Думают ли животные? (Вернер Фишель)

Думают ли животные? Вернер Фишель

1973

Аннотация

Как ученые проникают в психику животных? Как они ведут научный поиск? Вот об

этом и о достигнутых успехах зоопсихологического исследования и рассказывает автор
книги, один из крупнейших зоопсихологов нашего времени.

Четкость изложения сочетается с простотой и ясностью языка. Книга рассчитана

на самый широкий круг любителей животных.

Вернер Фишель

Думают ли животные?

Проблема интеллекта животных

«Как относится лев к человеку? Почитает его? Видит в нем высшее существо?… Среди

арабских племен бытовало убеждение, что лев видит в человеке образ божий и это
преисполняет его покорностью… Но с этим трудно согласиться. Мнение сыновей пустыни
скорее поэтический образ, нежели реальный факт. Лев, видимо, потому боится человека и
избегает его, что никогда толком не знает, что может принести ему встреча с человеком. При
такой встрече льва одолевают сомнения: «Вот если бы я наверняка был уверен, — думает
он, — что справлюсь с ним без ущерба для себя, я бы кинулся на него. Но кто его знает… А
вдруг при нем какое-нибудь опасное оружие? Он так нагло смотрит на меня… Нет, дело
слишком рискованное, пойду-ка я лучше своей дорогой». Словом, причина почтительного
отношения к человеку у льва и других крупных хищников кроется в том, что они не могут
предвидеть, какими способами человек будет защищаться. А жизнь им слишком дорога,
чтобы пуститься в столь рискованное предприятие».

Что это — шутка, сказка? Увы, нет! Перед вами, уважаемый читатель, извлечение из

«вполне серьезного» сочинения одного из немецких зоопсихологов начала нашего века. Это
типичный пример того, как тогда «изучали» психику животных, как гадали и судили даже не
о том, думают ли вообще животные, а о том, что составляет содержание их мыслей и
рассуждений, — как будто имели дело с людьми.

На базе невероятной мешанины из случайно подмеченных фактов, нелепых охотничьих

анекдотов   и   умозрительных   спекуляций   выросло   нечто,   что   получило   название
«анекдотическая зоопсихология». Она сыграла в истории науки зловещую роль прежде всего
потому,   что   дискредитировала   сам   предмет   зоопсихологии.   Стали   раздаваться   голоса   об
абсурдности   исследования   психики   животных,   о   том,   что   зоопсихология   «вообще
невозможна».

Однако зоопсихология не только возможна, но и необходима. Истинная, научная

зоопсихология не очеловечивает животных, а занимается исследованием психики животных
как более простой и иначе организованной по сравнению с человеческой.

Психика человека в корне отличается от психики животных прежде всего тем, что она

формировалась под воздействием общественно-трудовой практики, всецело отсутствующей у
животных. Но человеческая психика, сознание зародились в недрах психики наших
животных предков. Разобраться в этих сложных вопросах, а тем самым в сущности сознания
вообще можно только с помощью сравнительного изучения психической деятельности
животных и человека.

Познание психической деятельности животных, стоящих на разных ступенях

эволюционного развития, помимо всего прочего, важно и для понимания закономерностей
самого процесса эволюции животного мира. Выдающийся советский биолог А. Н. Северцов
показал, что психика является одним из важнейших факторов эволюции животных.

Не касаясь многих теоретических, а также практических вопросов, выявляющих

значение зоопсихологических исследований, отметим, что их тематика выходит далеко за
рамки интересов узких специалистов. Еще В. И. Ленин указывал на то, что «история
умственного развития животных» относится к тем областям знания, «из коих должна
сложиться теория познания и диалектика»

Враги материалистического мировоззрения всегда утверждали, что мир непознаваем.

Вот пример, иллюстрирующий роль и место зоопсихологии в борьбе против идеализма.

Известный физиолог и физик прошлого века Э. Дюбуа-Реймон сформулировал семь

«мировых загадок», которые, по его мнению, наука не сможет разгадать. Это были слова
ученого о непознаваемости мира, о тщетности и бессилии науки. Пятой по счету, якобы
совершенно неразрешимой, загадкой Дюбуа-Реймон считал появление ощущений и сознания,
шестой, почти неразрешимой, — происхождение мышления и речи. (Другими «загадками»
объявлялись некоторые общие проблемы физики и биологии.).

Выступление Дюбуа-Реймона явилось следствием идеологического наступления

реакции, и даже крупные естествоиспытатели, отступая под ее натиском, были готовы
считать человеческую психику вечной тайной природы, кантовской непознаваемой «вещью в
себе», или попросту «божьим даром».

Страстный борец за дарвинизм, выдающийся немецкий естествоиспытатель Эрнст

Геккель   дал   отповедь   идеалистическим   теориям   о   непознаваемости   мира.   В   своем   труде
«Мировые загадки» он специально взял на прицел концепцию Дюбуа-Реймона и меткими
аргументами сокрушил один ее постулат за другим. В отношении пятого и шестого Геккель
показал,   что   загадки   происхождения   психики,   человеческого   мышления   и   речи   вполне
познаваемы,   если   изучать   развитие   психических   функций   животных,   исходя   из
элементарных процессов раздражимости, свойственной самым простым живым существам, а
затем   проследить   усложнение   психических   качеств   в   процессе   эволюции   вплоть   до
возникновения человеческого сознания, опираясь на учение Дарвина.

Прошло столетие с тех пор, как у реакционных профессоров, по выражению Ленина,

розовели щеки от «тех пощечин, которых надавал им Эрнст Геккель»

Дальнейшее развитие естествознания доказало, что Геккель был всецело прав, когда он

как биолог, как дарвинист заявлял, что человеческое мышление и язык, зарождение
человеческого сознания могут быть познаны лишь путем изучения психической
деятельности животных и закономерностей эволюции психики. Во многих, хотя далеко еще
не во всех, отношениях пятая и шестая «мировые загадки» уже решены. Но они и сегодня
еще являются объектом ожесточенной идеологической борьбы, борьбы материалистического
мировоззрения с идеалистическим.

Итак, вопрос о психических функциях животных, вопрос «думают ли животные?» не

является отвлеченным, оторванным от нашей жизни. Знаем мы также, что психика животных
вполне познаваема. Но это далеко не так просто. Проблемы животной психики и
происхождения сознания потому и попали в список Дюбуа-Реймона, что их изучение
представляет чрезвычайную трудность.

В самом деле, как можно объективно, на строго научной основе изучать то, что,

казалось бы, невозможно постичь? Нельзя же «влезть в душу» животному и воочию
убедиться в том, что там происходит. Но ученый не может произвольно гадать или судить о
психических проявлениях у животных по аналогии с человеческими, как это делали
«анекдотические» лжезоопсихологи.

1 В. И. Ленин. Философские тетради. М., Политиздат, 1969, стр. 314.

2 В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 18. Материализм и эмпириокритицизм. М., Госполитиздат, 1961, стр. 371.

Так как же зоопсихолог постигает психику животных, как он ведет свой научный

поиск? Вот об этом и о достигнутых успехах зоопсихологического исследования и
рассказывает автор книги, один из крупнейших зоопсихологов нашего времени.

Вернер Фишель делится с читателем прежде всего личным опытом исследовательской

работы.  Он   внес  большой   вклад  не   только   в  зоопсихологию,   но   и   в  общую  психологию
человека   и   нейропсихологию.   Многочисленные   монографии   принесли   ему   мировую
известность,   особенно   такие   фундаментальные   труды,   как   «Психика   и   деятельность
животных»   (1938),   «Основные   свойства   центральной   нервной   системы   человека»   (1960),
«Структура и динамика психики» (1962), «Психология интеллекта и мышления» (1969).

Научная деятельность В. Фишеля связана с университетами и научно-

исследовательскими   институтами   Мюнхена,   Галле,   Грейфсвальда,   Мюнстера,   Лейпцига,
Бамберга, а также Гронингена (Нидерланды). Переехав в 1954 году из ФРГ в ГДР, он с 1955
года   руководил   Институтом   психологии   Лейпцигского   университета   им.   Карла   Маркса.
Здесь,   как   никогда   раньше,   развернулась   многогранная   деятельность   ученого,   которая   не
прекратилась   и   после   того,   как   он   в   1966   году   по   состоянию   здоровья   сложил   с   себя
полномочия директора института.

Большую популярность приобрели организованные Фишелем и ежегодно

проводившиеся в одном из городов или зоопарков ГДР «Зоопсихологические коллоквиумы»,
на   которых,   как   может   засвидетельствовать   и   автор   этих   строк,   исключительно   удачно
сочетались   вопросы   теории   и   практики.   Особенно   большую   пользу   это   приносило
специалистам   сельского   хозяйства   при   разработке   и   внедрении   современных   методов
животноводства.   Успеху   этих   международных   встреч   в   большой   степени   способствовало
личное обаяние радушного и остроумного хозяина.

Диапазон приложения творческих сил Фишеля исключительно широк: от моллюсков до

обезьян и дальше — до детей и взрослых людей, как здоровых, так и больных. Описанные в
этой книге интересные опыты по выявлению способности птиц к «счету» были его первой
научной работой, в которой, однако, уже четко выступала основная тема всей его
последующей исследовательской деятельности — проблема памяти и мышления у животных
и человека. Как и в любом другом случае, Фишель уделял особое внимание сравнительному
исследованию психики высших животных и людей. Упомянутой же работой по изучению
способности птиц к распознаванию количеств Фишель открыл новое направление в
исследовании психической деятельности животных.

Другая большая тема, изученная на разных млекопитающих и также проходящая

красной нитью через все научное творчество Фишеля, это проблема мотивации поведения
животных. Что побуждает животных действовать так или иначе, к чему конкретно они
стремятся, каковы «цели» их поведения? Только ответив на эти вопросы, можно
приблизиться к пониманию того, что управляет поведением животных.

И эта тема нашла свое отражение в настоящей книге, в частности при описании

разработанных Фишелем опытов с применением ящиков с открывающимися крышками, а
также опытов, проведенных по методу «обходного пути». Узловым является здесь сложный и
во многом спорный вопрос о способности животных к «предвидению» результатов своих
действий.   По   Фишелю,   высшие   животные   действуют,   руководствуясь   своим   прежним
опытом,   и   лишь   обезьяны   решают   задачи   также   и   «первично»,   то   есть   предварительно
оценивая   результаты   своих   действий.   Поэтому   обезьяны   могут   иногда   сразу   же,   без
предварительных проб правильно решить задачу.

Надо сказать, что и в этом случае животное, безусловно, опирается на свой прежний

«житейский»   опыт,   но   только   этот   опыт   представлен   здесь   в   очень   обобщенной   форме.
Поэтому   «первичное   решение   задачи»   едва   ли   является   истинно   первичным.   Именно   в
способности   к   максимальному   обобщению   накапливаемой   информации   и   эффективному
применению   этого   обобщенного   опыта   в   разнообразных,   часто   во   многом   несхожих
ситуациях и проявляется интеллект, ум животного. Разумеется, это тоже весьма обобщенная
формулировка, и для окончательного решения этой «мировой загадки» требуется еще очень

много исследовательского труда.

Немало внимания Фишель уделяет и роли эмоций, или «переживаний», в жизни

животных.   Этот   вопрос   также   тесно   переплетается   с   проблемой   мотивации   поведения,
поскольку   эмоции   связаны   с   усилением   физиологической   активности   организма,   а
следовательно,   и   общим   подъемом   его   жизнедеятельности.   Одновременно   деятельность
направляется на определенные, как бы фокусируемые объекты или процессы в окружающей
среде, Свои исследования и взгляды по этому вопросу Фишель обобщил четверть века назад
в книге «От жизни к переживанию», издав ее вторично уже в переработанном виде в 1967
году.

Разрабатывая общие вопросы деятельности мозга на современном уровне научного

познания,   Фишель   пользуется   достижениями   кибернетики.   Но   читателю   этой   книги
небесполезно знать, что он далек от мысли свести биологические процессы в центральной
нервной системе к физическим, наблюдаемым в кибернетических «моделях». Вопреки этому
модному   увлечению   Фишель   убедительно   показывает,   что   в   работе   мозга   и   модели
тождественным является только результат, но не сущность процессов, благодаря которым
этот   результат   достигается.   Однако   именно   специфичность   этих   процессов   и   является
особенно важной при изучении функций мозга. Иными словами, важно, что получается, но
еще важнее, как это получается. На этот вопрос — поскольку речь идет о животных — могут
дать   ответ   лишь   зоопсихологические   исследования,   раскрывающие   форму   и   содержание
психической деятельности на разных уровнях развития центральной нервной системы.

Вопрос о мышлении животных настолько сложен и многогранен, что автору этой

популярной книги, конечно, невозможно было рассказать о всех его аспектах.

Высшие психические функции животных — традиционная тема советской

зоопсихологии. Строго научное экспериментальное исследование психики обезьян было
начато Н. Н. Ладыгиной-Котс в Дарвиновском музее в Москве еще в 1913 году, раньше
знаменитых опытов В. Кёлера, описанных и в этой книге.

Понятно, что в стране Сеченова и Павлова исследования поведения животных могли

строиться только на прочном фундаменте материалистической физиологии. Сам И. П. Павлов
в последние годы жизни проявлял большой интерес к высшим психическим функциям
обезьян и оставил нам в наследство очень меткий и содержательный термин «ручное
мышление» обезьян.

На сегодняшний день интеллект животных экспериментально изучен практически

только на обезьянах, особенно человекообразных. Сейчас нам уже точно известно, что
обезьян от других животных отличает «ручное мышление». Именно оно является
предпосылкой способности к «первичному решению задач», к «пониманию», о котором так
подробно говорит автор книги.

Термином «ручное мышление» Павлов, а за ним и советские зоопсихологи

подчеркивают,   что   обезьяна   приобретает   сведения   и   мыслит   прежде   всего   руками.   Это
значит, что обобщенный опыт формируется в процессе «практического анализа» различных
предметов,   которыми   манипулирует   обезьяна.   Это   —   мышление   в   действии,   мышление,
которое   зарождается   и   совершается   в   ходе   ощупывания,   разламывания   или   вскрывания
объекта манипулирования, происходит ли это во время еды («обработка» плодов и других
объектов питания) или игры. Обезьяна при этом внимательно всматривается в разрушаемый
ею предмет и постигает механические связи между его деталями.

Словом, обезьяна может понять только те связи и отношения, которые можно потрогать

руками и непосредственно обозреть. Это определяет ее мышление, но и ставит предел ее
умственным способностям. Остальные животные не способны и на это. Это не означает, что
другие высокоорганизованные животные лишены хотя бы зачатков интеллекта, но ручное
мышление свойственно только обезьянам.

Не следует, конечно, переоценивать мыслительные способности обезьян, особенно

когда речь идет о низших обезьянах, например о макаках и павианах. В частности, это
относится к употреблению орудий, которое в естественных условиях все же играет

третьестепенную роль в жизни обезьян.

Как-то раз одна из моих подопытных обезьян, молодой павиан-сфинкс Тарзик,

исключительно активное и «сообразительное» существо, долго обкусывал и сгибал руками
кусок мягкой проволоки, так что в конце концов получилось нечто вроде крючка. Тарзик тут
же нашел ему применение. В одном углу клетки железная сетка проржавела, и Тарзик часто
возился там, явно пытаясь ее сломать. Правда, причиной тому могла быть и самка в соседней
клетке, к которой Тарзик постоянно стремился. Став обладателем самодельного «крючка», он
тут же направился в этот угол и не без успеха пустил свое орудие в ход: ловко зацепив им
петли сетки, он с силой дергал и рвал ее к себе и в результате выломал кусок проволоки!

Казалось бы, превосходный пример предусмотрительной целенаправленной орудийной

деятельности обезьяны! Но… все это время Тарзик обрабатывал не только сетку крючком, но
и сам крючок, причем самым бессмысленным образом — кусал и сгибал его как попало (при
этом внимательно его рассматривая), пока крючок не перестал быть крючком. Тем не менее
он по-прежнему пытался пользоваться им как раньше, что, конечно, ни к чему не привело.
Выходит, что, несмотря на наглядно обозреваемую ситуацию, обезьяна оказалась не в
состоянии хотя бы не портить случайно образовавшееся выгодное орудие. Она не сумела
уловить истинные возможности его применения, то есть настоящие причинно-следственные
связи в своей деятельности.

У человекообразных обезьян, как увидит читатель, дело обстоит сложнее, но и они

могут постигнуть причину и следствие лишь в очень узких рамках.

Человеческое мышление изначально тоже «ручное»: основа и первоисточник

человеческого разума — труд, причем труд ручной в самом прямом смысле слова. Труд
невозможен без применения орудий. Чтобы пользоваться орудиями труда, с самого начала
нужны были руки, унаследованные нами от наших вымерших предков — обезьян. Но именно
потому, что руки действовали орудиями труда, а не просто орудиями, как это описывается в
настоящей книге, у обезьян были разорваны узкие рамки животного ручного мышления и
перед человеком открылся путь беспредельного умственного развития. При этом
совершилось и обратное действие — в результате труда руки тоже приобрели специфические
человеческие черты.

Но если развитие человеческого сознания определялось уже не биологическим, а

общественно-трудовым содержанием, стало по природе своей социальным, то всякая
психическая деятельность животных, даже в высших своих проявлениях, никогда не
переставала быть только биологически обусловленной. Это значит, что если мы в отношении
высших животных и можем говорить об их интеллектуальных способностях, мышлении, то
речь может идти лишь о средствах приспособления к условиям жизни, но не о творческом,
созидательном начале, как у человека.

Итак, исследованиями советских зоопсихологов (Н. Н. Ладыгиной-Котс, Н. Ю.

Войтониса,   Г.   З.   Рогинского   и   других)   доказано   наличие   у   обезьян   элементарного,
конкретного, образного мышления, способности к обобщению и усвоению пространственно-
временных   связей   в   наглядно   обозреваемой   ситуации.   Источником   познавательной
деятельности   обезьяны   является   ее   «ручная»   практика,   воздействие   руками   на   предметы
окружающего мира. Интеллект этих животных с наиболее развитой психикой возникает и
проявляется только в их деятельности. В отрыве от деятельности нет «понимания».

Хотя интеллект обезьян и человека сродни по своему происхождению, первый

качественно отличается от второго отсутствием понятий, основанных на членораздельной
речи. Обезьяне ни к чему такое мышление, которое нам, людям, совершенно необходимо для
трудовой практики и социальной жизни.

Выше уже отмечалось, что в популярной книге, посвященной такой «мировой загадке»,

как психическая деятельность животных и предыстория человеческого сознания, невозможно
обойтись без далеко идущих упрощений и приходится ограничиваться лишь некоторыми
сторонами этой проблемы. Тем более это относится к краткому предисловию.
Общедоступность требует жертв.

При этом возможны и неточности. Так, едва ли справедлив приводимый автором книги

критерий различения «восточных» и «западных» шимпанзе. Сейчас достоверно известно, что
не только «западные», по и шимпанзе, обитающие в тропических лесах Восточной Африки,
поедают крупных животных, например павианов. Чтобы их убить, шимпанзе ломают своим
жертвам руками шею и с силой ударяют их головой о землю. II вот что особенно интересно в
плане обсуждаемого вопроса — в качестве оружия против павианов шимпанзе используют и
крупные камни.

Едва ли можно также называть некоторые достаточно сложные действия животных

просто условными рефлексами, как это делает автор. С другой стороны, нет оснований
усматривать принципиальное различие между условнорефлекторной деятельностью и
«оперантным (или инструментальным) обусловливанием» по Скиннеру и т. д.

Много можно и надо бы еще сказать по обсуждаемым Фишелем вопросам, но пора

предоставить слово ему самому, а читателям мы пожелаем почерпнуть побольше полезных
сведений из этой интересной книги.

К. Фабри

Предисловие автора

Дорогой читатель! Я с удовольствием расскажу о своей научной работе. Вот уже 40 лет

я занимаюсь исследованием вопроса: думают ли животные?

Всем нам известно, что у животных есть память. Наша собака знает слова, с которыми

мы обращаемся к ней, она выполняет наши приказания и вообще делает то, чему мы ее
обучили.

Как ученый, я стремлюсь тщательно изучить психические способности возможно

большего числа животных. Для этого я ставлю перед ними различные задачи, и их поведение
показывает, что они в состоянии, а что не в состоянии выполнить. О том, что при этом
наблюдаешь, не всегда легко рассказать, главным образом потому, что наука говорит на своем
собственном языке, применяет свои особые термины, понятные только специалистам,
получавшим в течение многих лет соответствующее образование.

Мы постараемся объяснить эти термины и изложить подчас очень запутанные

проблемы,   с   которыми   исследователь   встречается   в   своей   работе.   А   так   как   наука
бесстрастна, то и рассказ о ней может показаться сухим. Ведь мы будем говорить не об одних
удивительных, занимательных или даже потрясающих фактах, но и о тех деталях, нередко
весьма существенных, которые выявляются лишь в процессе кропотливой черновой работы.
Читатель   должен   получить   полное   представление   о   ходе   научного   исследования.   При
написании нашей небольшой книжки мы стремились не столько развлечь читателя, сколько
охарактеризовать   проблему,   а   также   показать,   как   запутаны   пути,   которыми   идут
исследователи.

Я писал книгу не совсем один. В ее создании большую помощь оказала мне фрау

Бернхильд Гешке, за что я выражаю ей самую сердечную признательность. Иллюстрации к
книге изготовил график Михаэль Лисманн. И ему моя благодарность.

Я хочу, я должен сказать, что работа над книгой приносила мне все больше и больше

радости, хотя и заставила подчас поломать голову.

Я писал ее для самого широкого круга читателей, делал это с большим интересом, и

теперь мне остается лишь надеяться, что наша работа найдет одобрение.

Лейпциг, лето 1969 года, Вернер Фишелъ

Подход к изучению животных — прежде и теперь

Немного истории

Мне как зоопсихологу часто приходится общаться с любителями природы, особенно с

теми, у кого есть домашние животные. Имеют своих любимцев и некоторые посетители
зоопарков. Одни подолгу наблюдают за медведями, других больше интересуют обезьяны или
слоны. Многие владельцы собак вскоре замечают, сколь смышлены эти животные. Нередко
такие любители с удивлением наблюдают, как их овчарка без каких-либо указаний и тем
более дрессировки, нажав лапой или мордой на запор, открывает дверь и входит в комнату.
Действия животного поражают наблюдателя, и не удивительно, что меня нередко
спрашивают, не являются ли такие факты доказательством способности собаки думать.

Мы всесторонне обсудим все это и в заключение увидим, насколько трудно дать ясный

и простой ответ на поставленный вопрос.

Собак и кошек, лошадей и коз, косуль и лисиц часто считают умными или

сообразительными существами. Есть такие животные, которых каждый знает более или
менее хорошо и наблюдая за которыми находит что-то родственное со своим собственным
мышлением. Именно это и делает человека другом животных. Люди на своем опыте
убеждаются в том, как привязывается животное к человеку, который ухаживает за ним, и
нередко эта привязанность воспринимается нами как настоящая дружба.

Интерес к животным уходит в далекое прошлое. Стремясь познать и покорить природу,

человек старался как можно полнее изучить мир населяющих ее существ, а для этого
требовалось прежде всего тщательно описать самых разнообразных животных, будь то раки,
пауки, бабочки, жуки или более близкие к человеку млекопитающие. При этом выявлялись не
только различия, но и то общее, что объединяло отдельных животных. Например, немало
общего нашлось между львом, тигром и домашней кошкой или между козой, овцой и
антилопой.

Шведский ученый Карл Линней (1707–1778) предложил систему классификации

животного мира, которая, хотя и была вскоре изменена и усовершенствована благодаря
последующим исследованиям, означала большой шаг вперед, так как позволяла упорядочить
накопленный к тому времени огромный зоологический материал. В основу классификации
был положен принцип сходства животных по одному какому-нибудь признаку, относящемуся
к строению их тела. В качестве примера можно назвать зубы грызунов. На верхней и нижней
челюстях у них по два длинных изогнутых зуба, служащих главным образом для разгрызания
пищи. Они есть у белки, мыши, крысы и у бобра. Поэтому такие зубы являются
определяющим телесным признаком для целой группы млекопитающих.

Описание внешних признаков животных и строения их внутренних органов — сердца,

легких, органов пищеварения и в особенности скелета — составляло предмет биологических
исследований не только в XVIII и первой половине XIX столетия, но и много лет спустя.
Открывались   все   новые   и   новые   зоологические   музеи,   в   которых   выставляли   чучела
животных и длинные ряды их черепов и скелетов. Насколько такие коллекции были и сегодня
еще   остаются   интересными   для   специалистов,   настолько   мало   они   удовлетворяли   и
удовлетворяют любителей животных. Набитое по всем правилам чучело нередко производит
впечатление окоченевшего трупа. О подлинной прелести пробирающейся в горах серны в
музее   можно   получить   лишь   приблизительное   представление,   хотя   современная
«дермопластика» позволяет точно воспроизвести форму и позу животного.

Чтобы изучить животное, чтобы правильно понять его поступок, надо видеть его в

движении,   то   есть   знать   его   поведение.   Описание   зубов,   ног,   костей   и   заспиртованного
сердца   не   делает   животных   особенно   привлекательными   для   нас.   Бесстрастное   и   сухое,
изобилующее   латинскими   терминами   изложение,   обязательное   для   любой   хорошо
обоснованной   научной   работы,   не   может   быть   общедоступным.   Односторонность   старой
биологии   делала   ее   (но   не   полученные   ею   результаты)   наукой,   представляющей   интерес
лишь для узкого круга специалистов. В эти же  годы широкие круги любителей природы
знакомятся с трудом человека, о котором мы еще будем говорить подробнее. Я имею в виду
Альфреда Брема (1829–1884), чья книга «Жизнь животных» известна всему миру.

Между тем уже более двух веков люди задумывались над вопросом, привлекающим

внимание большинства любителей животных: не обладают ли хотя бы высшие животные
качествами,   которые   могут,   пусть   лишь   в   какой-то   степени,   быть   сравнимы   с   психикой
человека? Заметки по этому вопросу были позднее собраны в книги, которые в наши дни
представляют библиографическую редкость. Одна из таких книг написана не известным мне
«придворным   советником   и   профессором   из   Йены»   Юстусом   Христианом   Хеннингом   и
вышла   в   свет   в   1783   году   в   Лейпциге   под   весьма   примечательным   названием   «О
предчувствии у животных»

Обращает на себя внимание, что автор не просто сообщает о тех или иных фактах, но и

пытается   дать   им   объяснение.   Он   не   считает   животных   умными,   сообразительными   или
думающими существами, но полагает, что они способны довольно точно чувствовать, что
уже   произошло   или   должно   произойти.   На   451-й   странице   этой   интересной   книги   мы
читаем: «К предчувствию отношу я пример Плутарха с крокодилами. Эти животные, подобно
черепахам,   откладывают   яйца   в   песок   и   могут   точно   найти   то   самое   место,   где   они   их
отложили. Еще более поражает, что крокодилы откладывают яйца как раз на той высоте,
которая   необходима,   чтобы   разлившийся   Нил,   выйдя   из   берегов,   не   смыл   их.   Создается
впечатление, что они заранее знают, как высоко поднимутся воды Нила и что окажется под
водой».

Как это было принято еще в средние века, Хеннинг обращается к работам античного

автора, в данном случае Плутарха, а не опирается на свои собственные наблюдения или на
данные авторитетных исследователей своего времени. При этом он не скрывает и сомнений в
том, что Плутарх является «заслуживающим доверия автором в вопросах, касающихся
естественной истории».

Вторая из этих книг вышла в 1805 году в Берлине под названием «Наука о душе

животных, основанная на фактах»

. Автор книги неизвестен. Причина будет понятна, если

вспомнить общественные условия в конце XVIII и начале XIX столетия. Теология подчинила
науку еще со времен средневековья. В эпидемиях она видела наказание людям за их грехи.
Наличие души признавалось только у человека. Правда, в XVIII столетии ученые-
просветители выступают против опеки церкви, они начинают искать биологические причины
болезней. Но влияние церкви, и прежде всего католической, еще долго будет сохраняться.
Поэтому страх перед церковью и был, вероятно, той причиной, которая заставила автора
«Науки о душе животных» скрыть свое имя.

Сегодня, читая это сочинение, остается лишь недоуменно пожимать плечами, хотя

автор и утверждает, что описывает только факты. Биологи более позднего времени называют
такого рода сообщения анекдотическими. Разумеется, ныне основой каждого исследования
является явное, точное описание лично наблюдавшегося или достоверно установленного
другими факта. Необходимо, чтобы этот факт мог быть многократно повторен и при каждом
повторении получался бы одинаковый результат. Так физик измеряет с высокой точностью
температуру кипения воды или спирта.

В биологии легко основываться на достоверных фактах, если речь идет о скелете

животного.   Его   можно   зарисовать   и   в   любое   время   показать   сомневающимся.   Но   для
вопроса, который нас интересует, получить достоверные факты исключительно сложно. Если
собака   открывает   дверь,   можно   сфотографировать,   как   она   это   делает,   и   неоднократно
показывать эти снимки желающим. Позже мы убедимся, что и в данном и в аналогичных
случаях значение имеет не столько сама способность животного что-то делать, сколько то,
как   она   возникает.   Может   быть,   правильное   действие   появилось   у   собаки   совершенно
случайно?

На этот вопрос мы пока не дадим ответа. Прежде всего постараемся разобраться в той

3 J. Ch. Helming «Von den Ahndungen der Tiere».

4 «Thierseelenkunde auf Tatsachen begründet».

ситуаций, которая сложилась в середине прошлого столетия в научной биологической сфере,
с одной стороны, и среди любителей животных — с другой. Именно тогда появилась книга, с
воодушевлением встреченная читателями, — «Жизнь животных» А. Брема.

Альфред Брем

Каждый из нас, вероятно, знает книгу или хотя бы имя этого очень одаренного

человека.   Его   отец,   пастор   и   большой   знаток   птиц,   помог   молодому   Брему   полюбить   и
изучить   животный   мир   родной   Тюрингии.   Еще   мальчиком   он   научился   наблюдать   за
животными в поле и в лесу, слушать их голоса. Нетрудно понять, что сухая, описательная
зоология   того   времени   должна   была   мало   привлекать   Брема.   Он   стремился   изучить
животный   мир   различных   стран,   узнать   животных,   с   которыми   был   знаком   только   но
картинкам и которые давали простор его фантазии, — львов и слонов. Судьба улыбнулась
ему, и в молодом возрасте он попал в Африку. Свое двадцатилетие (он родился в 1829 году)
Брем   отмечал  на   Голубом   Ниле,   то   есть   в  местности,   которая   в   те   годы   с   точки   зрения
европейцев представляла собой совершенно дикий уголок природы. Только спустя пять лет
Брем возвращается на родину и начинает писательскую деятельность. В 1863 году увидел
свет его главный труд «Жизнь животных». Остается упомянуть, что в дальнейшем жизнь
Брема не принесла ему столь радостных плодов. Его руководство Гамбургским зоопарком, а
позднее Берлинским аквариумом не оставило заметного следа.

Брем категорически утверждал, что следует признать наличие у животных

«психических   способностей».   Здесь   мы   должны   сказать   несколько   слов   о   том,   что   мы
понимаем   под   словом   «животные»,   так   как   многие   люди   таковыми   считают   одних
позвоночных,   то   есть   рыб,   земноводных,   пресмыкающихся,   птиц   и   млекопитающих.   В
крайнем случае к животным относят еще и насекомых, таких, например, как бабочки или
жуки, а также всякую «нечисть», вроде вредных домашних насекомых (клопов, блох и т. д.) и
дождевых червей. Но все это составляет лишь часть животного мира. А сколько животных
обитает в мировом океане! Там можно встретить существ волшебной красоты — медуз и
полипов. Относящиеся к этой же группе кораллы строят в Тихом океане из выделяемых ими
соединений кальция опасные для судоходства коралловые рифы.

Животными являются, конечно, и морские звезды, а также каракатицы и спруты. Нет

необходимости перечислять здесь всех животных, важно только еще раз подчеркнуть, что под
словом «животные» надо иметь в виду не одних позвоночных. Когда же Брем говорит о
психических способностях животных, он, безусловно, подразумевает только последних, как
это делают большинство посетителей наших зоологических садов.

Брем был человеком, чья жизнь проходила на природе, в тесном общении с ней. В умно

написанном предисловии к первому изданию своей «Жизни животных» Брем говорит, что
все, о чем он может поведать читателю, он узнал, живя жизнью охотника и путешественника.
Брем   излагает   свои   взгляды   открыто   и   смело,   а   при   случае   и   с   подлинным   юмором.
Относительно «психических способностей» животных он пишет: «Животные бывают храбры
или боязливы, бойки или трусливы, решительны или неуверенны, честны или плутоваты,
откровенны   или   замкнуты,   прямы   или   хитры,   горды   или   скромны,   доверчивы   или
недоверчивы,   послушны   или   надменны,   миролюбивы   или   задорны,   веселы   или   грустны,
бойки   или   скучны,   общественны   или   дики,   дружелюбно   относящимися   к   другим   или
враждебными ко всему свету. И сколько различных качеств можно бы еще перечислить!»

Перед нами целый каталог качеств, присущих человеческому характеру. Очень

любопытно его мнение об отдельных видах животных. Я приведу всего несколько примеров,
взятых без всякой системы. О косуле Брем пишет: «Пока она молода, конечно, она является в
высшей степени милой, но с возрастом делается все своенравнее, упрямее и злее. Старые же

5 Здесь и далее цитаты из «Жизни животных Брема», т. I, т-во «Просвещение», С. — Петербург, 1896. —

Прим. перев.

самцы   —   невыносимые,   злые,   эгоистичные   и   самовольные   субъекты».   Психические
способности   козы   оцениваются   значительно   выше.   Брем   пишет,   что   эти   прекрасные
животные понимают человеческую речь. Медведь, по Брему, только тогда смел, когда у него
не остается другого выхода, обычно умственно мало одарен, изрядно глуп, равнодушен и
неповоротлив, груб и неотесан. Ежи робки, трусливы и глупы, но довольно добродушны или,
лучше сказать, равнодушны к условиям, в которых живут. Хомяк оценивается по-другому:
«Злость   является   такой   преобладающей   чертой   его   характера,   как   едва   ли   это   можно
встретить у какого-нибудь другого грызуна». Единственное качество, в котором преуспевает
верблюд, по Брему, это прожорливость; в ней тонут все его психические побуждения. Осел
«изъясняется ослице в своей привязанности хорошо известным раздирающим уши «и-а, и-а»
и присоединяет к этим звукам, повторяемым 5–10 раз, еще с целую дюжину вздохов». Макак
Брем   считает   в   высшей   степени   возбудимыми,   свирепыми,   вспыльчивыми   и   угрюмыми
существами.   Многих   читателей   удивляло   высказывание   Брема   о   павианах:   «Они
представляют   собой   как   бы   самую   низшую   степень   нравственного   развития   обезьян.
Благородство   внешних   форм   у   них   исчезло   совершенно,   а   умственные   отправления
подавляются проявлениями необузданной страсти».

Если бы мы стали рассматривать все эти психические способности различных

животных, то мне пришлось бы написать несколько толстых томов большого формата.
Поэтому попробуем обсудить лишь один конкретный вопрос, а именно: думают ли
животные. Человека, который способен плодотворно размышлять, все называют умным. А
вот что пишет Брем о животных, которых обычно считают умными. Лиса во время охоты
действительно берется за дело обдуманно, осторожно и хитро. Хорек показывает себя как
хитрый, лукавый, осмотрительный, осторожный и недоверчивый, очень проницательный и,
когда на него нападают, смелый, раздражительный и злобный.

Нет необходимости цитировать Брема дальше. Животным даны очень образные

характеристики, бремовские описания увлекают читателя, и в противоположность
критически настроенным ученым он не видит необходимости в постановке вопроса: «Правда
ли все это?»

Но был другой труд, который оказал огромное влияние на научную биологию и сыграл

эпохальную роль в ее развитии. Я имею в виду книгу Чарлза Дарвина «Происхождение
видов». С ней нужно познакомиться поближе.

Чарлз Дарвин

Чарлз Дарвин (1809–1882) был почти современником Альфреда Брема. Для

определения   жизненного   пути   этих   впоследствии   крупнейших   ученых   решающую   роль
сыграли путешествия в тропические страны. Дарвину было немногим более двадцати лет,
когда он отправился на корабле «Бигл» в далекое морское плавание в Бразилию, Перу, Новую
Зеландию и Австралию. Через пять лет судно, обогнув земной шар, вернулось на родину.
Природа тропиков, пышность и разнообразие ее растительного и животного мира произвели
на Дарвина, так же как в свое время на Брема, огромнейшее впечатление. О многих видах в
Европе вообще ничего не знали. Свои исследования Дарвин начал с выяснения важнейшего
вопроса.   Как   возникло   это   множество   видов   да   еще   в   столь   разнообразных   формах?
Достаточно   вспомнить,   как   велика   разница   между   большими   попугаями   и   крошечными
колибри.

Поистине революционизирующее влияние ответа на этот вопрос, который дал и

исчерпывающе   обосновал   Дарвин   после   возвращения   на   родину,   можно   понять,   только
учитывая господствовавшее в то время в обществе мировоззрение. Согласно библейскому
описанию,   считавшемуся   непререкаемым,   животные   и   человек   появились   в   результате
деятельности   божественного   творца,   который   создал   все   живое   способом,   недоступным
пониманию человека.

Этому мировоззрению Дарвин противопоставил иную точку зрения, которая объясняла

возникновение различных форм жизни путем естественного отбора. Так появились длинная
шея у жирафа, копыта у серны и лошади, длинные задние ноги у кенгуру, а передние ноги
тюленя превратились в ласты. Дарвин увидел в природе ожесточенную борьбу за
существование. Животных подстерегает несметное множество опасностей. Например, зайцев
преследуют и уничтожают волки и лисы. Только особи, умеющие очень быстро бегать, могут
спастись от этих хищников, а значит, и продолжить свой род. Но это еще не все — жизни
зайцев угрожают повышенная влажность и холод. Многие молодые зайцы погибают именно
из-за превратностей погоды.

Известно, что отдельные особи одного и того же вида в некоторых отношениях не

похожи друг на друга. У одних зайцев более длинные и мощные ноги, чем у других. Густота
шерстного покрова у разных индивидуумов также различна. Нельзя найти двух абсолютно
схожих особей. По мнению Дарвина, в борьбе за существование выживают лишь те
индивидуумы, чьи даже незначительные отклонения в признаках или свойствах случайно
дают им преимущества и помогают приспособиться к условиям жизни.

Поэтому в борьбе за существование происходит постоянный отбор среди потомков того

или иного вида животного. Если среди новорожденных мышат появляется
светлоокрашенный индивидуум, он скорее станет жертвой кошки, чем его серые братья и
сестры. В процессе борьбы за существование происходит отбор, получивший название
естественного. Он продолжается и поныне. В качестве примера можно сослаться на крота,
лапы которого от поколения к поколению все более приспосабливались к рытью земли.

Итак, суть учения Дарвина можно сформулировать следующим образом: в результате

борьбы за существование происходит отбор животных, наиболее приспособленных к
определенной среде.

Объем книги не позволяет нам более детально обсуждать весьма интересные проблемы

дарвинизма,   поэтому   мы   ограничимся   лишь   приведенным   выше   кратким   изложением
основных   его   положений.   Благодаря   Дарвину   стало   возможным   объективно   и   научно
достоверно исследовать изменения  родовых и  видовых признаков у животных. Разводя в
больших   количествах   серых   мышей,   ученые   всегда   обнаруживают   в   потомстве   наряду   с
серыми совершенно черных, шоколадных, светло-коричневых и даже белых мышей. Если
позволить последним размножаться только в среде себе подобных, получится чистая линия
белых   мышей,   которую   на   воле   быстро   уничтожил   бы   естественный   отбор.   Подобные
эксперименты, проводившиеся, как правило, на маленькой плодовой мушке — дрозофиле,
позволили установить, что передача по наследству определенных признаков у животных и
растений происходит по законам, открытым Грегором Менделем (1822–1884).

И сегодня еще биологи пытаются раскрыть механизм передачи родителями потомкам

таких наследственных признаков, как, например, цвет перьев птицы.

Труд Чарлза Дарвина имел для прогресса науки гораздо большее значение, чем «Жизнь

животных»   Брема.   Но   и   последняя   доказала   свою   необходимость.   Очень   многим   людям,
имеющим дело с животными, нужен справочник, в котором можно было бы быстро найти
описание   определенного   животного,   увидеть   его   на   рисунке,   узнать   его   название,
происхождение, чем  оно питается. Такая  книга необходима руководителям  зоологических
садов, лесникам и рыбакам, агрономам, а нередко и специалистам-зоологам. Брем попытался
дать популярный обзор мира животных.

Позже, когда были получены более точные сведения о живых существах, появилась

необходимость   кое-что   уточнить   и   улучшить.   Поэтому   уже   после   смерти   Брема
предприимчивые   издатели   выпустили   новые   издания   любимой   читателями   книги.
Многократная   переработка   текста   привела   в   конце   концов   к   тому,   что   в   последующих
публикациях от того, что написал сам Брем, осталось только название. Был утрачен почти
поэтический язык первого издания. Не знаю точно, сколько раз перерабатывалась «Жизнь
животных» Брема, сколько раз иссушали ее, доводя до «современной» формы, во всяком
случае, делалось это нередко. Сегодня мы отказались от практики переиздавать чуть ли не
классическую книгу, так сказать, причесанной на современный лад. Теперь мы научились

удовлетворять потребностям специалиста, которому нужно узнать, например, подробности о
каких-то вредных насекомых, и любителя животных, который хочет иметь общее
представление о наиболее характерных чертах живых существ.

Но вправе ли мы назвать книгу Дарвина о происхождении видов научным трудом, а

«Жизнь животных» Брема — россказнями любителя о том, что, как ему казалось, он
наблюдал в природе?

Разумеется, для институтов и зоологических лабораторий последний труд непригоден.

И прежде всего в том, что нас особенно интересует, а именно в отношении психики, а быть
может,   и   мыслительных   способностей   животных,   которые   казались   недоступными   для
любого   объективного   изучения   и   проверки.   Поэтому   ученые   отказались   от   исследования
психики животных. II сегодня еще среди ученых встречаются такие, которые считают, что эта
проблема неразрешима. Но поскольку любителей природы по-прежнему занимает вопрос,
могут   ли   животные   думать   (назло   скептикам),   мы   прежде   всего   познакомимся   со
сложнейшими проблемами человеческого мышления.

Надо совершенно четко усвоить, что сначала мы будем говорить о способностях людей,

только людей, то есть о тех внутренних процессах, которые происходят у каждого из нас.
Лишь изучив их, можно поставить вопрос, обладают ли животные полностью или хотя бы в
какой-то мере такими же способностями или в основе их поведения лежат качественно иные
внутренние процессы. Только после длительных размышлений мы сможем найти ответ на
интересующий нас вопрос.

А, собственно, что это такое, человеческое мышление?

Начнем опять с Брема. Напомним, что он считал медведей (по-видимому, всех

медведей) глупыми и неповоротливыми. Тот, кто имел возможность наблюдать за достаточно
большим числом этих животных, ни в коем случае не согласится с таким утверждением.

Прежде всего разные медведи ведут себя по-разному. Старые особи в отличие от

молодых выглядят неповоротливыми, неуклюжими и потому кажутся глупыми. Брем излагал
свой собственный взгляд на медведей, даже не выяснив, как оценивают это животное другие
знатоки.   А   мнение   знатоков   медвежьей   психики   далеко   не   однозначно,   поскольку   оно
является   их   личной   точкой   зрения.   Научно   мы   можем   сказать,   что   оценка   наблюдателя
зависит от его субъективного впечатления и меняется от человека к человеку. Однако наука
нуждается в объективных утверждениях, совершенно не зависящих от личных впечатлений
оценивающего лица. Субъективные оценки не имеют научной ценности. Поясним эту мысль.
Бывает так, что одному человеку день кажется холодным, а другой считает, что на дворе
приятная   теплая   погода.   Это   два   субъективных   впечатления.   Метеоролог   же   совершенно
объективно   установит,   что   температура   воздуха   достигает   +   18 °C,   в   чем   каждый   может
убедиться, посмотрев на термометр.

Кроме того, при оценке поведения животных у наблюдателя может возникнуть и такое

сомнение: а что, если поведение, которое мне кажется умным, на самом деле всего лишь
случайно? Когда я однажды вернулся домой, моя собака протиснулась сквозь дыру в заборе
сада и восторженно приветствовала меня на улице. На следующий вечер собака, услышав
мои шаги, возбужденно прыгала около садовой калитки, явно не собираясь выскочить мне
навстречу. Почему она не поступила, как накануне? Значит ли, что она обнаружила лаз в
заборе случайно и тут же забыла о нем? Опрометчивый наблюдатель в первый день скажет:
воспользовавшись лазом, собака доказала наличие у нее истинного мышления, поскольку она
решила: только пробравшись через дыру в заборе, я попаду на улицу!

Брем называет лису хитрой и лукавой. Если же мы теперь зададимся вопросом, а что,

собственно, следует понимать под хитростью и лукавством, то мы тут же придем к терминам,
применимым к человеческому мышлению, без чего нельзя сказать, что это такое. Хитрый
человек умеет быстро соображать и при необходимости достигает поставленной цели

окольным путем, незаметным поначалу для окружающих, которые бывают удивлены и даже в
какой-то мере восхищены действиями хитреца.

Тому, кто в вечерние часы на опушке леса через подзорную трубу следит за лисицей, ее

поведение кажется подчас неожиданным и не может не вызвать восхищения. Но разве это
можно сравнить с тем ощущением, какое возникает при столкновении с хитро продуманным
действием человека? Разве нет существенной разницы между поведением животного и
человека?

Вопрос о возможном различии станет яснее, если мы попытаемся уточнить, что следует

понимать под лукавством. Лукавство проявляется в намерении обмануть другого. Во время
игры в футбол нападающий, находясь перед воротами противника, может сделать вид, что
собирается отдать мяч своему партнеру. Благодаря этой уловке ему удается усыпить
бдительность вратаря и он точным ударом забивает мяч в ворота.

Этот успех явился следствием молниеносно протекающего у человека мыслительного

процесса,   в   ходе   которого   были   приняты   два   решения,   обеспечившие   правильность
избранной линии поведения. Достигнутый результат первого решения — обмануть вратаря
—   обеспечил   большую   вероятность   успеха   второго   решения   —   ударить   по   воротам, —
успеха, который, не будь этой хитрости, возможно, и не был бы достигнут. Вопрос, сможет
ли   лисица,   подкрадываясь   к   курице   и   демонстрируя,   казалось   бы,   с   виду   безобидное
поведение,   тем   самым   обмануть   курицу,   мы   пока   оставим   открытым.   С   точки   зрения
человеческого мышления мы должны оценить поведение лисы как-то иначе, чем проявление
ума и хитрости.

Наше мышление бывает исключительно сложно. Оно проявляется почти во всех сферах

человеческой деятельности. Как это часто подчеркивается психологами, оно немыслимо без
языка. Следовательно, можно было бы сказать, что мышление — это внутренний язык. Но
такое определение охватывает лишь часть процесса, который в целом составляет мышление.

Мышление, как правило, проявляется при решении различного рода задач. Так,

школьника просят объяснить, что такое гроза. Он рассказывает о приближении темных туч,
внезапно   поднявшемся   ветре,   затем   говорит   о   первых   каплях   дождя,   сполохах   молний   и
отдаленных раскатах грома. Учитель спрашивает, почему водяной пар облака превратился в
падающие дождевые капли, что, как известно, является следствием столкновения холодных и
теплых   воздушных   масс.   Следовательно,   учитель   требует   дать   не   только   описание,   но   и
объяснение  явления  природы. Таким образом, мы  можем теперь сказать, что результатом
всякого мышления будет ответ на два вопроса. Первый относится к тому, что мы видим или
ощущаем,   то   есть   позволяет   понять,   попросту   говоря,   что   перед   нами.   Второй   касается
причин замеченного состояния или события, а также его последствий и результатов.

Ученику, которому показывают две тонкие пластинки — медную и стеклянную, —

требуется ответить, что общего и что различного у этих пластинок. Он говорит, что одна из
них прозрачна, а другая нет. Это распознается сразу, даже если раньше ребенок никогда таких
пластинок не видел. Но если вслед за этим он скажет, что медная пластинка гибкая, а
стеклянная легко бьется, то такой правильный ответ мог быть получен лишь благодаря
предыдущему опыту, как говорят психологи — при обращении с объектом.

Замеченные свойства — гибкость и хрупкость — удается выразить с помощью

определенных понятий. Понятием — в данном случае «гибкость» — обозначают то общее,
что объединяет, например, медную пластинку и тонкую железную проволоку при всем
различии их формы и цвета. Но не будь языка, не было бы и понятий — это ясно и без
особых пояснений.

Теперь следует сказать несколько слов о языке животных. Я сижу в комнате, появляется

незнакомый мужчина у нашей калитки, и моя собака начинает лаять. Этот лай можно принять
за своеобразный язык, но при этом надо совершенно четко понимать, что язык этот лишь
сигнализирующий, но не описывающий. Животное сигнализирует, что кто-то пришел, но не
может описать, пришел ли высокий человек или низкого роста, в шляпе или без нее, в
обычной или необычной одежде. Что бы животное ни выражало, это будет всегда

чувственное проявление. Но надо подчеркнуть, что подобные проявления выразительного
поведения у многих животных исключительно тонко дифференцированы. При виде чужого
человека в лае собаки преобладают нотки тревоги или предупреждения. Когда же домой
приходит моя жена, которую собака хорошо знает, то лай звучит совсем по-другому, уже
дружелюбно. И опять же это всего лишь сигнал, но не описание замеченного животным
человека. Следовательно, сказать, что животные, подобно человеку, пользуются точными
описательными звуковыми сигналами-понятиями, нельзя.

Мы, люди, стремимся как можно подробнее узнать об окружающих нас предметах,

причем многие их свойства могут быть выявлены лишь при испытании предмета. Например,
испытывая   раскаленное   железо,   обнаруживают,   что   с   повышением   температуры   оно
становится   пластичнее,   а   при   температуре   1528 °C   —   плавится.   Медь   хорошо   проводит
электричество, фарфор, наоборот, — изолятор. Так свойства материалов — проводимость,
эластичность,   растворимость   и   т. д. —   получают   наименования,   которые   и   являются
понятиями. Ученику следует выучить, что они означают, а инженер должен уметь, открыв
новое, ранее неизвестное свойство материала, ясно описать его. Образование понятий —
чрезвычайно важная составная часть человеческого мышления.

В обширной коллекции научных определений, которую я собрал за годы моей жизни,

имеются   формулировки,   согласно   которым   выработка   и   применение   понятий   —   это
основные   истоки   нашей   мыслительной   способности.   Можно   привести   такой   пример
довольно трудно воспринимаемого определения: мышление — это деятельность, в процессе
которой представления и понятия разлагаются на элементы, последние сравниваются между
собой,   соотносятся   друг   с   другом   и   связываются   воедино.   Для   пояснения   упомянем   тех
водных   животных,   которые   обладают   позвоночником,   передвигаются   с   помощью   весьма
разнообразных плавников и дышат жабрами. Ну и конечно, объединяются одним понятием
«рыбы».

Самые разные задачи заставляют нас активизировать процесс мышления, будь то

подсчет денег, написание статьи или конструирование машины. Благодаря наличию задач
любая деятельность обретает цель. Так, целью врачебной деятельности, к которой, особенно
в   социалистических   странах,   относится   также   и   предупреждение   болезней   путем
соответствующих   профилактических   мероприятий,   является   восстановление   здоровья
больного. Тот, кто имеет цель, нуждается и в средствах для ее достижения. Часто можно и
должно производить выбор средств. Это означает, что необходимо найти такие средства, с
помощью   которых   цель   достигается   с   наименьшими   затратами   сил   и   времени.   Инженер
выбирает   для   своей   машины   либо   двигатель   внутреннего   сгорания,   либо   электрический
мотор.   И   то   и   другое   является   средством,   с   помощью   которого   может   быть   достигнута
поставленная цель. Поэтому одно из важнейших определений мышления рассматривает его
как процесс отыскания средств.

Средством, которое использует в своих целях, скажем, врач, являются лекарства; среди

них он должен выбрать наиболее пригодное. Конструктору автомобиля необходимо
учитывать, что во время движения мотор машины нагревается и его необходимо охлаждать.
Такое охлаждение может быть воздушным или водяным. Но прежде чем выбрать ту или
иную систему охлаждения, нужно изучить не только ее достоинства и недостатки, но и все,
что относится к нагреванию двигателя. Такое исследование является анализом. Лишь проведя
анализ, можно объединить составные части автомобиля в надежное средство для
передвижения; иными словами, аналитические находки объединяются синтезом.

Мыслительный процесс по-прежнему является темой многочисленных, всесторонних

исследований.   Приведем   пример,   часто   используемый   в   литературе   по   психологии.   Цель
деятельности столяра — скажем, изготовление стула. Для этого он прилаживает бруски и
доски, которые имеют определенную форму, или, научно выражаясь, структуру. Ее и должен
изменить   столяр   с   помощью   пилы   и   рубанка.   Необходимые   для   работы   средства,   или
инструменты,  ему  известны,  он   умело  ими   владеет.   Таким   образом,   придав  имеющемуся
материалу   нужную   структуру   и   соединив   разрозненные   части,   столяр   создает   единую

структуру, которая и будет стулом, обладающим достаточной прочностью, чтобы уже по
прошествии полугода не развалиться.

Подобные умозаключения, изложенные здесь очень упрощенно, позволяют психологам

сделать следующий вывод: мышление — это преобразование структуры имеющегося. Но это
утверждение неполно, так как оно не охватывает всей сложности исследуемого процесса.
Материалистическая   философия   дает   более   четкое  объяснение   мышлению  человека:   суть
мышления   состоит   в   понятийном   отображении   общего,   существенного,   закономерного   в
предметах   и   процессах   объективной   реальности.   Однако   эта   объективная   реальность,
действительность   отражается   не   пассивно,   мышление   возникло   и   постоянно
совершенствуется   во   взаимодействии   человека   с   его   природным   и   общественным
окружением.   Оно   активно,   относительно   самостоятельно   и   в   процессе   познания   мира   в
состоянии оперировать понятиями по законам логики.

Но пора и остановиться. Ведь мы занимаемся здесь не изучением мышления людей, а

ищем ответ на вопрос, имеется ли у животных хоть что-то сопоставимое с ним и если да, то в
какой степени. Предыдущие рассуждения позволяют нам теперь сформулировать несколько
вопросов. Во-первых, как животное воспринимает предметы в окружающем его мире?
Замечает ли оно, что один камень больше или меньше, светлее или темнее другого? Во-
вторых, может ли животное каким-либо способом найти средство, позволяющее ему
заполучить то, что нельзя просто схватить. Обезьяну, сидящую на дереве и срывающую один
за другим плоды, нет оснований считать очень умной или сообразительной. То же можно
сказать и о кошке, которая подстерегает мышь и хватает ее во внезапном прыжке.

Иное дело, когда между животным и его целью находится препятствие. Вероятно,

каждому из нас приходилось видеть, как беспомощно снует курица у забора, через дыру в
котором она случайно выбралась днем, а теперь, вечером, пытается пробраться обратно.
Птицеводы, однако, знают, что курицу можно научить находить правильный путь к лазу. Из
всего этого совсем не следует, что курица глупа, умна или вообще хотя бы в каких-то
пределах обладает способностью к мышлению. Научение оказывается для нее средством, при
помощи которого она наконец добивается цели, а именно возвращения в родной курятник.
Следовательно, тут можно говорить, чему и как она учится, а не о том, глупа она или умна.

Со всем этим тесно связан третий вопрос — есть ли такие животные, которые могут

изменять в свою пользу распределение предметов в пространстве (так называемую
структуру) и благодаря этому достичь чего-либо, прежде им недоступного. Иначе говоря,
может ли иметь место, например, такой случай, когда собака пододвигает скамеечку, чтобы с
нее допрыгнуть до высоко подвешенной колбасы?

Современные ученые не исходят, следовательно, из таких общих понятий, как ум,

рассудок или одаренность, а формулируют свои проблемы точнее, пытаясь распознать то, что
принадлежит к составным частям мышления. Немалую трудность при этом представляют
индивидуальные колебания способностей у разных особей. Например, ученик в первый день,
решив 100 задач, допустил 6 ошибок. На следующий день, решая задачи такой же сложности,
он ошибся 11 раз, а на третий день сделал 3 ошибки. После достаточно частого повторения
задания подсчитали среднее число ошибок этого ученика. Оно составляло 6,3. У другого
ученика число ошибок равнялось соответственно 18, 12 и 21; среднее число ошибок
составляло 17. Итак, оба ученика умеют считать, а следовательно, и думать, но результаты у
них совершенно различные. Одному решение задач дается явно легко, другому трудно.
Обычно это объясняют разными способностями, если допустить, что оба ученика отнеслись
к заданию с равной добросовестностью, не были утомлены и их не отвлекали посторонние
мысли. Такого рода условия практически, как правило, никогда не бывают одинаковыми, но
это уже другой вопрос. Нас сейчас интересуют только те индивидуальные различия, которые
проявляются в том, что разные индивидуумы по-разному справляются с решением одних и
тех же задач. Эти различия обычно и составляют уровни развития той или иной способности.

Мы часто наблюдаем, как животные совершают те или иные действия. Кошка

крадучись пробирается через луг, птица чистит перышки, лисица несет пищу лисятам, олень

защищает олениху от соперника. Во всех этих случаях животные действуют только во имя
своих собственных интересов, а также для ликвидации таких неприятных ощущений, как
голод или жажда, раздражение кожи, вызванное загрязнением или паразитами. Источником
беспокойства могут быть самые разные влечения. Устранив причину беспокойства, высшие
животные, по-видимому, испытывают приятное чувство удовлетворения, которое и служит
им наградой за совершенное действие.

Действия животных весьма существенно отличаются от большинства видов

человеческой деятельности, и это проявляется в следующем. Во-первых, человек всегда что-
то сознательно изготовляет  или  производит,  тогда  как  животные  ничего  не  производят,  а
только потребляют, причем потребляют то, что им предоставляет природа. Во-вторых, люди
трудятся   сообща   и   обычно   распределяют   между   собой   отдельные   задания.   При
строительстве   ли   домов   или   дорог,   при   создании   машин   люди   тратят   на   протяжении
длительного времени, день за днем немалые усилия. Поэтому такого рода деятельность мы
называем   трудом;   ее   главные   отличия   заключаются   в   продуктивности   и   совместной
деятельности   людей   на   основе   сознательного   приспособления   и   переделки   окружающей
среды. Разумеется, и люди потребляют то, что они могут найти в природе. Но при этом они
улучшают   дары   природы,   создавая   из   них   подчас   совершенно   новые,   привлекательные
продукты, прежде чем пустить их в потребление. Так, мышь пожирает зерна такими, какие
они есть в природе, человек же перемалывает их в муку, затем выпекает из нее хлеб, который
и   служит   конечным   продуктом   потребления.   Еще   классики   коммунизма   подчеркивали
основное различие между человеком и животным. Фридрих Энгельс писал: «Коротко говоря,
животное только пользуется  внешней природой и производит в ней изменения просто в силу
своего присутствия; человек же вносимыми им изменениями заставляет ее служить своим
целям, господствует  над ней. И это является последним существенным отличием человека
от остальных животных, и этим отличием человек опять-таки обязан труду»

Ранее мы говорили, что животные ничего не производят, но нам могут возразить,

сославшись  на  сооружения   муравьев  или   пчел,  на   паутину,  которую  плетет  паук,   или  на
гнезда птиц. Мы не будем здесь рассматривать эти продукты деятельности животных, так как
научно доказано, что способность к такого рода поведению является врожденной; это то, что
мы   называем   инстинктом.   Все   высшие   способности   людей,   напротив,   не   врожденные,   а
приобретенные, полученные в результате обучения. Человек приобретает знания в процессе
учебы, которая обычно длится годами. Любая учеба предполагает наличие памяти. Без нее
было бы невозможно мышление; следовательно, память является предпосылкой мышления.
Таким образом, прежде чем обсуждать, могут ли животные думать, мы должны Составить
другой   вопрос:   имеют   ли   они   память?   Для   ответа   на   него   надо   конкретно   знать,   что
животные могут запомнить, а что нет. Этой проблеме мы еще уделим немало внимания.

Сегодняшний уровень развития науки позволяет сказать, что память постоянно

накапливает информацию и позднее воспроизводит ее подобно тому, как это имеет место в
магнитофоне: речь или музыка записываются, и в любое время, включив запись, их можно
воспроизвести. Такая машина является своего рода «технической памятью». В любой
мыслительной деятельности немалую роль играет содержание памяти. Оно принадлежит к
той части всего комплекса мышления, которую довольно точно можно исследовать. Поэтому
психология уделяет ее изучению большое внимание.

Итак, рассмотренные нами теоретические предпосылки позволили значительно

ограничить круг вопросов, который нам придется рассмотреть.

Никто ныне уже не полагает, что животные способны думать, оценивать, делать

выводы, как считали это около ста лет назад некоторые любители животных по примеру
Альфреда Брема. Подобного рода гипотезы, как правило, весьма субъективны. Поэтому,
исследуя проблему в этих уже ограниченных нами пределах, ученые искали новые методы,

6 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. 2, т. 20. Диалектика природы. М., Госполитиздат, 1961, стр. 495. — Прим.

перев.

Думают ли животные? (Вернер Фишель) - часть 1