Объект преступления по советскому уголовному праву (Никифоров Б.С.) - часть 27

>>>210>>>
опасность. Правильное решение вопроса в таких случаях иногда затруднялось тем,

что   при   недостаточно   тщательном   анализе   и   неточном   определении   объекта   могло
показаться, что «одни и те же» действия, посягающие на один и тот же по видимости
объект,   рассматривались   как   контрреволюционное   или   неконтрреволюционное
преступление   исключительно   в   зависимости   от   наличия   «ли   отсутствия   в   действиях
субъекта контрреволюционной цели.

Так,   принято   говорить,   что   общеуголовное   убийство   отличается   от

террористического   акта   «...в   зависимости   от   мотивов,   руководивших   совершившим
преступление   лицом,   от   его   субъективного   отношения   к   своим   действиям   и   их
последствиям...»

1

.   Следует   признать   типичным   имевшее   место   до   принятия   Основ

уголовного   (законодательства   1958   тода   разграничение   по   признаку   наличия   или
отсутствия   контрреволюционного   умысла   или   контрреволюционной   цели   таких
преступлений,   как   злоупотребление   должностным   положением   или   выпуск
недоброкачественной продукции и вредительство; разрушение железнодорожных путей с
целью   вызвать   крушение   поезда   (ст.   59

36

  УК   РСФСР)   и   диверсионный   акт;   халатное

отношение к служебным обязанностям и контрреволюционной саботаж. Для того чтобы
констатировать  в действиях  субъекта  состав  злоупотребления  служебным лоложением,
необходимо установить, что он, учиняя действия, которые мог он совершить единственно
благодаря своему служебному положению и которые заведомо для него не вызывались
соображениями служебной необходимости, предвидел или должен был предвидеть явное
нарушение в результате этих действий правильной работы учреждения или предприятия,
либо причинение ему имущественного ущерба, либо нарушение общественного порядка
или охраняемых законами прав и интересов отдельных граждан. При этом, если субъект
(предвидел наступление указанных последствий, то он мог желать, чтобы они наступили,
сознательно   допускать,   что   они   наступят,   или   легкомысленно   надеяться,   что   их
наступление будет предотвращено. Однако даже

1

 М. С.  Строго вич, Учение о материальной истине   в   уголовном процессе, М.

1947, стр.   13.

>>>211>>>
если лицо и желало наступления указанных последствий, оно все же не исходило

при   этом   из   того,   что   своими   действиями   оно   в   какой-то   мере   причиняет   ущерб
советскому   государству,   Советской   власти   и   основным   завоеваниям   социалистической
революции. Ведь правильная работа каждого учреждения или предприятия представляет
собой не только необходимую предпосылку успешного  разрешения  им стоящих  перед
ним   задач,   от   правильной   работы   ка1ждого   государственного   или   общественного
учреждения   или   предприятия   определенным   образом   зависит   и   процветание   всего
государства, темпы нашего постепенного продвижения к коммунизму. Поэтому наличие
или отсутствие контрреволюционного  умысла у субъекта,  который своими действиями
причинил   ущерб   правильной   работе   государственного   аппарата,   определялось   тем,
причинялся ли этот ущерб работе аппарата, рассматриваемой виновным со стороны ее
решающего   значения   для   социализма,   или   же   объект   преступного   посягательства
отражался а сознании субъекта другой своей стороной — как известный, установленный
законом порядок осуществления должностным лицом своих полномочий и выполнения
им возложенных на него обязанностей. Нарушение правильной работы государственного
аппарата,   совершенное   с   прямым   умыслом,   могло   рассматриваться   как
контрреволюционное   преступление   лишь   в   случае,   когда   этот   прямой   умысел   имел
контрреволюционный   характер.   Должностное   или   хозяйственное   преступление   могло
стать   контрреволюционным   или   может   стать   особо   опасным   государственным
преступлением   лишь   тогда,   когда   ущерб   причиняется   государственному   аппарату   или
социалистическому   хозяйству   как   одному   из   орудий   построения   коммунистического
общества. В противном случае преступление нельзя считать направленным против основ
советского   строя   ни   объективно,   ввиду   отсутствия   соответствующего   объекта,   ни
субъективно,   ввиду   отсутствия   умысла   или   цели   подрыва   или   ослабления   Советской
власти. Так, Г. был осужден за экономическую контрреволюцию в связи с тем, что он,
будучи котельщиком депо, допускал брак в работе. Однако выяснилась, что Г. допускал
брак в работе в погоне за большими заработками и ради них за счет качества работы
увеличивал    ее   количество.  Пленум   Верховного   Суда

>>>212>>>
СССР усмотрел в действиях Г. состав нарушения работником транспорта т/рудовой

дисциплины

1

.

Нельзя признать правильным определение Судебной коллегии по уголовным делам

Верховного Суда СССР от 28 октября 1942 г. по делу Ч., который был осужден областным
судом по ст. 58

й

 УК РСФСР. Ч., работая на угольной шахте электрослесарем, в марте—мае

1942   года   не   только   сам   в   течение   длительного   времени   не   выходил   на   работу   на
основании подложной справки о болезни, но и снабжал такого рода справками других
рабочих шахты. Верховный суд РСФСР переквалифицировал действия Ч. на ч. 1 ст. 72 УК
РСФСР,   ссылаясь   на   то,   что   Ч.   изготовлял   фиктивные   оправки   не   с   целью   подрыва
производства,   а   «использовал   написанные   им   фиктивные   документы   для   временного
освобождения его от работы».

«Эти мотивы,— указала Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда

СССР,—   положенные   Верховным   судом   РСФСР   в   основу   своего   определения,
представляют грубую политическую ошибку. Из материалов дела видно, что Ч. не только
сам длительно и систематически уклонялся от работы, использовав для этого преступные
способы,   но   и   толкал   на   этот   путь   других   рабочих,   изготовляя   для   них   фиктивные
справки.   Из   показаний   самого   Ч.   видно,   что   он   хорошо   сознавал   преступность   своих
действий   и   ущерб,   причиняемый   им   производству.   С   другой   стороны,   при   оценке
действий Ч. следовало учесть, что он совершил преступление на одном из предприятий
угольной   промышленности,   имеющем   особо   важное   значение   в   условиях   военного
времени, где вопросы укрепления трудовой дисциплины и поднятия производительности
труда   играют   первостепенную   роль,   а   всякий   причиненный   ущерб   является   особенно
ощутительным.   На   фоне   трудового   энтузиазма,   вызванного   широким   патриотическим
подъемом основной массы рабочих, действия Ч., влекущие дезорганизацию производства
и оказывающие отрицательное моральное влияние на неустойчивые элементы, не могут
быть расценены иначе, как подрыв производства, тем бо-

1

 См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда

Союза ССР (1938 г. и первое полугодие 1939   г.)»,  М,   1940,  стр.  35.

>>>213>>>
лее ччто, как указано выше, Ч. хорошо сознавал всю вредкость своих действий»'.
Какими бы правильными ни были эти соображения сами по, себе, они не могли

обосновать осуждение Ч. за подрыв^ государственной промышленности, «совершенный в
контрреволюционных   целях   путем...   противодействия...   нормальной   деятельности»   (ст.
58

7

 УК РСФСР) того или иного государственного предприятия. Сознавая вредность своих

действий   в   том   смысле,   что   они   влекли   за   собой   дезорганизацию   производства   и
оказывали   отрицательное   влияние   на   неустойчивых   рабочих,   Ч.   в   то   же   время   не.
задавался целью осуществить какой-либо из этих результатов. Прогуливая сам, он по сути
дела   и   не   мог   ставить   себе   такую   цель,   потому   что   ущерб,   причиняемый   действиями
такого рода, ни при каких условиях не мог рассматриваться как подрыв государственной
промышленности.   Что  касается  организации   Ч.  массовых  прогулов  других  рабочих  на
шахте,   то   такая   деятельность   может   рассматриваться   как   объективно   .направленная   к
подрыву   государственной   промышленности.   Однако   в   определении   Коллегии   нет
указаний на то, что цель, преследовавшаяся три этом Ч., в какой-либо мере отражала так
понимаемую объективную направленность его действий и соответствовала ей. Ссылка на
то, что Ч. «сознавал всю вредность своих действий», не меняет того решающего в данном
случае обстоятельства, что Ч. имел в виду ограниченную цель «личного» характера и что
дезорганизация производства на шахте не была нужна ему ни сама по себе, ни в качестве
средства   достижения   какой-либо   другой   цели.   При   этих   условиях   о   наличии   у   Ч.
контрреволюционной цели не приходилась говорить.

27. Значение объекта преступления для решения вопроса о содержании преступной

цели особенно ясно видно а случаях, когда определенная цель, не указанная в законе,
предполагается входящей в состав ввиду характера преступления и с учетом его места
среди   других   преступных   посягательств.   В   качестве   примера   можно   сослаться       на
составы преступлений против собственно-

1

 См. «Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного Суда

Союза ССР за 1942 год», М., 1947, стр. 83.

>>>214>>>
сти,   в   частности,   на   составы   хищения   социалистического   имущества   и   иражи

личного имущества.

В   ст.   180   УК   РСФСР   1922   года   в   качестве   квалифицированного   вида   кражи

предусматривалось хищение, определения которого не давалась. Сама кража в этой статье
определялась   только   с   объективной   стороны   как   тайное   похищение   имущества,
находящегося в обладании, пользовании или ведении другого лица или учреждения. В
определении   грабежа   и   разбоя,   применительно   к   которым   употреблялся   термин
«похищение», также отсутствовало упоминание о цели, причем в определении грабежа
указывалось,   что   речь   идет   о   чужом   имуществе.   Мошенничество   определялось   как
получение с корыстной целью имущества, а вымогательство —как требование передачи
имущественных выгод. В Уголовном кодексе РСФСР 1926 года нража определялась как
тайное   похищение   чужого   имущества,   термин   «похищение»   фигурировал   также   в   -
определении   грабежа,   применительно   к   разбою   говорилось   о   завладении   чужим
имуществом,   к   мошенничеству   —   о   получении   имущества   и   к   вымогательству—о
требовании   передачи   имущественных   выгод.   В   Указе   Президиума   Верховного   Совета
СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личной собственности граждан» кража
определяется   как   тайное   или   открытое   похищение   личного   имущества   граждан,   а
применительно   к   разбою   говорится   о   завладении   чужим   имуществом.   Что   касается
хищения, то в законе от 7 августа 1932 г. содержание этого понятия пояснялось тем, что в
скобках после этого слова законодатель поместил слово «воровство». В Указе же от 4
июня   1947   г.   «Об   уголовной   ответственности   ва   «мщение   государственного   и
общественного имущества» определения термина «хищение» не дается.

Термины   «похищение»,   «хищение»,   «завладение»   и  т.   п.,   бесспорно,   по   своему

значению кое-что говорят о цели, преследуемой лицом при совершении соответствующих
действий. Так, под хищением понимается «воровство, преступное присвоение чужого...
имущества»

1

. Аналогично, завладеть — значит «взять себе» что-нибудь

2

.   Однако этого

совершенно недостаточно для пра-

1

  «Толковый словарь русского языка», под ред. Д. Н. Ушакова, т.   IV,   1940,  стр.

1148.

2

  Там   же, т.  I,  стр. 903.

>>>215>>>
вильнрго   понимания   и   применения   соответствующих   определений   закона,

особенно   если   учесть,   что   в   области   преступлений   против   собственности   судебная
практика трактует \цель в качестве «основного элемента состава преступления хищения»

1

.

В то жеЧвремя закон, как мы видели, не дает никаких или почти никаких указаний

о   цели   в   составах   преступлений   против   собственности   или   о   содержании   этой   цели.
Задача определения цели в составах преступлений этой группы ложится, таким образам,
на теорию и на судебную практику.

Писавшие по этим вопросам теоретики, как правило, не снабжают свои выводы

аргументами или основывают их на недостаточной аргументации. Это относится как к
старой, так и к но!вой литературе. Например, по мнению С. В. Познышева, «умысел при
похищении   предполагает   намерение   приобрести   себе   такое   господство   над   вещью,
которое   может   принадлежать,   по   закону,   только   собственнику,   а   также   намерение
безвозмездно лишить собственника навсегда данного имущества»

2

.

В комментарии к Уголовному кодексу РСФСР, составленном А. Н. Трайниным и

другими авторами, указывается, что «лицо, совершающее кражу, преследует корыстную
цель — извлечение имущественной выгоды»

3

. В. Д. Меньшапин пишет, что похититель

имущества преследует цель приобрести чужое имущество в свою собственность

4

. Я. М.

Брайнин, указывая, что умысел при краже направлен на завладение чужим имуществом,
считает, что «тем самым решается и вопрос о цели кражи». Целью кражи, по мнению Я.
М. Брайнина, является «обращение чужого имущества в свою собственность»

5

.

1

  «Судебная  практика  Верховного  Суда  СССР»  1951  г.  №  1, стр.  20.

2

   С.   В. П о з н ы ш е в,       Очерк       основных начал науки уголовного права,

Особенная часть, 1923, стр. 88.

3

  А. Н. Трайнин   и др., Уголовный кодекс РСФСР, Комментарий, 1946, стр. 208.

4

    См. В.  Д. Меньшагин,   Усиление   охраны  личной   собственности   граждан,  М.,

1948,   стр. 23.

6

 Я-  М. Б р а й н и н, Советское уголовное право, часть Особенная,   1952,   стр.   46

—47.

>>>216>>>
На   этой   же   точке   зрения   стоит   и   М.   А.   Гельфер

1

,   приведший,   однако,   в   ее

поддержку ряд аргументов, на которых следует остановиться.

М.   А.   Гельфер   считает,   что   в   составе,   например,   кражи   цель   обращения

похищенного в свою собственность предполагается самим понятием кражи. «Кража без
цели присвоения не существует»,—подчеркивает он. «Определение кражи как... изъятия
чужого имущества... с целью его обращения   в   свою    собственность,—отмечает   этот
автор,— является единстшеннно    правильным определением». Такое утверждение М. А.
Гельфер аргументирует следующим образом. «Все иные определения кражи, как и других
корыстных имущественных преступлений, когда цель     обращения     похищенного      в
собственность   преступника   подменяется   иной   специальной   целью...»,   ib   частности,
«...обращения   с   похищенным   имуществом   как   со   своим   собственным..,       приводят   к
необоснованному   расширению       понятия           корыстного       имущественного
преступления»

2

.       Необоснованное     расширение     указанного понятия М. А. Гельфер

усматривает     в       том,   что   «такое   определение   специальной   цели   исключает   даже
корыстный характер  содеянного,  распространяет  понятие  похищения на истребление  и
повреждение  имущества,  на  самоуправное  распоряжение  чужим имуществом  и  т. д.»

3

.

Довод       сторонников     критикуемой       точки       зрения     в  том   смысле,   что   похититель
юридически не может обратить похищенное в свою собственность, М. А. Гельфер считает
несостоятельным   и   основанным  на  недоразумении. «Ведь при краже,— пишет он,—...
речь-идет о противозаконном, преступном      обращении     чужого     имущества в свою
собственность.  До   изобличения    преступника   он фактически    осуществляет    

(

,все

полномочия   собственника»

4

.

По поводу последнего аргумента М. А. Гельфера нельзя не заметить, что ввиду

близости понятий «полномочие», «(правомочие», «право» и т. п. у него получилось

1

    См.   М.   А.         Гельфер,       Преступные       посягательства         против   личной

собственности граждан, М., 1954, стр. 17, 27.

2

  Т а и    же, стр. 29. 'Там  же, стр. 30. 

4

 Т а м же, стр. 31.

>>>217>>>
то Самое смешение фактического и юридического аспектов, которого он стремился

избежать.   Правильнее   было   бы   сказать,   что   преступник   фактически   осуществляет   в
"отношении похищенного имущества все действия, которые входят в круг полномочий
собственника. Если, однако, отвлечься от этого, то следует признать, что с теоретической
стороны   попытка   различать   собственность   и   право   собственности   оправдана.
Собственность—это   фактическая   возможность   использовать   имущество   по   своему
усмотрению, право же собственности, как юридическое выражение собственности, есть
обеспеченная   законом   возможность   в   установленных   законом   пределах   использовать
имущество   по   своему   усмотрению.   В   практическом   значении   этого   различения   мы
убедились на примере действий, представляющих собой акты фактического распоряжения
имуществом,   выходящие   за   пределы,   установленные   законом   (например,   дача   взятки
должностному лицу). Мы не думаем, однако, чтобы стоило идти дальше и применительно
к условиям социалистического государства подчеркивать различие между собственностью
как   общественным   отношением,   не   охраняемым   законом,   и   собственностью   как
охраняемым   законом   общественно-правовым   отношением.   За   только   что   указанными
пределами это различие едва ли что-либо дает, а в смысле наглядности гораздо проще и
понятнее говорить, что похититель фактически обращается с имуществом так, как если бы
он был его собственникам как со своим собственным.

М.   А.   Гельфер   приводит   три   примера   необоснованного   расширения   понятия

«корыстного имущественного (преступления» на почве критикуемого им определения. В
действительности утверждение о том, что это определение «исключает даже корыстный
характер   содеянного,   не   соответствует   действительности,   потому   что   обращение   с
имуществом как со своим собственным обычно предполагает корысть и всегда — личную
заинтересованность. Та мысль М. А. Гельфера, что обращение с чужим имуществом, как
со   своим,   охватывает   и   самоуправное   распоряжение   этим   имуществом,   неверна.   Во
многих случаях, например, самоуправства виновный при обращении с чужим имуществом
исходит из того, что оно не есть его собственное. В то же время в составе хотя бы кражи
цель обращения с чужим имуществом как