ВИНА в СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ (Б.С. УТЕВСКИИ) - часть 22

противопоставляемую  (неосторожная вина) — преступной самонадеянности и небрежности '.
Это  деление  схематически  изображается следующим образом:
I. Прямой умысел.     

л

.

Эвентуальный   умы-сгл.
II. Преступная самонадеянность.
Преступная небрежность.
Предвидел последствия и' желал их.
Предвидел последствия, не желал их, но согласился с их наступлением.
Предвидел последствия, но легкомысленно надеялся на их предотвращение.
Не предвидел последствий и не желал их, хотя должен был их предвидеть

2

.

Прежде чем приступить к исследованию отдельных форм вины, необходимо остановиться на 
вопросе о сравнительной их тяжести.
В советской юридической литературе встречается взгляд, что умысел всегда представляет более 
тяжелую форму виновности, а неосторожность — менее тяжелую

3

 и что анализ различных видов 

психического отношения лиц к последствиям их действий, имевшим место при прямом или 
эвентуальном умысле, при преступной небрежности или преступной самонадеянности, приводит к
выводу о наличии здесь различных степеней вины.

1

  В советской   юридической  литературе  было сделано   предло-. жение   считать   третьей   формой   вины   

совершение   преступленной в состоянии опьянения (Е. Сосницкий, О преступлениях,   совер

: 

шенных в состоянии 

опьянения; «Еженедельник советской юстиции^, 1928 г., № 5). Как  указал  А. Н.  Трайнин,  «подобная конструкция 
неверна теоретически и нецелесообразна практически» (А. Т р а й н и и, Уголовное право. Общая часть, 1929 г., стр. 
257).

2

  Учебник Общей части уголовного права ВИЮН (изд. 1948 г.) говорит о делении вины  на ее  формы — умысел и 

неосторожность (стр.339).   Такое  же   деление  у    А.  Гсрцеизона,   Уголовное право, часть Общая, 1948 г., стр. 340.

3

  В, Макашвпли  и  Т.  Церетели, О   неосторожности по советскому уголовному праву, «Проблемы социалистического 

права», 1939 г., №4—5, стр. 101.Также В. М е н ьш а г и н, К вопросу об определении наказания по советскому 
уголовному праву, Ученые записки Всесоюзного   института   юридических   наук,   вып.   1,   1940   г., стр. 55, 57.
173

Авторы, стремящиеся установить сравнительную степень тяжести отдельных форм вины, исходят 
из субъективного критерия при оценке тяжести каждой из них. С точки зрения этого критерия 
необходимо признать, что преступная небрежность является наименее тяжкой формой вины, так 
как из всех видов вины при небрежности воля виновного наименее интенсивна.
Необходимо, однако, отметить, что сравнительная степень опасности небрежности как формы 
вины не есть нечто неизменное. Опыт показал, что в определенных условиях, в особенности в 
военной обстановке, может сильно вырасти и степень опасности преступной небрежности 

1

.

Сложнее обстоит вопрос о различии между степенями тяжести прямого и косвенного умысла, с 
одной стороны, косвенного умысла и преступной самонадеянности — с другой, и, наконец, 
прямого умысла и преступной самонадеянности — с третьей.
Традиционная мотивировка положения, исходящая из субъективного критерия, что прямой 
умысел более опасен, чем эвентуальный, обычно следующая; Иванов желает убить Петрова и 
убивает его. Иванов не только предвидел последствия своих действий и сознательно допускал их 
наступление, но он сознательно сделал все необходимое для того, чтобы общественно-опасные 
последствия его действий наступили. В отношении Иванова следует применить максимальные 
меры наказания, установленные за убийство.
В другом примере Иванов, желая получить страховую премию за застрахованное строение, 
поджигает его, зная, что в нем находится Петров, который может погибнуть в огне. Вина в этом 
случае проявлена в более урезанном виде, чем в первом, и хотя в обоих случаях предвидение 
последствий имело место,  тем не менее  качественно оба

1

 Так, во время Великой Отечественной войны А. Трайпнп, В. Меиьшагини 3. В ышинска я в комментарии к Уголовному

кодексу РСФСР-(2-е изд., 1944 г., стр. 14) писали: «В условиях Великой Отечественной войны необходимы повышенные
требования осторожности и тщательности в работе всех органов власти и деятельности каждого гражданина. 
Необходимо учитывать, что разгильдяйство, попустительство, небрежность, невнимательность могут привести м "

О

1

СЛ

^

Р

-

СТВИЯМ

- весьма вредным для обороны страны». Также М- М. Исаев в сборнике «Советское право в пепиодВеликой 

Отечественной войны», часть П, 1948 г., стр. 27 и ел.
174

случая отличаются друг от друга. В первом случае психическая направленность Иванова 
выразилась в прямом желании убийства Петрова. Именно на убийство, а не на что-либо иное была
направлена воля Иванова. Во втором случае психическая направленность Иванова имела своей 
целью не убийство Петрова, а извлечение материальной выгоды; смерти же Петрова Иванов не 
хотел, а только ее допускал.
В советской юридической литературе появились совершенно основательные сомнения в 
правильности этой традиционной точки зрения на степень опасности косвенного умысла. В 
учебнике для юридических школ, изданном в 1940 г., была высказана мысль, что, по общему 
правилу, наличие прямого умысла характеризует большую опасность преступления, но что в ряде 
случаев наличие эвентуального умысла может свидетельствовать о большей степени виновности 
совершившего преступление

1

-Авторы этого учебника не смогли доказать это положение. 

Некоторую аргументацию можно найти в более ранней работе, а именно в работе М. Исаева 
«Основные начала уголовного законодательства СССР и союзных республик», появившейся в 
1927 г. В этой работе М. М. Исаев писал: «Здравый смысл, а не какая-либо теория подскажет, что 
социальная опасность будет одинакова, если не больше, — когда убийца желал смерти своего 
ближних), как и тогда, когда, имея намерение сжечь дом, он с полным равнодушием относился к 
тому, что там находятся люди, которые могут погибнуть» 

2

.

Как ниже подробно будет показано, при эвентуальном умысле интенсивность преступной воли 
может быть даже более сильной, чем при прямом умысле: сознание виновного, что он может 
добиться своей цели лишь путем совершения (неизбежного или вероятного) ненужного ему 
преступления, не в состоянии остановить его от совершения преступления. При эвентуальном 
умысле виновный сознательно приносит в жертву своим личным интересам часто неизмеримо 
более ценные интересы государства или Других людей. Он готов на ненужное ему убийство   или  
даже   на   не   желаемое   им   причинение

1

  Советское уголовное право,   Учебник для  юридических   школ 1940 г., стр.  53.

2

  М. М.Исаев,  Основные  начала   уголовного   законодательства СССР и союзных республик, 1927 г., стр. 39.

175

ущерба внешней безопасности своей Родины для удовлетворения своих шкурных интересов, хотя 
ни совершаемое убийство, ни причиняемый ущерб Родине ему сами по себе не нужны. 
Направленность его волн на совершение преступления столь сильна, что он соглашается на 
совершение даже ненужного ему тяжкого преступления, лишь бы совершить задуманное 
преступление или добиться наступления непреступных или преступных, нужных ему последствий 
'.
Нельзя, далее, утверждать, что умысел как прямой, так и эвентуальный во всех случаях 
представляет более тяжкую форму вины, чем преступная самонадеянность. В тех случаях, когда от
поведения человека зависят важные государственные интересы, когда Родина требует от него не 
только нормальной осмотрительности, но и особого, глубокого обдумывания и изучения 
обстановки, учета всех обстоятельств дела и принятия обоснованных решений, — преступная 
самонадеянность может свидетельствовать о таком антиобщественном и опасном для государства 
отношении субъекта к своему долгу, которое при известных условиях может быть признано не 
менее тяжким, чем при прямом или эвентуальном умысле 

2

.

Таким образом, только преступная небрежность представляет, как правило, наименьшую 
опасность. В отношении же других видов вины установить какие-либо твердые правила в этом 
отношении невозможно. Можно лишь сказать, что в большинстве случаев умышленная вина 
свидетельствует о большей степени вины, чем преступная самонадеянность, хотя это правило в 
ряде случаев претерпевает исключение.

1

  См.у А. А. П ио нтк о в с 1с о г о в учебнике «Уголовное право. Общая   часть»   (изд.  4-е, 1948 г.)  о  психическом   

отношении   лица к преступному результату в форме   эвентуального    умысла:  иногда оно может  являться  
показателем   его   особенного   эгоизма,  пренебрежения и равнодушия к тем или иным защищаемым  правом интересам
(стр. 352).

2

  Правильно, с тем же в общем обоснованием, у В. Л и ф ш и ц а в статье «К вопросу о понятии эвентуального умысла», 

«Советское государство и право», 1947 г., № 7, стр. 43.

ГЛАВА    ЧЕТВЕРТАЯ УМЫСЕЛ
В огромной количественно иностранной литературе по вопросам вины одно из первых мест 
занимает умысел — его определение, выяснение его содержания, спор о соотношении в нем 
элементов сознания и воли, дифференциация умысла с самых разнообразных точек зрения и т. д. 
Неизмеримо меньшее внимание уделяется неосторожности.
За редкими исключениями, иностранная литература, посвященная исследованию умысла, 
отличается теоретическим убожеством. За этим убожеством скрывается, однако, определенная 
политическая цель. За формальными, искусственно усложненными схоластическими 
конструкциями скрывается классовый характер трактовки умысла буржуазным законодательством
и практикой буржуазных судов. При помощи формально-психологических определений 
маскируется использование института вины в политических интересах господствующих классов.
Этим задачам служит и формально-логический метод, которым руководствуются буржуазные 
ученые, пишущие об умысле. Этими задачами объясняется теоретическая бесплодность и 
антинаучность бесчисленных попыток установления различных оттенков умышленной вины и 
ничтожных споров по формальным и не имеющим никакого теоретического значения вопросам. 
Этими задачами объясняется н то, что буржуазные криминалисты не выработали никаких общих 
положений, а бесчисленные споры по поводу этих делений не привели ни к каким результатам.
Несмотря на полуторатысячную историю учения об умысле, — историю, которая начинается с 
древнего Рима, проходит через все средневековье и кончается немецкими криминалистами XIX и 
начала XX веков, —■ несмотря даже на более чем полуторатысячную историю законодательства 
об умысле, несмотря, наконец, на некоторые изменения,

12   Зак. 5568.   Б.  С.   Утевский.

177

которые претерпело определение умысла в буржуазной теории уголовного права и в буржуазном 
уголовном законодательстве,— прогресс в этом вопросе был крайне ничтожным как в теории, так 
и в уголовном законодательстве. Бесконечные схоластические споры по самым малозначащим 
деталям, бесчисленное повторение одних и тех же убогих идеек скрывали скудость и 
бесплодность теоретической мысли средневековых и буржуазных юристов в этом важнейшем 
вопросе уголовного права.
Учение об умысле, несмотря на свой пол утор атысяче-летний возраст, недалеко ушло в 
буржуазной юридической литературе от первых лет своего младенчества. В особенности это 
относится к последнему столетию. Можно смело утверждать, что буржуазная наука уголовного 
права XIX и начала XX в. в основном не ушла ни на шаг вперед от определений умысла, данных в 
§ 54 учебника Фейербаха в самом начале XIX века '.
Английская (а тем более американская) доктрина по вопросу об умысле стоит до сих пор на самой 
примитивной точке зрения. Английское уголовное право до сих пор не в состоянии выйти в этом 
вопросе за рамки средневекового понятия «mens геа», которое английский юрист Гар-рис 
определяет как «некоторое виновное состояние духа» («Some guilty condition of mind») 

2

, а 

редактор русского перевода книги английского юриста К. Кении Б. С. Никифоров—словами 
«виновная воля»

3

.

В английском праве нет даже твердо признанного термина, равного по содержанию умыслу. Чаще 
всего употребляемое в этом смысле «malice» имеет и другое значение. Термин criminal intention 
также не соответствует в точности понятию умысла. Только крайне низким уров-

1

  В   немецкой литературе отсутствует даже  единая терминология, и термины Vorsalz u Absicht употребляются в самом 

различном смысле.

2

  Harris,  Principles  and Pracjice of the Criminal Law, 1934 г., p. 18.   Хотя  известный  английский  юрист Джеке  в   своей 

книге «Английское право» считает, что  доктрина   о «mens геа» оставила «определенные,  по  не  очень   существенные 
следы в современном уголовном праве» (русск. перев., 1947 г., стр. 138), нотемне менее все его  дальнейшее изложение 
вопроса  основывается   на том же «mens геа» (стр. 139—141).

3

  К. Кении, Основы уголовного   права,  1949 г., стр. 39, примечание.

178

нем английского права (тем более это относится к уголовному праву США) следует объяснить то 
обстоятельство, что Н. Полянский в его работе «Уголовное право и уголовный суд в Англии», в 
разделе, посвященном преступлению, вовсе не останавливается на вопросе о вине, об умысле и 
неосторожности по английскому уголовному праву.
Бедностью отличается в вопросе об умысле и французская наука уголовного' права. Французские 
криминалисты довольствуются, говоря об умысле, главным образом ссылками на иностранных 
(итальянских и немецких) авторов. Их собственные рассуждения отличаются беспомощностью и 
неопределенностью, объясняемой в значительной степени отсутствием во. французском 
уголовном кодексе определений умысла и неосторожности и необходимостью для французских 
криминалистов самим конструировать эти понятия.
Образцом схоластичности и 'бесплодности теоретических споров, происходивших по вопросу об 
умысле в буржуазной литературе, является спор двух теорий — волевой теории и теории 
представления. Сторонниками каждой из этих теорий были написаны десятки книг и сотни статей.
Спор этот занял десятилетия. Итоги спора были поистине плачевны. Обе спорящие стороны 
вынуждены были в конце концов признать, что практически они пришли к одним и тем же 
выводам и что теоретическое различие между ними стерлось К
В то же время в буржуазной литературе до сих пор остался без сколько-нибудь углубленного 
исследования такой важнейший вопрос учения об умысле, как вопрос об элементах умысла, т. е. 
его интеллектуальном и волевом признаках (об эмоциях буржуазные ученые вообще не говорят).
Психологическая сторона рассуждений об умысле и неосторожности отличается свойственным 
буржуазным криминалистам объективизмом и формалистичностью. Буржуазные криминалисты, 
избегающее показывать подлинное лицо преступности и подлинного преступника, подменяют 
живое сознание и живую волю при умысле абстрактным сознанием и абстрактной волей. Они не 
могут в силу своих классово-политических задач признать, что

1

 См. данные по этому вопросу   в  учебнике Общей части уголовного права А. Н, Трайнина, 1929 г., стр. 

265.
12*

179

I

сознание и воля наполнены определенным классовым содержанием, что сознание и воля буржуа 
резко отличны от сознания и воли пролетария. Не поставили и не могли поставить по этим же 
причинам буржуазные криминалисты и вопроса о соотношении между индивидуальным 
сознанием и общественным сознанием.
Это может сделать только советская наука уголовного права.
§ 1. Морально-политическое (классовое) содержание
умысла
Оценочная деятельность советского суда, рассматривающего определенный акт человеческого 
поведения, в котором нашло выражение преступное деяние, распространяется на все элементы 
состава преступления и в том числе на его субъективную сторону. В сферу оценки советского суда
входят направленность умысла, способность нормального предвидения подсудимым последствий 
своих действий, интенсивность воли подсудимого, предвидение им последствий своих действий, 
пределы охватываемых сознанием подсудимого последствий деяния, его чувства (эмоции) и их 
роль в совершении преступления.
Воля, обнаруженная виновным, нуждается в оценке суда, поскольку она характеризует поведение 
подсудимого. Воля встает при этом перед судом прежде всего как элемент умысла. Изучение и 
познание умысла как одной из форм вины требует поэтому правильного марксистско-ленинского 
подхода к волевому акту. Но в отрицательной постановке («не желал») вопрос & воле 
(отсутствии воли) встает и при изучении остальных форм вины.
Марксистско-ленинская психология изучает волевой акт не как индивидуальное, взятое само по 
себе переживание, а как специфическое отношение, которое устанавливается в данном волевом 
акте между субъектом и окружающим его миром. Воля характеризуется, с одной стороны, 
отношением действия к окружающему миру, а с другой — отношением действия к личности, воля 
которой выразилась в действии.
Психологический процесс образования воли проходит определенные стадии. Он начинается 
отдельным импульсом и завершается реализацией воли в действии. Между
180