Как жили византийцы (Литаврин Г.Г.)

155

сопряжено с расходами), признавался законным при одном

благословении священника либо при устно высказанном

взаимном согласии в присутствии нескольких друзей-

свидетелей. Однако эту практику заключения брака без

формальностей к началу X столетия власти стали расценивать

как юридически несостоятельную. Отныне оформление брака

через официальный публичный обряд венчания в церкви

считалось обязательным. Государство было заинтересовано в

укреплении семьи: устойчивая семья с большим успехом

справлялась с налоговыми тяготами и поставляла воинов для

армии.

Устанавливая возрастные ограничения для вступавших в

брак, закон исключал также браки для лиц, состоявших в

родстве вплоть до шестого колена, а в XI-XII вв. - даже до

седьмого. Непреодолимым препятствием признавалось духовное

родство: кумовья (крестные отцы и матери) и их дети считались

родственниками "по духу". Например, за брак

(и за связь)

крестного отца с крестницей карали, как за кровосмесительство,

отсечением носа. Запрещались браки христиан с язычниками,

еретиками, мусульманами, иудеями. Препятствием к браку

служили душевная болезнь, заразный недуг, тяжкое увечье.

Чаще всего, однако, планы молодых людей, решивших вступить

в брак, рушились из-за отказа родителей дать на него свое

согласие, ибо практически почти ни один брак не заключался без

определенных, прежде всего материальных, расчетов старших

представителей обеих вступающих в родство семей.

Именно

эти

расчеты

обусловили

широко

распространенный в Византии обычай обручения малолетних (с

семи лет, а для девочек- с еще более раннего возраста).

Помолвка сопровождалась церковной церемонией; заключался

договор, в котором оговаривались размеры приданого, величина

предбрачного дара жениха, условия наследования имущества,

156

указывалось место жительства невесты и жениха до брака и т. п.

Если жених отказывался вступить в брак, его предбрачный дар,

согласно закону, оставался у невесты, которая сохраняла за

собою все свое приданое.

Обычай обручения был официально признан законом и

контролировался властями. Расторжение помолвки

(без

достаточных оснований) одной из сторон влекло за собой не

только уплату неустойки в пользу другой стороны, но и

взыскание штрафа в казну. Сохранилось несколько детально

описанных дел, связанных с расторжением помолвки. Часто

упоминавшийся выше философ Михаил Пселл рано потерял

дочь и взял на воспитание сироту. Когда девочке исполнилось

семь лет, он обручил ее с 18-летним юношей Элпидием Кенхри.

Пселл дал за удочеренной 50 литр золота в качестве приданого,

причем

20 из них с согласия Элпидия засчитал за

выхлопотанный им для жениха титул протоспафария, который

приносил одну литру золота в год в качестве руги. Элпидий не

оправдал надежд Пселла: он оказался бездельником

(а

должность он получил - опять-таки благодаря Пселлу - для его

лет весьма почетную), кутилой и повесой; оскорблял невесту и

Пселла. Философ возбудил дело о расторжении помолвки. Как

инициатор разрыва Пселл должен был уплатить Элпидию

неустойку в 15 литр, и отдать ему предбрачный дар невесте (5

литр), а юноша обязывался вернуть приданое. Любопытно, что

суд признал законным приравнять хлопоты (!) Пселла о титуле

протоспафария к реальной сумме в 20 литр. Элпидий вернул 30

литр, и философ, проигравший процесс, не потерял в сущности

ничего.

В другом случае попытка расторжения помолвки не

удалась вообще, несмотря на знатность возбудившего об этом

дело жениха - Ильи Комнина. Его ссылка на то, что он подписал

157

договор, будучи несовершеннолетним, принята во внимание на

была.

Еще большую строгость проявлял суд при рассмотрении

бракоразводных дел. Тенденция к ограничению поводов для

развода в X-XI вв. усиливалась. Огромную помощь светской

власти оказывала при этом церковь: далеко не всякий и не всякая

в то время были способны перенести моральное осуждение

церкви и находящейся под ее влиянием среды. Уважительными

причинами для расторжения брака считались:

• супружеская неверность,

• ересь,

• сумасшествие,

• покушение на жизнь супруги (или супруга) и умолчание о

подобном умысле других,

• проказа,

• импотенция (со дня свадьбы до истечения трех лет).

При разборе бракоразводных дел, предупреждает

законодатель, нужна крайняя осторожность: если показания о

вине ответчика дают его родственники по крови, то это достойно

веры, если же хула исходит от родичей истца, то чаще это

клевета (за нее полагалось отсечение носа). Личная неприязнь

или любовь к другой

(либо к другому) менее всего могла

оправдать иск о разводе в глазах и судей, и родителей супругов.

Эти нравы в X-XI вв. царили даже в семье всемогущих

василевсов. Василий I, силой женивший Льва VI на "постылой

Феофано", как простолюдин, избивал сына за связь с

возлюбленной Зоей Карвонопсидой ("Огненноокой"), Не смог

добиться развода Лев VI и тогда, когда стал самодержцем, а

Феофано заявила о желании уйти в монастырь: патриарх

запретил постриг и не дал согласия на развод.

158

Закон был все-таки более снисходительным к мужчинам:

чаще всего он подчеркивал ответственность женщин за

прочность брака, устанавливая для них и более суровые

наказания. Застигнув на месте неверную жену, муж имел право

безнаказанно убить ее вместе с любовником. Недаром один из

видных чиновников, уличенный в связи с замужней женщиной,

бросил все и в страхе бежал на остров Лемнос. Мог муж в

подобном случае и выгнать жену из дома немедленно, а сам,

оказавшись в таком положении,

- отделаться двенадцатью

палочными ударами. Строже карал закон мужчину, который,

будучи женатым, разрушал чужую семью: тогда и он, и

замужняя матрона подвергались упомянутому выше наказанию,

ибо такие дела, подчеркивалось в судебнике, ведут к "разорению

детей и нарушению заповедей господних". Муж, знавший об

измене жены и ничего не предпринявший, подвергался

публичному бичеванию и изгонялся.

Церковь и светский закон отрицательно относились уже

ко второму браку, с огромным трудом и всякого рода

ограничениями допускали третий и совсем запрещали

четвертый. По мнению Кекавмена, второй брак не приносит

счастья, а в тех случаях, когда в новой семье имеются сводные

дети, даже гибелен для нее: возникают раздоры, и все идет

прахом. Закон иногда обходили. Сам василевс Лев VI женился в

третий раз (правда, он не сумел избежать громкого скандала).

Встречались и "четверобрачники", но сожительство таких

супругов не считалось законным в глазах властей. Только в

конце X в. патриарх Сисиний счел необходимым признать

юридически правоспособными семьи, в которых супруги (или

хотя бы один из них) вступили в брак в четвертый раз до

патриаршего указа, однако он снова подтвердил, что новые

случаи "четверобрачия" церковь будет считать нарушением

закона.

159

Оценивая положение женщины в византийском обществе,

ученые давно уже обратили внимание на одно существенное

противоречие: закон препятствовал проявлению какой-либо

активности женщин в общественной жизни и содействовал

уравнению их имущественных прав с правами мужчин. В первой

трети нашего столетия в историографии возник спор: одни

историки считали, что в целом византийская женщина

находилась в приниженном положении и в семье и в обществе,

другие отстаивали мнение, что она пользовалась гораздо

большим уважением и имела больше прав, чем женщина в

странах средневекового Запада

(См. G. Buckler. Women in

Byzantine Law about

1100 A. D.

«Byzantion», II,

1936; A.

Jagoditsch. Zu den Quellen des altrussischen «Domostroj». -«Wiener

slavisti-sches Jahrbucli», 6, 1963).

Ближе к истине, пожалуй, первые. Закон в Византии не

разрешал женщине свидетельствовать на суде, представлять

перед судом других лиц, осуществлять опеку, вступать в

качестве равноправного члена в большинство торгово-

ремесленных корпораций, занимать какую бы то ни было

официальную должность. Знатные женщины неофициально

носили титул, присвоенный их мужьям (жена протоспафария -

протоспафарисса), присутствовали на торжественных приемах

во дворце (но только вместе с мужьями), окружая императрицу в

соответствии со своим рангом. Специально для женщин

предназначались в X-XII вв. лишь два титула (без должности);

правда,

весьма почетных: зостапатрикия

("патрикия

опоясанная") и севаста. Обе в числе других пяти-шести высших

вельмож империи допускались к трапезе за одним столом с

василевсом. Но этой парадно-представительной функцией и

ограничивалась роль даже севасты, если только она не

160

пользовалась неофициальным влиянием как фаворитка

императора.

Совершенно иная тенденция обнаруживается в

византийском законодательстве VIII-XI вв. при определении;

прав женщины в семейно-имущественных отношениях.

Государственная

власть

стремилась

обеспечению

имущественных прав женщины, в особенности жены и матери,

все более настойчиво подчеркивая ее равноправие с главой

семьи - мужем. Хотя на практике в указанный период имущество

жены и мужа объединялось и все чаще становилось общей

собственностью, закон сохранял право распоряжаться приданым

(в его денежной оценке) исключительно за женой. Сохранение

прав женщины на приданое являлось своего рода гарантией

имущественного обеспечения ее и ее детей в случае какой-либо

беды. Приданое (в кругах знати оно достигало порой 100 литр

золота) судебные власти не имели права отбирать для погашения

долгов несостоятельного должника-мужа. Если жена умирала

бездетной, муж получал четверть ее приданого, остальное

отходила ее наследникам по завещанию; жена же в подобном

случае наследовала половину имущества мужа, а если имела от

него детей - то все его имущество.

Особенно тщательно регулировал закон имущественные

права вдовы, обремененной детьми

(налоги с нее

устанавливались официально по более низким нормам).

Отношения супругов в семье определялись не столько

законом, сколько обычаем и религиозно-нравственными

правилами. Значительную самостоятельность в семейных делах

проявляли порой представительницы социально полярных

кругов общества. Существенной была роль жены в

хозяйственной жизни бедняка. В состоятельных семьях

военнообязанных крестьян жена в отсутствие мужа управляла

161

всем хозяйством, а чем позже, тем чаще на ее долю приходилась

и основная тяжесть физического труда на поле (крестьянин-

воин, уходя в поход, все реже оказывался в состоянии нанять

мистиев). Несмотря на наличие особых управляющих, велика

была роль жены-хозяйки и в поместьях знатных вельмож,

полководцев я сановников, служивших иногда в отдаленных

провинциях. Например, жена Ватаца, соратника Никифора

Вриенния в мятеже против Михаила VII, сумела подчинить себе

весь город Редесто, где находился ее дом: она принудила

горожан присоединиться к мятежникам, склонила на их сторону

городской гарнизон, позаботилась об обороне и охране стен.

Социальный вес ближайших родственников женщины и

размеры ее приданого оказывали, разумеется, заметное влияние

на ее положение в семье мужа. Колоритную сцену супружеской

ссоры нарисовал Феодор Продром, поэт XII в.

Высокообразованный, но не занимавший постоянной

должности, а поэтому плохо обеспеченный, он взял в жены

представительницу средних городских кругов, приданое которой

составляло в сущности все достояние семьи. Его жена исполнена

презрения к учености и музам мужа, не стяжавшим ему славы и

неспособным прокормить семью. Она обрушила на голову

неудачливого поэта потоки брани и упреков: "ходит она в

обносках, даже рубашку ей приходится шить себе самой, не в

чем выйти на улицу, стыдно сходить в баню - столь бедны ее

одежды; она и сукновальщица, и портниха, и пряха, и ткачиха,

кроит и шьет плащи и штаны; ест же раз в день, а два сидит

впроголодь ... и у мужа она, как прислуга, на побегушках, а он -

нищий побродяжка, одетый в старье; спал он некогда на

соломе, а она - на перине; он и ныне живет на ее подачки,

кормит его она - благо есть приданое, а он сидит, как курица, и

ждет обеда. Не можешь содержать семью,

- заключает

потерявшая терпение женщина, - не надо было жениться, а

женился - так помалкивай и слушайся..."

162

Как ни велика была роль беднячки-труженицы или

:знатной хозяйки, в большинстве полноценных семей женщина

редко добивалась полного равенства с мужем. Иоанн Апокавк

сообщает о многочисленных жалобах простолюдинок,

просивших у него защиты от тирании мужей, от непосильного

труда и побоев. Власть мужа (или тестя) была непререкаемой;

она имела прочные традиции, восходя к власти pater familias

("отца семейства") эпохи Римской империи. Целиком

оправдывала тиранию мужчины в семье и христианская этика:

природа женщины объявлялась потенциально порочной

именно женщина была виновницей "первородного греха".

Намекая на это, Кекавмен советует глаз не спускать с жены,

невесток и подросших дочерей как способных на любой

неожиданный поступок. "Их позор, - поучает он, - недосмотр

мужчины, причина уныния всей родни, укус ехидны в сердце".

В средних и высших слоях общества женщины были

обычно затворницами в гинекеях. Лишь изредка знатная дама

или девушка решалась отправиться на богомолье или в

публичную женскую баню (и то в окружении служанок). Без

ведома хозяина ни один мужчина под страхом суда не имел

права отворить дверь чужого дома.

Иоанн Камениат, описавший разорение арабами

Фессалоники в 904 г., приводит одну деталь, которая, по его

мысли, способна сама по себе дать представление о

грандиозности постигшей город катастрофы. Описывая картины

убийств и разбоя, автор поражается, что женщины "не желали

сдерживать себя и прятаться от глаз мужчин, не испытывая

смущения, носились по городу с распущенными волосами,

презрев всякое приличие" и издавая вопли. И это делали,

удивляется Камениат, не только матроны, но даже девушки-

затворницы, "лелеемые для брака".

163

Вступив в брак, супруги с нетерпением ожидали

появления детей - их отсутствие воспринималось как божья

кара. В житиях нередко рассказывается о бесплодии женщины, о

растущей неприязни мужа и, наконец, о чудесном

вмешательстве свыше. Особую радость вызывало рождение

мальчика - кормильца под старость. Когда в семье с небольшим

достатком рождалось несколько сыновей, то родители в VIII-XI

вв. нередко оскопляли одного из них. Как правило, сын-евнух

отправлялся в город, чаще всего в столицу, мечтая сделать там

духовную карьеру

(много евнухов было среди епископов,

митрополитов, диаконов крупных церквей и даже патриархов)

либо устроиться в гинекее или мужских покоях вельможи, а

возможно, и самого василевса. Немало евнухов занимало

важнейшие дворцовые должности, а порой, и не занимая их, в

качестве спальничих - доверенных лиц императора - играло

значительную роль в политической жизни государства. Иногда

сына оскопляли и в ожидании от него духовного подвига. По

словам хрониста X столетия, евнухов в императорском дворце

было больше, чем мух в загоне для скотины.

Мер к ограничению рождаемости супруги не принимали.

Попытки вытравить плод

(законный или внебрачный

безразлично) расценивались как великий грех и сурово карались

и властями и церковью.

В отличие от Западной Европы в Византии

(с VIII

столетия) все сыновья и дочери одной и той же родительской

пары имели равные права на наследство. Лишить кого-либо из

них законной доли можно было только в исключительных

случаях:

• если дети бьют и оскорбляют родителей,

164

• если клевещут на них,

• если отрекаются от сидящего в тюрьме отца,

• если вступают в связь с мачехой,

• если заключают без согласия родителей брак,

• если оставляют их без ухода при потере ими рассудка и т.

п.

Если завещание отсутствовало, то суд поровну

распределял имущество умерших родителей между их детьми.

За внебрачными детьми закон также признавал некоторые

права на наследство родителя. Но в целом положение "от блуда

рожденного" в обществе было тяжелым, особенно если отцом

его являлось духовное лицо

(греховность рождения как бы

удваивалась). Если незаконнорожденный оставался на нижних

ступеньках социальной лестницы, его жестоко травили, если он

взбирался ней вверх, положение дела нередко менялось:

незаконный сын Романа Лакапина от "скифянки" (болгарки или

русской) Василий Ноф помыкал самой законнорожденной

знатью.

В империи имелось немало детей-сирот. Если сирота

наследовал имущество, над ним устанавливалась опека.

Опекуны - частные лица часто обкрадывали опекаемых, и закон

поэтому рекомендовал богоугодным заведениям осуществлять

опеку над сиротами. Часть сирот-нищих государство устраивало

в казенные орфанотрофии ("сиротопиталища" - приюты) при

церквах и монастырях; ведал ими особый дворцовый чиновник,

а обслуживали их клирики и монахи. При Алексее I царские

воспитанники, сироты

- дети погибших видных воинов,

зачислялись в особый воинский отряд, членов которого

165

называли "бессмертными", ибо на место каждого убывшего

тотчас заступал новый.

Большинство сирот не попадало, разумеется, ни под

опеку, ни в приюты. В житиях частенько мелькает фигурка

деревенского сироты-пастушка, который пасет коз или свиней за

черствый кусок в зной и в холод, ночует в поле и едва не

умирает от голода. Именно на детях в первую очередь в ту

суровую пору отражались стихийные и общественные бедствия.

Дети-рабы и дети-евнухи наполняли дома вельмож. Но таким

сиротам, можно считать, повезло. Другие просили милостыню

на папертях, принуждались к непосильному труду в эргастириях

мастеров и торговцев, шныряли по рынкам под надзором

взрослых воришек, а девочки-сироты стояли "на своих местах" в

зловонных переулках и на площадях.

Спасения или помощи можно было ждать главным

образом от родственников. Помни о родственниках и оказывай

им благодеяния, поучал Кекавмен: не исключено, что именно

для этого господь даровал тебе успех. Послушание отцу - первая

заповедь, почтение к матери

- первейший долг. Совершив

переворот, братья Комнины колебались: то ли поскорее занять

дворец, то ли поторопиться к матери, чтобы засвидетельствовать

ей свое сыновнее почтение. Порой, во время мятежей

аристократии, василевс призывал мать мятежника, убежденную

в греховности поступка сына, и отправлял ее в качестве

парламентера: бывали случаи, когда ее увещевания и угроза

родительского проклятия приносили василевсу бескровную

победу. Умершего родителя мужчина-ромей должен был

оплакивать с причитаниями

(согласно семейному ритуалу,

мужчина - глава семьи делал то же и при всяком ином несчастье

в семье).

166

Естественно, что историки больше всего знают о

характере

родственных

отношений в знатных и

преимущественно в царских семьях. В семье василевса

родственные чувства нередко приобретали уродливый облик.

Ирина в борьбе за престол в 797 г. ослепила родного сына.

Евдокия, вдова Константина X, втайне от своих сыновей

обвенчалась с Романом Диогеном, и сыновья через четыре года

свергли и ослепили отчима, а мать постригли в монахини.

Сестра Мануила I предала мужа, донеся на него брату, а жена

Константина VII, напротив, помогла мужу расправиться со

своими родными братьями. Константин VII заточил в монастырь

сестер и свел в могилу мать. Суровый холостяк Василий II,

невзирая на мольбы и слезы единственной сестры Анны, силой

отправил ее в жены далекому повелителю русских в 989 г. Но он

же страстно любил племянницу Зою, дочь его брата

Константина, которого мало жаловал.

С любовью и заботой чаще относились друг к другу

представители средних слоев населения и интеллигенции. До

глубокой старости сохранили чувство взаимной братской любви

видные деятели и крупнейшие писатели конца XII-начала XIII в.

Михаил и Никита Хониаты.

Помимо многочисленных родственников, проживавших в

одном доме, в семье ромея, особенно богатого и знатного, жило

множество людей, не связанных узами родства с хозяином

(воспитатели детей, друзья, нахлебники, наемные работники,

слуги, рабы и т. п.). Число таких домочадцев у столичного

аристократа было порой столь велико, что он мог в случае

нужды сформировать из них значительный вооруженный отряд.

Богатые дома в Константинополе занимали целые кварталы и

представляли собой сложный комплекс с многочисленными

167

постройками, амбарами, помещениями для прислуги, скотными

дворами, конюшнями, погребами и обширным внутренним

двором с портиками и галереями.

Тем не менее византиец, как правило, проявлял

величайшую осторожность при допуске посторонних в свой дом.

В изображении Кекавмена византийская семья предстает как

тщательно отгороженный от чужих глаз мирок, постоянно

готовый к осаде извне. Этот полководец, вообще крайне

недоверчиво относившийся к дружбе, советовал не оставлять в

своем доме иногороднего друга даже на несколько дней: друг,

оказывается, может соблазнить жену, невестку или дочь,

вызнать размеры доходов, изучить недостатки в домашнем

распорядке, чтобы затем забавлять своих домашних рассказами.

Лучше послать другу какую-нибудь вещь в знак внимания.

Слуги в доме, даже несвободные, занимали самое разное

положение. Некоторые удостаивались безграничного доверия

хозяина, служили управителями и телохранителями. Бывшие

слуги, в особенности потомственные, получали иногда высокие

официальные посты, если счастье улыбалось их господину.

Слуга отца Алексея Комнина - Лев Кефала стал известным

полководцем, другой слуга этого императора

- первым

советчиком василевса, его поверенным и духовником.

Большинство слуг, однако, находилось под строгим надзором

господина и его управителей. Слуги могли не только "пожрать

прибыль" хозяина, как говорит Кекавмен, но принять участие в

политической интриге, изменить господину и даже посягнуть на

его жизнь.

Широкие родственные связи каждого магната и

сановника, значительное число зависимых от них лиц и

168

множество приверженцев, превращали их семьи в серьезную

политическую силу. Поэтому заключение брака в знатной среде

все чаще в XI-XII вв. становилось не только средством,

позволявшим упрочить экономическое положение семьи, но и

важной политической акцией, укреплявшей влияние всего

родственного клана. Заранее тщательно продумывали, чью

поддержку себе обеспечить, какие противоречия сгладить, к

какой группировке примкнуть. Опасаясь полководца Никифора

Фоки Старшего, временщик Заутца предложил ему руку своей

дочери Зои. Фока отклонил предложение

(к Зое был

неравнодушен сам василевс) и лишился поста доместика схол

(главнокомандующего).

Устройство браков было для скучающих обитательниц

царского гинекея своего рода развлечением и видом

благотворительности:

императрица и знатные дамы

подыскивали женихов для девушек-сирот, для вдов и невест из

некогда видных, но обедневших семей. Но подчас заключение

важного брака не обходилось без вмешательства гораздо более

влиятельных лиц, вплоть до самого василевса. Брак по воле

самодержца являлся порой и рассчитанной карой: навязывали

уродину или "безродную".

С начала правления Алексея I Комнина в среде

византийской аристократии стал утверждаться западный

обычай: у государя испрашивалось разрешение на брак. Этот

император сделал систему брачных связей одним из важных

рычагов своей политики в сложной внутренней борьбе за власть.

Особую осмотрительность проявляли Комнины при заключении

брачных связей членов своего рода. Некогда, еще в IX-X вв., в

царской семье поступали совсем иначе. Константин VII

разрешил своему сыну, будущему императору Роману II,

жениться на дочери простого харчевника - красавице Феофано

(она стала матерью Анны, жены русского князя Владимира I). С

169

тех пор ничего подобного не случалось вплоть до 1453 г. Исчез

навсегда и старый обычай смотрин невест для василевса и его

наследника, свозившихся в столицу из провинций и

принадлежавших далеко не к одному социальному кругу. В

конце XI - в XII столетии постепенно утверждался феодальный

принцип наследственности - проникнуть в среду аристократии

"чужакам" становилось все труднее. Недаром с XI в. ранее редко

фиксировавшееся в документах фамильное имя видного

человека указывается все чаще и чаще, а к концу этого столетия

при упоминании знатного лица, как правило, называется его и

личное, и родовое имя.

Материальные расчеты, политическая игра, неравные

браки - все это отнюдь не означало, что любовь была неведома

византийцам. Не всегда она предшествовала браку, но нередко

ему сопутствовала. В сборниках поговорок и изречений

("Пчелах") утверждается мысль, что высшее счастье для

мужчины - обретение любящей благонравной жены. В сказании

о Стефаните и Ихнилате говорится, что "высшим благом

обладает человек", для которого соединились воедино три

компонента: разум, добрый советчик и любимая жена. Кекавмен

полагал, что смерть хорошей жены равносильна утрате

половины "или еще больше" всех жизненных благ. Любящий,

писал Феодор Студит, принадлежит не себе, а предмету любви;

муж, любя жену, всего себя отдает ей, ею лишь дыша и о ней

лишь мечтая. "А что для мужа больше жены единоправной и

единомысленной, - восклицал Василий Охридский, - которую

ему дано право опекать и над которой дано право властвовать

- не как господину над имением, но как душе над телом? Дано

право самим промыслом, связавшим душу с телом и

образовавшим посредством сопряжения из жены и мужа как

170

бы одно живое существо, заодно дышащее и заодно

чувствующее".

Нарядить любимую жену, украсить драгоценностями

даже ее коня было не только долгом, но и радостью для знатного

супруга; да и сам он, спеша к жене после разлуки, стремился

предстать перед ней во всем блеске. "Нет в мире большей

радости,

- говорил Дигенис Акрит,

- чем радость нежной

страсти". Воспевая любовь царственных супругов, Иоанна III

Ватаца и Ирины, историк и поэт XIII в. Георгий Акрополит

говорил от ее имени:

И с ним я сочеталась, с юным - юная,

И по любви взаимной мы в одно слились.

Связало нас законное супружество,

Но крепче страсть связала обоюдная:

Супружество смесило нас в едину плоть,

Любовь же душу нам дала единую!..

(Георгий Акрополит. На смерть Ирины. Перевод С. С. Аверин-

цева. - «Памятники...», стр. 329)

Супруга одного из дворцовых чиновников, избранного

императрицей Зоей себе в мужья (узы старого брака в таких

случаях расторгали по мановению царственной руки), предпочла

отравить любимого мужа, чем отдать его Зое. Упомянутая

Феофано, напротив, помогла своему возлюбленному Иоанну

Цимисхию убить стареющего Никифора II, за которого она

вышла после смерти Романа II. Та же Зоя, когда ее новый выбор

пал опять-таки на женатого аристократа Романа Аргира, грозила

ему тяжкой карой за отказ. На этот раз любящая жена

добровольно ушла в монастырь, даровав мужу и трон, и зрение,

а может быть, - и жизнь. Роман III сохранил чувство глубокой

признательности к первой жене и, когда она умерла, сделал

богатый вклад "за спасение ее души". Супружеской любовью и

171

верностью гордились как высокой добродетелью. Анна Комнин

пишет о царившем в ее отношениях с Никифором Вриеннием

согласии. Его смерть она называет "океаном горя, бурными

волнами Адриатики, пламенем, иссушившим ее сердце и

костный мозг".

Идеалом византийца была не только послушная,

заботливая и богатая жена, но также красивая и образованная.

Однако даже обученная риторике богатая красавица не могла

надеяться на хорошую партию, если начинала ходить молва о ее

нескромном поведении. Вопрос о девственности невесты

считался весьма важным при заключении брачного договора.

Обманутый супруг-молодожен, при соблюдении точно

оговоренных условий, мог по закону уже утром расторгнуть

вчера заключенный брак.

Знатные ромейки заботливо следили за своей

внешностью. Бывшие в ходу в то время медицинские трактаты

давали множество рецептов по уходу за кожей лица, по борьбе с

морщинами, выпадением волос, дурным запахом изо рта.

Некрасивость или уродство воспринимались как трагедия.

Старшая дочь Константина VIII Евдокия, в детстве болевшая

оспой, едва став подростком, поспешила уйти в монастырь.

Полумонашескую жизнь вела и ее некрасивая младшая сестра

Феодора, так и оставшаяся в девах. Зато средняя из сестер, Зоя,

отличавшаяся красотой и легким нравом, сделала из своих

прелестей подобие культа. Чем естественней честолюбец и

корыстолюбец падал в обморок, "сраженный" ее красотой, тем

большие награды его ожидали. Зоя сама, в своих покоях, в

невыносимой духоте, даже будучи старухой, варила дорогие

косметические средства и, по свидетельству современников, ее

лицо до

70 лет сохраняло свежесть и привлекательность.

Красота возвела на трон Феофано, как некогда актрису,

знаменитую Феодору, ставшую женой Юстиниана I. Красотой

Как жили византийцы (Литаврин Г.Г.) - часть 10