КНИГА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ (А.С. Макаренко)

Жора смотрит с презрением на чашку молока. Жора сыт. Но мать

говорит Жоре:

— Кошка хочет съесть молоко. Кошка смотрит на молоко. Нет! Кошке

не дадим! Жора скушает молоко! Пошла вон, кошка!

Слова матери похожи на правду. Кошка действительно смотрит, кошка

на самом деле не прочь позавтракать. Жора смотрит на кошку
подозрительно. И природа-мать торжествует: Жора не может допустить,
чтобы молоко ела кошка.

С таких пустяков начинается эгоист.
Я не аскет, но нужна диалектика чувств.

Ф. Дзержинский

Может быть, все вопросы воспитания можно свести к одной формуле:

«воспитание

жадности».

Постоянное,

неугомонное,

тревожное,

подозрительное стремление потребить способно выражаться в самых
разнообразных формах, очень часто вовсе не отвратительных по внешнему
виду. С самых первых месяцев жизни развивается это стремление. Если бы
ничего, кроме этого стремления, не было, социальная жизнь, человеческая
культура были бы невозможны. Но рядом с этим стремлением развивается
и растет знание жизни, и прежде всего знание о пределах жадности.

В буржуазном обществе жадность регулируется конкурентностью. Там

размах желаний одного человека ограничивается размахом желаний
другого. Это похоже на колебание миллионов маятников, расположенных в
беспорядке в тесном пространстве. Они ходят в разных направлениях и
плоскостях, цепляются друг за друга, толкают, царапают и скрежещут. В
этом мире выгодно, накопив себе инерцию металлической массы,
размахнуться сильнее, сбить и уничтожить движение соседей. Но и в этом
мире важно знать силу соседских сопротивлений, чтобы самому не
расшибиться в неосторожном движении. Мораль буржуазного мира — это
мораль жадности, приспособленной к жадности.

В самом человеческом желании нет жадности. Если человек пришел из

дымного города в сосновый лес и дышит в нем счастливой полной грудью,
никто никогда не будет обвинять его в том, что он слишком жадно
потребляет кислород. Жадность начинается там, где потребность одного
человека сталкивается с потребностью другого, где радость или
удовлетворение нужно отнять у соседа силой, хитростью или воровством.

В нашу программу не входят ни отказ от желаний, ни голодное

одиночество, ни нищенские реверансы перед жадностью соседей.

Мы живем на вершине величайшего перевала истории, в наши дни

начинается новый строй человеческих отношений, новая нравственность и
новое право, основанием для которых является победившая идея
человеческой солидарности. Маятники наших желаний получили
возможность большого размаха. Перед каждым человеком теперь
открывается широкая дорога для его стремлений, для его счастья и
благополучия. Но он трагически попадает в невыносимое положение, если
на этом свободном, просторном пути вздумает по старой привычке
действовать локтями, ибо даже пионерам теперь хорошо известно, что
локоть дан человеку для того, чтобы чувствовать соседа, а не для того,
чтобы прокладывать себе дорогу. Агрессивное тыкание локтями в наше
время есть действие не столько даже безнравственное, сколько глупое.

В социалистическом обществе, на разумной идее солидарности,

нравственный поступок есть в то же время и самый умный. Это очень
существенное обстоятельство, которое должно быть хорошо известно
каждому родителю и воспитателю.

Представьте себе толпу голодных людей, затерявшихся в какой-нибудь

пустыне. Представьте себе, что у этих людей нет организации, нет чувства
солидарности. Эти люди каждый за свой страх, каждый в меру своих сил
ищут пищу. И вот они нашли ее и бросились к ней в общей, свирепой
свалке, уничтожая друг друга, уничтожая и пищу. И если в этой толпе
найдется один, который не полезет в драку, который обречет себя на
голодную смерть, но никого не схватит за горло, все остальные, конечно,
обратят на него внимание. Они воззрятся на его умирание глазами,
расширенными от удивления. Одни из этих зрителей назовут его
подвижником, высоконравственным героем, другие назовут дураком.
Между этими двумя суждениями не будет никакого противоречия.

Теперь представьте себе другой случай: в таком же положении

очутился организованный отряд людей. Они объединены сознательной
уверенностью в полезной общности своих интересов, дисциплиной,
доверием к своим вождям. Такой отряд к найденным запасам пищи
направится строгим маршем и остановится перед запасами на расстоянии
нескольких метров по суровому командному слову только одного человека.
И если в этом отряде найдется один человек, у которого заглохнут чувство
солидарности, который завопит, зарычит, оскалит зубы и бросится вперед,
чтобы одному поглотить найденные запасы, его тихонько возьмут за
шиворот и скажут:

— Ты и негодяй, ты и дурак.

Но кто же в этом отряде будет образцом нравственной высоты?
Все остальные.
В старом мире моральная высота была уделом редких подвижников,

число которых измерялось единицами, а поэтому снисходительное
отношение к нравственному совершенству давно сделалось нормой
общественной морали. Собственно говоря, были две нормы. Одна
парадная, для нравственной проповеди и для специалистов-подвижников,
другая для обыкновенной жизни и для «умных» людей. По первой норме
полагалось отдать бедному последнюю рубашку, раздать имение,
подставлять правую и левую щеки. По второй норме этого ничего не
полагалось, да и вообще ничего не полагалось святого. Здесь измерителем
нравственности была не нравственная высота, а обыкновенный житейский
грех. Так уже и считали: все люди грешат, и ничего с этим не поделаешь.
Грешишь в меру — это и было нормой. Для приличия полагалось один раз
в год подвести черту всем грехам за истекший период, кое-как попоститься,
несколько часов послушать гнусавое пение дьячков, на минутку притаиться
под замасленной епитрахилью батюшки… и списать «на убыток» все
прегрешения. Обыденная нравственность не выходила за границу среднего
греха, не настолько тяжелого, чтобы быть уголовщиной, не настолько и
слабого, чтобы заслужить обвинение в простоте, которая, как известно,
«хуже воровства».

социалистическом

обществе

нравственное

требование

предъявляется всем людям и всеми людьми должно выполняться. У нас нет
парадных норм святости, и наши нравственные движения выражаются в
поведении масс.

Да, у нас есть Герои Советского Союза, но, посылая их на подвиг,

наше правительство не устраивало им особого экзамена. Оно выбирало их
из общей массы граждан. Завтра оно пошлет на подвиг миллионы людей и
не будет сомневаться в том, что эти миллионы обнаружат такую же
нравственную высоту. В уважении и любви к нашим героям меньше всего
морального удивления. Мы любим их потому, что солидарны с ними — в
их подвиге видим обязательный для нас практический образец и для
нашего поведения.

Наша нравственность вырастает из фактической солидарности

трудящихся.

Коммунистическая мораль только потому, что она построена на идее

солидарности, не может быть моралью воздержания. Требуя от личности
ликвидации жадности, уважения к интересам и жизни товарища,
коммунистическая мораль требует солидарного поведения и во всех

остальных случаях, и в особенности требует солидарности в борьбе.
Расширяясь до философских обобщений, идея солидарности захватывает
все области жизни: жизнь есть борьба за каждый завтрашний день, борьба
с природой, с темнотой, с невежеством, с зоологическим атавизмом, с
пережитками варварства; жизнь — это борьба за освоение неисчерпаемых
сил земли и неба.

Успехи этой борьбы будут прямо пропорциональны величине

человеческой солидарности.

Только двадцать лет прожили мы в этой новой нравственной

атмосфере, а сколько уже мы пережили великих сдвигов в самочувствии
людей.

Мы еще не можем сказать, что мы уже окончательно усвоили

диалектику коммунистической морали. В значительной мере в нашей
педагогической деятельности мы руководствуемся интуицией, больше
надеемся на наше чувство, чем на нашу точную мысль.

Много еще живет в нас пережитков старого быта, старых отношений,

старых привычных моральных положений. Сами того не замечая, мы в
своей практической жизни повторяем многие ошибки и фальсификаты
истории человечества. Многие из нас бессознательно преувеличивают
значение так называемой любви, другие еще носятся с верой в так
называемую свободу, не замечая сплошь и рядом, что вместо любви они
воспитывают сентиментальность, а вместо свободы — своеволие.

Из области общих солидарных интересов вытекает идея долга, но не

вытекает прямо выполнение долга. И поэтому солидарность интересов еще
не составляет нравственного явления. Последнее наступает только тогда,
когда наступает солидарность поведения, В истории человечества всегда
существует солидарность интересов трудящихся, но солидарная успешная
борьба стала возможна только в конце нашего исторического опыта,
завершенного энергией и мыслью великих вождей рабочего движения.

Поведение есть очень сложный результат не одного сознания, но и

знания силы, привычки, ухватки, приспособленности, смелости, здоровья
и, самое главное, — социального опыта.

С самых малых лет советская семья должна воспитывать этот опыт,

должна организовать упражнение человека в самых разнообразных
солидарных движениях, в преодолении препятствий, в очень трудном
процессе коллективного роста. В особенности важно, чтобы ощущение
солидарности у мальчика или у девочки не строилось только на узких
семейных транспарантах, а выходило за границы семьи в широкую область
советской и общечеловеческой жизни.

Заканчивая первый том «Книги для родителей», я позволяю себе

надеяться, что она принесет некоторую пользу. Я преимущественно
рассчитываю, что читатель в этой книге найдет для себя полезные
отправные

позиции

для

собственного

активного

педагогического

мышления. На большее я рассчитывать не могу. Каждая семья отличается
своеобразием жизни и жизненных условий, каждая семья должна
самостоятельно решать многие педагогические задачи, пользуясь для этого
отнюдь не готовыми, взятыми со стороны рецептами, а исключительно
системой общих принципов советской жизни и коммунистической морали.

В первом томе я успел затронуть только узловые вопросы, связанные

со структурой советской семьи как коллектива. В дальнейшем рассчитываю
перейти к вопросам духовной и материальной культуры семьи и
эстетического воспитания. Было бы желательно, чтобы второй том был
написан не только на основании моего личного опыта, но и на опыте
других людей. Поэтому я буду очень благодарен тем родителям, которые
напишут мне о своих мыслях, затруднениях, находках. Такое общение
между писателем и читателем будет лучшим выражением нашей
солидарности.

Конец первого тома

1. Потребности в семье и воспитании

Я за Алешу не боюсь. Дружная, разумная семья к 18 годам приведет в

порядок Алешины потребности, а тем временем советская жизнь укажет
ему истинные трудовые пути к комфорту и достатку. Но от этого не
меняется лицо конфликта в Алешиной семье, и это лицо то же, что и в
семье Коли, — и здесь потребности выросли из опыта удовлетворения, а не
из опыта борьбы.

Однако как же быть?.. Как организовать опыт борьбы в советском

семейном хозяйстве? Не существует ли непреодолимое противоречие
между естественным достатком социалистической семьи и естественным
правом детей. Правом, так сказать, на «нетрудовые доходы»?

Семья — естественный человеческий коллектив. И поэтому многое в

семье должно быть разумно и соответствовать лучшим человечским
законам. Если семью очистить от пагубных наслоений вековой
эксплуатации человека человеком, в ней останутся только естественные и
простые отражения человеческой культуры, она может вместить в себя
самые совершенные формы жизни.

Великий закон коммунизма «от каждого по способности, каждому по

потребностям» для многих еще представляется практически неуловимым,
многие еще не способны себе представить такой высокой принцип
распределения, предполагающий еще невиданные формы честности,
доверия, чистоты человеческой нравственной личности.

А между тем этот закон давно применяется в семье и применяется тем

полнее, чем дальше семья отходит от формы отцовской деспотии и
приближается к форме свободного человеческого коллектива. И советская
семья следует этому закону необходимо и последовательно и не может не
следовать без опасности перестать быть советской семьей.

Благодаря этому счастливому обстоятельству наша семья становится

настоящей школой коммунистической морали. Но именно поэтому
чрезвычайную важность приобретает вопрос о норме потребности, иначе
говоря, все тот же вопрос о семейном хозяйстве.

И может быть, еще более важным вопросом становится следующий:

семейный коммунизм поведения должен обязательно перерастать в
коммунизм общественного поведения. В противном случае мы воспитаем
самую жалкую тварь, какая только возможна на свете, — ограниченного
патриота собственной квартирки, жадненькую и жалкую зверушку

семейной норы.

«Избалованные и изнеженные дети, любые прихоти которых

удовлетворяются родителями, вырастают выродившимися и
слабовольными эгоистами»

(Ф. Дзержинский).

Дорогие родители!
Отдохните от такой непривычной философии и проделайте маленькую

практическую работу. Рассмотрите хорошенько вашу собственную семью и
скажите себе самим, только честно, к какому типу по состоянию
потребностей относится ваша семья.

А типы бывают такие.
А. Семья не полностью удовлетворяет потребности своих членов, но

дружно и деятельно стремится к улучшению своего положения, к
повышению заработка, к упорядочению хозяйства, к сокращению
непроизводительных расходов.

Б. При таком же неполном удовлетворении члены семьи ни за что не

борются, ноют, ссорятся, впали в панику, опустили руки.

В. Потребности семьи удовлетворяются «как раз». Нет никаких

прорывов, но и излишков не образуется. Семья, так сказать, «идеально
благополучная».

Г. Потребности семьи не только полностью удовлетворены, но и

образуется некоторый остаток, принимающий форму сбережений,
допустим, в обыкновенный сберегательной кассе вашего района.

Д. Потребности семьи удовлетворены полностью, но и остатка

никакого не получается. Почему? Потому что кроме нормальных
потребностей у членов семьи завелись потребности, так сказать,
сверхнормальные,

явно

излишние,

для

любого

свежего

глаза

несимпатичные — стремление к кутежам, к роскоши, к пустому, но
дорогому времяпрепровождению, к чванству, к пусканию пыли в глаза.

Так вот: к какому из этих типов может быть отнесена ваша семья?
В приведенном перечислении семейных типов я не упомянул еще

один, в тайной надежде, что у нас таких семей нет, а если и есть, то члены
их никаких книг не читают и никаких вопросов не решают. Это такая
семья, в которой просто трудно разобрать, где кончаются потребности, и
начинается так называемая судьба, где каждый живет по-своему, по-своему
возится с потребностями собственными и соседскими, по-своему вырывает

кусок у соседа и по-своему проклинает его за неуступчивость.

Дорогие родители! Сознайтесь, что во время исполнения вами

предложенной практической работы, вас очень подмывало покривить
душой и указать не тот тип семьи, который на самом деле у вас
наблюдается, а тот, который вам больше нравится, который вы хотели бы на
деле завести у себя, который вас, так сказать, соблазняет. Иначе говоря, к
которому вы вольно или невольно стремитесь.

Вы, конечно, в глубокой тайне сохранить это ваше вожделение, и

напрасно были бы наши попытки проникнуть в эту тайну. Но так как типов
всего пять, то что нам мешает пересмотреть их с точки зрения их
привлекательности. Если в этом просмотре я нечаянно задену тайные
струны вашей души, простите, пожалуйста. Ведь все равно об этом никто
не узнает: «я тайну свято сохраню», а вы тоже ни за что не признаетесь.

Мы говорим с глазу на глаз. А в таких случаях легче говорить друг

другу правду. Сильнее всего вас притягивает к себе тип «Д», хотя иногда вы
и отворачиваетесь от него с отвращением. Но такова уже слабость
человеческая, известная еще со времен святого Антония. А так как пороки
всегда

умнее

добродетелей,

что

блестяще

доказано

товарищем

Салтыковым, то и ваш ум приходит на помощь и подсказывает коварно:
наговорить, конечно, можно разных словечек, от которых на десять верст
несет осуждением. Сказал человек слово «кутежи», и всем страшно стало,
а почему непременно кутежи, и кто теперь кутит, да и когда кутить? Но
иметь на столе хорошую бутылку вина, в торжественных случаях бутылку
«Абрау» совсем не плохо. И если раза два в шестидневку собрать веселых
друзей, расположить их милым веночком вокруг накрытого стола, а на
столе поставить лучшие эталоны Наркомпищепрома, выпить и закусить,
конечно, не до положения риз, а только до «весел бесконечно», какой здесь
грех? Или собраться в ресторане… Эх! Все-таки приятное это дело. Или
почему «роскошь»? Что такое роскошь? Скажем, кабинет в 30000, роскошь
или не роскошь? Но он же продается? Его можно купить. И вообще,
кабинет отнюдь не роскошь. И издания Академии, выстроенные
нарядными корешками от неба до земли, тоже не роскошь. И не тщеславие,
потому что все равно никто не верит, что хозяин читает эти книги. Это
просто изящно.

Такое же словечко «чванство». Его давно уже произносят, это

словечко, и, конечно, это нехорошо чваниться. Но кто же чванится? Никто.
Просто при помощи этого слова счеты сводят с теми, кто на деле, по-
настоящему, практически ведет борьбу с уравниловкой. Когда у человека
заслуженная, конечно, квартирка из нескольких комнат, обстановка,

несколько костюмов, из которых один заграничный, библиотека и
подобранные, соответствующие кадры друзей, когда у жены имеется
китайский или японский глубокого синего цвета халатик, когда уже сильно
пахнет бензином от приближающегося собственного авто, когда и казенный
автомобиль к вашим услугам, когда летом вы имеете возможность дышать
не стандартным городским воздухом, а только что изготовленным
специально для вас дачным нектаром — когда все это налицо, естественно,
у вас появляется и подходящая осанка, и мысль ваша работает смелее, и
язык приобретает склонность к уверенному изречению, и вообще нет
никакого сомнения в том, что вы существо избранное, отмеченное
природой. Пожалуйста, носите это существо с достоинством, не цепляйтесь
боками за потертые бока обыкновенных смертных, не заводите
уравниловки.

Собственно говоря, ничего нельзя возразить против такой речи.

Опасное обилие может быть заслужено вами, может быть не заслужено
вами, но едва ли оно испортит вас еще больше. Хорошо уже то, что вы
довольны. Может быть, хорошее настроение поможет вам лучше делать то
дело, которое вам поручено.

Но… у вас есть дети. Они тоже живут в волнах этого чрезмерного

изобилия, они тоже поглощают его без меры и логики, они тоже
приобретают уверенность — в особом предназначении, и, честное слово,
это недалеко ушло от теории голубой крови.

Ваши дети, воспитанные в практике неоправданных потребностей,

безудержного и пассивного потребления, к каким берегам придут с
возрастом, к каким должны готовиться трудным испытаниям? Но даже и не
это самое важное. Какую идеологию вы дадите вашим детям, к какой
человеческой истории вы их приготовляете?

Слабые взгляды некоторых не могут оторваться от типа «Д», тем более

что кое-кто уже наблюдал такую жизнь и позавидовал ей.

Это не наша жизнь; если она, правда, чрезвычайно редко у нас

встречается, то это не больше, как случайность и неопасные фурункулы на
нашем теле. Они быстро проходят, и иначе быть не может.

Но стремление к такому типу встречается. Иногда оно начинает

реализоваться, обычно осторожно, с невинной миной на лице. Просто
появляется какой-нибудь японский халатик глубокого синего цвета, потом
другой, третий. На библиотечных полках все прибавляется и прибавляется
корешков «Академии», хотя все окружающие прекрасно знают, что никто в
доме этих книг не читает. Это никого не смущает — здесь тщеславие уже
начинает сбрасывать пролетарскую сецовку и показывается в открытом

виде. Из других аксессуаров раньше всего появляется чванство, самая
глупая форма поведения в наших условиях и в то же время самая
трагическая, ибо что может быть трагичнее одиночества идиота,
воображающего, что он отмечен перстом провидения. все равно наступит
момент, и его отметит другой перст, гораздо более справедливый и
реальный — перст советской печати и общественного мнения. И тогда
крышка, выражаясь тривиально.

Если даже вам нравится такой тип семьи, вспомните о ваших детях.

(Представьте себе: они тоже живут… одно слово далее неразборчиво)

Что сказать о других семейных типах?
Нельзя, конечно, возражать против вкладов в сберкассы, нельзя

возражать и против типа «В», когда все довольны и ничего больше не
нужно, но можно возразить против нравственной картины такого
«благополучия».

Разрешите нам быть поклонниками типа «А».
Мы не возражаем и против типа «В» и против типа «Г». Пожалуйста,

складывайте ваши деньги в сберкассе, это во всех отношениях полезно, но
сделайте милость, не консервируйте вашей личности и личности ваших
детей «в полном удовлетворении». Пусть в вашей семье всегда будут
налицо неудовлетворенные потребности, пусть они волнуют и беспокоят
вас, пусть впереди у вас стоит что-нибудь малодоступное, требующее
борьбы, напряжения, труда или осторожности. Может быть, и Яша из книги
А. Барбюса хотел бы иметь отдельную комнату, но ее не имеет, и это
прекрасно.

Такой стиль семьи нелегко организовать, ибо для этого требуются и

пристальное внимание к способностям, и постоянна филигранная работа
над потребностями. Ведь те самые, которые всем довольны и пользуются
«идеальным благополучием», скорее всего, по уровню своих потребностей
стоят очень невысоко.

2. В семье Веткиных

…Оксана завертела ручкой крана, разливая чай в наши чашки. Но

строгий порядок за столом в этот момент как-то расшатался, и последний
удар ему был нанесен Марусей. Она стояла за своим примостком, пялилась
большими глазами на отца и запищала:

— А сказку? А ты что говорил? Про медведя говорил.
Все быстро оглянулись на Степана Денисовича, и все глаза и глазенки

требовательно и с увлечением заулыбались.

Очевидно в том, что сказка сейчас начнется, ни у кого не было

сомнений, потому что все ребята захватили в руки чашки и порции коржей
и передвигались на скамьях ближе к батьке. За помостком Маруся заявила
протест:

— Не закрывайте! Не закрывайте! Витька, уходи, чего ты закрываешь!
Ванька старший поставил табуретку между нашим столом и

примостком и обьявил «мелочи»:

— Не бузите! Батько здесь сидит!
Анна Семеновна безнадежно махнула на детей обеими руками:
— Да чего вы подняли такое?! Чай же выпить нужно.
Но Ванюшка громко распорядился, поворачиваясь на скамье фронтом

к Ванькиной табуретке:

— Мы будем пить чай, а он пусть рассказывает.
Степан Денисович недовольно напружинился и посерьезнел, даже

восстановил свою сосательную гримасу:

— Да чего вы! Какую там сказку! У нас же гость!
Но ему ответил общий возмущенный галдеж, трудно было даже

разобрать, почему все закричали, но все были несклонны к уступкам. Возле
самого моего уха Васька кричал:

— И гость пускай слушает.
Марусин голос покрывал всех и остался последним хвостиком общего

возмущения:

— …про медведя говорил? А что вчера говорил?
Я присоединился и свой голос к народному требованию:
— Рассказывайте, Степан Денисович! Я двадцать лет сказок не

слушал.

— Да я никаких сказок не знаю, — смущенно и по секрету сказал мне

Степан Денисович, — ну, иногда выдумаешь что-нибудь — для детишек. А

сегодня я им забыл сказать, что… раз… может, человек не любит…

Ванька просунул голову между нами и сказал:
— Вы его не слушайте. Сказки у батька хорошие. Рассказывай, батько,

не ломайся.

Степан Денисович глянул на Ваньку и сдался:
— Ну… что ж! Только тихо сидите, не сербайте

и не плямкайте

Кто-то из старших обиженно не удержался:
— Мы не плямкаем!
Но на него заворчали, и вдруг все связалось в сплошную гармонию:

тишина, направленные на батька искристые взоры и ожидающие,
прихваченные хорошим, умным и веселым вниманием лица. Степан
Денисович пересел на табуретку, захватил бороду рукой и потащил ее
вправо, дрогнул под усом снисходительной, иронической улыбкой и
начал…

3. Что такое авторитет?

Что такое авторитет? По этому вопросу не только родители, но и

специалисты-педагоги иногда путаются в теории. А на практике явление
авторитета предоставлено полному самотеку и поэтому обычно относится
к тем качествам человека, которые поступают от бога. Если говорят: «У
такого-то есть авторитет» — это вовсе не значит, что «такой-то» чему-то
научился, а означает, что у него от природы есть талант авторитета.
Развивая это положение, многие убеждены, что авторитет заключается в
осанке, в выражении глаз, вообще, в наружной импозантности.

Такой милостью божьей авторитет, конечно, не у каждого может быть,

как не у каждого случается хороший тенор. Поэтому большинство граждан
с завистью посматривают на авторитетных счастливцев. Что делать?
Авторитет нужная вещь, без него невозможно работать, а в семье это
предмет самой первой необходимости. Каждый и старается, если уж нет
природного дара, заменить его каким-нибудь суррогатом, поскольку
суррогаты отнюдь не запрещены, даже в государственных магазинах
продается, например, кофе суррогат! Совершенно открыто! Ведь и с
голосом так: нет хорошего тенора, есть какой-нибудь, при помощи его не
только разговаривают, но даже и поют. Нет хорошей фигуры, делается
фигура при помощи костюма, и не только для общего приличия, но даже и
для побед.

Так делают и с авторитетом. Каждый старается из чего-нибудь его

приготовить, и очень мало есть таких людей, которые в отчаянии махнули
рукой на свою бесталанность и живут как попало.

Давайте заглянем в некоторые семейные гнезда и посмотрим, как

родители устраиваются с авторитетом. Нас удивит прежде всего то
обстоятельство, что мы нигде не найдем авторитета «милостью божьей», а
найдем либо самодеятельный суррогат, либо настоящий авторитет, но
последний оказывается сделанным вовсе не из осанки и специальных глаз,
а совсем из других вещей.

Суррогатное

творчество

родительского

авторитета

очень

распространено. Имеется несколько его типов, мы отметим самые яркие.

Тип первый. В этом типе авторитет делается по принципу потрясения.

Родители, а больше всего отцы, держатся перед домашними, как боги. У
нас отдельные углы, недоступные, как «святая святых» в иерусалимском
храме. В семье все с трепетом произносят: папина кровать, папин шкаф,

папины штаны. Папа, возвращаясь со службы, не проходит по комнатам, а
шефствует. Обедает папа один, хмурый и «загазеченный», а дети это время
где-нибудь пересиживают в семейном переулке. Когда папа дома, все
передвигаются на носках и говорят шепотом. Папин авторитет
поддерживается специальным ритуалом и множеством ритуальных
предметов. Сюда относятся: папина машина, папин шофер, папин портфель
и в особенности папин кабинет, но бывает, что ритуальный характер
принимают и предметы менее значительные, в том числе и папина
зубочистка. Папина служебная деятельность обыкновенно покрывается
мраком неизвестности, отчего она кажется более блестящей и важной.

Папа такого сорта редко спускается со своей вышины для

производства педагогического действия, но ни в коем случае нельзя
утверждать, что папа педагогически нейтрален. Напротив, все, что
совершается в семье, совершается от его имени или от имени его будущего
недовольства. Именно недовольства, а не гнева, потому что недовольство
папино — вещь ужасная, папин же гнев просто представить себе
невозможно. Мама поэтому так и говорит:

— Папа будет недоволен.
— Папа узнает.
— Придется рассказать папе.
Папа

редко

входит

непосредственное

соприкосновение

подчиненными. Иногда он разделяет трапезу за общим столом, иногда даже
бросит величественную шутку, на которую все обязаны ответить
восторженными улыбками. Иногда он ущипнет девочку за подбородок и
скажет:

— Живешь?
Девочка обязана замереть от счастья и опустить голову.
Но такая прогулка папы по семейным угодьям происходит редко.

Больше частью папа передает свои впечатления-директивы через маму
после ее доклада. Тогда мама говорит:

— Папа не согласен.
— Папа согласен.
— Папа узнал и очень сердился.
Польза такого авторитета в том, что он производит действительное

потрясение, и при этом надолго. Даже женатые сыновья боятся беспокоить
папу и предпочитают иметь дело с секретарем, то бишь с мамой. Из детей
такой семьи выходят люди, очень склонные к подхалимству.

Варианты, конечно, возможны. Это зависит от многих обстоятельств,

больше всего от характера мамы. При очень покорной маме, перепуганной

не меньше детей, последние получают возможность иногда покуражиться
хотя бы над матерью. В такой семье при первом ослаблении отцовского
авторитета все может полететь в трубу.

Вариации возможны и в самом отце. В случае недостатка ритуальных

предметов напряжение производится более простыми и грубыми
способами. Если нет папиной машины и папиного кабинета, пускается в
ход постоянная молчаливость, окрик, ругательство, вообще, оскал зубов.
Непосредственное соприкосновение протекает с палкой и ремешком в
руках.

Само собой разумеется, это суррогат. Авторитета здесь нет, а вместо

него организуется страх, притом того сорта, который называется
безотчетным.

Предполагается, что страх удержит детей от всего плохого, а

священный папин пример и папино одобрение научат детей всему
хорошему. На деле и сам папа ничего хорошего не знает, потому что
поглощен собственной святыней, и от плохого он никого не удержит,
потому что дети умеют служить только его самодурству.

Тип второй. Авторитет создается по принципу «твердой воли».

Родители не окружают себя недосягаемым ритуалом и не стараются
потрясти и запугать детей. Здесь родители вообще более «умственные» и
склонные к педагогическим рассуждениям. Основанием для родительской
мудрости здесь служит известная формула:

— Раз сказал — так и будет.
Родители только и следят за тем, чтобы родительский авторитет имел

характер тавровой балки: ни согнуть, ни разделить, ни сдвинуть. Несмотря
на большую распространенность этого типа, каждый его представитель
глубоко уверен, что он первый «это» придумал, поэтому каждый очень
ревниво относится к своему детищу и никогда ему не изменяет.

Жизнь детей в такой семье не имеет самодавлеющей ценности, она

принесена в жертву последовательности и субординации. Добросовестные
родители строго смотрят за тем, чтобы в семейной дисциплине не
происходило никаких колебаний. Без грубости и ритуала, тем не менее
настойчиво, родители рассыпают положения и приказания, наказания и
замечания. Хорошо они сделаны или плохо, изменились обстоятельства или
не изменились «оставь надежду навсегда», она должны быть выполнены,
коррективы и перемены невозможны. Часто родители и сами видят, что
поступили плохо, что получается бесцельно, иногда опасно, иногда
жестоко, все равно: авторитет — главное.

Такая система приносит большой вред не столько в своем действии на

КНИГА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ (А.С. Макаренко) - часть 19