получившее отклики и в других провинциях и запечатлевшееся в сознании современников, в том числе и в королевских декларациях, как событие общегосударственного значения; оно прервало надолго поступление в казну каких бы то ни было налогов с экономически высокоразвитой провинции и могло увлечь другие своим примером.

Кроме перечисленных движений сельского и смешанного сельско‑городского характера, имели место и многочисленные возмущения трудящейся бедноты и ремесленников то в том, то в другом городе во всех частях Франции. Не проходило года без нескольких извержений таких вулканов.

Поводами для восстаний городского плебейства опять‑таки чаще всего были какие-либо налоговые нововведения, затрагивавшие отдельные профессии или большинство трудового населения, нередко и более зажиточный слой. Эти фискальные новшества или вымогательства военщины служили последним толчком, переполнявшим чашу терпения. Толпы громили налоговые конторы, расправлялись со сборщиками и откупщиками, с "подозрительными", с защитниками порядка, в том числе с представителями центральной власти. Подчас они кричали "да здравствует король без налогов", а были случаи (в 1630 году), когда топтали и рвали портреты Людовика XIII, в Дижоне портрет короля был сожжен. Как правило, с восставшими после некоторых колебаний расправлялась вооруженная милиция зажиточных горожан, иногда с участием окрестных дворян, а то и лиц духовного звания, а также местные гарнизоны и воинские части. Впрочем, случалось, что дело оканчивалось прощением: по поводу антиналогового восстания "мелкого люда" в Байонне в 1641 году Ришелье давал инструкцию" "Жители весьма виновны и заслуживают наказания, но настоящее время не позволяет и думать об этом".

Важнейшей задачей абсолютизма и господствовавшего дворянского класса было всемерно содействовать восстановления и укреплению католической веры. Это было условием всеобщего послушания и терпения. Проповеди приходских священников были основным каналом общественного воспитания неграмотного населения, даже и его информирования о политических событиях и об издаваемых законах. Однако в первой половине XVII века распространителями новостей и некоторых независимых мыслей стали (сначала в Шампани, вслед и в других провинциях) разносчики по городским домам и кварталам, по бургам (селам) и деревням грошовых брошюрок, примитивно отпечатанных книжонок, которые какой‑нибудь грамотей вечерами читал вслух соседям и домочадцам у камина. Тут бывали сказки и предания, хозяйственные сведения и колдовские рецепты, религиозные и светские песни, исторические и любовные романы, рассказы о жизни королей, знати, знаменитых разбойников и многое другое. Народ имел свою фольклорную и эстетическую традицию, свои праздники, игры, представления.

Высоко над этой духовной жизнью простого народа возвышалась культура двора и знати, образованных кругов дворянства и буржуазии.

Ришелье уделял большое внимание науке и культуре, считая, однако, необходимым держать их под неусыпным надзором государства, следя за тем, чтоб они не пошли по нежелательному направлению и не распространились в народе: по его мнению, "подобно тому, как было бы чудовищным тело, имеющее глаза на всех своих частях, так было бы чудовищным государство, если бы все его подданные были образованными". Он полагал, что "нужные государству солдаты лучше воспитываются в грубости невежества, чем в утонченности науки". При этом, "если бы знания профанировались среди всевозможных умников, в государстве появилось бы больше людей, способных высказывать сомнения, чем людей, способных их разрешать, и многие оказались бы более склонны противостоять истинам, чем защищать их". Поэтому, пишет он, "в хорошо устроенном государстве должно быть больше мастеров механических искусств (maitres ès arts mècaniques – искусных ремесленников), чем мэтров свободных искусств (maitres ès arts liberaux)". Покровительствуя писателям и поэтам, подчиняющим свое творчество задачам его политики, Ришелье беспощадно преследовал тех, кто хотел оставаться независимым. Так, милостями был осыпан поэт Шаплен (одновременно получавший пенсию от Лонгвиля), но свободомыслящий писатель Теофиль де Вио (1596–1626)) по обвинению в атеизме был приговорен к сожжению на костре (приговор был смягчен, и Вио умер в изгнании).

Ришелье организовал Французскую академию, куда вошли нужные ему писатели во главе с Шапленом; и, когда Пьер Корнель (1606–1684) написал трагикомедию "Сид", не отвечавшую требованиям Ришелье, академики осудили пьесу, до настоящего времени признаваемую шедевром французской драматургии. Корнель извлек урок из судьбы "Сида", и следующая его трагедия "Гораций!, заслужила одобрение властей выраженной в ней апологией "государственного интереса", побеждающего личные чувства.

При Ришелье с 1631 года начала выходить первая газета Франции "Gazette de France", являвшейся пропагандистом его внутренней и международной политики, причем сам он писал для нее статьи и отбирал материалы, подлежащие публикации.

Но отнюдь не с помощью Ришелье – напротив, вопреки идейному гнету абсолютизма, – достигла своей вершины французская мысль того времени: после первых четырех лет правления Ришелье, в 1628 году, покинул родину еще молодым и переселился в Голландию великий ученый и философ Рене Декарт (1596–1649). Он не был политическим эмигрантом, но до смерти кардинала ни разу не навестил родину. Однако именно от стал олицетворением гения французского народа и его гордостью. Франция Ришелье и Франция Декарта несовместимы, тот и другой были воплощением противоположных начал.

АННА АВСТРИЙСКАЯ И МАЗРИНИ (1643–1661)

Когда умер Ришелье (4 декабря 1642), во Франции можно было ожидать внезапной решительной реакции против политики кардинала, как внешней, так и внутренней. Касательно внешней политики такое мнение было совершенно ошибочным, как это ясно доказали вестфальские мирные договоры. Но внутренняя политика совершенно изменилась. Последствием смерти кардинала было ослабление монархической власти, которая с каждым голом становилась все более бессильной, до той минуты, когда едва не была доведена междоусобными войнами до полного упадка.

Итальянец Джулио Мазарини не отличавшийся знатностью происхождения, оказался в ранней молодости на службе у папы и поступил в 1639 году на службу к французскому правительству. Через несколько лет благодаря целому ряду присущих ему качеств он достиг довольно высокого положения. Он приобрел расположение Анны Австрийской, доверие Ришелье. Причем последний предоставил ему звание кардинала и перед смертью просил назначить его своим преемником. Людовик XIII последовал этому совету и назначил Мазарини членом королевского совета в декабре 1642 года. Но Мазарини желал занимать в совете первое место. Зная, что королю жить осталось недолго, он постарался приобрести влиятельных друзей и избавиться от опасных соперников.

Чувствуя приближение смерти король 20 апреля 1643 года созвал нечто вроде семейного совета. Королевскую корону он оставлял в наследство ребенку, которому было только 4,5 года. Анна Австрийская была назначена регентшей, но король ограничил ей правление следующими условиями в завещании: она пользовалась только номинальной властью, не могла постановить никаких важных решений без одобрения совета, члены которого были назначены королем. Анна Австрийская согласилась на все условия, Мазарини заверил ее, что будет втайне отстаивать только ее интересы.

Лишь только умер Людовик XIII (14 мая 1643 года), его приказания остались без исполнения. Мазарини хотел, чтобы регентше была предоставлена власть безо всяких ограничений, ибо он был уверен, что эта власть всецело перейдет в его руки. Умело воспользовавшись тем обстоятельствам, что интересы герцога Орлеанского и принца Конце сталкивались между собой, так как каждый претендовал на власть, Мазарини уговорил обоих отказаться от прав, предоставленных завещанием короля (по которому герцогу Орлеанскому предоставлялся титул королевского наместника во время отсутствия королевы на совете, а принцу Конде – тот же титул в случае отсутствия герцога Орлеанского).

18 мая 1643 года на торжественном заседании парламента герцог Орлеанский и принц Конде обратились к парламенту с предложением предоставить регентше власть без ограничений. Парламент отменил завещание покойного короля. Совет регентства сделался простым совещательным комитетом, а Анна Австрийская сделалась правительницей государства. Первым министром был назначен Мазарини. Он подобно Ришелье дожил до такого дня, когда все противники остались в дураках.

Мазарини, этот ловкий выскочка стал пользоваться своим невероятным счастьем с большой скромностью. Он был кроток, любезен, приветлив, щедр, всех осыпал ласками и наградами, в особенности обещаниями, приказал возвратить свободу государственным преступникам, открыл доступ ко двору бывшим врагам Ришелье, среди которых было немало его собственных врагов. Королева, подчиняясь его советам, раздавала деньги без всякого счета. В первые годы регентства совершенно опустела казна.

Мазарини скоро удалил из королевского совета обоих Ле Бутиллье, начавших внушать ему беспокойство. Он назначил членом этого совета Ломени де Бриенна, который был чем‑то в роде приказчика; заведование финансами он только номинально возложил на двух суперинтендантов (Бельёля и д'Аво), а в сущности поручил его неразборчивому на средства аферисту Партичелли д'Эмери, на преданность которого мог полагаться.

Бофор и все Вандомы были до крайности раздражены против "негодяя", который водил их за нос. Бофор и его друзья стали распускать разные слухи о взаимной сердечной привязанности между королевой и Мазарини. Бофор даже задумал убить Мазарини га городской улице, но кардинал скоро узнал об этом замысле; Бофор был арестован и отправлен в венсенскую тюрьму. Мазарини и в самом деле внушал королеве такую сильную привязанность, что по его требованию она даже согласилась удалить от двора трех придворных дам, которые позволяли себе дурно говорить о первом министре.

Но не одна только оппозиция вельмож была опасна для Мазариени: он вовлекался в большую ошибку, не обращая достаточного внимания на общее недовольство его дурной системой управления

Французское население горячо желало мира. Оно обвиняло первого министра в старании как можно дольше вести мирные переговоры, чтобы дольше держаться на своем посту и чтоб обогащаться. Налоги, чрезмерно увеличившиеся при Ришелье, еще увеличились после его смерти. Правительство не было в состоянии покрывать свои огромные расходы. В 1643–1644 годах возникали восстания крестьян в нескольких провинциях (в Руэрге, в Арманьяе, в Нормандии, в Дофине, в Лангедоке). Даже среди дворян обнаруживались волнения в Сентонже, в Ангумуа и в Пуату. Эти местные волнения были легко подавлены и не причинили кардиналу Мазарини никакого беспокойства; но ему скоро стало казаться очень опасным сопротивление, которое он встречал в палатах и в особенности в парижском парламенте.

В 1643 году многие из членов парламента пожелали обратиться к королеве с заявлением касательно расстройства финансов. Вскоре после этого фискальные эдикты генерального контролера Партичелли д'Эмери вызвали со стороны парламента решительную оппозицию. Регентша отправила нескольких вожаков парламентской оппозиции в тюрьму или в изгнание. После того, как были введены новые налоги, оппозиция стала протестовать настойчивее прежнего. Может быть, Фронда возникла бы тремя годами раньше, если бы победа при Нордлингене (3 августа 1645) не заставила недовольных быть более осторожными.

Парламент обнаружил на этот раз уступчивость. Мазарини торжествовал. Доверие к нему королевы усиливалось с каждым днем. Она поручила ему руководить воспитанием короля. Он пользовался ее милостивым расположением без всяких зазрений совести и наживал миллионы, занимаясь денежными спекуляциями с государственными процентными бумагами и с поставкой провианта для армии. Кардинал также немало заботился об устройстве и обогащении своих родственников.

Такое счастье раздражало старых врагов кардинала и создавало ему новых. Дочь Гастона Орлеанского, мадемуазель де Монпансье начала играть роль среди салонных сторонников оппозиции. Коадъютант парижского архиепископа, молодой Поль де Гонди старался приобрести популярность. Принц Конде, не находя удовлетворения для своего корыстолюбия, все более склонялся на сторону оппозиции. Герцог Ангенский сближался с герцогом Орлеанским и скоро отправился вместе с ним в поход в Нидерланды. Этот победитель в битве при Нордлингене , сделавшийся в свою очередь принцем Конде вследствие смерти своего отца (в декабре 1646), стал досаждать министру своей дерзостью. Чтобы избавиться от него, кардинал отправил его сражаться в Каталонии, откуда он возвратился побежденным и недовольным. После этого кардинал хотел отправить его в Неаполь, но встретил решительный отказ.

Ничем не стеснявшаяся, пылкая фантазия сочинителей пасквилей и песен уже изливалась в мазаринадах, в которых кардинала подвергали публичному осмеянию и даже не щадили честь королевы. "Пусть поют песни лишь бы только платили деньги!", – говорил Мазарини. Но по мере того, как недовольные чаще пере эти песни, они все меньше платили денег. Война, по видимому, еще долго не могла прекратиться. Союзники Франции, Голландцы изменили ей (в 1647 году) по вине кардинала, как тогда полагали. Испания, избавившись от этих противников, уже не обнаруживала расположения к заключения мира с Францией.

Парламент снова стал обнаруживать свое недовольств, снова увеличил подати, что привело к восстаниям в Лангедоке и в Анжу. В конце 1646 года парламент снова вступил в энергичную борьбу с правительством, что только усугубило положение. Все это привело к тому, что в начале 1648 года Париж был готов к междоусобной войне. Буржуазия запасалась оружием. На улице Сен‑Дени раздавались ружейные выстрелы. Столичное население было, по видимому, готово прибегнуть к государственному перевороту по примеру иностранных революционеров Мазаниэлло и Аннеза, вызвавших народное восстание в Неаполе. Сильному раздражению умов содействовал пример англичан, казнивших нескольких министров и готовившихся казнить короля.

Наконец, когда в 15 января 1648 году на торжественном заседании парламента, на котором по желанию Анны Австрийской в третий раз присутствовал король, генеральный адвокат Омер Талон обратился к королеве с такой речью, в которой каждое слово было порицанием системы управления, королева отнеслась равнодушно к его жалобам, и они придали смелость парламенту. Он обратился к регентше с самыми резкими предостережениями. Анна Австрийская была невежественна и упорна; по словам Мазарини она была похожа своей храбростью на солдата, который не замечает угрожающей ему опасности. Она объявила, что не согласится ни на какие уступки.

Это привело к тому, что парламент не только одобрил протесты казенной палаты, счетной палаты и Верховного Совета, но даже объявил о своем намерении действовать с ними сообща и утвердил 13 мая 1648 года постановление об унии, на основании которой члены четырех высших палат должны были собираться во дворце, в комнате Святого Людовика, чтобы совещаться там о своих интересах и о своих правах.

Начала возникать Фронда; это была не "детская забава", как утверждали, смеясь, королева и ее приближенные, а уже почти настоящая междоусобная война.

Собрание, заседавшее в комнате Святого Людовика, принялось за дело и в несколько дней выработало программу реформ, которые хотя и не требовали созыва народных представителей, но очевидно подготовляли замену неограниченной королевской власти конституционной монархией. На очередном парламентском заседании парламент не получил удовлетворения ни одному пункту своих требований.

Это вызвало новые протесты со стороны парламента. Тогда регентша и Мазарини попытались нанести своим противникам решительный удар. Конде одержал в то время блестящую победу над испанцами при Лансе. Королева и ее министр полагали, что впечатление, произведенное известием о победе, поможет им восстановить их авторитет. Королева приказала арестовать тех членов парламента, которые принадлежали к числу самых упорных противников министерства. Самым популярным из них был престарелый и честный Бруссель; его арест вызвал в Париже страшное волнение. Народная толпа окружила Пале‑Рояль. Коадъютор архиепископа парижского Поль де Гонди, очень желавший играть важную роль, предложил королеве свое посредничество. Она не хотела об этом и слышать. Тогда этот честолюбивый прелат, пользовавшийся громадным влиянием на парижское население, окончательно организовал готовившееся восстание. На другой день (27 августа) были построены на парижских улицах тысяча двести баррикад. Королева и ее министр были блокированы в Пале‑Рояле. Парламент, обратившийся к ней в своем полном составе с просьбой возвратить арестантам свободу и получивший в ответ сначала только бранные слова, а потом уклончивые обещания, снова явился к ней по требованию народа, не желавшего тратить время на бесплодные ожидания. Анна Австрийская была вынуждена покориться необходимости. Бруссель с триумфом возвратился в Париж (28 августа); а вскоре после этого (3 сентября) члены парламента пришли прочесть королеве свои протесты против злоупотреблений.

Мазарини советовал королеве скрывать гневное раздражение, чтобы успешнее приготовиться к отмщению. Он вызвал из Фландрии к себе на помощь полководца, одержавшего победу при Лансе. Королева переехала из Парижа в Рюэль вместе со своими детьми и с первым министром. Туда вскоре приехал и Конде. Все зависело от того, чью сторону будет держать этот принц. Он не любил ни народную массу, ни Мазарини. Его честолюбие, гордость и сознание, что королева не могла обойтись без его помощи, внушили ему желание разыграть роль посредника между двумя партиями. Он отнесся с оскорбительным высокомерием к постановлению, которым парламент приглашал регентшу привести короля обратно в Париж; он, по-видимому, отнесся равнодушно и к постановлению, которым парламент предписывал привести столицу в оборонительное положение и к угрозам подвергнуть Мазарини изгнанию, как чужестранца. Мазарини понял, что ему нужно во что бы то ни стало держаться на своем посту. Он старался не обращать на себя внимания, втайне советовал королеве публично порицать его, потом склонил ее к участию в совещаниях, на которых сам не присутствовал и на которых Конде и Гастон Орлеанский заключили соглашение, по‑видимому, наносившее первому министру самое унизительное поражение.

В то время, как французские уполномоченные подписывали в Мюнстре славный вестфальский мирный договор, королевские комиссары и члены парламента заставили регентшу подписать в Сен‑Жермене публичную декларацию, в которой излагалось содержание программы, составленной в комнате Святого Людовика. И так, королевская власть, по видимому, признавала себя решительно побежденной после такой непродолжительной борьбы. Судейская олигархия торжествовала. Народ аплодировал. Только что возникшая Фронда, по видимому, окончила свою деятельность, но в сущности только что начала ее.

ФРОНДА

Анна Австрийская и Мазарини искали в то время только способа отомстить своим врагам и отказаться от обещанных в Сен‑Жерменской декларации уступок. Дождавшись, пока их войска подойдут к столице и обеспечив содействия герцога Орлеанского и принца Конде, регентша в ночь с 5 на 6 января неожиданно переехала из Парижа в Сен‑Жермен. На другой день парламент получил приказание перенести свои заседания в Монтражи. Отправленная им в Сен‑Жермен, депутация не была принята регентшей. Анна Австрийская желала войны. Парламент не отказался от нее. В то время, как Конде окружал город своими войсками, чтобы привести его в покорность голодом, четыре верховные палаты вошли в соглашение с городским головой и с городскими старшинами, принимали энергичные оборонительные меры и, наконец, завладели Бастилией.

Городское начальство неосторожно поспешило вступить в союз с недовольными вельможами, союз, из которого нельзя было извлечь никакой выгоды. Но буржуазия была ослеплена блестящими именами таких людей, как Конти, Бофор, Гонди, Лонгвилль, Бульон, Ларошфуко, Эльбеф. Она была очень довольна тем, что ее армией будут командовать принцы. Отвага памфлетистов валила через край. Парижане скоро обратились к населению провинций с приглашением присоединиться к ним. Несмотря на то, что министерство обратилось к парижанам с требованием прекратить сопротивление, а Конде ваял приступом селение Шарнтонь и старался прекратить подвоз припасов в столицу, приверженцы Фронды не падали духом. Парламент отказался принять присланного королевой герольда. Парламенты эсский и руанский уже стали действовать заодно с парижским. Прованс, Пикардия и Нормандия уже были готовы к восстанию. В Гиене и в Лангедоке начались волнения. В Пуату волновал умы герцог Ла Тремуль, хваставшийся тем, что может в несколько недель побудить к восстанию все западные провинции.

Однако скоро начались переговоры между двумя партиями. Кардинал начал падать духом, а парламент – сожалеть о том, что принял содействие принцев и вельмож, которых занимали только их честолюбивые цели. Принцы не постыдились заключить тайный договор с Испанией. Патриотизм верховных палат был возмущен такой постыдной сделкой. Мате Моле, руководивший переговорами с уполномоченными регентши, подписал мирный договор в Рюэле. Тайные цели аристократии, державшей сторону Фронды, были разоблачены, вельможам не оставалось ничего другого, как помириться с регентшей и продать ей свою покорность как можно дороже. Они так и поступили. После этого парламент одобрил и внес в свои протоколы договор, восстанавливающий внутреннее спокойствие почти на одинаковых условиях с сенжерменским эдиктом.

Вне Парижа междоусобная война причиняла самые сильные волнения в Нормандии, в Провансе и в Анжу; столица этой последней провинции сдалась Ла Тремулю. Спокойствие была на время восстановлено повсюду. Мазарини получил возможность заняться иностранной войной. Губернатор испанских Нидерландов, эрцгерцог Леопольд проник в Шампань и в Пикардию. Он стал отступать, но завладел французскими крепостями Сент‑Венаном и Ипром; французские войска безуспешно осаждали Камбре. С другой стороны, в Италии, Францию покинул ее союзник герцог Моденский и французская армия была принуждена очистить Кремонскую область. В Каталонии Испанцы продвигались вперед. Французское правительство не могло загладить эти неудачи в особенности потому, что в то время очень нуждалось в деньгах.

Волнения возобновились в нескольких пунктах в конце 1649 года. Труднее всего порядок был восстановлен в Гиене, где горожане и члены бордосского парламента взялись за оружие для борьбы с герцогом д'Эперноном.

Но все эти тревоги были ничтожны сравнительно с теми, которые пришлось выносить кардиналу Мазарини в Париже немедленно после заключения мирного договора в Рюэле: их причиняли ему его прежние сторонники, в особенности Конде. Этот принц взял сторону Фронды только в тайной надежде занять место Мазарини. Постоянно играя главную роль и в войнах и в переговорах, он скоро привык считать себя чем‑то вроде первого министра. Его поощряла к борьбе с Мазарини его сестра, герцогиня де Лонгвилль. Мазарини не был еще готов мстить своим врагам; поэтому он обязался на основании тайного договора не делать никаких правительственных распоряжений иначе, как4 под контролем принца Конде или с его разрешения. Сам Конде в своей наглости дошел до того, что вздумал навязать королеве нового фаворита по своему выбору, который заменил бы Мазарини. Это был некий маркиз Жарнэ. Впрочем, из этого плана ничего не вышло, королева прогнала его, хоть Конде и настаивал, чтобы она была к нему милостива.

С тех пор регентша возненавидела Конде. Осознавая опасность своего положения, принц стал отважно готовиться к борьбе. Но Мазарини со своей стороны, стараясь довести его до погибели, поссорил его с парижским парламентом и с прежними союзниками. В конце концов Конде попался в расставленные им сети: 18 января 1650 года он был арестован в Пале‑Рояле вместе со своим братом Конти и со своим зятем Лонгвиллем; все трое долго держались под арестом.

Этот государственный переворот не возбудил недовольства в Париже, где Конде де был любим, но тогда возобновилась в нескольких провинциях междоусобная война. Герцогиня Лонгвилль привлекла на свою сторону население Нормандии и старалась поднять восстание, но ей это не удалось. Но ей удалось привлечь на свою сторону Тюренна, который заключил союзный договор с Испанией. Герцог Бульонский отправился в Лимузен и в Гиену с целью возбудить там народные волнения. Таваннь поднял от имени принцев восстание в Бургунди. Наконец, герцог де Ларошфуко отправился собирать войска в Пуату и повел их к Сомюру, который был осажден королевской армией.

Мазарини прежде всего пошел в Нормандию, чтобы восстановить там внутреннее спокойствие и достиг этой цели. Затем он заставил сдаться Тюрена, завладел Сомюром. Ларошфуко был вынужден отступать и присоединился со своей армией к герцогу Бульонскому. Королевский двор возвратился в Париж.

В это время эрцгерцог Леопольд выступил в поход вместе с Тюренном. Испанцы завладели двумя крепостями, но вскоре Мазарини принудил их снять осаду. Но тревожные известия, полученные в то время с юго‑запада, заставили Мазарини на долгое время воздерживаться от вмешательства в управление Нидерландами. Принцесса Конде, которую в Шантильи держали под надзором, спаслась бегством. Она отправилась в Лимузен к герцогу Больонскому и к Ларошфуко, которые отвезли ее в Бордо. Там она была с восторгом приняла местным населением. Принцесса учредила там настоящее правительство, которое распространило свою власть на большую часть Гиены. Это новое восстание заставило Мазарини еще раз изменить план военных действий. Ему пришлось набрать новую армию и направить ее к Бордо. Он по обыкновению взял с собой вдовствующую королеву и молодого короля, с которыми он не хотел разлучаться, потому что они служили охраной для его личной безопасности. Но он был вынужден оставить в Париже с самыми широкими полномочиями герцога Орлеанского, на преданность которого не мог вполне полагаться.

В Бордо в 1650 году произошло то же самое, что случилось в предшествовавшем году в Париже: местный парламент не хотел союза с Испанией, к заключению которого стремились принцы. Началась внутренняя смута. Королевские войска осадили Бордо и опустошили его окрестности. После шестинедельной борьбы начались переговоры. Мир был заключен в конце сентября. Принцесса Конде, Ларошфуко и герцог Бульонский выехали из Бордо, которым завладели королевские войска.

Однако Мазарини недооценивал могущества и единодушия своих врагов, воображая, что будет по‑прежнему удовлетворять их обманчивыми обещаниями и разжигать раздоры между ними. Он также надеялся держать их в страхе посредством блестящих успехов в войне с Испанией. Однако нависла новая опасность: неприятельская армия под руководством Тюренна. Под ее властью оказались Вервень, Ретель, Шато‑Прованс, Физм и пр. Даже можно было опасаться, что испанцы дойдут до Парижа. Однако Кардинал вместе с маршалом Плесси‑Прасленом отнял у захватчиков Ретель и нанес Тюренну такое решительное поражение, что неприятель был в течение нескольких месяцев неспособен возобновить наступательное движение.

Но это был запоздалый успех, который не мог спасти министерство от падения. Гонди и его друзья господствовали в Париже. Парламент был готов исполнить просьбу принцессы Конде и потребовать возвращения свободы арестованным принцам. Со всех сторон высказывалось желание отправить Мазарини в изгнание. Главные деятели 1649 года (Гонди, Бофор и другие) держали в своих руках герцога Орлеанского, уже настроенного против кардинала. Заключенный между ними и агентами арестованных принцев тайный договор скрепил союз между двумя Фрондами. Начался решительный мятеж против регентши и Мазарини. Дошло до того, что парламент предъявил королеве ультиматум: он требовал возвращения свободы принцам и увольнения кардинала. Анна Австрийская попыталась отсрочить решение; парламент на другой день, так сказать, низложил ее: он объявил, что впредь не будет признавать ничьей верховной власти, кроме власти королевского наместника герцога Орлеанского. Затем потребовал от королевы декларации, которая всех иностранцев и тех, которые принесли присягу на верность каким‑либо другим государям, кроме Французского.

Накануне Мазарини бежал из Парижа. Он надеялся, что королева уедет вслед за ним и также, как в 1649 году, увезет с собой короля. Она действительно на это решилась, но ее намерение было известно вождям оппозиции. Они так взволновали народ, что он окружил Пале‑Рояль и потребовал, чтобы ему показали молодого Людовика XIV. Мазарини был отправлен в изгнание (он уехал в Германию, чем вызвал радость во всей Франции (1650)), принцам была возвращена свобода и они с триумфом вернулись в Париж.

Но коалиция, низложившая первого министра, скоро распалась. Она разделилась на три или четыре партии, которые готовы были вступить между собой в борьбу. Гастон Орлеанский и принц Конде некоторое время не решались принять сторону какой‑нибудь из партий. Союз с последним казался необходимым кардиналу и регентше. Они старались сблизится с Коне и он дорого продал им свою поддержку (ему была обещана Гиена, его брату – Прованс, Ларошфуко – Блэ, герцогу Немурскому – Овернь). Принц стал поддерживать приверженцев Мазарини, предавал дружеские связи со своими прежними сторонниками (Гонди, госпожой де Шеврез). Он, по‑видимому, сделался всемогущим, но в сущности служил послушным орудием для Мазарини.

Однако регентша вопреки своим обещаниям стала действовать заодно с Гонди, который плел интриги против Конде, и окончательно привлекла на свою сторону давнишних сторонников Фронды. Конде был обвинен в государственной измене и уже не мог привлечь на свою сторону парламент. Он это сознавал, но еще ухудшил свое положение, отдавшись в руки иностранцев. В то время, как объявленный совершеннолетним, Людовик XIV звал его к себе, а Анна Австрийская притворно признавала его невинным, чтобы отнять у него всякий предлог для восстания, скоро стало известным, что он появился в Берри и старался поднять мятеж в Гинене и наконец призвал туда испанские войска.

Восстание принца Конде поставило Анну Австрийскую в крайне затруднительное положение. Находившийся за границей Мазарини не мог помогать ей своими советами. Внешняя война снова принимала неблагоприятный для Франции оборот. Конде и его сторонники, присоединившись к испанской армии, захватили множество крепостей в юго‑западных провинциях. Они уже угрожали вторжением в бассейн Луары.

Чтобы Анна Австрийская намеривалась призвать во Францию Мазарини, который в то время выступил во главе своей Армии ко французской границы. Этим регентша могла вызвать восстание в Париже, но она прежде всего хотела остановить опасность со стороны испанцев и принцев. Также, как и в 1650 году, она оставила Париж на герцога Орлеанского, поручив Полю Гонди следить за ним, направилась к Буржу и привела его в покорность. После этого граф Гаркур во главе королевской армии завладел Ла‑Рошелью и оттеснил Конде к берегам Дордони и Гаронны. Анна Австрийская выбрала своей резиденцией Пуатье, откуда удобно было наблюдать за герцогом Роганом, который открыто выступил против правительства.

Это новое восстание довело бы Анну Австрийского до очень критического положения, если бы не прибыл к ней на помощь Мазарини. Он перешел французскую границу; впереди него шло несколько тысяч немецких и польских наемников. Командовавший его армией, маршал Гокинкур проложил ему дорогу сквозь восточные и центральные французские провинции. Через месяц он вступил в Пуатье, где королева приготовила ему торжественный прием. Он немедленно снова занял свое место в королевском совете и снова сделался для Франции тем же, чем был прежде, – главой министерства. Парламент снова начал протестовать против него и даже назначил цену за его голову.

Тем временем герцог де Бофор и герцог Немурский подошли к берегам Луары во главе армии, состоявшей на половину из испанцев. Если бы два полководца вместе двинулись к Анжеру, они могли бы разбить королевскую армию или загородить ей путь к Парижу. В виду такой опасности Мазарини объяснил королеве, что не следовало идти против Конде, следовало ослабить Рогана и помешать ему завладеть берегами Луары при содействии Бофора и герцога Немурского. Посредством щедрых обещаний Мазарини привлек на свою сторону герцога Бульонского и Тюренна, еще недавно принадлежавших к числу мятежников. Тюренну было поручено руководить военными действиями на берегах Луары, чтобы остановить наступление герцогов; Гаркур должен был вести борьбу с Конде на берегах Дордони и Гаронны, а Гокинкур должен был осаждать Анжер. Подавив восстание в Анжу, Гокинкур присоединился к Тюренну. Эти два маршала повезли королевское семейство в направлении к Орлеану. Они хотели завладеть городом, но их опередила мадемуазель де Монпансье, которую вдохновили подвиги герцогини де Лонгвилль и ей удалось завладеть Орлеаном от имени принцев.

Тогда случилось неожиданное событие: принцу Конде надоела война на юге Франции и он, встревоженный возведением в сан кардинала своего врага Гонди, вернулся в Париж. Там он выказал себя еще более отважным и властолюбивым, чем когда‑либо. Он возбуждал в народе ненависть к Мазарини, на время подчинил себе герцога Орлеанского. Париж все более тяготился междоусобной войной; его население придерживалось нейтралитета и не впускало в столицу войска обеих партий. Все желали возвращения короля, а влияние партии кардинала заметно усиливалось.

Воспользовавшись положением, Конде некоторое время посредством страха господствовал в Париже. Несмотря на то, что Людовик XIV уже год как был объявлен совершеннолетним, Конде заставил одну из парламентских партий назначить Гастона Орлеанского королевским наместником.

Эта чрезмерная отвага вызвала со стороны Мазарини мастерские оборонительные меры. Был издан манифест, обращавший внимание Франции на интриги бессовестного агитатора, который для удовлетворения своей жажды мщения и своего властолюбия отдавал отечество в руки врагов (Конде действительно в мае–июне 1652 позволил эрцгерцогу Леопольду завладеть равнинами в Артуа и Пикардии, а герцогу Лотарингскому равнинами Шампани и Иль‑де‑Франса). Теперь герцог Лотарингский снова приблизился к Парижу на расстояние нескольких миль. Мазарини притворился, будто приносил себя в жертву общественному спокойствию и, по видимому, отправился в изгнание. Этим он отнимал у принцев благовидный предлог для восстания. Королевское правительство предложило им амнистию. Чрезмерные уступки, за которые они согласились подчиниться, ясно указывали на их недобросовестность.

Парижане никогда не любили Конде, а бесплодная четырехлетняя междоусобная борьба отбила у них охоту к восстаниям; поэтому они все более склонялись на сторону мира. Кардинал Рец отправился во главе депутации от духовенства умолять Людовика XIV и королеву, чтобы они возвратились в свою столицу. В то же время отважные агенты министерства бродили по улицам Парижа и вызывали народные манифестации в пользу Мазарини. Попытка Конде возобновить военные действия ни к чему не привела из за нищеты его армии. А когда король объявил, что возвратиться в столицу если она перестанет оказывать какую‑либо помощь его врагам. Вот почему Конде наконец уехал 13 октября из Парижа, присоединился к герцогу Лотарингскому и открыто вступил в ряды испанской армии.

Королевское семейство согласилось возвратиться в столицу. Молодой король и его мать были приняты там 21 октября с восторгом. На другой день Гастон Орлеанский, мадемуазель де Монпансье и некоторые из вожаков восстаний, исключенные из амнистии, удалились в свои имения. Снова начались притеснительные финансовые меры, такие же многочисленные, как и в 1648 году. Народ все это терпел лишь из чувства отвращения к тем людям, которые причинили ему так много вреда, уверяя, что будут заботиться о его пользе. Парламент был уже даже не в состоянии протестовать.

Междоусобная война 1652 года была выгодна для испанцев. И на севере, и по ту сторону Пиренеев они отняли у французов несколько крепостей. Наконец, герцог Лотарингский и Конде, удаляясь из Парижа завладели рядом городов. Тогда Мазарини снова вступил во Францию во главе армии, в несколько дней он отнял у Конде несколько городов (январь 1653). Таким образом этот фаворит Анны Австрийской, прежде внушавший ненависть столичному населению, придал своему возвращению в Париж внешний вид триумфа. Он спокойно старался восстановить свой авторитет. Нельзя не отдать ему справедливость в том, что он не менее горячо заботился о высших интересах французского государства и старался принудить Испанию к заключению мира подобно тому, как когда‑то к тому же принудил Австрию.

Ему нужно было прежде всего подавить во Франции последние вспышки междоусобий. Королевская власть, восстановленная в Париже в конце 1652 года, была в то же время восстановлена в Провансе, в Берри и в Лангедоке, а некоторое время спусти – в Бургундии, в 1653 королевские войска блокировали Бордо. Но ей еще не подчинились Гиена, где партия принцев и испанцев еще отражала нападения королевской армии. Французский флот вошел в Жиронду и принудил стоявших в Бурге испанцев сдаться на капитуляцию (5 июля). В начале августа жители Бордо открыли свои ворота королевским войскам, а через несколько недель мосле этого междоусобная война была наконец прекращена взятием Перигё.

От Фронды оставалось в королевстве лишь много нищеты и развалины. Сент‑жерменская декларация считалась недействительной. Интенданты были в короткое время восстановлены в своих должностях во всех провинциях без всякого сопротивления. Парламент пытался восстановить свою оппозицию, но был принужден немедленно прекратить ее. Дворянство выказало себя под управлением "великого короля" столько же раболепным, сколько было неспособным к дисциплине в течение предшествовавших стал лет. Судейская аристократия и феодальная каста, заботясь прежде всего о собственных интересах, довели одна другую до бессилия. Побежденными оказались в равной мере и судейское сословие и знатные вельможи и буржуазия.

МАЗАРИНИ И ПРЕКРАЩЕНИЕ ВОЙН

После прекращения междоусобной войны Мазарини прежде всего постарался принудить испанское правительство к заключению мира. Испанцы, пользуясь внутрефранцузскими смутами, снова завладели несколькими прежде отвоеванными городами и привлекли на свою сторону принца Конде. С 1653 года французская армия стала достигать значительных успехов. Известие о приведении в покорность Гиены отбило бодрость у врагов Франции. Мазарини предпринял решительные меры по устранению графа Гаркура, собравшегося уступить неприятелю Эльзас; также был заочно приговорен к смерти принц Конде. Но Конде не падал духом. Но Конде не падал духом; он предпринял дерзкую осаду главного города Артуа – Арраса, и если бы эта осада увенчалась успехом, то он смог бы двинуться к Парижу. Но счастье не благоприятствовало мятежному принцу, Тюренн заставил его отступить в Нидерланды.

По ту сторону Пирренеев французская армия действовала также успешно. Но в целом успехи Франции на были достаточно решительны для того, чтобы принудить мадридское правительство к заключению мира на таких невыгодных условиях, какие хотел навязать ему Мазарини. Поэтому Франция должна была продолжать войну, которая становился для нее все более тягостной.

В 1653 году Мазарини назначил суперинтендантами финансов дипломата Сервиана и генерального прокурора Фуке. Этот последний дал полную волю своей изобретательности, увеличивая прежние налоги, вводя новые пошлины. Целый ряд фискальных эдиктов был внесен в парижский парламент и вступил в законную силу 20 марта 1655 года по королевскому приказанию. Вскоре после этого судебные следователи потребовали созыва палат для обсуждения этих эдиктов. Тогда молодой король Людовик XIV, живший в то время в Венсене, торопливо приехал на торжественное заседание парламента, во время которого запретил всякие совещания касательно содержания эдиктов, но сделал это в таких резких и высокомерных выражениях, что позднейшие поколения превратили их в краткий афоризм, сделавшийся формулой абсолютизма (L'ètat c'est moi).

По причине этих внутренних раздоров Тюренн не мог снова начать военные действия ранее не мог снова начать военные действия ранее середины 1655 года. Он прежде всего осадил и взял Ландреси. Конде не был в состоянии защитить этого город и был вынужден отступить. Потом маршал взял город Конде и Сен-Гильен, проник внутрь Геннегау. В Каталонии Конти продвигался вперед и завладел несколькими крепостями. Но в целом военные успехи французов были в этом году посредственными.

Мазарини уже давно искал союза с такой могущественной державой, какой была в то время Англия. Не смотря на трагическую кончину Карла I и на родственные связи между Бурбонами и Стюартами, кардинал охотно заключил бы с английской республикой договор, от которого мог бы отказаться в случае если бы перестал нуждаться в помощи англичан. Когда деятельность Фронды находилась в самом сильном разгаре, в 1651 и 1652 годах, он обратился за помощью к Кромвелю, предлагая уступить ему Дюнкирхен в награду за его услуги. Заключение союза было в то время невозможно, потому что Кромвель еще не был полновластным правителем в Англии. Он был еще так занят внутренним управлением, что не мог вмешиваться в континентальную политику. Впрочем к нему обращались в то же время за помощью и сторонники Фронды и испанское правительство. Поэтому он отнесся довольно холодно к заискиваниям кардинала Мазарини. Даже когда контрабанда, вызванная в октябре 1648 года запретительными мерами сен‑жерменских эдиктов, сделалась причиной мелких стычек между французскими и английскими корсарами, было сделано, по приказанию Кромвеля, нападение на флот Вандома, ехавший на помощь к Дюнкирхену, вследствие чего Франция утратила эту крепость.

Мазарини отправил к Кромвелю для ведения переговоров президента бордоского парламента, который снова завел речь о заключении союза (декабрь 1652). Кромвель надолго затянул эти переговоры, потому что Фронда еще не прекратила своей деятельности, а сам он был занят войной с Голландией. Президент бордоского парламента получал до половины 1654 года только уклончивые ответы.

В это время Англия принудила Соединенные Провинции к заключению мира, а объявленный протектором, Кромвель еще не разрешил вопроса, не будет ли союз с Испанией, предлагавшей ему Кале, более выгодным, чем союз с Францией, предлагавшей ему Дюнкирхен. Поэтому он не прекращал переговоров ни с Францией ни с Испанией в ожидании результатов кампании, которую только что предпринял Конде в Артуа. После битвы при Аррасе он сблизился с Францией, но хотел вовлечь ее в лигу всех протестантских государств, которая находилась бы под его руководством, и требовал от нее таких обязательств, на которые не мог согласиться осмотрительный Мазарини. Тем временем он снарядил два больших флота, из которых один стал разъезжать по Средиземному морю, захватывая и французские и испанские суда, а другой, отправленный к Антильским островам, напал на Сан‑Доминго и завладел Ямайкой (1655). Выведенное из терпения, испанское правительство объявило войну английской республике. Менее обидчивый Мазарини возобновил переговоры с Кромвелем и заключил с ним только торговый договор, которым скоро вовлек протектора и в политический союз против Испании. Этим договором (3 ноября 1655) не только были восстановлены дружелюбные отношения между Францией и Англией, но кроме того Французский король обязался не оказывать никакой помощи Стюартам.

Мазарини не желал доводить соглашение с Англией до более широких размеров, чтобы избежать необходимости уступить англичанам Дюнкирхен; он также надеялся, что торговый договор произведет впечатление на испанское правительство и заставит его начать мирные переговоры. Испания, еще более обремененная долгами, чем Франция, могли лишь с большим трудом продолжать военные действия. Ей нужно было защищать от англичан портовые города и колонии. Конде был по прежнему властолюбив и высокомерен, однако в Мадриде нельзя было полагаться на его преданность. Поэтому испанское правительство обнаружило некоторое расположение к переговорам; тогда Мазарини отправил в Мадрид Лиона, но держал это распоряжение в секрете (от хотел, чтобы английское правительство ничего об этом не знало).

Переговоры с испанским первым министром доном Луисом де Гаро продолжались несколько месяцев без всяких результатов, потому как каждая сторона стремилась вернуть свои земли и не возвращать завоеванных у противника, добиться для себя больших уступок, чем пойти на них. Французский уполномоченный соглашался на широкие условия только в том случае, если бы Филипп IV выдал свою старшую дочь Марию Терезию за короля Людовика XIV. Но у этой принцессы еще не было ни одного брата, а отречение от некоторых прав, которых от нее требовали, могло поставить испанскую монархию в полную зависимость от французской. Дон Луис де Гаро отвечал на такое предложение решительным отказом и переговоры были прерваны в сентябре 1656 года.

Тем временем французы потерпели поражение при Валансьенне, где Конде одержал победу над армией Тюренна и Ла‑Ферте. Так как Испания отказывалась от мирных переговоров, то Мазарини был вынужден снова искать союза с Англией. Кромвель с 1656 года даже стал настаивать на заключении союза, узнав, что мадридское правительство вступило в соглашение с претендентом на английский престол Карлом II. Он предлагал сообща действовать против Испании. Мазарини не мог отвергнуть такое предложение, тем более, что внутреннее положение Франции снова сделалось тревожным (увеличение налогов возбуждало в провинция новые волнения; очередные фискальные выдумки Фуке вызывали недовольство дворянства и парламента). Кардинал отложил в сторону всякие колебания и подписал 3 марта 1657 года договор сроком на один год, по которому Англия отдавала в распоряжение Франции флот и 6 тысяч человек пехоты; было решено напасть на крепости Дюнкирхен и Гравелин; после их взятия первая принадлежала бы Англии, а вторая Франции. Однако этот союз не принес на севере никаких решительных результатов, да и в Каталонии военные действия велись очень медленно.

В 1657 году перед Мазарини стояла еще одна задача. Для того, чтобы принудить Испанию к заключению мира, необходимо было действовать против Австрии, которая, давно нарушив условия Вестфальского договора, снабжала войсками Нидерланды. Для этого он стремился соединить протестантскую и католическую германские лиги в одну, чтобы иметь противовес против Австрии в Германии. Он отправил в Германию двух посланников Лионна и маршала де Граммона. Они вели переговоры с претендентом на австрийский престол (после смерти Фердинанда III) эрцгерцогом Леопольдом и добились обещания не нарушать условия вестфальского договора в особенности касательно соблюдения нейтралитета между Францией и Испанией а также что две лиги будут соединены в одну со включением Франции. С тех пор испанские Нидерланды находились в изолированном положении, потому что Австрия уже не могла посылать им подкреплений. Таким образом Мазарини поставил мадридское правительство в безусловную необходимость немедленно начать мирные переговоры.

Однако эта дипломатическая победа была такой запоздалой, что не могла избавить Мазарини от необходимости исполнять обещания, которые он дал англичанам. Договор с Кромвелем был возобновлен на два года; Тюренн наконец приступил к осаде Дюнкирхена. Испанская армия попыталась принудить его к прекращению осады, но маршал двинулся к ней на встречу и нанес ей решительное поражение не смотря на все старания принца Конде. Молодой король Людовик XIV совершил въезд в эту крепость, а потом уступил ее англичанам. После этого Тюренн завладел Бергом, Диксмудом, Гравелином, Оденардом, Ипром, всей приморской Фландрией и частью Брабанта и стал угрожать нападением на испанцев, укрывшихся в Брюсселе. Мазарини таким образом имел полное основание не сомневаться в скором заключении мира. К тому же Оливер Кромвель умер, протекторат его сына Ричарда, по–видимому не мог быть продолжителен, и Англия была на некоторое время лишена возможности создавать препятствия для политических целей французского первого министра.

Однако испанское правительство еще обнаруживало нерасположение к уступкам. Чтоб прекратить его упорство, Мазарини счел нужным прибегнуть к новой дипломатической хитрости. В октябре он уехал вместе с молодым королем и со всем королевским двором в Лион, где, – как тогда рассказывали, – Людовик XIV намеревался скрепить свой союз с Пьемонтом, женившись на своей двоюродной сестре, Марии Савойской. Эта принцесса также приехала в Лион. Приехал в этот город и агент испанского правительства, который предложил Людовику XIV не только заключение мира, но также вступление в брак с Марией Терезией (ноябрь 1658). У инфанты уже был брат, Карл II, и она больше не была наследницей испанского престола. Этим и кончилась комедия. Анна Австрийская и Мазарини немедленно приняли это предложение. Предварительные мирные условия были подписаны в Париже. Было решено, что кардинал отправится на испанскую границу, чтоб вместе с доном Луисом де Гаро разрешить некоторые вопросы, еще остававшиеся спорными, в вскоре после того туда приедут два королевских семейства для совершения бракосочетания.

Итак, если не считать любви короля к Марии Манчини, племяннице кардинала, то совершение бракосочетания с испанской принцессой было замедлено только исполнением формальностей. Однако эти формальности забрали много времен. Переговоры между Мазарини и Луисом де Гаро в августе на Фазаньем острове на берегах Бидассоа затянулись на три месяца.

Ни кардинал, ни представитель Испании не спешили, ибо никто не хотел прибыть первым и тем самым унизить себя ожиданием. В конце концов оба – и итальянец и испанец, – топчась буквально на каждом метре, совершили чудо этикета и прибыли на берег Бидассоа а один и тот же день и в один и тот же час. Некоторое время они пребывали в нерешительности. Кто первым спустит лодку в воду, чтобы отплыть на маленький Фазаний остров, где должна была состояться встреча? Наконец оба нашли выход, который удовлетворил их гордость. И кардинал и дон Луис де Гаро одновременно объявили себя больными. Уловка оказалась неудачной, так как причины были слишком уж сходны, но тем не менее, чтобы выгладить благопристойно, пришлось ждать, пока "больные" поправятся, но никто не желал выздоравливать первым. Вся Европа сгорала от нетерпения. Будет ли заключен мир? Состоится ли свадьба? Карл II желал, чтоб не были оставлены без внимания его личные интересы: Мазарини устранил его от всякого вмешательства в переговоры, потому что еще считал нужным поддерживать добрые отношения с Англией.

Наконец 7 ноября 1659 года были подписаны и мирный договор между Францией и Испанией и договор касательно бракосочетания Людовика XIV c Марией Терезией. Пиринейский мир окончательно предоставил во владение Франции большую часть ее последних завоеваний. Она отказалась только от Каталонии и от некоторых крепостей в Нидерландах и во Франш‑Конте. По желанию испанского правительства Конде не только был помилован, но и получил в управление Бургундию.

Брачный договор короля с Марией‑Терезией был заключен на двух условиях, – что приданное инфанты (в 500,000 золотых экю) будет уплачено в три срока не позже как через полтора года и что будущая французская королева откажется от прав на отцовское наследство. Однако, было оговорено, что такой отказ будет обязателен только в случае аккуратной уплаты вышеупомянутой суммы. Эта оговорка могла иметь очень важные последствия. Мазарини надеялся, что доведенная до истощения, Испания не будет в состоянии исполнить в назначенный срок денежное обязательство.

Таким образом была по мере возможности достигнута цель Генриха IV и Ришелье обессилить Австрийскую династию. Благодаря тесному союзу между правительствами венским и мадридским, Австрия была очень опасна для Европы и в особенности для Франции; вестфальский мирный договор в первый раз разорвал этот союз; а после заключения брачного договора Франция стала с помощью Рейнского союза мешать усилению могущества Австрии и могла не только устранить созданные Испанией препятствия к расширению французской территории, но даже могла надеяться, что в недалеком будущем присоединит эту страну к французским владением или поставит ее в зависимость от Франции.

Пиренейский мирный договор возбудил во Франции необыкновенную радость и заставил французскую нацию позабыть не только пережитые ею бедствия, но даже самые законные ее права. С тех пор уже не было и речи об ограничении власти короля или его министров. Людовик XIV, посетивший южные провинции зимой с 1659‑ого на 1660‑ый год, был повсюду принят почти как молодой бог. Конде приехал к нему в Экс, чтобы преклонить перед ним колена. Дочь герцога Орлеанского, мадемуазель де Монпансье уже давно просила у короля помилования и получила его. Сам Гастон Орлеанский, получивший прощение за прошлое, умирал всеми позабытый в своем блуаском замке. После того, как было совершено бракосочетание с испанской инфантой (9 июня 1660), возвращение Людовика XIV в Париж было постоянным триумфальным шествием. Он приехал в столицу 26 августа, в годовщину сооружения первых баррикад приверженцами Фронды; окружавшая его народная толпа, по‑видимому, обожала его и совершенно позабыла, что когда‑то восстала против него, а парламент, когда‑то назначавший награду за голову Мазарини, отправил к нему депутацию с поручением изъявить ему глубочайшее уважение по случаю заключения мира.

В феврале 1659 года между Англией и Францией был заключен договор, которым эти две могущественные западные державы условились общими силами прекратить войну между скандинавскими государствами (Швеции против ее соседей). После долгих переговоров в 1660–61 годах был наконец восстановлен мир в северной Европе. Швеция (союзница Франции) осталась там по прежнему самым сильным государством и по‑видимому еще не утратила могущества, которым была обязана Густафу‑Адольфу и Ришелье. Это было новым важным успехом Мазарини.

В то же время совершилась реставрация Стюартов в Англии. Мазарини желал ее не только из уважения к монархическому принципу, но также из убеждения, что восстановленная по ту сторону моря, монархия будет легче подчиняться французскому влиянию, чем республика. Он доставил деньги Карлу II незадолго до его возвращения в Англию, но не хотел открыто брать его сторону из политической предосторожности. Поэтому Карл II вступил на престол (в июне 1660), он старался отомстить Мазарини за его союз с Кромвелем. Отношения между министерствами французским и английским были в течение нескольких недель недружелюбными. Но отправившаяся в Англию в декабре 1660 года, французская принцесса Генриетта с успехом постаралась восстановить дружественные отношения между двумя королями. Она даже задумала женить Карла II на одной из племянниц Мазарини, но этот замысел остался без последствий. Однако кардинал успел перед своей смертью принять важное участие в переговорах о двух бракосочетаниях, впоследствии оказавшихся очень полезными для французского правительства, – о бракосочетании Карла II с португальской инфантой Екатериной и о бракосочетании его сестры, Английской принцессы Генриетты с братом Людовика XIV, Филиппом герцогом Орлеанским. Его же заботам следует приписать бракосочетание одной из дочерей Гастона Орлеанского с великим герцогом Тосканским.

Все это доказывает, что Мазарини успел не только повсюду прекратить войны, но также увеличить выгоды, доставленные Франции мирными договорами Вестфальским и Пиренейским. Он умер 9 марта 1661 года, оставив после себя громадное состояние, которое было нажито большей частью плохими средствами, но Людовик XIV дозволил ему в награду за его важные заслуги оставить в наследство его племянникам и племянницам. Мазарини сначала мало заботился об образовании Людовика XIV, но со времени прекращения Фронды передал ему такие политические познания, солидность которых не может вызывать возражений. Мазарини оставил ему Францию сильной и уважаемой иностранными государствами, хотя и не пользовавшейся внутренним благосостоянием. Он оставил этому королю традиции той по истине национальной дипломатии, которая сделала Францию чем‑то в роде третейского судьи во всех международных распрях; стало быть он вполне заслужил признательность Людовика XIV. С другой стороны он своими административными мерами служил очень плохим примером для подражания. Пятилетняя междоусобная война, вызванная его ошибками и едва не погубившая и Францию и его самого, не заставила его изменить эту систему управления. После его смерти было на целое столетие упрочено существование того самовластного, безответственного правительства, злоупотребления которого впоследствии вызвали революцию. Если он не создал это правительство, то по меньшей мере освободил его от всякого контроля. Перед своей смертью он, как рассказывали, предостерегал Людовика XIV не полагаться на Фуке и рекомендовал ему Кольбера. Когда Мазарини уже лежал на смертном одре, молодой король спросил его, кого назначить первым министром. Остроумный итальянец посоветовал французскому королю править без первого министра. По его мысли, королевская казна получит от этого самый большой доход.

ВЕК ЛЮДОВИКА XIV (1661–1710)

ПРАВИТЕЛЬСТВО, АДМИНИСТРАЦИЯ, ОБЩЕСТВО

Мазарини умер и с началось личное управление Людовика XIV. Он долго дожидался этого и действительно стал с тех пор ясно осознавать свои королевские права и обязанности, потому стал с энергией стремиться к своей цели. Уже с первых дней после смерти кардинала молодой король дал понять, что отныне всем и всецело будет править он, что он будет сам своим первым министром и не желает, чтобы кто‑либо из государственных деятелей подписывал хотя бы самый незначительный ордонанс. Никто не ожидал тогда от двадцатидвухлетнего короля таких высокомерных заявлений. Рассказывали, что вдовствующая королева рассмеялась в лицо военному министру Ле Теллье, когда он сообщил ей о случившемся.

Итак, энергичное намерение Ришелье принудить всех французских подданных к исполнению их долга, дало свои долгожданные результаты. В то время уже не было ни предприимчивых гугенотов, ни значимых лиц судейского звания, ни таких мятежных принцев, с которыми нужно было бы бороться. Кроме того Людовик XIV замечал со всех сторон нечто в роде безмолвного согласия общественного мнения на усиление королевской власти. Фронда действительно была чем‑то в роде усиленной работы, посредством которой Франция подготовила чудесное царствование Людовика. К тому же король, по словам Сен‑Симона "был окружен выдающимися людьми всякого рода". Талантливые полководцы, министры Тюренн, Конде, Ле Теллье, Лионн, Кольбер составляли для него такую свиту, которая не имела ничего себе подобного в Европе.

Сен‑Симон также заметил, что начиная с царствования Людовика XIV уже не говорилось о пользе государства, об интересах государства, о чести государства, а говорилось только о пользе короля, об интересах короля, о чести короля. "Богу угодно, чтоб всяких, родившийся подданным, повиновался без всяких рассуждений… Нет другого более твердо установленного христианством правила, чем такая смиренная покорность подданных тем, которые поставлены во главе их". (Мемуары Людовика XIV). Впоследствии понятие о всемогуществе короля господствовало в сознании людей до такой степени, что заключения в тюрьму без суда и следствия на основании только lettre de cachet никогда никого не удивляли и не вызывали жалоб даже со стороны жертв такого личного произвола. Личные прихоти короля превратились в государственные интересы, и ни для чьих человеческих прав не было никакого обеспечения.

С таким монархическим режимом было несовместимо существование парламента, имевшего право вносить королевские повеления в свои протоколы и предъявлять против них протесты, и даже было несовместимо существование Генеральных Штатов. Произошло упразднение Генеральных Штатов и превращение парламентов в простые судебные органы. В 1665 году Людовик XIV заменил название парламентов "верховные палаты" названием "высшие палаты". Когда парижский парламент обнаружил в 1666 году намерение обсуждать эдикты, внесенные в его протоколы в присутствии короля, старший президент получил приказание немедленно созвать палаты и повторить им формальное запрещение короля. А в 1673 году король приказал вносить все королевские распоряжения в протоколы и немедленно приводить их в исполнение, и только после этого дозволял их обсуждать.

Король был единственным собственником всей территории и народного богатства: имения его подданных были в сущности имениями короля. По словам Вольтера, французский король мог тратить деньги своих подданных. Кроме всего этого король считал себя Божьим уполномоченным. "Тот, – говорил он, – кто дал человечеству королей, желал, чтобы их утверждали, как его наместников, предоставляя одному себе право обсуждать их поведение". Это была та самая теория, которую отстаивала католическая церковь и в особенности галликанская. Ведь сказал же апостол Павел: "Omnis potestas a Deo" (Всякая власть исходит от Бога). В качестве наместников Христа папы предъявляли свои права на верховную власть над королями, на что короли отвечали, что они также получили свою власть от Бога.

Людовик XIV не ограничился тем, что стал пользоваться наследством, оставшимся после Ришелье и Мазарини: он окончательно организовал систему монархического управления с помощью советов, государственных секретарей и интендантов, а из королевского дворе сделал нечто вроде настоящего органа королевской власти. "Я твердо решился, – говориться в "Мемуарах", – не допускать, чтобы кто‑либо исполнял обязанности короля, между тем как я сам буду только носить королевский титул". Это была руководящая цель личного управления Людовика XIV; он не хотел иметь при себе первого министра, а хотел сам быть своим первым министром. Хотя эти слова так ясны, что не нуждаются ни в каких объяснениях, однако не лишним будет более близкое знакомство с вызванной ими радикальной переменой в системе управления.

Со времени смерти Генриха IV монархия имела двух представителей, – короля и его министра, но в особенности с 1624 года министр присвоил себе права короля. Людовик XIV хотел, чтоб права короля и министра соединялись в одном лице, и стал смотреть на все дела управления "не равнодушными глазами (как он сам выражался), а глазами повелителя". Если правда, что Мазарини советовал ему управлять государством самостоятельно, то никогда еще никакой совет не исполнялся с большей точностью. Людовик XIV соединял в своем лице и титул и обязанности короля со времени смерти кардинала до собственной смерти, то есть в течение пятидесяти четырех лет.

Чтобы осуществить на практике свое намерение быть единственным главой государства, Людовик XIV разделил свое доверие между несколькими министрами, не возлагая его всецело ни на кого. Возникает вопрос, не вовлекся ли он в заблуждения и действительно ли он руководствовался теми правилами абсолютной власти, то есть никогда не иметь ни фаворита ни первого министра; чтобы на это ответить, необходимо подробно изучить его отношения с его главными сотрудниками. По мнению Сен‑Симона, искавшего удовлетворения для оскорбленного самолюбия, Людовик XIV всегда подчинялся влиянию своих министров, будучи убежден, что ничьему влиянию не подчиняется. Едва ли можно отвергать, что он иногда руководствовался в своей внешней политике советами Лувуа, но следует прибавить, что он всячески старался избавиться от такой зависимости. Конечно, нельзя утверждать, что он один совершил или один задумал все, что было сделано под его управлением, и было бы возмутительно несправедливо не признавать великих заслуг таких людей, как Кольбер или Лувуа, как Торси и Демаре; однако ни на каком другом монархе не лежала более полнота ответственности за все, что было сделано хорошего или дурного под его управлением, потому что никакая другая система управления не была более личной.

Обходиться без первого министра – было первым правилом Людовика XIV; не допускать в состав королевского совета ли лиц духовного звания ни людей знатного происхождения – было его вторым правилом, которого он придерживался не менее строго, чем первого. Влияние лиц духовного звания должно было ограничиваться религиозной сферой и они никогда не заседали в том Совете, где обсуждались политические вопросы. "Я держусь правила никогда не назначать членами моего Совета лиц духовного звания и в особенности кардиналов…"

Дворяне внушали опасение не столько своим характером, сколько своими громкими именами, своими родственными и дружескими связями; каждый из них мог сделаться представителем интересов той партии, которая еще незадолго перед тем пыталась возбудить междоусобную войну. Поэтому и для дворян были закрыты двери, которые вели в залу заседаний королевского Совета. Они отворились только один раз для дворянина, герцога Бовиллье. Непреодолимое желание короля устранять людей знатного происхождения от участия в делах управления обнаружилось прежде всего в его отношениях к членам его семейства. Принцы крови занимали разные должности, получали пенсии и даже иногда назначались военными начальниками, но никогда не вмешивались в политик Только два члена королевского семейства заседали в королевском Совете; но они должны были продолжать политику Людовика XIV. Великий дофин вступил в члены совета в 1691 году, а герцог Бургундский в 1701.

Людовик XIV всегда выбирал членов своих Советов из таких дворян, которые приобрели дворянское звание службой в магистратуре. Король надеялся найти в них таких министров, которые, не имея никакого значения по своему происхождению и общественному положению, будут стараться угождать ему, и которых он всегда мог низвести в то ничтожество, из которых сам их возвысил. Именно таким дворянам он поручал организацию своего финансового управления и своей армии, осмотр крепостей и портовых городов, переговоры с иностранными правительствами и украшение королевских дворцов. Умных, образованных и вообще державших себя с достоинством людей по словам Сен‑Симона он предпочитал людям недаровитым, потому что ему было легче господствовать над такими людьми и держать их в полной от себя зависимости.

Монархия Людовика XIV была достойна названия административной монархии. Действительно, если теория королевского полновластия никогда не находила более высокого и более полного выражения, чем в лице Людовика XIV, то с другой стороны и административный механизм никогда не был организован с большим искусством и никогда лучше не соответствовал намерениям того, кто приводил его в движение. Центральная власть находилась в руках короля, при котором состояли Советы, государственные секретари, генеральный контролер и канцлер; в провинциях находились королевские агенты и в особенности интенданты; между центральными и провинциальными органами управления существовала прочная связь. Главным органом этого механизма были Советы; туда поступали и там обсуждались и разрешались все вопросы, сколько‑нибудь касавшиеся государственных интересов; оттуда исходили все приказания, приводившие в движение все даже самые мелкие колеса механизма. Нововведения Людовика XIV заключались в том, что заведование каждой сферой управления он поручил специальному органу. С тех пор вся политическая и административная работа была разделена между государственным Советом, Советом депеш, Советом финансов и Тайным Советом; первые три совета были только совещательными собраниями под постоянным председательством короля, а четвертый сам разрешал дела под председательством королевского представителя, канцлера.

Словами Государственный Совет, или просто Совет называли собрание советников, обсуждавших политические дела; оно имело некоторое внешнее сходство с советом министров в государствах с парламентской формой правления. Там рассматривалось все, что касалось внутренних или внешних интересов королевства. Те, которые удостаивались чести заседать там рядом с королем, были "государственными министрами". В списке министров Людовика XIV встречаются только имена людей из буржуазии за исключением герцога Бовиллье. Число членов совета никогда не превышало четырех или пяти. Людовик XIV созывал свой Совет три раза в неделю, а в случаях крайней необходимости чаще.

Совет депеш и Совет финансов имели некоторое сходство с министерством внутренних дел и с министерством финансов. Эти советы занимались не политикой, а так называемой администрацией. В состав Совета депеш входил сам король, наследники престола, члены высшего Совета и государственные секретари; там рассматривались все вопросы, касавшиеся внутреннего управления. Король выслушивал доклады интендантов и подписывал резолюции. Кроме того, этот совет окончательно разрешал, поступившие на его рассмотрение тяжбенные дела, чем очень были недовольны члены судебных пала. Совет только высказывал свое мнение, а король все решал своей верховной властью. Все финансовые дела, – определение размера тальи, распределение этого налога по округам, выдача арендных контрактов, надзор за доходами с королевских поместий и прочее – входили в сферу ведомства Совета финансов. По приказанию Людовика XIV там заседал наследный принц, герцог Бургунский и герцог Беррийский, а настоящими членами этого Совета были начальник Совета финансов и три советника из Тайного Совета, из которых один носил титул генерального контролера финансов и руководил всеми делами. Начальник Совета финансов назначался только для пышной обстановки. Людовик XIV, председательствовавший в этом Совете два раза в неделю, говорил: "Там я постоянно старался разобрать страшную путаницу, в которую были приведены мои дела". Самые важные меры, заранее одобренные королем и контролером, представлялись на рассмотрение Совета только для соблюдения внешних формальностей.

Тайный Совет, состоявший из государственных советников и докладчиков прошений, разрешал все споры между должностными лицами, а также наблюдал за точным исполнением и правильным пониманием гражданских законов и тяжущиеся имели право обратиться к нему со своими жалобами. Роль этого суда, получившего не совсем верное название "тайного", сделалась более определенной с царствование Людовика XIV, когда заведование финансами, администрацией и политикой было возложено на другие Советы. Он состоял из государственных советников и докладчиков прошений. Король очень редко председательствовал в этом совете и его заменял канцлер.

Наконец, Людовиком XIV были организованы различные комиссии, не находившиеся в зависимости от вышеупомянутых четырех Советов, а именно: Совет по делам совести, Совет по делам реформатистской религии, существовавший лишь временно, Совет торговый и прочие. Самым важным из них был Совет по делам совести. Ему были поручены назначения на церковные должности, а в состав его входили сам король, его духовник и два или три прелата.

Некоторые из членов Совета занимали выдающиеся положение благодаря своим специальным титулам; так например французский канцлер занимал самую высокую из всех должностей, до каких могли дослужиться члены магистратуры: он был хранителем государственной печати, президентом всех судебных палат и несменяемым в качестве высшего сановника судебного ведомства. Бывший канцлером при Людовике XIV, Пьер Сегье был известен упорством в своей борьбе с Фуке. Один из его преемников Мишель Ле Теллье окончил свою карьеру общественного деятеля тем, что скрепил своей подписью постановление об отмене Нантского эдикта.

После ареста Фуке должность суперинтенданта финансов осталась незамещенной. Кольбер, пользовавшийся в то время доверием короля, посоветовал ему учредить вместо должности суперинтенданта должность начальника королевского Совета финансов; это доставило Кольберу возможность руководить всей администрацией, занимая только должность интенданта финансов. В 1665 году он был назначен генеральным контролером; этот титул был до того времени равнозначен титулу начальника отделения, а когда его стал носить Кольбер, он стал равнозначен титулу главного министра. Под этой должностью всегда понимали главного сотрудника короля. Помощниками генерального контролера были интенданты финансов.

Четыре государственных секретаря стояли во главе обширных сфер центральной администрации. Распределение занятий между ними подвергалось частым переменам даже в царствование Людовика XIV не смотря на то, что в то время были учреждены департаменты иностранных дел, военный, королевского двора и флота. Сверх того, каждый из государственный секретарей заведовал управлением нескольких провинций. Поэтому все они имели право заседать в Совете депеш, не говоря уже о тех, которые в качестве министров, заседали в Высшем Совете.

Людовик XIV твердо держался правила не дозволять передачи по наследству должностей военных и гражданских; однако он делал из этого общего правила исключения для должностей министров и государственных секретарей. Он любил окружать себя молодыми людьми и знакомить их с делами управления, так что они начинали свою служебную деятельность его учениками прежде чем сделаться его сотрудниками.

"Роль короля величественна, благородна, прелестна, когда чувствуешь себя способным хорошо исполнять все, за что берешься". Произнеся эти слова, как понимал Людовик XIV ежедневное исполнение такой роли на практике? Какими он отличался качествами при исполнении своих королевских обязанностей? У "великого короля" не было ни высокой гениальности Ришелье, ни необыкновенной даровитости Наполеона. Сен‑Симон говорит, что он "родился с умом не более, чем посредственным", но прибавляет "с умом, способным развиваться и изощряться". Эта посредственность сводилась к тому, что король был одарен преимущественно здравым смыслом. Он говорил своему сыну, что "обязанности королей заключаются главным образом в том, чтоб подчиняться требованиям здравого смысла", то есть здраво смотреть не вещи и на людей и для этого изучать их. Его научили только читать и писать. К счастью для него он был одарен от природы замечательной способностью понимать смысл вещи и твердой решимостью поддерживать свое королевское достоинство. Он отличался чудовищной гордостью и эгоизмом. Но как не похвалить его постоянное прилежное занятие делами, его любовь к труду, которую не могли ослабить никакие развлечения? Он говорил: "Царствуют посредством труда и для труда, а желать одного без другого было бы неблагоразумностью и неуважением относительно Господа, несправедливостью и тиранией относительно людей…." Он каждый день присутствовал на заседаниях своего Совета; давал аудиенции всякому, кто желал говорить с ним, он всех выслушивал с терпением, с любезностью и с желанием научиться чему‑нибудь полезному. Он никогда не нарушал программы, которую установил для своих занятий. Если он был болен, он созывал Совет в свою спальню. Его министры сменялись новыми или умирали, а сам он, нисколько не изменяясь, исполнял свои обязанности, присутствовал на придворных церемониях и празднествах с правильностью движения солнца, которое выбрал своей эмблемой.

И как человек и как монарх, Людовик XIV делал много ошибок, причиной которых были его исключительная забота о поддержании своего авторитета, его любовь к славе и его тщеславие, доводившее его гордость до крайности. Но принимая в соображение здравомыслие, с которыми он понимал свои королевские обязанности, и добросовестность, с которой он исполнял их, нельзя не признать основательности оценки его исторической роли Сен‑Симоном и Вольтером. Первый из них говорил в своих "Мемуарах", что никто не был одарен такой же, как Людовик XIV, способностью царствовать; второй говорил в своем "Siècle de Louis XIV", что в этом короле ничто не затмевало монарха.

Провинции при Людовике XIV находились в постоянной связи с центральной правительственной властью по делам военным, административным и финансовым: что же король изменил и заново организовал в губерниях, интендантствах и в парламентах?

Губернаторы провинций были военными начальниками, обязанностью которых было обеспечение внутреннего спокойствия в подвластной им территории; эти обязанности всегда возлагались на людей военного звания. Но Людовик XIV принимал относительно этих губернаторов меры предосторожности, вызванные воспоминаниями о Фронде и старанием охранять свою верховную власть. "Я решился впредь назначать на вакантные губернаторские должности только на трехлетний срок, оставляя за собой право продлить его, если найду это нужным". Только некоторые из знатных семейств удерживали в своих руках управление провинциями, сделавшимися для них чем‑то вроде наследственных владений. Кроме того Людовик XIV отнял у губернаторов заведование доходами, назначенными на содержание крепостей; он мало помалу стал ставить в крепостях новые гарнизоны, чтобы разорвать узы, которые могли привязать войска к местным губернаторам из привычки к повиновению. После этого губернаторам не оставалось, – по словам госпожи де Севинье, – ничего другого, как только разыгрывать в их провинциях комическую роль королей. Но им очень хорошо платили за исполнение таких ролей. Губернаторы почти никогда не жили в своих провинциях, лишь изредка наведывались туда. Со времени вступления Людовика XIV на престол, они жили в Версале, не занимаясь провинциальными делами, которые были им вовсе незнакомы и совсем не интересовали их. Они отдавали эти дела в заведование интендантам.

Округи и интендантства – эти два названия, сделавшиеся синонимами с XVII столетия, обозначали административные и финансовые округи, – округи, потому что они сначала управлялись финансовым комитетом, интендантства, потому что ими впоследствии заведовали интенданты. Сторонники Фронды желали упразднить должности интендантов юстиции, полиции и финансов, но когда королевская власть одержала верх, она не сочла нужным их упразднять. Интендантства носили название главных городов своих округов.

Округи 1700 года в числе 31 разделялись на 18 округов избирательных провинций, 6 областей с провинциальными Штатами и 7 собственно так называемых интендантств на окраинах королевства. Избирательные провинции были подчинены финансовому трибуналу, члены которого всегда назывались выборными также, как в XIV столетии, когда они назначались генеральными Штатами; но они уже издавна назначались королем.

По мере того, как усиливалась королевская власть, подвергались постоянным ограничениям права старинных провинциальных Штатов: в Оверни Штаты были собраны в последний раз в 1651 году, в Нормандии в 1666 году, в Креси в 1673 году; во Франш‑Конте их существование прекратилось в 1679 году после присоединения этой провинции к Франции; такая же участь постигла их в Руссильоне и в Эльзасе. Со времени вступления Людовика XIV на престол провинциальные Штаты собирались только в некоторых отдаленных провинциях, – в Бретани, во Фландрии, в Камбрези и в Артуа, в Бургундии, в Провансе, в Лангедоке, и в некоторых небольших округах среди Пиренейских гор. "Постоянные игры и балы, три раза в неделю комедии и щегольство – вот чем занимались Штаты", по словам госпожи де Севинье. Самой важной прерогативой провинциальных Штатов было распределение между общинами различных налогов и надзор за их взысканием. Большая часть налогов поступала в королевскую казну. Размер пожертвований определялся интендантом, который был настоящим председателем Штатов, между тем как губернатор председательствовал там только для внешней обстановки. Их требования были в сущности приказаниями, потому что при Людовике XIV были запрещены всякие пререкания. В случае надобности интенданты могли прибегать к подкупу голосов или к тайным повелениям об аресте. Главная выгода Штатов заключалась в том, что через посредство назначаемых ими делегатов они сами наблюдали за распределением и за взысканием налогов.

Всемогущество короля не щадило и муниципальных вольностей также, как и провинциальных. Ни на какую из руководящих должностей не мог быть назначен человек, неугодный королю. Выборные должности являлись таковыми чисто номинально. С 1692 года муниципальные должности превратились в должности по назначению от правительства, то есть король стал в каждом городе продавать мэру и его асессорам на всю жизнь право заведовать делами городского управления. В сущности продажа должностей была одним из тех способов добывать деньги, к каким часто прибегало французское правительство в конце царствования Людовика XIV.

Интендант посылался в свой округ "для исполнения приказаний Его Величества"; эта неясная формула дает понятие о его административной роли. Одной из его главных обязанностей была раскладка тальи, но в избирательных провинциях он разрешал все подробности, касавшиеся администрации. Они распределяли налог между приходами, ежегодно объезжали свои интендантства и присылали сведения о положении округов, наблюдали за финансовыми агентами и в особенности за субделегатами, заменявшими их в каждом главном городе их округа, контролировали деятельность судебных мест, разрешали множество уголовных и тяжебных дел, сообщали Тайному Совету обо всем, что касалось исполнения королевских приказаний, имели право вмешиваться в то, что касалось полиции, торговли, промышленности, земледелия, и участвовали в преследованиях реформаторов. Вокруг себя они не находили никого, кто мог бы внушать им страх: они заставляли молчать и губернаторов, и епископов, и членов парламентов. Они подчинялись только приказаниям, полученным из Версаля. Это были могущественные агенты абсолютной монархии.

К десяти парламентам, существовавшим в 1643 году (в Париже, в Тулузе, в Гренобле, в Бордо, в Дижоне, в Руане, в Эксе, в Ренне, в По и в Меце), Людовик XIV прибавил два, – один для Фландрии и другой для Франш‑Конте. Кроме того, Людовик XIV учредил три "верховных совета" или парламента с менее широкой сферой ведомства, – для Руссильона, для Артуа, для Эльзаса, потом в Брейзах и в Кольмаре. В течение всего царствования Людовика XIV все судебные палаты находились под гнетом последствий Фронды: им было строго воспрещено всякое вмешательство в администрацию и в политику. Парламенты решали только те дела, которые оставлял интендант на их рассмотрение. Им были воспрещены всякие протесты против арестов. Кроме того, интенданты вмешивались в разрешение текущих дел парламентов.

Короче говоря, в провинциях все зависело от интенданта, который находился в полной зависимости только от государственных секретарей и от генеральных контролеров подобно тому, как сами они находились в зависимости от короля.

В общественной иерархии, зародившейся еще во времена феодализма, духовенство было высшим из трех сословий французского королевства, оно уступало только принцам крови. Но хотя духовенство и пользовалось правом первенства, щедрыми наградами и некоторыми финансовыми привилегиями, оно в сущности только служило образцом того безусловного повиновения, до которого довел все классы населения Людовик XIV. Запрещались непосредственные контакты между епископами и папой. Со времени заключения Конкордата 1516 года, французское духовенство действительно, состояло из таких должностных лиц, которые были безусловно преданы королю; но такой режим никогда не был более выгоден для деспотизма, чем в то время, когда Людовик XIV пользовался правом раздавать бенефиции. От короля вполне зависели все назначения на церковные должности. И аббатства коменду (только для пользования доходами) король чаще всего раздавал в качестве пенсий лицам, не входившим в состав духовенства, то касательно церковных должностей Людовик XIV руководствовался теме же соображениями, как при выборе своих политических сотрудников. Некоторые из выдающихся членов французского духовенства стали, наконец, заботиться о преобразовании нравов духовенства, и эти старания увенчались успехом. Конечно, еще были такие церковные сановники, которые в сущности были светскими людьми и не отличались безукоризненной нравственностью, но в целом нравы духовенства стали с тех пор отличаться гораздо более строгим соблюдением приличий.

К прежним шести духовным пэрам Людовик XIV прибавил епископа Парижского, который стал теперь герцогам Сен‑Клу. Духовные лица, совершавшие богослужение при дворе, занимали очень высокое место в церковной иерархии. Также очень важной личностью был королевский духовник, потому как король поверял ему тайны своей совести.

Члены французского духовенства всегда пользовались тем преимуществом над дворянами из мирян, что составляли одно сословие и одно семейство. Они по прежнему заседали через каждые пять лет на больших собраниях для разрешения десятичного налога и "добровольного дара" и на малых собраниях для проверки финансовых отчетов. Дворянство не могло пользоваться даже такими внешними формами общественной деятельности, которые могли бы служить для него утешением в окончательной утрате всякого политического влияния.

Ни в одной из стран Европы абсолютизм не нанес такого политического ущерба дворянству как во Франции. В результате этой политики французское дворянство в значительной мере было отторгнуто от управления государством. И это тем более странно, что центральное управление времени Людовика XIV приобретает ярко выраженный дворянский отпечаток. Король уезжает из беспокойного Парижа и переселяется в его предместье, Версаль. За королем и окружающим его дворянством тянется центральное правительство, в представлении которого высшее государственное установление – это двор. Казалось бы, что такая обстановка благоприятна для самого широкого проникновения дворянства в область государственного управления. Поэтому нелегко объяснить политический упадок дворянства в эту эпоху. О такого рода разгроме класса нам говорят многие современники, и всего резче и озлобленней герцог де Сен‑Симон. По его представлению разгром дворянства является результатом злокозненных замыслов правительства. (Он недоволен главным образом правительством Мазарини и Людовика XIV, но возвеличивает Людовика XIII, при котором возвысился его отец). Задачей этих людей действительно было разорвать связь дворянства с правительством. В эпоху фронды дворян разорили постоянные войны, в последствии – дорогая придворная жизнь.

Уже в конце 60–х Людовик XIV в своих "Mémories pour le Dquphine" наставляет наследника, советуя не делать ближайшими помощниками людей хорошей породы. Лучше возвышать из ничего лиц без родословной и без влияния. Они все время будут чувствовать себя "созданиями короля". Король действительно был одержим идеей "ровнять головы подданным". Его мемуары пронизаны идеей какой‑то особой монаршей гениальности и исключительности, а все подданные, по мнению самого короля, должны меркнуть в сиянии его солнца. Что, собственно, и наблюдается в эту эпоху.

Правительство сосредотачивает вокруг себя не только верхи дворянства, но и его середину и низы. Наводняя Версаль и Париж, дворяне теряют связь с почвой. Появляется много бесполезных трутней – дворян, уехавших из своей провинции, но не поступивших на государственную службу. Дворяне утрачивают даже врожденный вкус к ремеслу полководца и к войне вследствие того, что устанавливается новый порядок прохождения должностей. Король требует, чтобы дворяне жили при его дворе, и не только аристократия, но и средние семьи. Он неохотно смотрит, когда уклоняются от этой чести. Не являться ко двору означало навлечь на себя опалу. Король не любил также, чтобы жили только в Париже, не являясь при этом в Версаль. Жалобы недовольных придворных того времени сводились не только к тому, что их заставляли сосредотачиваться и обезличиваться вокруг двора. Они указывали, что при дворе не различают породы, происхождения, соединяют высшее дворянство с дворянством среднего и мелкого калибра. При дворе господствует мешанина, неуважение к рангам. Небогатые и неродовитые мнят себя там равными лучшим родам. И не только у фрондирующего Сен‑Симона, но и со стороны вполне лояльного дворянства мы встречаемся с такого рода жалобами. (Например Бюсси Рабютен пишет своей родственнице г-же де Севинье, что она напрасно называет его так часто в своих письмах графом. Г-жа де Севинье замечает по этому поводу, что напрасно Бюсси Рабютен обижается на такой титул. Он не заключает в себе ничего постыдного. Вот если бы дело шло о титуле маркиза, то действительно можно было бы высказать неудовольствие, до такой степени он захватан разными проходимцами, которые присваивают его себе, не имея на это ни малейшего права. Тут можно было бы обижаться. А титул графа еще не успели обесценить до такой степени).

К смешению слоев военного и штатского дворянств присоединяется еще и проникновение в эту среду элементов другого рода: дворянства пэра и даже совсем не дворянства. Странным образом, но во Франции, где всегда больше всего ценили наряду с хорошим происхождением военную службу, трудно стать дворянином именно на военной службе. Зато гораздо легче сделать карьеру неродовитому человеку путем гражданской и особенно придворной службы. Только в военной службе дворяне могли оказать услуги королю, не унижая при этом своего достоинства, но и там все совершенно изменилось. Люди, родившиеся для того, чтобы командовать другими, смешивались с теми, которые родились для того, чтоб им повиноваться. Знатное происхождение оказывалось бесполезным. Потомкам феодальных баронов не оставалось ничего другого, как рисковать своей жизнью на войне, вынося оскорбления от канцелярских служителей. Сен‑Симон выказал свою дальнозоркость, гневно восставая против такого режима, который превратил "людей всех сословий в простонародье"; он понимал, какая глубокая рана была нанесена старинным феодальным понятиям.

"Дворянство, приобретенное службой, осмеливается на все, захватывает в свои руки все и надо всем господствует", с негодованием писал Сен‑Симон. Вольтер наоборот радовался тому, что "горожане, прежде считавшие для себя за особую честь поступление в лакеи к вельможам, сделались равными с вельможами". Оба они были правы: систематическое унижение дворянства сопровождалось систематическим возвышением буржуазии". С политической точки зрения гражданская служба была в то время уже выше военной.

Все государственные должности были заняты членами королевских династий, происходивших из сословия разночинцев. Эти "порфирородные буржуа", как их с презрительной иронией называл Сен‑Симон, с колыбели предназначались для занятия должностей государственного секретаря по праву наследства; Людовик XIV раздавал им всякого рода милости, способные поставить их наравне с самыми знатными французскими семействами.

В продолжительное царствование Людовика XIV, а в особенности после смерти Кольбера министры часто брали деньги у услужливых заимодавцев, поэтому капиталисты приобрели такую силу, что правительство старалось не причинять им никаких неприятностей.

Не все дворяне относились с оскорбительным презрением к капиталистам и разночинцам. Нужда в деньках у знатных людей, разорившихся при дворе, а с другой стороны тщеславие должностных лиц и капиталистов довершили столь желательное для Людовика XIV уравнение всех классов населения: брачные союзы, выгодные для одних и лестные для других, изгладили последние следы общественного неравенства между незнатным министром или разбогатевшим аферистом и знатным, но разорившимся придворным.

После характеристики положения трех первых разрядов буржуазии, – судейского сословия, ученых и купечества в Etat de la France ( издание 1661 года ) сказано: "Живущие в деревнях крестьяне составляют четвертый разряд третьего сословия, который, хотя и многочисленнее других, доставляет нам лишь очень мало интереса для его изучения. Мы можем только сказать, что он уплачивает талью и обрабатывает землю для снабжения городских жителей съестными припасами". Действительно о деревенских жителях можно было сказать почти только то, что без них Франция осталась бы без хлеба и что на них лежала вся тяжесть налогов. Блеск военной славы, дипломатические успехи и блестящая обстановка версальского дворца часто заставляют позабыть, насколько был тяжел тот период для деревенских жителей, на которых лежало бремя государственных повинностей, становившееся все более невыносимым. В течение почти десяти лет благотворный гений Кольбера облегчал положение народной массы и придавал земледелию и промышленности более широкое развитие. Но с 1672 года начались почти непрерывные сорокалетние войны, а безрассудства, совершавшиеся в Версале и в Марли окончательно истощили последние денежные средства. До чего доходило истощение сил Франции с полвины царствования Людовика XIV, видно из того факта, что этот король решился в 1689 и в 1690 году прибегнуть к такой финансовой мере, которая, конечно была очень унизительна для его любви к роскоши и к внешней обстановке. Он приказал перенести на монетный двор для расплавки великолепную мебель из цельного серебра.

Достаточно вспомнить как было невыносимо бремя налогов, в какой упадок пришла торговля и как уменьшилось число населения во Франции, чтобы понять, какую сильную радость вызвало в народе известие о прекращении царствования "столь продолжительного и столь безжалостного". "Провинциальное население, доведенное до отчаяния своим разорением, трепетало от радости, по словам Сен‑Симона. Доведенный до нищеты и обремененный налогами народ выражал благодарение Господу за избавление от прежних бед, в котором более не сомневался.

Люди того времени позабыли в эту минуту личные королевские качества Людовика XIV, величие его правительства, славу, доставленную им Франции; они вспоминали только о его необузданном деспотизме, который осилил всякое сопротивление и погрузил Францию в бездну нищеты. Но чтоб выяснить результаты царствования Людовика XIV необходимо заглядывать далее этой эпохи, далее царствования двух преемников этого короля, и понять непосредственную связь между событиями того времени и событиями 1789 года. Настоящим последствием этого царствования была французская революция. В экономическом отношении Людовик XIV сделал ее неизбежной, в политическом отношении от сделал ее неизбежной.

ДИПЛОМАТИЯ И ВОЙНЫ

XVII столетие было великой эпохой для французской дипломатии. Еще никогда дипломаты французского короля не пользовались более сильным влиянием. Их деятельность была бесподобна, их роль была первостепенной. Им поручали вести переговоры о заключении союзов с иностранными государями и склонять их к составлению таких завещаний и к такому разделу их владений, каких желало французское правительство. Дипломатические агенты XVII столетия разделялись на два разряда: это были вельможи и простые посланники или резиденты. Людовик XIV любил возлагать трудные поручения на разночинцев; дворяне знатного происхождения служили большей частью внешней обстановкой и в посольствах и при дворе.

Дипломаты получали четкие инструкции от короля, но каждому из них предоставлялся большой простор относительно средств для достижения целей. Дипломат должен был брать на себя всякие роли, чтобы отстаивать интересы своего государя, жертвуя мелочными вопросами и воображаемыми требованиями чести. У Людовика XIV были превосходные дипломаты, воспитанные в школе таких наставников, как Ришелье и Мазарини. Самыми выдающимися из них были: Гюг де Лионн (1611–1671), Арнольд де Помпонн (1618–1699) и Кольбер де Круасси (1625–1696), брат великого Кольбера. Людовик XIV руководствовался традициями своих великих предшественников, – оказывать покровительство слабым и играть роль посредника между сильными. Во вред ему сыграло его высокомерие, которое породило пренебрежение ко всей Европе.

Наравне с дипломатами по своим личным достоинствам стояли во второй половине XVII столетия военачальники. Это была эпоха самых блестящих побед, какие одерживая старинная французская армия. Лувуа был тем, кто доставил Людовику XIV эту армию, но то, что он сделал в этом отношении уже было подготовлено его отцом Мишелем Ле Теллье.

В то время французская армия еще не была постоянной и правильно организованной. Тридцатилетняя война привела ее в расстройство; в армии отсутствовало единое командование, на всех ступенях военной иерархии не было никакой дисциплины. Лувуа же сделал армию "монархической", отдав ее в руки короля; он ввел в ней централизацию подобно тому, как Кольбер ввел централизацию во всех подвластных ему сферах управления, сделал ее по‑настоящему национальной, провел ряд реформ внутри самой армии.

Инженер Людовика XIV Вобан разрабатывал новые методы осады и обороны крепостей. Благодаря деятельности Лувуа и Вобана во французской армии были уничтожены остатки феодальных понятий и она сделалась послушным орудием в руках короля; была намечена организация всех отраслей военной администрации и был учрежден над нею серьезный контроль; были подготовлены перемены в вооружении войск и в тактике; Франция превратилась в укрепленный лагерь, который защищали 20 миллионов жителей и который был недоступен для неприятельских армий. Благодаря Лувуа и Вобану Людовик XIV имел самую многочисленную и самую хорошо подготовленную из всех европейских армий. Понятно, что он спешил употребить такую армию в дело.

Подобно тому, как он был обязан Лувуа своими сухопутными военными силами, морскими военными силами Людовик XIV был обязан Кольберу, который с 1669 года принял флот в свое заведование. У французского короля было только тридцать морских судов, стоявших неподвижно в порту. Нужно было построить целый флот и Кольбер построил его из французского дерева во французских портовых городах руками французских рабочих. На Средиземном море были преимущественно галеры; на океане – шхуны, корветы, фрегаты, линейные корабли. Все суда были оснащены артиллерией. Благодаря Кольберу и Сеньеле Франция господствовала на морях в течение четверти столетия.

Война за испанское наследство

Франция еще никогда не пользовалась в Европе столь безусловным господствующим влиянием. Оказывая покровительство слабым и одерживая победы над сильными, она была повсюду столь же любима, сколь и уважаема. Людовик XIV желал воспользоваться своими военными силами.

Мария‑Терезия, выходя замуж за Людовика XIV, отказалась от права наследовать своему отцу с тем условием, что будет уплачена назначенная ей в приданное сумма в размете 500 тысяч золотых экю. Сумма эта не была уплачена в назначенные сроки. Стало быт отказ Марии‑Терезии от отцовского наследства был недействителен благодаря вышеупомянутому условию, которое было включено в брачный договор Лионном. В январе‑июле 1662 года с мадридским правительством велись переговоры с целью склонить его к признанию наследственных прав королевы и недействительности ее отказа от них; но эти переговоры оказались безуспешными. Ссылаясь на требования "дореволюционного права", по которому родовые имения принадлежали детям, родившимся от первого брака, Людовик XIV старался обеспечить для себя право получить по наследству Нидерланды, ведь Мария‑Терезия была единственной дочерью Филиппа IV и его первой жены, французской принцессы Елизаветы. Повсюду скрепились союзные узы с Францией в ущерб австрийскому королевскому дому.

Еще в прошлом столетии Колиньи говорил, что кто не желает войны во Фландрии, тот не имеет права называть себя хорошим французом. Так думал и Людовик XIV. Пользуясь кончиной своего тестя Филиппа IV, он попытался завладеть Бельгией. "Дореволюционное право" служило юридическим предлогом для споров, а в сущности они были вызваны государственными соображениями.

В мае 1667 года французские армии выступили в поход без предварительного объявления войны. В Бельгии почти вовсе не было войск. Французская армия быстро захватила всю южную часть приморской Фландрии. Дипломатические успехи французов были не менее блестящи, чем военные. Главным соперником Людовика XIV в его притязаниях на испанское наследство был император Леопольд, но вскоре его удалось склонить к признанию наследственных прав французского короля. 20 января 1668 года был подписан в большой тайне договор о разделе владений Карла II после его смерти. Император должен был получить на свою долю наследства Испанию, Миланское герцогство, Сардинью и испанские колонии, а французский король Нидерланды вместе с Франш‑Конте, Наварру, Неаполь, Сицилию и Филиппинские острова.

Голландия присоединилась к Швеции и к Англии, чтобы остановить французов. Между правительствами этих трех стран состоялось в январе 1668 года соглашение, направленное против Франции. Они заключили Тройственный союз и предложили свое посредничество между Францией и Испанией; тайными статьями этого договора они условились принудить Людовика XIV к заключению мира в случае необходимости силою оружия и не дозволять ему расширить границы Франции далее пределов, установленных пиренейским договором.

Мирные условия уже обсуждались в Сен‑Жермене между уполномоченными Франции и Испании. Людовик XIV понял необходимость не продолжать своего победоносного наступательного движения. 2 мая 1668 года был заключен ахенский мирный договор. Франция уступала Франш‑Конте, но сохранила все завоевания, сделанные во Фландрии. Таким образом приобретенные французами территории вдавались клином внутрь неприятельских владения и ставили необходимость рано или поздно завладеть соседней территорией. Все понимали, что ахенский мирный договор требовал новых завоеваний.

Война с Голландией

Лувуа доказывал королю, что завоевание Голландии было бы самым верным способом приобрести испанские Нидерланды. Война с Голландией была вызвана государственными интересами и в особенности желанием отстоять интересы католицизма и отомстить голландцам за их негативное отношение к монархии. Три великих министра Людовика XIV старались превзойти один другого в старании угодить королю, – Лионн, доставляя ему союзников, Кольбер, выискивая необходимые денежные средства, Лувуа, организуя армию.

Прежде всего нужно было поставить Голландию в изолированное положение, вооружив против нее членов Тройственного союза. В Лондон была отправлена герцогиня Генгиетта Орлеанская; она подписала окончательный мирный договор с Карлом (Франция обязалась выплачивать английскому королю немалые денежные субсидии). Германия также перешла на сторону Франции. Заранее обговорив условия с выгодой для себя к Франции также примкнули курфюрсты Бранденбургский и Баварский, обязуясь помочь войсками. Переговоры со Швецией были начаты Арнольдом де Помпонном, а окончательный союзный договор был подписал в апреле 1672 года. Итак, Людовик XIV окружил маленькую республику Соединенных Провинций чем‑то вроде дипломатической ограды. Благодаря Лувуа Франция в первый раз имела сто двадцатитысячную армию сто ста пушками, собравшуюся в полном порядку в назначенном месте и снабженную провиантом в достаточном количестве. В этой, компании, естественно, принимал участие сам король.

Военные успехи французской армии была очевидны. Французы захватили ряд крепостей и подошли к Амстердаму, где городской совет обсуждал вопрос, не следует ли немедленно сдаться чтобы смягчить требования победителя. Маленькая республика, по видимому, находилась на краю гибели. Голландцы обратились к французскому королю с предложением мира, но Людовик XIV, которому следовало согласиться на умеренные выгоды, захотел невозможного и предъявил в ответ такие условия, что голландцы ответили народным восстанием. Они возвели Вильгельма Оранского в звание штатгальтера. Он сделался душой всей Европы в ее сопротивлении Людовику XIV. Обороняясь позади последней плотины, он не терял надежды спасти свое отечество и залил всю Голандию водой. Людовик XIV поступил неблагоразумно, поставив свои гарнизоны в завоеванных городах. Они были вынуждены отступать перед океаном, и зимой 1672–1673 года французская армия удалилась из Голландии.

Война уже совершенно утратила свой прежний характер. В то время, как Людовик XIV увлекался широкими честолюбивыми замыслами, в Европе составлялись коалиции для оказания помощи голландцам. На сторону Вильгельма Оранского скоро перешли и император Леопольд, герцоги Брауншвейгский и Гессенский, король Датский и король Испанский, который впоследствии один поплатился за всех. Эта вторая коалиция, направленная против слишком могущественной Франции, называлась Великим Союзом. Англия громко требовала войны с Францией. Только Швеция оставалась в союзниках.

С тех пор военные действия велись частью в Бельгии, частью на берегах среднего Рейна. Кампания 1674 года началась вторжением французов во Франш‑Конте, оно было таким же успешным как и в 1668 году. Король осадил Безансон, а Вобан принудил эту крепость сдаться. Наступательным движением руководил не Конде, а герцог Невайль. Конде был на севере, где вел борьбу с Вильгельмом Оранским.

Походы в пфальцграфство и в Эльзас были лучшими походами, которыми руководил Тюренн. Ему было поручено охранять с небольшой армией области среднего Рейна и остановить наступательные движения немцев и герцога Лотарингского. Лувуа приказал Тюренну опустошить пфальцграфство для того, чтобы между Германией и Эльзасом был пустыня. Это была жестокая военная экзекуция, но вместе с тем вызванная жаждой мщения. Обычаи XVII столетия дозволяли эти жестокости. Поначалу эти строгие меры не принесли французам никакой пользы, однако затем решительными действиями Тюренн выгнал немцев из Эльзаса. После гибели Тюренна (27 июля 1675 года) французская армия пришла в расстройство, чем и поспешил воспользоваться неприятель. Положение поправил Конде, который искусно веденной компанией снова принудил немцев перейти на правый берег Рейна. После этого был одержан еще ряд побед, в частности герцог Орлеанский и маршал Люксембург одержали большую победу над Вильгельмом Оранским подле Касселя.

Продолжение войны было крайне разорительно для Франции. Правительство добывала средства разными способами, в том числе и увеличением налогов. Крайняя нищета населения вызвала восстания против налогов в Нормандии, Бретани и Гиене. Единственные союзники Франции были разбиты пруссами. Союз с Англией стоил Франции дороже, чем когда‑либо. Людовик XIV понял необходимость заключения мира. Переговоры открылись в Нимвегене и окончились заключением четырех договоров, подписанных Францией с Соединенными Провинциями, с Испанией и с императором в промежуток времени с августа 1678 по февраль 1679 года. К концу 1679 года мир был восстановлен во всей Европе.

Так кончилась продолжительная война с Голландией, доставившая Франции Франш‑Конте, а Людовику XIV такую славу, которую стали воспевать поэты и которая вызывала восторженные рукоплескания народа. Никогда еще Франция не была более великой и не казалась более сильной, но ее уже перестали любить. Покровительство, которое она оказывала небольшим государствам, превратилось для них в тяжелую зависимость. Коалиции, которые она прежде устраивала по своему произволу, обратились против нее. Людовик XIV хотел довести Голландию до совершенного бессилия, а ее положение стало улучшаться, потому что ей был отдан Маастрихт и были отменены таможенные пошлины, стеснявшие ее торговлю. Стало быть победа Людовика XIV не была полной, а Нимвегенский договор предвещал новые бури.

Аугсбургская лига

Царствование Людовика XIV, достигшее своего апогея, стало с тех пор клониться к упадку.

Непомерное могущество и высокомерие Людовика XIV после Нимвегенского договора, его притязания на подвластные провинции закаченных городов, в частности захват Страсбурга (1681), а также отмена Нантского эдикта, которая повлекла за собой преследования протестантов и истощение сил самого могущественного государства Европы, – все это оживило надежды врагов великого короля. Благодаря стараниям Вильгельма Оранского, император, Испания, Голландия, Швеция, округи баварские, швабские и франконские условились отстаивать соблюдение вестфальских договоров. Эта Аугсбургская Лига (17 июля 1686) была третьей коалицией против Людовика XIV и гораздо более грозной, чем коалиции 1668 и 1673 года.

Война Франции с Аугсбургской Лигой была последствием ее длительного соперничества с Австрийской династией за испанское наследство. Эта война началась в 1687 году на берегах Рейна с Германией. Французами был завоеван Пфальц, где их армия беспощадно жгла замки и разрушала дома. Жители Пфальцграфства, доведенные до отчаянного положения, стали распространять по всей Германии ненависть к французам и жажду мщения.

Война с Аугсбургской Лигой не была только борьбой за поддержание равновесия между европейскими государствами, в которых все роли перевернулись на выворот по вине Людовика XIV. Это была преимущественно война из‑за принципов и последняя религиозная война. В Англии вспыхнули революция в 1688 году; католический и абсолютный монарх Иаков II был свергнут, а на престол английским парламентом был возведен Вильгельм III, который включил своих подданных в состав коалиции против Людовика XIV. Тогда Аугсбургская Лига сделалась "великой лигой" (сентябрь 1689). С тех пор война была ничем иным, как дуэлью между двумя представителями двух противоположных принципов. Один из них, – человек ограниченного ума, злопамятный и упрямый, – скрывал под свойственным голландцам хладнокровием свое терпеливое и расчетливое честолюбие. Он был столько же мрачен и молчалив, сколько его соперник любил внешнюю роскошь и славу. Суровый кальвинист Вильгельм, стоявший в главе немногочисленного республиканского народа и сделавшийся в Англии конституционным королев, осмелился вступить в борьбу с грозным поборником католицизма, с неограниченным правителем Франции и коронованным идолом Версальского дворца. Он много раз едва не был окончательно побежден, не смотря на то, что за него была Европа, но после проигранных сражений никогда не падал духом и наконец довел Людовика XIV до необходимости согласиться на унизительные уступки. Объясняется это тем, что Вильгельм был представителем будущих идей о свободе религиозных исследований и о народном верховенстве во всем, что касается политики. А в такой борьбе будущего с прошлым всегда остается побежденным прошлое со своими устарелыми принципами.

Неудачей окончилась попытка Людовика XIV вернуть Якова II на английский престол. Вильгельм III разбил французскую армию, вторгнувшуюся в Ирландию под предводительством свергнутого короля. Военные действия против англичан велись также на море.

На суше французские генералы одерживали большие но бесплодные победы. Они не умели извлекать выгоды из своих побед и доводить неприятеля до необходимости просить мира. Лувуа собрал трехсоттысячную армию, но не составил для нее общего плана действий. Однако и него было два первоклассных полководцы – маршал Люксембург и Катина. Люксембург был отправлен в Нидерланды для борьбы с принцем Оранским; Катина отправился сражаться в Альпийских странах и своими искусными маневрами разрушил отважные замыслы герцога Савойского. В начале войны армии Людовика XIV были очень разбросаны, поэтому самые большие победы были одержаны в Нидерландах и Альпах. В Нидерландах маршал Люксембург одержал ряд блестящих побед над армией Вильгельма Оранского, а победы Катина над герцогом Савойским увенчались завоеванием Савойи и Ниццского графства (1696).

С 1693 года военные действия велись очень медленно. Людовик XIV был вынужден назначить вместо Лувуа Барбезье, а вместо Сеньелэ Поншартрена. Преемником искусного полководца Люксембурга он назначил неспособного Виллеруа. На море и в колониях успехи сменились неудачами; Людовик XIV уже не имел необходимых средств для содержания больших эскадр. Но французские корсары стали заменять исчезнувшие французские эскадры. Они гонялись по морю за неприятельскими кораблями, грабили их и возвращались со своей добычей во французские портовые города.

Сражаясь безо всяких союзников со своими многочисленными врагами, Людовик XIV очень скоро истощил все денежные средства Франции. В течение десяти лет война стоила ему около 700 миллионов ливров. Впрочем испанский король Карл II был близок к смерти, Людовику XIV было необходимо как можно скорее разрушить коалицию для того чтобы вся Европа не мешала ему получить его законную долю испанского наследства. Ъ

Прежде всего Людовик XIV помирился с папским правительством; затем (в 1696 году) заключил Пиньерольский договор с герцогом Савойским. Переход герцога Савойского на сторону Франции разрушил коалицию. В результате Франция заключила четыре договора, – с Англией, Голландией, с империей и с Испанией 20 сентября 1697 года и договор с императором 30 октября того же года. Людовик XIV согласился признать Вильгельма III английским королем и не оказывать никакой поддержки Стюартам. В результате возвращения многих территорий, из всех приобретений, сделанных Францией со времени заключения Нимвегенского мира, Людовик XIV сохранил только Страсбург в результате Рисвикских мирных договоров. И несмотря на свои блестящие победы, он вынужден был заключать мир не как победитель, а как побежденный. Он утратил Лотарингию, которую завоевал еще Ришелье, он признал короля, возведенного на престол революцией. Не смотря на то, что у него были такие великие министры, как Лувуа, Сеньолэ, Кольбер де Круасси; такие искусные полководцы как Люксембург, Катина, Вандом; такие моряки, как Турвилль, д'Эстре, Жан Барт, Людовик XIV был побежден полководцем, чаще которого никто не подвергался поражениям в течение XVII столетия, – Вильгельмом III. Политика, отстаивавшая единство католической религии и господствующее влияние Франции в Европе, подверглась в лице великого короля решительному поражению. Догмат дарованной Богом монархической власти был сильно поколеблен.

Европа, в течение целого столетия так часто соединявшая свои силы для борьбы с Габсбургской династией, стала обнаруживать постоянную готовность соединять эти силы для борьбы с Бурбонами. Итак, бракосочетание Людовика XIV с Марией‑Терезией был вредно для Франции. Оно ослепляло короля всегда близкой и всегда на время отлагавшейся надеждой присоединить к Франции бесчисленные владения испанских королей. Эта надежда скоро сбила политику Людовика XIV с правильного пути. Если в первые годы царствования он помышлял только о необходимости расширить границы Франции в северо‑восточном направлении; то со временем он потерял из виду эту важную цель и стал заботиться только о получении испанской королевской короны. Он хотел объединить всю Европу в католическую абсолютную монархию, которая была бы подчинена его верховной власти. То было большим несчастьем для Франции, что Людовик XIV следовал примеру Карла Пятого, а не кардинала Ришелье.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ ФРАНЦИИ ПРИ ЛЮДОВИКЕ XIV

Жан Батист Кольбер, сын разбогатевшего суконщика, доверенное лицо Мазарини, был назначен интендантом финансов в марте 1651. Он был одним из противников суперинтенданта финансов Фуке и постоянно внушал королю, что тот злоупотребляет своим положением. В падении Фуке главным образом, конечно, сыграли уязвленное самолюбие и гордость Людовика, были задеты его личные чувства, однако Кольбер, как особо ярый противник суперинтенданта, тоже приложил к этому делу немало усилий. Масла в огонь подлил поразительной роскоши прием, который Фуке оказал королю и его двору в своем дворце Во‑ле‑Виконт. Через несколько дней после этого он был арестован. Фуке, конечно, был человеком талантливым и большим взяточником. В качестве суперинтенданта он один делал распоряжения о взыскании государственных доходов и о выдачах денег на расходы и, не смотря на контроль со стороны казначеев, мог одним уплачивать все сполна, а других подвергать значительным убыткам. Этим способом и многими другими он накопил огромное состояние, которое тратил в свое удовольствие. Фуке был обвинен в государственном преступлении за то, что составил план междоусобной войны и разных денежных вымогательств и неосновательно утверждал, будто снабжал короля деньгами; кроме того он получал пенсии от откупщиков и покупал по дешевой цене векселя государственного казначейства, за которые потом умел взыскивать сполна. В результате он был приговорен к ссылке с конфискацией имущества, однако король заменил это наказание пожизненным тюремным заключением. Он умер в 1680 году, проведя в тюрьме 15 лет.

Кольбер же отличался не столько великим умом, сколько добросовестностью в исполнении своих обязанностей и искренней преданностью королю. Его добросовестность, соединенная со здравомыслием и с желанием общей пользы, имела такое сильное влияние на провинциальное управление, что Франция благоденствовала, пока король руководствовался его советами. Через 10 дней после падения Фуке он был назначен членом Совета финансов, учрежденного 15 сентября 1661. В том же году ему было поручено заведование делами морского министерства, в 1664 он купил должность суперинтенданта построек; он был назначен генеральным контролером финансов в декабре 1665 года, государственным секретарем при королевском дворе в феврале 1669 года, государственным секретарем морского ведомства в марте того же года. Еще в 1659 году он планировал свое управление: заменить путаницу порядком, учредить судебную палату, которая прекратила бы злоупотребление откупщиков, возвратить деньги покупателям бесполезных должностей, восстановить равенство в распределении тальи, уменьшить расходы на взыскание этой подати. С 1661 года порядок был восстановлен введением отчетности по примеру торговцев: тогда стали составляться списки всех доходов и расходов; ежемесячно представлялся королю краткий отчет с указанием всех сумм сравнительно с суммами 1661 года; в октябре составлялся проект бюджета на следующий год, а в феврале представлялся королю окончательный отчет за прошедший год.

Кольбер стремился к равному распределению налогов, пытался упорядочить распределение тальи. Однако в то же время понимал, что облегчения положения одних идет в ущерб другим. Он прекратил некоторые злоупотребления при взыскании пошлин на соль, упростил тариф таможенных пошлин.

Сравнивая отчеты, составлявшиеся в начале этого периода с теми, которые составлялись в конце, мы приходим к следующему результату: общая сумма налогов и постоянных королевских доходов доходила во время падения Фуке до 85 миллионов ливров, а без расходов по их взысканию 32 миллиона; в 1683 году общая цифра налогов превышала 119 миллионов, а чистый доход доходил до 97 миллионов, то есть был втрое больше той суммы, которая находилась в распоряжении короля до управления Кольбера. Этот результат был достигнут не столько введением новых налогов, сколько введением порядка при взыскании старых. Цифры расходов и доходов ясно доказывают, что в результатах финансового управления произошла очень выгодная перемена. Кольбер старался внушить королю склонность к бережливости. Но желание славы короля обходилось дорого и военная политика находилась в противоречии с финансовой; положение финансов было лучше до войны с Голландией, чем после нее. Но если судить в общем, то был установлен баланс расходов и доходов.

Кольбер высказал свою заботу о развитии земледелия, уменьшив размер тальи и цены на соль, запретив отбирать у крестьян рогатый скот для уплаты их долгов. Он приказал своим интендантам собирать точные сведения о том улучшается ли положение крестьян. Однако добрые намерения Кольбера были парализованы той экономической системой, которой он руководствовался. С 1659 до 1662 года он был свидетелем страшного неурожая, увеличившего цену хлеба втрое. После этого он запретил экспорт хлеба, когда урожай казался ему недостаточно хорошим, что очень стесняло крупных торговцев.

Намного более полезное влияние Кольбер оказал на развитие некоторых сфер промышленности; он в 1653 году изложил свои мнения по этому поводу в мемуаре, составленном для Мазарини: "Надо восстановить или создать все виды промышленности, даже те, которые удовлетворяют требованиям роскоши; надо ввести покровительственную систему в таможнях, организовать из ремесленников и торговцев корпорации, снова предоставить Франции исключительное право перевозить морем ее ремесленные произведения, развить колонии…" Чтобы улучшить продукты ремесленной деятельности он составил регламенты о фабрикации и принял строгие меры для их исполнения. Кольбер надеялся посредством своих регламентов восстановить во Франции и за границей хорошую репутацию французских фабрик, но он позабыл, что однообразие и неподвижность были препятствиями для прогресса и развития. Борьба между административной регламентацией и интересами промышленности продолжалась до смерти Кольбера, а стесненная в своем развитии фабричная деятельность давала в 1682 году менее удовлетворительные результаты, чем десятью годами ранее.

И в основании новых фабрит, также как в регламентации промышленности, Кольбер был продолжателем деятельности Генриха IV и политики XVI столетия; но он приложил столько рвения к исполнению того, что было только слегка начато, что его можно считать создателем французской промышленности. Были созданы королевские мануфактуры. Кольбер также интересовался всякими видами промышленности, к которым надеялся приучить французов, и щедро раздавал королевские милости предпринимателям и изобретателям.

Кольбер, также, как Генрих IV и Сюлли, хорошо понимал важное значение путей сообщения для торговли. Он старался уменьшить дорожные пошлины, употреблял в мирное время сотни тысяч франков на постройку дорог, преимущественно больших, выгодных для торговли.

Торговля была одной из тех административных сфер, на которые Кольбер обращал особое внимание. Герних IV и Ришелье уже пробовали организовать торговые компании, но достигли лишь очень незначительных результатов. Кольбер придал этому мероприятию более широкие размеры, организовавши две компании: компания Восточных Индий (1664), которая получила право владения всеми островами, на которых она заведет поселения между мысом Доброй Надежды и Магеллановым проливом, монополию всех торговых отношений с Восточных Индий с Францией. Остров Мадагаскар должен был служить главным центром для ее деятельности. Компания Западных Индий (1664) получила в свое владение Канаду, Акадию, Антильские острова, Кайенну, западные берега Африки и монополией торговли в этих странах. Из‑за соперничества Голландии и ряда других причин эти компании не достигли значительных успехов и к концу XVII века оказались на грани банкротства. Почти та же участь постигла и другие торговые компании, которых Кольбер организовал слишком много. Причины неудач следует искать столько же в характере французских торговцев, сколько в самой системе крупных монополий. И все же Кольбер оказал морской торговле бесспорные услуги; он преследовал на Средиземноморье берберов, занимавшихся грабежами, заново организовал консульства и потребовал, чтобы консулы постоянно жили в центрах своей служебной деятельности. Торговый флот увеличился во Франции вдвое в промежуток времени от 1670 до 1683 года.

Касательно таможенных пошлин французские короли давно преследовали следующие цели: внутри государства облегчить торговые отношения, уменьшая стеснявшие ох многочисленные налоги и дорожные пошлины, уменьшить экспорт иностранных товаров, увеличив при этом импорт французских. Кольбер старался охранять национальную промышленность посредством налогов на ввоз мануфактурных произведений и на вывоз сырого материала. Его торговая система получила в своей совокупности название "Кольбертизма". Она была продуктом если не существенных требований промышленности и торговли, то по меньшей мере духа того времени. Основные принципы этой системы и были ошибочны, но все равно достигнутый прогресс являл собой резкую противоположность с застоем земледелия.

Кольбер заботился о заведении колоний, которое считал необходимым для расширения торговли. Он выкупил Антильские острова, чтобы отдать их компании Западных Индий; французские охотники за буйволами начали основывать колонии на западных берегах Сан‑Доминго (1670), а корсары захватывали богатую добычу на берегах испанской Америки. Ввоз негров содействовал развитию земледелия, вместе с тем уменьшая число "белых рабочих".

Исполнение столь многочисленных обязанностей было тяжело для одного человека, к тому же Людовик XIV не любил могущественных министров; поэтому заведование изящными искусствами и постройками было поручено Лувуа; финансами заведовал Ле Пелетье (1689–1699); Сеньелэ заведовал морским министерством. Однако после выхода этих министров в отставку их всех заменил бывший президент бретанского парламента Поншартрен; он в течение десяти лет занимал пост главного министра (1689–1699). Его преемникам в должности генерального контролера были Шамильяр, а потом Демаре.

Они продолжали политику Кольбера. Однако к концу царствования Людовика XIV из‑за многочисленных войн вынуждены были повышать налоги и вводить новые, что разоряло население. Восстановление мирных отношений с иностранными государствами так запоздало, что Людовик XIV не успел привести финансы в надлежащий порядок. Он оставил своему наследнику громадный долг. Стало быть положение финансов очень изменилось после смерти Кольбера. Народное благосостояние, уже приходившее в упадок в 1683 году, уступило свое место всеобщей нищете. Ответственность за это лежит всецело на Людовике XIV, который войнами Аугсбургской лиги и за испанское наследство истощил свое королевство и людьми и деньгами.

Многие мануфактуры со временем были закрыты, большая часть остальных находилась в упадке. Отмена Нантского эдикта была причиной того, что из Франции выселилось около 100.000 человек.

КАТОЛИЧЕСКАЯ ЦЕРКОВЬ ( с 1648 до 1715 года)

В течение непродолжительного периода времени, который начинается с заключением Вестфальского мирного договора и кончается смертью Людовика XIV, история католической церкви заключается в истории пререканий трех разрядов: – пререканий политических, которые были возбуждены теориями абсолютистов, пользовавшихся господствующим влиянием при дворах царствующих особ; – пререканий догматических, которые были вызваны возобновлением религиозных исследований после протестантской реформации и заседаний Триентского собора; – пререканиями дисциплинарными, которые возникли в тех странах, куда отправились христианские миссионеры, и которые касались вопроса о том, как следовало обходится с перешедшими в христианство язычниками.

На "распрях политических" стоит остановиться подробнее.

В XIII веке во Франции возникло движение галликанства, а с XIV столетия стало господствовать понятие о политическом верховенстве государства над церковью. Политика абсолютизма в этом вопросе со времен великого раскола в западной церкви была направлена на основание национальных церквей, подвластных светскому правительству. При Генрихе IV, в 1594 был издан кодекс "привилегий галликанской церкви".

Для Людовика XIV вопрос об отношениях между светской и духовной властью напрямую касался его королевской власти. Вследствие этого у Людовика XIV были очень напряженные отношения с папой Иннокентием XI. Однако воспользовавшись уступчивостью собрания духовенства, король потребовал от него декларации, которая установила бы границы между властями духовной и светской. Это была а знаменитая "Галликанская декларация 1682 года". Эта декларация подтверждала, что короли не подчинены королевской властью, имеют полною власть в духовных делах государства и в отношении папской должны соблюдать церковные уставы, введенные во Французском королевстве и в галликанской церкви.

После смерти Иннокентия XI, его преемник Александр VIII признал решение, принятое в 1682 году лишенным обязательной силы. Однако Людовик XIV, по видимому, еще не отказался от намерения "доказать" основательность галликанского учения. В апреле 1695 года король снова издал длинный политико‑религиозный эдикт, по положениям которого церковь совершенно утратила всякую светскую юрисдикция, а эта последняя всецело снова перешла в руки короля. Эдиктом 1695 года закончилась продолжительная эволюция галликанской церкви.

ПРОТЕСТАНТЫ В ЦАРСТВОВАНИЕ ЛЮДОВИКА XIV, отмена Нантского эдикта (1685)

Издание Нантского эдикта остается в истории Франции остается в истории Франции одной из самых благородных побед, одержанных сторонниками умеренной политики и прогресса. Изложенный в этом эдикте закон предоставлял каждому французу право исповедывать свою религию и открывал для всех французов доступ к общественным должностям безо всякого различия между последователями той или иной религии. После взятия Ларошели протестантская партия утратила прежнее политическое влияние. Тем не менее Людовик XIII под руководством Ришелье не переставал руководствоваться принципами веротерпимости. При Мазарини протестантам также было предоставлено свободное и неограниченное исповедание их религии, что было просто необходимо для развития капиталистических отношений. К началу правления Людовика XIV, так как реформаты были мало помалу отстранены от общественных должностей, они стали заниматься промышленностью, торговлей, земледелием и благодаря своей предприимчивости достигали значительного общественного положения.

После вызванных Фрондой внутренних смут, Людовик XIV публично уверил в своем покровительстве реформатов, оказавшимися самыми надежными роялистами. Он говорил тогда: "Я желаю, чтоб они не переставали вполне пользоваться Нантским эдиктом".

Временное милостивое расположение верховной власти к протестантам вызвало в духовенстве ненависть к еретикам. Духовенство начало упорно склонять короля против гугенотов. Реформаты ясно понимали трудность положения, в которое были поставлены, но они надеялись, что для них будет служить охраной закон, об исполнении которого французские короли дали клятвенно обещание и которого никто не имел права нарушать, потому что он был "вечным и неотменяемым".

Обстоятельства складывались благоприятно для католического духовенства. Оно находило в лице Людовика XIV такого короля, который был готов охотно подчиняться его влиянию, потому что отличался совершенным невежеством во всем, что касалось религиозных вопросов. Людовик XIV был очень набожен и благочестив, и поскольку он был абсолютным монархом, то он мог только одобрять политику, стремившуюся к единству религиозных верований.

С 1661 года начались религиозные гонения и преследования гугенотов, последствия которых оказались чрезвычайно пагубными. В 1665 году католическое духовенство составило первую из своих записок, в которой была изложена программа религиозных гонений. Людовик XIV отнесся благосклонно к этой программе духовенства, и в 1666 году была издана декларация, установившая правила, которыми должны были руководствоваться реформаторы. Людовик XIV говорил в этой декларации, что исполняя настоятельные просьбы духовенства, он уничтожал в Нантском эдикте принцип свободы, объясняя не в пользу реформаторов все, чего нельзя было объяснить содержанием эдиктов. Королевский совет стал извращать содержание законов и с тех пор гугеноты были отданы в руки своих врагов, хоть и пытались оборонятся. Самым знаменитым из отстаивающих права реформаторской религии был протестантский пастор Клод.

Не подлежит сомнению, что в начале своего царствования Людовик XIV устранял всякие помыслы о религиозных гонениях и решился только ограничить вольности протестантов, однако несмотря на то, что Людовик XIV очень дорожил и всячески оберегал свою неограниченную власть, он все более и более поддавался влиянию духовенства.

Католики и реформаторы тщетно вели горящую полемику в течение целого столетия. Только усиливавшееся с каждым днем желание Людовика XIV восстановить единство католической церкви могло вызвать последние горячие споры между богословами католическими и протестантскими. Отец Клод доказывал, что реформация имела целью лишь восстановление первоначального евангельского учения, от которого отклонилась римская церковь.

В 1682 году было обнародовано "Пастырское предостережение галликанской церкви реформаторам с целью склонить их к обращению в католичество…". Это был предъявленный еретикам ультиматум.

Епископы уверяли короля, что его полному счастью мешает только упорство реформатов и его единственное огорчение заключается в том, что в числе его подданных находятся враги его религии. В своих посланиях к архиепископам Людовик XIV решительно одобрил проект духовенства. Время богословских прений уже прошло, и католическое духовенство готовилось к исполнению своих угроз. Впрочем протестанты до последней минуты не теряли надежды, что Людовик XIV снова будет руководствоваться требованиями веротерпимости и справедливости.

Людовик XIV в своем наивном высокомерии верил во все, что ему говорили тогда священники, как будто их слова исходили из уст Божьих. Он полагал, что его личное могущество должно служить орудием для обеспечения победы католичества над протестантством, а в этом убеждении его поддерживали окружавшие его в Версале придворные, в среде которых пользовались большим влиянием госпожа де Ментенон, Ле Теллье, прелат Гарлэ и священник Ла Шез.

Гонения протестантов сопровождались нечеловеческой жестокостью. По приказу короля в области, где было много гугенотов, направились полки драгунов, этих "миссионеров в сапогах", которые не останавливались не перед чем, желая угодить королю.

17 октября 1685 года король подписал эдикт об отмене Нантского эдикта. Людовик XIV говорил, что его знаменитый предок согласился издать Нантский эдикт в пользу реформатов только с намерением присоединить их к католической церкви.

Итак, среди ненарушимого внутреннего спокойствия в то время, как протестанты ничем не нарушали верноподданнической преданности королю, Нантский эдикт был отменен только с целью искоренить ересь. Всем бросалось в газа могущество духовенства, склонившего Людовика XIV к уничтожению такого государственного закона, который был ненарушим и неотменяем и поставил Францию в первом ряду европейских наций. Эта мера остается в истории печальным примером непосредственного вмешательства духовенства в политическую сферу государственного управления.

Начались более массовые чем прежде эмиграции гугенотов в протестантские государства и новые земли. Можно полагать, что число французских семейств, покинувших свое отечество, доходило более чем до десяти тысяч до отмены Нантского эдикта. Но с 1685 года началась именно массовая эмиграция, которая имела следующие печальные последствия: сто тысяч французов спасались бегством от военной службы; из Франции были вывезены шестьдесят миллионов ливров; торговля пришла в упадок; на неприятельские флоты поступили на службу девять тысяч лучших французских матросов, а в состав неприятельских армий поступили шестьсот французских офицеров и двенадцать тысяч солдат. В этом заключаются неизгладимые печальные последствия Нантского эдикта. Тогда совершилось в истории Франции уклонение от нормального пути и образовался на французской почве разрез, который постоянно расширяясь, наконец превратился в глубокую пропасть.

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ:

1. Борисов Ю. В. "Дипломатия Людовика XIV", Л., 1991

2. Всемирная история в 10–ти томах, М., 1958, т. 4‑5

3. Всемирная история в 24–х томах, Минск, 1996, т. 10: "Возрождение и реформация"

4. Губер П., Мейер Ж. "Проблемы французского дворянства в XVII веке", М., 1970

5. "История Франции в 3–х томах", М., 1972, т. 3

6. Керов В. Л. "Французская колонизация островов Индийского океана, XVI–XVII в.в.", М., 1982

7. Кожокин Е.М. "Государство и народ от Фронды до Великой Французской революции", М.,1989

8. "Курс всеобщей истории. Средние века", М., 1938, Лекция 16–ая "Абсолютизм во Франции", стенограмма лекций профессора Е.А. Косминского

9. "Лависс Э., Рамбо А. "Всеобщая история с IV столетия до нашего времени", 1899, т 6: "Людовик XIV"

10. Люблинская А. Д. "Франция при Ришелье. Французский абсолютизм в 1630–1642 г.г.", Л, 1982

11. Малов В. Н. "Жан‑Батист Кольбер. Абсолютистская бюрократия и французское общество", М, 1991

12. Савин А. Н. "Век Людовика XIV", М., 1930

13. Сен‑Симон Луи "Мемуары. Полные и доподлинные воспоминания герцога де Сен‑Симона о веке Людовика XIV и Регентстве", М., 1991

14. Сказкин С. Д. "Абсолютизм во Франции", стенография лекция, прочитанных 19 марта 1940 года, Москва, 1940

15. Сказкин С. Д. "Старый порядок во Франции", М.–Л., 1925

16. "Французские короли и императоры", под ред. П. К. Хартмайна, Ростов на Дону, 1997

содержание   ..  285  286  287   ..