Представление о языке как системе основное теоретическое достижение языкознания ХХ в., базирующееся на трудах Ф. Ф. Фортунатова, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. Х ВВЕДЕНИЕ Представление о языке как системе – основное теоретическое достижение языкознания ХХ в., базирующееся на трудах Ф.Ф. Фортунатова, И. А. Бодуэна де Куртенэ, А. Х. Востокова, А. А. Шахматова, М. М. Покровского, доведенное до теоретического совершенства в модели Ф. де Соссюра и наполненное конкретным содержанием в исследованиях отечественных лингвистов А. М. Пешковского, В. В. Виноградова, Л. В. Щербы, С. И. Ожегова, Н. Ю. Шведовой, Д. Н. Шмелева, В. Н. Ярцевой, А. И. Смирницкого, Э. В. Кузнецовой, Б. Н. Головина, Р. А. Будагова, С. Д. Кацнельсона, Б. А. Ларина, Г. П. Мельникова, В. А. Звегинцева, М. М. Маковского, А. А. Уфимцевой, В. Г. Гака, И. В. Арнольд, Л. А. Новикова, И. С. Улуханова и др. Современная лингвистическая системология рассматривает язык как закономерно организованную систему подсистем (фонетической, грамматической, словообразовательной, лексико-семантической и др.) и как закономерно организованную совокупность однородных языковых элементов одного уровня, находящихся в отношениях и связях друг с другом, где каждый компонент существует в противопоставлении другим компонентам и характеризуется только ему свойственной функциональной релевантностью. В хорошо организованных (жестко структурированных) системах и подсистемах (например, в фонологии, в отличие от лексики) существенное изменение одного элемента влечет за собой изменения в других точках системы или даже нарушение равновесия системы в целом. Лексико-семантическая система языка является не только наименее жесткой, но и наиболее подвижной и сложной по своей организации и структуре, где наблюдаются многочисленные случаи асимметрии формы и содержания, борьба консервативной тенденции (устойчивости) с факторами языковой эволюции (такими, как стремление к экономии, аналогии и регулярности). В отличие от других систем, лексика тесно связана с внешними, экстралингвистическими факторами. Она непосредственно отражает изменения, происходящие в окружающей действительности, что выражается как в отмирании слов (или их значений), так и в появлении новых слов и значений или в изменении последних. Именно лексика с ее многочисленностью элементов, многомерностью, открытостью, перекрещивающимися и взаимодействующими подсистемами, подвижностью смыслов и единиц является ядром коммуникативной системы, имя которой - язык и которая существует и функционирует в первую очередь в целях общения. Именно поэтому лингвистика наших дней развивается под знаком новой номинативно-прагматической парадигмы, “видящей свою цель в изучении внешних связей языка - с действительностью, которую он отражает, и с говорящим человеком, которому он служит”, -пишет А. М.Ломов /178, с. 81/. А. М. Ломов отмечает при этом, что изменение исследовательского угла зрения, обусловленное этой парадигмой, имеет своим следствием не только постановку принципиально новых проблем, о существовании которых лингвистика буквально вчера даже не подозревала, не только выработку новой методики анализа эмпирического материала, но и - что самое важное - новое понимание природы и сущности человеческого языка. Специфические особенности этого понимания становятся более заметными при ретроспективном взгляде на многие языковые явления, т. е. при сравнении современной номинативно-прагматической парадигмы с ее предшественницами, которым исследователь дает краткую, исчерпывающую характеристику. Первая по времени, элементно-таксономическая парадигма, возникла со становлением лингвистики как науки и усматривала свою цель в том, чтобы выявить и систематизировать основные единицы таких уровней языка как фонетика, лексика, морфология и синтаксис. Ее основным методом стал метод сравнения, носивший вначале синхронный, а затем - исторический характер. Этот метод использовался в рамках формально ориентированного способа координации двух языковых планов (плана выражения и плана содержания), т. е. предполагая в первую очередь квалификацию различных видов языковой формы, которая, как считалось, неразрывно спаяна с мышлением и внешне его обнаруживает. Вторая по счету, системно-структурная парадигма, утвердившаяся в начале XX в., перенесла центр тяжести в лингвистическом исследовании на языковую имманентность. Предполагалось, что элементы языка могут быть квалифицированы с достаточной полнотой и необходимой строгостью только в системе. Одним из постулатов традиционной лингвистики является воспринятый от Ф. де Соссюра тезис о неразрывной связи между формой и значением слова. Исследователь был не одинок в своем заблуждении: вплоть до XIX в. наука исходила из аристотелевской идеи о том, что мысль не существует до и без языка. А. А.Залевская резюмирует по этому поводу: “Признание неразрывности связи между формой и значением слова равносильно признанию того, что мыслительный процесс может осуществляться только в вербальном (словесном) коде” /109, с.8/. Современной наукой получены веские контраргументы на этот счет. Е. М. Верещагин отмечает, что в психологии мысль о самостоятельности языка и мышления содержится в учении Х. Джексона о “вербализации”, по мнению которого при порождении или, напротив, восприятии речи имеют место проходящие во времени процессы выражения мысли в словесных знаках (“вербализация”) или, напротив, превращения словесных знаков в мысль (“девербализация”) /37, с. 40/. В свете указанного подхода нетрудно сделать вывод и об относитель­ной самостоятельности лексемы и понятия. И этот вывод действительно был сделан целым рядом исследователей - Дж. Вулдриджем, Ф. Кайнцем, А. Р. Лурия, Л. С. Выготским и др. Опираясь на их идеи, Е. М. Верещагин предпринял разносторонний анализ ситуаций в условиях нормальной и патологической речи и пришел к заключению об относительной самостоятельности слова и понятия (лексемы и семемы). К аналогичному выводу в психолингвистике приводят результаты экспериментов А. А.Залевской по изучению внутреннего лексикона человека /106- 111/. Исследовательница доказала, в частности, что в условиях оперирования словами родного языка испытуемые сохраняют в памяти лишь значение исходного слова, о чем свидетельствуют совершаемые при воспроизведении подмены. Аналогичные случаи описаны и другими авторами в условиях различных экспериментов /43, с. 12 - 16; 216, с. 8 - 13/, которые убедительно показывают, что человек запоминает смысл высказывания или прочитанного, а не те именно слова, посредством которых они выражены. Установленные с помощью психолингвистических методик моменты раздельного хранения формы и значения слова согласуются с результатами исследований в области нейропсихологии /64; 181 - 183; 324/. Исследования асимметрии головного мозга показали, что звуковая форма слов и их значения хранятся у человека в разных полушариях мозга, функции которых могут на­рушаться независимо друг от друга. При этом способ хранения смысла слов в правом полушарии не зависит от их звуковой оболочки /128, с. 24 - 25/. Был сделан также вывод о существовании различным образом локализованных и отграниченных друг от друга моторных и сенсорных “центров” лексем и “центра” понятий /187, с. 63/, о “памяти понятий” и “памяти слов”. Наконец, исследования А.А. Леонтьева /169 - 174/, Н. И. Жинкина /96 - 97/, И. Н. Горелова /70 - 71/, А. Р. Лурия, А. А. Залевской, Д. И. Дубровского /87/, Г. П. Мельникова /195/ и др., убедительно показали, что “мышление не сводится исключительно к оперированию кодом вербальных смыслов” /169, с. 31/, что “внесловная мысль существует, что она объективирована в мозговых нейродинамических системах (кодах) определенного типа, отлич­ных от кодов внутренней речи, и представляет собой специфическую разно­видность и неотъемлемый компонент субъективной реальности” /87, с. 104/, что меха­низм мышления не связан с вербальным кодом и осуществляется независимо от языка. Однозначно установлено, что мышление осуществляется на так на­зываемом универсальном предметном коде (смысловом коде, коде смысла), имеющем образно-чувственный характер. К языку как системе знаков универсальный предметный код не имеет никакого отношения, он формируется в сознании человека на отражательной основе, через органы чувственного восприятия. При возникновении у субъекта необходимости выразить свою мысль в языковой форме универсальный предметный код через механизм кодовых переходов перекодируется в языковые знаки /95/. Итак, мышление невербально: подавляющее большинство наших мыслей, идей, понятий, суждений обслуживают исключительно сферу мышления, т.е. не переходят в вербальный код, не становятся речью (скрытой артикуляцией, или “речь минус звук”, шепотной и собственно громкой). Лингвистика нашего времени осмыслила характер связей между звуковой стороной языкового знака и его смысловой стороной (семантикой). Разработаны методики ее анализа (компонентный, семемный и др.), позволяющие ориентироваться в бесчисленном разнообразии мыслительных образов - представлений, гештальтов, схем, сценариев, фреймов, скриптов и мн. др. В качестве родового имени для всего множества мыслительных форм отраже­ния действительности в науке все более утверждается термин концепт. Все потенции концептов образуют концептосферу языка, другими словами, “национально-культурная информация, хранящаяся в базах знаний представителей данного языкового коллектива, образует концептосферу национального языка /305, с. 130/, выраженную в сознании индивидов единицами универ­сально-предметного кода. Эти концепты являются базой мышления личности и создают образ мира - совокупность представлений о мире (рациональные суждения и чувственно-наглядные образы), локализованные в сознании человека и являющиеся отражением той реальной действительности, которую человек воспринимает через органы чувств и рационально осмысливает. Образ мира в сознании личности системен и влияет на восприятие личностью окружающего мира: - предлагает классификацию элементов действительности; - предлагает приемы анализа действительности; - упорядочивает чувственный и рациональный опыт личности для его хранения в сознании, памяти /238, с. 21/. Когнитивная лингвистика, изучающая ментальные образы на уровне смыслового и вербального кодов, а также современная теория коммуникации, сделав ставку на “фактор человека”, позволили по-новому посмотреть на связи языка, мышления и коммуникации: мир отражается не языком, а мышлением, которое и создает структуры знаний. (В.З. Демьянков, А.А. Кибрик, Е.С. Кубрякова, З.Д. Попова, И.А. Стернин, А.П. Бабушкин, Л.О. Чернейко и др.). Отражение мира вторично, опосредовано мышлением. На первый план выдвинулся вопрос о видах знаний, формах их существования в концептосфере и способах представления в языке. Многочисленные концепты, не имеющие средств языкового выражения в национальной языковой системе (им соответствуют в языке лакуны), существуют в национальной концептосфере и обеспечивают мыслительную деятельность в той же степени, что и концепты, названные “языковыми знаками национального языка” /238, с. 21/. Система языка существует и функционирует в первую очередь в коммуникативных целях. Наличие или отсутствие концепта никак не связано с наличием или отсутствием называющих его единиц, т.к. мыслительные образы возникают как результат отражения действительности и зависят от нее, а не от языка, удовлетворяя потребности мышления. Языковые единицы актуализируют в речи только такие мыслительные образы, которые в данной лингвокультурной общности оказываются релевантными для общения. Если какой-то концепт в языке представлен лакуной, это свидетельствует не о его отсутствии в национальном сознании носителей языка, а именно о его коммуникативной нерелевантности. Если нелексикализованный концепт становится предметом обсуждения, то возникает ситуативная (описательная или окказиональная) номинация. Кроме концептов, выделяющихся при анализе лексических единиц, существуют концепты, не выражаемые какими-либо отдельными лексическими единицами и обнаруживающиеся лишь в результате логико-семантического анализа классов и парадигм лексических единиц. Выявлены разнообразные модальности, типы оценок, новые логические классы понятий, понятийные категории (акциональность, предметность, императивность, одушевленность, конкретность, абстрактность, квантитативность и т.д.). Такие концепты выявляются лингвистами путем анализа и классификации больших групп языковых единиц и получают искусственные терминологические обозначения. В сознании носителя языка эти концепты представлены, хотя и не названы. В лексических единицах выделяются также скрытые категории (например, категория определенности - неопределенности: в артиклевых языках она эксплицирована, в русском - не имеет явного выражения, хотя и присутствует). Другими примерами скрытых категорий являются такие концепты как статичность - динамичность, контролируемость - неконтролируемость, актуальность - узуальность, личность - неличность и др. /280, с. 6/. Эти латентные категории руководят языковым употреблением широкого круга единиц, они являются реально существующими в сознании народа невербализованными концептами. Когнитивная семантика раскрыла целый мир структур знаний, множественность форм отражения действительности и принципов их классификации. Сфера концептов в голове человека многомерна и многокрасочна, в семантическом пространстве каждого языка наборы концептов и их структурная организация своеобразны и неповторимы. Сопоставление семантических пространств разных языков позво­ляет увидеть как общечеловеческие универсалии в когнитивной деятель­ности людей, так и специфические отличия. Одним из интереснейших от­крытий в этой сфере было обнаружение разнообразных классификато­ров, используемых людьми для упаковки сходных в каком-либо отно­шении концептов. Например, американский лингвист Дж. Лакофф /163, с. 13 - 21/ описал классификации имен существительных по родам в разных языках мира на основе классификационных признаков, среди которых он выделил мифологический, принцип сферы опыта, принцип важной особенности и др. В русском языке существуют свои концепты для классификации различных предметов и явлений действительности, многие из которых не имеют однословного наименования; ср.: “наименования объектов природы”, “наименования искусственных предметов”, “психические качества человека”, “наименования цветовых оттенков” и др. Данные концепты обнаруживаются в процессе семантического анализа и классификации лексических единиц, при анализе лексико-семантических парадигм, их описательное обозначение конструируется лингвистами. Носители языка ими пользуются, но никак не называют. Система языка, функционирующая в мозге человека, прямому наблюдению недоступна. Чтобы хотя бы приблизительно представить себе, как она устроена, ученые строят ее модели. З.Д.Попова в числе наиболее распростра­ненных называет уровневую и полевую модели языка /42, c. 82;160, c. 2; 161, c. 65 - 66/. При этом полевой подход представляется более перспективным направлением изучения как общенародного языка, так и индивидуальной язы­ковой картины мира /80, 110, 265/. Суть обеих моделей вкратце такова. Уровневая модель языка построена под влиянием естественных наук, представители которых уровнями называют системы, находящиеся в отношениях иерархии. Элементы более высокого уровня складываются из элементов более низкого уровня. Особенностью уровневых моделей, созданных отечественными авто­рами, является обязательное включение в них плана содержания в том или ином соотношении с планом выражения. Одной из наиболее развернутых и богатых З.Д. Попова называет уровневую модель И.П.Распопова /243 -244/. Основными уровнями языка в этой модели признаются фонологический (единица - фонема), морфологический (единица - морфема), лексический (единица - слово) и коммуникативно-синтаксический (единица - пред­ложение). Выделяются промежуточные уровни: морфонологический (единица - грамматическая форма), лексико-морфологический (единица - словообразовательный тип) и конструктивно-синтаксический (единица - синтаксическая конструкция). К наиболее значительным разработкам моделей системы языка в современной лингвистике относятся также модель ассоциативно-вербальной сети Ю.Н. Караулова /134, c. 252 - 311/ и многослойная модель системы языка Д.С. Спивака в условиях измененного состояния сознания /274/. Существующие уровневые модели не охватывают всех единиц языка. Например, в модели И.П. Распопова не отражены интонемы, фразеологизмы, сложные предложения. Это побудило З.Д. Попову, опираясь на многлетний труд участников проблемной группы кафедры общего языкознания и стилистики Воронежского университета, создать свою модель системы языка, прояснившую некоторые нестандартные ракурсы в устройстве и функционировании этой системы. Динамическая модель системы языка органично совмещается с нейролингвистической картиной распределения подсистем системы языка по разным участкам мозга и с представлениями о постепенном их формировании на протяжении жизни человека. Ядерные зоны каждой подсистемы формируются в детском возрасте и в норме у всех говорящих на данном языке совпадают. Периферийные же участки различны во многих отношениях, особенно в знаковых подсистемах /233/. Динамическая модель системы языка является, на наш взгляд, уровнево-полевой, т.к. доказательно убеждает, что система языка не иерархична, т.е. у нее нет исходной единой управляющей подсистемы. Любая подсистема взаимодействует с любой другой, изменение в ней так или иначе отзывается на всех других подсистемах. Единицей лексикона, по мнению З.Д. Поповой, является словоформа, входящая в лексико-семантическую словообразовательную и словоизменительную ветви лексикона /234/. Системные отношения между словоформами в ракурсе динамической модели языка обнаруживают аномалии и лакуны и потому представляют интерес для теории лакунарности. Несмотря на широкое распространение, уровневые модели системы языка все меньше удовлетворяют современных исследователей, предметом внимания которых становятся все более объемные компоненты лексико-семантической системы языка: лексико-семантические и тематические группы, лексико-семантические поля, включающие средства разных уровней. В основу же динамической модели положена идея осмысления порядка образования системы языка в мозге человека. А это - прямой выход на лексико-семантическое поле как фрагмент языкового образа (картины) мира, создаваемого языковыми средствами: номинативными - лексемами, устойчивыми номинациями, фразеологизмами, обеспечивающими то или иное членение и классификацию объектов национальной действительности, а также значимым отсутствием номинативных единиц (лакунарность разных типов) /238, с.22 /. Особенностью существования языковой системы является неодинаковая разработанность ее звеньев. В результате в системе получаются так называемые «пустые клетки» и слабые звенья, которые наиболее подвержены изменениям. В последнее время актуальной стала проблема словарных пробелов (незанятых мест) в лексической системе того или иного языка – проблема лакунарности, которая возникла в результате: 1) собственно системных исследований (изучение лексических группировок, родо-видовых, синонимических, антонимических рядов, объединенных нулевыми и привативными оппозициями, постулирующими пустые клетки); 2) контрастивных и сопоставительных исследований, активизировавших выявление отсутствия тех или иных лексем в отдельных языках; 3) когнитивных исследований ментальных процессов, обнаруживших, что сеть отношений в языковой системе является отражением сети нервных связей в мозге человека. Системность в нервных процессах определяет и системность в материальных формах их выражения, в организации системы языка. Отсюда под полевой структурой авторы коллективной монографии “Полевые структуры в системе языка” понимают “объединение разных элементов системы языка, имеюшее признаки языкового поля” /228, с. 8/. Полевая модель имеет разнообразные интерпретации и применения. Предметом исследования в теории поля являются группи­ровки языковых единиц, объединяемых на основе общности выражаемого ими значения (семантический принцип), или выполняемых ими функций (функциональный принцип), или комбинации двух признаков (функционально-семантический принцип). А поскольку лакуна - пустота, брешь в лексической системе того или иного языка, у исследователей лакунарности вызывают интерес лексико-семантические поля, “представляющие собой единое целое понятийные области со сложной внутренней организацией, состоящие из отдельных, взаимно противопоставленных элементов, которые получают свое значение в рамках всей этой системы как единого целого”. Ульманн при этом указывает, что в каждом поле соответствующая сфера опыта, конкрет­ного или абстрактного, анализируется, делится и классифицируется некоторым уникальным способом, т.е. с помощью определенной шкалы значимостей /309, c. 250/. Добавим - и значимым отсутствием номинативных единиц (лакунарностью разных типов). Теория полей - определенным образом организован­ных лексических объединений - нашла свое толкование в трудах многих за­рубеж­ных и отечественных лингвистов: Р.М. Мейера, И. Трира, В. Порцига, Ш. Балли, Л.М. Васильева, С. Ульманна, М.М. Покровского, Ф.П. Филина, Е. Найды, Ю.Д. Апресяна, Ю.С. Степанова, Ю.Н. Караулова, В.Г. Адмони, Н.С. Новиковой, Л.А. Новикова, А.А. Уфимцевой, Д.Н. Шмелева, З.Д. Поповой, И.А. Стернина, Г.С. Щура, А.В. Бондарко, Р.М. Гайсиной, Н.Ф. Пелевиной, А.И. Кузнецовой, М.С. Ротовой, В.Ф. Петренко, Н.М. Мининой и др. Исследованием грамматически ориентированных функционально-семантических полей, т.е. основывающихся на грамматической (чаще морфологической) категории, занимались А.В. Бондарко, Е.В. Гулыга, Е.И. Шендельс, М.М. Гухман, В.М. Павлов и др. Изучение взаимодействия средств разных уровней на примере аспектуальности и темпоральности привело А.В.Бондарко к построению модели функционально-семантического поля, куда входят и лексические, и грамматические средства языка, имеющие общие семантические функции. Функционально-семантическое поле имеет центр - группу форм, наиболее четко и однозначно выражающих значение данного поля. Вокруг центра, постепенно удаляясь от него, располагаются периферийные формы. Через периферию каждое поле вступает путем пересечений и постепенных перехо­дов в пределы других полей, так что в конечном счете все поля образуют одну непрерывную структуру системы языка /24 - 26/. Изучению функционально-семантических полей эмотивности посвятили свои исследования Э.С. Азнаурова, Л.Г. Бабенко, В.Н. Михайловская, В.И. Шаховский, В.И. Жельвис, Е.М. Бакушева, И.В. Томашева, И.А. Троилина, А.М. Червонный, М.А. Ягубова, Я.И. Покровская и др. Подробный анализ предложенных подходов к выделению семантических полей содержится в работах А.А. Уфимцевой, Г.С. Щура, Ю.Н. Караулова, А.М. Кузнецова, Л.М. Васильева, Д.Н. Шмелева, в коллективной монографии кафедры общего языкознания и стилистики Воронежского университета “Полевые структуры в системе языка” и др. Термин “семантическое поле” наиболее распространен и закреплен рядом лингвистических словарей, хотя существуют и другие варианты: “семантическое пространство” /227/, “лексико-фразеологическое поле” /250/, “семантический класс” /35/, “лексико-семантическое поле” /80/ и некоторые другие. На наш взгляд, самым удачным из указанных терминов является последний, т.к. он учитывает лексическую сущность поля, его состав и струк­турную организацию. “Обнаруженное нейролингвистами раздельное хране­ние в мозге акустических образов слов (лексем) и смысловых образов слов (семем), отражающих объективную действительность (смысловой код)” (228, с.4) объясняет сложность слова - основного компонента поля. Слово - это всегда целая система связей между акустическим и смысловым образами; сюда следует добавить связи и ассоциации между разными словоформами этого слова, а также другими словами, имеющими с первыми какие-либо об­щие компоненты либо в лексеме (совпадение некоторых морфем, например), либо в семемах (наличие общих сем). Материальным субстратом этой сис­темы связей между словами и словоформами, как указывалось, являются связи нейронов мозга, хранящих соответствующие акустические и смысловые образы. Обобщая данные психолого-физиологических и психолингвистических (ассоциативных) экспериментов, Н.С. Новикова делает вывод: “Семантическое поле есть способ отражения того или иного участка действительности в нашем сознании”. “Слова одного семантического поля имеют общий смысловой код и вместе хранятся в мозге человека” /218, с. 33, 32/, т.е. на базе динамической структуры мозга формируется и хранится та или иная группировка слов и словоформ /217/. Г.С. Щур приводит немало определений понятия “поле” /355/. Наиболее удачным представляется определение Л.А. Новикова: поле есть “иерархическая структура множества лексических единиц, объединенных общим (инвариантным) значением и отражающих в языке определенную понятийную сферу” /225, с. 3/. Как всякое системно-структурное объединение, поле имеет определенную конфигурацию (структуру), что подразумевает существование различных группировок элементов внутри данного множества. Поле может включать несколько микрополей, обладающих относительной самостоятельностью. На материале разных по объему и типу полевых структур в указанной монографии /228, с. 183/ разграничиваются понятия ближней, дальней и крайней периферии, описываются разнотипные полевые структуры - от небольших (типа градуальных) до многочастотных, многозонных, многосекторных. Предложена детализованная модель сложной полевой структуры, в которой ядро окружено зонами ближней, дальней и крайней периферии. Все это построение членится секторами на микрогруппы - парцеллы, которые могут включать как отдельные элементы поля (единицы), так и группы элементов (микрогруппы единиц). Лингвисты различают парадигматические сцепления слов и сло­воформ (лексико-семантические, словообразовательные и некоторые другие), достаточно хорошо изученные и разъясненные /54, 68, 69, 157, 185, 189, 218, 231, 250, 291, 334, 335 336/. Менее освоены и поняты синтагматические типовые сочетания слов и словоформ, известные под названием структурных схем (предложений и словосочетаний). “Хранение” этой части системы языка в мозгу человека еще далеко не ясно /228, c. 4/. Л.М. Васильев /34, с. 45-53/ среди методов современной лингвистики выделяет и подробно описывает метод семантических полей, довольно часто и успешно применяемый современными исследователями в самых раз­нообразных целях. Например, А.Д. Мальцев производит лин­гво-культурологический и лингвопсихологический анализ лексического поля “Деньги” в русском языке для выявления связи обнаруженных языковых фактов с конкретными ментальными и психологическими особенностями на­рода /185, с. 31-32/. Исследование лексических названий фруктов в русском и английском языках, осуществленное Э.Д. Хаустовой, показало, что прямые значения лексем, относящихся к фруктам, совпадают в обоих языках, а переносные значения сильно различаются, т.к. отражают особенности их национальной культуры. Так, в отличие от русских лексем клубника, мандарин, тыква, яблоко, банан , соответствующие английские лексемы используются и для обозначения наркотиков /323, с. 22-23/. В лексико-семантическом поле “Фрукты” явно просматриваются отсутствия (пустоты, лакуны) стереотипов, ассоциативных восприятий одних и тех же фруктов в русском и английском языках, что объяснимо отсутствием в системе того или иного языка эмотивного (ассоциативного) адеквата. Исследование Н.В. Багрянской, выполненное в аспекте сопоставительного лингвострановедения, обнаруживает явление лакунарности/безэквивалентности как отражение национально-культурных факторов. Так, при сопоставлении с немецкой лексикой в военной сфере выявляется ряд лакун в русском языке. Например: сдерживающие боевые действия - в отличие от атаки и обороны (ср. нем. die Verzogerung ); боевые действия, ведущиеся крупными подразделениями (ср. нем. der Kampf ); боевые действия, ведущиеся небольшими подразделениями (ср. нем. das Gefecht ). Эти и подобные единицы обнаруживают национальные особенности концептуального отражения действительности разными народами /12, с. 24/. Отчетливо выявлен феномен лакунарности при сопоставлении наименований дорог в русском и французском языках в исследовании Н.М. Репринцевой. Безэквивалентными для французского языка являются русские лексемы бетонка (разг.) - бетонированное шоссе; грейдер (разг.) - грейдерная дорога; шлях - наезженная дорога, путь, тракт (на Украине и юге России); бездорожье - отсутствие или недостаток благоустроенных дорог, а также плохое состояние дорог; беспутица (прост.) - то же, что бездорожье и др. Безэквивалентными для русского языка являются французские единицы: сavee - лесная дорога в углублении; raidillon - крутая тропинка, крутой участок дороги; routin - лесная тропинка; piste - непроходимая дорога в джунглях, горах, необитаемых местах; boyau - узкий проход; berme - узкий проход (дорога) между насыпью и каналом (рвом); berge - дорога, смежная с берегом реки (канала) и др /247, с. 36 - 38/. Исследование Н.В. Барышевым лексико-семантического поля “Средства передвижения в русском языке” показало, что в русских наименованиях можно выделить такие культурно-обусловленные семы, которые не воспринимаются иностранцами (являются возможными сегментными культурологическими лакунами) и стали уже историзмами для самих русских: автомо­биль, машина - дефицитность, трудность приобретения, дефицитность запас­ных частей; поезд, самолет - дефицитность билетов; такси - трудно нанять и др. /17, с. 33/. А.И.Марочкин, исследуя лексико-фразеологические особенности молодежного жаргона на материале речи молодежи Воронежа, смоделировал жаргонную подсистему в виде поля. В процентном соотношении зонное членение жаргонного поля имеет следующий вид: ядро - 12,7%, ближняя периферия - 54%, дальняя периферия - 36% , крайняя периферия - 12,3% словника. В семантическом пространстве лексического поля молодежного жар­гона обнаружено множество лакун различных типов (411 единиц - 33,7% словника) - отсутствие в литературном языке эквивалента жарго­низма и на­оборот. Данный тип лексических соотношений демонстрирует две группы случаев: лакуны в молодежном жаргоне и лакуны в литературном языке. Преобладание в составе жаргонного лексикона безэквивалентных лексем, а также лексических единиц, проявляющих специфику семантики по сравнению с литературными единицами, объясняется необходимостью номинации реалий молодежной сферы и коммуникативной потребностью подчеркивания, выделения наиболее значимых для молодых людей свойств, качеств особенностей и т.п. различных предметов и явлений (за счет актуализации сем, являющихся периферийными в значении соответствующих единиц литературного языка) /189, с. 109/. Из краткого анализа указанных исследований напрашивается вывод: полевой подход - перспективное направление обнаружения лакун как в литературном языке и его подсистемах, так и в индивидуальной языковой картине мира. Уровневые модели системы языка позволяют наметить тип лакун на том или ином уровне. Обе модели не противоречат, а дополняют друг друга. В соответствии с моделью И.П. Распопова /243 - 244/, например, можно выделить фонологические, морфологические, лексические и синтаксические лакуны, ориентируясь на основные уровни, обозначенные ученым. Покажем это на примере начального уровня языка, где основной единицей является фонема. Здесь явственно просматривается соотношение нереализованного (но возможного) и действительного в системе этих единиц. Доказано, что мера реализации имеющихся возможностей на всех уровнях языка имеет вероятностный характер /162; 62, с. 129-131; 30 0, с. 28-35; 251, с. 188-219; 257; 192, с. 42-49; 333, с. 235-247; 124, с. 149 и др./. Как считает И.Ю. Вербенко, исследовавшая единицы фонологического уровня современного украинского языка, фонемы можно описать в терминах дифференциальных признаков, система которых представляет совокупность возможностей организации системы фонем некоторого языка и может быть отображена в геометрической (или какой-либо иной) модели /36, с. 116/. Отношения согласных по признаку твердость - мягкость, звонкость - глухость изобразим, следуя за И.Ю. Вербенко, в виде квадратов, так чтобы согласные звуки в вершинах каждого различались только по этим признакам (все остальные - общие). Отметим, однако, что с этого момента мы как бы ав­томатически переходим к полевой структуре на фонологическом уровне. В этом нетрудно убедиться, взглянув на полученные схемы (рис. 1 - 4): пять квадратов демонстрируют полную реализацию возможностей, заложенных в системе (все четыре возможности осуществлены): Рис. 1 (Мы считаем, что /к’/, /г’/, /х’/ реализуют фонемы <к’>, <г’>, <х’>). В двух квадратах отсутствует противопоставление по твердости - мягкости: Рис. 2 (Фонемы <щ> и <ж>, представленные звуками /ш’/ и /ж’/ (плаща /пла’ша / <плаща >, вожжа /важ’а / <вожа >, выделяются не всеми лингвистами). В четырех квадратах отсутствуют противопоставления по звонкости - глухости: Рис. 3 В трех квадратах имеется только 1 элемент: Рис. 4 Полученные схемы наглядно демонстрируют нереализованные возможности в системе начального уровня языка. По степени реализации возможностей обнаруживается несколько групп: а) реализованы все (рис. 1); б) реализованы две из четырех (рис. 2 и 3); в) реализована лишь одна из четырех возможностей, имеющихся в системе (рис. 4). Как бы само собой вырисовывается поле с ядром, где все возможности фонем реализованы в полной мере, и неоднородной периферией. Для нас пустые ячейки этого поля интересны в аспекте лакунарности. Их природа в составе как согласных, так и гласных фонем русского языка, а также пустóты, скажем, в структуре синтагматических сочетаний или позиционных чередований, могли бы стать предметом отдельного исследования, которое, несомненно, покажет, что в построении системы фонем и в ее функционировании используются не все возможности (имеются многочисленные лакуны). Отсюда автор делает вывод: каждой конкретной фонологической системе какого-либо языка может быть поставлена в соответствие искусственно построенная абстрактная система, которая устанавливается на основании соответствий между n данных фонологических систем как набор дифференциальных фонологических призна­ков, общих для ряда языков. Абстрактная система представляет собой высший уровень абстракции по отношению к репрезентирующим ее фонологическим системам реальных языков, каждая из которых является реализацией возмож­ностей абстрактной системы как системы высшего уровня. В языке действует тенденция не оставлять готовые возможности неиспользованными. Мера реализации имеющихся возможностей носит вероятностный характер. Поскольку количественные характеристики объективно присущи элементам языковой системы, становится очевидной необходимость применения статистического анализа при описании языка и речи /5, 65, 76, 91, 139, 147, 149, 212, 213, 220 и др./. В.И. Перебейнос /224, 226/, используя достижения этого направления лингвистики, установила количественные характеристики каждой из 46 фонем современного украинского языка Подобные исследования согласных фонем украинского языка предприняты И.Ю. Вербенко, которая выявила соотношение возможного и действительного в системе единиц на фонологическом уровне /36/. Изучение фонологических систем с точки зрения наличия в них реализованных (заполненных) и пустых клеток по сравнению с другими языковыми уровнями имеет более давнюю историю. Если в области словоизменения, словообразования, семантики вопрос о действительном и возможном в системе в настоящее время пока исследуется с разных позиций, то в фонологии он получил детальное освещение в диахроническом и синхроническом аспектах. Н.Ф.Клименко /144/ считает одной из причин этого различную степень сложности систем. Фонологическая обладает наименьшим количеством элементов, и все они не являются двусторонними знаками языка. Словоизменительная, словообразовательная и лексическая системы имеют несравненно большее количество элементов, инвентарь их даже для таких изученных языков как русский и украинский еще не составлен. Элементы этих систем являются двусторонними единицами, им присущи более сложные отношения в системе. Можно указать массу морфем, создающих лакунарность при словообразовании разных частей речи. Например, многие русские глаголы с приставками, обра­зующими различные видовые и смысловые оттенки выражаемых поня­тий, являются во французском языке лакунами par excellence . Среди них В.Л.Муравьев перечисляет приставки до- (доесть, допить, доспать и др.), от- (отпить, отписаться, отоспаться ), недо- (недопить, недолить, недопеть, недоесть и др.). Он указывает также, что среди рус­ских глаголов с приставкой за- можно обнаружить достаточное число лакун для французского языка: зазеленеть - commencer verdir; заиграть - commencer jouer; замусолить - salir de bave. Эта же приставка, соединяясь с прилагательными и существительными (значение нахождения за пределами чего-либо), также создает ряд абсолютных лакун для французского языка: заволжский (se trouvant) - au del la Volga; заозерный (se trouvant) - au del les lacs. Соответствующие существительные могут быть переданы на французском языке лишь субстантивированными свободными словосочетаниями: Заволжье - l’au-del la Volga; заозерье - l’au-del les lacs и т.д. /200, с. 9 - 10/. Для систем двусторонних единиц (словоизменительных, словооб­разовательных морфем, лексем) остается актуальной проблема уста­новления парадигм, в пределах которых и решается вопрос о возможном и реализованном. Поле действия каждой последующей парадигмы, т.е расположенной по уровням языка в порядке усложнения (словоизменения, словообразования, лексики), шире, чем у предыдущей, - следовательно, усложняется процесс восстановления пустых клеток /144, c. 92 - 93/. Итак, новые, дополнительные аргументы, вносящие ясность в проблему соотношения языка и мышления (невербальность последнего, многообразие мыслительных форм отражения действительности, принципиальное разграничение мыслительных и речевых процессов) способствуют в настоящее время интенсивной разработке концепции языкового образа (картины) мира, создаваемого языковыми средствами - лексемами, устойчивыми номинациями, фразеологизмами, а также малоизученным феноменом значимого отсутствия номинативных единиц - внутриязыковой лакунарностью. Национальная система концептов - основа языкового образа мира - включает как имеющие номинативное выражение концепты, так и концепты, не выраженные средствами национального языка - внутриязыковые лексические лакуны. Таким образом, с точки зрения выраженности/невыраженности концептов лексическими единицами выделяются два их типа: 1) вербализованные и 2) невербализованные. Среди концептов, не имеющих стандартного узуального языкового выражения, обнаруживаются два вида: 1) выявляемые в группах и классах слов (понятийные, категориальные и классификационные лакуны) и 2) не представленные в лексико-фразеологической системе языка вообще - лексические лакуны, которые и являются предметом нашего исследования. Значимое отсутствие номинативных средств в языковом образе (картине) мира - лексическая лакунарность - представляет собой лингвопсихологиче-ский феномен: в условиях одноязычной ситуации общения он как бы не замечается носителями языка, оставаясь за пределами “светлого поля” сознания. Область его “бытия” - потенциальная сфера языка, виртуальные единицы которой в случае коммуникативной релевантности неноминированного концепта актуализируются на уровне синтаксической объективации или окказиональной номинации, а также могут универбализоваться. Объектом исследования, таким образом, является потенциальная сфера лексической системы языка в виде “белых пятен”, пробелов, пустых, незаполненных мест в лексической системе языка. Научная новизна монографического исследования обусловлена малоизученностью проблемы лексической лакунарности в отечественной лингвистике. Предпринята попытка комплексного осмысления феномена лексической лакунарности в контексте языкового образа мира, национальной концептосферы, антиномий и моделей системы языка с позиций семиотики, семасиологии, ономасиологии, контрастивной лексикологии с опорой на современные исследования в области психолингвистики, когнитологии, теории коммуникации. На материале русского языка систематизированы и описаны разнообразные типы лакун, установлена неоднородность “белых пятен”, среди которых не только потенциально возможные единицы, но и невозможные (ирреальные) сущности (“черные дыры” семантики). Проанализирован процесс элиминирования виртуальных семантических единиц. Разработана методика обнаружения и описания лакун, включающая около двух десятков способов. Материалом исследования явились лексико-семантические поля «Природа» и «Человек», представляющие ядерную часть русской лексической системы (более 1000 лексем). Специфика объекта наблюдения, научного описания и интерпретации лакун в системе языка, малоизученность и неразработанность проблемы предопределили цель и основные задачи монографического исследования, основной целью которого является теоретическое осмысление феномена лакунарности в аспекте места и роли этого явления в системной организации языка. Для достижения данной цели поставлены следующие задачи: 1.Разработка понятийно-терминологического аппарата описания феномена лакунарности; 2.Систематизация и классификация видов лакун; 3.Разработка комплекса методов и приемов обнаружения и фиксации лакун разных типов; 4. Описание на основе разработанных принципов явления лакунарности в лексико-семантических полях «Природа» и «Человек» в литературном языке и говорах. 5. Систематизация способов заполнения и компенсации лакун в языке; 6. Определение роли и места феномена лакунарности в системе языка. В процессе исследования установлено: 1. Лакунарность – имманентное свойство лексической системы языка. 2. Лакуны представляют собой виртуальные лексические единицы, принадлежащие сфере потенциального в языке. 3. Явление лакунарности связано с системной природой языка и обусловлено невербальностью мышления, многообразием мыслительных форм отражения действительности и принципиальным различием мыслительных и языковых процессов. 4. Лакуны существуют в системе языка как семемы без лексем. 5. В условиях одноязычной ситуации общения словарные пробелы лексико-фразеологической системы «не замечаются» носителями языка, хотя в лексиконе представлены значимым отсутствием соответствующих языковых единиц. 6. Существование явления лакунарности в языке обусловлено антиномиями языковой системы (асимметрией языкового знака, узуса и возможностей системы, кода и текста, говорящего и слушающего, экспрессивности и стандартизации). 7. В системе языка лакуны приобретают статус нулевых лексем, существование которых постулируется парадигматикой языковой системы. 8. «Пустые клетки» системы принципиально неоднородны и представлены двумя разновидностями: пустоты-иллогизмы обусловлены невозможностью существования денотата или его невостребованностью в реальной действительности; пустоты-лакуны отражают концепты, не имеющие физического воплощения в виде отдельных лексем. 9. Лакуны стремятся к лексической объективации при формировании коммуникативной востребованности, в результате чего происходит их элиминирование в речи. 10. Элиминирование лакун осуществляется на уровне синтаксической объективации (компенсация лакун) либо универбализации (заполнение, устранение лакун). 11. Системный характер лакун позволяет разработать комплекс методов их объективного выявления, основанных на системных свойствах языка. 12. Являясь системообразующими и системоразвивающими элементами языка, лакуны предопределяют открытость, неограниченность и динамизм лексической системы. ГЛАВА 1 ЛАКУНАРНОСТЬ КАК ЛИНГВИСТИЧЕСКОЕ ЯВЛЕНИЕ 1. Понятие “лакуна” в современной лингвистике Большинство исследователей при рассмотрении расхожде­ний как в языках, так и в культурах предпочитают термин лакуна (от лат. lacuna - углубление, впадина, провал, полость; от франц. lacune - пустота, брешь). “Советский энциклопедический словарь” под ред. А.М. Прохорова (М., 1981) дает следующее определение лакуны применительно к лингвистике и литературоведению: “пробел, пропуск, недостающее место в тексте”. Такое же определение лакуны как филологического термина находим и в “Словаре иностранных слов” (М., 1984). Канадские лингвисты Ж.П. Вине и Ж. Дарбельне, которые первыми ввели в научное употребление термин лакуна , определяют его как “явление, которое имеет место всякий раз, когда слово одного языка не имеет соответ­ствия в другом языке. "Сходное понимание лакуны мы находим у Ю.С.Степанова”, - пишет В.Л.Муравьев, который, в свою очередь, определяет лакуну как “недостающее в данном языке слово другого языка”. Далее он уточняет: “...мы будем считать лакунами лишь те иноязычные слова (устойчивые словосочетания), которые выражают понятия, не закрепленные в языковой норме данного языка и для передачи которых в этом языке требуются более или менее пространные перифразы - свободные словосочетания, создаваемые на уровне речи” /200, c. 3, 6/. Например, фр. éditorialiste, échangiste, chaperon не имеют в русском языке лексических эквивалентов и могут быть выражены свободными словосочетаниями: “тот, кто пишет передовые статьи в газете”, “тот, кто обменивается” (например, квартирами), “пожилой человек, сопровождающий девушку в целях ее безопасности или приличия”. Указанные французские слова в русском языке являются лакунами. Напротив, слова ровесник , однолюб могут быть пояснены по-французски лишь на уровне речи при помощи свободных сочетаний слов: “qui a le m me ge ”, “qui n'aime qu une fois ” и потому являются лакунами во французском языке. В.Г. Гак объясняет лакуны как “пропуски в лексической системе языка, отсутствие слов, которые, казалось бы, должны были присутствовать в языке, если исходить из его отражательной функции (т.е. его задачи обозначать явления объективной действительности) и из лексической системы языка” /55, с. 261/. Этот исследователь считает лакунами отсутствие слова для обозначения понятий, которые в данном обществе существуют и имеют особое словесное обозначение в другом языке. Классический пример подобных лакун во французском языке по сравнению с русским - отсутствие слов, равнозначных русским сутки , кипяток . В.И. Жельвис дает удачную, на наш взгляд, формулировку: “Используя терминологию В.Дорошевского, можно сказать, что лакуны - это то, что в одних языках и культурах обозначается как "отдельности", а в других не сигнализируется, т.е. не находит общественно закрепленного выражения” /92, с. 136/. Он же (в соавторстве с И.Ю.Марковиной) толкует это понятие следующим образом: “...под лакунами подразумеваются несоответствия, возникающие при сопоставлении понятийных, языковых и эмотивных категорий двух локальных культур” /94, с. 194/. “Если в одном из языков лексическая единица отсутствует, - отмечает И.А. Стернин, - то говорят о наличии лакуны в данной точке лексической системы этого языка; в языке сопоставления соответствующая единица оказывается безэквивалентной (т.е. единице одного языка не соответствует ни одной единицы другого языка”). К примеру, в русском языке выявляются безэквивалентные для немецкого языка единицы автолюбитель , проводник , квартал , сутки , агентура , маячить , кипятиться , серебриться ; с другой стороны, в русском языке обнаруживаются лакуны “брат и сестра, вместе взятые” (ср. Gesch­wister ), “утолщенная часть бутылки” (ср. Bauch (der Flasche )) и др. /285, с. 24, 36/. Совместно с З.Д. Поповой тот же исследователь формулирует понятие лакуны таким образом: “В результате неполной эквивалентности денотативных семем разных языков создается такое явление как лакуна: отсутствие в одном из языков, сопоставляемых между собой, наименования того или иного понятия, имеющегося в другом языке”. Так, не имеют эквивалентов во французском языке русские слова кефир , пирожки , квас , оладьи , валенки , лапти и др.; нет соответствия широкому кругу фольклорной лексики - тужить , сизый голу­бочек , чудо-юдо , лапушка и др.; в английском языке нет эквивалентов рус­ским словам форточка , путевка , больничный лист , профтехучилище и др. /237, с. 71/. “Под лексической лакуной мы понимаем отсутствие в системе языка слова или лексемы, несущих понятие, эквивалентное понятию языка сравнения”, - считает Б.Харитонова /320, с. 34/. О.А. Огурцова предлагает свое рабочее определение: “Лакуна - слово, словосочетание (как свободное, так и фразеологическое), грамматическая категория, бытующие в одном из сопоставляемых языков и не встречаю­щиеся в другом сопоставляемом языке” /219, с. 79/. Н.И.Конрад, Ю.А.Сорокин, И.Ю.Марковина употребляют термин лакуна в широком смысле, относя сюда все явления, требующие дополнительного пояснения при контакте с иной культурой. Указанные исследователи считают целесообразным и методологически оправданным применение этого термина при сопоставлении не только языков, но и некоторых других аспектов культуры. С одной стороны, такое расширение понятия лакуна опирается на реально существующую тесную взаимосвязь языка и культуры; с другой, - выявление наряду с языковыми лингво-культурологических и культурологических лакун может, по мнению этих авторов, способствовать установлению некоторых конкретных форм корреляции языка и культуры. “Лакуны в самом общем понимании фиксируют то, что есть в одной локальной культуре, и чего нет в другой”, - считает И.Ю. Марковина /188, с. 47/. По мнению Н.И. Конрада, лакуной следует считать некоторую совокупность текстов, требующих внутритекстовой и внетекстовой интерпретации /150, с. 150 - 173/. Ю.А.Сорокин утверждает, что “...художественная литература мо­жет быть рассмотрена как совокупность совпадений и расхождений (лакун), требующих интерпретации и являющихся способом существования смыслов (реализуемых через представления), традиционно функционирующих в той или иной локальной культуре”. Иными словами, по мнению исследователя, “...лакуны есть следствие неполноты или избыточности опыта лингвокультурной общности. Лакуны есть явление коннотации, понимаемой как набор традиционно разрешенных для данной локальной культуры способов интерпретации фактов, явлений и процессов вербального поведения” /269, с. 123/. Он же в соавторстве с И.Ю.Марковиной уточняет: “Все, что в инокультурном тексте реципиент не понимает, что является для него странным, требует интерпретации, служит сигна­лом присутствия в тексте национально-специфических элементов культуры, в которой создан текст. Такие элементы мы называем лакунами” /270, с. 37/. Методологический характер, на наш взгляд, имеет замечание В.Л.Муравьева, что “лакуны необходимо исследовать не только в синхронном плане, но и с точки зрения исторического развития”. Это положение может служить “точкой отсчета” - самым общим, основополагающим критерием классификации всего многообразия лакун, которые, по мнению этого автора, “отнюдь не являются раз и навсегда установившейся категорией, но эволюционируют вместе с развитием лексики языка и его бытовых понятий” /200, с. 23/. Принципиально важным является разделение лакун на лингвистические и экстралингвистические (культурологические). Промежуточное положение занимают лингво-культурологические лакуны. Лакуны, выявляемые при сопоставлении языков или единиц внутри языка, называются языковыми , или лингвистическими : они и обнаруживают расхождения (пустоты, бреши, пробелы, провалы) между единицами сопоставимых языков (межъязыковые лакуны) или единицами (реальными и потенциальными) внутри одного языка (внутриязыковые лакуны). Предметом внимания в нашем исследовании являются в основном внутриязыковые (интраязыковые) лакуны. Культурологические лакуны обнаруживаются при анализе и фиксации несовпадений в культурах, которые отражаются, как правило, в языке носителей этой культуры в процессе коммуникации. Все многообразие синхронических групп лакун, в свою очередь, можно разделить на два основных типа. Синхронические лакуны первого типа сравнительно легко выявляются в двуязычной (или полиязычной) ситуации при сопоставлении лексических или грамматических систем двух языков или семантических полей и слов, отражающих особенности психического восприятия мира и культуры в це­лом ряде языков. Это и есть наиболее изученный и довольно подробно описанный в отечественной лингвистике тип межъязыковых (интеръязыковых ) лакун (Ю.С. Степанов, В.Л. Муравьев, В.И. Жельвис, В.Г. Гак, А.И. Белов, И.А. Стернин, З.Д. Попова, Ю.А. Сорокин, И.Ю. Марковина, Л.С. Бархударов, Л.А. Леонова, О.А. Огурцова и др.). Лакуны обнаруживаются и в одноязычной ситуации, когда в рассматриваемом языке отсутствует слово для обозначения реальной предметной ситуации, хотя потенциально оно могло бы существовать в лексической системе данного языка. Например, в русском языке есть слова, означающие концепт “сообщение о негативных фактах” (жалоба , донос ), но нет обозначения для сообщения о положительных фактах; представлен в лексической системе концепт “заочно передаваемая негативная информация” (сплетни , слухи ), но не обозначен концепт “заочно передаваемая положительная информация”. Лакуны не стали пока предметом долж­ного внимания отечественных лингвистов, хотя, несомненно, это широко представленная в языке лингвистическая реальность. В чем же лингвистическая сущность явления лакунарности? Отвечая на этот вопрос, следует исходить, на наш взгляд, из семиотической природы языка в целом и слова как языкового знака, обладающего идеальной (обозначаемое) и материальной (обозначающее) сторонами. “В плане выражения слово - лексема, в плане содержания - семема. Под лексемой, таким образом, нужно понимать лишь звуковую оболочку слова, под семемой - его содержание” /295, с. 30/. “Идеальная сторона лексической единицы соотносительна с одним из явлений психического ряда: ощущением, восприятием, представлением, понятием” /302, с. 17/. Неоднократно отмечалось, что понятие на какой-то ступени образования может вообще не быть связано со словом. И.А. Стернин, например, вслед за Н.И. Жинкиным, Л.С. Выготским, А.Р. Лурией, И.Н. Гореловым, А.А. Леонтьевым, А.А. Залевской и др. утверждает, что ...в настоящее время можно говорить о трех принципиальных разновидностях мыслительных образов (концептах): представлениях (обобщенных чувственно-наглядных образах предметов или явлений), гештальтах (комплексных функциональных структурах, упорядочивающих многообразие отдельных явлений в сознании) и понятиях (мысли о наиболее общих, существенных признаках предмета или явления, результате их рационального отражения). При этом понятия формируются на базе анализа представлений и гештальтов путем из­влечения из них существенных признаков /280/. Как отмечает И.С. Торопцев, “объективная действительность, привлекшая внимание разума человека, - объект - оказывается с человеческим мозгом в отношениях отражения. Отражаемым является объективная действительность, отражающим - мозг человека” /302, с. 58/. Таким образом, содержание лакуны - “объект - та часть объективной действительности, с которой субъект вступил в практическое и познавательное взаимодействие и которую субъект может выделить из действительности в силу того, что обладает на данной стадии развития познания такими формами предметной и познавательной деятельности, которые отражают какие-то характеристики данного объекта” /167, с. 24/. Это фактически подготовка идеального содержания к несколькословному объективированию, отсутствие плана выражения, за которым уже стоит какой-то кусочек осмысленной реальности, так или иначе привлекший внимание говорящего, но еще не обозначенный им даже описательно, когда мышление осуществляется на так называемом универсальном предметном коде независимо от знаков языка, что убедительно показано Н.И. Жинкиным: внутренняя речь, связанная с мышлением, осуществляется не на базе внешней речи, а на основе предметно-схемного внутреннего ее кода, имеющего природу представления. Рано или поздно субъект не удовлетворится отражением привлекшей его внимание экстралингвистической ситуации в пределах внутренней речи, “не способной, - как справедливо указывает Н.И.Жинкин, - на глубину мышления” /95/. От представления субъект непременно перейдет к абстракции, которая протекает на речевой основе с помощью описательного сочетания слов на базе синтаксической объективации (В. Гумбольдт, Ф.И. Буслаев, Н.В. Крушевский, И.И. Лось, В.М.Богуславский, Д.П. Горская, Я.А. Пономарев, П.С. Попов, И.С. Торопцев). Последний, опираясь на указанных исследователей, уточняет: “Специфика синтаксической объективации не в соединении идеального с материальным, а в возникновении идеального содержания, из которого в дальнейшем может быть сформирована идеальная сторона будущей лексической единицы” /302, с. 67/. По нашему мнению, это и есть лакуна - синтаксически объективированное идеальное содержание типа понятия, представления или гештальта, входящее в суждение и представленное либо а) громоздким словосочетанием, либо б) компактным сочетанием, либо в) развернутым описанием, “которое развернуто не для того, чтобы наиболее полно определить нечто известное, а за неимением подходящего понятия” /92, с. 140/. Например, недавно вступивших в брак называют словом молодожены , о супругах же, давно состоящих в браке, говорят “те, которые прожили в браке столько-то лет” или “они давно женаты”. В данном случае мы имеем дело с лакуной - отсутствием однословного наименования для общеизвестной реалии. Как видим, при отсутствии в языке соответствующей лексической единицы она в случае коммуникативной необходимости компенсируется на уровне синтаксиса, расчлененно. Иными словами, наиболее распространенная внутриязыковая лексическая лакуна - это смысловое содержание до его объективации в новом слове, когда отсутствует сцепление идеального с материальным (звуковой оболочкой), т.е. в виде несколькословного наименования, которое рано или поздно станет (и обычно становится) семантической базой, “трамплином”, “стартовой площадкой” лексической объективации. Заметим, что в большинстве случаев “бытие” лакуны в ее “эмбриональном” (лексически дообъективированном) состоянии можно проследить лишь опосредованно, “отзеркаливая” от того, что уже имеется в речевой практике носителей языка: в ходе словопроизводственного процесса происходит выделение из синтаксически объективированного идеального содержания части, равной понятию и подлежащей лексическому объективированию: “породы лиственных деревьев, теряющие листья осенью и потому называемые черным лесом”. При отборе материала для лексической объективации носитель языка подвергает доработке синтаксически выраженное содержание, оформляя его по шаблонам ономасиологического контекста. Ср.: “Совокупность пород лиственных деревьев, теряющих листья осенью и потому называемых черным лесом” (чернолесье ). Это убедительно показала А.А. Исаева на материале собирательных имен существительных: “совокупность недавно появившихся на свет молодых животных или растений” (молодь ), “совокупность тополей” (топольник ), “совокупность шкур животных, идущих на мех” (пушнина ) и др. Указанные примеры наглядно демонстрируют процесс элиминирования (в данном случае - заполнения) лакун /131, с. 67/. Общепризнано, что синтаксические единицы, за некоторым исключением, не воспроизводятся, а создаются по мере необходимости и распадаются, когда минует в них надобность. Поэтому описательный способ хранения понятия (лакуна) менее предпочтителен, чем лексическая единица. Ю.С. Маслов не считает знаками языка предложения, свободные словосочетания и окказиальные слова, в то время как любой знак языка есть величина стандартная, т.е. много­кратно повторяющаяся в текстах. Свободные словосочетания, будучи синтаксическими единицами, распадаются по окончании акта общения /191, с. 123/. Вот почему лакуны следует считать пограничным явлением: они существуют (обнаруживаются) в языке, реализуя свое содержание в речи. В.Г. Гак заключает поэтому, что “словосочетание в обоих языках выступает как "запасной способ" наименования, компенсирующий не­достаток словообразовательных средств” /55, с. 238/. Лакуны создают неудобства в речевой практике. Не случайно носители языка стремятся избавиться от расчлененного обозначения реалии, пытаясь однословно выразить какое-либо идеальное содержание, лишенное до поры лексической оболочки. Это универсальное явление характерно для всех языков. Так, О.С. Ахманова и И.Е.Краснова отмечают присущую англичанам “тенденцию к выражению любой мысли, сколь бы сложна она ни была, в пределах одного слова, которое, по мнению носителей языка, обладает гораздо бóльшими содержательными и экспрессивными воз­можностями, чем словосочетание. В основе создания очень многих произ­водных и сложных слов английского языка лежит бессознательная уверен­ность в том, что ска­занное многими или несколькими словами ни­когда не бывает столь же убе­дительно, ярко, емко, никогда не передает так полно и глубоко всю мысль, как сказанное одним словом” /8, с. 39/. Это в полной мере можно отнести и к русскому языку, носители кото­рого, также подчиняясь универсальному закону речевой экономии, стремятся ликвидировать лакуны, что служит толчком к тому, чтобы создать промежу­точное несколькословное наимено­вание, а в идеале - от­дельное слово. Им­плицитным признанием этого объективного и широко распространенного в нашем языке явления можно считать замечание Л.В.Щербы по поводу такой особенности речевой деятельности как “образование новых слов и словосо­четаний” /351/. Именно феномен лакунарности сохраняет наш язык “живым как жизнь”. “Постепенная архаизация определенной части словарного состава, - указывает Э.В.Кузнецова, - органически сочетается с его непрерывным (в наше время - бурным) пополнением новыми сло­вами - неологизмами. Неоло­гизмы обычно не задерживаются на пе­риферии, а выходят в широкий оборот, ибо их появление в большинстве случаев продиктовано насущными общест­венными потребностями” /161, с. 161/. Приведенные этим известным лекси­кологом данные (по мате­риалам ежегодников “Словарные материалы”) о по­явлении но­вых слов, заполнивших ранее существовавшие в языке пустоты, ошеломляют своими масштабами и динамизмом: 1977 г. - 1100 не­ологизмов, 1978 г. - 2300, 1979 г. - 2700, 1980 г. - 2700, 1981 г. - около 5000. В словаре “Новые слова и значения”, отражающем 70-е гг. раз­вития русской лексики, содержится 5,5 тыс. неологизмов, в т.ч. таких как лу­ноход , универсам , разнопоиск , автоответчик , газомобиль , генная инже­нерия . В “Словаре новых слов русского языка (середина 50-х - середина 80-х гг.)” приводится 10 тыс. слов и около 230 фразеологизмов. Новыми здесь представляются слова беспредел, бомж, офис, рыночная корзина, спонсор, шоппинг и др. Такие словари в ряде случаев убедительно демонстрируют на­личие лакун в лексической системе языка и темпы их элиминирования на со­временном этапе его развития. Обобщая понимание лакун различными авторами (Ю.С.Степанов, В.Л.Муравьев, Л.С.Бархударов, Р.А.Будагов, Г.Д.Гачев и др.), Ю.А. Соро­кин и И.Ю.Марковина выделяют следующие основные признаки лакун: не­понятность, непривычность (экзотичность), незнако­мость (чуждость), неточ­ность (ошибочность). Признаки лакун и не-лакун могут быть представ­лены в виде следующих оппозиций: непонятно - понятно, непривычно - привычно, незнакомо - знакомо, неточно/ошибочно - верно /270, с. 37/. 2. Межъязыковая лакунарность Сопоставляя факты разных языков, нетрудно убедиться, что нередко лексическая единица одного языка не находит словарного эквивалента в дру­гом. Теория и практика перевода, а также методика обучения иностран­ным языкам знает множество примеров, когда понятие, выраженное в одном языке, не имеет наименования в другом языке. Ср., например, англ. to case и русск. класть в ящик ; англ. crusted и русск. покрытый коркой ; с другой сто­роны, - русское кулек и англ. small mat-bag ; русск. дочитать и англ. to read to the end . Ср. еще нем. verdursten и русск. умирать от жажды , нем. ver ächtlich и русск. пользующийся дурной славой; с другой стороны, русск. прилетать и нем. ange­flogen kommen , русск. накануне и нем. tags zuvor, am vorangehenden (vorangegangenen) Tage. Русские слова белоручка , водохлеб , домовничать , допризывник , кипяток передаются во французском языке словосочетаниями: qui neu fait rien de ses mains, qui boit beaucoup, se trouver a la maison pour sur­veiller, adolescent ayant la formation prémilitaire, eau bouillante . С другой сто­роны, французские слова belotte, bidonville, ouvreuse по-русски можно передать только расчлененно: карточная игра, популярная во Франции; бараки, сооруженные из различных отходов на окраинах больших городов, в которых живут бедняки; служащая кинотеатра, про­во­жающая входящих во время се­анса на свободные места и получающая за это чаевые. Таким образом, ла­куна – виртуальная лексическая сущность, семема, не имеющая материального воплощения в виде лексемы, но способная проявиться на уровне синтаксической объективации в случае возникновения коммуникативной востребованности концепта. Лакунарность обнаруживается практически во всех языках мира. На­пример, во фран­цузском языке существует слово faloise как название плоско­горья, с одной стороны обрывом спускающегося к морю. В Польше есть та­кие же плоскогорья, но в польском языке у них нет особого названия, они не стали предметом внимания, выделенным из пейзажа и обозначенным особо. В арабском языке хвосты осла, льва и лошади обозначаются разными лексемами, в то время как в русском при необходимости используется описа­тельное наименование: ослиный хвост, львиный хвост, лошадиный хвост. В языке хауса существует 16 названий для отрезков суток (утренняя полутьма, рассвет, время до восхода, канун восхода, восход солнца и т.д.). В результате неполной эквивалентности денотативных семем разных языков и возникает такое явление как лакуна: отсутствие в одном из сопос­тавляемых языков наименования того или иного понятия, имеющегося в другом языке. Условия жизни и быта народа порождают понятия, принципиально от­сутствующие у носителей других языков. Соответственно в других языках не будет однословных лексических эквивалентов для их пе­реда­чи. Так, не имеют эквивалентов во фран­цузском языке русские слова белоручка, бобыль, вдуматься, виночерпий и мн. др., переда­ваемые во французском языке несколькословными наименова­ниями. А для русских ла­кунами яв­ля­ются французские слова af­fichiste - художник, рисующий афиши , ambi­ance - моральная атмос фера в собравшейся компании , bricoler - браться за любую случайную работу и мн.др. В английском языке нет обозначения для концептов, обо­зна­ченных русскими словами сутки, кипяток, борщ, маячить и др. А в русском языке отсутствуют при сравнении с английским обозначения для следующих концептов: всякий нависающий над краем чего-либо предмет - flap , двоюродный брат или сестра - cousin , сходить и при­нести - fetch и др. В русском языке отсутствуют слова, эквивалентные немецким übelber­aten - получивший дурной совет , plädieren - произно­сить речь перед судом, ini­tiieren - подать мысль и др. В свою очередь, в немецком языке нет лексем для обозначения русских концептов винегрет, квас, авто­любитель, добрый и др. Во всех указанных случаях (а они бессчетны) говорящие, обычно того не замечая, имеют дело с универсальным явлением лакунарности - отсутс­твием единиц в системе языка. Расхождения (несовпадения в языках и культурах) фиксируются на различных уровнях и описываются различными авторами в разных терминах. Такая терминологическая разно­голосица свидетель­ствует, как правило, о том, что вопросы, связанные с лакунарно­стью, вызывают научные споры и все еще ждут своего разрешения. 3. Межъязыковые лакуны и безэквивалентная лексика Применительно к сопоставлению лексического состава языков дол­гое время чаще всего использовался термин “безэквива­лентная лексика”, кото­рую пристально изучают на протяжении мно­гих десятилетий пред­ставители различ­ных областей языкознания: лингвострановедения, тео­рии и практики перевода, лексикографии, исследователи семасиологии и контрастивной лек­сикологии, преподаватели русского языка как ино­странного (Е.М.Верещагин, В.Г.Костомаров, Л.С.Бархударов, Л.Т. Ми­кулина, Б.М.Минкович, А.Д.Швей­цер, Г.В.Чернов, Г.Д.Томахин, В.Рос­сельс, Я.И.Рецкер, Л.Н.Соболев, В.Г.Гак, А.В.Федоров, Б.И.Репин, Л.И.Сапогов, С.Влахов, С.Флорин, Г.Г.Панова, Н.Ю.Зо­това, Х.Д.Леэтметс, Л.К.Латышев, В.Н.Крупнов, Н.Г.Комлев, В.С.Ви-ноградов, А.О.Иванов, В.И.Жельвис, Ю.А.Жлуктенко, С.В.Волков, А.А.Брагина, И.А.Стер­нин, З.Д.Попова, В.П.Берков и др.). Попытки лингвистического анализа безэквивалентной лексики пред­принимались многими исследователями. Одним из первых термин “безэквивалентная лексика” ввел Г.В.Шатков /341/, анализировавший спо­собы пе­ревода безэквивалентных лексических единиц в советской публи­цистике на норвежский язык. Он относит к безэквивалентной лексике имена собст­вен­ные, национальные реалии, слова с национально-экспрес­сивной окраской (очи, уста ), лексику с суффиксами субъективной оценки, определяя их как слова или одно из его значений (прямое или переносное), не имеющие в данный исторический период "готового" точного соответствия в лексике дру­гого языка. Позднее Г.В.Чернов /330/ внес значительные коррективы в теорию слов, вы­деляемых только при сопоставлении словарного состава русского языка с лексическими единицами другого языка. Проблема безэквива­лентной лек­сики рассматривается им в зеркале английского языка. Он ввел понятие “полная безэквивалентность” и дал свое толкование термина, предложенного его предшественником: безэквивалентными являются слова, “не имеющие постоянного, устойчивого эквивалента в словарном составе другого языка”. Исследователь отказался от понятия "частичная безэквива­лентность", расценивая безэквивалентную лексику как отсутствие соответст­вия той или иной лексической единице или ее семантическому компоненту в словарном составе другого языка. Как отмечает Г.Г.Панова /222, с. 11/, безэквивалентную лексику следует рассмат­ривать в интерпретации специалистов по переводу и с точки зрения лингво­страноведения. В свою очередь, теоретиков и практиков перевода она ус­ловно разделяет на две группы в зависимости от толкования ими термина “безэквивалентная лексика”. С одной стороны, это А.В.Федоров, выделяющий безэквивалентность в чистом виде /317/, с другой, - А.Д.Швей­цер, который под безэквивалентной лексикой подразумевает слова, служащие для наименования специфических реалий /346/. Надо заме­тить, что в более поздних своих работах по теории перевода А.В.Федоров /316/ расширяет понятие безэквивалентной лексики, причис­ляя к ней и перевод слов, обозначающих национально-специфические реалии - имена собственные из области исто­рии, географии, культуры. Отождествляют безэквивалент­ные еди­ницы и слова-реалии также Л.Н.Соболев /260/ и М.Мухамедова /203/. Однако гораздо большее число исследователей придерживается иной точки зрения, т.к. становится все более очевидным, что границы безэквива­лентной лексики шире понятия “реалии”, которые являются всего лишь раз­новидностью безэквивалентных единиц, не­которой ее частью (В.Н.Крупнов, Б.М.Минкович, Л.С.Бархударов, С.Влахов, С. Флорин, Г.В.Чернов, И.И.Рев­зин, В.Ю.Розенцвейг и др.). Так, Л.С. Бархударов, И.И.Ревзин, Г.В.Чернов и В.Ю.Розенц­вейг сходятся во мнении относительно дифферен­циа­ции безэкви­ва­лентной лексики, выделяя следующие ее группы: прежде всего это “национально-специфические реалии” в понимании Г.В.Шаткова /341/. Их же имеют в виду И.И.Ревзин и В.Ю.Розенцвейг /246/, когда ведут речь о “бытовых реалиях”. Л.С. Бархударов /16/, со­поставляя исходный язык и язык перевода, относит к безэквивалентной лексике “слова и устойчивые словосо­четания одного из языков, которые не имеют ни полных, ни частич­ных эк­ви­валентов среди лексических единиц другого языка”: 1) имена собст­венные, географические названия, названия учреждений, организаций, газет, парохо­дов и пр.; 2) реалии - сло­ва, обозна­чающие предметы, понятия и си­туации, не существующие в практическом опыте людей, говорящих на дру­гом языке (предметы материальной и духовной культуры); 3) случайные ла­куны - еди­ницы словаря одного из языков, которым по каким-то причинам нет соответ­ствий в лексическом составе другого языка (сутки, кипяток, име­нинник, по­горелец, пожарище). Не только Л.С.Бархударов, но и остальные авторы вы­деляют в разряд безэквивалентной лексики также имена собствен­ные, гео­графические наименования, названия учрежде­ний, ор­ганизаций, га­зет, паро­ходов и т.д. А.В.Федоров считает безэквивалентными единицами отдельные тер­мины: “в настоящее время в русском языке есть целый ряд научных терминов (в частности, философских и общественно-полити­ческих), еще не имеющих определенного лексического соответствия в других языках” /316, с. 136/. В числе самых значительных исследований безэквивалентной лексики с позиций теории перевода следует назвать книги Л.С.Бархударова /16/ и С.Влахова и С.Флорина /45/, которые обстоятельно проанали­зировали практи­чески все случаи безэквивалентности: слова-реалии, ряд терминов из различ­ных терминосистем, специфические, свойственные тому или иному языку звукоподражания, междометия, обращения, всякого рода исключения из об­щепринятой нормы, имена собственные, а также собственно безэквивалент­ную лексику в узком смысле - “единицы, не имеющие по тем или иным при­чинам соответствий в языке перевода”. Как слова, отражающие фоновые знания, “фоновую информацию” оп­ределенной национальной общности, рассматривает безэквивалент­ную лек­сику В.С.Виноградов /42/. Под фоновой информацией он подразуме­вает специ­фические факты истории и государственного устройства на­циональной общ­ности, особенности национальной культуры в прошлом и настоящем, особые географические приметы, данные фольклора и эт­нографии. Не просто очерчивает круг безэквивалентных лексических единиц, но пытается вскрыть причины безэквивалентности А.О.Иванов /127/. Опи­раясь на теорию лексического зна­чения, он объясняет безэквивалент­ность как разницу между референциальным и прагматическим значе­ниями. По терминологии автора, референциальное значение - это выражение отношения между знаком и его референтом, а прагматическое значение - отношение между знаком и человеком или языковым коллективом. Основываясь на расхо­ждении референциаль­ных и прагматических значений единиц, исследо­ватель создает свою классификацию безэквивалентной лексики. Таким образом, осмысление, изучение и дифференциация безэкви­ва­лентных единиц как обширной многослойной лексической группы в теории и практике перевода нашли выражение в мно­гообразных опреде­лениях этой категории слов. Однако определения безэквивалентной лексики, которое удовле­творяло бы всех исследователей, пока нет. Отсюда нет и ясности в классифи­кации этой обширной и сложной группы слов, четко не очерчены ее границы. С иных, дидактических, позиций безэквивалентная лексика характери­зуется лингвострановедами. Если теория перевода озабочена особенностями передачи этих слов на другой язык, то для лингвострановедения важнее их смысловое содержание, поскольку они являются важнейшим средством ин­формации об истории, культуре, быте, традициях и обычаях народа и нужда­ются в дополнительном комментировании. Лек­сика, столь важная с точки зрения дидактической в иностранной аудитории, так определяется Е.М.Верещагиным и В.Г.Костомаровым: “Слова, план со­держа­ния которых невозможно сопоставить с какими-либо лексическими по­нятиями, называ­ются безэквивалентными. Такие слова в строгом смысле не­переводимы” /40, с. 56/. С точки зрения лингвострановедения эти авторы классифицировали и безэк­вивалентный пласт лексики: 1) советизмы, 2) слова но­вого быта, 3) на­имено­вания предметов и явлений традиционного быта, 4) историзмы 5) лек­сика фразеологических единиц, 6) слова из фольклора, 7) слова нерусского проис­хождения - тюркизмы, украинизмы и т.д. Сюда же они относят слова-варваризмы, что методически важно для понимания спе­ци­фики различных культур. Лингвострановедческую клас­сификацию без­эк­ви­валентной лексики дополняют Г.Д.Томахин, Б.Н.Павлов, Н.В.Подольская, М.И.Гореликова, Н.И.Формановская, Ю.А.Федосюк, С.С.Волков и др. Г.Г.Панова, сравнивая переводческую и лингвострановедческую клас­сификации безэквивалентной лексики, приходит к выводу: специалисты обеих областей филологии считают, что это сложный комплексный разряд лексики, включающий разнообразные группы слов /222, с. 19-21/. При этом лексические группы двух классификаций в основном совпадают. Таким образом, значения термина "безэквивалентная лексика" в переводоведении и лингвостра­новеде­нии чрезвы­чайно близки. Различие - в целях исследования этого вида лекси­ческих единиц и особенностях их функционирования. 4. Типы национальной специфики семантики и типы межъязыковых лакун Язык - это очень сложная система, причем особая, неповторимая, не совпадающая ни с каким другим языком, по-своему отражающая и закреп­ляющая наше восприятие окружающего мира. Язык - не только средство об­щения, он также дает человеку возможность определенным образом органи­зовать свой опыт, классифицировать и упорядочить его, причем каждый язык делает это по-своему, на основе присущих только ему специфических единиц, форм и категорий. Однако нельзя сказать, что один язык лучше отражает окружающий мир, а другой хуже. Языки имеют одинаковые номинативные возможности, поэтому любое значение может быть выражено в любом языке. Просто то, что в одном языке представлено в нерасчленен­ном виде (унифицировано, типизировано), в другом может быть в большей или меньшей степени расчленено, дифференцировано /88, с. 46/, в одном языке пред­ставлено словом, в другом - сочетанием слов или компонентом значения. Все это, в конечном итоге, результат того или иного соотношения таких факто­ров как действительность, ее отражение в сознании и языковая семантика. Характерная черта современного языкознания - развитие сопоста­ви­тель­ных исследований, выявляющих сходство и различие отдель­ных языков, род­ственных и неродственных. Такие исследования проводятся как в теоре­тическом (Л.В.Щерба, Е.Д.Поли­ванов, В.Н.Ярцева, В.Г.Гак, В.Д.Ара­кин, И.Трир и др.), так и в прикладном плане (О.Духачек, Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров, А.А.Залевская, А.И.Смирницкий, А.М.Кузнецов, Д.Бо­линджер, М.М.Копыленко, И.А.Стернин, З.Д. По­пова и др.). Проблему национальной специфики семантики слова исследовали: Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров, Л.П.Крысин О.П. Григорь­ева, В.Г.Гак, Н.В.Ищенко, В.И.Кодухов, В.В.Кабакчи, В.И.Жельвис, Г.Д.Томахин, З.С.Трофимова, Р.А.Будагов, А.Гудавичюс, Л.А.Новиков, И.А.Стернин, Б.Харитонова, Ю.А.Шепель, Х.М.Саитниязова, М.И.Га­даева, Т.Ф.Ухина Л.И.Зубова и др. Интерес к национальным особенностям семантики лексических еди­ниц связан с ее отражательным характером и связью с экстралингви­стиче­скими причинами существования языка, внеязыковой действитель­ностью. Лакуны больше, чем какое-либо другое явление, характеризу­ют осо­бенности данного языка в сравнении с другими. Вот почему проф. И.А.Стернин понятие межъязыковой лакунарности напрямую соотносит с национальной спецификой семантики слова, которая отличает ее по составу семантических компонентов от значений близких по семантике слов другого языка, включая случаи полной безэквивалентности значения. Он опи­сывает основные типы проявления нацио­нальной специфики семантики, ко­торые, на наш взгляд, методоло­гически важны для классификации межъязы­ковых лакун. 4.1. Национально-культурная специфика семантики У одного народа нет предмета или каких-либо признаков пред­мета, ко­торые имеются в материальной культуре другого народа. Это и обусловли­вает наличие в языке группы предметно-безэквивалент­ных лексем, обозна­чающих чисто русские (или немецкие, англий­ские, литов­ские и т.д.) пред­меты и явления действительности: им в языке сравнения соответ­ствуют эт­нографические лакуны. В русском языке - это квас, лапти, мат­решка, бала­лайка, кефир, кокошник, гусли, щи, борщ и т.п. Отсутствием или несовпадением признаков предмета обусловлена на­ционально-культурная специфика значений таких, например, слов, как рус. горчица (острый вкус), нем. Senf (острый или кисло-сладкий вкус); рус. фрикаделька - шарик из рубленого мяса, сваренный в бульоне , нем. Fri­kadelle - жареная котлетка, тефтелька ; рус. совершеннолетний - с 18 лет, фр. majeur - с 21 года (классифи­кацию типов национальной специ­фики зна­чения слова см. ниже). Специфическим проявлением национально-культурной специфики слова исследователи считают национальные особен­ности символического употребления отдельных лексических единиц в раз­ных языках, когда некоторые предметы или явления в жизни определен­ного народа приобретают символический смысл, что отражается как на семан­тике, так и на употреблении называющих их слов. Например, слово соловей для русских и немцев - символ любви, весны, нежности, англичане не испытывают подобных чувств к соловью, а в Аме­рике о нем вообще не знают, там это сло­во - экзотизм. У русских папорот­ник ассоциируется со смертью, могилой, у поляков - со счастьем, вызывая светлые эмоции, а у японцев - с пожеланием удачи в новом году. Береза в сознании русского - символ нежности, женственности, чистоты, родины, в Норвегии же - символ стойкости, выносливости, в немецком - символ весны, в английском символического значения не имеет, а для стран Латинской Америки или Африки означает экзотическую чужеземную реалию. В зоолексике особенно ярко проявляется эмотивно-ассоциативная спе­цифика. Так, в испанской идеоэт­ни­ческой традиции слово крот символизи­рует тупость и ограниченность, уст­рица - молчаливость и сдержанность, хо­рек - назойливое любопытство и нелю­димость. В русском языке эти слова вызывают совсем иные ассоциации. Случаи несовпадения стереотипов или их отсутствие в одной из культур сигнализи­руют о наличии эмотивно-ассо­циативных лакун. Во многих случаях символизированы цветовые прилагательные. В Чили, Панаме и ряде других стран зеленый цвет символизирует надежду, доброе предзнаменование, наступающее утро. В США это символ удачи, преуспевания (цвет долларовой банкноты), банкиры связывают зеленый цвет с понятием благородства. Желтый ассоциируется у русских с изменой, у немцев - с завистью. Черный у многих народов - вестник дурного, плохого, это цвет траура, тогда как белый - цвет чистоты, невинности, радости, празд­ничности. Но вот в Японии цвет траура не черный, а белый. У народов Эква­ториальной Африки противопоставление белого как добра и черного как зла отсутствует вовсе. Кроме эмотивных (ассоциативных, коннотативных) лакун, нацио­нально-культурная специфика проявляется в различных эмпирических мак­рокомпо­нентах значения, т.е. чувственно-наглядной интерференции. Многие бытовые предметы (одежда, пища, жилище) имеют конструктивные особен­ности в куль­туре каждого народа. От­сюда и наглядно-обобщенные представ­ления о них будут разными, иногда вовсе не совпадающими. 4.2. Национально-концептуальная специфика семантики Отражает различия, несовпадающие элементы в мышлении народов. Мышление одного народа может обобщить в понятии и закрепить в словес­ном знаке некоторое явление, в то время как то же самое явление другим народом как бы не замечается. Это обусловливает наличие в языке немотиви­рованных лакун. Концептуальные различия предстают в нашем языковом сознании не как непосредственно “культурные”, а как мыслительные, кон­цепту­альные /79, с. 41 - 42/. Исходя из этого вида национальной специфики семантики и созда­вая свою классификацию, Б.Харитонова выделяет в особую группу концепту­ально-безэквивалентную лексику, которой в языке сравнения соответствуют собст­венно-концептуальные (немотивиро­ван­ные) лакуны /320, с. 35/. Именно этот вид специфики имел в виду В.Л.Муравьев, когда писал, что “внеязыковая реальность, окружающая русских и французов, может быть абсолютно идентичной, и все же один язык замечает и лингвистически оформляет те стороны этой действительности, которые другой язык предпо­читает не выражать” /200, с. 7/. Так, несомненно, есть французы, ко­торых можно на­звать русским словом сластена , размазня , лежебока , губо­шлеп , но точных эквивалентов в виде слова или устойчивого словосоче­тания к этим словам во французском не существует. Точно так же есть русские, которых французы называют tapeur (человек, часто занимающий деньги), cordon bleu (хорошая, искусная кухарка), хотя выше­указанные понятия выражаются в русском языке только свободными словосочетаниями. Национально-культурную специфику слова следует отличать от нацио­нально-языкового своеобразия, не обусловленного особенностями культур /125, с. 10/. Например, в английском языке нет лексической единицы, соответ­ствующей по значе­нию русскому сутки , хотя само это понятие существует в обоих языках. По­этому его приходится переводить на английский язык опи­сательно: twenty four hour - 24 часа или day and night - день и ночь. Такие лексические еди­ницы Л.С.Бархударов /16/ относит к “случайным лакунам”, В.Л.Муравьев /202/ - к “абсолютным лингвистическим лакунам”, И.А.Стернин /283/ - к “немотивированным лакунам”. Другим, пожалуй, наиболее распространенным случаем прояв­ления национально-концептуальной специфики значений можно назвать несовпадение лексических единиц двух языков по отраженному в них уровню обобщения действительности, когда нескольким конкретным поня­тиям в одном языке может соот­ветствовать одно обобщенное понятие в дру­гом, и наоборот. Например: запах - Geruch, Duft, Aroma; житель - Einwohner, Bewohner. Или: Tür - дверь, дверца, калитка; Leiter - начальник, руководитель, заведующий. То же самое можно проследить при сравнении французского и рус­ского языков: aller - ехать, лететь, плыть; boite - ящик, банка (консервов), корпус часов; разводить - delayer (таблетку, концентраты), diluer, étendre (уменьшить концентрацию, разбавить); couper; зонт - parapluie (от дождя), parasol (от солнца), ombrelle (маленький женский зонтик от солнца). О различиях, связанных с несовпадением лексических единиц двух язы­ков по отраженному в них уровню обобщения, упоминает и С.Д.Кац­нельсон: англ. to come , например, означает приходить, приезжать, прибы­вать без уточнения способа передвижения. В русском языке используются обычно частные обозначения: приходить , прибегать, приезжать, приле­тать и т.д. Русск. прибывать , правда, имеет более обобщенное значение, но применительно к пришедшему человеку употребляется только в специаль­ном зна­чении: явиться по официальной надобности к какому-либо должно­ст­ному лицу . Различия в объеме значений создают предпосылки для воспро­изведения значений назывных слов путем описания /140, с. 133/. Как было показано, в многочисленных случаях слово одного языка имеет более широкое значение, чем в другом языке. Л.С.Бархударов назы­вает это явление “семантической недифференцированностью слова” /15, с. 80/. З.Д.Попова и И.А.Стернин /237, с. 71/ говорят о векторных соответствиях, когда единица одного языка имеет более одного переводного эквивалента в дру­гом. Это соответствие может быть изображено следующим образом: лексема-1 Лексема языка I лексема-2 лексема-3 В этих случаях в лексеме языка-оригинала отсутствуют дифферен­ци­альные семы, характерные для лексем языка перевода, и в силу этого семема соответствующей лексемы языка оригинала выступает как более абстрактная, чем семема язы­ка перевода. Л.С.Бархударов рассматривает явление векторной эквивалент­ности на примере таких русских слов как рука и нога . Если мы попытаемся перевести эти слова на англий­ский язык, отмечает он, мы сразу же заметим, что в этом последнем существуют не одно, а два слова, являющихся соответст­виями русских рука и нога : для руки мы имеем hand и arm , а для ноги - foot и leg . То же самое обнаружим при переводе этих русских слов на другие европей­ские языки - немецкий или фран­цузский. Мы не можем утвер­ждать, что слова рука и нога многозначны, - дело не в этом, хотя у этих слов действи­тельно существуют иные значения, помимо обозначения органов человече­ского тела. Дело в том, что в русском языке есть слова, обозначаю­щие какой-либо орган или член тела как единое целое, в то время как в английском есть специальные названия для частей этого целого, но нет общего слова для всего органа в целом. Можно сказать, что русский язык нерасчлененно обо­значает то, что английский “делит” на две части, как-то: hand рука arm Бывает, что одному русскому слову соответствуют не два, а несколько слов английского языка; так, русскому палец в английском (в значении части тела) соответствует finger , если это палец на руке (кроме большого, thumb - большой палец на руке), toe , если речь идет о пальце на ноге. Картина ос­ложняется тем, что в английском языке есть слово, имеющее тот же объем денотативного значения, что и русское палец , а именно digit , но это слово - еще более специальный термин, нежели русские кисть и ступня , и может употребляться лишь в языке научной литературы (он указал на меня пальцем можно перевести только как he pointed his finger at me , но никак не he pointed his digit at me ). Разумеется, было бы неправильно думать, что русское слово всегда имеет более широкое (недифференцированное) значение, чем английское. Нередко встречается обратное отношение, например: печка (heating stove) stove плита (cooking stove) синий (dark blue) blue голубой (light blue) /15, с. 79 - 82/. Для современного языкового сознания национально-концептуаль­ная специфика языка выступает как явление чисто концептуального характера, не связанное непосредственно с какими-либо признаками отражаемой в слове действительности. И.А.Стернин подчеркивает, что отсутствие родового или видового слова или полное отсутствие слова не означает, что русский, немец, француз и др. не мыслят вообще такого понятия, - оно может существовать в головах отдельных, возможно, многих людей. Отсутствие постоянного знака для выражения того или иного понятия означает лишь то, что для общения в языке дан­ного народа соответствующее понятие нереле­вантно, не нужно в силу раз­ных причин. Автор оговаривает, что анализируемая разновидность нацио­нально-концептуальной специфики семантики не всегда сви­детельствует о лакунарности единицы. Так, в русском языке отсут­ствует слово с набором сем населенный пункт в сельской местно­сти, жители которого преимуще­ственно заняты сельским хозяйством (ср. нем. Dorf ). В русском языке есть слово село - большой населенный пункт и деревня - небольшой населенный пункт , но набор образующих их значения сем отличается от значения не­мецкого слова семами размера, и в принципе мы должны признать, что слова с точно таким же значением, как немецкое Dorf , в русском языке нет, оно ла­кунарно. Аналогично в русском языке нет слова со значением гибкий ручной инструмент для очистки ка­кой-либо поверхности от мелкого мусора (ср. нем. Besen ), хотя есть слова веник, щетка, метла, обозначающие разновид­ности такого инструмента. Компонентный анализ приведенных выше примеров показывает, что перечисленные денотативные различия заключены в одной семе, которая не является, к тому же, яркой в структуре значения. Такие пары слов как деревня - Dorf, село - Dorf, щетка - Besen, метла - Besen, велосипед - Fahrred, велоси­пед - Droirad следует считать близкими, т.е. по существу адекватны­ми, что, соответственно, исключает их интерпретацию как лакун /285, с. 30/. Несовпадение лексических единиц двух языков по отраженному в них уровню обобщения действительности выявляет, кроме векторных соответст­вий, векторные (гипонимические и гиперонимические) лакуны (см. “Вектор­ные лакуны”). 4.3. Национально-коннотативная специфика семантики Заключается в наличии эмоциональной или оценочной семы в со­дер­жании русского слова, выявляемой при сопоставлении с единицей языка сравнения. Это специфика эмоционального и оценочного содер­жания слова. Национально-оценочная и национально-эмоциональная специ­фика слова связаны с возможностью различного эмоционального и оценочного отноше­ния к одному денотату в условиях разных нацио­нальных культур. Эти разли­чия, конечно, тесно связаны с национально-культурными и национально-концептуальными различиями. Ср., например, возможности разной оценки и эмоции в словах большевик, коммунизм, революция и др. В языке сравнения национально-коннотативная специфика может об­наруживаться в виде коннотативных (эмотивных, ассоциативных) лакун. Однако она не всегда влечет за собой лексическую лакунарность, т.е. несов­падение эмоциональных и оценочных компонентов в сопоставимых едини­цах двух языков, но может проявляться в наличии той или иной эмоции для оценки в единице одного языка при ее отсутствии в единице языка сопостав­ления. Например: умница (одобр.) - Schlauberger (шутл.); ухажер (шутливо-ирон.) - Verehrer (неэмоц.); береза (полож.-эмоц.) - Birke (неэмоц.). 4.4. Национально-языковая специфика Заключается в наличии или отсутствии в анализируемой русской се­меме тех или иных фор­мально-структурных признаков относительно языка сравнения /32, 38, 132, 286/. На­ционально-языковая специфика отражает различия между единицами двух языков, связанные с исторически сложившимся местом единиц в систе­мах обоих языков. Это особенности слова как единицы национальной системы языка вне связи с отношением слова к действительности, сознанию, эмоцио­наль­но-оценочному компоненту значения. Можно указать следующие проявления данного типа специфики: не совпадают лексико-грамматические признаки слов: обувь - собирательное, Schuh - не собирательное; часы - только множ. число, Uhr - единств. и множ. число. не совпадает сочетаемость единиц: обувь - своб. сочетаемость, Schuhwerk - только со словами, обозна­чающими качество; человек - своб. сочетаемость, Mensch - преимущественно с неопреде­ленными числительными, Mann - преимущественно при обозначении опре­деленного количества людей как совокупности. Национально-языковая специфика проявляется также в несов­падении функционально-стилистических сем (лицо - межстил., Antlitz - высок.), функ­ционально-социальных сем (центрифуга - спец., Schleuder - общеупотр.), функционально-территориальных сем (труба - общерас­простр., Schornstein - общераспростр., Esse - обл.), функционально-час­тотных сем (бокал - употр., Pokal - малоупотреб.), функционально-темпоральных сем (Schwagerin - об­щеупотр., свояченица - устар., адвокат - совр., Advo­kat - устар.). Указанное проявление национально-языковой специфики иногда также спо­собствует образованию лакун, - например, относительных. Таким образом, приведенная здесь в сжатом виде типология на­цио­нальной специфики семантики, являясь качественной харак­теристикой семантики слова, представлена четырьмя перечисленными ос­новными ти­пами. Анализ исследований данной проблемы в лингвистике позволяет вы­делить следующие аспекты проявления национальной специфики се­мантики в области лексики: наличие безэквивалентных слов и значений; различия в наборе и иерархии значений сопоставимых многозначных слов; различия в объеме и структуре сопоставимых значений. Первые два аспекта, отражающие национальную специфику семан­тики, подробно проанализированы в работах И.А.Стернина, третий же, от­ражающий национальную специфику отдельного значения (семемы), - в ис­следовании Б.Харитоновой /320/. Под национальной спецификой значения слова она понимает наличие в нем национально-специфических сем, т.е. таких, ко­торые либо: 1) являются безэквивалентными (есть в изучаемом языке, но отсутствуют в языке сравнения); 2) содержательно отличаются от соотноси­мых сем в лексических соответствиях языка сравнения; 3) полно­стью отсут­ствуют в изучаемом языке по сравнению с языком сравнения. Рассмотренные основные типы проявления национальной специ­фики семантики являются основополагающим критерием разграничения и выделе­ния основных групп межъязыковых лакун, которые, как и на­циональная спе­цифика значения единицы, выявляется только при сопо­ставлении с другими языками. 5. Типология межъязыковых лакун Л.А.Леонова справедливо отмечает, что “проблема выявления и описа­ния лакун... сама представляет собой белое пятно в лингвистике” /168, с. 35/. Иссле­дователей, занимающихся обнаружением, описанием и систематиза­цией лакун, можно перечислить по пальцам (Ю.С.Степанов, В.Л.Муравьев, В.Г.Гак, В.И.Жельвис, Ю.А.Сорокин, И.А.Стернин, О.А.Огурцова, З.Д.По­пова, И.Ю.Марковина, Л.А. Леонова и др.). При этом каждый ха­ракте­ризует этот феномен по-своему, так что тот или иной выявленный и описан­ный тип лакун непременно связан с именем исследователя. “Именными” яв­ляются и сущест­вующие попытки систематизации лакун. Са­мая ранняя и достаточно полная, на наш взгляд, классификация лексических лакун при­надлежит В.Л. Муравьеву /200/. Оригинальна систематизация межъ­языковых (английских и русских) лакун, предложенная В.И.Жельвисом /92/. Пользуясь понятиями “объеди­няемое - объединяющее", он рас­сматривает воз­можные случаи лакунарности в сравниваемых язы­ках. Из классифи­каций экстра­лингвис­тических лакун наиболее обстоятель­ной представ­ляется созданная Ю.А.Сорокиным и И.Ю.Марковиной /270/. От­дельные лингвисти­ческие ла­куны описаны И.А.Стерниным, а также Б.Харитоновой, Л.А.Леоновой, И.В.Томашевой, А.И.Беловым и др. Выявленные и теоретически возможные лакуны подразделяются на синхронические и диахронические, лингвистические (языковые, речевые) и экстралингвистические (текстовые и культурологические). Предметом вни­мания в нашей работе являются в основном лингвистические лакуны, кото­рые (в т.ч. описанные в литературе) характеризуются с точки зрения совре­менного состояния языка (или языков), т.е. в синхронии. "Лакуны, встречающиеся при сопоставлении языков, называются язы­ковыми, или лингвистическими, - пишет И.В.Томашева, - которые, в свою очередь, могут быть лексическими, грамматическими и стилистиче­скими, полными, частичными или компенсированными" /297, с. 54/. До­бавим, что лингвистические лакуны, помимо это­го, могут быть ин­теръ­языковыми и интраязыковыми, уникальными и частными, мотивированными и не­мотивирован­ными, ре­чевыми, эмотив­ными, гипонимическими и гиперонимическими, взаим­ными, коннотатив­ными, нулевыми. Охарактеризуем по возможности каждую из указанных групп данных лакун. 5.1. Межъязыковые лакуны Как уже отмечалось, подавляющее большинство выявленных и описан­ных лингвистических лакун - межъязыковые, обнаруженные при сравнении двух языков или в ходе сопоставления их с языком-эталоном. По мнению В.Г.Гака, межъязыковые лакуны - это “отсутствие слов для обозначения понятий, которые, несомненно, существуют в данном обществе и которые имеют особое словесное обозначение в другом языке” /55, с. 261/. В качестве классического примера подобных лакун во фран­цузском языке по сравнению с русским он приводит отсутствие слов, равнозначных русским сутки, кипяток . Внутриязыковые же лакуны, по мнению ученого, - это отсут­ствие слов, которые как бы предусмотрены самой лексической системой языка. Хотя лексика языка представляет собой систему, система эта нежест­кая, в ней постоянно обнаруживаются пропуски, незаполнен­ные места. Межъязыковые лакуны выделяются только в пределах сравниваемой пары языков при их контрастивном описании как случаи, в которых нет со­ответствия единице одного языка в другом. И.А.Стернин отмечает: “Межъязыковая лакуна представляет собой отсутствие единицы. Единица второго языка, на фоне которой обнаружена лакуна в исследуемом языке, яв­ляется в этом случае безэквивалентной. Таким образом, понятия межъязы­ко­вой лакуны и безэквивалентной единицы соотносительны: первые выделя­ются на фоне последних и взаимно предполагают друг друга” /285, с. 46/. На­пример, немецко-русские лакуны (отсутствие узуальной единицы в немецком языке при ее наличии в русском): щи - Kohlsuppe; гастроном - Feinkosthandlung; борщ - Suppe aus Gemuse mit roten Ruben. Русско-немецкие лакуны (отсутствие слова в русском языке при его наличии в немецком): артист, исполняющий сочиняемые им сатирические миниатюры -Kaba­rettist; идти, качаясь из стороны в сторону , - torkeln, taumeln; идти, переставляя длинные ноги, словно журавль или аист , - stor-chen. Русско-французские лакуны: chambrée - те, кто живут в одной комнате; cruciverbiste - тот, кто составляет кроссворды; encirer - пропитывать воском. Англо-русские лакуны: грелка - a hоt water bottle; будильник - an alarm clock; затылок - back of the head. Более широкое понимание межъязыковых лакун находим у Ю.А. Со­ро­кина, И.Ю.Марковиной, А.И.Белова. “Под межъязыковыми лакунами следует понимать, - пишет, исследуя материал норвежского и русского языков, А.И. Белов, - такие "пустоты", "несигнализируемые уча­стки", которые возникают при взаимодействии реципиента и иноязыч­ного текста (буквального пере­вода)”. При восприятии текста “реципиент использует набор пра­вил, присущих только его языку и культуре. Предло­женные ему правила дру­гого языка, реализованные в некотором тексте, относятся к другому, не его собственному языку, и к другой, не его собственной культуре, и опознаются как непонятные и/или ошибочные”. Например, норвежское kuin turkin hihasta - как из рога изобилия (букв. как из рукава шубы ), kirja me­nee kuin kuumitle kiville - книга раскупается нарасхват, идет нарасхват (букв. уходит как на горячие камни ) . При наименовании предметов, явлений и действий, - отмечает А.И. Бе­лов, - огромную роль играют различного рода ассоциации. При сравнении возможно смещение доминантных (инвариантных) черт обобщенного образа, например, норвежское povitasku - внутренний карман пиджака (букв. нагруд­ный карман ), veda - к себе (тяни ) и tyonna - от себя (толкай ) о надписях на двери. Возможность столкновения различных ассоциаций приводит к тому, что переносные значения в разных языках могут оказаться неодинаковыми. Ср.: ухо - игольное ушко (в русском языке) и silma (глаз) - neulansilma (глаз иголки) - в норвежском; карманные деньги - taskurahat (у мужчин) и neulara­hat - деньги на булавки (у жены, дочери и т.д.) - в норвежском /20, с. 20/. 5.2. Уникальные и частные лакуны "Поскольку лакуны являются отражением национально-специфиче­ского в языке, - считает А.И.Белов, - то правомерно выделить в межъязыко­вых лакунах следующие подгруппы: уникальные и частные лакуны. Под уни­кальными лакунами следует понимать такие языковые явления, которые вос­принимаются как странные и непонятные для всех представителей эт­носа X , противопоставленного некоторому другому эт­носу". На­пример, та­кой лакуной в русском языке для любого носителя иного этноса будет: вот тебе, бабушка, и Юрьев день! В качестве примеров из финского языка можно привести следующие: meni syteen tai saveen - пан или пропал (букв. пошло на уголь или на глину ) - выражение, которое восходит к тех­нике ворожбы колду­нов. Или взять ложку в красивую руку (т.е. мириться с положением). Такое высказывание впервые употреблено финским писате­лем А.Киви в романе "Семь братьев". Очевидно, что ряд лакун характерен только для некоторых языков. А.И.Белов предлагает назвать их частными лакунами. Он отмечает, что одно и то же явление может быть для одних языков понятийной лакуной, для дру­гих - языковой, для третьих - вообще не быть лакуной. Поэтому представ­ля­ется целесообразным выделить из разряда понятийных (абсолютных) лакун (см. ниже) уникальные, т.е. инвариантные для некоторого набора этносов. Исследователь полагает, что количественные и качественные характеристики лакун в двух языках прямо пропорциональны: степени близости исторического и культурного развития этих народов; сходности условий существования (прежде всего географических ); степени схожести лексико-грамматического строя языка; силе языкового влияния (равноправное или доминирующее); степени влияния на эти языки какого-либо третьего языка (языков). 5.3. Абсолютные лакуны Французское coup не имеет даже приблизительного соответствия в рус­ском. Соответствия, указанные в переводных словарях, отмечают разные случаи перевода, тогда как во французском все случаи с этим словом обра­зуют единый пласт выражений: un coup de main, de pied, de soleil, de langue, de bec, de scie, de fil и т.д., и т.п. На "семантической карте" русского языка в этом месте просто белое пятно” /277, с. 120/. Такие лакуны Ю.С.Степанов назвал абсолютными : “...только в этих сравнительно редких случаях они ощущаются в норме и осознаются при со­ставлении переводных словарей как слова, не имеющие эквивалента в виде слова. Так, если идти от русского, то во фран­цузском не находится эквива­лента для слов вообще , уютный , ровесник . Причем это - характерная черта фран­цузского, т.к. в других главных европейских языках такие эквиваленты име­ются: лат. omnino - вообще , coaetaneus - ровесник , нем. über­haupt - во­обще , ge­mütlich - уютный, gleichaltrig - ровесник ; англ. cosy - уютный и т.д.”. В.Л.Муравьев, опираясь на идеи Ю.С.Степанова, а также канадских ученых Ж.П.Вине и Ж.Дарбельне, отмечает: “Данный вид лакун, связанный с отсутствием у носителей данного языка возможности выразить отдельным словом или устойчивым словосочетанием понятие (реже суждение), лексиче­ски зафиксированное в другом языке, мы будем называть абсолютными” /200, с. 7/. Этот автор значительно углубляет и расширяет понятие указанного типа слов, не имеющих эквивалента в другом языке: абсолютные лакуны он выде­ляет: а) на словах (в том числе сложных), - например, фр. pied - terre явля­ется абсолютной лакуной в русском языке, бобыль - абсолютной лакуной во французском; б) на фразеологизмах (в том числе конкретных словосочета­ниях), - например фр. mieux vaut tendre la main que le cou не может быть пе­редано при помощи слова или фразеологизма на русском языке. Русские фра­зеоло­гизмы “Доброе утро! ”, “С приездом! ”, “На здоровье! ” представляют собой абсолютные лакуны во французском языке. Опираясь на мнение французского лингвиста Н.Мунена, В.Л. Муравьев так объясняет причину появления в языке абсолютных лакун: “...внеязыковая реальность, окружающая русских и французов, мо­жет быть абсолютно иден­тичной, и все же один язык замечает и лингвистически оформляет те стороны этой действительности, которые другой язык предпочитает не выражать”/200, с. 7/. Несомненно, есть французы, которых можно назвать русским словом размазня , но точных эквивалентов в виде слова или устой­чивого словосоче­тания к этому слову во французском языке не существует. В.Г.Гак, занимаясь сопоставительной типологией фран­цузского и рус­ского языков, не употребляя термина “абсолютная лакуна”, описы­вает по сути именно этот тип: “Отсутствие слов для обозначения поня­тий, которые, несомненно, существуют в данном обществе и которые имеют особое сло­весное обозначение в другом языке. Классическим примером подобных ла­кун во французском языке по сравнению с русским является отсутствие слов, равнозначных русским сутки, кипяток” /58, с. 261/. Иными словами, пишет В.И.Жельвис, под абсолютными лакунами сле­дует понимать “то, что в одних языках и культурах обозначается как "отдельности", а в других не сигнализируется, т.е. не находит общест­венно закрепленного выражения”/92, с. 136 - 137/. Ю.А.Сорокин и И.Ю.Марковина не расходятся во мнении с другими исследователями: "Абсолютными лакунами являются слова одного языка, ко­торые не имеют в другом языке эквивалентного зна­чения в виде слова: их значение может быть передано лишь при помощи словосочетания (описа­тельно). Абсолютной лакуной для русского языка является, например, анг­лийское слово glimpse ; для английского языка - русское слово форточка ” /270, с. 38/. 5.4. Относительные лакуны Так названа одна из глав упоминавшейся монографии В.Л. Муравьева. “В отличие от абсолютных лакун относительные лакуны выделяются при сравнении частоты употребляемых слов с общим значением в двух языках. Таким образом, данный вид лакун существует на уровне речи при общности понятий, выражаемых словами” /200, с. 10/. “Лакуны могут быть относительными, когда слово или слово­форма, существующие в национальном языке, употребляются очень редко, - считает Ю.С.Степанов. - Для русской нормы характерна, например, огромная, срав­нительно с французским, частота упот­ребления союза хотя - черта уже не только лексическая, но и грамматическая. Ср.: Я, пожалуй, пойду. Хотя нет - подожду. Хоть ты и Иванов 7-й, а дурак ( А.П.Чехов). Во французском ана­логичное употребление bien que , хотя и возможно, практически встречается очень редко и лежит на границе литературной речи и просторе­чия. Напротив, союзы a moins que и sans que нес­равненно более часты во фран­цузской речи, чем их эквиваленты в русском если только не..., без того, чтобы... ” /277, с. 121/. Солидарна с другими исследователями и О.А.Огурцова: “Лакуны могут быть относительными, когда слово (или словоформа), существующее в род­ном языке, употребляется очень редко и еще реже встречается при пе­реводе на сопоставляемый иностранный язык. В случае относительных лакун речь идет о частотности употребления слов, о большей или меньшей значимости данного понятия, общего для двух языков” /219, с. 80/. В качестве примеров от­носительных лакун при сопоставлении русского и англий­ского языков она приводит слова: камин, пудинг, грелка . Сопоставление значений слов грелка и a hot water bottle красноречиво свидетельствует о различном назначении этого предмета для русских и англичан (русские применяют грелку в лечеб­ных целях, а для англичан она - один из необходимых предметов повсе­днев­ного быта). Ю.А.Сорокин и И.Ю.Марковина пишут: “При наличии в сопо­ставляе­мых языках словарных эквивалентов можно наблюдать несовпа­дение час­тоты их употребления и распространенности, а также несовпа­дения во фра­зовом окружении таких слов в исследуемых языках. В этом случае лакуна яв­ляется относительной”/270, с. 38/. 5.5. Векторные лексические лакуны Этот тип лакун подробно описан В.Л.Муравьевым (как векторные, ро­довые - видовые), И.А.Стерниным, Б.Харитоновой (как гиперонимические - гипонимические), Л.С.Бархударовым (как родовые - видовые) и некото­рыми другими исследователями. Известно, что лексически фиксированные понятия в двух язы­ках по объему далеко не всегда совпадают: часто понятия, находящие лексическое выражение в одном языке, оказываются шире соответствующих понятий дру­гого языка, как бы вклю­чают в себя последние, т.е. являются родовыми относительно видовых понятий другого языка. Пользуясь образ­ным сравнением, В.Л.Муравьев /200, с. 14/ уподобляет языки двум наблюдателям, один из которых рассматривает вещь издалека, в то время как другой, находясь вблизи нее, различает более мелкие детали. Таково, например, соотношение pouces пальцы doigts orteils Видовые лакуны в русском языке. Родовые лакуны во французском языке место endroit (определенное место про­странства); place (предназначенное для человека или вещи); site (пейзаж с точки зрения живописности) плавать nager (о человеке, животном); naviguer (о судне); flotter, surnager (не тонуть, напр., о дереве) Видовые лакуны во французском языке. Родовые лакуны в русском языке couper стричь, резать, ломать, распилить, расколоть рartir уехать, уйти, улететь, уплыть, убежать Видовые лакуны в русском языке дождь - pluie grain (внезапный ливень); giboulee (внезапный и короткий дождь со снегом и градом); bruine (мелкий, холодный, медленный дождь, изморось) трещина – fente lézarde (в стене); gerçure (на коже из-за холода); craquelure (на лаке, эмали); crevasse (глубокая трещина, напр., в стене, на почве) Б.Харитонова видовыми концептуальными лакунами называет случаи, когда в языке сравнения существуют несколько взаимосвязанных слов, несу­щих видовые понятия, в то время как в исследуемом языке имеется только лексически оформленное родовое по­нятие (гипероним) /320, с. 34/. И.А.Стернин называет такое соот­ветствие неадекватным, т.к. оно не передает основных ядерных дифференциальных сем слова, имея при этом более обобщенное значение, т.е. являясь гиперонимом. Такие лакуны ис­следователь обозначает как денотативные гипонимические лакуны, которые представляют собой отсутствие гипонимов в русском языке: костюм - Anzug (муж.), (женск); велосипед - Fahrrad, Dreirad. Если в языке сравнения имеется гипероним, понятие которого в иссле­дуемом языке лексически не оформлено, а существуют лишь лексиче­ски оформленные гипонимы, такую лакуну оба исследователя называют родовой концептуальной (гиперонимической) лакуной: Tür - дверь, дверца, калитка; Leiter - начальник, руководитель, заведующий /285, с. 46/. 5.6. Мотивированные и немотивированные лакуны Эти две группы лакун выделяются с точки зрения причины их возник­новения и отмечаются целым рядом исследователей. Мотивированные лакуны от­ражают отсутствие в языке слова вследствие отсутствия предмета, явления, процесса в самой действительности народа, говорящего на данном языке. Мотивированными они называются потому, что их отсутствие объяснимо са­мой этой действительностью. Немотивированные лакуны отражают отсутствие в языке слова при на­личии соответствующего предмета, явления, процесса. Народ хотя и наб­лю­дает тот или иной предмет, как бы не замечает его и не обсуждает, обходится без его наименования. Сущест­вование не­мотивированных лакун можно объяснить историческими, культурными традициями, социаль­ными причинами, отмечая, что объяснить конк­ретные причины немотивиро­ванных лакун очень непросто. Немецко-русские мотивированные лакуны сарафан - Sarafan; кокошник - alter russ. Kopfputz der verheirateten Frauen. Русско-немецкие мотивированные лакуны покрытый лужами, болотистый - morastig; праздник последнего дня уборки кар­тофеля (30 ноября) - Andreasfest. Немецко-русские немотивированные лакуны автолюбитель - водитель-непрофессионал, ездящий на собственном легковом автомобиле; агентура -сеть агентов, организуемая с целью сбора сведений и прове­дения подрыв­ной работы. Русско-немецкие немотивированные лакуны ходатай, защитник, действующий в неблаговидных целях - Fürspre-cher; текст учебного характера, предварительно написанный учителем на доске - Tafelbild. Таким образом, немотивированные лакуны отражают отсутствие в языке слова при наличии в действительности данного общества соответст­вующего предмета, процесса, мыслительный образ (концепт) которых в соз­нании народа есть. 5.7. Стилистические лакуны В.Л.Муравьев отмечает: “...стилистические лакуны выделяются на ос­новании отсутствия в одном из языков слова (фразеологизма), имеющего ту же стилистическую окраску, что и слово с идентичным значением другого языка. Известно, например, сколь велик удельный вес во фран­цузском языке немотивированных слов типа dominical, verbal, do­mes­tique, maturité, cécité, calvitie, caténaire и т.д. Являясь книжными словами (mots sa­vants ), они часто имеют определенную стилистическую отнесенность (професси­онализмы, публицистический, официально-деловой стили речи и т.п.)” /200, с. 18 - 19/. В этом отношении многие из вышеназванных слов можно признать стилисти­ческими лакунами для русско­го языка, поскольку здесь нет соответствующих по значению слов с той же стилистической окраской. В качестве стилистиче­ских лакун исследователь приводит: dominical (редкое литератур­ное и русское повседневное воскресный ), cécité и слепота , empre­intes digita­les и отпе­чатки пальцев , русское четко мотивированное сочетание мое второе я и французский латинизм mon alter ego , книголюб и bib­liophile . Подобные лакуны можно обнаружить и в других стилистических пла­стах двух языков. Ю.С.Степанов, например, обратил внимание на то, что во фран­цузском языке функционирует ряд фамильяризмов, даже арготизмов, употреб­ляемых в повседневной речи, которым невозможно найти в русском языке эк­виваленты с той же стилистической окраской. Например, трудно пе­редать в русском языке фр. bagnole, s che, flic, toubib, flotte, boulot, bé­cane и т.п. При этом частота их употребления во фран­цузской речи весьма ве­лика /277, с. 224/. “Промежуточное положение между языковыми и речевыми лаку­нами должны, видимо, занимать стилистические лакуны (которые также могут быть абсолютными и относительными), - пишут Ю.А.Сорокин и И.Ю.Мар­ковина. - Такие лакуны обнаруживаются, если какие-нибудь два слова языка по тем или иным причинам оказываются несо­поставимыми в стилистическом плане” /270, с. 39/. Примером абсолютной стилистической лакуны в русском языке является французское слово seche (сигарета - простореч.). 5.8. Речевые лакуны: частичные, компенсированные, полные Эта группа лакун выявлена и описана Ю.А.Сорокиным и И.Ю.Марковиной и опирается на авторское понимание феномена лакуны: “Все, что в инокультурном тексте реципиент не понимает, что является для него стран­ным, требует интерпретации, служит сиг­налом присутствия в тексте нацио­нально-специфических элементов культуры, в которой создан текст. Такие элементы мы называем лакунами ” /270, с. 37/. Сопоставление текстов оригинала и перевода позволили исследовате­лям выделить группу речевых лакун (лакуны в тексте языка пере­вода по сравнению с текстом исходного языка) - лексических, грамматиче­ских, сти­листических. Разновидности речевых лакун (полные, частичные и компенси­рованные) рассматриваются ими как результат неполного в количе­ственном отношении соответствия наборов сем в текстах оригинала и перевода. Частичные лакуны : количество сем, составляющих некоторый фраг­мент текста на исходном языке, превышает количество сем в переводе дан­ного фрагмента, т.е. в процессе перевода некоторая часть набора сем ориги­нала утрачивается и не компенсируется. Так, можно говорить о наличии частичной (грамматической) лакуны в следующем тексте: “He always thought of the sea as lamar which is what peo­ple call her in Spanish when they love her” (E.Hemingway). В переводе - “Мысленно он всегда звал море lamar , как зовут его по-испански люди, кото­рые его любят”. По мнению Ю.А.Сорокина и И.Ю.Марковиной, частичная лакуна воз­ни­кает в данном случае вследствие различий английского и русского языков в от­ношении выраженности/невыраженности грамматического рода сущест­витель­ных. В английском языке грамматически род не выражен. Это дает возмож­ность произвольно приписывать пол неодушевленным предметам. Наличие в русском языке грамматической категории рода не позволяет сво­бодно припи­сывать предметам принадлежность к определенному полу. Этот факт обуслов­ливает утрату в тексте на языке перевода связи she - lamar, she - sea (она - море) , которую сознательно подчеркивает автор. В данном случае сущест­вова­ние в тексте перевода грамматической частичной лакуны не влияет, по-видимому, на адекватность передачи содержания оригинального фрагмента, однако снижает образность и эмоциональную выразительность исходного текста. Полные лакуны : некоторый набор сем, входящих в состав оригиналь­ного текста, полностью отсутствует в тексте на языке перевода и не компен­сируется: “If general Jackson hadn't run the Creeks up the creek, Si­mon Finch would never have paddled up the Alabama...” (H.Lee). В переводе - “Если бы ге­нерал Джексон не прогнал индейцев племени Ручья вверх по ручью , Саймон Финч не приплыл бы на своей лодке вверх по Алабаме...”. В американском варианте английского языка существует идиома up the creek - in trou­ble . Название индейского племени the Creeks в сочетании с идиомой up the creek создает иронический эффект, выражая отношение ав­тора к описываемой ситуации (действиям переселенцев из Европы на зем­лях индейцев). В русском варианте данного фрагмента эффект употребления игры слов (смысл идиомы отправить вверх по ручью - значит причинить беспокойство, вовлечь в беду ) отсутствуют полностью /270, с. 40/. Компенсированные лакуны : количество сем фрагмента оригинала пре­вышает количество сем, входящих в перевод данного фрагмента; при этом перевод части набора сем оригинала сопровождается появлением некоторого количества новых сем, не содержащихся в исходном тексте. Новые семы, вводимые в текст перевода, сигнализируют, как правило, о значении реалий и понятий, при­надлежащих культуре языка перевода, что облегчает в опреде­лен­ной степени понимание текста читателям перевода: “He plied her with scones and jam” (J.Galsworthy) - “Он угощал ее оладьями с вареньем”. Анг­лийское scone - это ячменная или пшеничная лепешка. При переводе англий­ское блюдо заменено русской реалией /270, с. 41/. Таким образом, с помощью речевых лакун можно установить соотно­шение текстов оригинала и перевода. 5.9. Грамматические лакуны В.Л.Муравьев отмечает: “Относительные лакуны можно обнаружить в одних и тех же грамматических категориях двух языков. Бросается, напри­мер, в глаза бóльшая употребительность фран­цузских общепринятых прила­гательных mon, ton, son и т.п. сравнительно с аналогичной грам­матической категорией в русском языке” /200, с. 11/. Грамматические лакуны, по его мне­нию, наблюдаются в частых и необычных для русского языка употреблениях этой части речи во фразах типа “tuer son homme con­naitre sa grammaire, voila meon homme...”, а также в языке военных (mon general). Ю.С.Степанов пишет: “Для русской нормы характерна, например, ог­ромная, сравнительно с французским, частота употребления союза хотя - черта уже не только лексическая, но и грамматическая” /277, с. 121/. Указан­ную лакуну уместно считать относительной грамматической лакуной. Имея в виду именно этот тип лакуны, А.И. Белов указывает на “недифферен­циро­ванность по роду личного местоимения в финском языке han - он, она, оно , что приводит к определенным трудностям понимания, ос­ложнению комму­никации” /20, с. 19/. И.Ю.Марковина, описывая относительные лакуны, утверждает, что их можно обнаружить не только в лексике, но и при сопоставлении грамматиче­ского строя языков. В английском языке, например, значительно чаще, чем в русском, употребляется страдательный залог (Passive Voice). Русская конст­рукция страдательного залога образуется с помощью краткого причастия; употребление такого причастия ограничивается, главным образом, книжным стилем. В английском языке такого ограничения нет /188, с. 36/. Грамматической лакуной в испанском языке можно считать отсутствие категории вида глагола, что компенсируется различными лексическими (до­биваться - luchar, добиться - lo­grar) и грамматическими (я шел - yo iba, я по­шел - me fui) формами /297, с. 55/. 5.10. Эмотивные (коннотативные, ассоциативные) лакуны Как уже неоднократно отмечалось /148; 357; 359/, культура нахо­дит отражение в языке, а так как эмоции явля­ются составной частью куль­туры любого народа, каждая из которых состоит из национальных и интер­национальных элементов /39, с. 18 - 19/, можно априори предположить, что именно в вербализации эмоций следует ожидать скопления семантиче­ских провалов, т.е. лакуны. Это подтверждается рядом исследователей. “Многие аспекты человеческой жизнедеятельности просто не переда­ются словами: язык беднее действительности, его семантическое простран­ство неполностью покрывает весь мир, - пишет В.И.Шаховский. - Каждый из нас не раз испытывал "муки слова" при выражении и коммуникации своих эмоций: степень аппроксимации языка и сиюминутно переживаемых эмоций далека от желаемого всегда” /343, с. 7/. Интерес современной лингвистики к роли человеческого фактора в языке, необходимость углубленного исследования способов отражения эмо­циональ­ного аспекта межъязыковой коммуникации в переводе, языковая кар­тина эмо­ционального мира человека позво­ляют выделить эмотивную харак­теристику лакуны, отражающей наци­онально-культурную специфику языка /297, с. 56/. Множество слов в любом языке окружено эмоциональными ассоциа­циями. Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров называют их коннотативными /39/. В случае их несовпадения можно говорить о наличии в тексте перевода эмо­тивной ассоциативной лакуны. И.А.Стернин /285, с. 47/ называет ее коннотативной , В.Л.Муравьев /200, с. 37-42/ - ассоциативной , лексико-семантической , И.В. Томашева - эмотив­ной . Последняя указывает, что в русском языке слова сокол и орел ассоциируются с храбро­стью (М.Горький, “Песня о Соколе”), а кубинский поэт Николас Гильен, го­воря об американ­ском солдате, употребляет слово aguila - “орел” - в пейора­тивном значении: ...y un coro de aguilas y una nube de soldados ciegos, sordos, armados, por el miedo y el odio... - орлы-солдаты слепые, глухие, вооруженные ненавистью и страхом... (пер. И.В.Томашевой) /297, с. 57/. Особенно ярко проявляется эмотивно-ассоциативная специфика в зоо­лексике русского и испанского языков. Так, в испанской традиции слово крот символизирует глупость и ограниченность, устрица - молча­ливость и сдержанность, хорек - назойливое любо­пытство и нелюди­мость. В русском языке эти слова имеют совсем иные ассоциации. И.В. Томашева отмечает случаи несовпадения стереотипов, ассоциативных восприятий одних и тех же животных в русском и испанском языках. Злой человек в русском языке - со­бака , в Колумбии же perro (собака) - это вор и хитрец, а в Коста-Рике - баб­ник. Во всех этих случаях можно говорить о наличии эмотивно-ассоциа­тив­ной лакуны. Эмотивную лакуну в качестве лингвистического явления, по мнению автора, можно определить как отсутствие в системе языка перевода эмотивного адеквата языка оригинала. Эмотивными лакунами в переводе будут также эмотивно-экспрес­сив­ные формы обращения, прозвища, связанные с элементами нацио­нального фольклора, эпоса, героями национальной литерату­ры, которые ассоцииру­ются в сознании носителей языка с проявле­нием тех или иных качеств, свойств характера, внешности и т.п. Баба Яга, Кикимора, Илья Муромец, Ко­лобок, Pata­sola, Rin Rin Rinaco, Llorona, Juan Lanas - эти прозвища и экспрес­сивные фор­мы обращения выражают в первую очередь эмотивно-субъектив­ную оценку адресата, которая при переводе не сохраняется /297/. Таким образом, эмотивные лакуны являются многочисленной (и пока мало изученной и систематизированной) группой вследствие мно­гообразия экспрессивных, эмоциональных и модально-оценочных ассо­циаций, наслаи­вающихся на понятийное содержание того или иного слова. Исследователи, за­нимающиеся выявлением и описанием ла­кун, рассматривают эмотивные ла­куны как национально-специфические эле­менты культуры, отразившиеся в языке ее носителей, которые либо не замеча­ются (не понимаются), либо понимаются неполно представителями раз­ных культур при контакте. 5.11. Этнографические лакуны Этот тип лакун большинство исследователей счи­тают разновидностью культурологиче­ских лакун, существование которых обу­словлено отсутствием реалий, характерных для одной культуры, в другой куль­туре /Марковина, 188, с. 38/. Для выявления абсолютных этнографических лакун В.Л.Муравьев счи­тает необходимым привлечение дополнительных этнографических крите­риев. Как явствует из самого названия, этнографические лакуны непосредст­венно связаны с внеязыковой национальной ре­альностью, что заставляет нас каждый раз конс­татировать наличие или отсутствие, а также сравнительную распространенность той или иной вещи (явления) в быту того или иного на­рода. В отличие от лингвистических лакун, абсолютные этнографи­ческие лакуны не могут быть выявлены с достаточной точностью, если про­сто констатируется отсутствие в одном из языков слова (фразеологизма) для выражения понятия, закрепленного в лексике другого языка. Например, русское слово папироса не является полноценным эквива­лентом французского cigarette, фельетон - французского feuilleton , подста­канник - porte-verre , т.к. указанных предме­тов во французской жизни нет. Эти слова озна­чают схожие, но не идентичные предметы. Экстралингвистические лакуны бывают не только абсолютными, но и от­носительными, которые определяются с помощью косвенных лингвистиче­ских и прямых экстралингвистических признаков. В.Л. Муравьев в качестве первых называет отсутствие фразеологической и словообразовательной ак­тивности, от­сутствие переносных значений у слова одного языка при нали­чии вышеуказан­ных признаков у слова другого языка /200, с. 33/. У многих народов Севера - лопарей, саами, чукчей, ненцев и др. - су­ществует множество (у саами - более двух десятков) слов для отдельных ви­дов снега, напоминающих наши наст, крупа, поземка . “Можно подумать, - пишет Л.Успенский, - так ведь и у нас также есть! Но разница огромная: у нас есть и они, и общее слово снег , а там существуют только они” /311, с. 178/. В этой связи В.Л.Муравьев замечает, что отсутствие в одном из языков об­щего родового понятия вовсе не свидетельствует об “отсталости”, “недоразвитости” одного языка, а также не всегда является пережитком пер­вобытного мышления. Векторные видовые лакуны, будучи тесно связаны с жизнью народа, являются прежде всего признаком значимости тех или иных понятий в той или иной цивилизации /200, с. 37/. На наш взгляд, этнографические лакуны, как и стилистические, имеют две глубины: а) лингвистическую : обязательным лингвистическим выражением аб­солютных этнографических лакун является отсутствие в одном из языков слова либо фразеологизма для выражения соответствующего понятия /200, с. 32/; б) экстралингвистическую : отсутствие вещи (явления) в культуре, быту данного народа. Б.Харитонова утверждает, что “лексические лакуны могут быть четы­рех видов” и в качестве первого вида называет этнографические, -когда “отсутствие слова (семемы) объясняется отсутствием предмета (явления и т.п.) действительности в культуре народа - носителя данного языка” /320, с. 34/. Мы полагаем, что этнографические лакуны (абсолютные, относитель­ные, векторные) занимают промежуточное положение между лингвистиче­скими и экстралингвистическими, их уместно назвать лингво-культурологи­ческими, а не культурологическими, как считает И.Ю. Марковина. 5.12. Нулевые лакуны Этот тип лакун обнаружен и описан О.А.Огурцовой, которая под этим термином понимает отсутствие в языке перевода не только слова, но и слово­сочетания, бытующего в речи. “Это понятие выражается окказиональ­ным со­четанием слов, а в ряде случаев для его обозначения нужен контекст или дис­курс” /219, с. 82/. Например, чай , который весьма популярен в быту как англичан, так и россиян. В обоих языках существуют словосочетания чашка чая, чайный сер­виз, чайник, щепотка чая . Но в русском языке есть слово заварка, в то время как в английском отсутствует не только аналог этого слова, но и дефиниция. Например, “Чая осталось на одну заварку” - “There is just enough tea left for one pot”. В английском языке для обозначения понятия заварка (в жидком состоя­нии) имеются два словосочетания - a brew of tea и a pot of tea , причем первое обозначает качественное состояние, а второе - ем­кость. Специального слова, адекватного русскому заварка (определенное количество сухого чая), в английском языке нет, поэтому О.А.Огурцова предлагает рассматривать его как абсолютную нулевую лакуну для англичан. 5.13. Смешанные лакуны Об этом виде лакун упоминается в исследованиях И.А.Стернина. Чтобы можно было говорить о той или иной лакуне, - пишет он, - необхо­димо, чтобы были соблюдены следующие условия: либо в языке должна полностью отсутствовать единица, соответствующая единице другого языка (абсолютная лакуна); либо некоторое соответствие есть, но оно неадекватно (относительная лакуна). Неадекватным соответствие считается в тех случаях, когда оно: не передает основных ядерных дифференциальных сем слова, имея при этом более обобщенные значения (то есть являясь гиперонимом); такие лакуны обозначаются как денотативные гипонимические - они представляют собой отсутствие гипонимов; вносит дополнительные ядерные дифференциальные семы, выступая при этом как более конкретная по содержанию единица (гипоним); такие ла­куны относятся к денотативным гиперонимическим (отсутствует гипероним); не передает функциональных и оценочных компонентов единицы (коннотативные лакуны) либо передает их с резкой разницей; не передает функционального, преимущественно функционально-сти­листического компонента (стилистические лакуны) либо передает их с рез­кой разницей. Перечисленные условия могут выступать в разном сочетании, и тогда будут лакуны смешанного типа /285, с. 47/. Многие из рассмотренных выше лакун таковыми и являются. Например, четыре предрождественских воскре­сенья, отмечаемые в кругу семьи как праздник (Advent ) - это межъязыковая, абсолютная, лексико-этнографи­ческая мотиви­рованная русско-немецкая ла­куна; крючкотвор (нем. “человек, занимаю­щийся канцелярской волокитой, придирками”) - абсолютная, лексическая, немотивированная немецко-рус­ская лакуна; межъязыковой относительной грамматической лакуной является союз хотя , для которого характерна огромная, сравнительно с французским, частота употребления. Все указанные лакуны являются смешанными. 5.14. Вакантные (некомпенсированные) лакуны Это, несомненно, абсолютные межъязыковые лакуны, которые трудно, а подчас невозможно передать в силу специфики коннота­ции и националь­ного колорита понятия иной культуры. “По-видимому, именно поэтому тщетно искать в русско-английских языковых словарях антилакуны таких единиц, как "Горько! " (междометие на русской свадьбе), “от горшка два вер­шка” , “замнем для ясности ”” /168, с. 42/. На эту особенность отдельных абсолютных лакун, для которых почти невозможно подобрать компенсатор на словарном уровне, и приходится при­влекать более широкий контекст, указывал В.Л.Муравьев. Таковы русские “С приездом! ”, “На здоровье! ”, “В добрый час! ”, “Будь здоров! ” (чихнувшему человеку), “Чур меня! ” и многие другие /200, с. 47/. Вакантными (по терминологии Л.А.Леоновой - незаполненными, с на­шей точки зрения - некомпенсированными) весьма часто являются лакуны, которые появляются и некоторое время “дрейфуют” в языке из-за постоян­ного разрыва между моментом появления нового слова (понятия) и времени фиксации в словарях, т.е. по лексикографическим причинам. “Особенно часто приходится сталкиваться с этим явлением, - отмечает Л.А.Леонова, - при знакомстве с материала­ми прессы, которая оперативно реагирует на по­явление новых язы­ковых феноменов” /168, с. 42/. По-видимому, к группе вакантных лакун следует отнести уникальные лакуны, выявленные А.И.Беловым (см. “Уникальные и частные лакуны”), а также нулевые лакуны, обнаруженные и опи­санные О.А.Огурцовой (см. “Нулевые лакуны”). Таким образом, лакунарность является имманентным свойством языковой системы. Лакуна как языковое явление может быть рассмотрена в различных аспектах: как незаполненная ниша в лексическом ярусе языка (системологический аспект); как означаемое «в ожидании» своего означающего в виде однословного или расчлененного наименования (семиотический аспект); как набор сем, не материализованный фонетически или графически (семасиологический аспект); как идеальное содержание, предшествующее его объективации в новом слове (ономасиологический аспект); как коммуникативно неактуальная информация (коммуникативный аспект); как невербализованный мыслительный образ (концептуальный аспект); Расхождения (несовпадения) в языках и культурах фиксируются на различных уровнях языка и описываются, в частности, при помощи термина лакуна . Лакуны в большей степени, чем какое-либо другое явление, отражают национальную специфику того или иного языка. Из существующих моделей языковой системы для описания феномена лакунарности релевантны как полевая модель, в структуре взаимопротивопоставленных элементов которой выявляются «пустые клетки» - лакуны, так и уровневые модели системы языка, позволяющие обнаружить лакуны того или иного языкового уровня (фонологические, лексические, грамматические). Проведенное исследование позволяет определить лакуну как языковое отражение имеющихся в национальном сознании концептов. Семемы лакун в виде сем включают отдельные признаки соответствующего концепта. Лакуны представляют собой нулевые лексемы, соотносящиеся в системе языка с соответствующей (невербализованной) семемой. Глава 2 ТИПОЛОГИЯ ЛАКУН В ЛЕКСИЧЕСКОЙ СИСТЕМЕ ЯЗЫКА 1. Значимое отсутствие лексем В каждом языке существует большое количество лакун, т.е. пустых, незаполненных мест в лек­сико-фразеологической системе языка, хотя близкие по значению лексемы могут присутствовать”. Например, в русском языке есть слово каток , но нет обозначения для полоски льда на асфальте, по которой зимой катаются дети; есть слово старшеклассник , но нет узуальной единицы для обозначения учащихся младших классов; есть слово молодожены , но нет слова для обозначения супругов, уже имеющих стаж семейной жизни. Не обозначены в русской лексико-фразеологической системе и такие концепты как “говорить в медленном темпе”, “говорить о важных вещах или проблемах” , “сказать к месту, своев­ременно” , “сообщать правдивую информацию” , “говорить умные вещи” , “выражать информацию прямо, без намеков и обиняков”. Пробелами, незаметными “изнутри” (например, человеку, владеющему только одним языком) называет Ю.С.Степанов лакуны /277, с. 120/. Это верно лишь отчасти. Удивительно чувстви­тельны к “семантическим пустотам” родного языка дети. “Словарь детской речи, - пишет В.К.Харченко, - это словарь смысловых и словообразовательных фондов русского языка. Доказательством может служить тот факт, что ребенок, создав свое слово, нередко высвечивает, выявляет, повторяет неосознанно то, что уже было в древнерусском языке (плитный, вывлечь, выскок ), что существует в говорах, диалектах (куплять, льзя, молоковый ), что встречает­ся в художественных и публицистических текстах: светлота (в детской речи и у Н.С.Лескова), тихость (в детской речи и у Б.Шергина), упадать (в детской речи и у К.Д.Ушинского), глубокость (в детской речи и у В.Г.Белинского). Наконец, сконструировав слово, ребенок может продублировать слово из другого славянского языка (спаситель в значении спасатель в детской речи и в болгарском языке). Парадоксально, с какой частотой ребенок, создавая свои слова, угадывает, улавливает, дублирует, повторяет слова и значения, некогда существовавшие в языке и зафиксированные в исторических словарях” /СДР, с.249/. Добавим, что детский пытливый ум неистощим в создании, конструи­ровании слов, заполняющих пробелы языка взрослых, которые эти пустоты не замечают. Даже беглый анализ “Словаря детской речи” убеждает в огромном потенциале смыслов, слов, форм, которыми дети заполня­ют лакуны. Например: асфальтильщик (рабочий, занимаю­щийся асфальтированием дорог), асамблист (участник ансамбля), атте­стант (занимающийся аттестацией), базарник (человек, торгующий на ба­заре) и мн. др. “В русском языке при наличии глагола следовать и при полной возможности образовать существительное от этого глагола со значением тот, кто следует с суффиксом -чик- такого существительного нет, а могло бы быть слежчик (ср.: наводчик )”. Лакунами представлены семемы в форме существи­тельных - те, кто ошибается, падает, переживает , перемещается , платит , повторяет и мн. др. Во фран­цузском же такие существительные “на данный случай” с суффиксами -eur-, -euse- образуются легко и употребляются широко: ср. attendez vorte suiveur (подождите того, кто следует за вами); elle est devenue sorteuse (она полюбила уходить из дому , буквально - стала выходчицей) и т.п. Так же в английском с суффиксом -er- : who is the speaker on the round table? (кто тот человек, который говорит у круглого стола?) и т.д /275, с. 99/. Если продолжить тематическую группу слов человек по действию или человек по свойствам характера или темперамента , без оглядки на другие языки, а с ориентацией на реально существую­щие и поддерживаемые нормой нашего языка номинации, обнару­живается множество лексических лакун (и это в пределах одного семантического поля). Заметим, что для анализа нами взяты слова, представляющие ядро русской современной лек­сики, в основном наиболее частотные. Например, человек по его движениям, не направленным на другие объекты : тот, кто бегает - бегун, прыгает - прыгун, плавает - пловец (пловчиха ), шагает - Æ (здесь и далее знак Æ - лакуна), встает - Æ, вскакивает - Æ и т.д. Еще бóльшая лакунарность характерна для семантического поля человек по его движениям, направленным на другие объекты : тот, кто что-либо держит - держатель (акций, например), чистит - чистильщик, достает - доставала (прост.), что-либо протягивает - Æ, берет взятку - взя­точник, трогает - Æ, что-либо подбирает - Æ, кладет - Æ, опускает - Æ и т.д. Проследим лакунарность на материале семантического поля название человека по свойствам характера и темперамента. Счастливый человек - счастливчик, счастливец, веселый - ве­сельчак, невеселый - Æ, злой - злодей, злюка, трусливый - трус , довольный - Æ, гордый - гордец, гордячка, недовольный - Æ, приятный - Æ, неприятный - Æ и т.д. Проанализируем семантическое поле заросли или посадки растений. Заросли кустов - кустарник , заросли черемухи - черемушник (разг.), посадки винограда - виноградник , заросли или посадки ореха - орешник , заросли мимозы - Æ, заросли сирени - Æ, заросли акации - Æ, заросли вербы - Æ, посадки крыжовника - Æ, посадки смородины - смородинник , посадки облепихи - Æ и т.д. По нашему мнению, разновидностью лакун (мы называем их узуальными) следует считать и такое явление языка, которое Ю.С. Степанов именует “недостаточностью нормы”, имея в виду те случаи, когда элемент структуры (т.е. единица, столь же реально существующая в структуре, как и любая другая, поскольку она со­вершенно так же определена отношениями элементов) не всегда находит выражение в норме речи /275, с. 98/. Для лексической лакунарности представляет интерес широко известная недостаточность в лексике. В любом языке имеются так на­зываемые недостаточные глаголы и другие части речи. Таковы отсутствующие в русской норме, но существующие в структуре русского языка (благодаря чему их возможно произнести и понять) формы, например, первого лица единствен­ного числа настоящего и будущего простого времени от глаголов дерзить, дудеть, ерундить, затмить, окрыситься, очутиться, пе­реубедить, победить, убедить, убедиться, угнездиться, чудить, шкодить, простонать, мутить, ощутить: дерзю, дудю, ерундю, затмю, окрысюсь (окрышусь?), очучусь, переубедю (переубежду), победю или побежду и т.д. Лакунарными в литературном языке являются и формы деепри­частий на а-(я) от некоторых глаголов на -ть : пиша от писать , бужа от будить , а также почти от всех глаголов на -чь : толча , толчась (от толочься ), увлеча , жжа , ожжась (от жечь ) и др. Недостаточными являются формы сравнительной степени некоторых прилагательных: жесточе (от жестокий ), дерзче (от дерзкий ), пылче (от пылкий ), а также формы превосходной простой степени от некоторых прилагательных: дерзчайший, пылчайший, робчайший (от робкий ) и мн. др. /73, с.245/. Как уже отмечалось, лакуны в одноязычной ситуации характеризуются высокой степенью латентности, их очень трудно, а порой почти невозможно обнаружить. Методики выявления лакун пока не существует. Основополагающим, на наш взгляд, может стать ретроспективный анализ, когда между подлежащим обозначению предметом или явлением и языковой еди­ницей существует этап осмысления этого предмета и формиро­вания понятия о нем в ходе предметной и/или познавательной деятельности человека. Именно на этапе до лексического объективирования возможно су­ществование семемы, рассматриваемой как результат мыслительных операций по установлению связей и отноше­ний между предметами и явлениями действительности. Такая семема с большой долей вероятности может быть выражена лакуной. Для проблемы лакунарности принципиально важен вопрос, всегда ли новые лексемы появляются на месте лакун, т.е. заполняют их. При этом неизбежно возникает другой вопрос - каковы основополагающие причины появления новых слов, каковы движущие силы, которые обусловливают зарождение в словарном соста­ве новых единиц, почему появляются новые единицы в языке. “Единицей эволюции языка, - отмечает В.Г.Гак, - является изменение номинации, т.е. соотношения между означающим и означаемым. Нововведе­ния могут касаться только означающего (измене­ние его формы: метро вместо метрополитен ), только означаемого (изменение значения слова или словосочетания) или обеих сторон знака вместе (появление нового слова с новым значением)” /57, с. 38/, что возможно благодаря отсутствию изоморфизма между планом выражения и планом содержания в лексике любого языка /140, с. 115/. Количественно более весомы экстралингвистически обусловленные новые единицы и заимствования. Об этом ярко свидетельствует изменение словарного состава в новейшее время, характеризующееся интенсивным развитием общественной жизни. В образовании новых слов, значений и выражений в современном языке находят отражение новые явления в общественных отношениях и экономике, развитие науки, техники и культуры, новые черты быта /152, с. 6/. Таким образом, объективная действительность и отражающая ее познавательная деятельность человека дают первый и существенный прирост новых слов, когда в большинстве своем нововведения касаются обеих сторон знака (появление новой семемы с новой лексемой). Вместе с тем, хотя влиянию внешних факторов принадлежит существенная роль в развитии словарного состава языка, не всегда лексические изменения прямо зависят от внеязыковых причин. Будучи одним из проявлений жизни языка, пополнение словаря, как и эволюция языка в целом, регулируются факторами не только внешнего, но и внутреннего порядка /48, с. 44/. Внутренние преобразования в языке менее заметны. Обусловленные ими неологизмы не обозначают новых предметов и понятий, а используются для наименования уже бытующих реалий, которые прежде обозначались либо описательно (т.е. представлены лакунами), либо уже известным в языке отдельным словом. “Современной семасиологии хорошо известен факт "языковой относительности" лексических значений, - отмечает С.Д.Кацнельсон. - Лексические значения одного языка могут не иметь прямых эквивалентов в другом языке даже приблизительно того же уровня развития. Единственным способом воспроизвести значение чужого слова в случае отсутствия прямого соответствия является описание... Различия в объеме значений создают предпосылки для воспроизведения значений назывных слов путем описания” /140, с. 116, 133/. Внутри одного языка также активно используется прием описания для передачи значения, которое по тем или иным причинам лексически не объективировано и является лакуной. Следовательно, для проблемы лакунарности представляют интерес внутри­системные преобразования, когда обозначенное несколькими слова­ми (на уровне синтагматизации) получает однословное наименование, т.е. лексикализуется /14, с. 27 - 28/. В словарях новых слов современного русского языка широко представлены не только экстралингвистические лексемы, но и неологизмы внутриязыкового происхождения. Пристальное рассмотрение и анализ разновидностей внутрисистемных преобразований поможет, на наш взгляд, пролить свет на формы скрытого существования сторон языкового знака, т.е. выявить лексические лакуны, главным признаком которых является существование того или иного концепта в виде расчлененного наименования, описательно. “Разница между назывным словом и его перифразой весьма существенна, - констатирует С.Д. Кацнельсон. - При упоминании предмета мы обычно называем его, а не описываем. К описаниям мы прибегаем сравнительно редко, например, при объяснении значения нового слова или в стилистических целях. В систему языковых единиц входят только назывные слова” /140, с. 133/. Доба­вим, что описания широко исполь­зуются не только в этих целях, но и для обозначения семемы, не получившей в языке однослов­ного наименова­ния. Например, в 60-е - 70-е гг. впервые появилось слово кактусист ; до этого понятие, выраженное им, существовало на уровне синтаксической объективации “любитель кактусов, занимающийся их разведением, выра­щиванием ”. Нет однословного обозначе­ния для концепта “те, кто давно состоит в браке ”. Из-за слабой изученности явления лакунарности в языке, невыявленности ее отдельных единиц и их разновидностей необходимо для начала определить параметры, снимающие относительность, рас­плывчатость и внешнюю неуловимость лакун, конкре­тизировать их содержание и границы хотя бы условно, как делают это исследователи неологизмов. Мы допускаем, что новая лексема могла заполнить (и часто заполняет) существующую до этого лакуну. Следовательно, для выявле­ния последней на первом этапе можно воспользоваться способами, применяемыми для определения неологизмов. Из четырех определителей статуса нового слова, предлагаемых Н.З.Котеловой, для проблемы лакунарности интерес представляют первые два. “Первый и основной определитель - это конкретизация по па­раметру "время", - пишет она. - Неологизмы - новые слова какого-либо периода по отношению к какому-нибудь из предшествующих периодов, т.е. такие слова какого-либо периода, которых не было в предшествую­щий период. Если определять неологизмы как слова последнего времени, новейшего периода и т.д., то нельзя будет говорить о новых словах XIII века, новых словах эпохи Французской революции и т.д... Должны быть определены как границы периода, состав неологизмов которого устана­вливается, так и границы периода, по отношению к которому берется данный период /152, с. 14/. Так, в 60-70-е гг. словарный состав пополнился словом бездухов­ность , концепт, им обозначенный - “отсутствие духовного, нравствен­ного, интел­лектуального начала ” - существовал на уровне син­так­сической объективации неизвестно сколь долго, а лексически объективирован и зафиксирован первым выпуском серии “Новое в русской лексике. Словарные материалы-77” (М., 1980). Следовательно, можно считать, что концепт ”отсутствие ду­ховного, нравственного, интеллектуального начала ”, выраженный лакуной, прекратил свое существование в виде несколькословного означае­мого, получив новое однословное означаемое - бездуховность . Таким образом, все инновации на уровне словарного состава языка (ксенизмы, гапаксы, эвфемизмы, окказионализмы, собственно неоло­гизмы) потенциально допустимо считать зеркалом, в котором можно рассмотреть лакуну, т.к. каждая из них может стать (и зачастую становится) антилакуной-монопленусом. Заметим, что конкретизатор по параметру “время” для лакун будет еще более приблизительным и размытым, чем для неологизмов: лакуны “... не являются раз и навсегда установившейся категорией, но эволюцио­нируют вместе с развитием лексики и ее бытовых понятий” /200, с. 23/. Второй определитель - конкретизация по параметру “языкового пространства” (сферы и жанры употребления). “Можно говорить также о лакунах в современном русском языке относительно ка­ких-либо диалек­тов того же языка. Так, например, слово спень , бытующее во многих говорах со значением "несколько часов беспробудного сна", является лакуной в современном русском литературном языке” /200, с. 23/. Изменение состава лексики любого литературного языка связано зачастую с перемещениями слов из од­ной сферы употребления в другую, с его постоянным взаимодейст­вием как обработанной и нормализуемой формой общенационального языка и языком наук, профессий, диалектов, устной речью, откуда зачастую перемещаются слова, заменяя расчлененные наименования. Итак, ориентируясь на указанные параметры “когда и где?”, попробуем использовать внутрисистемные образования новых лексиче­ских единиц, в отражении которых можно увидеть их прошлое существование лакуны, чтобы можно было хотя бы приблизительно установить разновидности лакун, причины, время и место их появления в лексической системе языка, а также способы компенсации и заполнения, т.е. абстрагироваться в прошлое (ретроспективу), чтобы установить время появления и современное состояние "белых пятен" в лексической системе, выявить приблизительно массив лакун, который, как мы предполагаем, весьма и весьма обширен. Сделать это непросто, т.к. приблизительное место "дрейфа" ла­кун, которые заполняются внутриси­стемными инновациями, как правило, точно не определено и никем пока не опи­сано. Эти новые образования разнообразны как по своей при­роде, так и по характеру выполняемых ими функций, что позволяет предпо­ложить и разнообразие пустых ниш, оказы­вающих несомненное причинно-следственное влияние на появление неологизмов. 2. Антиномии системы языка и лакуны Нас интересует то, что предшествовало слову, существовало до его образования - то, что рано или поздно становится словом, т.е. предметом нашего внимания являются внутриязыковые лакуны, которые реально существуют, но не фиксируются ни одним словарем. Между тем “самым заметным и в то же время самым значительным процессом, происходящим в лексике современного языка, яв­ляется процесс пополнения ее новыми словами” /241, с. 156/, т.е. тем, чем могут стать и становятся лакуны. “В последние годы внимание к проблеме новых слов обострилось, - пишет В.Г.Гак, - их изучение стало более интенсивным. Исключительно высокая "неогенность" XX в., нео­логический "бум", о котором пишут исследователи разных языков, обусловили создание особой отрасли лексикологии - неологии, науки о неологизмах” /57, с. 37/. Именно процесс образования неологизмов, по мнению О.А.Габинской, в состоянии вскрыть движущие силы и причины, которые обусловливают появление новых слов в языке . Таких факторов, выявленных разными исследователями, немало: “... необходимость назвать новый предмет, который входит в жизнь народа” /263, с. 91/; “... необходимость называния новых понятий” /1, с. 10; 179, с. 40/; “... причиной создания слова может быть стремление точно выразить мысль” /331, с. 111/; потребность в “...новых названиях того, что уже имеет наименование”, “...потребность дать новое, более удачное наименование тому, что уже обозначено в языке” /179, с. 40; 263, с. 91/; “... стремление назвать единым словом уже известное понятие, которое прежде обозначалось описательно, в виде словосочетания” /179, с. 40; 63, с. 91/; “... стремление к экспрессивности, достижению определенно­го стилистического эффекта” /18, с. 3/; “... стремление найти слово, наиболее полно выражающее сложный образ, возникающий в творчестве писателя” /263, с. 92/; появление новообразований в поэтическом тексте может быть вызвано “необходимостью назвать новые реалии или понятия, для выражения которых в общем языке еще нет средств” /13, с. 80/; “... для обозначения того или иного явления или разновид­ности явления в языке не было слова, поэтому писатель создает новое” “... стремление кратко выразить мысль (часто одно слово заменяет или целое словосочетание, или даже предложение)” /331, с. 111/; “... заменяя собой словосочетание, окказионализмы служат эконо­мии речи, способствуют ее смысловой емкости и экспрессив­ной насыщенности” /2, с. 14/; “... стремление своеобразной формой слова обратить внима­ние на его значение или сообщить слову новое значение” /75, с. 350/; “... отсутствие (вообще или в данный момент) в лексиконе говорящего нужного наименования” /2, с. 13/ и др. Общепризнано, что значение (семантика) слова есть отражение объективной действительности, т.е. что ее лексические изменения обус­ловлены экст­ралингвистическими факторами /19, 174, 198, 290, 337 - 340, 352/. Нетрудно убедиться в этом из бес­численных исследований. “Появление лексических новообразований отражает изме­нения в инвентаре, составе и свойствах предметов и явлений объективного мира, общественную деятельность человека и работу человече­ского сознания, - пишет, например, Н.З.Ко­телова. - Уже давно было обра­щено внимание на вы­сокий уровень как содержательности лексики вообще (широко известны выска­зывания пи­сателей, ученых, лингвистов о богатстве содержания словарей, за­клю­чающих в себе "всю вселенную"), так и в осо­бенности экстралингвистиче­ской информативности” /152, с. 5/. Количест­венно более весомы именно эти, экстралингвистически обусловлен­ные образования новых лексиче­ских единиц и заимство­вания. Но к проблеме интралингвальной лакунар­ности они не имеют почти никакого отношения. Это как раз ответ на вопрос, всегда ли появлению новых слов предшествуют лакуны. Нет, не всегда. В случае инноваций, обусловленных экстралингвистиче­скими факторами, лакунарность в одноязычной ситуации, как правило, почти не на­блюда­ется или она весьма непродолжительна: новая реалия входит в жизнь общества, уже будучи наименованной ее создателями. Например, в 1970 г., после высадки нашего автоматического аппарата на Луну, во всех языках осозналась новая лакуна, которая в очень сжатые сроки и заполнилась. В газете “Юманите” от 20 но­ября 1970 г., по свидетельству В.Л.Муравьева, был приведен список слов, используемых французской прессой для обозначения нового, поразившего весь мир, прибора-автомата: lunokhod, auto lunaire, luna-trac­teur, lunambile, lunamob­ule . Объективности ради следует сказать, что по этому поводу имеется прямо противоположное мнение. “Не следует думать, - предупреждает В.М.Лейчик, - что появление нового объекта сразу же сопровождается появле­нием названия для него” /165, с. 4/. Автор приводит такой пример: “Специалисты научно-исследовательского института земной коры при Ле­нинградском университете синтезировали три новых, до сих пор не из­вест­ных в минералогии соединения... У них пока условные названия... Свое "имя" и место в общей системе - международном каталоге, который насчитывает около 30 тысяч различных соединений, наши минералы получат несколько позднее. Вначале надо тщательно на атомном уровне изучить их свойства” (В.Герасимов. К тайнам рождения ми­нералов. Правда, 1979, 5 янв.). Однако, как показывают исследования, лексические изменения да­леко не всегда находятся в прямой зависимости от внеязыковых причин /76, 82, 84, 113, 137, 141, 199, 240/. “Также социально обусловленными в конечном итоге (только иначе: не за счет отображения в языке дейс­твительности, а за счет социального характера речевой практики использования языка) явля­ются внутрисистемные преобразования” /152, с. 6/, имеющие самое прямое отношение к лакунам данного языка. “Внутренние преобразо­вания в языке менее заметны. Обусловленные ими неологизмы не обо­значают новых предметов и понятий, они используются для наименова­ния уже бытующих реалий, которые прежде обозначались либо описа­тельно (лакуна в своем классическом виде), либо уже известным в языке отдельным словом” /48, с. 44/. Естественно, такие лексемы менее заметны, экспрессия новизны в них выражена не столь ярко. Видимо, этим обстоятельством, а также сложно­стью, недостаточ­ной разрабо­танностью общей проблемы внутренних законов развития языка объ­ясняется абсолютная неизученность феномена лакунар­ности, являющегося следствием наиболее распространенной при­чины образования новых слов - стремлением носителя языка ликвидиро­вать расчлененность наименования /313, с.73; 29; 166, с. 8 - 9 и др.). Это одна из универ­сальных причин лексической объектива­ции, ибо приводит к об­разованию слова на месте ла­куны (расчлененного, описа­тельного наименования). Системная организация охватывает ту сторону языковой деятель­ности человека, которая соответствует соссюровскому определению языка, т.е. ту, которая хранится в памяти человека, иначе говоря - знание языка. Наличие системы языка в памяти делает возможными все другие аспекты языковой дея­тельности: говорение, слушание, чтение, письмо - все собственно коммуникативные его проявления /232, с. 77/. При этом каждая единица системы языка рассматривается современной лингвисти­кой не только отдельно, но и в ее отношении к более крупным единицам, в состав которых она входит, и к бо­лее мелким, которые входят в ее состав. Система языка включает подсистемы, т.е. выступает как иерар­хия систем, расположенных одна над другой в соответствии с типами единиц, которые имеются в этой системе. Основным типам единиц (фонема, морфема, слово, предложение) соответствуют четыре основных уровня (яруса), выделяемых в языковой системе: фонологический, мор­фологиче­ский, лексический и синтаксический. Лексический уровень опирается на морфологический и сам является опорой синтаксического. Морфемы, единицы морфологического уровня, являются средствами оформления слова, а слова - средствами оформления предложе­ний - единиц вышележащего уровня. И, напротив - слово выполняет всю полноту своих функций только в предложении, как морфема - только в составе слова. Отсюда и возможность трехсторон­него подхода к слову: как к единице лексического уровня, как к комплексу морфем и как к составной части предложения. Семема объективируется либо синтаксически (расчлененно), либо лексически - одним словом. Для понимания феномена лексической лакунарности необходимо рассматривать слово в коммуникативном аспекте как самостоятельную единицу, несущую определенную информацию, т.к. язык есть универ­сальная знаковая система, служащая для передачи мысли (информации) с помощью специфических материальных форм. “Отношения манифеста­ции, связывающие элементы плана содер­жания с эле­ментами плана выражения, имеют в его структуре исключительно важное значение. Эти отношения в словах, представляющих собой знаки языка в наиболее полном, классическом виде, реализованы в связях внешней материальной формы слова - лексемы, с его внутренней, идеальной стороной - семемой” /161, c. 10/. При этом мы придерживаемся взглядов таких видных семасиологов как Д.Ричардс, С.Огден, С.Ульманн, Э.Бенвенист, В.А.Звегинцев, А.И. Смирниц­кий, З.Д.Попова и др., которые обсуждают проблему знака только по отношению к слову, имеющему все четыре вида отношений, необходимых для знаковой ситуации. “Подход со стороны знаковой ситуации показывает, - пишет З.Д.Попова, - что знаками мыслительных образов в языке являются только лексемы” /232, с. 72/. Отсюда, как мы уже указывали, лакуна с точки зрения семиотики - это означаемое при отсутствии означающего в виде однословного наименования; в аспекте семасиологии - это не материализованный фонетически и графически некий конструкт (концепт), набор сем, лишенный до поры до времени своего форматива (лексемы); в ракурсе семиотики - озна­чаемое, способное существовать, а в большинстве случаев реально бытующее в языке как бы в ожидании своего означающего, что обусловлено асимметрией языкового знака. Исследователи разных поколений отмечают борьбу противопо­ложностей, которая определяет саморазвитие языка. Эти про­ти­вополож­ности принято называть языковыми антиномиями . Они порождают все новые столкновения, новые противоречия в языке, а значит, являются постоянным стимулом внутреннего развития языка. Таким образом, антиномии рассматриваются как противоречия, присущие самому объекту /166, с. 24/. Мы считаем, что все антиномии в той или иной степени обусловливают и, следовательно, объясняют феномен лексической лакунарности, являясь причи­ной и следствием существова­ния этого уникального явления, в ракурсе которого мы далее анализируем основные антиномии: асимметрии языкового знака; узуса и возможностей языковой системы; говорящего и слушающего; кода и текста; двух функций языка - информационной и экспрессивной. Изложим вкратце суть каждой из них, экстраполируя их последствия на проблему лакунарности. Асимметричность языкового знака заключается в том, что в структуре языкового знака означающее и означаемое находятся в со­стоянии перма­нентного конфликта: означающее стремится к приобрете­нию новых значений, означаемое - к приобретению новых средств своего выражения /166, с. 27/. Эта антиномия, стимулирующая развитие любого яруса языковой системы, имеет осо­бенно большое значение для развития грамматики. Грамматический строй наиболее последовательно склады­вается из бинарных (двучленных) корреляций, в значительной части которых соотношение отдельных членов отличается асимметричностью, выступаю­щей в двух основных разновидностях. 1. Два означающих относятся к одному и тому же означаемому, причем одно из них указывает на какой-либо признак означаемого, а другое не содержит подобного указания. Так, и учительница, и учитель могут служить названиями женщины, занимающейся препо­даванием, но первое название указывает на пол, а второе - нет. Следовательно, во втором члене анализируемой корреляции наблюдается грамматическая лакуна (отсутствие указания на принадлеж­ность к полу). 2. Одно означающее может относиться к двум означаемым, причем в одном случае оно не характеризует означаемого по определенному признаку, а в другом случае отрицает наличие этого признака. Так, теленок в отличие от телка может обозначать либо детеныша коровы без указания на пол, либо только самца /там же/. Соотношения между планом выражения и планом содержания языко­вого знака организуют систему конкретного языка. Эти соотношения, как показано лингвистами, являются асимметричными, т.е. один знак может нести нес­колько означаемых, а одно означаемое - выражаться не­сколькими знаками. Принцип асимметрии языкового знака и означаемого сформулировал один из членов Пражского лингвистического кружка С.Карцевский. Этот принцип может быть представлен абстракт­ной схемой соотношения элементов плана выражения и плана содержания (рис. 5). Означаемые (план содержания) Означающие (план выражения ) Рис. 5 Изучение этих соотношений показывает, что элементов плана содержания гораздо больше, чем знаков, т.е. лакун гораздо больше, чем лексем: в процессе речевого общения нередко бывает нужно обозначить такие предметы и явления, для которых в лексике литературного языка нет однословных обозна­чений. Говорящие, “натыкаясь” на такие пустоты в лексической системе языка, вы­нуждены прибегать либо к словам, которые не признаны литературной нормой (узусом), либо к созвучию но­вых слов, составным наиме­но­ваниям, либо к описательным оборотам, отдельные из которых в свою очередь отвергаются носителями языка как не соответствующие норме (например, составные наименования вроде торго­вые точки, транспортные средства и т.п.). Развитие лексики литературного языка во многом определяется этим конфликтом меж­ду потребностью назвать ту или иную реалию и отсутствием в рам­ках традиционной нормы подходящего наименования. Как, каким образом ограниченное число знаков способно передавать неограниченное число сообщений? Некоторые зарубежные лингвисты исходили из математической теории перестановок: ограниченное количество знаков создает неогра­ниченное число сочетаний любой степени сложности путем перестано­вок. Возражая против этой идеи, Р.В.Пазухин показывает, что как бы ни был велик набор знаков и как бы много перестановок ни получалось, их количество все же будет ограниченным и исчислимым. Следовательно, противоречие между конечностью знаков и бесконечностью смыслов будет сохраняться, это одно из фундаментальных свойств языка. Суть этого свойства заключена в особенностях взаимосвязи языка и мышления, а именно в том, что постоянное опережающее развитие мысли вызывает необходимость использовать уже имеющиеся знаки для новых значений. Однако широко распространенная в языке многознач­ность слов и интенсивное создание все новых и новых зна­ков не снимает остроты проблемы: знаков всегда будет меньше, чем значений, выражаемых с помощью языка. Следует признать, что план содержания неизмеримо богаче плана выражения - линейной организации знаков, для развертывания которых в устной форме необходимо время, а в письменной - пространство. Отсюда проистекают несоответствия плана со­держания и плана выраже­ния, все попытки вместить в план выражения больше единиц смысла при меньшем числе знаков языка. Языковые знаки не имеют жесткой связи с планом содержания, смещаются относительно означаемых. Крайним выражением такого смещения являются нулевые означаемые, семемы без формативов, т.е. лакуны. Фактически в языке как иерархии систем любому системному, упорядо­ченному явлению противостоят указанные асистемные тенден­ции. Лексика - особенно благоприятная среда для их проявления. Словарный состав языка постоянно ощущает воздейс­твие импульсов, идущих от реальной действительности, в частности от общественной деятельности, а она сложна и находится в состоянии непрекращающегося развития. Это в первую очередь определяет динамизм лексической системы, ее открытый характер и постоянную изменчивость под воздействием как системных, так и асистемных тенденций. “Сам “мир”, - пишет Е.Д.Смирнова, - характеризуется не просто совокуп­ностью фактов, но и указанием “миров”, достижимых из данного” /259, с. 112/, т.е. то, что содержит в себе возможности будущих состояний. Экстраполируя эту фундамен­тальную идею на лекси­ческую семантику, А.А.Кретов приходит к выводу, что критерием лингвистического существования единицы является не просто представленность ее в речи, а выводимость ее из системы данного языка, соответствие этой системе. Язык как семиотическое образование предоставляет обществу бесконечные возможности, так как бесконечно количество “пустых ниш” системы/154, с. 25/, т.е. внут­риязыковых лакун. Этот автор придерживается позитивистской концепции “вхождения” слова в язык через речь. Он считает, что именно таким образом осуществляется количественное накопление единиц нового качества, которое при превышении пос­ледними меры "взрывает" старую систему и приводит к появлению в языке нового качества. В самой языковой системе запрограммированы внутренние предпосылки для известной неустойчивости и свободы, - отмечает Э.В. Кузнецова. - Одной из таких предпосылок является то, что в любом языке реализуется только часть возможностей, потенциально заложенных в его системе, притом небольшая. Из нескольких тысяч морфем, существующих в морфологической системе русского языка, можно образовать гораздо большее количество слов, чем содержится во всех словарях, вместе взятых. В любой момент эти потенциально возможные слова могут стать реальными, если в том возникнет необходимость. И именно наличие в потенциале лексической системы этих возможных единиц придает ей качества неограниченной системы /161, с. 18/. С этой точки зрения лакуны в системе языка допустимо определить как потенциальные слова. Г.О.Винокур писал по этому поводу: “В каждом языке, наряду с употребляющимися в повседневной практике слова­ми, существуют, кроме того, своего рода "потенциальные слова", т.е. слова, которых фактически нет, но которые могли бы быть, если бы того захотела историческая случайность...” /44, с. 15/. “... при этом могут быть случаи переходные, когда то или другое слово может забываться и делаться как бы вновь, - писал Л.В.Щерба. - Писальщик, читальщик, ковыряльщик никогда не входили и не входят еще в словарь, но могут быть всегда сделаны и правильно поняты” /351, с. 51/. В тех случаях, когда морфемы имеют широкие связи с основами по отношению к отдельным словам, образованным с помощью этих морфем, бывает трудно установить, являются ли они новыми в языке или уже и ранее существовали в нем. Время появления таких слов установить невозможно. Они жи­вут в языке под спудом, заключены в словообразовательных возможностях языка, но реально могут и не появляться, если в них нет нужды. Такие слова, имеющиеся в языке, называют потенциальными словами . Когда говорящий произносит такое слово, он не повторяет ранее слышанное знакомое слово, а созда­ет новое по известному образцу. Новизна таких слов обычно неза­метна,она может быть и мнимой, т.к. невозможно установить, когда то или иное слово было употреблено впервые. По существу это чис­тая реализация возможностей словообразовательного типа (например, возражатель, повторятель и т.п.) /118, с. 218/. Как известно, потенциальные слова отличаются от реальных характером своего значения. Значение их (с точки зрения нашей про­блемы - компенсаторов системных лакун) целиком складывается из значения составляющих их частей, в нем нет ничего добавочного, инди­видуального, а значение производных реальных слов, хотя и складыва­ется из значения составляющих его морфем и определяется значением ис­ходного простого слова, может иметь нечто добавочное, индивидуальное, чего нельзя почерпнуть из модели, а необходимо знать заранее. Это свойство М.В.Панов назвал фразеологичностью семантики слова. Вот как рассуждает Е.А.Земская, сравнивая потенциальные и реальные сло­ва возражатель, спрашиватель и им подобные: “Возражатель - тот, кто возражает или любит возражать; спрашиватель - тот, кто спрашивает или любит спрашивать . Таков ли характер значения реальных слов учитель, писатель и им подобных (ср. также числитель, знаменатель, вытрезвитель, распределитель и др.)? Нет, другой. Учитель - это не просто тот, кто учит или любит учить , а так же, как и писатель , название определенной профессии, рода занятий /118, с. 220/. Таким образом, можно сказать, что многочисленные (а точнее - бес­счетные) пустоты, запрограммированные системой, - не что иное как лакуны, которые могут быть компенсированы или заполнены словами, образован­ными преимущественно в пределах словообразовательных типов. Для проблемы лакунарности в принципе неважно, такими потен­циальными словами или окказионализмами они элиминируются, важно, что есть лакуны и появление на их месте новообразований только под­тверждает их латентное существование в языке. Окказиональные факты - это факты речи, а не факты языка. С этой точки зрения та пустота, которая компенсируется (или заполняется) окказионализмом, является не системной, а скорее всего коммуникативной лакуной (см. “ Коммуникативные лакуны”). “Заменяя собой словосочетание, окказионализмы служат экономии речи, способ­ствуют ее смысловой емкости и экспрессивной насыщенности” /2, с. 14/. Окказиональные слова противостоят словам узуальным. Узус ограничивает использование языковых единиц и их сочетаний. В этом случае в свои права вступает антиномия узуса и возможностей языковой системы. Однако живые потребности речевого употребления заставляют постоянно прорывать цепь этих ограничений, используя возможности, заложенные в языковой системе. Например, узус запрещает сказать победю , или побежу , или побежду . Можно использовать обороты я буду победителем, я одержу победу, победа будет за мной , но они слишком книжны, непригодны для бытовой речи и могут употребляться в ней только шутливо. Потребности языкового общения запрещают (ведь строгое исполне­ние языковых запретов отвечает определенной потреб­ности обще­ния) и одновременно заставляют использовать эти формы. Антиномия узуса и возможностей системы высвечивает особую, весьма многочисленную группу лакун - узуальные лакуны; это пустоты, бреши, возникающие из-за требования нормы языка: так нельзя говорить, норма за­прещает. И только дети часто нарушают этот запрет, создавая свои слова. С позиции антиномии кода и текста многое становится ясным в противостоянии лакуны - слова (антилакуны). Если говорящий и слу­шающий понимают друг друга, это означает, что у них в памяти есть общий код (набор знаков) и они по общим для них законам сочетают их, создавая текст. Между текстом и кодом существует определенная связь: стоит укоротить код (выбросить из него некоторые знаки), как, при прочих равных условиях, необходимо будет удлинить текст. Следует отметить, что сокращение текстов при удлинении кода (и их удлинение при сокращении кода) происходит лишь в том случае, когда не увеличивается и не сокращается число объектов на­зывания, которые передаются едини­цами данного типа. Появились слова скрепер, бульдозер, транзистор, телевизор - код из слов увеличился; но так как эти слова появились не вместо старых наименований для уже известных объектов, то на строении текстов их появление никак не отозвалось. Стремление упростить (укоротить) код и укоротить (упростить) текст - антагонистично. Авторы монографии “Лексика современного русского литературного языка” по этому поводу приводят следующий пример: один из ревнителей русского языка горько сожалеет, что из современного языка уходят слова шурин, деверь, золовка, сноха ; эти слова стали заменять описательными сочетаниями брат жены, брат мужа, сестра мужа, жена сына и т.д. “Насколько глубоко это вошло в наш современный язык, видно из того, что даже писатели, которые, естественно, должны быть хранителями русского языка, стали избегать упоминания этих старинных русских слов или употреблять их неверно. Да­же такой знаток русского народного языка, как Демьян Бедный, допустил подобную ошибку. В стихотворении “Светлая исповедь” он говорит о бабушке Нениле, которая обращается то к свату Федору, то к шурину Вавиле... Однако шурин - брат жены” (Б.Тимофеев “Правильно ли мы говорим?”). Возможно одно из двух: либо запомнить особые знаки (слова шу­рин, деверь, сноха и т.п.), т.е. увеличить языковой код, хранящийся в сознании, - тогда возможно экономное (однословное) обозначение понятий “брат жены” и проч., и куски текста, отвечающие этим поня­тиям, окажутся краткими; либо, напротив, не пользоваться этими словами - тогда код сократится, но при этом тексты при­дется удлинять. Пока употребляемость указанных слов была высокой (в условиях патриархального семейного уклада), предпочитали первое решение; теперь же, очевидно, имеет преимущество второе, и бесполезны требования восстановить эти слова ради богатства русского языка. При этом существенно, что первое решение при частом использовании понятий брат жены и проч. было выгодно и для говорящего, и для слушающего (экономило время), а теперь и для того, и для другого выгоднее второй путь: им не нужно хранить в памяти редко употребляемые слова /166, с. 26/. Одной из причин создания новых слов А.И.Басова /18, с. 3/ считает “стремление к экспрессивности, достижению определенного стилистического эффекта”. Общество постоянно испытывает потребность создавать для уже известных явлений экспрессивные оценочные обозначения. Движущей силой этого является антиномия двух функций языка: информационной и экспрессивной. Хотя каждая единица языка имеет и информационное, и (в той или иной степени) экспрессивное назначение, существует постоянная тенденция сохранить для экспрессивных целей выделенность, “отчужденность” некоторых единиц /166, с. 28/. Перечисленные антиномии своеобразно реализуются в развитии современной лексики. Для проблемы лакунарности представляют интерес ситуации, когда в процессе речевого общения необходимо бывает обозначить такие предметы и явления, для которых в лексике литературно нормированного языка нет однословных обозначений. В этих случаях говорящие вынуждены либо употреблять слова, не признанные литературной нормой (узусом), либо создавать новые слова или описательные обороты, которые в перспективе стремятся заменить однословными наименованиями. Развитие лексики литературного языка во многом определяется этим противоречием между потребностью назвать ту или иную реалию и отсутствием такой лексической единицы в рамках традиционной нормы. В каждом конкретном случае это противоречие разрешается либо заменой противоречащего норме слова другим (которое, в свою очередь, может вызвать новые возражения), либо его постепенным включе­нием в норму. Указанное противоречие этим не снимается, так как постоянно остается потребность называть вновь появляющиеся реалии, соз­давать для уже известных явлений экспрессивные, оценочные обозначения. Таким образом, указанные антиномии, являясь внутренним стимулом развития языка, способствуют как появлению лакун в лексике, так и их элиминированию. Внутрисистемные преобразова­ния в языке “...могут быть результатом отсутствия порождающей функции языковой системы, тенденции к экономии средств выражения, их унифика­ции или повышения их выразительного потенциала, эстетических качеств (ср. лексикализацию сочетаний, сложных слов и основ, аббревиацию, разви­тие переносных, образных, метонимических, распространительных и т.д. употреблений, взаимодействие единиц синонимического ряда, стилистиче­ских вариантов и т.д.). Они могут быть результатом действия порождающей функции речевой реализации языка (ср. стереотипизацию линейных фраг­ментов речи, превращение их в идиоматические выражения). Сюда же следует отнести перераспределение языковых средств в видах и жанрах речи” /152, с. 6/. Автономные процессы внутри лекси­ческой подсистемы языка, направленные на совершенствование системы обозначений, приняты нами как исходные моменты для выделения типологии лакун. 3. Концепты: иллогизмы и лакуны В языке есть множество лексических лакун, т.е. от­сут­ст­вующих названий (например, нет обозначения понятия говорить правду , нет слова для обозначения периода отдыха в конце недели (ср. уикенд - англ.), нет од­нословного наимено­вания для крутой тропинки , кру­того участка дороги (ср. raidillon - фр.), лес­ной тро­пинки ( ср. routin - фр.) и т.д.), однако это ни­как не свидетельствует о том, что в созна­нии носителей языка отсутствуют соот­ветствующие концепты (мыслительные об­разы). По данным А.А.Залевской, когда испытуемых просят вспом­нить те или иные слова, предъявляемые им в эксперименте, они часто осуществляют под­мену слова на близкие по значению - следо­вательно, в со­знании испы­туемых представлен концепт, а к нему уже подбирается под­ходящее слово. Об этом же пишет Е.М.Верещагин: “Многочисленны свиде­тельства о том, как трудно подобрать нужное слово для выражения мысли... Субъек­тивно пе­реживание “мук слова” сводится к тому, что человек об­ладает “мыслью”, для которой не нахо­дится слова...” /37, с. 44/. Вспоминая забытое слово, мы отчетливо осознаем, представ­ляем мен­таль­ный образ (концепт), который нам нужно выразить адекватным словом, и пере­бираем подходящие слова. Вот как опи­сывает этот про­цесс американ­ский пси­холог У.Джеймс: “Допустим, мы пытаемся вспом­нить забытое имя. В нашем сознании существует как бы провал... но эта пустота чрезвычайно активна. Если нам в голову приходит неверное слово, эта уникальная пустота немед­ленно срабатывает, отвергая его”. Это значит, что в действи­тельности в нашей памяти имеют место не пустоты, а концепты - об­разы, кото­рые “ищут” себе форму языкового выражения /цит. по 358, с. 22/. Следо­вательно, в лексической системе нашего языка есть актив­ные, “живые” провалы, впадины, углуб­ления, заполненные скры­тыми “заместителями”, подстанов­ками значений, неко­торыми их “потенциями”, облегчающими общение и тесно связанными с че­ло­веком, с его национальным, культурным, возрас­тным и прочим опытом /177, c. 6/. Это и есть лакуны - виртуальные единицы, иде­альные сущности, семемы, не имею­щие физического воплощения в виде лек­сем, но способные проявиться на уровне синтаксической объекти­вации в случае коммуникативной релевантности концепта. Однако есть в лексемном массиве языка пустые ячейки иного рода. Например, в обследованном нами лексико-се­мантическом поле “Птицы” отсутствуют названия помещения (вместилища) для во­робьев, во­рон, сорок, га­лок, соловьев, снегирей, дятлов, жаворонков, ку­кушек, чаек, ласточек, цапель и многих других птиц, не раз­водимых человеком и не живущих в неволе (ср., однако, курятник, гусятник, голубятня, попу­гайник и др.). Наблю­даются как бы “мертвые” зоны, смысловые про­валы, обусловленные семантическим за­претом и коммуникативно неак­ту­альные. Двоякого рода пустоты обнаруживаются и в мотивированных наиме­нова­ниями птиц названиях мяса из них: ворона - #, воробей -#, со­ловей - #, сова - #, грач - #, жаворонок - #, аист - #, куропатка - Æ, вальдшнеп - Æ, кря­ква - Æ, дрофа - #, свиязь - Æ, ласточка - #, ма­ли­новка - #, тетерев - Æ, стер­вятник - #, могильник - #, бекас - Æ, чибис - Æ, перепел - Æ, горлица - Æ, сойка - Æ, за­рянка - #, пеночка - # и др. Зна­ком Æ здесь отмечены значимые (виртуальные) пустоты (семема есть, но лексически не выражена). Как указывалось ранее /Ракушанова, 1988/, мясо куропаток, вальдшнепов, крякв, соек, бекасов, перепелов, свиязей, чибисов, горлиц и некото­рых других птиц издавна употребляется на Руси в пищу, однако в языке имеются только опи­сательные наименования указанной дичи при том, что существуют узуальные единицы голу­бятина, гусятина, утятина, курятина, фаза­нина, чирятина . Знаком # отмечены иллогичные (противоречащие логике) пустоты (концепт без семемы и лексемы, потому невозможен их словесный коррелят): мясо стервятни­ков, дроф, сов, филинов, ворон, сорок, соловьев и т.д. несъедобно или не принято в русской кулинарной традиции. Еще более показательно отсутствие однословных наименова­ний для обо­значения наливок, настоек, хмельных медов, мотивиро­ванных назва­ниями рас­тений, на основе которых изготавли­ваются домашние крепленые напитки из пло­дов: яблони - яблоновка, груши - грушовка, вишни - вишневка, вишняк, смородины - смо­родиновка, сливы - сли­вянка, липы - липец (мед и медо­вый напиток), рябины - рябиновка; из трав: зве­робоя - зверобой, зуб­ровки - зубровка (настойки), но малина - Æ, крыжовник - Æ, черемуха - Æ, черника - Æ, черешня - Æ, земля­ника - Æ, клубника - Æ, клю­ква - Æ, голубика - Æ, фасоль - #, белена - #, бузина - #, свекла - свекольник (квас, суп), облепиха - Æ, пас­лен - Æ, калина - Æ, подсолнух - #, ра­нет - Æ, дуб - Æ (мед дубовый), береза - Æ (березовый сок, березовый мед) и т.д. Из 151 обследованного наименования растений только ука­занные 9 моти­вированных растениями названий напитков зафиксированы тол­ковыми сло­варями русского языка. Здесь также наблюдаются как значимые пус­тоты, так и иллогичные от­сутствия мотивированных растениями наиме­нований (не гото­вятся напитки на ядовитых травах, несъедобных ягодах). В отличие от лакун (виртуальных единиц) иллогизмы обусловлены невозможностью существования денотата или его невостребованностью в реальной действительности. В аспекте выде­ле­ния двух пар признаков, сформулированных Н.Ф.Клименко: осущест­вленные - неосуществ­ленные слова и возможные (осуществимые) - не­возможные (неосуществимые) /144, c. 87; 184/ ил­логизмы должны быть отнесены к послед­ним. В матрице же лингвистиче­ского существо­вания лексико-семантиче­ских единиц А.А.Кретова - к “неосуществленным, невозможным = ирреальным еди­ницам” /155, c. 170/. Лакуной принято считать отсутствие языковой единицы в сис­теме языка. Это расхожее и слишком общее толкование термина требует уточне­ния на основе понятий “семема” и “концепт” в тра­диции С.А. Аскольдова-Алексеева, продол­женного Ю.С.Степановым и Д.С. Лиха­чевым, а также Е.С.Кубряковой, Р.М.Фрумкиной, П.В.Чесноковым, Л.О.Чернейко, З.Д.Поповой, З.А.Харитончик, Т.Н.Ушаковой, Е.В.Рахлиной, Б.Ф.Ломовым, И.А.Стерниным, В.З.Демьянковым, М.А.Холодной, А.П.Бабушкиным, О.Н.Чарыковой, В.Б.Гольдберг, В.И.Убийко, Н.С.Поповой, Л.И.Зубковой, Ю.Т. Листровой-Правда и др. Опира­ясь на основные положения статьи “Концепт и слово” С.А.Аскольдова-Алек­сеева, Д.С.Лихачев развивает его идею о “мысленном образовании, кото­рое за­мещает нам в процессе мысли неопределенное мно­жество предме­тов одного и того же рода”. Это мысленное образова­ние и есть концепт /цит. по 177, с. 4/. Соглашаясь с С.А.Аскольдовым-Алексеевым по основным положе­ниям его статьи, Д.С.Лихачев считает, что концепт существует не для самого слова, а, во-первых, для каждого основного (словарного) значе­ния слова от­дельно и, во-вторых, предлагает счи­тать концепт своего рода “алгебраическим выражением” значения, которым мы оперируем в письменной и устной речи. Итак, Д.С.Лихачев в словарном запасе языка четко выделяет четыре уровня: 1) сам словарный запас (включая фразеологизмы); 2) значе­ния словарного типа, примерно так, как они опреде­ляются слова­рями; 3) концепты - некото­рые под­становки значений, скрытые в тексте “заместители”, некие “потенции” значений, облег­чающие общение; 4) концепты отдельных значений слов, которые зависят друг от друга, со­ставляют некие целостности, и представляют собой кон­цепто­сферу. Бо­гатство языка определяется на всех четырех уровнях: самого запаса слов; богатства значений и нюансов значе­ний, разнообразия словоупотреблений и пр.; отдель­ных концептов; совокупности концептов - концептосфер. А.П.Бабушкин не без основания считает бесспорным, что “концепты как структуры представления знаний являются идеаль­ными сущностями”. Он предлагает пронаблю­дать “чистый срез” концепта на при­мере так называемых “мифем” - пустых понятий, или понятий с нуле­вым объе­мом, фактов вообра­жения, не имеющих соответствующего ориги­нала в окру­жающем нас мире (кентавр, русалка, леший, домовой, дракон и др.). Каждый носитель языка, реализуя в сознании тот или иной концепт, вносит в его объектив­ное со­держание элементы субъективного опыта /9, c. 117; 10, с. 5, 7/. Как показали многочисленные исследования /11, 46, 49, 67, 77, 126, 133, 158, 204, 235, 239, 245, 254, 289, 306, 321, 329/, отражение мира в сознании человека осуществляется по­средством не одина­ко­вых, а разных по своей организации концеп­тов, разных по содержанию, разно­типных по способу репрезентации /11, c. 41/: мыслительные кар­тинки, схемы, фреймы, сце­нарии или скрипты и др. Концепты многих аб­ст­рактных имен можно назвать “калейдоскопическими” по той причине, что они бывают окрашены то “картиночной” образностью, то реализуются как “схемы”, то как целые “сценарии” /10, c. 7 - 11/. Семасиология установила, что концептосфера языка - это не набор, не инвентарь концептов, а весьма сложная их система, образованная пере­сече­ниями и переплетениями многочисленных и разнообразных струк­тур. Вся эта система и образует семантическое пространство данного языка. Семантические пространства разных язы­ков могут сущест­венно различаться и по составу концептов, и по принципам их структурной органи­зации. Отсюда возникает проблема не только межъязыковой лексической, но и концептуальной безэквивалентности. З.Д.Попова отмечает по этому поводу: “Человечество живет на одной пла­нете Земля, всем светит одно и то же Солнце в одном и том же небе, но в разных уголках пла­неты в сознание людей попадают разные впе­чатления, отражается в мыслях что-то важное для одних, что может быть пропущено мимо внимания другими и т.д. Каждый народ образует кон­цепты тех фраг­ментов действительности, ко­торые важны для него. Сов­сем не обязательно, что эти же концепты будут важны и для другого на­рода” /236, c. 66/. То же самое можно сказать о концептах носите­лей русского и французского языков. Так, в русском языке 95 наименований дорог, а во француз­ском - 72. Уже этот факт говорит о том, что для русского мыш­ления диффе­ренциа­ция дорог различных типов более актуальна, чем для французского. При этом русскими активнее номинировались не­стационарные, глухие дороги /248, c. 34 - 35/. Слова, не имеющие эквивалентов в литературном языке, - это обычно диалектизмы, обозначающие местные предметы и явления, не известные всему народу. Например, в современный литературный язык вошли из диа­лектов слова, обозначающие различные местные предметы и явления быта: колотушка - деревянный прибор для постукивания, употребляе­мый ночными сторожами при обходе охраняемых участков, кизяк - спрессованный кир­пичиками и под­сушенный навоз, идущий на отопле­ние, лестовка - кожаные четки у старооб­рядцев, сорочины - сороковой день со дня смерти /52, c. 85/. Бесспорно, что лексема, семема и концепт взаимосвязаны и в то же время отно­си­тельно самостоятельны. В определенных ситуациях говорящий, хорошо пред­ставляя мыслительный образ предмета, явления и т.д., зная его значение – семему, не сразу подыс­кивает или совсем не находит лексему, часто заменяя ее так называемыми эмболами. Выпадения концепта при этом не происходит. Напротив, он де­монстрирует свою независимость от лексемы. Наличие семемы и отсутствие лексемы (временная личностная ла­куна) особенно ярко наблюдается при пониженном уровне бодрство­вания или патологических состояниях человека. В научной литературе приводятся наблюдения, когда вполне здо­ровые люди в полудре­мотном состоянии, при крайней усталости, утом­лении или нервном истощении, а также при отвлечении внимания не на­ходят лексем для актуа­лизировавшейся семемы. После того как такое состояние проходит, никаких затруд­нений в поисках лексем не наблюдается, так что этот тип личностных лакун носит временный и неглубокий характер. Если же они наблюдаются в течение длительного времени, при­хо­дится говорить об амнестической (или номинативной) афазии, при ко­торой сохраня­ются все речевые модальности, но нарушена связь лексемы с поня­тием. В этих случаях выпадение лексем значительно бо­лее частотно, чем в норме, в результате нарушения связей, ассоциаций между семемами и лексемами. Отсюда был сделан вывод о существовании различным об­разом локализованных и отграниченных друг от друга мотор­ных и сенсорных “центра” лексем и “центра” поня­тий /37, c. 44 - 45/. В тематической подгруппе “лицо, производящее действие, назы­вающее различные состояния” лексико-семантического поля “Человек” нами обнару­жены лакуны на уровне частеречных язы­ковых средств. На­именования лица, мотивированные глаголом, могут выражаться существитель­ным или прилагательным. Но иногда образо­вание существительных от мотиви­рующих их глаголов невозможно: бунтовать - бунтовщик, бунтарь; вздыхать - вздыхатель; молчать - мол­чун, молчальник; спать - Æ; стонать - Æ; спешить - Æ; хотеть - Æ; сер­диться - Æ; плакать - плакальщик, плакса, плакун; гру­стить - Æ; ненави­деть - ненавистник; бодрствовать - Æ; огорчаться - Æ и т.д. В тематической подгруппе “самки и самцы” лексико-семантиче­ского поля “Рыбы” нами обнаружена своего рода гиперлакуна (вся подгруппа по признаку со­положенности - сплошная лакуна). Концепты “самка какой-либо рыбы” и “самец какой-либо рыбы” несомненно есть в сознании носителей языка, однако уни­вербально не обо­значены, т.е. выражены лакунами. Это как раз те случаи, когда “... синтаксическая форма объектива­ции мо­жет остаться единственной формой объективации идеального со­держания, если не будет условий (причин, мотивов), которые могут вы­звать процесс лексиче­ской объективации” /312, c. 91/. Наличие в лек­сико-семантическом поле “Рыбы” полностью или частично лакунизиро­ванных тематических групп (гиперлакун) объяснимы, на наш взгляд, тем, что проанализированные наиме­нования коммуникативно востребо­ваны реже, в то время как носители языка, тесно соприкасаясь повседневно с животными, птицами, расте­ниями, активно номинировали их, вербально выра­жали свое отношение к ним - ср. котеночек, березонька, тигрица, львенок, лебедушка и т.п. Это нашло вы­ражение в опредмечивании мало­доступного подводного мира и его обитателей в форме мыслительных образов, эксплицируемых на уровне лексически не за­крепленных концеп­туальных сущностей разной степени яркости, ­четкости. Изучение разных по своей природе, происхождению и функциони­рова­нию пустых мест, “белых пятен” об­ширного поля “Природа” подводит к выводу: есть уни­кальные, концепту­ально насыщенные впадины, углубления, реализуемые как универбально, так и поливербально, и есть бреши, провалы, “мертвые” зоны, запрещенные се­мантикой, здравым смыслом, коммуни­кативными потребностями - иллогизмы, как, например, “мясо ядовитых, несъедобных рыб или птиц” или “помещение (вместилище) для рыб”. Возможно и прямо противоположное: отсутствие концепта при на­личии лексемы. Можно ли говорить в этом случае о лакунах? Нет. “Если за словом не стоит соответствующий концепт, - считает А.П.Бабушкин, - его можно квали­фицировать как “заумь”, т.е. как нечто не доступное по­ниманию” /10, c. 12/. Мы придерживаемся такого же мнения. Так, известны факты изобретения учеными синтетических (искусственных) слов для выявления ощущений темного - светлого, легкости - тяжести, высоты - глубины, ширины - тонкости и др.: букоф - дичес, мовук - не­зич, вакам - зичин, манаф - нитис, лацца - ляцца, дыс - буф, тэс - поф и т.д. С помощью таких слов Г.Н.Иванова-Лукьянова /130, с. 139-141/ эксперимен­тальным путем стремится выявить закономерности связей звуков и цвета. Пытаясь вскрыть причину латентного символизма, Е.В.Орлова предложила информантам по 36 выдуманных, ничего не обозначающих слов, ничем по возможности не напоминающих знакомые слова русского языка, но эмоционально воспринимаемых как “хорошие” или “плохие”: агабак, яж­дец, тьядац, кулдом, рыдумер, вумп, жертус, шомдек, кесуфа, чалпиш, васлея, ховнас, басарак и др. При этом информантам предлага­лось не только оценить каждое слово как обозначающее что-то хорошее, доброе, приятное, положительное, или, наоборот, - нечто отталки­вающее, но и описать образы, возникающие в связи с этими словами /221, с. 148-149/. Полученные ответы показали, что почти каждое из предло­жен­ных “слов” у опрашиваемых вызывало мыслительные образы, кото­рые, по нашему мнению, вряд ли можно считать концептами в силу вы­сокой субъек­тивности оценки, крайней противоречивости и мимолет­ности образа. Напри­мер, в связи со звуковым комплексом яждец у ин­формантов возникли следую­щие представления: ядовитое растение; от­рицательный герой романа, лживый, хитрый; ябеда; склочник и задира; добрый, веселый, хороший; двуличный, под­ленький; скверный стари­кашка, проживающий всю жизнь вдали от людей, жад­ный, думающий только о своем благополучии; смелый воин; сильный, смелый; злой, жад­ный старик, живущий один в старой лачуге; ловкий и смелый охотник и т.д. /221, c. 153/. Здесь нет того, что утверждает Д.С.Лихачев: “Концепт не непо­средст­венно возникает из значения слова, а является результатом столк­новения сло­варного значения слова с личным и народным опытом чело­века /177, c. 4/, т.е. при абсолютной самостоятельности искусственно соз­данной лексемы отсутст­вует ее словарное значение, которое никак не пере­крывается в данном случае фо­нетической значимостью. Не случайно ис­следователи феномена звукосимво­лизма /23, 41, 50, 60, 61, 66, 98 - 105, 298, 299, 350, 360 - 362/ говорят о дополнительной информативности звуковой организации текста, а не об информации, носителем которой является лексическое значение слова. Е.Г.Сомова пишет по этому поводу: “Лексическое значение слова пред­ставляет собой некоторую информацию о внеязыковом объекте, который является пред­метом номинации. Фонетическое значение - это восприятие человеком звуков и звукобуквенных комплексов (графонов) как носите­лей определенных призна­ков... Фонетическое значение слова не находится в какой-либо причинной связи с лексическим значением, оно лишь “сопровождает” это значение в тек­сте, существуя независимо от него... В процессе восприятия как устной, так и письменной речи человек вос­принимает и лексическое, и фонетическое значение слова... Определяющим ти­пом информации, извлекаемой реципиентом из текста, является, конечно, се­мантическая информация...” /267, с. 154-155/. В связи с этим вырисовывается и более четкое понимание концепта как любой дискретной содержательной единицы коллективного сознания, отра­жающей предмет реального или идеального мира, хранимого в национальной памяти носителей языка в виде познанного субстрата /177, c. 6/. Во всех перечисленных случаях наблюдается абсолютная самостоятельность, независимость лексемы, заведомо не ориентированной на концепт. Это явление вслед за А.П.Бабушкиным мы квалифицируем как “заумь”, как лингвистическое синтезирование слов в экспериментальных и иных целях и никак не соотносим ни с лакунами (семемами без лексем), ни с иллогизмами (отсутствием денотата) - т.е. с виртуальными и ирреальными единицами потенциальной лексической системы языка. Семантическое пространство языка, таким образом, “это все содержание, вся информация, передаваемая нежестко детерминированной системой, непосредственно наблюдаемая ячейка которой - полнозначное слово, связанное... в сознании и в системе языка с предметом действительности (вещью, явлением, процессом, признаком)... и с понятием или представлением об этом предмете” /276, c. 438/, “... способным вызывать в сознании пользующихся языком (говорящий и слушающий) образ одного из предметов, охватываемых данным лексическим значением. Однако это будет всегда образ конкретного, индивидуального предмета и, что самое главное, при произнесении этого слова у каждого из слушающих и говорящих будут возникать образы различных предметов, хотя бы и того же рода... Кроме представления объективной реальности... значение может по ассоциативным связям, носящим нередко индивидуальный характер, вызвать в сознании говорящих картины природы и жизни” /301, с. 20-21/. Это положение И.С.Торопцева не расходится с определением концепта С.А.Аскольдова-Алексеева: “Концепт есть мысленное образование, которое замещает нам в процессе мысли неопределенное множество предметов одного и того же рода” /цит. по 177, с. 4/. Вся эта сложная система концептов данного языка и образует его семантическое пространство. Благодаря такому уникальному свойству языковой системы как феномен лакунарности, “в языке в силу сочетания определенных коммуникативных условий наряду со старением и отмиранием определенных лексических единиц происходит и пополнение новыми, “свежими” лексическими единицами,.. появлением новых значений у слов... постоянное “расходование” ассоциативных свойств их исходного значения при постепенном “отпочковывании” от него новых значений” /229, c. 66; 230/. Лексически не выраженные концепты в такой же степени участвуют в мыслительной деятельности народа, как и лексикализованные, т.к. “опредмечивание” мира средствами языка происходит на уровне концепта /10, c. 13/. 4. Типология лакун 4.1. Системные (потенциальные) лакуны Эта группа лакун обусловлена системным характером языка и системным же подходом к изучению языковых явлений. Предполагаем, что эта группа - самая многочисленная (по-видимому, практически неисчислимая) и почти не исследованная с точки зрения феномена лакунарности отчасти потому, что теоретическая разработка проблемы системности языка началась сравнительно недавно - с 1956 г., с дискуссии, организованной журналом “Вопросы языкознания”. Для теоретического осмысления природы языковых (системных) лакун и практического их обнаружения и описания необходимо уяснение также взаимозависимости элемента и структуры в системе языка. Предметом изучения лингвистов является множество разнообразных единиц языка: звуки, слоги, интонемы, фонемы, словоформы, морфемы, слова и фразеологизмы, словосочетания и предложения и др. Для нас важно уяснить, какие из них являются элементами системы и подсистем языка. “Коммуникативная природа языка, - отмечает З.Д.Попова, - уже предполагает, что элемент его системы должен быть коммуникативным, т.е. должен нести какой-то самостоятельный отрезок информации” /232, с. 80/. Такой единицей, по общему признанию, является слово. Из слов как элементов создается вся система языка, но в то же время отдельные слова сами могут рассматриваться как системы семантических компонентов и фонем, а соединения слов, их блоки разной структуры - как элементы других подсистем языка, например, синтаксической. Слово отвечает и всем требованиям знаковой ситуации, в то время как прочие единицы языка - лишь отдельным ее сторонам. Это также поддерживает понимание слова как элемента системы языка, тогда как другие языковые единицы могут претендовать, видимо, на роль элементов ее отдельных подсистем. Суть системного принципа исследования, как подчеркивается в работах /194 - 196, 255/, заключается в представлении объекта в его целостности, с одной стороны, и в выделении составляющих его элементов, опреде­ления их взаимодействий, - с другой. Понимание языка (лексической системы в частности) как сложного образования, в котором могут быть выделены составные части и схемы связей или отклонений между ними, дает основания для применения в науке о языке системного подхода как средства осмысления языковых явлений. В нашем исследовании явления лексической лакунарности непосредственно связаны с понятиями система, струк­тура, элемент в системе языка, струк­турность системы . Опираясь на исследования А.А.Белецкой, Н.Ф.Ов­чинникова, В.Н.Садовского и др., Н.И.Заплаткина дает следующее толкование термина структурность системы : “Структура - это способ организации элементов, схема связей или отношений между ними. Следовательно, философское определение системы зак­лючает в себе утверждение, что система в своей основе структурна (структурирована). Другими словами, как система не существует без элементов, находящихся во взаимосвязи, так невозможна она и без структурной организации ее элементов” /112, с. 27/. Особенностью системы языка является неодинаковая разработанность ее звеньев. В системе получаются так называемые пустые клетки (системные лакуны) и слабые звенья, которые наиболее подвержены изменениям, т.е. могут заполняться по правилам данной системы, что убедительно доказывает Ю.С.Степанов: “В русском языке при наличии глагола следовать и при полной возможности образовать существительное от этого глагола со значением "тот, кто следует" с суффиксом -чик - такого существительного нет, а могло бы быть слежчик (ср.: наводчик , просторечное ско­лотчик ящиков и т.п.)” /275, с. 99/. Подобный подход к языку как к единству реализованного и потенциального (а могло бы быть... ) оправдан и уместен. Он подчерки­вает, что в каждый момент своего существования язык является следствием предыдущего развития и одновременно содержит возмож­ности развития новых признаков и закономерностей. Исследование лакунарности требует учета ос­новных свойств лингвистических единиц, их связей, отношений, среди которых выделяется упорядочивание языковых элементов в те или иные (полные и неполные) парадигмы, что помогает обнаружить наличие пустых клеток - системных лакун. А.П.Кретов утвер­ждает, что “...язык как семиотическое образование предоставляет в распоряже­ние общества бесконечные (в самом широком смысле этого слова) возможности” /156, с. 25/. Следовательно, бесконечно и количество потенциальных лакун в его лексической системе сравнительно с реально существующими словами. Это касается и обследованных нами на предмет лакунарности лексико-семантических полей “Человек”, “Животные”, “Растения”, “Птицы”, “Рыбы” (см. Приложения 1 - 5), особенно насыщены лакунами два последних. В числе системных лакун, в свою очередь, следует различать лексические и словообразовательные , при этом преобладающее число “белых пятен” на семантической карте обследованных полей приходится на системные (потенциальные) словообразовательные лакуны. Так, в тематической подгруппе “мясо животных” обнаруживается словообразовательная нереализация “мясо коровы”. Вместо коровятина (которая “подсказывается” системой) носители языка активно используют узуальную супплетивную форму говядина . Лексическая ниша заполнена, а словообразовательная выражена лакуной, также как и в случае с корова - коровенок - теленок . Словарями не зафиксирована лексема кошатина , хотя концепт “мясо кошки” в сознании народа есть (в экстремальных условиях, на­пример в блокаду, кошек ели), однако узуально он не реализован ни сло­вообразовательно, ни лексически, - следовательно, это лексико-словообра­зовательная лакуна- семема без лексемы (ср.: козлятина, оленина, собачина и др.). Можно восстановить с этой точки зрения путь концепта “мясо овцы” к его супплетивной лексеме - баранина (от баран ). Очевиднее всего, что свой запрет наложили формальные (фонематические) ограничения в сочетаемости морфем: овцина неизбежно стала бы овчиной , однако в этом случае сработал бы запрет со стороны лексики (занятость данного семантического места словом с другим значением). В результате концепт “мясо овцы”, “мясо барана” обрел одну лексему - баранина . Строго говоря, системной лексической лакуны в чистом виде нет - она всегда одновременно и словообразовательная, точнее, лексико-словообразо­вательная, в то время как системная словообразовательная лакуна довольно частотна: собака - собачонок (далее этот тип лакун обозначим знаком с Æ) - щенок ; лошадь - с Æ - жеребенок ; курица - с Æ - цыпленок; овца - с Æ - ягненок ; овца - с Æ - баранина и т.п. Почему носители языка предпочли супплетивные формы, а не создали производные слова, предопределенные системой слово­образования, т.е. по аналогии? Ф. де Соссюр утверждает, что “...формы сохраняются потому, что они не­прерывно возобновляются по аналогии”. Далее он приходит к выводу: “Аналогией объясняются все нормальные моди­фикации внешнего вида слов , не имеющие фонетического характера” /273, с. 207/, поэтому от­вергнуты овчонок, собачонок и др., претерпевшие фонетические изменения. При этом в речи взрослых и особенно детей часто употребляется ненорма­тивное собачонок , но никогда - овчонок . И.С.Улуханов замечает по такому же поводу, что при обязательных чередованиях затруднена идентификация про­изводной основы с производящей (нет ломчать от ломкий , потому что ломч- и ломк- не идентифицируются в сознании говорящих /307, с. 297/. Что касается предсказания возможности образования новых единиц, то нельзя забывать действия языковой традиции и законов чувства языка, определяющих границы использования модели. Так, журнал “Sprachpflege” предостерегает от чрезмерного увлечения созданием орнативных глаголов с префиксом be - рус. о-, об- . “Если бы начали “остуливать” залы и “окранивать” верфи, то, наверное, вскоре двинулась бы целая лавина подобных образований. Стали бы “обмеблировывать” и “окресливать” комнаты, “окустовывать” сады, “озанавешивать” окна и т.д. Однако надо надеяться, что языковая практика охранит нас от такого “обогащения” словарного состава” /цит. по 278/. Это, на наш взгляд, объясняет, почему столь многочисленны в языке системные лакуны и что их элиминирование в будущем проблематично. Одним из факторов, указывающих на наличие системной лакуны, является принцип аналогии, т.е. воздействие одних единиц на другие. Данный принцип также предполагает возможность существования в системе языка мотивированных глаголами существительных, скажем, с суффиксом -ун : если есть болтун от болтать , бормотун от бормотать , бегун от бегать , брехун от брехать , то возможны болюн от болеть, бодрун от бодриться, блуждун от блуждать, благословун от благословить , опаздун от опаздывать и десятки, сотни, тысячи подобных функциональных наименований, мотивированных глаголами или отглагольными существительными со значением “носитель процессуального признака”, образованных способом суффиксации. Все это системные словообразовательные лакуны, которые “побуждают” носителей языка заполнять их словами, созданными по другим словообразовательным моделям и являющимися зачастую другими частями речи. Например, вместо “отвергнутого” узусом, но возможного с точки зрения системы слова болюн употребляется больной , вместо потенциального опаздун - опаздывающий , вместо блуждун - блуждающий и т.п. Таким образом, системные словообразовательные и лексико-словообразовательные лакуны - это то, что, возможно, разрешено системой словообразования, но лексически не представлено, по выражению Г.С.Зенкова, “дремлет” в тайниках латентной потенции, существующей как возможность, в скрытом виде. Выявление и описание лакун данного типа поможет, в частности, обнаружить расхождения между потенциями системы словообразования и тем, как их реализует норма языка и узус, даст более полное представление о словообразовательном механизме языка и его системы в целом. Кроме того, описание системных лакун сможет внести ясность в решение проблемы актуализации лингвистических единиц, принадлежащей к числу недостаточно разработанных в теоретическом языкознании. Г.С.Зенков отмечает, что философской основой этой проблемы является диалектическое положение о соотношении категорий возможности (системный аспект лингвистических единиц) и действительности (нормативный аспект лингвистических единиц) /119, с. 71-73/. Задача в том, чтобы, опираясь на реализованную сферу языка, выявить и описать потенциальные возможности, заложенные в языке как системе функциональных инвариантов, и установить закономерности актуализации (точнее - предрасположенности, способности к актуализации) этих инвариантов на уровне нормы языка /124, c. 278, 381/, “... не просто констатировать наличие потенциальных возможностей, присущих конкретным словообразовательным моделям общей значимости, а выявить, определить, исходя из контекста системных связей, наиболее вероятные направления реализации словообразовательных потенций” /122, c. 13/. 4.2. Коммуникативные лакуны “Если концепт становится предметом обсуждения в обществе, - отмечает И.А.Стернин, - можно говорить о формировании его коммуника­тивной релевантности. Лексическая лакуна в таком случае должна быть заполнена - для обсуждения концепта его надо называть” /282, с. 47/. Это коммуникативная лакуна. Существование подобного типа лакун социально обусловлено и связано с основной функцией языка - коммуникативной, его основная задача - адекватное обслуживание нужд носителей языка, что отражается не только на его историческом развитии (пополнение словарного состава, архаизация отдельных компонентов), но и на характере его функционального использования. Коммуникативные лакуны осознаются и обнаруживаются в устном общении. При повышении коммуникативной актуальности того или иного концепта общающиеся, стремясь к лаконичности изложения мысли, стремятся избавиться от расчлененной номинации семемы (лакуны), заменив ее универбом. “Разговорная речь - одна из форм существования языка, самое естественное проявление языка, его самое необходимое применение, обслуживающее первостепенно важные стороны жизни” /83, с. 10 - 12/. Наиболее близки к этой форме сленг и диалекты: в ней они возникают и живут. А поскольку “средой обитания” коммуникативных лакун является устное общение, то в случае повышения коммуникативной релевантности кон­цепта они чаще всего заполняются либо сленговой едини­цей, либо диалектизмом. Приведем другой пример коммуникативной лакуны и разных способов ее заполнения. Некоторые политические события и социальные явления актуализировали понятие “представитель какой-либо из коренных национальностей Кавказа и Закавказья”. Этот концепт стал коммуникативно релевантным, и возникла необходимость заполнить лакуну. В административно-правовой сфере появился широко распространившийся потом описательный оборот “лицо кавказской национальности”, имеющий официально-деловую стилистическую окраску (см. “Стилистические лакуны”). Среди людей образованных используется существовавший в литературном языке и переосмысленный универб “кавказец” (ранее он выражал концепты “живущий на Кавказе” или “военный, служивший на Кавказе”). А в молодежном жаргоне бытует экспрессивное “хачик (хач)” - от армянского имени Хачик. В процессе заполнения коммуникативных лакун жаргонными единицами постоянно увеличивается пласт разговорной лексики. Фактически вошли в ее состав слова из солдатского жаргона дембель и дедовщина, милицейские жаргонизмы бомж и опер , уголовные словечки шестерка, стукач и др. Можно утверждать, что до 90-х гг. в русском языке наблюдалось множество коммуникативных лакун в связи с цензурным давлением на употребление сленговых единиц в большинстве коммуникативных ситуаций (даже в устной речи, не говоря уже о письменной, тем более - о языке радио, кино, телеви­дения, художественной литературы). Сейчас таких запретов нет, и коммуникативные лакуны стремительно исчезают. Пустых, не заполненных мест в лексической системе языка огромное множество, но “изнутри” они почти не просматриваются, не ощущаются, не осознаются. Не обозначены в русской лексической системе такие концепты как говорить медленно; обсуждать важные вещи и проблемы; сказать к месту, своевременно; сообщать правдивую информацию; выражать информацию прямо, без намеков и обиняков и др. “Лексически не выраженные концепты, представленные внутриязыковыми лакунами, существуют в национальном сознании, поскольку все они носят отражательный характер, отражают денотаты, присутствующие в национальной действительности, - отмечает И.А.Стернин. - Причины их лексической невыраженности - коммуникативного, а не концептуального характера: если возникает коммуникативная потребность в их лексической объективации, данные концепты будут названы - ср. сказать к месту, говорить умные вещи и т.д.” /280, с. 7/. Исследователь предлагает четко разграничивать сферы коммуникативной номинации и языковой системы, выделяя коммуникативные и системные лакуны. 4.3. Личностные (субъективные) лакуны На наш взгляд, разновидностью коммуникативных лакун, существующих объективно (отсутствие лексемы при наличии концепта у носителей языка), следует считать личностные , или субъективные лакуны, когда есть лексикализованная семема как некоторая совокупность признаков соответствующего концепта, которым пользуются общающиеся на данном языке, но отдельному его носителю он не известен. В определенных речевых ситуациях говорящий, располагая понятием, имея мысленный образ предмета или явления, не сразу может вспомнить нужную лексему или вообще таковой не знает. Часто предмет может быть узнан, но не назван. Выражение “Нет на свете мук сильнее муки слова” (С.Я.Надсон) - клас­сический пример личностной лакуны. Субъективно “муки слова” сводятся к тому, что человек, хорошо зная концепт, не может его номинировать. Говоря об этом явлении, Е.М.Верещагин, ссылаясь на немецкого психолога Ф.Кайнца, приводит следующий диалог: "Дай, пожа­луйста, вон ту вещицу. - Что за вещицу? - Да вот ту, для мытья", в ходе которого говорящий так и не называет лексему “мочалка”, хотя он, разумеется, знает соответствующий предмет (его назначение) /37, с. 43/. Личностные лакуны могут быть разной степени глубины - от временно забытой лексемы до полного незнания ее (глубо­кая личностная лакуна). Нет оснований сомневаться, что понятия, выражаемые выпавшими словами, действительно актуализируются. Е.М.Верещагин предлагает проверять это с помощью так называемой негативной методики. Если информант не находит лексемы и если ему последовательно подсказывать ряд лексем, не обозначающих актуализированных понятий, он их отвергает, пока не будет названа требуемая. Наличие семемы при отсутствии лексемы, как уже упоминалось, особенно ярко наблюдается при патологических состояниях, усталости, дремоте. В повседневном общении личностные лакуны особенно часты у детей, например, во время устного ответа на уроках в школе; при общении людей, не располагающих обширным активным словарем, что видно по вербализуемым колебаниям в спонтанной речи: “Ну, это самое... как его...”, по громоздким синтаксическим конструкциям: “А это когда...”, при использовании окказионализмов в качестве временных компенсаторов . Личностные коммуникативные лакуны элиминируются несколько иначе, чем другие группы лакун. 4.4. Стилистические лакуны Зачастую в языке по тем или иным причинам отсутствует общеупотребительная лексема для обозначения какого-либо коммуникативно значимого понятия или предмета при наличии ее сниженных синонимов, т.е. возникает естественная ниша - функционально-стилистическая лакуна. Например, “замучить приставаниями” – жарг. задолбать, заколебать, “попасть в щекотливое положение” – жарг.запопасть и мн. др. Анализируя изменения в лексической системе 90-х гг., И.А.Стернин особо останавливается на межстилизации лексики как одной из основных тенденций современного развития русского языка, а также усилившейся коллоквиализации жаргонной лексики и формиро­вании общенационального сленга. Он особо отмечает, что этот процесс имеет не только экстралингвис­тические, но и собственно внутриязыковые причины, обусловленные в первую очередь лакунарностью. “Появление сленговой единицы может быть моти­вировано отсутствием в языке по тем или иным причинам общеупотребительной лексемы для обозначения коммуникативно значимого понятия или предмета. При этом в языке может существовать узкоспециальное либо, напротив, грубое или вульгарное обозначение данного денотата. Номинативные же потребности системы требуют, чтобы в языке была и единица более широкого функционального спектра, пригодная для использования в более широкой коммуникативной сфере” /282, с. 46/. К таким случаям можно отнести сленговый глагол трахаться в значении “совершать половой акт с кем-либо”, “переспать с кем-либо”. В языке нет общеупотребительной цензурной лексемы с этим значением; есть, с одной стороны, эв­фемизмы “спать с кем-либо” и “переспать с кем-либо” (но первый подчеркивает длительность отношений, а второй - однократность), а с другой стороны - грубые, непристойные лексемы. Образование сленговой номинации, таким образом, заполняет ес­тественную функционально-стилистическую нишу, элиминирует сти­листическую лакуну. С другой стороны, появление сленговой лексемы может быть обусловлено отсутствием в системе языка экспрессивной единицы для наименования того или иного денотата при наличии межстиле­вого, т.е. стилистически “обезличенного” обозначения. Такую лакуну заполняет, например, сленговая лексема оттянуться (ср. хорошо, в удовольствие отдохнуть ); к этой категории уместно отнести такие единицы как хряпнуть, тяпнуть, мент, пузырь и др. /282, с. 47/. Ю.С.Степанов /277, с. 223/ и ряд других исследователей считают нейтральный стиль лексики господствующим, располагающимся между книжным (повышенным) и разговорным (пониженным) стилями, частично захваты­вающим и тот, и другой. При этом важно, что усвоение языка новыми поколениями всегда приводит к стилистической переоценке отдельных языковых единиц. Например, в 20-30-х гг. происходило заметное перемещение слов из различных стилистически окрашенных групп в состав нейтральной лексики, где явно ощущались и осознавались пробелы, т.е. лакуны. Уже в эти годы распространилось, например, нейтральное восприятие разговорного слова верхушка - “руководящая часть какой-нибудь организации”. Косвенным свидетельством стилистических лакун, скажем, в нейтраль­ном стиле можно считать явление стилистической нейтрализации, под которой понимается утрата теми или иными единицами их стилистиче­ской отмеченности, включение их в состав нейтраль­ной лексики общелитературного языка. Таково, например, оценоч­ное слово выпятить - “выделить, сделать заметным”, потерявшее свою оценочность. О стилистической нейтрализации книжных, возвышенных слов в 20-х гг. свидетельствует А.М.Селищев: “В течение времени некоторые из этих слов с распространением в широких кругах становились терминами обиходной речи... Таковы предпосылки, мыслю, поскольку (= потому что) и др.” /256, с. 47 - 51/. Наблюдался и прямо противоположный процесс: перемещение нейтральных слов в группы сти­листически окрашен­ной лексики, что можно проследить по сло­варям, последовательно дающим стилистическую характерис­тику слов, а также по материалам массовых опросов. “Потери” и “приобретения” отдельными единицами функционально-стилистических компонентов происходят в 30-е, 40 - 50-е и последующие годы. Анализируя стилистическое употребление лексики 60 - 70-х гг., авторы социолого-лингвистического исследования утверждали: “Экспансия жаргонных и профессиональ­ных слов встречает в насто­ящее время сильный отпор со стороны значитель­ной части носителей языка. Поэтому крайне немногочисленны случаи вхож­дения подобных слов в общелитературный язык. За исключением фельето­нов, они почти не проникают в письменную речь” /166, с. 135/. И.А.Стернин отмечает прямо противоположное: “Нельзя сказать, что до 90-х гг. в русском языке не было сленговых единиц - они были, но их относили к отдельным жаргонам, к просторечию, сни­женной лексике, иногда к вульгаризмам. Отдельного функционально-семантического пласта эти лексические и фразеологические единицы не образовывали. Это было связано с их малочастотностью, табуированностью их употребления в большинстве коммуникативных ситуаций (даже в устной речи, не говоря уже о речи письменной, тем более - о языке радио, кино, телевидения, худо­жественной литературы). Сейчас практически все эти ограничения сняты...”. Исследователь дает следующее определение стилистичес­кой лакуны - это слово, которое “не передает функциональный, преимущественно функционально-стилистический компонент либо пе­редает с резкой разницей” /282, с. 44, 47/. Автор указывает на заметный в последнее время в русском языке процесс утраты рядом лексических единиц функцио­нально-стилистического компонента “книжное”, а также таких компо­нентов как “специальное”, “терминологическое” и приобретение ими компонента “межстилевое”. Этот процесс связан прежде всего с увеличением частотности определенных разрядов книжной лексики, ра­нее функцио­нировавших в ограниченных коммуникативных сферах и использовавшихся преимущест­венно образованными слоями общества, в основном в письменной речи. 4.5. Межподсистемные лакуны Под такого рода лакунами подразумевается отсутствие в литератур­ном языке эквива­лентов жаргонизмам, профессионализмам или диалектиз­мам и на­оборот - лакуны в жаргоне и в литера­турном языке; в профессио­нальном пласте лексики и в литературном языке; в диалектах и в литера­турном языке. В теории и практике перевода нередко приходится сталкиваться с межъязыковыми лакунами. Сходную кар­тину можно наблюдать при сопоставлении языковых подсистем одного и того же национального языка (например, - кодифи­цированного (литературного) языка и моло­дежного жаргона, а еще шире - сленга). При сопоставлении молодежного жаргонного лексикона с литера­тур­ным языком в первом обнаружи­вается множество лакун, что вполне объ­яснимо: будучи ограничен сферой интересов молодежи, круг жаргонных означаемых не включает множества реалий, не интересующих молодых людей. Жаргонизмы используют в основ­ном среди “своих”, в общении с людьми того же социального круга, что и говорящий. Ясно, что нет жаргонного наименова­ния многих видов одежды, ко­торые не использует молодое поколение, множества предметов быта, явлений окружающего мира. Это и есть меж­под­системные немотивированные лакуны. Их число бессчетно, что очевидно при количественном сравнении общелитературного словаря и совокупности всех жаргонных слов, а не только характерных для молодежи. Однако при всей ограниченности лексикона жаргононосителей его срав­нение с лекси­коном обладателя литературного языка выявляет и в последнем не­мало пустых мест. Жаргонная подсистема, для которой характерна быстрая обновляемость, за­частую более гибка и оперативна, чем литературный язык, в наимено­вании новых, недавно появившихся реалий, а также понятий и смыслов (сем), передающихся в литературном языке только посредством описа­тельных оборо­тов. Например, сильный, заметный, богатый - крутой ; употреблять наркотики - ко­лоться, ширяться и многие другие - все это лакуны литературного языка, выявляемые в зеркале активно формирующегося общенационального жаргона - сленга. Сопоставляя лексику литературного языка и молодежного жаргона, А.И.Марочкин обнаружил лакуны (отсутствие эквивалента жаргонной лексеме в литературном пласте лек­сики и наобо­рот): ирокез, ксивник, бандана, косуха и др. /189, с. 45/. Явственно проявляются пробелы семантического пространства литера­турного языка на месте профессионализмов (как пра­вило, диалектных) загото­вителей, сплавщиков, охотников, скотоводов, ры­баков и т.д.: приспособление, на котором крепится весло на плоту, - бабка; поплавок на рыболовной снасти - бамбера; лодка, выдолбленная из ствола дерева, - бат и др. В.Л.Муравьев указывал: ”Можно говорить также о лакунах в современном рус­ском языке относительно ка­ких-либо диалектов того же языка. Так, на­пример, слово спень , бытующее во многих говорах со значением "несколько часов бес­пробудного сна", является лакуной в современном русском лите­ратурном языке” /200, с. 24/. В “Словаре русских говоров Приамурья” мы обнаружили подобные межподсистем­ные лакуны: человек с легкой быстрой походкой - виноход (шутл.); девушка с густыми длинными воло­сами - волосогривица; человек, любящий выпить за чужой счет, - каплюжник и др. Анализ лакунарности указанных полевых фрагментов подтверждает по­ложение, о ко­тором неоднократно писал Н.И.Толстой: “Семантический объем слов тем шире, чем меньшее число лексем приходится на замкнутое семантиче­ское про­странство (поле), в которое они входят, и тем уже, чем большее число лексем приходится на это пространство” /296, с. 346/. 4.6. Формообразовательные лакуны Формообразовательные лакуны обнаруживаются в неполных парадиг­мах множественного числа некоторых существительных. 1. Не образуют форм родительного падежа множественного числа слова женского рода: мга, мгла, мзда, тьма, мрак ; слова на согласную + ца : гнильца, грязнотца, ленца, пыльца, рысца, сольца, хрипотца , а также казна, камка, тоска, треска . Формы множественного числа у перечисленных слов в употреблении очень редки. 2. Не употребляются формы родительного падежа множественного числа слов мечта, башка, мольба . Они обычно заменя­ются формами слова-синонима: мечтаний (вместо мечт ), голов (вместо башк или башок ), просьб (вместо мольб ). 3. Неупотребительны возможные формы множественнного числа слова темя . 4. У слов щец и дровец нет других форм, кроме формы родительного падежа множественного числа. Наблюдения за спряжением глаголов 1-го лица единственного числа настоящего времени помогают обнаружить лакуны, обусловленные не колебанием в выборе формы, а требования­ми смысловой допустимости: выздороветь - -ею; обезволеть - -ею; обезденежеть - -ею; обезлесеть - Æ (1-е лицо не употребляется); обезлюдеть - Æ (1-е лицо не употребляется); обезрыбеть - Æ (1-е лицо не употребляется). 4.7. Узуальные (нормативные, кодифицированные) лакуны Как уже отмечалось, узус ограничивает использование языко­вых единиц и их сочетаний; живые потребности речевого общения принуждают носителей языка нарушать эти ограничения, используя возможности языковой системы. Например, узус запрещает сказать очучусь, скользю, тузю и др. Нормативные правила предписывают в этих словах использовать оборот я могу очутиться, я постараюсь очутиться и т.п. В подобных случаях наблюдается как бы спровоцированное узусом образование лакуны, которую позволительно компенсировать на синтаксическом уровне, хотя система может в любой момент (коль скоро это разрешено нормой) заполнить принудительно пустующую нишу запрещенной формой. Динамический характер нормы подтверждает это ретроспективно: например, А.Х.Востоков в первой половине XIX в. зафиксировал в своей “Русской грамматике” формы дудю, ощутю, скользю, тузю, обезопасю, считая их нормой /51, с. 119/. Позднее В.И.Чернышев отверг эти формы с неизменной основой, называя их искусственными. Сюда же он относил форму 1-го лица единственного числа глагола очутиться . Однако предлагаемые нормой компенсаторы (обороты типа я буду победителем ) громоздки, слишком книжны, не годятся для непринужденной бытовой речи, а однословные формы (победю и др.) могут в ней употреб­ляться только шутливо. Потребности языкового общения запрещают и одновременно принуждают использовать “опальные” формы. К узуальным лакунам мы относим и многие другие случаи широко известной лексической недостаточности, - например, формы простой сравнительной степени прилагательных дерзкий, пылкий, зябкий, жестокий и т.д., деепричастий от глаголов писать, ходить, мутить, носить и т.д. 4.8. Сегментные лакуны Концентрация смысла, а тем самым формальная экономия в ряде случаев обеспечивается семантическими трансформациями бытую­щих в языке слов, в смысловой структуре которых потенциально предусмотрены семантические пустоты, как бы деривационные сегменты, которые могут заполняться новыми семами. Такие лакуны уместно назвать сегментными , а процесс возникновения новых сем представляет собой семантическую деривацию. Например, слово маринист сравнительно недавно закрепилось в новом значении - “работник искусства, литературы, посвятивший себя морской тематике” (прежнее значение этого слова - “художник, рисующий марины, т.е. морские виды”. Указанное семантическое преобразование избавило от необходимости каждый раз употреблять соответствующие описа­тельные выражения (лексические лакуны): “писатель, пишущий о море”; “композитор, создающий произведения о море” и т.д. Примеры новых семантических инноваций: пакет - группа взаимосвязанных положений, вопросов и т.п.; информация - статья, заметка информационного характера; реабилитация - совокуп­ность мероприятий, направленных на стабилизацию тонуса организма человека, перенесшего тяжелое заболевание. Ряд исследователей указывает на любопытный семантический процесс, харак­терный для современного состояния русского языка, - групповую семантическую дупликацию , когда единое прежде значение раздваивается, превращаясь практически в две семемы, различающиеся по семному составу и функционирующие в разных социальных группах. Подобное явле­ние происходит, например, со словом предприниматель : в среде предпринимателей оно выступает в значении “руководитель, организатор производственной, коммерческой деятельности”, а в опре­деленных социальных слоях у этой лексемы сформировалось значение “лицо, занимающееся бизнесом, наживающее деньги, имеющее много денег”. Данный случай указывает на возмож­ность латентного существования дуп­летных сегментных лакун. Например, слова бизнес, бизнесмен в обыденном значении приобрели негативную окраску, в то время как в среде рыночников они имеют “объективную” семантику. Данный тип лакун высвечивается и процессом семантической модификации . Это изменения в семной структуре значений, приводящие к частичной замене отдельных семантических компонентов, т.е. к появлению новых сем и исчезновению из семной структуры тех или иных семантических компо­нентов. Модификация происходит в лексических единицах, принадлежащих к тематическим группам “рыночная экономика” и “политика” . Например, демократия - исчезла сема “допускает диктатуру в отношении отдельного класса или социального слоя”, закрепляется в русском языке сема “соблюдение прав человека и свобод, свободное волеизъявление всех членов общества” и др. Интересно явление семантического дрейфа, когда слово эволюционирует от абстрактного к конкретному и наполняется в обыденном сознании содержанием, весьма далеким от своего первоначального значения. Это также указывает на семантические ниши в смысловой структуре слова, т.е. обнару­живает ла­куны, названные нами сегментными . При этом первоначаль­ное значение не исчезает, оставаясь в словарях, в словоупотреблении политиков, ученых, в неких “высших” сферах, но исчезает из повседневного употребле­ния, как бы заменяясь более доступным пониманию людей конкретным содержанием. Так, слово демократия наполняется в результате семантиче­ского дрейфа предметным содержанием - “все можно” или “делай что хочешь”, рынок - “все за деньги, все продается” и т.д. Смысловая структура многих слов таит в себе возможности (как бы пустые сегменты) для переносно-расширительного употребления, исполь­зуемые носителями языка для удовлетворения действующей потребности в новых эмоционально-экспрессивных обозна­чениях известных явлений. Поэтому как на другую, не менее важную причину возникновения новых значений у ранее бытующих слов вслед за Л.П.Якубинским многие ис­следователи (Л.А.Введенская, Н.В.Чернова, А.И.Басова, Н.З.Котелова) указывают на стремле­ние говорящих нарушить языковой автоматизм (один знак - одно значение). С этой целью говорящие и пишущие нередко прибегают к обнов­лению ранее известных слов, переносно-расширитель­ное употребление которых обеспе­чивает свежесть и выразительность ре­чевого общения. Например, слово виток , получив новое специальное значение “один оборот по орбите”, развивает на его основе новый образ - “следующий, более весомый в каком-нибудь отношении этап пути, движения, развития”: сегодня еще не поздно избежать нового витка в гонке вооружений . К числу сравнительно недавних образно-метафориче­ских переосмысле­ний относятся также марафон - о чем-либо, проте­кающем очень долго. Таким образом, о лакунах могут косвенно свидетельствовать не только новые слова, но и новые значения уже существующих в языке лексем. 4.9. Трансноминационные лакуны Значительная часть лексических инноваций, возникших для трансноминации (переименования) уже известных понятий, - это результат действия порождающей функции языковой системы, которая делает возможным появление тех или иных лексем словообразовательного гнезда, никогда не бытующего в языке в полном составе /48, с. 45/. До своего появления подобные инновации существовали как бы потенциально, в силу чего те или иные реалии обозначались какое-то время описательно, были лакунами, которые уместно назвать трансноминационными , возможные пленусы которых предназначены для переименования. Так, в 60 - 70-е гг. язык пополнился рядом производных слов от ранее известных основ: надличный, небесспорность, пла­нетянин . До того эти слова не существовали, хотя обозначен­ные ими мыслительные образы имели место на уровне расчлененных наимено­ваний - лакун: “стоящий выше индивидуальных интересов”, “спор­ный характер чего-либо”, “житель планеты”. Экономия языковых средств может проявляться не только в появлении на месте трансноминационных лакун новых слов в результате внутриязыковых изменений, но и в заимствованиях из других языков - не с целью номинации новых для отечественной действительности реалий, а для более рационального выражения уже известных понятий /48, с. 47/. Исконные описательные конструкции, выраженные трансноминационными лакунами, как отмечено в “Словаре 1950-1980 гг.”, заполняются однословными наименованиями иноязычного происхождения: аутсайдер - команда (спортсмен), находящаяся (-ийся) на последнем месте в соревнованиях; бройлер - цыпленок, выращиваемый на мясо по интенсивной технологии; дриблинг - ведение мяча (шайбы) игроком и др. 4.10. Гиперонимические и гипонимические лакуны В качестве причины внутрисистемных преобразований следует назвать стремление к обобщению, потребность дать общее родовое название однотипным явлениям, вещам, понятиям. Явление родовой номинации получило в лингвис­тике обобщенное обозначение гипероним . Долгое время вещества, ускоряющие и облегчающие приспособле­ние организма к условиям окружающей среды (женьшень, левзея, элеутерокок, лимонник и др.) не имели обобщенного, родового названия. Следовательно, в языке существовала гиперонимическая лакуна, пока не появилось однословное наименование - адаптогены . Гиперонимические лакуны заполняются в процессе се­ман­тических преобразований бытующих в языке слов, переходящих в разряд гиперонимов. Например, параметр - некая величина, некий показатель. Ср. прежнее значение - величина, характеризую­щая какое-либо основное свой­ство устройства, системы. Конкретная отнесенность к определенному техни­ческому устройству или системе в процессе функ­ционирования слова постепенно стирается, и существительное параметр становится синонимом слова показатель . Можно сказать, что совокупность сегментных лакун в смысло­вой структуре одного слова образует в итоге гиперонимическую лакуну, за­полне­ние которой по частям (сегментам) хорошо наблюдается в семан­тических инновациях слова лайнер . Крупный, технически мощный авто­мобиль стали называть лайнером - словом, которое, начав в конце 60-х гг. путь семантиче­ского развития, продолжает его и в наши дни. Ср. значения рассматриваемой лексемы - крупный, быстроходный океанский товаро-пассажирский пароход > большой пассажирский самолет > круп­ный, техни­чески совершенный автомобиль. Каждая новая сема - дополнение к предыдущей; это позволяет говорить о том, что у слова лайнер складывается новое, обобщенное значение: крупное, технически мощное транспортное средство для перевозки пассажиров (самолет, па­роход, автомобиль). То же самое можно наблюдать на примере семанти­ческого развития слова конвейер (транспортный, снабженческий, посевной, мясной и т.п.) - взаимодействие нескольких объектов, обеспечивающих непрерывный, последовательный процесс осуще­ствле­ния чего-либо. Ср. прежнее значение: устройство для непрерывного перемещения обрабатывае­мого изделия от одной операции к другой или для транспортировки грузов. Общая сема, связывающая старое и новое значение, - непрерывность осуществления какого-либо процесса - делает его родовым по семантике. Семантические инновации рассматриваемого типа демонстрируют один из общих законов развития языка - закон абстрагирования, согласно которому на основе одних, более конкретных элементов языковой структуры развиваются другие, менее конкретные. Однако в языке наблюдается и противоположная тенденция - к дифференциации, т.е. не в направлении “виды > род”, как стремление к обобщению, а в направлении “род > виды”, отражая тягу к определенной иерархии внутри смыслового поля. Стремление носителей языка дать отдельное наименование каждому виду того или иного рода обнаруживают гипонимические (видовые) лакуны в лексической системе языка. В силу указанной потребности возникают новые слова, в большинстве сложные, уточняющие известные ранее общие понятия. Например: выставка - выставка-смотр, выставка-ярмарка, выставка-распро­дажа; парк - лесопарк, гидропарк, парк-выставка, национальный парк и др. Приведенные неолексемы появились в языке одно-два десятилетия на­зад. Семемы же, обозначенные ими, возникли го­раздо раньше, в связи со специализацией в различных областях науки, тех­ники, про­изводства и были выра­жены видовыми лакунами, т.к. их словесное отражение осуществля­лось в обобщенном плане, в силу чего и воз­никла по­требность в но­вых словесных знаках, которые способствовали бы удобной для об­щения но­минации для каждого отдельного акта, деятеля, явления, опе­рации и т.д. 4.11. Абсолютные лакуны В.И.Жельвис под абсолютными лаку­нами подразумевает “то, что в одних языках и культурах обозначается как “отдельности”, а в других не сигнализиру­ется, т.е. не находит общественно закрепленного выражения” /92, с. 137/. Абсолютные лексические лакуны - это, на наш взгляд, семемы, не нашедшие у носителей языка (в условиях одноязычной ситуации) общественно закрепленного выражения, т.е. от­сутствие слова для обозначения реального предмета, реальной предмет­ной ситуации, какого-либо явления, процесса, действия, хотя потенци­ально такие единицы вполне могли бы существовать в лексической си­стеме данного языка. Например, в языке отсутствует лексема для обозначения человека, который говорит правду, в то время как человека, говорящего неправду, можно назвать лгуном, брехуном, брехлом, обманщиком, трепачом и др. Аналогично, не обозначены в лексико-фразеологической системе семемы таких концептов как говорить красиво, деликатно, вежливо; говорить в медленном темпе; говорить о важных вещах или проблемах; сказать к месту, своевременно; говорить умные вещи. Наблюдаются в лексике и абсолютные стилистические лакуны, - например, отсутствие положительно-оценочных лексем, обозначающих человека, говорящего красиво, деликатно, вежливо (ср.: краснобай ), обозначающих речь с излишними подробностями (ср.: размазать, размусолить, распинаться, расписать, распространяться ) и т.д. Нереализованные системно возможные единицы имеются на всех уровнях языка, однако многие из них никогда так и не будут названы отдельным словом. Это и есть, на наш взгляд, абсолютные лакуны, универбальная лексикализация которых невозможна в силу внутриязыковых факторов: 1) запретов и ограничений, которые накладывает языковая система на сочетаемость словообразовательных основ и аффиксов, 2) из-за степени коммуникативной достаточности, 3) аналогии. Таким образом, абсолютные лакуны - это “необразования”, “нереализации” системных возможностей, т.е. то, что могло бы “сигнализироваться как отдельность”, но так и останется на уровне описательного оборота.