«отговариваться незнанием закона никто не имеет права» — вот что говорит основной русский
закон. Всякий чиновник и судья предполагает поэтому, что каждый рабочий знает законы. Но ведь
такое предположение — буржуазная ложь, ложь, сочиненная людьми имущими и капиталистами
против неимущих, такая же ложь, как и предположение, что рабочий заключает с хозяином
«свободный договор»
1
.
Совершенно иначе обстоит дело в СССР. Советские уголовные законы немногочисленны, просты,
ясны. В обсуждении проектов некоторых уголовных законов принимало участие все население.
Миллионы трудящихся знакомятся с уголовными законами, выполняя обязанности народных
заседателей. Самое же главное заключается в том, что все советские законы находятся в
соответствии с правосознанием широких масс трудящихся.
2. Буржуазное уголовное право при разрешении рассматриваемого вопроса исходит, как правило,
из формального понимания преступления как действия, запрещенного законом под страхом
наказания
2
. Это вполне устраивает буржуазию, так как запрещены законом под страхом наказания
только действия, которые вредны или опасны для буржуазии же. Поэтому буржуазны©
криминалисты вопрос о сознании противоправности ставят только как вопрос о формальном
знании нормы закона.
Советское уголовное право считает обязательными признаками преступления и противоправность
и общественную опасность. Советский уголовный закон противоправными признает только
действия общественно-опасные (прим. к ст. 6 УК РСФСР), й разрыва между противоправностью и
общественной опасностью деяния в советском уголовном праве быть не может (в случае
наступления такого разрыва — закон отменяется или фактически теряет свою силу). Тем не менее
в советском уголовном праве возможны случаи (это случаи, для ко-
1
Ленин, Соч., т. II, стр. 561—562.
9
Н. Дурманов в книге «Понятие преступления» переоценивает место материальных определений преступления в
буржуазной уголовно-правовой теории (см. §§ 15—18). Не они являются специфичными для буржуазной уголовно-
правовой идеологии. Что касается буржуазного уголовного законодательства, то и Н. Дурманов не отрицает того, что «к
середине XIX в. материальное определение было исключено почти из всех кодексов» (стр. 95).
221