содержание   ..  11  12  13  14   ..

Россия в 1839 году (Кюстии А. де) - часть 13

ИСТОРИЯ ТЕЛЕНЕВА *

Вот уже много лет поместье князя *** находилось в руках управляющего; звали его Теленев. Князь *** был поглощен другими делами и вовсе не заботился о своих владениях; обманувшись в своих честолюбивых ожиданиях, он надолго отправился в путешествие — развеивать тоску впавшего в немилость вельможи; потом, устав искать в искусстве и природе лекарство от политических разочарований, он возвратился на родину, дабы, снова приблизившись ко двору, больше его не покидать и попытаться усердием и искательной настойчивостью вернуть расположение государя.

Но покуда жизнь его и состояние растрачивались впустую то на придворные хлопоты в Санкт-Петербурге, то на любовь к древностям на юге Европы, он терял привязанность своих крестьян, которых дурное обращение Теленева довело до отчаяния.

В обширных вологодских ** владениях человек этот был настоящим самодержцем и заслужил проклятия за то, каким образом осуществлял он господскую власть.

Но у Теленева была прелестная дочь по имени Ксения ***; кротость была врожденным свойством этой девушки, ибо она рано лишилась матери и не получила иного воспитания, кроме того, какое мог дать ей отец. Он научил ее французскому языку, и она, можно сказать, вызубрила наизусть несколько классиков века Людовика XIV, забытых в вологодской усадьбе отцом князя. Ее любимыми книгами была французская «Библия», «Мысли» Паскаля,

«Теле-мак»; когда человек читает немногих, но хорошо отобранных авторов и часто их перечитывает, он получает от чтения большую

* Имена людей и названия я выбрал наугад, с единственной целью — скрыть настоящие; там, где я не боялся повредить ясности рассказа, я даже избегал их вовсе; наконец, я позволил себе исправить стиль нескольких выражений, чуждых духу нашего языка.

** Этим названием я заменил подлинное. •*• Это

милое имя — имя русской святой.

307

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

пользу. Одна из причин легковесности нынешних умов — в обилии книг, заполнивших мир: книг не столько скверно написанных, сколько скверно прочитанных. Мы оказали бы услугу грядущим поколениям, если бы научили их читать, ведь с тех пор, как вес выучились писать, сей талант становится все большей редкостью...

В свои девятнадцать лет Ксения славилась своей ученостью и пользовалась заслуженным уважением во всех принадлежащих князю *** землях. К ней приходили за советом из окрестных деревень; Ксения была для бедных крестьян вожатой, опорой в делах, болезнях, горестях.

За свое миротворство нередко выслушивала она гневные упреки отца; но уверенность, что она совершила добро или помешала свершиться злу, была для нее превыше всего. В стране, где влияние женщин, как правило, невелико '", она имела власть, которую не мог бы у нее оспорить ни один из уездных мужчин — власть разума над грубыми умами.

Даже ее отец, человек буйный по натуре и по привычке, ощущал на себе благотворное воздействие ее души; нередко он краснел, чувствуя, что боязнь причинить страдание Ксении не позволяет ему дать волю гневу, и он, словно тиран-самодержец, который стал бы корить себя за милосердие, сокрушался, что чересчур добродушен. Свои бурные вспышки он почитал за праведный суд и ставил их себе в заслугу, однако крепостные князя *** имели о них иное мнение.

Отец с дочерью жили в вологодском имении, расположенном на равнине, огромной по размерам, но по русским понятиям довольно уютной.

Усадьба стоит на берегу озера, омывающего его с трех сторон. Берега озера плоски, и оно сообщается с Волгой через водоспуски, чье небыстрое и недолгое течение делится на множество рукавов. Ток извилистых ручейков глубоко прорезает обширную поверхность равнины, и глаз, не имея возможности наслаждаться зрелищем этих потайных узоров, безотчетно следит издалека их изгибы, отмеченные купами жалких, худосочных ив и других хилых кустарников, что разбросаны там и сям вдоль глубоких каналов, которые перерезают луг и бороздят его во всех направлениях, не придавая ему ни красоты, ни плодородия, ибо блуждающие воды не улучшают болотистой почвы.

В облике самого здания есть нечто величественное. Из окон его открывается с одной стороны вид на озеро, похожее на море, ибо утром и вечером его ровные песчаные берега тонут в дымке на горизонте, а с другой — на широкие пастбища, изрезанные рвами и покрытые ивняком. Некошеные луга— главное богатство этих мест, а уход за скотом, что привольно пасется на них, — единствен- ное занятие крестьян.

• Всем известно, что вплоть до XVIII века русских женщин держали, так сказать, взаперти.

Зо8

Письмо восемнадцатое

По берегам Вологодского озера пасутся большие стада. Эти группы животных

• единственные приметы пейзажа, лишь на них задерживается взор, скользя по плоским, холодным полям, где непрочерченная линия горизонта и вечно серое, туманное небо ни рисунком своим, ни цветом не оживляют однообразных далей. Суровый климат наложил свою печать на этот скот, его малорослую, хилую породу; и все же, пусть и жалкие на вид, коровы пестротой своей шкуры слегка расцвечивают возвышенности, пересекающие болото, и благодаря этой перемене тонов глаза отдыхают от торфянистых оттенков луга — а скорее лощины, где растут не столько травы, сколько шпажник. Бесспорно, в пейзажах этих нет ничего прекрасного, однако ж они покойны, величавы, необозримы, внушительны, и глубокая их безмятежность не лишена ни царственности, ни поэзии: это Восток, но без солнца.

  Однажды утром Ксения вышла из дому вместе с отцом, чтобы присутствовать при пересчете скота: эту процедуру он производил каждый день сам. Стадо, живописно разбросанное перед дворцом на берегу озера, радовало глаз; шкуры животных поблескивали в рассветных лучах; колокол окрестной церквушки сзывал на молитву нескольких женщин, оставшихся без дела из-за своих увечий, и дряхлых стариков, что безропотно вкушали отдых, дарованный годами. Их благородное, увенчанное сединами чело, живые еще краски на лицах, окаймленных серебристыми бородами, свидетельствовали о том, насколько здоров воздух в этой ледниковой зоне и как красива здешняя человеческая порода. О красоте людей, живущих в какой-либо местности, судить следует не по юным лицам.

  • Взгляните, батюшка,— сказала Ксения, когда они шли по плотине, соединяющей с лугом полуостров, где стояла усадьба,— взгляните, над избой моего молочного брата развевается флаг.

    Русские крестьяне нередко бывают в отлучке: получив разрешение, они отправляются искать приложения своим силам и смекалке куда-нибудь в окрестные города и доходят до самого Санкт-Петербурга; хозяину они платят оброк, а все заработанное сверх него берут себе. Когда такой странствующий крепостной возвращается к жене, на крыше их хижины воздвигается сосна, наподобие мачты, а на самой верхушке этого дерева возвращения плещется и сверкает хоругвь, дабы жители села и соседних деревень, увидев этот знак веселья, порадовались вместе с супругой.

    В согласии с этим старинным обычаем и был вывешен флаг на коньке избы, где жила старуха Елизавета, мать Федора и кормилица Ксении.

  • Стало быть, этот негодяй, твой молочный брат, сегодня ночью вернулся? — переспросил Теленев.

  • Ах! я так рада,— воскликнула Ксения.

  • Еще одним злодеем больше,— возразил Теленев,— а то у нас в уезде своих не хватает.

    
    

    3"9

    Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

    
    

    постараетесь, чтобы он забыл вашу суровость — правда, батюшка? Он теперь женат, у него маленький сын; счастье должно смягчить его нрав, ведь дети меняют отцовские сердца.

    • Замолчи, я с ума сойду от твоих идей, вычитанных из романов! Твои нежные крестьяне и благородные рабы водятся только в книжках. Я лучше тебя знаю, с какими людьми мне приходится иметь дело: они ленивы и мстительны, как и их отцы, и ты никогда не обратишь их к добру.

    • Если бы вы мне позволили обращать их, если бы помогли мне, мы бы сделали это вместе. Но вот и милая моя Пахомовна идет с заутрени.

      С этими словами Ксения бежит к кормилице и бросается ей на шею.

    • Вот и счастье к тебе пришло!

    • Может быть,— отвечает старуха чуть слышно.

    — Он вернулся.

    • Но ненадолго; я боюсь...

    • Что ты хочешь сказать?

    — Они все с ума посходили; только тс-с!

    — Что ж, матушка Пахомовна, — произнес Теленев, косо взглянув на старуху,

• вот твой негодник сын и вернулся домой... Его жена может быть довольна. А вам всем должно быть ясно, что раз он вернулся, значит, я на него не сержусь.

  • Тем лучше, господин управляющий, нам так нужно ваше покровительство...

    Ведь скоро приедет князь, а мы его не знаем.

  • Как? какой князь? наш господин? — И, осекшись: — Ах, да, конечно, — воскликнул Теленев, не желая показывать своего удивления перед какой-то крестьянкой, которая, похоже, знала больше него, — конечно, я вам окажу покровительство. К тому же приедет он не завтра; эти слухи идут каждый год об эту пору.

  • Простите, господин Теленев, он будет здесь на днях. Управляющему хотелось засыпать вопросами кормилицу Ксении, но самолюбие не позволяло ему. Ксения, угадав его замешательство, пришла ему на помощь.

  • Скажи-ка, кормилица, откуда это ты так хорошо знаешь, когда и куда едет наш господин князь ***?

  • Мне сказал Федор. Ах! мой сын знает и много чего еще! он стал настоящим мужчиной. Ему двадцать один год, он как раз на год старше вас, девочка моя; но он еще вырос, и если б я посмела... я бы сказала... он такой красивый!.. я бы сказала, что вы похожи.

  • Замолчи, пустомеля! с чего это моя дочь будет похожа на твоего сына?

— Они сосали одно. и то же молоко; люди и не такие близкие тоже бывают похожи; и даже... но нет... когда вы больше не будете над нами главный, я скажу, что думаю про их характеры.

— Когда я больше не буду над вами главным?

зи

Астольф де Кюстин

Россия в 1839 году

— Конечно... Сын видел Батюшку.

— Императора?

• Да; и государь император самолично велел передать нам, что скоро мы будем свободными; такова его воля; когда бы все зависело только от него, это бы уже случилось *.

  Теленев пожимает плечами, потом продолжает:

• А как это Федору удалось поговорить с императором?

• Как?.. он присоединился к нашим людям, тем, которых послали все наши деревенские и соседские тоже, чтобы они пошли и попросили Батюшку...

  Тут Пахомовна вдруг осеклась.

• Попросили о чем?

  Старуха, спохватившись, что проболталась, решила прикусить язык, несмотря на торопливые расспросы управителя. В ее внезапном молчании было нечто непривычное и, быть может, исполненное глубокого смысла.

• Да что же вы тут, в конце концов, против нас замышля ете? — в бешенстве вскричал Теленев, схватив старуху за плечи.

• Нетрудно догадаться,— сказала Ксения, делая шаг вперед и вставая между отцом и кормилицей, — как вам известно, прошлой весной государь купил поместье ***, по соседству с нашим. С тех самых пор наши крестьяне ни о чем не мечтают, как только о счастье принадлежать короне. Они завидуют соседям, чье положение... как они считают, намного улучшилось, притом что прежде во всем было схоже с их собственным; многие старики, из самых почтенных в уезде, просили у вас под разными предлогами дозволения отправиться в город; после их отбытия я узнала, что их избрали ходоками от других крепостных, чтобы они отправились к императору и молили его купить их, как он купил их соседей. Многие окрестные губернии присоединились к вологодским депутатам, дабы принести государю ту же просьбу. Уверяют, что они вручили ему деньги, необходимые для покупки имения князя ***— земель вместе с людьми.

• Верно,— сказала старуха,— и Федор, мой мальчик, повстречал их в Петербурге и присоединился к ним, чтобы поговорить с Батюшкой; вчера они все вместе вернулись.

• Я не предупредила вас об их попытках,— продолжала Ксения, глядя на изумленного отца, — потому что заранее знала, что из этого ничего не получится.

• Ты была неправа, ведь они встретились с Батюшкой.

• Даже сам Батюшка не может сделать того, о чем они просят, иначе ему бы пришлось купить всю Россию.

• Вы только посмотрите, что за хитрецы,— возразил Теленев.— Эти мошенники настолько богаты, что делают подобные

* Исторический факт.

312

Письмо восемнадцатое

подарки императору, а перед нами разыгрывают нищих и имеют бесстыдство утверждать, будто мы лишаем их последнего. Вот если бы у нас было побольше здравого смысла да поменьше доброты, мы бы отняли у них все, включая веревку, на которой они нас вздернут.

• Не успеете, господин управляющий, — произнес очень тихо и очень ласково молодой человек, что незаметно приблизился к ним и стоял теперь с видом диковатым, но отнюдь не робким, держа шапку в руке, перед ивняком, из-за которого он и появился словно по волшебству.

• А, это ты... бездельник! — вскричал Теленев.

• Федор, ты ни слова не говоришь своей молочной сестре,— перебила его Ксения. — А ведь ты столько раз обещал не забывать меня! Я крепче держу слово, чем ты, ведь не было дня, чтобы я не помянула твоего имени в молитве, там, в глубине часовни, перед иконой Святого Владимира, в память о твоем отъезде. Ты помнишь? именно там, в часовне, попрощался ты со мной уже почти год назад.

  С этими словами она бросила на брата нежный, укоризненный взгляд, неотразимо кроткий и строгий.

• Как я могу вас забыть! — воскликнул юноша, воздевая глаза к небу.

Ксения умолкла, испугавшись набожного, но чуть свирепого выражения этих глаз, обычно опущенных долу; в них было что-то тревожное, что не вязалось с кротостью в голосе, словах и повадках молодого человека.

Ксения была из тех северных красавиц, каких не встретишь больше нигде; черты ее казались почти неземными: чистота их, вызывавшая в памяти Рафаэля, выглядела бы холодной, когда бы на лице ее, еще не потревоженном страстями, не запечатлелась тончайшая чувствительность. В тот день ей как раз исполнилось двадцать лет, но она не ведала еще того, что волнует сердце; высокая, тонкая, немного хрупкого сложения, она была наделена какой-то неповторимой грацией, хотя обычно гибкость ее скрывалась за неторопливостью движений; глядя, как ступает она по траве, еще белой от росы, можно было подумать, что это последний лунный луч скользит по недвижному озеру перед зарею. В томности ее было то обаяние, какое отличает лишь здешних женщин — их не назовешь хорошенькими, но они красивы, а иные — чаще всего не из низких сословий — безупречно прекрасны; ибо в России красота аристократична, и крестьянки, как правило, не столь щедро одарены природой, как знатные дамы. Ксения же была красива, как царица, и свежа, как поселянка.

Волосы ее, разделенные на две пряди, окаймляли высокий, цвета слоновой кости лоб; лазурные глаза, прозрачные, словно хрустальный родник, оттенялись длинными, загибающимися вверх черными ресницами, тень от которых падала на свежие, но едва тронутые румянцем щеки; брови, совершенного рисунка,

УЗ

Астольф де Кюстин Россия в 1839 ГОДУ

но довольно светлые, были все же темнее волос; чуть крупноватый рот открывал взору зубы такой белизны, что сиянием их озарялось все лицо; розовые губы блистали невинностью, а лицо, почти круглое, но исполненное большого благородства, несло на себе выражение тонкости чувств и набожной нежности, обаяние которого захватывало всех с первого взгляда. Будь у нее серебряный нимб, она стала бы прекраснейшей из византийских мадонн, изображением которых дозволено украшать русские церкви *.

Ее молочный брат был один из красивейших мужчин в этих краях, чьи обитатели славятся красотой, высоким ростом, стройностью, здоровьем и независимым видом. Крепостные из этой части империи — бесспорно, наименее жалкие люди в России.

Изящная крестьянская одежда отлично сидела на нем. Светлые, красиво разделенные на пробор волосы, спадая шелковистыми локонами, обрамляли безупречный овал лица; крепкая, сильная шея оставалась открытой, ибо сзади, на затылке, волосы были пострижены под гребенку, а спереди белый лоб юного землепашца пересекала, словно диадема, лента, сверкавшая на солнце и придававшая ему сходство с Христом кисти Гвидо.

Он был одет в рубаху из крашеного полотна, в тонкую полоску, с неглубоким вырезом и с одной только прорезью на плече, чтобы проходила голова; узкое отверстие застегивалось на две пуговицы, пришитые между плечом и ключицей. Это одеяние русских крестьян, напоминающее греческую тунику, носится навыпуск и закрывает штаны до самых колен. Оно бы походило отчасти на французскую блузу, когда бы не несравненно большее его изящество, каким оно обязано и своему покрою, и безотчетному вкусу его владельцев. Федор был высок, гибок и наделен врожденной элегантностью;

голова его, красиво посаженная на плечах — широких, покатых и своей лепкой напоминающих плечи античных статуй, — украсила бы самые благородные позы, однако юноша почти все время держал ее склоненной на грудь. На его прекрасном лице читалась какая-то тайная подавленность. Несмотря на свой греческий профиль, синие, с поволокой, но сверкающие молодостью и природным умом глаза, несмотря на свой надменный, очерченный точь-в-точь как на античных медалях рот, который венчали золотистые усики, блестящие, словно натуральный шелк, на свою молодую бородку того же оттенка, короткую, вьющуюся, шелковистую и густую, хотя еще вчера на месте ее был детский пушок; наконец, несмотря на свои мускулы циркового борца, ловкость испанского матадора и ос-

• В греческой церкви культ изображений по-прежнему до известной степени запрещен; истинно верующие допускают лишь живопись условного стиля, покрытую определенными рельефными украшениями из золота и серебра; под этими накладками достоинства картины исчезают совершенно. Таковы единственные живописные изображения, какие терпят в Божьих храмах русские православные. Примечание Путешественника.

34

Письмо восемнадцатое

лепительно белую кожу северянина,— иначе говоря, несмотря на подобную внешность, при которой любой мужчина стал бы гордым и уверенным в себе, Федор, униженный воспитанием, которое не соответствовало его положению в родных местах, а быть может, и бессознательным, врожденным чувством собственного достоинства, не вязавшимся с принадлежностью к подлому сословию, держался почти все время как преступник, что ожидает исполнения приговора.

Эта страдальческая поза появилась у него в девятнадцать лет, в день, когда по приказанию Теленева он, молочный брат теленевской дочери и до тех пор его любимец и баловень, был подвергнут истязанию под тем предлогом, что не повиновался какому-то будто бы важному повелению.

Ниже мы увидим, что варварство это вовсе не было простой прихотью, и истинная его причина была очень серьезной.

Ксения решила, что угадала, почему брат ее совершил столь пагубный для себя проступок; она вообразила, будто Федор влюблен в Катерину, юную красавицу крестьянку из окрестных мест; и едва несчастный залечил свои раны — что произошло лишь через несколько недель, настолько жестокой была экзекуция,

— она, сколько от нее зависело, занялась исправлением этого зла; она полагала, что единственный способ помочь делу — это женить брата на девушке, которой он, по ее мнению, увлекся. Едва Ксения поведала Теленеву о своих планах, как ненависть его, казалось, прошла: к великому удовольствию Ксении, свадьбу сыграли со всей поспешностью;

и Ксения считала, что Федор сумеет, обретя сердечное счастье, забыть глубокую тоску и мстительную обиду.

Она заблуждалась: брат ее был безутешен. Только она угадывала, какой стыд гнетет его; она была его наперсницей, хоть он ничего ей не поверял, ибо никогда не жаловался; впрочем, экзекуция, какой он подвергся, была вещью настолько обычной, что никто не придал ей значения: все местные, кроме него и Ксении, и думать о ней забыли.

На удивление гордый, он инстинктивно избегал всего, что могло бы напомнить ему о пережитом страдании, но с невольной дрожью бежал прочь, когда видел, что кого-то из товарищей его собираются пороть, и бледнел, заметив в чьих- нибудь руках розгу или прут.

Повторим еще раз: начало жизни досталось ему слишком легко; к нему благоволил управляющий, а значит, его поощряли все вышестоящие; ему завидовали товарищи, его почитали самым счастливым, равно как и самым красивым, уроженцем владений князя ***;

его боготворила мать, он вырастал в собственных глазах благодаря дружбе Ксении, изобретательной, нежной дружбе восхитительной женщины, ангела, звавшего его своим братом, а потому он оказался совсем не подготовлен к тяготам своей участи

• ив один день ему открылась вся ее низость; с тех пор обязанности, неотделимые от

  
  

  315

  Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

  
  

  ствия, то из-за этого суеверия беспокойство ее только возрастало. Когда опасение принимают за предначертание, оно становится неодолимым... Из смутного, беглого предчувствия создается судьба;

  воображение силою предвидения творит именно то, чего страшится;

  в конечном счете оно побеждает разум, истину, реальность, даже судьбу, и, дабы воплотить в жизнь свои химеры, подчиняет себе ход событий. /

  Прошло несколько дней; Теленев часто отлучался из дома. Ксения пребывала в глубокой печали, вызванной той неизлечимой меланхолией, какая, казалось, поразила Федора после его возвращения; она виделась только с кормилицей и думала только о брате.

  Однажды вечером она была дома одна; отец с утра уехал, велев передать, чтобы к ночи его не ждали. Ксения, привыкшая к подобным поездкам, нисколько не волновалась из-за отсутствия Теленева; протяженность владений, которыми он управлял, нередко заставляла его совершать длительные переезды с места на место. Она читала. Вдруг перед нею появляется кормилица.

  • Что тебе нужно от меня в такой поздний час? — спрашивает Ксения.

  • Идемте, попьете у нас чаю, я вам приготовила,— отвечала кормилица с бесстрастным видом *.

  — Я не привыкла в такое время выходить из дому.

  — А сегодня все-таки нужно выйти. Пойдемте со мной; чего вам бояться?

  Ксения, привычная к неразговорчивости русских крестьян, решает, что кормилица приготовила ей какой-то сюрприз. Она поднимается и идет следом за старухой.

  Деревня была пустынна. Поначалу Ксения решила, что все уже спят; ночь стояла очень тихая и довольно светлая; ветерок не колебал своим дуновением ивы на болоте, не пригибал на лугу высокие травы; на небе, усыпанном бледными звездами, не было ни облачка. Не доносилось издалека ни лая собаки, ни блеяния ягненка; не ржала на скаку кобыла за оградой загона; не ревел больше бык под крышей теплого стойла; пастух не тянул печальную свою мелодию, похожую на долгую ноту, что держит соловей перед каденцией,—какая-то более глубокая, нежели обычно, ночная тишина царила над равниной, тяжестью ложась на сердце Ксении, которая мало-помалу стала ощущать смутный ужас, но не осмеливалась задавать вопросы. Словно ангел смерти пролетел над Вологдой, с трепетом думала про себя девушка.

  — Русские, даже самые бедные, имеют дома чайник и медный самовар и по утрам и вечерам пьют чай в кругу семьи; при этом стены и потолки в их избах — это толстые неструганые сосновые бревна с пазами на концах: вставленные одно в другое, они образуют углы дома; между этими довольно скверно пригнанными брусьями проложен мох и деготь; как видите, деревенская простота жилища образует разительный контраст с изящным и тонким напитком, который в нем пьют. Примечание Путешественника.

  317

  Астольф де Кюстин Россия

  в 1839 году

  
  

  Внезапно на горизонте возникло какое-то зарево.

  • Откуда этот свет? — восклицает перепуганная Ксения. 1

  • Не знаю,— неуверенно отвечает старуха,— может, это последние лучи солнца.

  • Нет, — говорит Ксения, — где-то горит деревня.

  • Господский дом,— возражает замогильным голосом Елизавета, — теперь пришел черед господ.

  • Что ты этим хочешь сказать? — Ксения в испуге хватает кормилицу за руку.— Неужто сбываются ужасные предсказания моего отца?

  • Надо поторопиться, прибавьте шагу, я должна отвести вас подальше, чем в нашу избу, — произносит Елизавета.

  • Куда же ты хочешь меня отвести?

  • В надежное место; второго такого нет для вас в Вологде.

  • Но отец, что будет с ним? За себя мне нечего бояться, но где отец?

  • Его спасли.

  • Спасли!.. от какой же опасности? кто? что тебе известно?.. Ах! ты просто успокаиваешь меня, чтобы делать со мной все, что тебе заблагорассудится!

  • Нет, клянусь светлым Духом Святым, сын спрятал его, и сде лал он это ради вас, рискуя жизнью, потому что в нынешнюю ночь всех предателей настигнет смерть.

  • Федор спас моего отца! какое великодушие!

  • Я вовсе не великодушен, сударыня,— произнес юноша, подходя к ним, чтобы поддержать готовую лишиться чувств Ксению.

    Федор решил проводить мать до ворот усадьбы, но не осмелился войти туда вместе с ней; он не пошел дальше моста, спрятался в некотором отдалении, а потом, чтобы никто не помешал бегству Ксении, двигался далеко позади обеих женщин, не показываясь им на глаза. Смятение чувств, охватившее сестру, вынудило его приблизиться и предстать перед ней, чтобы ей помочь. Но девушка уже снова обрела ту энергию, какую пробуждает опасность в сильных душах.

  • Грядут великие события; открой мне тайну, Федор— что происходит?

  • Происходит то, что русские люди обрели свободу и мстят за себя; но идите же скорее за мной, — повторил он, увлекая ее вперед.

  • Мстят за себя?.. но кому же? я, например, никому не причинила зла.

  • Это верно, вы ангел... и все же, боюсь, в первый момент они никого не пощадят. Безумцы!! в давних наших господах и во всей их породе они видят только врагов; настал час резни, так что бежим!;

  Набата вы не слышите потому, что звонить в колокола запрещено,. ибо звон мог бы стать предупреждением нашим врагам; впрочем, и разносится он недостаточно далеко; было решено, что последние

  3i8

  Письмо восемнадцатое

  
  

  лучи закатного солнца станут сигналом к поджогу дворцов и к истреблению всех

  их обитателей.

  • Ах!.. от твоих слов я вся дрожу!

  • Меня поставили,— продолжал Федор, по-прежнему не давая девушке замедлить шаг, — идти в числе самых молодых и храбрых на город ***, где наши должны застигнуть врасплох местный гарнизон: он состоит всего лишь из нескольких ветеранов. Наши силы гораздо больше, и я подумал, что в первой экспедиции можно обойтись и без меня; и вот я сознательно изменил своему долгу, предал святое дело, оставил священный батальон и побежал туда, где, как я знал, находился ваш отец; Теленев, вовремя получив мое предупреждение, спрятался в одной избе, расположенной в государевых владениях. Но теперь меня бросает в дрожь при мысли о том, что мы можем опоздать с вашим спасением,— говорил он, все так же увлекая ее к приготовленному убежищу.— Надеясь спасти вашего отца, я потерял время, драгоценное для вас; я полагал, что исполняю вашу волю, и думал, что вы не станете упрекать меня за опоздание; впрочем, вы не подвергаетесь такой опасности, как Теленев, надеюсь, мы вас еще спасем.

  • Да, но ты сам, ты же пропал, — произнесла мать страдальческим голосом, который прозвучал еще более страстно оттого, что она заставляла себя молчать.

  • Пропал! — перебила ее Ксения. — Мой брат пропал из-за меня!

  • Разве не стал он дезертиром в час сражения? — продолжала старуха. — Он виновен, и его убьют.

  • Я заслужил смерть.

  • И я буду причиной подобного горя! — восклицает Ксения.— Нет, нет, мы убежим, ты спрячешься вместе со мной.

  • Никогда.

    Пока беглецы все быстрее шагали вперед, в тишине разгоралось зарево пожара: занявшись поначалу где-то на горизонте, оно охватило уже все небо; ни вскрик, ни выстрел, ни звяканье колокола не выдавали приближения мятежа — резня была безмолвной. Этот дивный ночной покой, пособник стольких убийств, этот вдвойне поразительный сговор — поразительный глубокой тайной, в которой он замышлялся *, и своеобразным соучастием в нем природы, которая, казалось, с удовольствием наблюдала за приготовлениями к бойне,— поселяли в душе ужас. То был словно Божий суд. В наказание людям Провидение позволило действовать им самим.

  • Ты не оставишь свою сестру,— говорила Ксения; ее била дрожь.

  • Не оставлю, сударыня; но когда я буду спокоен за вашу жизнь, я пойду и сдамся сам.

    
    

    Исторический факт.

    Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

    
    

  • Я пойду с тобой, — возразила девушка, судорожно сжимая его руку,— я тебя не брошу. Или ты считаешь, что дороже жизни для меня ничего нет?

    И тут беглецы увидели, как в свете звезд перед ними возникла вереница молчаливых, устрашающих теней. Фигуры двигались самое большее в сотне шагов от Ксении. Федор остановился.

  • Что это такое? — спрашивает шепотом девушка.

  • Тише, — отвечает Федор почти неслышно, вжимаясь в дощатую стену, укрывшую их в своей непроглядной тени; затем, когда последний призрак пересек дорогу, поясняет: — Это отряд наших людей, они идут тихо, чтобы застать врасплох графа *** в его усадьбе. Здесь небезопасно, идемте быстрее.

  • Но куда же ты меня ведешь?

  • Сначала к матушкиному брату, это в четырех верстах * от Вологды; дядя уже старик, выживший из ума, он все равно что невинный младенец, и нас не выдаст. Там вы как можно быстрее переоденетесь, потому что вас могут узнать по платью; у меня с собой другая одежда для вас; матушка останется у брата, а я наде- юсь до утра отвести вас в то убежище, где спрятал Теленева. В нашем несчастном уезде нет ни единого надежного места, но там вы все же меньше всего можете опасаться неожиданностей.

  • Ты хочешь вернуть меня к отцу, спасибо тебе; но что будет, когда я окажусь с ним? — с тревогой спрашивает девушка.

  • Когда вы окажетесь с ним... я с вами распрощаюсь.

  • Никогда.

  • Нет, нет, Ксения права, ты останешься с ними, — восклицает бедная мать.

  • Теленев не позволит,— с горечью возражает молодой человек.

  Ксения чувствует, что сейчас не время спорить. Трое беглецов в молчании продолжают свой путь и без происшествий добираются до избы старого крестьянина.

  Дверь была незаперта; они вошли, осторожно откинув щеколду. Старик спал, завернувшись в черную баранью шкуру, расстеленную на одной из лавок, что стояли вдоль стен комнаты. Над головой его горела лампадка, подвешенная перед иконой греческой богоматери, почти не видной из-под накладных серебряных пластин, которыми был обозначен головной убор и одеяние Девы. На столе остался самовар, полный кипятка, чайник с заваркой и несколько чашек. Незадолго до появления Пахомовны с Федором супруга молодого человека покинула дядину избу: она вместе с ребенком укрылась у своего отца. Федор не выразил ни удивления, ни гнева из-за ее ухода: он не велел его дожидаться, ему не хотелось, чтобы кто-нибудь знал, где прячется Ксения.

  — Верста соответствует примерно четверти французского лье. Примечание Пу-

  тещестяенниха.

  320

  Письмо восемнадцатое

  
  

  Он зажег лампу от лампады и отвел мать с молочной сестрой в маленькую комнатку-светелку, расположенную прямо над сенями. Дома всех русских крестьян устроены одинаково.

  Оставшись один, Федор уселся на нижней ступеньке короткой лестницы, по Которой только что взошла его сестра; еще раз посоветовав ей снизу не терять ни минуты, он оперся _доктями на колени и с задумчивым видом положил голову на руки.

  Из своей Каморки Ксения могла слышать все, что происходит в комнате; она отвечала брату, что не заставит его долго ждать.

  Едва она успела развернуть сверток с новым платьем, как Федор вскакивает с крайне встревоженным видом и тихим свистом подзывает мать.

  • Что тебе? — шепотом отвечает та.

  • Потушите лампу, я слышу шаги,— говорит юноша еще тише. — Так ч-i-o погасите лампу, ее видно через щели, а главное — не шевелитесь.

    Свет наверху гаснет, все погружается в тишину. Проходит несколько секунд тревожного ожидания; дверь отворяется, Ксения затаила дыхание, и вот входит человек, весь в поту

    и крови.

  • А, это ты, кум Василий,— произносит Федор, идя навстречу незнакомцу.— Ты один?

  • Нет; я здесь с отрядом наших людей, они ждут меня за дверью... Посвятить нечем?

  • Сейчас принесу,— отвечает Федор, поднимаясь по лестнице; сразу яче спустившись, он зажигает от лампады, горевшей перед богоматерью, лампу, взятую из дрожащих материнских рук;

    он всего лишь приоткрыл дверь, к которой приникли обе женщины, чтобы лучше слышать.

  • Хочещ^, чаю, кум?

  • Хочу.

  • Держи.

  Гость принялся мелкими глотками опорожнять поднесенную Федором чаинку На груди ^ этого человека был знак командира; одет он был так же, как остальные крестьяне, но вооружен окровавленной саблей без ножен; пышная рыжая борода придавала ему жестокий вид, и взгляд диког-о зверя нимало не смягчал это выражение лица. Такой бегающий взгляд часто встречается у русских

• кроме тех, кого рабство превратило в полных скотов: у тех есть глаза, но нет взгляда. Василий был невысок, коренаст, курнос, с выпуклым, но низким лбом;

^:кулы у него были сильно выступающие и красные — признак излишнего пристрастия к крепким напиткам. Узкий рот, открываясь, обнажал белые, но острые и редкие зубы; то была пасть пантеры; гусгую^ спутанную бороду, казалось, покрывали хлопья пены; руки были в крови.

А. де Кюсти»^ .р 321

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

* Исторический факт.

322

Письмо восемнадцатое

дурак, оттого с тобой так и обошелся... сам знаешь; ты ведь не забыл, что он с тобой сделал перед женитьбой. Федор опять хочет его перебить.

• Да что такое, ты дашь мне говорить или нет?! Ты не забыл, и я не забыл, что в один прекрасный день он велел тебя выпороть. И наказал он тебя не за невесть какую провинность, которую сам же и выдумал, а за то, что ты тайно любил его дочь; просто он ухватился за первый попавшийся предлог, чтобы никто не понял, что у него на уме. Он хотел, чтобы ты убрался отсюда, покуда зло не стало непоправимым.

  Федор в сильнейшем волнении шагал взад-вперед по комнате, не произнося ни слова. В приступе бессильной ярости он кусал себе руки.

• Вы заставляете меня вспоминать не лучший день моей жизни, кум; поговорим о чем-нибудь другом.

• Про что хочу, про то и говорю; не хочешь отвечать, дело твое, я как раз хочу поговорить сам; но перебивать себя я не поаволю, еще раз повторяю. Я тебя старше, я крестный твоего новорожденного сына и твой начальник... Видишь знак у меня на груди? это знак моего звания, которое я получил в нашей армии:

  а Стало быть, у меня есть право говорить тебе, что хочу... а скажешь хоть слово, так у меня там, на улице, люди отдыхают! стоит мне свистнуть, и дом будет окружен, а его и поджечь недолго, гореть будет что твой смоляной факел... только скажи!.. так что терпи... мы ж/^ем, покуда колос получше созреет... а ты терпи!

  Федор садится, напустив на себя самый беззаботный вид.

• В добрый час! — ворчит сквозь зубы Василий. — Ах, так я т-ебе напоминаю не слишком приятные вещи? да просто, сынок, ты эт^л вещи слишком хорошо забыл! — и, повысив голос, продолжает; — Я хочу тебе рассказать твою же историю; это будет забавно;

по крайней мере увидишь, что я могу и мысли читать, и если вдруг надумаешь стать предателем...

Тут Василий опять умолкает, отворяет форточку и что-то шепчет на ухо человеку, возникшему у окна; за ним в темноте см:утно виднеются фигуры пяти других крестьян, вооруженных так же, как и он.

Федор хватается за кинжал — и снова затыкает его за пояс: речь и^ет о жизни Ксении, малейшая его оплошность — и дом сожгут, и tece, кто в нем находится, погибнут!.. он сдерживается; ему хочется снова увидеть сестру... Кто может объяснить все тайны любви? Тайну его жизни только что раскрыли Ксении, и не по его вине;

и h ту ужаснейшую минуту он испытывал лишь огромную радость!.. П^усть короток миг высшего блаженства, так что ж? разве не вечно oito, покуда его испытываешь?.. Впрочем, для людей, неспособных любить, эти могущественные заблуждения сердца так и останутся непостижимыми. Истинная любовь неподвластна времени, мера ее

323

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

чужда всему земному... холодный человеческий разум не в силах расчесть ее причуды.

После недолгого затишья сладкий и мучительный экстаз Федора был прерван крикливым голосом Василия:

— Но раз ты не любил жену, так зачем ты на ней женился? тут

ты плохо рассчитал!

Вопрос этот вновь поразил молодого человека в самое сердце. Сказать, что он любит жену, означало бы потерять все, что он

едва успел обрести...

• Я думал, что люблю ее, — возразил он, — мне говорили, что надо жениться, разве я знал, что у меня на душе? Мне хотелось угодить дочери Теленева, я повиновался, не раздумывая; что, разве кто-то из нас когда-нибудь поступал иначе?

• Ничего себе! ты утверждаешь, будто сам не знал, чего тебе хочется! Ну что ж, тогда я тебе скажу: ты хотел просто-напросто помириться с Теленевым...

• Ах, вы меня плохо знаете!

• Я тебя знаю, быть может, лучше тебя самого; ты подумал:

  куда же нам деваться от своих тиранов, и потому уступил, чтобы заслужить теленевское прощение; по правде сказать, мы все бы вели себя на твоем месте точно так же; а вот за что я тебя корю, так это за то, что ты хотел меня обмануть — меня, который знает все! Нельзя было иначе снова завоевать расположение отца, как только успокоив его насчет последствий твоей любви к его дочке; вот так ты и женился и не обращал внимания на горести своей бедной жены, которую ты обрек вечно быть несчастной и которую не побоялся покинуть в тот момент, когда она готовилась подарить тебе сына.

• Когда я уходил, я этого не знал, она скрывала от меня, что ждет ребенка; я и на этот раз действовал без всякого умысла; я привык, что меня во всем направляет молочная сестра; она такая умная!

• Да, это жаль...

• Что?!

• Я говорю, жалко ее; для наших краев это будет потеря.

— И вы сможете!..

• Мы сможем уничтожить ее точно так же, как всех остальных... Или ты считаешь, что мы такие дурачки и не прольем до последней капли теленевскую кровь, кровь нашего злейшего врага?

• Но она всегда была так добра к вам!

• Она его дочь, этого достаточно!.. Папашу мы отправим в ад, а дочку в рай.

Вот и вся разница *.

— Несколько лет назад, во время знаменитого мятежа в военном поселении под Великим Новгородом, в пятидесяти лье от Петербурга, солдаты, возмутившись придирками одного из командиров, решили истребить офицеров вместе с семьями;

они поклялись, что убьют всех без исключения, и сдержали слово, уничтожив равно и тех, кого любили, и тех, кого ненавидели. Окружив жилище одного из этих несчастных, они вывели перед ним его жену и дочерей и первым делом потихоньку прирезали их на его глазах, а после взялись за него самого. «Вы лишили меня всего, —

324

Письмо восемнадцатое

• Вы не сделаете вещи настолько ужасной!

• Кто же нам помешает?

• Я.

• Ты, Федор? ты, предатель? ты, мой пленник, ведь именно ты дезертировал из армии своих братьев в час битвы за...

  Закончить он не смог.

  Уже несколько секунд Федор готовился нанести удар: то была его последняя надежда на спасение; юноша набрасывается на кума, словно тигр, и, метя точно между ребер, вонзает ему кинжал в самое сердце. Одновременно он заглушает подвернувшейся под руку шубой единственный слабый вскрик; последние хрипы умирающего не пугают Федора: они совсем тихие, и снаружи их не слышно. Бросив пару ободряющих слов матери, он собирается вернуть ей лампу, чтобы Ксения снова начала готовиться к побегу; но в то мгновение, когда он проходит мимо спящего старика, тот внезапно просыпается.

• Кто ты, юноша? — спрашивает он, не узнавая племянника, и с силой хватает его за руку. — Что тут за вонь! и кровь! — Потом, с ужасом оглядев комнату: — Покойник!

  Федор потушил лампу, но лампадка по-прежнему горела.

• Убивают!.. убивают!.. помогите! сюда! сюда! — кричит старик громовым голосом.

  Федор не мог прервать его крики: старик был до смерти перепуган, еще очень силен и кричал без остановки; бедный юноша тщетно пытался найти выход из положения... Бог отвернулся от него!.. Сидящие в засаде бойцы Василия слышат крики старика; прежде чем Федору удалось вырваться из крепких объятий несчастного безумца, которого он, сохраняя остатки почтительности, не мог лишить жизни, шестеро мужиков с веревками в руках, вооруженные вилами, кольями и косами, врываются в избу; схватить Федора, разоружить и связать его было минутным делом; его волокут прочь.

• Куда вы меня ведете?..

  — В Вологодскую усадьбу, чтобы ты там сгорел вместе с Теле невым; как видишь, предательство тебе не помогло.

  Слова эти произнес самый старый из воинов. Федор не ответил, и тот спокойно продолжал:

• Ты не ожидал, что мы победим так скоро и разобьем их наголову, но наша армия обрушивается на всех сразу, словно наводнение, словно кара господня, от нас никто не ускользнет, наши враги попались в свои же собственные ловушки; с нами Бог; тебе мы

сказал он им,— оставьте мне жизнь; зачем отнимать ее у меня? вам никогда не приходилось на меня жаловаться.— Это верно,— возразили палачи очень ласково,— ты храбрец, мы всегда любили тебя и сейчас любим, но другие получили свое, и мы не можем поступить несправедливо, сделав тебе поблажку. Прощай же, батюшка!..» И вспороли ему живот точно так же, как и его товарищам,— из чувства справедливости. Примечание Путешественника.

325

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

не доверяли и не спускали с тебя глаз; ты отвел Теленева в убежище, а мы выследили его там и схватили; вы умрете вместе, усадьба уже ;

полыхает. S

Федор молча поникает головой и следует за палачами; он думает, что, быстро уводя их от роковой хижины, еще может спасти Ксению.

Шестеро крестьян несут перед ним тело Василия, шестеро других идут позади с факелами; все остальные движутся за ними в полном молчании. Мрачная процессия беззвучно ществует по охваченным пожаром полям. Кажется, что горизонт с каждой минутой сужается: равнина лежит в огненном кольце. Горит Вологда, горит город ***, горят усадьбы, поместья князя *** и многие окрестные деревни; горят даже леса; резня идет повсюду. Пожар высвечивает потайные уголки чащоб; безлюдье лишилось темноты, его больше нет — как скрыться на равнине, когда леса в огне? от огненной бури, разливающейся отовсюду, нет надежною укрытия, везде царит смертельный ужас; тьма, изгнанная из пламенеющих лесных зарослей, рассеялась, ночь отступила,— но и солнце не поднялось!

Процессия, увлекавшая пленного Федора, разрасталась: в нее вливались все рыскавшие по округе мародеры. Наконец большая толпа останавливается на площадке перед замком.

Что за картина предстала взору пленника!

Вологодская усадьба, выстроенная целиком из дерева, превратилась в гигантский костер, пламя которого вздымалось прямо к небу! Крестьяне, обступившие со всех сторон старинное поместье и подпалившие его, думают, что Ксения сгорела прямо в жилище

отца.

Кольцо наземной блокады замыкается на озере тесно стоящими полукругом лодками. Войско мятежников окружает усадьбу, а посредине привязан к столбу несчастный Теленев; его силой извлекли из убежища и приволокли сюда, на площадь, где и должна была состояться пытка. Со всех сторон к дворцу стекается толпа победителей, предвкушая любопытное зрелище.

Войско, только что доставившее сюда живых жертв, кольцом обступало добычу, выставляя напоказ в зареве пожара свои отвратительные знамена — Боже милостивый, что за. стяги! то были окровавленные останки прежних жертв, их несли на саблях и пиках. Видны были женские головы с развевающимися волосами, обрубки насаженных на вилы тел, изувеченные дет-и, отврати-' тельнейшие скелеты... Казалось, эти жуткие призраки вырвались | из ада, чтобы попасть на вакханалию, устроенную последними^ обитателями земли.

)

Это так называемое торжество свободы являло собою картину конца света. Языки пламени и звуки, доносившиеся из усадьбы, очага пожара, вызывали в памяти извержение вулкана.. Народная

326

Письмо восемнадцатое

месть — словно лава, что долго вскипает в земных недрах перед тем, как излиться наружу с вершины горы. Смутный ропот катится по толпе, но отдельные голоса неразличимы, слышен лишь голос жертвы, и ее проклятия веселят палачей. Все эти нелюди большей частью настоящие красавцы, лица их от природы благородны и кротки: это свирепые ангелы, демоны с небесными чертами. Федор и сам красотою схож со своими преследователями. Между всеми русскими, если они чистокровные славяне, существует как будто фамильное сходство; и даже когда они истребляют друг друга, видно, что это братья — отчего резня становится ужаснее. Вот во что может превратиться естественный человек, когда отдается на волю страстей, пробужденных в нем лживой цивилизацией.

Но тогда это уже не естественный человек, это человек, чья природа извращена его мачехой — общественной жизнью. Естественный человек существует только в книгах; он — тема для философствований, некий идеальный тип человека, о котором моралисты рассуждают примерно так же, как математики используют при некоторых расчетах мнимые величины, а затем сокращают их, чтобы получить положительный результат. Для человека, как первобытного, так и уже переродившегося, природой становится то или иное общество, и, что там ни говори, чем оно цивилизованней, тем все-таки лучше.

Роковое кольцо размыкается на миг, пропуская Федора и сопровождающую его омерзительную процессию; Теленев был повернут так, что поначалу не заметил своего юного освободителя. Пытка его вот-вот должна была начаться, как вдруг шелест ужаса пронесся над толпой.

• Привидение!.. привидение!.. это она!..— восклицают со всех сторон. Кольцо людей снова расступается и рассеивается; палачи бегут перед призраком!.. Жестокость нередко ходит рука об руку с суеверием.

  Однако несколько одержимых удерживают беглецов:

• Вернитесь, вернитесь; это же она, это Ксения; она не умерла!

• Остановитесь! остановитесь! — душераздирающе вскрикивает женский голос, чей звук отзывается во всех сердцах, но особенно в сердце Федора. — Пропустите меня, я хочу их видеть! это мой отец! мой брат!.. Вы не помешаете мне умереть вместе с ними.

И с этими словами Ксения, простоволосая и растрепанная, падает без чувств к ногам Федора. Несчастный юноша стоял, как пораженный громом; он перестал ощущать свои узы.

Мы чувствуем, что нужно сократить описание этой ужасающей сцены. Она продолжалась долго, мы изложим ее в нескольких словах — но все-таки изложим, ведь мы находимся в России. Заранее просим извинить за то, что осталось нам изобразить.

Мы оставили Ксению в избе; поначалу она дала себя уговорить

327

Астольф де Кюстиц Россия в 1839 году

* Ссылка эта не удивит тех, русским наша история. Примечание Путешественншга.

знает,

328 насколько досконально известна

Письмо восемнадцатое

• Подойдите, если посмеете, — тоже кричит Федор в припадке отчаяния,— она же позволила мне обнять ее и не сопротивлялась. Вы сами видите, что она сошла с ума!! Но она что-то говорит:

  слушайте!

  Все подступают ближе и слышат одну только фразу:

• Так значит, он любил меня!

Лишь Федор понимает смысл ее слов; возблагодарив Бога, он падает на колени и разражается рыданиями.

Палачи с невольной почтительностью отступают от Ксении. «Сошла с ума!» — шепотом твердят они...

С того дня она каждую минуту все повторяла одни и те же слова: «Так значит, он любил меня!..»

Многие, видя, как она спокойна, сомневаются в ее безумии: они полагают, что любовь Федора, в которой тот невольно признался, пробудила в сердце сестры невинную и страстную нежность, которую бедная девушка давно уже питала к нему, хоть они оба о том и не ведали, и что это запоздалое прозрение разбило ей сердце.

И поныне никакие увещевания не в силах помешать ей повторять эти слова, механически слетающие с ее уст с поразительной легкостью и без передышки: «Так значит, он любил меня!»

Ее мысль, ее жизнь остановилась, сосредоточившись на невольном любовном признании Федора, и мозг, продолжающий, так сказать, по инерции свою деятельность, повинуется, словно во сне, тому последнему остатку воли, что повелевает ему снова и снова повторять загадочную, священную фразу, которая продлевает ей

жизнь.

Федора не убили вслед за Теленевым, но спасение пришло к нему не из-за усталости палачей, а из-за усталости зрителей, ибо человек бездействующий утомляется преступлением быстрее, нежели человек, который его совершает: толпа, насытившись кровью, потребовала, чтобы пытка юноши была отложена до завтрашней ночи. За это время со всех сторон подоспели значительные военные силы. Уже с раннего утра уезд, где зародилось восстание, был окружен; по всем деревням наказывали каждого десятого; наиболее виновных приговаривали не к смерти, а к ста двадцати ударам кнута, и они погибали; остальных затем сослали в Сибирь. Однако ж обитатели соседних с Вологдой краев не смирились; всякий день мы видим, как крестьян, из разных губерний в массовом порядке, целыми сотнями отправляют в сибирскую ссылку. Помещики, владеющие этими опустошенными деревнями, теперь разорены, ибо здесь богатство хозяев измеряется количеством их крестьян. Богатые владения князя *** превратились в пустыню.

Федору с матерью и женой пришлось вслед за другими жителями своей

обезлюдевшей деревни отправиться в Сибирь. Ксения присутствовала при отправке ссыльных, но даже не попрощалась, ибо новая

эта беда ни на миг не вернула ей рассудка.

329

Астольф де Кюстин Россия в 1839 году

В ту роковую минуту жестокие страдания Федора и его семьи еще усилились из-за неожиданного происшествия. Жена его и мать уже сидели на телеге; он готов был вот-вот присоединиться к ним и навсегда покинуть Вологду; однако он ничего не видел, кроме Ксении, его сердце обливалось кровью из-за сестры, сироты, кото - рая утратила все чувства, или по крайней мере память, и которую он вынужден был оставить одну на нсостывшем пепелище родной деревни. Ей теперь все время нужна помощь, думал он, а защиты искать будет не у кого, кроме чужих людей; и слезы его иссякали от отчаяния. Тут с телеги доносится душераздирающий крик, Федор бросается к жене и находит ее без чувств: кто-то из солдат охраны только что унес его ребенка.

• Что ты делаешь? — кричит отец, обезумев от боли.

• Хочу положить его тут, у дороги, пусть кто-нибудь похоро* нит; он же умер, ты что, не видишь? — отвечает казак.

• А я хочу увезти его с собой!

• Нечего.

  В эту минуту сбегаются на шум другие солдаты и хватают Федора; уступая насилию, он поначалу впадает в оцепенение, потом плачет, умоляет:

• Он не умер, он просто в забытьи, позвольте мне его поцеловать,— твердит он, рыдая,— обещаю, что если сердце у него не бьется, я не возьму его с собой. Может быть, и у вас есть сын, и у вас есть отец, так сжальтесь надо мною,— просит несчастный юноша, сраженный столькими ударами судьбы. Смягчившись, казак отдаст ему ребенка; но стоит отцу прикоснуться к его ледяному телу, как волосы его встают дыбом; он оглядывается крутом, взгляд его встречается с одушевленным свыше взором Ксении — ничто на свете, ни горе, ни несправедливость, ни смерть, ни безумие не в силе воздвигнуть преграду между двумя сердцами, рожденными, чтобы понимать друг друга: то Божья воля.

  Федор делает Ксении знак, солдаты почтительно расступаются перед бедной сумасшедшей, та подходит и принимает из рук отца тельце ребенка, но по- прежнему не произносит ни слова. Дочь Теленева молча снимает с себя платок, отдает его Федору, а потом сжимает в объятиях младенца. Благоговейно держа свою ношу, она стоит неподвижно до тех пор, покуда ее возлюбленный брат, сидя - щий между плачущей матерью и умирающей женой, не скрывается из виду навсегда. Она долго провожает глазами обоз ссыльных мужиков; наконец, когда последняя повозка исчезает на дороге, ведущей в Сибирь, и она остается одна, она уносит с собой ребенка и принимается играть с его хладными останками и ухаживать з»,| ними с величайшей изобретательностью и нежностью.

• Значит, он не умер! — говорили окружающие. — Он воскреснет, она его воскресит!..

.0 сила любви!.. кто положит тебе предел?

330

Письмо восемнадцатое

содержание   ..  11  12  13  14   ..