КНИГА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ (А.С. Макаренко)

квалифицированным…

Вы действительно хотите многого для вашей дочери. Какие же меры

принимаются вами для того, чтобы все это было?

Нет, я не удовлетворен вашим ответом: я не склонен преувеличивать

ваши заслуги…

Образование Наташе даст школа. Школа даст ей и квалификацию. Та

же школа, комсомольская и пионерская организации дадут ей марксистское
миросозерцание. Вы говорите, что Наташа активная пионерка. Прекрасно:
ваша Наташа уже счастливый человек, все приносят ей, как новорожденной
принцессе, богатые подарки: и школа, и комсомол, и пионеры. Кстати, а вы
что подарили принцессе?

Нет, питание о одежду и игрушки пока отложим. Это тоже

существенно, но все-таки отложим. Подумали ли вы хотя бы однажды о ее
характере, о ее привычках, о ее натуре? Я уверен, что натуру можно
воспитать, а это чрезвычайно важно. И характер, и привычки. Нет, вы
ошибаетесь. Иногда так называемое миросозерцание и миропонимание
может быть только словесное, а натура, характер, привычки будут старые.
Не может быть?

Бывает. Вот обратите внимание: ваша дочь Наташа за обедом позвала:
— Даша!
Вошла Даша, ваша домработница, почти старушка, которой вы очень

довольны и которая у вас живет и работает тринадцать лет. Вот этому
самому человеку, вашему другу, как вы говорили, Наташа сказала
несколько расслабленным и усталым голосом:

— Даша, дайте соль, вы всегда забываете поставить соль…
Вы обратили внимание, как это капризно было сказано, сколько было

барского высокомерия в лице и голосе вашей девчонки, из которой вы
собираетесь воспитать коммунистку?

Вы не обратили на это внимания? А если бы в вашей столовой

очутилось

какое-нибудь

такое

«тургеневское»

существо,

нежное,

голубокровное, позвонило бы в колокольчик и попросило бы горничную
поднять носовой платок, вы обратили бы внимание?

Никакой нет разницы. Вы только потому не заметили ничего, что это

ваша дочь. Ведь вы не заметили того, что Даша, не сходя с места, одной
рукой отворила дверцу шкафа и через полсекунды другой рукой подала
вашей барышне солонку.

И хотя ваша Наташа пионерка и, как вы говорите, будущая

коммунистка, сегодня она вызвала у меня отвращение.

Наташа и ее родители живут в большом приволжском городе. Я иногда

бываю там и у них останавливаюсь. Это очень хорошая большевистская
семья, пользующаяся заслуженным уважением в городе. Родители уделяют
Наташе много любви и заботы, они с замиранием сердца следят за ее
ростом и уверены, что из нее вырастет новый человек, полезный член
общества.

И они не ошибаются: Наташа уже выросла, она в девятом классе,

много читает, много знает, прекрасно разбирается в явлениях политической
и общественной жизни.

Но я наблюдал Наташу в домашней обстановке и был ошеломлен и

опечален тем тонким и глубоким цинизмом, который каким-то чудом
родители воспитали в своей дочери.

Даже и по внешнему виду Наташа производит впечатление

двойственное: у нее живые умные карие глазки, но они уже заплыли
жидковатым жирком и иногда принимают то интеллектуально-сытое,
чуточку мащенное выражение, которое бывало раньше у знаменитых
присяжных поверенных. Лицо у Наташи настоящее юное, румяное, но и в
румянце просвечивает непрочная, розоватая, излишне акварельная
легкость, что-то такое комнатное или даже парниковое.

Наташ глубоко уверена, что она будет юристом.
Во время прогулки я спросил у Наташи:
— Все-таки… Почему вы допускаете, чтобы Даша чистила ваши

ботинки, убирала утром вашу постель, даже мыла вашу зубную щетку? И я
ни разу не слышал, чтобы вы ее поблагодарили.

Наташа удивленно подняла тонкие брови, глянула на меня уверенно

иронически и засмеялась:

— Ой, какой вы старомодный, ужас! Для чего мне чистить ботинки, ну,

скажите?

Я действительно потерялся: старая и новая «моды» вдруг закружились

в такой стремительной паре, что и в самом деле трудно различать, где
старая мода, а где новая. Я все же постарался оправдаться:

— Как для чего чистить ботинки? Для того чтобы они были чистые,

надеюсь…

— Вот чудак, — сказала Наташа. — Так для этого же и есть

домработница. А для чего домработница, по-вашему?

Я начинал нервничать:
— Собственно говоря, какое вы имеете отношение к домработнице?

Какое? Какое право вы имеете на ее труд?

— Как «какое»? Она получает жалованье. За что же она получает

жалованье, по-вашему?

— Ваши родители очень заняты, они много работают на большой

общественной работе. Вполне заслуженно им помогает Даша. А вы при
чем? Чем вы заслужили эту помощь?

Наташа даже остановилась в изумлении и сказала мне целую речь:
— А я не работаю? Вы думаете, это легко учиться на отлично в

девятом классе, и потом всякие нагрузки? И читать сколько нужно!
Думаете, мало нужно читать? Если я хочу быть юристом, так я не должна
читать, а должна чистить ботинки, да? А разве мне в жизни придется
чистить ботинки или застилать там постели? Если бы я ничего не делала,
другое дело, а то я целый день работаю и так устаю, вы же не знаете! А что,
мои родители не заслужили, чтобы их дочь была юристом, что ли? По-
вашему, все вместе: и учиться и ботинки чистить! А где разделение труда?
Вот вы учитель, а другой для вас обед готовит. А почему вы сами не
готовите себе обед, почему?

Правду нужно сказать, я даже опешил: в самом деле, почему я себе не

готовлю обед? Железная логика!

Вечером Наташа лежала на широком диване и читала книжку. Мать

вошла в комнату с чайным прибором.

— Наташа, я тебе принесла чаю.
Не отрываясь от книжки и даже не повернув головы к матери, Наташа

сказала:

— Поставь там.
— Тебе два или три куска? — спросила мать.
— Три, — ответила Наташа, перелистывая страницу и поднимая глаза

к первой строчке.

Мать положила в стакан три куска и ушла. По дороге она поймала мой

улыбающийся взгляд и отвернулась.

Я отвлекся от размышлений и сказал Наташе:
— Вы даже не поблагодарили мать. Даже не посмотрели на нее. Тоже

разделение труда?

Наташа оторвалась от книжки и иронически прищурилась:
— Конечно, разделение: она — мать, а я — «ребенок». Она и должна

обо мне заботиться. Что ж тут такого… Ей даже нравится.

— А я после такого вашего… хамства вылил бы чай в умывальник.
Наташа снова обратилась к книжке и сказала спокойно:
— Ну, что ж, подумаешь? Это было бы обыкновенное насилие… Это

даже хуже хамства!

Еще полсекундочки она посмотрела в книгу и прибавила:
— И хорошо… что я не ваша дочь.

На другой день утром я напал на родителей. И ботинки вспомнил, и

зубную щетку, и чай. Отец спешил на работу, совал в портфель какие-то
папки, искал какое-то письмо. Он пробурчал:

— Черт его знает! У нас с этим действительно… что-то такое… не так.

Некогда все, черт его знает, из одного дня десять сделал бы. Побриться
некогда!

Уже в дверях он обернулся к жене:
— А все-таки, Женя, с этим… действительно, подумать… черт знает

что! Нельзя же…. понимаешь… барышня, понимаешь! Ох, опаздываю,
черт его знает!

Мать послала ему вдогонку сочувственную улыбку, потом посмотрела

на меня внимательно, склонила набок голову, поджала губы:

— Вы преувеличиваете. Это не так страшно. Наташа много работает,

устает страшно. И потом… везде ведь так. Раз есть домработница, что ж…

Я вскочил в гневе:
— Как везде? Везде вот такое открыток циничное барство? Рассказать

вам, как в настоящей советской семье? Вы разве не видели?

О, нет, вопрос о домработнице, конечно, не отдельный вопрос. Этот

вопрос бьет прежде всего по родителям, и в особенности по матери.
Именно матери убеждены, что это не так страшно, и матери потом горько
расплачиваются за свою смелость. Это происходит потому, что в своей
мысли родители не сильно шагают за горизонты сегодняшнего дня, что они
не хотят ближе рассмотреть печальные уроки прошлого и сияющие
перспективы будущего.

Великий здравый смысл нашей жизни должен быть здравым смыслом

не житейского обихода, не здравым смыслом сегодняшнего дня, а
регулятором и мерилом большой жизненной философии. «Довлеет дневи
злоба его» — не наш лозунг. Все злобы, над чем бы они ни «давлели» над
судьбой ли забитых детей, или над страдой матери, — одинаково нам
противны. Работа и жизнь наших матерей должна направляться большим
устремленным вперед чувством советского гражданина. И такие матери
дадут нам счастливых прекрасных людей и сами будут счастливы до конца.

Великое чувство! Его до конца
Мы живо в душе сохраняем.
Мы любим сестру, и жену, и отца,
Но в муках мы мать вспоминаем!

Н. А. Некрасов

Некрасовские матери, «подвижницы», оставляющие после себя у

своих детей тягостные ощущения невысказанной любви, неоплаченного
долга и неоправданной вины, не наши матери. Их подвиг вызывался к
жизни не только их любовью, но главным образом общественным строем,
самодурством,

насилием,

хамством

властителей,

пассивным

беспросветным рабством женщины. И дети их несли на себе то же
проклятие истории, и в этом общем клубке несчастья изувеченная душа
матери, беспомощная, горестная ее жизнь находили единственный выход
только в подвиге.

Что общего в нашей жизни с этим материнским кошмаром? Наши

матери граждане социалистической страны, их жизнь должна быть такой
же полноценной и такой же радостной, как и жизнь отцов и детей. Нам не
нужны люди, воспитанные на молчаливом подвиге матерей, обкормленные
их бесконечным жертвоприношением, развращенные их рабством. Дети,
воспитанные на жертве матери, сохранившие на всю жизнь «муку
воспоминания», о которой говорит Н. А. Некрасов, могли жить только в
обществе эксплуатации. И в этих муках, и во всей своей жизни они
продолжали ту же симфонию страдания, о которой мы можем вспоминать
только с отвращением.

поэтому

тем

более

мы

должны

протестовать

против

самоущербления (самоуничтожения) некоторых матерей, которое кое-где
происходит на каком-то странном историческом разбеге. За неимением
подходящих самодуров и поработителей эти наши матери сами их
изготовляют из… собственных детей. Этот анахронический стиль в той или
иной степени довольно сильно распространен, в особенности в
интеллигентных семьях. «Все для детей» понимается здесь в каком-то
избыточном формализме. «Все» заменяется «все, что попало»: и ценность
материнской жизни, и материнское недомыслие, и материнская слепота.
Все это — для детей!

В нашей стране люди не работают только ради денег или ради

семейного благополучия. Наши люди работают для дела, а средства к
жизни — это у нас производное от нашего участия в общем деле всей
страны. У нас трудно представить себе человека, который интересами
общественными, интересами своего долга и своего коллектива пожертвовал
бы в угоду своему семейному благополучию. Такой человек представляется
нам уголовным типом, не больше.

В нашем обществе труд и заработок уже не связаны в замкнутую цепь.

Наша золотая цепь развернулась широко, через всю страну, и ее
компоненты многочисленны и весьма почетны: революция, строительство
социализма, счастье трудящихся, труд, долг, дело чести, доблести и
геройства, разумная свободная культурная жизнь, заработок и радость
труда и радость творчества…

В этой цепи труд — моральная категория, а не категория узкого

финансового расчета.

Вглядитесь в эту существенную разницу между старой трудовой

проблемой и новой. И проектируйте ее на вопросы воспитания. Раньше в
зажиточных семьях к труду вообще не нужно было готовить, а нужно было
готовить к той самой эквилибристике, благодаря которой так удачно
обходилась десятая заповедь. В семье пролетарской к труду нужно было
готовить как к особого вида проклятию, под черными небесами которого
рядом стояли труд, нищета, голод и смерть. Труд был как неизбежное зло,
только потому приемлемое, что более «совершенные» формы зла были уже
гибельны.

Труд не мог быть тогда моральной категорией; несмотря на весь

цинизм Ветхого завета, он все же не решался включить труд в число
моральных законов.

В третьей заповеди господь бог беспокоится только об одном:

«Пожалуйста, не работайте в субботу. В остальные дни, черт с вами,
делайте, что угодно, день же седьмой, суббота, — господу богу твоему;
будьте добры, не оскверняйте его вашими трудовыми запахами».

Евангелие еще меньше беспокоится о труде. Иисус недвусмысленно

показал на птиц небесных и обращал внимание публики на то
обстоятельство, что они не сеют, ни жнут, не собирают в житницы, а в то
же время чувствуют себя прекрасно и шикарно одеваются. Всем ближним
Иисус предлагал нечто, очень напоминающее украинскую поговорку: «Не
трать, кумэ, сылы, та сидай на дно!» Будешь ты, кумэ, работать или не
будешь, все равно нищий. А поэтому будем говорить прямо: блаженни
нищие, яко для тех есть царство небесное!

Это было настолько неприлично, что батюшки пошли даже на

мошенничество: прибавили слово «духом». Рекомендовать ближним
нищету оказалось все-таки рискованным: кто же будет работать? Более
поздние христианство все-таки приглашало трудиться, но сколько-нибудь
серьезно улучшить этот моральный и догматический прорыв оно уже было
не в состоянии. Так труд и остался категорией малосвященной, почти
греховной, для господа бога малоприятной: «Вьенце смраду, як поцехе»
(«Больше вони, чем удовольствия»).

И уже совершенно откровенно верующим обещали, что на том свете, в

раю, никакого труда не будет: сад, яблоки, бог, полный пансион и
ангельские вечера самодеятельности.

Именно отсутствие труда было моральным идеалом и на том свете и

на этом.

Иначе и быть не могло. Старый «добрый» бог в своем первом проекте

мироздания, как известно, не помышлял даже о труде как необходимом
элементе мира, а начал прямо с эдема — человеческое общество в его
представлении было обществом нетрудовым. Только после небольшого
конфликта с Евой он в припадке раздражения п р о к л я л людей, и одним
из словес его проклятия был «труд»: в поте лица будешь добывать хлеб.

А вторым словом проклятия были «дети»: в болезнях будешь рожать

детей.

Необходимо признать, что в первобытных баснях о мироздании

человечество правильно высказалось о подневольном труде, труде
исторических эпох эксплуатации.

Когда труд проклятие, когда труд только неизбежное зло, когда труд

только средство к существованию, когда лучшей целью человеческой
жизни является освобождение от труда и когда на наших глазах сотни и
тысячи бездельников живут богаче и счастливее трудящихся, тогда
возникает в человеческом обществе идея «беззаботного детства».
Правильная идея — пусть хоть дети будут освобождены от проклятия!

Конечно, это только идея. В практике человеческой истории детская

беззаботность не исключала и детского голода, и страшной детской
смертности, и детской фабричной каторги. Но идея все-таки жила, и рядом
с «ангельскими душами» она прекрасно выражала бессильную любовь
матерей и лживую надежду проповедников.

Ну, а мы при чем? «Беззаботное детство» в первом государстве

трудящихся какие идеи может выражать и какие рисовать перспективы в
жизни будущих граждан этого государства?

Нужно прямо сказать: идея «беззаботного детства» чужда нашему

обществу и может принести большой вред будущему.

Гражданином Советской страны может быть только трудящийся, в

этом его честь, его радость и его человеческое достоинство. Трудовая
забота — это не просто дорога к средствам существования, но это еще и
этика, это философия нового мира, это мысль о единстве трудящихся, это
мысль о новом счастливом человечестве. Как же мы можем воспитать этого
будущего гражданина, если с малых лет не дадим ему возможности
пережить опыта этой трудовой заботы и в ней выковать свой характер, свое

отношение к миру, к людям, т.е. свою социалистическую нравственность?

Говорят: у наших детей должно быть радостное детство! Под

«радостным» понимают часто именно «беззаботное».

Маленькая поправка: когда мы это говорим о детях, мы только

выделяем эту мысль из общей мысли: наша жизнь — жизнь целиком
радостная, счастливы должны быть и дети, и юноши, и взрослые, и
старики. Мы не отгораживаем для детей обособленный уютный уголок в
общем неуютном мире, да такой уголок и невозможен, мы это знаем по
историческому опыту. Наши дети только потому счастливы, что они дети
счастливых отцов, никакая иная комбинация невозможна.

И если мы счастливы в нашей трудовой заботе, в наших трудовых

победах, в нашем росте и преодолениях, то какое мы имеем право выделять
для детей противоположные принципы счастья: безделье, потребление,
беззаботность?

Но какая же возможна «радость» на таких основаниях в Советском

Союзе?

Счастья, принципиально отличного от нашего, мы не можем желать

для наших детей. Мы можем искать отличия только в «технике» трудовой
заботы: одна «техника» для нас, другая — для детей. Посильная трудовая
нагрузка единственная форма радостного детства.

1. О КНИГЕ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ (ПЛАН)

Ее задача. Три-четыре тома.
План первого тома.
Трудность. Удача или неудача: сильный нажим; слабое прикосновение,

деликатное. Можно ли давать метод? «Веткины»

— дать результат

«Вася» — жизнь ребенка «Алиментщик» — обида. «Половое
воспитание» — теоремы. Прикосновение. «Ничего не видно». Мать и
дочь… Вмешательство Тимка — рассказ о солидарности.

План второго тома
Школа и семья. «Разложение ребенка». Причины и характер.

Дисциплина. Внешнее поведение. Тон.

Третий том. Эстетика воспитания. Игра
Вопрос о школе и семье. На чем семья держится. Коллективное

хозяйство — и СССР. Коллективные цели и их достижение — и СССР.
Коллективная жизнь и радость — и СССР. Педагогические действия не
отличны от жизни. В том и заключается мастерство. Не бывает мастерства.
Часто не бывает. Что делать? Создать мастерство. Искусственно это
невозможно. Единство жизни и педагогики. Это традиция. Традиция
английской,

немецкой,

французской

семьи.

Наша

традиция.

Зарождающаяся традиция, Ее легкое разрушение. Случайность семьи.
Типы семьи. Разрушение. Крепкая, но бессильная семья. Сильная,
правильная семья.

Методы помощи семье
Основной метод — создание традиций — через коллектив. Разложение

идет через разрушение коллектива. Кто виноват? Школе можно всегда
предъявить обвинения. Методы школы

: а) обращение к дисциплинарной

власти; б) обращение к воспитательным возможностям; в) индивидуальная
помощь учителя; г) коллективная помощь школы:

через родителя,
через ученика; д) обращение к обществу. Создание традиций. Не

помощь, а организация

2. ФРАГМЕНТЫ ПОДГОТОВИТЕЛЬНЫХ
МАТЕРИАЛОВ

Мальчик, оставленный у чужих, гораздо более богатых. Его

переживания при виде обилия. Он оскорбляется. Он ждет объяснения.
Здесь нельзя удариться в сторону темы о гордой бедности. Мальчику
дорого то, что заработано его матерью. Ему дорого свое заработанное
богатство.

Очень было бы необходимо дать картинку какой-нибудь бедной семьи,

которая борется за жизнь весело и энергично. Но какую? Кто? Почему она
бедна? Кто отец, кто мать?

Научись сначала зарабатывать, а потом будешь требовать —

мещанство. Ничего даром — тоже мещанство.

О потребностях: ни одного года жизни нельзя отложить. Как это

показать? Вот здесь стоит вопрос о распределении потребностей на
текущие и подготовляющие будущее. Это важно, но как бы это устроить,
чтобы не показать сухо.

Вопросы о перспективе. Здесь две трудности:
1. Какие семейные перспективы показать?
2. Как их переключить в перспективы общественные?
Семья и другие семьи. Вопрос сложный и трудный. Здесь бывает

пренебрежение, но бывает знакомство и помощь… Здесь хороши были бы
картинки. Дружба с рабочей семьей.

Сложный вопрос о деньгах. О детской просьбе. Что можно купить,

чего нельзя купить. Знать возможности семьи. Определенное чувство
собственного достоинства (с. 35 bis). Дети должны знать цену деньгам.
Карманные деньги. Покупка сладостей.

Общие деньги. Деньги — стипендия (с. 41 bis).
Большие

малые

семьи.

Трагедия

единственного

ребенка.

Перекармливают. Старшие и младшие братья (с. 14). Только семья, где
несколько детей, коллектив. Трагическое в единственном ребенке.
Сложнейший цикл… (с. 81 и 81 bis). Легкоуязвимые семьи с одним
ребенком (с. 77). Истеричный.

Прочность семьи в детях. Прочности коллектива (с. 77). Дело

воспитания связывает родителей…

Разрушение коллектива. Конфликты взрослых. Алиментщик. Семья

как упражнение для будущих граждан. Степан Денисович Веткин.

(О половом воспитании)
Не требует труда, а требует: без хитрости.
Половая пытливость есть продукт роста.
Раннее развитие полового любопытства.
Вопросы пола должны быть тайной.
Должны быть нормы…
Из зелени вырастают цветы.
Есть вещи, которые человек научится понимать, когда вырастет.
Облагородить инстинкт.
Делают жизнь нищей и скучной.
Надо, чтобы дети любили своих родителей, дорожили их любовью.
Любовь — благо.
Уметь любить и ненавидеть.
Хороший лирик.
Любовь — большое, красивое чувство.
Благовидное признание большой любви. Сильная любовь — идеал.

Пример — родители. Воспитание характера и воли. От соблазна —
«нельзя». У девушек идеал — целомудрие. Женская гордость, женская
независимость: это не раба. Не может быть случайных связей… Люди
больших чувств.

Две семьи живут рядом. Мальчики бывают друг у друга. В одной семье

пропала готовальня. Подозрение пало на мальчика А. Нужно отдать
справедливость: обе семьи не столько интересовались готовальней, сколько
воспитательной проблемой. Мальчик в краже не признавался. Началось
настоящее следствие, довольно хитрое и воодушевленное. Обе семьи им
страшно увлеклись, но ничего открыть не могли. Пришли ко мне обе
матери. Я выслушал их и сказал:

— Бросьте, забудьте об этой готовальне. И мальчик пусть забудет.
— А если он все-таки украл?
— И в этом случае.
Они ушли. А потом звонили мне и благодарили.
У Гали сказано: умение принести жертву тому, кого мы любим.

Предполагается, что можно любить родителей и не уметь ничем для них
пожертвовать. Не уметь ощущать чувства долга.

Очевидно, такое положение возможно не только по отношению к

родителям, но и по отношению к обществу.

Чрезвычайно интересным поэтому представляется задание:
параллельные художественные образы ребенка и человека, которые

обладают любовью, но лишены чувства долга. (Подходят Олег, Лиля и

Люля в некоторых своих проявлениях.)

Либо в художественном образе, либо в сентенции доказать сущность

такой любви. Что это за любовь? Мы отбрасываем случаи, когда нет
никакой любви, а есть холодный расчет.

Но интересной представляется и такая механика, когда любовь есть, а

все-таки присутствует явное и решающее ощущение возможностей
уклониться при прямом усилии всего общества. В таком случае есть
математическая уверенность, что и без меня все будет сделано, что я малая
песчинка и мое участие ничего в сущности не решает. Возможно, что и нет
такого рассуждения, но есть такое представление, и оно все решает. Это в
особенности важно во время общественных напряжений. Например,
наводнение в Крюкове… Иногда здесь бывает полная уверенность в том,
что мои интересы прямо связаны с общими усилиями, а все-таки я уйду
домой и буду со страхом ждать, пока другие сделают. Иногда здесь
решающей является физическая лень, но бывает и глубоко циничная
арифметическая уверенность.

Во всяком случае, можно утверждать, что работа воспитания здесь

должна происходить не в области рассуждения, а в области чувства и
опыта. Опыт должен выработать у человека рефлекс на коллективное
действие, когда человек бросается на помощь, не производя никакого учета
собственных и общественных усилий, когда единственной формой
рассуждения должен быть общий, коллективный успех. Митька.

Во всяком случае, в семье совершенной противоположностью

правильной линии является непротивленчество в этом отношении. Чувство
долга по отношению к родителям должно воспитываться на каждом шагу,
но при одном условии: чтобы оно не заслоняло чувства долга по
отношению к обществу. Именно поэтому нужна семья не отца-хозяина, а
семья — трудовой коллектив.

Скажем, семья Кононенко не является таким трудовым коллективом. В

ней все построено на целесообразности учебы сына. Поэтому для сына
вообще не остается ничего другого, как расти эгоистом.

Долг по отношению к родителям должен быть воспитан, ибо он не

является, по-видимому, зоологическим свойством: забота о потомстве —
сохранение вида. Долг по отношению к родителям не заслоняет
обыкновенно долга относительно общества.

Даже если семья имеет полную возможность освободить детей от

хозяйственной заботы и работы, то делать этого нельзя, потому что важна
не работа как трудовое усилие, полезное или бесполезное, а та философия,
которая воспитывается в детях. Философия равнодушия.

…3

. Нельзя недооценивать значения внешности в письменных

работах. Значение хорошего почерка не только эстетическое, но и
грамматическое. Плохой, неряшливый почерк сводит почти на нет
зрительные

импульсы

деле

правильного

письма,

уменьшает

удовлетворение ученика от собственной работы и, следовательно,
уменьшает его требования к ней.

Красиво и аккуратно писать дети должны уже в первом классе. Это

очень нетрудное дело

… Разумеется, сам учитель должен прежде всего

упорядочить свой почерк.

4. Наши школьники очень мало заучивают наизусть. Необходимо в

несколько раз увеличить число стихотворений, басен и прозаических
отрывков

…

…Совершенно необходимая черта деликатности и доверия. На этой

черте взаимное понимание возможно без применения грубых слов и
натуралистических анализов. На этой черте значительным и мудрым будет
каждое слово, сказанное вовремя, экономное и серьезное слово о мужестве
и красоте жизни, о достоинстве человека и женщины, то слово, которое
помогает родиться будущей большой любви, творческой и богатой силе
жизни.

В такой обстановке сдержанности и чистоты проходит половое

воспитание в каждой здоровой семье.

4. ТЕМЫ «КНИГИ ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ»

С. 4. О заботе детей по отношению к родителям. Уборка с 13 лет.
5. На ту же тему. Важно: «единение и братская связь между

трудящимися». Отрицательные примеры… Очередь за туфлями для дочери.

5 bis. Ложный аскетизм матери. У дочери лучшая постель. Мать на

положении крепостной — мать теряет уважение. Насколько это
распостраненно. Что получится из такой молодежи. Олег.

6. Границы долга родителей и свободы ребенка. Слепая эгоистическая

любовь матерей — воспитание тирана и эксплуататора. Два естества:
общественное и домашнее… Вина матери в том, что она не воспитывает
гражданина.

6 bis. Широкое воспитательное значение чувства благодарности и

заботы о родителях.

7. Как воспитывается пролетарский гуманизм. Об обязательном

равенстве в пище. Отказ от сладостей.

7 bis. Ела ли домработница. Последний кусок и последняя конфета.

Умение без судорог и стенаний ограничить себя для другого. Оставление на
тарелках, куски хлеба.

8. Вилка и нож к 6 годам. Общий характер заботы о платье: прежде

всего удобнее.

8 bis. Одежное тщеславие. ребенок-игрушка. Бант и нервы.
9. Бант определяет будущий характер. У родителей должно быть более

красивое и дорогое платье.

9 bis. Зависть к чужому платью. Аргумент: она молода — ей все.

(Пушкин и теща.) В чем красота наших юношей?

10. «Каждому по потребностям» и жадность. Белоподкладочники и

кисейные барышни. Наше старое студенчество.

10 bis. Граница потребления у состоятельных. Зоя. «Вы живете для

детей». Нужны идейные мотивы самоограничения.

11. Причины уступчивости родителей: отдохнуть «как у людей».

Бездумье и безответственность.

11 bis. Городничиха и ее дочь. Платье Захаржевской. «Подруга — мать.

Она от меня ничего не скрывает».

12. Эгоизм, прикрытый правдивостью. Воспитать мужа, будущего

семьянина.

12 bis. У нас не может быть вырывания кусков. И сования кусков в рот.

КНИГА ДЛЯ РОДИТЕЛЕЙ (А.С. Макаренко) - часть 21