Платов Антон Магические Искусства Древней Европы Платов Антон - Магические Искусства Древней Европы 2002 г. Древняя, высокая, светлая магия, воспринимавшаяся как дар могучих богов, неотделимая от обрядов полузабытых ныне религий индоевропейских народов; магия, совсем не похожая на чернокнижие Средних веков, противопоставлявшее себя мировым религиям той эпохи, - вот о чем рассказывает эта книга. Магические искусства легендарных, давно ушедших эпох были гораздо более органичны и естественны, чем то, что мы сейчас именуем магией. И они не исчезли бесследно: автор этой книги, признанный специалист в области реконструкции древних знаний Европы, по крупицам воссоздал и представил читателю целостный, чарующе привлекательный, поистине волшебный мир, в котором нашли свое место и жутковатые легенды о "Дикой Охоте", и предания о драконах, и тайны рунических письмен. И, может быть, самое главное: все эти тайные искусства выступают не как средства достижения личных целей мага, а как реализация дарований, ниспосланных человеку высшими силами. СОДЕРЖАНИЕ: ВВЕДЕНИЕ МАГИЯ НОРДОВ ...... ЧАСТЬ I. ТРАДИЦИЯ ...... Глава 1. Начало: Реставрация реальности ...... 1. Деформация Мира. Задача возвращения ...... Глава 2. Базис: Магическое Древо ...... 2. Древо Мира ...... 3. Три круга Силы. Бог магов ...... 4. Два круга магии. Древо Силы ...... 5. Мировые инварианты. Древо Рун ...... Глава 3. Основания внутреннего круга: Дикая Охота Силы ...... 6. Магические посвящения. Дикая Охота ...... 7. Узлы норн и драконовы шкуры ...... 8. Бой на Калиновом мосту ...... 9. Обратная сторона Одина ...... Глава 4. Основания внешнего круга: В поисках Дракона ...... 10. Бог вечного возвращения ...... 11. Магия места и место для магии ...... 12. Дар Дракона ...... ЧАСТЬ II. ИСКУССТВА ...... Глава 5. Искусство Одина: Магия рун ...... 13. Три школы рунической магии ...... 14. Руны Северо-Запада ...... 15. Магия рун ...... 16. Рунемал ...... 17. Искусство эрилей ...... 18. Славянская школа рунической магии ...... Приложение 1: Руны Старшего Футарка ...... Приложение 2: Дополнительные руны англо-саксонского строя ...... Приложение 3: Древнеанглийская руническая поэма ...... Глава 6. Искусство Браги: Магия слова ...... 19. Мёд поэзии ...... 20. Скальдскап — искусство скальдов ...... 21. Заклинательные искусства кельтов ...... Приложение 4: Кад Годдо. Битва деревьев ...... Глава 7. Искусство Вёлунда: Магия предметов Силы ...... 22. Искусство Вёлунда ...... 23. Материал ...... 24. Знак и форма ...... 25. Сила ...... 26. Магические инструменты ...... Глава 8. Несколько слов о других искусствах ...... 27. Чародейство ...... 28. Магия оборотничества ...... 29. Поза, движение, танец ...... 30. Боевая магия ...... 31. Сеид ...... 32. Астрология ...... Приложение 5: «Звездочтец» ...... Послесловие ...... Библиография ...... ОТ АВТОРА Перед вами книга о древних искусствах родственных европейских народов — славян, скандинавов, кельтов; об искусствах, совокупность которых образовывала европейскую магию до христианизации Европы и до появления в этих землях иной магии с Востока и Юга. Древние маги, создавшие и применявшие искусства, о которых пойдёт речь, жили и работали в раннем Средневековье и в позднеримское время. Место их действия — северо-запад Евразии, от Британских островов до земель Новгорода. В отличие от появившейся значительно позднее и практикуемой до настоящего времени иной, юго-восточной магии, волшебные искусства древних европейцев были непосредственно связаны с той или иной религией. Недаром именно маги нередко становились служителями кого-то из богов или почитались как их воплощения. Высокая магия тех времён была не столько способом достижения чьих бы то ни было целей, сколько служением, а магический талант воспринимался не как личное достояние — доброе или пагубное, но как дар богов, дар, который ещё нужно суметь реализовать и пронести по жизни, не роняя достоинства дарителей. «На дар ждут ответа», сказал однажды Один, и я знаю только один достойный ответ на дары богов: честный труд, воплощающий эти дары. И если дарован магический талант, то достойным ответом будет достойная магия. А мой труд — перед вами. Антон Платов Введение Магия нордов Согласно нашей концепции то, что среди разных народов существовало под именем «традиция», являлось не чем-то относительным и обусловленным различными внешними и чисто историческими факторами, но всегда было связано с элементами сущностно единого знания, которые представляли собой константы... Юлиус Эвола. Мистерия Грааля — Я знаю, — задумчиво произнёс Сэм, — Свет угасает, Эланорэлле. Но он ещё не угас. И, мне кажется, он никогда не угаснет совсем... Мне теперь думается, что можно его помнить, даже ни разу не видев... Дж. Р. Р. Толкиен. Неопубликованный эпилог к «Властелину колец» Странник! Не бойся средь древних развалин забыться дремотой: Может, твой сон воссоздаст их в первобытной красе... Людвиг Уланд Предмет, которому посвящена эта книга, можно определить одним словосочетанием, вынесенным в заголовок Введения. Эта книга — о магической Традиции нордов. Всё, что будет изложено далее, представляет собой результат кропотливой многолетней работы многих и многих исследователей как в России, так и за рубежом. Каждому из них — и тем, кто был раньше, и тем, вместе с которым мы продолжаем эту работу сейчас, — я бесконечно признателен. Я постараюсь быть краток в этом предисловии, и потрачу лишь несколько страниц, чтобы определить, что именно мы подразумеваем сейчас под нордической Традицией и нордической магией. Около шести (или чуть более) тысячелетий тому назад где-то на евроазиатском материке образовалась общность народов, называемых сейчас индоевропейскими. Эти народы были близкими родственниками, говорили на одном языке, имели единую культуру. С течением времени разные ветви индоевропейской семьи расходились в разные стороны, заселяя Евразию. Одна из таких ветвей — индоиранская — провела свой путь в сторону Индостана, положив начало индийской цивилизации. Другая — древнеевропейская — обживала Европу. Уже во II тысячелетии до н.э. на Северо-Западе Евразии сложилась этнокультурная общность, внутри которой позднее обособились народы, которые мы называем сегодня нордическими, — германцы, славяне, балты и кельты. Принадлежащую этой этнокультурной общности древнюю сакральную Традицию, ветви которой оформились некогда как самостоятельные языческие школы названных народов, мы полагаем единой, и именно к этой единой Традиции апеллируем, называя её нордической. Как может быть реставрирована эта исходная древняя Традиция, какова должна быть методология её возрождения — это вопросы, являющиеся камнем преткновения для различных направлений современного нам традиционализма. Мы абсолютно согласны с мнением многих исследователей XX века о необходимости использования опыта восточных Традиций (прежде всего индуистской, как наиболее близкой к славянской), и вместе с тем отрицаем позицию школы Рене Генона о невозможности реставрации «западной традиции» или о невозможности таковой вне христианства. Более того, признавая огромные заслуги Генона в деле традиционализма, мы полагаем, что сам он, высказывая такую мысль, опускается до профанического (пользуясь его собственной терминологией) уровня, о чём будет сказано несколько слов далее. Большинство традиционалистов сходится во мнении, что в настоящий момент мы переживаем «Сумерки Богов» или находимся непосредственно на их пороге. Скандинавская Старшая Эдда так характеризует это время: Сурт едет с юга с губящим, ветви... (Прорицание вёльвы, 52) Именно с этим Старшая Эдда связывает свои эсхатологические представления: Братья начнут биться друг с другом, родичи близкие в распрях погибнут; тягостно в мире, великий блуд, век мечей и секир... (Прорицание вёльвы, 45) Однако именно в «век мечей и секир», во время «Сумерек Богов» должна произойти реставрация Традиции, возвращение к тому, что школа самого Генона называет «Золотым Веком»: Заколосятся хлеба без посева, зло станет благом... (Прорицание вёльвы, 62) Эти три строки Старшей Эдды мы должны, вероятно, считать наиболее важным пророчеством древних северных текстов. Зло станет благом — отрицание Традиции дойдёт до абсурда и, уничтожив себя самоё, освободит место для истинного Возрождения. Заколосятся хлеба без посева — подобно Фениксу, северо-западная языческая Традиция возродится из собственного пепла, в котором Генон и его школа отчаялись увидеть что-либо обнадёживающее. Именно здесь мы сталкиваемся с принципиальным вопросом, становящимся основным предметом разногласий между разными школами: как может быть реставрирована древняя Традиция? Сам Рене Генон ввёл понятия профанического и традиционного мировоззрений, отличительной чертой последнего из которых является признание существенной роли магической интуиции и прямого знания. И сам же Генон занимает чисто профаническую позицию, постулируя невозможность реставрации западной Традиции и игнорируя роль собственно магических технологий. Мы, напротив, полагаем таковую реставрацию не только возможной, но и неизбежной , и видим путь реконструирования нордической Традиции в совокупном использовании трёх взаимодополняющих компонент: 1) исторический, археологический и этнографический материал, который, вопреки распространенному обывательскому мнению, огромен; 2) концепции и опыт индуизма как одной из очень немногих ветвей изначальной Традиции, сохранившихся до сих пор в непрерывной передаче из поколения в поколение; 3) магическая интуиция и магические технологии прямого знания , составлявшие некогда — и продолжающие состалять ныне — сердце тела Традиции. Мы полностью отдаём себе отчёт в том, что многие исследователи, считающие себя традиционалистами, предъявят нам обвинения едва ли не в «ревизионизме», в отступлении от догм и канонов Традиции. На это мы ответим, что Традиция не есть мёртвая буква догмы, но — живой Дух, предвечный и неуничтожимый. Мы ответим, что истинное Знание не может ни погибнуть, ни быть утраченным; утраченным может оказаться лишь знание и понимание Традиции человеком. Часть I ТРАДИЦИЯ Не трогайте далёкой старины. Нам не сломить семи её печатей. А то, что духом времени зовут, Есть дух профессоров и их понятий, Который эти господа некстати За истинную древность выдают. Как представляем мы порядок древний? Как рухлядью заваленный чулан, А кое-кто ещё плачевней — Как кукольника старый балаган... Гёте Глава 1. Начало: Реставрация реальности 1. Деформация мира. Задача возращения Мир податлив и мягок — он таков, каким мы его видим. Измените своё восприятие мира, и он послушно изменится — это основной закон магии, и он недоказуем, но однажды испытавший на себе его действие более не поставит его реальность под сомнение. В действии этого закона и заключена причина «ухода магии из нашего мира», как сейчас часто говорят, — мы разучились видеть магию, и она стала вести себя так, как будто её нет. Отнюдь не магия уходит из мира, но люди уходят из мира магии... Предположим, несколько тысячелетий назад магу достаточно было начертать в воздухе священный символ, чтобы вызвать некие последствия. Ныне вы можете сколько угодно месить руками воздух перед своим лицом — вряд ли это приведёт к серьёзным результатам. Вместе с тем тот же самый древний маг никогда бы не позволил себе просто так написать хоть одну буковку, а мы с вами иногда даже в магазин ходим с записочками о том, что надо купить. Нет, конечно, широкое распространение письменности — вовсе не причина «ухода» магии священных знаков. И то, и другое — лишь следствия изменения нашего восприятия мира — глобального, общечеловеческого смещения наших точек сборки, пользуясь терминологией Кастанеды. Вопрос овладения древними искусствами — это вопрос управления своим восприятием. Научившийся смещать своё восприятие мира в то положение, которое оно занимало у магов древности, сможет снова сделать руны волшебными знаками или наполнить древние заговоры магической силой. Дело за малым — сместить восприятие, увидеть мир глазами древних магов... А это, к сожалению, непросто, ведь взгляд современного человека на мир магии древних — это взгляд извне . Противостояние взглядов извне и изнутри извечно. Гуманитарию, например, сложно написать книгу по истории естественных наук: — его взгляд всегда будет взглядом извне. Вдвойне сложна попытка изучения извне столь многогранных явлений, как культура, религия, мифология. Представьте себе ситуацию: историк изучает жизнь некоего святого отшельника. Он может назвать все даты, перечислить все поступки и деяния, прочитать речи и труды этого отшельника и — вполне вероятно — даже попытаться объяснить мотивы его поведения. Но если этот историк стоит вне религии, сможет ли он действительно понять, зачем отшельник удаляется от мира и что он делает в своём уединении? В то же время простой верующий, возможно, не знающий биографии и не изучавший трудов отшельника, поймёт его сердцем и правильно определит мотивы его поступков и его переживания. Проблема возможности объективного познания становится ещё более серьёзной, когда речь заходит о культурах и религиях древних, во многом не доживших до наших дней. К изучению мира древних мы нередко подходим, используя свою систему взглядов и ценностей, во многом не совпадающую с тем, как мыслили и чувствовали наши далёкие предки, — это одна сторона вопроса. Есть и другая: вряд ли, например, представители академической филологии и истории верят в реальность мифов, которые они изучают. А между тем, как верно отмечал М.И.Стеблин-Каменский, «то, о чём рассказывалось в мифах, принималось за реальность, то есть, попросту говоря, в мифы верили»[1] . Именно результатом того, что большинство специалистов по мифоведению стоит вне мифов и, значит, изучает их извне, и является тот факт, что многие выводы оказываются не столько даже неверными, сколько не имеющими никакой связи с самими мифами. Печальный тому пример — А.Н.Афанасьев, ухитрявшийся во всех персонажах славянской мифологии видеть некого абстрактного «бога-громовика», а во всём многообразии мифологических сюжетов — его бой с тучами, т.е. грозу[2] . Некоторые его работы невозможно читать без улыбки, но улыбка эта, увы, сквозь слёзы... К слову, подобные взгляды разделяли и разделяют многие филологи — существует даже целая «метеорологическая» школа, представители которой рассматривают мифологию лишь как «поэтический способ описания неживой природы», а богов — как «условную персонификацию метеорологических явлений». Сколь же низкого мнения надо быть об уме наших предков, чтобы прийти к такому выводу! Разумеется, изменения, происходящие в окружающем мире, традиционно связывались в языческом мировосприятии с событиями мифологическими (так, смена времён года и вечное возрождение богов воспринимались как реализация одного и того же закона цикличности), но делаемый нередко отсюда вывод о том, что вся мифология — всего лишь способ описания неживой природы, абсурден. В своё время, критикуя «метеорологический» подход, М.Ф.Альбедиль писала: «Для человека, верящего в миф, такой взгляд был бы столь же абсурдным, как для меня — видеть в моём директоре олицетворение власти, в моей дочери — персонификацию детства, а в кусте сирени, цветущем под моим окном, — аллегорию быстротечности жизни»[3] . Но и вера — даже самая искренняя! — ничуть не приближает нас к решению задачи о возвращении древнего восприятия магии мира. Разница между верой в магию и видением её подобна разнице между высказываниями «я верю в Бога» и «я знаю, что Бог есть». Это может быть продемонстрировано на примере волшебных описаний в текстах средневековых кельтских саг и преданий. Описания волшебных событий, явлений и персонажей, которыми переполнены эти тексты, в абсолютном большинстве случаев настолько не вписываются в удерживаемую современным европейцем картину мира, что почти всегда определяются как проявление буйной и потрясающей фантазии древних кельтов. Так ли это? Насколько вообще возможно проникновение в смысл (я не говорю даже — в сокровенный смысл) волшебных описаний в кельтских сагах? Это не проблема веры или логического (ментального) знания. Разрешить её не помогут никакие исторические или филологические изыскания. Это именно проблема восприятия мира, и для решения её необходимо сдвинуть своё восприятие туда, где оно находилось у наших предков две тысячи лет тому назад. Кроме того, если говорить о конкретных текстах, мы неизбежно столкнёмся ещё с одной проблемой. Будучи многократно пересказаны и переписаны, в том числе и людьми, не понимающими их сути, древние тексты нередко доходят до нас в настолько деформированном виде, что возможность разглядеть в них исходный сюжет становится уже самостоятельной и важной проблемой. Прекрасным примером того, как повесть с глубоким эзотерическим и магическим смыслом деформируется с наступлением эпохи «развитого средневековья» в красивый, но банальный рыцарский роман с волшебным элементом, может послужить валлийское предание «Леди Источника», записанное в конце XIV века[4] . Сюжет прост: путешествуя по разным странным местам, один из рыцарей короля Артура добирается до высокого дерева, у подножия которого бьёт фонтан, и претерпевает затем различные приключения. Переписчик «Мабиногиона», содержащего эту повесть, уже считал, что Страна Фонтана лежит где-то в артуровских владениях или неподалёку от них. Между тем положенная в основу повести кельтская сага (возможно, никогда не записанная) имела содержание точно противоположное. Ряд фраз, заимствованных, вероятно, из исходного текста, говорит об этом: «...и лежал его путь к границам, мира», «и вернулись они на Остров Британию». Дыхание потрясающей воображение древности сквозит через средневековые строки повести. Это типично кельтский (шире — индоевропейский) сюжет: путешествие за грань реального мира. Содержание повести совершенно меняется, если взглянуть на неё с этой стороны. Чудесное огромное дерево превращается в Древо Мира индоевропейских мифов, фонтан под ним — в священный источник Урд, бьющий у корней Мирового Древа, одноногий и одноглазый хранитель леса — в кого-то из индоевропейских богов — Стражей Переходов между мирами, река, которую переходит рыцарь, — в Пограничную Реку Иного Мира и так далее.[5] Впрочем, подобные чисто «механические», так сказать, повреждения в текстах саг в большинстве случаев вполне могут быть восстановлены при некотором любопытстве и знании мифологии. Но и тексты, дошедшие до нас в виде, более близком к исходному, чем повести «Мабиногиона», далеко не всегда понимаются нами верно. Таковы, например, ранние ирландские саги, сохранившие массу загадочных, а порой и совершенно неясных описаний. Между тем современнику этих саг подобные описания, надо полагать, были вполне понятны. Здесь мы сталкиваемся с явлением, противоположным описанному выше. Если в записанных поздно и значительно изменённых сагах нам всё кажется ясным и простым, то это означает лишь, что переписчик вымарал из исходного текста всё, что не понял. И, напротив, в сагах, хорошо сохранившихся, мы встречаем массу волшебных и эзотерических описаний, но — увы — понять их не можем. Приведём несколько примеров из ирландских саг о Кухулине. Несмотря на историческую их подоснову, волшебный и даже мифологический элемент в них весьма существенен, и такое соединение двух реальностей присутствует и в образе главного героя этих преданий — Кухулина. Первые же упоминания о нём в сагах (сюжеты о его зачатии и рождении) кажутся современным специалистам противоречивыми: саги называют Кухулина то сыном смертных Суалтайма и Дехтире, то сыном бога Луга. Мы же склонны думать, что древние кельтские жрецы и сказители, создававшие саги, не находили в этом противоречия; и рождение Кухулина от брака смертных ничуть не мешало ему быть сыном Луга — его воплощением. Но наиболее интересной деталью в образе Кухулина является, несомненно, его способность к преображению. Тексты ирландских саг изобилуют упоминаниями о древних, родственных магии, боевых искусствах кельтов, хотя объяснения тех или иных действий героев присутствуют далеко не всегда «Тогда разом накинулись на Сетанту все мальчики, что были на поле для игр, и каждый метнул в него своё детское копьё, обожжённое на огне. Но поднял Сетанта руки, и обошли его копья. Бросились к нему мальчики, но всех одновременно поверг наземь Сетанта ». («Детство Кухулина»[6] ). Здесь нет упоминания о том, что сын бога Луга Сетанта применяет некие приёмы боевого искусства; для древнего создателя саги это разумеется само собой и не требует никаких дополнительных объяснений. Точно так же там, где предание повествует о преображении Кухулина, само это слово в оригинальных текстах не встречается ни разу. Для древнего читателя (слушателя) это было естественно и понятно без разъяснений. Анализ представлений древних индоевропейских народов о боевых и магических искусствах, вкупе с информацией иного рода позволяет предполагать существование на рубеже новой эры у кельтов и других древних индоевропейцев традиции преображающихся воинов, выродившейся позднее в традицию воинов-берсерков. Некие магические техники, согласно этим представлениям, позволяли воину изменять на короткое время не только своё психическое состояние, но и физическое тело. Традиция преображающихся воинов находится, несомненно, в прямой связи с шаманскими практиками; неоднократно упоминаемый сагами «боевой пыл» воина, приводящий к его преображению, «священное исступление» шамана и «бешенство» берсерка — явления близкого происхождения и воздействия, проявленные, однако, на разных уровнях. Интересно вспомнить и классическое для кельтских саг описание триумфально шествующего героя: «покрыт алой кровью». Означает ли это, что герой совершил некий обряд, перемазавшись кровью с головы до ног? И даже если это так, кровь какого существа сохранит на воздухе алый цвет? Но задумаемся, стоит ли понимать фразу столь буквально — ведь речь, возможно, идёт не о том, каким был герой, но о том, каким его видели окружающие люди. Вспомним по этому поводу иконописную традицию изображения нимбов. Немногие из современных людей способны видеть человеческие ауры, но древние иконописцы видели сверкающие ауры святых и изображали святых так, как видели их. Возьму на себя смелость утверждать, что аура такого древнеирландского героя, как Кухулин, например, была чисто-алого цвета; древние видящие, смотревшие на Кухулина в момент его триумфа и соответственно наибольшей яркости его ауры, видели его сквозь ярко-алое сияние — видели его «покрытым алой кровью». * * * ...Это лишь несколько примеров, призванных продемонстрировать сложности, возникающие при попытках разобраться в сути и технологиях древних волшебных искусств. И, констатируя существование этих проблем, хочется ещё раз подчеркнуть, что речь идёт о произошедших с момента создания этих текстов изменениях в восприятии людьми окрркающего мира. Такое медленное, «вековое», изменение мировосприятия — процесс бессознательный; сознательные же сдвиги видения, связанные фактически с изменением положения точки сборки (по Кастанеде), уже представляют собой магию. Хотим мы того или нет, но для верного понимания древнего волшебства магия необходима, и процесс этот двусторонен — мы не только применяем магию для понимания древнего волшебства, но и используем его для формирования собственных магических концепций. Мы очень далеки от настоящего понимания того, что было когда-то очевидным и естественным. Другое дело, что мы и не стремимся к «изучению» как таковому. Древние искусства были и остаются тайной, а изучение тайн — это подход учёного, но не мага. Мы же стремимся не столько изучить тайну древних искусств, сколько соприкоснуться с ней, войти в неё и, быть может, стать её частью... Глава 2. Базис : Магическое древо Ясень я знаю по имени Иггдрасилъ, древо, омытое влагою мутной; росы с него на долы нисходят; над источником Урд зеленеет он вечно. (Прорицание вёльвы, 19) 2. Древо Мира Давным-давно в одной стране, там, где лежит NorWegr — Северный Путь, правил князь Гейрред[7] . Однажды появился в землях князя Гейрреда некий человек, о котором говорили, что он большой чародей. И правда, где бы ни ходил он, звери ластились к нему и ни одна собака ни разу не залаяла на него. Подивился этому князь и велел схватить этого человека, чтобы узнать, кто он таков. И вот привели его к князю. Был этот человек одноглаз, одет в широкий синий плащ с меховой оторочкой. Угостил князь человека пивом и мёдом и велел рассказать, кто он такой. Но тот ответил лишь, что зовут его Гримнир[8] , и ничего не сказал больше, как его ни расспрашивали. Рассердился князь и велел пыткой добиться у Гримнира рассказа о себе. И тогда люди князя разложили два больших костра и посадили этого человека между ними, чтобы жар донимал его. Гримнир сказал: Жжёшь ты меня, могучее пламя, огонь, отойди! Тлеющий, мех потушить не могу я, пылает мой плащ! (Речи Гримнира, 1) У князя Гейрреда был сын Агнар, десяти зим от роду. Агнар увидел, как пытают Гримнира, подошёл к нему и дал ему напиться из полного рога, и сказал, что князь плохо поступает, пытая безвинного. Тогда освободился Гримнир от пут и огня. Гримнир сказал: Счастлив будь, Агнар, — тебе пожелал Бог Воинов[9] блага: какую награду выше найдёшь ты за влаги глоток! (Речи Гримнира, 3) Гримнир предрёк, что Агнар будет князем земель Гейрреда, и оказал мальчику честь, лично рассказав ему о том, как устроен мир. Гримнир сказал: 31 Три корня растут на три стороны у ясеня Иггдрасиль: Хель под одним, под другим великаны и люди под третьим. 35 Не ведают люди, какие невзгоды у ясеня Иггдрасилъ: корни ест Нидхегг, макушку — олень, ствол мучает влага... Ясень Иггдрасилъ — Древо Мира — центральная деталь композиции. Реджи Бойер, известный европейский исследователь, писал в одной из своих работ, что Иггдрасиль — это «краеугольный камень (...) наиболее, вне всякого сомнения, грандиозная, наиболее величественная идея нордической мифологии». И это, несомненно, так: именно Древо Мира является в индоевропейской традиции той осью, вокруг которой вращается колесо Порядка (вед. rta ), определяя всё происходящее во Вселенной[10] , Вместе с тем нельзя, разумеется, не отметить, что символ Мирового Древа гораздо древнее не только нордической (и даже индоевропейской в целом) мифологии, но и самих индоевропейцев. Вероятно, не существовало ни одного народа, не знакомого с Мировым Древом: география этнографических и археологических свидетельств о вертикальной оси Мироздания действительно охватывает всю планету (см., например, работы М.Элиаде). Говоря о Древе Мира в нордической (североевропейской) традиции, нельзя обойти вниманием славянский материал. Быть может, и утратив священные книги, подобные скандинавской Эдде, славянское язычество — одно из самых «живучих» в Европе — всё же оставило нам культурное наследство, ничуть не меньшее, чем язычество германское или кельтское. Достаточно вспомнить «Слово о полку Игореве» — одно из прекраснейших произведений средневековой европейской литературы, до сих пор хранящее и загадки, и настоящие мистические тайны. Такие вот, например: Боян бо вещий, аще кому хотяше песнь творити, то растекашется мыслию по древу, серым волком по земли, шизым орлом под облакы... Древнерусское течи, течь означает идти, бежать, передвигаться (отсюда устар. утечь — «убежать»). Растекаться — «путешествовать». По какому такому Древу путешествовал вещий Боян? Более того, эти строки содержат указание не только на вертикальную ось Мира (от земли до облаков), но и на его тройственную структуру. Ряд исследователей «Слова» считает растекашется мыслию ошибкой переписчика, искажением первоначального растекашется мысию , т.е. белкой (др.-рус. и диалект, мысь , что родственно совр. мышь ). Если это так, три личины Бояна представляются символами трёх миров индоевропейской традиции — Нижнего (волк), Среднего (белка) и Верхнего (орёл)... Действительно, являясь вертикальной осью Мира, священный Ясень связывает три классических пространства: Асгард, Мидгард и Хель — в скандинавской традиции, Правь, Явь и Навь — в славянской. Средний Мир, пронизанный мощным стволом священного Ясеня, славяне называют Явью, скандинавы — Мидгардом (дословно — средний город, средняя ограда). Это — наш мир, мир людей. Хель, Навь — Нижний Мир, лежащий под глубочайшими корнями Древа Мира. Древнее балто-славянское имя этого мира Навь имеет один корень с такими старинными русскими словами, как навьи , навы — мёртвые, навка (мавка ) — русалка, нав , навной — домовой, и восходит к ещё более древней индоевропейской основе, связанной с процессом умирания и погребальными обрядами. Это — пекельное царство славянских мифов, называемое иногда адом без придания последнему термину христианской нагрузки. Здесь обитает Хель — богиня Смерти, тождественная славянской Бабе Яге. Интересно, что обе традиции подчёркивают некую уродливую несимметричность её облика. У скандинавской Хель лицо, одна половина которого цвета мяса, другая — мёртвая, синего цвета. У славянской Яги одна нога живая, другая, как известно, костяная, мёртвая. Образ богини Смерти, Чёрной Матери — несомненно, один из древнейших образов мировой мифологии. Правда, такой взгляд на владычицу Нижнего Мира отвечает только одной из её «ипостасей», а есть и другие, не менее важные...[11] Другой обитатель подземного царства — дракон Нидхегг, также известен всем индоевропейцам. Он же, возможно, — мировой змей Ермунганд, он же — иранский дракон Дахака, он же — славянский Ясса (или Яшша), Ящер. В пекельном царстве гложет он умерших злодеев, и — он же! — кольцом обвивает Мидгард, мир людей. Это — мировое зло, так сказать, «антилогос» нашего мира, дожидающийся часа сжать свои смертельные кольца. Отметим, что так же, как и в отношении Бабы Яги, это только один из возможных взглядов на Мирового Змея, только один из возможных способов его восприятия. Того же Змея мы видим на магическом жезле Меркурия, в драконах геомантических традиций, в образах богов-Трикстеров — тех, «кто вечно хочет зла и вечно совершает благо»...[12] Наконец, во многих славянских заговорах упоминается, что именно Змей «куёт глубь морскую, высь небесную, крайний зуб и хребетную кость» — то есть связывает Мир воедино... И, наконец, Верхний Мир — Правь, или Асгард (дословно — город богов). Здесь живут наши боги, и здесь небесные олени объедают листву Древа Мира: Четыре оленя, рога запрокинув, гложут побеги: Даин и Двалин, Дунейр и Дуратрор. (Речи Гримнира, 33) Эти небесные олени — символ Неба, общий священный символ древнейших индоевропейских религий. До сих пор их рисуют на «писанках» — расписанных пасхальных яйцах. В русской вышивке образ оленей, объедающих листву ясеня Иггдрасиль, дожил до прошлого столетия, хотя мифологический смысл этих изображений во многом забылся. Ясень Иггдрасилъ, Древо Мира, пронизывает все три мира. Асгард, город богов, находится под самым Небом Мира, и олени, объедающие крону Ясеня, взобрались на крышу самого высокого чертога Асгарда, чтобы дотянуться до листвы. Так сказал Гримнир в палатах Гейрреда: Эйктюрнир олень, на Валъхалле стоя, ест Лерад листву ...[13] (Речи Гримнира, 26) Высоко в Небе Мира, на вершине Ясеня, восседает, согласно скандинавской Традиции, мудрый Орёл. (Не потому ли и Боян, взлетая «под облакы», принимал личину орла?) Этот священный образ — образ Орла, венчающего Мироздание, — один из самых потаённых и магических в традициях индоевропейцев. Впрочем, как и самое Древо, Орёл также известен магам практически всех народов. Сюда, в верхние пределы Мира, приведёт нас исследование, если начнём мы распутывать тайны происхождения величайших символов и образов, используемых человечеством. Отсюда берут начало и имперские орлы ариев (в том числе и российский двуглавый), и Феникс — огненный орёл магических откровений и инициации, и Орёл Кастанеды, пожирающий осознание... Впрочем, об Орле довольно. Следует упомянуть ещё одного мифологического обитателя Древа — белку, носящую, согласно Эдде, имя Ротатоск (т.е. Грызозуб), бегающую по стволу Ясеня и переносящую новости и перебранку между верхним Орлом и нижним Драконом. Этот образ, также имеющий огромное магическое значение, сохранился, к сожалению, лишь в славянской и скандинавской Традициях. Мы уже упоминали о варианте трактовки вступительных строк «Слова о полку Игореве», согласно которой Боян путешествовал по Древу в личине белки, — параллель налицо. Другое славянское упоминание о белке Ротатоск принадлежит перу А.С.Пушкина. Удивительно, насколько неисследованным остаётся сказочное наследие великого русского поэта; я не имею информации относительно того, кем и во что был посвящён Александр Сергеевич, но сам факт магического посвящения сомнений не вызывает: слишком многое звучит в его сказках, чтобы считать их простым пересказом сказок народных. Так, например, русская фольклорная традиция не знает мифологического петуха по имени Гуллинкамби (т.е. «Золотой Гребешок»), известного нам только по скандинавским текстам[14] ; точно так же народные русские сказочники не знают сказаний о волшебном народе Дон (или Дану), о принце Гвидионе из этого народа, но Пушкин упоминает эти имена: царь Дадон, царевич Гвидон... Ещё более удивительно, что нередко новейшие фольклорные сборы в русской глубинке вскрывают именно те неизвестные доселе пласты общеевропейских параллелей, на которые рке намекал Пушкин...[15] Упоминает Пушкин и о белке Ротатоск — помните, в «Сказке о царе Салтане»: Ель в лесу, под елью белка; Диво, право, не безделка — Белка песенки поёт Да орешки всё грызет... К слову, сия ель (вероятно, вернее будет сказать — сия Ель) возвышается не где-нибудь, а на острове Буян, который выглядит славянским аналогом кельтского Аваллона — священного острова в Западных морях. И белка эта — ещё к слову — совершенно не случайно песенки поёт — у Пушкина в сказках вообще нет случайных слов. Впрочем, об этом чуть позже, а пока довольно и о белке. Спустимся ещё чуть ниже — туда, куда бежит Ротатоск, неся Силу Орла. Здесь, у корней Ясеня, бьёт священный источник Урд. Здесь — центр Мира. У этого источника богини судьбы — норны — прядут жизни людей, богов и всего живого. Сюда боги съезжаются, чтобы держать совет: Кермт и Эрмт, и Керлауг обе Тор вброд переходит в те дни, когда асы вершат правосудье у ясеня Иггдрасилъ; в ту пору священные воды кипят, пламенеет мост асов .[16] (Речи Гримнира, 29) * * * Рассказывая о структуре Мира в северной традиции, мы ещё не упоминали кельтов. Это, разумеется, не случайно; дело в том, что мистическая традиция кельтов, хотя и родственная германо-славянской, всё же стоит несколько особняком. Как и все индоевропейцы, древние кельты прекрасно знали о существовании трёх «ступеней» мироздания, но знание это носило у них гораздо более сложный характер. В 1862 году в Великобритании Д.Дж.Родериком было опубликовано принадлежащее перу Йоло Морганнуга собрание валлийских бардовских текстов, озаглавленное «Барддас»[17] . Помимо всего прочего, «Барддас» содержит и знаменитые «Триады Бардов», где есть строки, касающиеся интересующей нас темы: Три вещи, необходимые для всего, что живо: рождение в Аннуне, рост в Абреде и полнота на небесах, то есть в круге Гвинвид; ничто не существует вне этих трёх вещей, кроме Бога. Аннун, Абред и Гвинвид представляют собой кельтский вариант трёхчастного вертикального деления Мира; Аннун выглядит аналогом Хель, Абред — Мидгарда, Гвинвид — Асгарда. Это действительно так, но... не совсем. Даже одного-единственного приведённого выше отрывка может оказаться достаточно, чтобы увидеть, что в триаде Аннун — Абред — Гвинвид скрыто нечто большее, чем в триаде Хель — Мидгард — Асгард. Недаром и сами кельты называли ступени этой вертикальной последовательности не мирами, но кругами . По определению «Барддас», Абред — круг, «где смерть сильнее жизни, и где всё существующее порождено смертью ». Мидгард, мир людей, этому определению вполне отвечает: каждый из нас смертен. Гвинвид, согласно «Барддас», — круг, «где жизнь сильнее смерти, и где всё существующее порождено жизнью ». Вспомним, что языческие боги не бессмертны, но жизнь в Асгарде действительно «сильнее смерти ». Однако понятие «Абред» шире, чем понятие «Мидгард», так же, как Гвинвид — нечто большее, чем просто Асгард, мир человеческих богов. Действительно, ведь северные саги неоднократно упоминают и другие миры, кроме трёх классических: таковы, например, скандинавский Утгард, мир великанов, Альвхейм, мир светлых альвов (эльфов) и т.д. Существа, обитающие в этих мирах, смертны, но Мидгарду не принадлежат. Таким образом, в круге Абред могут сосуществовать различные миры, подобные нашей с вами Яви, в круге Гвинвид — миры, подобные Прави или Асгарду... Это очень краткое (и довольно поверхностное) описание кельтской модели вертикального строения Мира. На самом же деле триада Аннун — Абред — Гвинвид представляет собой мощнейший аппарат для анализа и описания реальности, тщательно разработанный в книге «Барддас» и других валлийских средневековых источниках. Но более подробное рассмотрение этой триады уведёт нас в сторону от темы этой книги. Поэтому здесь мы остановимся ещё только на одном понятии, связанном с этой триадой, — на понятии Круга Пустоты, круга Кигант: Три круга бытия: круг Кигант, где нет ни живого, ни мёртвого, кроме Бога, и никто, кроме Бога, не может пересечь его; круг Абред, где смерть сильнее жизни и где всё существующее порождено смертью; круг Гвинвид, где жизнь сильнее смерти и где всё существующее порождено жизнью... Аннун — круг небытия , определяемый в «Барддас» как «наиболее удалённый от Бога», не включён в эту новую триаду, поскольку речь идёт о кругах бытия. На его месте появляется Кигант, Круг Пустоты, ассоциирующийся с тем, что находится в скандинавской традиции выше Асгарда, — с кроной ясеня Иггдрасиль, с Небом Мира. И, чтобы завершить картину, вернёмся к «Речам Гримнира». В 31-й строфе этой песни Один говорит: Три корня растут на три стороны у ясеня Иггдрасиль: Хель под одним, под другим великаны и люди под третьим. В другом произведении Старшей Эдды — в «Прорицании вёльвы» — упоминается ещё больше корней Мирового Древа: Помню девять миров, и девять корней, и Древо Предела... Подытожим сказанное. В Хель, в Аннун, уходит один из корней Ясеня. Другие — тянутся к мирам Абреда: в Мидгард, в Утгард, в Альвхейм. Миры Гвинвида возвышаются над ними, касаясь ветвей Ясеня, уходящих в Небо Мира, в пустоту круга Кигант. Такова, вкратце, структура Мира в североевропейской традиции. Реальный Мир, разумеется, гораздо сложнее, но такая модель всё-таки позволяет сделать вывод, который необходим автору для продолжения рассказа. Тот факт, что корни Древа, отвечающие разным мирам Абреда, сходятся у основания священного Ясеня, свидетельствует о возможности путешествовать из одного мира в другой, проходя через эту точку. Это — источник преданий о Волшебной Стране. * * * А теперь я прерву свой рассказ, чтобы вернуться к князю Гейрреду и его гостю. Гримнир сказал: 45 Лик свой открыл, я асов сынам... 49 Гримнир мне имя у Гейрреда было... 51 Пьян ты, Гейрред! Пил ты не в меру, отныне лишён ты подмоги моей...— милости Одина. 52 Много я рассказал, но мало ты помнишь; дружбе конец; вижу я меч прежнего друга — кровью покрыт он. 53 Игг получит мечом поражённого, конец твой настал; разгневаны дисы, увидишь ты Одина, коль смеешь — приблизься![18] (Речи Гримнира) Князь Гейрред сидел, держа на коленях меч. Услыхав, что Один тут, он встал, чтобы оградить его от огня. Меч выскользнул у него рукоятью вниз. Князь споткнулся и упал навзничь. Меч пронзил его, и он умер. Тогда Один исчез. Агнар же, сын Гейрреда, стал князем той земли и долго правил... 3. Три круга силы. Бог магов Дальнейшее продвижение в изучении древних искусств требует от нас знакомства с древними богами Северо-Запада. Мы не раз уже упоминали, что одно из принципиальных отличий древних нордических учений от современного христианства заключается в изначально присущей им магии: наши древние предки не проводили чёткой грани между религией и магией как частями Учения. Более того, вполне возможно, этой грани вообще не существовало. Так, каждый языческий религиозный обряд содержит набор чисто магических действий, направленных к определённой цели, и, наоборот, собственно магическое действие представляется обращением к силе одного из богов. Таким образом, каждый жрец в древности являлся магом, и каждый человек, практикующий волшебные искусства, — служителем того или иного бога. Посему и рассказ об этих искусствах невозможен без рассказа о богах. Функциональный политеизм Политеизм древних учений — явление гораздо более сложное, нежели мы привыкли считать. Прежде всего необходимо отметить некоторую сугубо терминологическую проблему. Что означает самое слово бог? Наверняка мы видим сегодня нечто иное, чем древние хранители учения Северо-Запада. В Старшей Эдде, объединяющей тексты конца I — начала II тысячелетия н.э., для обозначения языческих богов уже используется относительно поздний скандинавский термин gud , родственный англ. God , нем. Gott и т.д. Вот пример такого употребления: Då drogo alia makter Тогда сели боги till sina domaresäten, на троны могущества högheliga gudar, и совещаться och höllo rådslag... стали священные... (Прорицание вёльвы, 6) Однако известно более древнее северное слово reginn , или rogn , употреблявшееся, в отличие от позднего gud , только для обозначения языческих божеств (т.е. не применявшееся позднее для обозначения христианского Бога). На современные европейские языки древнее reginn переводится ныне как «божество» или «бог», но это не совсем точное значение. Этимологически reginn/rogn означает скорее «Сила», нежели «бог» в современном понимании[19] . С другой стороны, почти наверняка это слово связано и с древним общеевропейским ri/rig/rex — «священный властитель, король, повелитель». Далее, само многобожие древних учений, вопреки распространённому обывательскому мнению, отнюдь не является бессмысленным наследием диких времён; напротив, политеизм язычества — функционален, и является определённым достижением философской мысли древних. Действительно, учитывая древнее обозначение богов как «сил» (значение термина reginn ), можно определить «многобожие» как «знание о многих силах» или «знание о многообразии Силы». Таким образом, как раз современный христианский монотеизм оказывается упрощением, деградацией древнего политеизма, искусственным сужением эзотерического «кругозора», выделением лишь одной «силы» из свойственного Мирозданию их многообразия. Функциональный политеизм северо-западной Традиции позволяет построить элегантную философско-магическую систему взаимодействия существующих в природе сил, и плодотворно эту систему использовать. Здесь мы коснёмся лишь некоторых аспектов этой системы, необходимых для продолжения рассказа о волшебных искусствах. Одним из важейших элементов древнего учения является представление о трёх кругах Силы. * * * Основным источником наших знаний о религиозно-магической системе Северо-Запада являются древние мифы, представляющие собой не столько «жизнеописания» богов, как нередко полагает обыватель, сколько рассказы о взаимодействии персонифицированных сил. Исследование мифологии с этой точки зрения может дать прекрасные результаты и помочь реконструировать истинную Традицию. Один из подобных фундаментальных результатов был получен замечательным французским исследователем Ж.Дюмезилем[20] , отметившим «триадный» принцип построения высшей мифологии, равно присущий всем индоевропейским традициям. На самом деле принцип «триадности» выходит за рамки мифологии, являясь одним из центральных принципов развития Мироздания, одной из важнейших мифологем в широком значении этого слова[21] . Так, этот принцип включает в себя фундаментальную триаду Рождение — Жизнь — Смерть и её производные: например, Страсть (пассионарность) — Благость (расцвет) — Растворение (упадок). К этому же принципу примыкает очевидная триада мужчина — женщина — ребёнок, гегелевская триада тезис — антитезис — синтез; ему же обязаны своим существованием славянская концепция Триглава, индуистские концепции Трикайа, Трилока, Тримурти, представление о трёх гунах, и даже христианская Троица. Для традиционного восприятия мира характерно видеть во всём, что происходит вокруг, результат действия неких божественных сил (т.е. собственно богов, regi n n ). Следовательно, триадность самого бытия в традиционной картине мира должна почитаться результатом триадности самих сил, богов. Именно такая триадность и была обнаружена Дюмезилем в северной мифологии. Согласно Дюмезилю, верховные боги Традиции, при всём их многобразии, принадлежат одной из трёх фундаментальных групп. Несколько упрощая, мы можем охарактеризовать эти три группы следующим образом: боги плодородия; боги-громовержцы, боги войны; боги магии и смерти. Так, для Скандинавии богами, образующими эту фундаментальную триаду, являются Светлый Фрейр (плодородие), Тор (громовержец) и Один (магия, переход в Иной Мир). Для кельтов — Дагда, Таранис, Луг. Для славян — Даждьбог, Перун, Велес. Каждый из богов фундаментальной триады представляет не только определённую действующую в мире силу, но и определённый архетип . Каждый человек в силу закона подобия («то, что внизу, как то, что вверху») оказывается воплощением одного из этих архетипов; именно этот смысл вложен в традиционное представление о людях как о детях (потомках) богов, и именно так следует, например, понимать знаменитый ответ одного из западнославянских князей мессионеру, приехавшему крестить «поганых» славян: «Это ваш бог вас рабами держит, а мы — дети своих богов». Из представления о воплощении в людях божественных архетипов происходит традиционное кастовое устройство общества, распределяющее социальные функции соответственно воплощённым в людях силам: Боги магии Каста брахманов : и боги смерти жрецы, маги Боги войны, Каста кшатриев : громовержцы воины Боги плодородия Каста вайшья : Производители материальных ценностей В эту схему не вписывается «экстремальная» категория людей — князья (правители), особая священная каста, требующая воплощения всех трёх архетипов в одном человеке[22] . Отметим также, что жёсткие ограничения на принадлежность той или иной касте по рождению , характерные для средневековой Индии, не являются, строго говоря, полностью традиционными — недаром восставал против них и сам Гаутама. Гораздо более близким к изначальной традиции представляется кастовое устройство древнего Уэльса, где, например, обладающий настоящим даром раб мог получить посвящение в одну из высших каст — касту бардов. Осознание в себе одного из божественных архетипов, одного из проявлений Силы, является, вероятно, началом пути к овладению ею. Умение видеть в себе не червя, «из праха восставшего и в прах грядущего», но воплощённого бога — один из базисов традиционного мироощущения. Соответственно задачей человеческого пребывания на Земле оказывается овладение этой Силой, уже заключённой в каждом из нас, платоновское «воспоминание знания», возвращение в состояние бога... Не об этом ли пели величайшие барды разных времён? Будем как Солнце!.. Бог Магов Поскольку данная книга посвящена волшебным искусствам Северо-Запада, то было бы естественным, прежде чем продолжить рассмотрение религиозно-магической системы, сказать несколько слов о северо-западных богах магии. Славянским богом, принадлежащим к данному кругу Силы, является, как уже упоминалось, Велес. Несомненно, Велес — один из древнейших богов славянского пантеона. Имя его содержит индоевропейский корень wel/wal/f(w)il , столь же старый, сколь стары сами индоевропейцы. Второй компонент имени часто возводят к производной основе от индоевропейского глагола *es- — *esъ-es/os-u- , представленной здесь на нулевой ступени — sъ-os/s-u-[23] . Под этим именем, в несколько изменённых вариантах, этот бог известен всем народам балто-славянской общности. Помимо основного имени Велес , славяне употребляют имена Волос , Велс , балты — Wels (литов. и латыш.), Vélnias , Vélinas (литов.), Ve l ns (латыш.). Балто-славянская реконструкция древнейшего варианта этого имени может выглядеть как *Véls или *Vols . Главную смысловую нагрузку в имени Велес несёт, конечно же, основа. Безоговорочно основа wel/wal/fil может быть связана с переходами между мирами. Строго научные, академические источники в этом отношении говорят о связи основы с загробным миром. И это верно: смерть — один из возможных способов перехода. Узко «загробное» значение основы реконструируется на всём североевропейском материале. Сравните: балт. welli — «день мёртвых» (в этот день молились Велесу о душах усопших, дабы он проводил их прямой Дорогой); литов. veles — «тени усопших», vèle — «душа»; сканд. valkyrja — «валькирия», Valhall — Вальхалла, чертог, где собираются павшие в бою герои, и т.д. Но рассмотрим и другие примеры: Валь-гринд — ворота Асгарда, города (мира) богов, Идавель-поле — особое место (мир?), где боги играют в мяч, и т.д. Возможно, к этому ряду примыкает и кельтское имя священного острова западных морей — Аваллон. На кельтских языках Британских островов имя Аваллон может быть прочитано как АвалЛон — «Яблоневый Остров» (Ubhal Eilean — совр. гэльский; *Abhal Lon — др. кельт.). Это прекрасный перевод, очень точно (на ассоциативном уровне) отвечающий образу Аваллона, но... Быть может, в древнейшем варианте это звучало как ВалэЛон ? Связью с загробным миром и путешествиями сквозь реальности не исчерпывается значение основы wel/wal/fil . Велес — бог мудрости, волшебных ремёсел и магического знания; русские слова волшебство , волшба , волшебник содержат всё ту же древнюю основу. Поэзия, одно из древних магических искусств, также находится «в ведении» этого бога; отсюда — волхв и филид — вещие певцы (и священнослужители) у славян и кельтов соответственно. Отсюда — знаменитое упоминание в «Слове о полку Игореве»: «Боян, Велесов внук». Далее, Велес — бог богатства и земной власти. И опять-таки находим в русском языке слова, передающие функции бога и образованные от корня его имени. Это глагол велеть , существительные власть , владение . Интересные сведения об одной из ипостасей Велеса сохранили русские сказки. Это — кот Баюн, имя которого в народной этимологии связывается сразу с двумя основами: баять, т.е. сказывать, и баюкать — усыплять. Есть этот кот и у Пушкина, помните: У Лукоморья дуб зелёный; Златая цепь на дубе том: И днём и ночью кот учёный Всё ходит по цепи кругом; Идёт направо — песнь заводит, Налево — сказку говорит... Образ более чем прозрачен: Мировое Древо, по которому разгуливает когтистый зверёк. Самое время вспомнить и вещего Бояна, в образе мыси (белки) гулявшего по Древу, и белку Ротатоск, переносящую вести по стволу Иггдрасиля... Греки, именовавшие бога Дороги Гермесом, прямо называли его Вестником богов, путешествующим из мира в мир, переносящим новости (читай — Силу) вдоль вертикали Древа Мира... ...Боги интернациональны. Как бы субъективно ни воспринимали Мир люди, одни и те же Силы действуют для всех народов. Народы античного юга называли Велеса Гермесом и Меркурием, в Египте его имя было Тот, в древнем Вавилоне — Набу... Но наш разговор сейчас о богах северных. Германские народы называли этого бога именем Один (др.-швед. Othin , др.-исл. Odhin ) или Воден (др.-англ. Woden , др.-сакс. Woden и Wodin , др.-в.-нем. Wuotan ); варианты эти этимологически идентичны и восходят к древнескандинавской основе o ð r , связанной с ритуальным экстазом шамана. От этой же основы происходят совр. нем. Wut — ярость, готское wôds — неистовый, англо-сакс. wôth — пение, песнь. Кроме того, по мнению Анри д'Апремона, к этому же ряду примыкают и латинское uates , и староирландское faith , означающие поэтическое и пророческое вдохновение. Гальфрид Монмутский, описывая верования саксов Британии, прямо отождествляет Одина с Меркурием: «Мы чтим отчих богов... правящих миром, но в особенности — Меркурия, которого на нашем языке именуем Воденом»[24] . В Скандинавии Один почитается как глава богов и покровитель вождей и магов. Согласно Традиции, Один приносит себя в жертву самому себе, чтобы получить знание рун и передать его богам и людям; в обмен на магическое знание он отдаёт один свой глаз мудрому Мимиру. Считается, что с тех пор один глаз Одина видит то, что явлено, второй же, лежащий в источнике Мимира под корнями ясеня Иггдрасиль, видит то, что сокрыто. Одину принадлежит священное копьё Гунгнир, ассоциирующееся нередко с осью Мира, с Мировым Древом, и это приводит нас ещё к одному нордическому аналогу Велеса — на сей раз кельтскому — к Лугу, владеющему, согласно ирландской традиции, священным копьём Ассал, фигурирующим в поздних мифах о Святом Граале. Подобно тому, как Гальфрид Монмутский указывает на отождествление саксами Водена с греческим Гермесом, так же римские сообщения отождествляют Меркурия с Лугом[25] . Имя Луга, известного всем кельтам, как островным, так и континентальным (ирл. Lugh , валл. Lley , галл. Lugus ) происходит от основы со значением «свет» (сравн. лат. lux «свет», др.исл. logi «огонь»). Прозвища этого бога прямо указывают на его покровительство волшебным искусствам: ирл. Самилданах — «Господин-всех-Искусств», валл. Ллау Гифс — «Искусная Рука». Именно к Лугу восходит традиционная ирландская магическая поза, когда человек стоит, поджав одну ногу и закрыв один глаз. Считается, что закрытым глазом человек видит то, что сокрыто. Неправда ли, интересная параллель с Одином Одноглазым? Другой несомненный кельтский аналог Велеса — Мананнан МакЛлир[26] . Самоё имя (МакЛлир может быть истолковано как «Сын Моря») говорит о многом: балты и славяне всегда помнили о связи Велеса с водной стихией, (лит. Vélnio a k is , латыш. Velna acis — «глаз Велеса»: так называли просветы чистой воды в болоте или зарастающем озере.) Именно Мананнана кельты почитали королём Волшебной Страны и связывали с ним чудесную колесницу, на которой он и люди, которым он покровительствует, совершают переходы между мирами. Ещё один связанный с Велесом кельтский образ, воплощающий несколько иные стороны и ипостаси этого бога, — это Кернунн (Цернунн). Это имя происходит от лат. Cernunnos — «рогатый», и является, по сути, всего лишь хейти этого бога, появившимся во времена римских завоеваний в Галлии. Думаю, не ошибусь, если именно Кернунна назову самым загадочным, самым волшебным и одним из самых мощных персонажей кельтской Традиции. Нужно отметить, что Кернунн как мифологический архетип распространён, пожалуй, более всех других образов этого ряда. Его каноническое изображение, которое ни с чем невозможно спутать, — человек с массивными рогами, с гривной на шее, сидящий в позе лотоса. Это изображение встречается на территории от Атлантического до Тихого и Индийского океанов... С Одином Кернунна, почитавшегося на Британских островах богом дикой природы и её скрытых сил, роднит, помимо всего прочего, ещё и то, что оба являются в своих странах предводителями знаменитой Дикой Охоты Мёртвых (отсюда ещё одно известное хейти Кернунна — Охотник). Как и Один, Кернунн — Князь Павших, владыка мира по ту сторону смерти и одновременно — даритель магического пробуждения, ведущий вечной охоты за Силой и знанием... Танец с Силой Образ Кернунна подводит нас ещё к одному индоевропейскому аналогу Одина/Велеса/Луга, на сей раз индийскому. Пантеон индуистских богов, как и любой пантеон богов ариев, сохраняет триадный принцип; в верховную триаду, именуемую Тримурти , входят боги Брахма, Вишну и Шива. Одним из древнейших изображений прообразов последнего из них — Шивы — считается печать хараппской культуры (III-II тысячелетия до н.э.), на которой запечатлено трёхликое божество с великолепными рогами, сидящее в позе Кернунна. П.А.Гринцер предполагал, что звери, окружающие этого бога, отвечают почитанию Шивы как Пашупати , что означает «Хозяин животных». Как не вспомнить эпитет Велеса — Скотий бог ! Мы можем убедиться, что это не совпадение. Один из важнейших атрибутов Шивы — копьё-трезубец, тришула — священное копьё северных богов света и магии. Индуисты почитают Шиву как Ардханаришвару , двуполого бога, образ которого имеет правую мужскую и левую женскую половины. В античных культах двуполым почитался Гермес, а скандинавские источники указывают, что Один равно владел магией мужской и женской. Всё движение во Вселенной почитается шиваитами как экстатический Танец Шивы, в северной же традиции именно Один является богом магического экстаза. Основным символом Шивы служит лингам , и именно на территории Северной Руси, где почитался Велес, найдены каменные славянские фалло-подобные идолы. В Махабхарате содержится упоминание о том, что не диск Вишну, не лотос Лакшми, не ваджра Индры, но именно лингам и йони — мужской и женский символы — являются символами творения, и потому именно Шива должен почитаться творцом Мира. С другой стороны, в верховной индуистской триаде Шива выступает в качестве бога, разрушающего Мир в конце каждой кальпы; именно Шивой созданы нападающие на богов чудовища — Вирабхадра, Бхайрава, Киртимукха. Далее мы увидим[27] , что эта двойственность свойственна и северным богам магии. Саги называют Одина Отцом Всех , одним из трёх воплощений изначального демиурга Бора, создавшим (родившим) прочих богов, и в то же время «тыльная», «теневая» ипостась Одина — Локи — является и причиной Конца Мира, и родителем (создателем) страшных существ, которым суждено поглотить богов во время между завершением текущего цикла существования Мира и зарождением нового... ...Индуизм — одна из очень немногих ветвей изначальной арийской Традиции, сохранившихся до настоящего времени в живой непрерывной передаче от поколения к поколению. Изучение индуизма, его теологии, философии и ритуальных практик может оказаться бесценным подспорьем в реконструировании древнего учения Северо-Запада, и потому не раз ещё на страницах этой книги мы будем обращаться к образу Шивы — бога, совершающего вечный танец с Мирозданием. «Вся Вселенная вовлечена в кружащийся поток изменений и деятельности. Это танец Шивы. Мы все танцуем с Шивой, а Он — с нами. В конечном счёте мы и есть танцующий Шива ...» (Шивайя Сабрамуниясвами. Танец с Шивой, шлока 3). 4. Два круга магии. Древо Силы Мы уже говорили о том, что в языческом учении Северо-Запада магические и религиозные аспекты подчас неразличимы, и магия есть обращение к богам и использование того, в чём боги себя проявляют. Именно поэтому мы объединили в одном этом разделе вопросы, относящиеся к древним представлениям о природе магического воздействия, и вопросы о характере взаимодействия между богами. В Традиции Северо-Запада дуальность Мирового Древа («вверх» и «вниз» от Срединного Мира) равно проявляется как в религиозной, так и в магической практике, и одним из важнейших проявлений этой дуальности является представление о двух кругах магии . Два круга магии Понятие о двух кругах магии, внешнем и внутреннем, было введено нами как вербализация существующего в древней европейской магии представления о делении на две большие группы всех магических событий и действий[28] . Очень условно можно сказать, что магия внешнего круга — это искусство изменения мира путём прямого воздействия на окружающее, а магия внутреннего круга — посредством внутренних, далеко не всегда выводимых в сознание процессов мага, это также множество удивительных событий и явлений, с этими процессами связанных. Укажем также, что пара внешний — внутренний круги магии параллельна кастанедовской паре тональ — нагуаль. Сам по себе внутренний магический круг весьма приблизительно может быть сопоставлен с «супраменталом» Шри Ауробиндо Гхош. Это весьма туманное определение мы можем проиллюстрировать простым примером. Если читающий эти строки не абсолютно далёк от магии в любых её проявлениях, пусть он задаст себе вопрос: что побуждает его практиковать то, что он практикует? Любой ответ типа «стремления к самосовершенствованию» (или к могуществу, к самоутверждению, к самореализации, к счастью) будет всего лишь ментальной установкой, на которой базируется искусственная вера и соответствующая ей виртуальная реальность внутренней игры, игры с самим собой[29] . Единственный честный ответ, который может быть дан, — это: «Внутри меня есть нечто, что побуждает меня следовать этому пути». Разница очевидна, и «нечто», существующее, но не допускающее анализа, и есть то, что находится во внутреннем круге магии. Это нечто подобно негромкой музыке. Древние европейские сказки так и описывают магию внутреннего круга: «То была прекрасная музыка; в ней спокойная радость и светлая печаль, шум моря, и перезвон колокольцев, и зов в дорогу... То была музыка, исполненная чем-то огромным, и потому — негромкая; музыка, смутно знакомая, тревожно зовущая вспомнить нечто. То была музыка, обещающая столь многое: шум ветра в верхушках сосен и запах моря, рваные полотнища дождя над озёрной гладью и узкие лесные тропы... То была музыка, беспощадно вырывающая сердце из груди и уносящая его вперёд, так что тебе остаётся только следовать за ним, — то была музыка Дороги. Услышавший её оставался с ней навсегда...» ...Мощь, заключённая во внутреннем круге магии, невероятна. Представьте себе, какой конгресс могучих экстрасенсов пришлось бы собрать, чтобы они, действуя методами магии внешнего круга, вызвали к существованию галеон под алыми парусами, с прекрасным принцем на борту. Маленькая Ассоль делает это всего лишь силой мечты; читай — силой магии внутреннего круга. Кто-то скажет, что так не бывает? Бывает. И ещё как. Кем бы стал Александр Македонский без мечты о великой империи? Смог ли бы паренёк из далёких северных Холмогор основать Московский Университет, не применяя мощную магию — магию внутреннего круга? Конечно, мечта — далеко не единственное орудие, позволяющее работать во внутреннем круге магии. Есть ещё намерение , есть любовь, есть умение видеть внутреннюю красоту... А ещё есть боль, обида, отчаяние, страх — это тоже инструменты работы во внутреннем круге (по крайней мере, они остаются таковыми, пока вообще остаётся нужда в инструментах). Здесь, вероятно, следует вспомнить классический миф о Переходе между мирами — историю Орфея и Эвридики. Я намеренно употребляю термин миф , поскольку рассказ о путешествии фракийского певца в царство Аида — не легенда и не предание, а мифологема : врата Перехода раскрываются перед мощью магии внутреннего круга, в данном случае — перед мощью, разбуженной любовью и отчаянием. ...И ещё есть воображение — не только орудие, но и показатель того, насколько глубоко человек сумел пробиться в свой внутренний магический круг. Если человек не может представить себя писателем, это не только означает, что он никогда им не станет, но и свидетельствует о том, что он не может им быть , что он ограничен в своём движении... Может ли современный обыватель представить себе, что судьба приведёт его на Аваллон, священный остров западных морей? Не может. А значит, судьба приведёт его совсем в другие места... Что ж, каждому своё: «между тем время проходит, и мы плывём мимо высоких туманных берегов Несбывшегося, толкуя о делах дня ...»[30] Внутренней магией обладает каждый человек, и каждому, думается, доводилось переживать эмоции, происходящие из этого круга, например, стремительную и неясную тоску по чему-то светлому и радостному. Внутреннему же кругу принадлежит одно из самых необходимых магу качеств — умение чувствовать Дорогу, на которой всё складывается одно к одному и подталкивает вперёд, на которой каждый шаг приносит ощущение правильности и необходимости происходящего. Внутренняя магия вдохновляла многих людей искусства; ею пропитаны, в частности, произведения Дж.Р.Р.Толкиена («Лист Нигля», «Кузнец из Большого Вуттона» и др.), А.С.Грина («Бегущая по волнам» и др.), В.П.Крапивина («В ночь большого прилива», «Голубятня...», «Лоцман» и т.д.), картины Н.К.Рериха и Р.Кента, стихи К.Д.Бальмонта, Н.С.Гумилёва, М.И.Цветаевой... Некоторые из названных произведений не только продиктованы внутренней магией, но и наполненны ею так, что избыток хлещет через край, буквально «смывая» читателя во внутренний магический круг... Разумеется, чёткой границы между двумя кругами магии не существует, но ряд признаков почти всегда позволяет отнести событие или действие к тому или иному кругу. Во-первых, внутренняя магия не признаёт никаких инструментов; только человек — её начало и её метод. Во-вторых, никто и никогда не может научить внутренней магии — здесь нет учителей, и каждый человек встречает свою внутреннюю магию наедине с прекрасным и сказочным окружающим миром. Сами по себе древние волшебные искусства не принадлежат ни внешнему, ни внутреннему кругу магии. Большинство их методов, несомненно, лежит вне внутреннего круга; но одна лишь совокупность методов ещё не образует искусство, как навыки рисования не делают человека художником. Самая сердцевина древних искусств, как и дар художника, находится именно во внутреннем магическом круге. Сила и Мощь К представлению о различении внешнего и внутреннего кругов магии вплотную примыкают представления о Силе и Мощи, имеющие первостепенное значение для Традиции. Однако большинство славянских (как и индийских) магических и религиозных терминов многозначны, и потому, прежде чем перейти к рассмотрению концепции Силы и Мощи, мне хотелось бы — во избежание путаницы — привести понятие личной силы , отличающейся от Силы вообще. Распространённый современный термин «личная сила», введённый, если не ошибаюсь, Кастанедой, соответствует древнескандинавскому Megin , под чем понималось личное магическое могущество, приносящее богатство и удачу. Уставший штангист, сколь бы силён он ни был, может оказаться неспособным поднять и ведро с водой; в таком состоянии он оказывается лишённым способности совершать работу, т.е. лишённым энергии , но не теряет при этом свою силу . И, напротив, сидящий в кабине подъёмного крана строитель обладает огромной способностью к совершению работы — распоряжается энергией , но не становится при этом сильным в собственном смысле слова. Надеюсь, эти несколько примитивные примеры могут дать возможность понять содержание скандинавского Megin и русского «личная сила» как некую интегральную характеристику, отвечающую общему уровню мага. Именно это мы имеем в виду, говоря об «ореоле силы» или о «накоплении личной силы магом». В отличие от «личной силы», энергия (Мощь , Моща в славянских традициях) — всего лишь нечто, чем маг оперирует и чем в данный конкретный момент он может обладать или нет. Аналогичные представления мы можем наблюдать у других народов — носителей Традиции; так, у скандинавов для обозначения Мощи использовался термин önd , образующий, по мнению исследователей, параллель индийскому «прана»[31] . В древней европейской традиции Мощь является «тем, что действует», образуя пару с Силой — «тем, что ведёт». К сожалению, невозможно, дать однозначное и всеобъемлющее определение как двум кругам магии, так и различиям Силы и Мощи: подобные вещи всегда проще узнать, нежели описать на бумаге. Возможно, именно поэтому нордическая традиция всегда была инициатической . Ощущавший жар Мощи в своих руках и хотя бы раз чувствовавший течение Силы никогда их не спутает... Здесь же мы можем лишь попытаться провести некоторые сопоставления, которые, возможно, позволят почувствовать различия между Силой и Мощью в магическом контексте. Во-первых, пара Сила — Мощь параллельна паре внутренний — внешний круги магии и соответственно — паре нагуаль — тональ Кастанеды. Так, одним из проявлений Силы является кастанедовское «безмолвное знание», истекающее из нагуаля, или внутреннего магического круга, а одним из проявлений Мощи — способность совершать прямые магические действия в явленом мире (исцеление, телекинез и т.д.). Во-вторых, вновь возвращаясь к индуистской Традиции, мы — очень условно! — можем сопоставить Силу с Шива-таттвой , чистым сознанием в шуддха-майя , сверхсознательной сфере, а Мощь — с Шакти-таттвой , энергией, истекающей от Бога И, наконец, концепцию Силы и Мощи можно понять, более пристально всмотревшись в нордическую мифологию. Две школы язычества Одно из принципиальных отличий традиционного язычества от современного догматического христианства заключается в осознании язычником многогранности Мира, в отсутствии неколебимых «истин», обязательных для принятия всеми и каждым. В рамках одной языческой традиции могут мирно сосуществовать школы, совершенно по-разному трактующие даже такой центральный символ, как Мировое Арево ... Подобно делению индуизма на родственные и не отрицающие друг друга направления (шиваизм, вишнуизм и т.д.) северо-западная ветвь арийского учения также делилась некогда на две глобальные школы (что сказывается, к слову, и на ходе современного языческого возрождения). Пожалуй, более всего эти различия проявились в Древней Руси, где они были подкреплены старинным антагонизмом Новгорода и Киева, Севера и Юга. Принципиальное различие двух этих школ проявляется в отношении к противостоящей божественной паре Перун — Велес, борьба которых представляет собой содержание «Центрального Мифа Индоевропейцев». Если для южной, киевской, школы культ Перуна всегда был центральным, а сам Перун почитался как верховный небесный бог, то в Новгороде культ Перуна получил широкое распространение лишь после религиозной реформы Владимира Святославича (конец X века). ...Понятие о внешнем и внутреннем кругах магии, о Мощи и Силе являются столь же фундаментальными для северо-западного язычества, как, например, представление о таттвах для индуизма. Однако в недрах двух языческих школ, столь различно воспринимавших одних и тех же богов, не могло не сложиться разное понимание схожих понятий. Далее мы увидим, что понятие о Силе и Мощи связано с мифом о противостоянии Бога Магии и Бога-Громовника. Давайте же взглянем на этот древний миф с точки зрения двух школ язычества. Орёл и Дракон Один из аспектов этого противостояния, получивший собственное название «Центральный Миф Индоевропейцев», считается хорошо изученным на обширном материале индоевропейской мифологии. Прочие аспекты оказываются не затронутыми официальной наукой — и навсегда останутся таковыми, ибо связаны с магией, а это отнюдь не область, доступная для научного анализа. Итак, «Центральный Миф Индоевропейцев». Бог магии, бог подземного мира в образе Змея похищает стадо священных коров у бога-громовника (редкие варианты: не коров, а жену, не у громовника, а у кого-нибудь другого из верховных богов). Разъярённый громовник преследует грабителя, настигает его и карает, возвращая похищенное. Вот и весь миф. И снова мы должны обратиться к образу Мирового Древа, ибо именно вдоль его ствола разворачивается действие центральной мифологемы Севера — мифологемы поединка Орла и Дракона. Для перунической (громовной) школы Перун (громовник вообще) — небесный бог, венчающий Мировое Древо. Действительно, известно, что орёл (сокол) почитался в древности как священная птица Перуна. Отсюда, например, появился знаменитый знак Рюриковичей — изображение Сокола Рарога. А Велес — он Змей и есть, это ясно без комментариев. Таким образом, выраженное в более общих символах противостояние Перуна/Тора и Велеса/Одина предстаёт перед нами именно как противостояние Орла на вершине Древа и Дракона под его корнями. На самом деле мы могли бы не ограничиваться нордической Традицией — мифологемы , как и архетипы , суть инварианты мировые, а не этнокультурные, как будет показано в следующем разделе этой главы. Поединок Орла (Феникса) и Дракона (Змея) мы при желании могли бы обнаружить в традиционных культурах Востока, в мифологии американских индейцев... Казалось бы, картина ясна: добро побеждает зло, светлый бог Верхнего Мира наказывает тёмного бога Мира Нижнего. Действительно, ведь Змей (Дракон) — он подземный, он под корнями Древа, а громовник — он в Асгарде (в Ирии), под самой кроной... Однако с точки зрения культа Велеса картина сложнее. Вспомним, Велес — родоначальник и покровитель искусств, бог певцов и волхвов, мастеров и хранителей знания. А Перун? Северные сказания иногда рисуют громовника (Тора) могучим, но не слишком сообразительным. Как Велес (Один) — персонификация Силы, так Перун (Тор) — персонификация Мощи, иногда почти стихийной, неуправляемой. Так что для новгородских волхвов бой Перуна с Велесом представлялся, быть может, восстанием грубой силы против власти искусства и знания, восстанием, которое должно быть подавлено. И Велес как бы уходит на второй план, предоставляя противнику разъезжать по небу и забавляться метанием молний, но оставляя за собой реальную, такую незаметную, власть... Мы сталкиваемся здесь ещё с одним аспектом «функционального политеизма» нордической Традиции — с представлением о необходимости противостояния: «Только в молчании — слово, и свет — лишь во тьме »[32] ... Действие мифа незаконченно, оно протяженно во времени. Перун противостоял и будет противостоять Велесу вплоть до наступления Сумерек Богов. Их поединок так же естественен и необходим, как извечный поединок между мужчиной и женщиной. Противостояние Бога Магии и Громовника отражает антитезу Силы и Мощи : использовать Силу — прерогатива мага, использовать Мощь — задача воина. Эту исходную мифологему — как и все прочие — можно проиллюстрировать, используя северные руны, образующие, как будет показано далее[33] , один из базисов волшебных искусств Северо-Запада. Сила, «то, что ведёт», — значение руны , Лагуз. Имя руны означает «движущаяся вода», что напоминает нам и о связи с водой Велеса/Одина, и о связи самой Силы с женским (водным/лунным) началом. Мощь, «то, что действует», — значение руны , Уруз. Имя «Уруз» переводится как «бык», что ассоциируется с мужским (огненным/солнечным) началом. Далее следует вспомнить традиционное представление о гермафродитизме Меркурия (как римского аналога Велеса), намёки Старшей Эдды на то, что Один равно владеет мужским и женским посвящением, о почитании Шивы как Ардханаришвары , двуполого бога, и добавить к двум названным третью руну. Это — руна , Ансуз, чьё имя означает просто «бог», руна, принадлежащая одновременно Одину и его «оборотной», «тёмной» ипостаси — Локи. Руна Ансуз объединяет водную и огненную половины магии, внешний и внутренний её круги, и является, таким образом, символом противостояния Орла и Дракона, символом их борьбы и единства. Что мы получили? Ансуз, Лагуз, Уруз — . Древнее сакральное руническое слово, своего рода «северная руническая мантра», известная нам по многим десяткам надписей на древних предметах и имевшая на Севере такое же значение, как священное слово Ом (Аум) на Востоке... В отличие от современной широко распространённой «эзотерики», древняя нордическая Традиция, как уже упоминалось, имела инициа-тический характер. Каждое проникновение в магию было связано с определённым посвящением, и здесь тоже следует вспомнить о рунах. Перт, чьё имя означает «то, что скрыто», — руна магического посвящения, или посвящения Силы. Тейваз, руна Тюра, — руна воинского посвящения, или посвящения Мощи. А посередине между ними вновь встаёт Ансуз, руна Одина, Князя Богов, мага и воина... ...Всё, что было сказано выше, красиво, полностью соответствует традиции и действительно отражает реальную картину противостояния Велеса и Перуна, Земли и Неба, Инь и Ян, Силы и Мощи. Но давайте задумаемся. Конечно, Велес (Один) — Князь Мёртвых, но ведь он ещё и владыка того самого Города Богов, в коем обитает громовник. Именно ему надлежит находиться у вершины Древа. Да и Сила — то, что ведёт, — это верхняя чакра человека, вершина Древа, Орёл, так же, как Мощь — это Дракон, это нижняя чакра... Всё наоборот. Представление о «Центральном Мифе» разваливается[34] , а сам «Центральный Миф» оказывается лишь одной стороной чего-то гораздо более древнего... И засим мы подходим, наконец, к тому, ради чего был заведён разговор о «Центральном Мифе». Большинство ветвей арийской Традиции хранят, как минимум, упоминания о том, что Бог Магов объединяет мужскую и женскую ипостаси. Это позволяет нам развернуть Мировое Древо внутри одного этого бога. Так, индийский аналог Велеса/Одина сочетает две ипостаси: это Шива, олицетворяющий дхарму , танцующий с Миром и ведущий нас по пути этого танца, и Шакти, олицетворяющая энергию бога, непрерывный поток его творящей воли. Новое Мировое Древо представляет собой олицетворение взаимодействия мужской ипостаси Велеса/Одина (Шивы) и его женской ипостаси (Шакти). Сам поединок Орла и Дракона оказывается не банальной дракой из-за украденных коров, но... Чем? Вспомним об орудии, которым владеет Бог Магии. Это — священное копьё Луга и Одина, фаллос Шивы. Поединок оборачивается священным актом, в ходе которого Сила оплодотворяет Мощь, позволяя родиться всему, что существует. ...Мы забрались в неимоверную глубину времён — в ту эпоху, когда, возможно, ещё только зарождался культ бога-громовника. Посмотрим же, как могли видеть противостояние Орла и Дракона не сторонники того или иного позднего культа, но древние маги. Прежде всего нет персонификаций, нет личностных воплощений богов (сил). Что останется, если «развоплотить» противостоящих богов, вернуться к их первоначальной, неперсонифицированной сущности? Останутся Мощь и Сила. Останутся Дракон круга Аннун, предначальной бездны, произрождающей всё сущее, и Орёл круга Кигант, бесконечного пространства света, куда стремится в своём движении всё обладающее жизнью. Мощь Дракона течёт вверх по стволу Древа, Сила Орла течет вниз. Между предначальной бездной и Небом Мира встречаются два круга магии — внешний и внутренний, две ипостаси Бога Магов — подземная и небесная. Единство и борьба этих ипостасей определяет существование истинной магии... Древо человеческое Изучая нордическую Традицию, снова и снова возвращаемся мы к образу Мирового Древа, и дело здесь не только в том, что оно является центральным символом Традиции. Рассматриваемое магически, Мировое Древо оказывается образом настолько многоплановым, что, по мнению некоторых авторов, размышлений (медитаций, если угодно) о нём вполне достаточно для понимания центрального ядра северной мифологии и основ древних волшебных искусств. Действительно, ведь Мировое Древо — это и вертикальная ось Мира, связываемого воедино бегающей по стволу белкой, и личное дерево мага (шамана), и ось вращения Земли, и позвоночный столб человека... В ряде конкретных славянских традиций энергетический канал, проходящий вдоль позвоночника (Сушумна), называется тропкой. Так и хочется в этой связи снова вспомнить «Слово»: О Бояне, соловию старого времени! А бы ты сиа плъкы ущекоталъ, скача, славию, по мыслену древу, летая умом подъ облакы, свивая славы оба полы сего времени, рища въ тропу Трояню чресъ поля на горы ... Скача по мыслену древу, рища въ тропу Трояню — не та ли это тропка, что тянется вдоль Мирового Древа, вдоль оси Мира и оси человека? И ведь сказано: белкою — той, что несёт Силу снизу вверх и сверху вниз... Всё подобно всему — один из основных магических законов. Если ствол Древа Мира — это ещё и позвоночный столб человека, и тянущийся вдоль него энергетический канал, то и источник Урд, находящийся у Древа корней, имеет в человеке своё отражение. Это — центр Кундалини, источник магической Мощи. Традиционное сравнение Кундалини со свернувшейся в спираль змеёй отражает образ Дракона, свернувшегося вокруг корней священного Ясеня. На вершине же Древа — над теменем человека — расправляет крылья Орёл, проводник Силы, образ сахасрара-чакры... Насколько мы можем судить, древние маги Северо-Запада Европы не знали представления о семи (или девяти, или ещё того более) чакрах человека в том виде, в каком оно существует сегодня[35] . Возможно, это повсеместно распространённое сегодня представление показалось бы им надуманным и излишне усложнённым, а возможно, восточная система неплохо легла бы на северо-западную. Однако о такой многочисленности энергетических центров тела не упоминает и Кастанеда, а описанные им магические представления североамериканских индейцев выглядят весьма похожими на многие древнеевропейские традиции волшебных искусств. Тем не менее маги Северо-Запада имели довольно чёткое представление о трёх «энергетических областях» человека. Это представление прослеживается в большинстве доступных нам традиционных источников и может быть, кроме того, изучено на примере ряда живых традиций[36] . Три энергетические зоны человека образуют пространство, по которому снизу вверх, от Дракона к Орлу, течёт Мощь, а сверху вниз — от Орла — Сила... Первая, самая нижняя область — Живот . Здесь сосредоточена жизненная (витальная) сила человека, откуда и происходит русское название этой части тела: само слово живот и означает, как известно, «жизнь». Именно энергии Живота обязаны своим существованием большинство простых методов экстрасенсорного воздействия — жизненная энергия пронизывает всё человеческое тело, и именно она излучается руками целителей и деревенских знахарей. Далее, более тонко организованная материя образует Тонкий Мир и соответственно — тонкое тело человека. Сила и Мощь этого круга сосредоточены в середине его тела и именуется в славянской традиции Сердцем . В той же области находится сердечная (астральная) чакра, в индийской традиции — анахата. Это область души, чувств. Полагаю, читатель отметил, что слова средоточие , середина , сердце имеют один и тот же корень. Вспомним и ещё одно однокоренное слово — посредник . Сила и Мощь здесь равноправны. «То, что ведёт» встречается здесь с «тем, что действует» и направляет последнее (у магов) или вступает с ним в конфликт (у людей, не обладающих личной силой). Сердце — посредник между внутренним и внешним кругами магии. Наконец, третий, верхний, круг представляет собой область, где Сила Орла преобладает над Мощью Дракона. Это — супраментал Шри Ауробиндо Гхош[37] , нагуаль Кастанеды, то самое осознаваемое как «чёрный ящик» и не допускающее анализа «нечто» в человеке, обеспечивающее восприятие магии внутреннего круга. Это — область «того, что ведёт», именно здесь происходит формирование «безмолвного знания» (по Кастанеде) или «чувствознания» (по Рериху). 5. Мировые инварианты. Древо рун Архетипы и мифологемы Многими авторами неоднократно отмечалось существование в Мире неких инвариантов, проявляющихся в самых разных областях жизни, в разные эпохи и у разных народов. В области психологии такими инвариантами являются введённые Юнгом архетипы, в истории — определённые повторяющиеся схемы развития событий (не зря говорят, что история развивается «по спирали»), в филологии это «бродячие» сказочные сюжеты (например, типа сказок о злой мачехе, о Золушке и т.д.). Мы толкуем эти повторения чаще либо как ряд случайных совпадений, либо, в лучшем случае, как набор независимых друг от друга закономерностей. В отличие от нас древние маги Северо-Запада видели здесь вполне определённую систему, и понимание и использование этой системы являлось одной из основ их волшебных искусств. По мере возможности я постараюсь изложить два основных принципа этой системы современным языком. 1. Всё, что способно к изменению, всё, что имеет характер, несвободно в своих проявлениях и всегда соответствует одному или нескольким архетипам, число которых ограниченно и весьма невелико. (Так, например, для каждого человека мы можем подобрать дом, реку, страну, организацию и т.д., которые будут обладать тем же, что и он, характером, будут иметь те же — каждый в своей области — свойства, что и он. Все они будут воплощением одного и того же архетипа.) 2. Никакая ситуация не может развиваться абсолютно произвольно; существует весьма ограниченное количество сценариев, или мифологем, согласно которым развиваются все возникающие ситуации. Так, всё существующее рождается, нападает (человек — на соседа, река — на свои берега, организация — на конкурентов), умирает и т.д. В определённом смысле эти два закона равносильны известному герметическому принципу: «что наверху, то и внизу». Всё подобно всему, сверху донизу, и всё развивается по одним и тем же законам, двигаясь только по раз и навсегда проложенным рельсам. Нужно отметить, что это ни в коем случае не умаляет человеческую, например, свободу: ведь несмотря на то, что «поезд пройдёт лишь там, где проложен путь», мы сами вольны (почти) выбирать, в какую сторону нам ехать. Возьмём в качестве примера простую архетипическую пару: мржчина — женщина. Мужское и женское начала. Бог-Отец и Богиня-Мать. Ян и Инь. Вспомним предыдущий раздел, посвящённый противостоянию Велеса и Перуна. То же самое! Мощь, «то, что действует» и Сила, «то, что ведёт»! Само по себе это не столь необычно. Большинство читателей без труда смогут продолжить этот список. Гораздо более интересные вещи мы увидим, если перейдём к соответствующим мифологемам. Скандинавская традиция знает две группы богов, с которыми мы ещё не раз встретимся на страницах книги. Это асы , боги, грубо говоря, войны, мифологические предки собственно скандинавов, и ваны , боги плодородия, мифологические предки славян[38] . Всё та же пара Ян — Инь: ваны всегда ассоциировались в Скандинавии с женским принципом, тогда как асы — с мужским. И вот — миф: первая в мире война Асы нападают на ванов. «В войско метнул Один копьё ...» Ваны отступают, поддаваясь. Победа асов? Как бы не так! Это так по-мужски — метнуть копьё, стукнуть кулаком по столу, очертя голову броситься в бой... И это так по-женски — поддаться, пропустить врага на свою территорию, собрать силы и тихо, без шума перегрызть ему горло... «Рухнули стены крепости асов! » Что наверху, то и внизу. Спустимся на ступеньку ниже. Две противоборствующие силы Европы: германцы — воинственные, уверенные в себе, и славяне — такие внешне мягкотелые. Ян и Инь! Даже поклоняются первые Одину, Богу-Отцу, а вторые — Богине-Матери, Богородице. И вот уже совсем не мифологическая, а вполне земная война: в 1941 году Германия нападает на Россию. Всё повторяется по тому же сценарию — разыгрывается та же мифологема. Спустимся ещё на ступеньку — мужчина и женщина. Всё то же самое: мужчина нападает (я бы даже сказал: пытается, подобно Одину, метнуть копьё), женщина отступает, чтобы подчинить его себе. Результат известен — заключение брака. Что же боги? После победы ванов над асами следуют обмен заложниками и заключение мира. Вероятно, многие читатели уже пришли к естественному и красивому выводу: боги индоевропейцев суть высшие воплощения инвариантных мировых архетипов, а развитие ситуаций в мифах — разыгрывание инвариантных мифологем. Вот почему древние уделяли столько внимания изучению мифов — с такой точки зрения мифы становятся возможными сценариями наших собственных жизней! Увидев мифологему в жизни и зная, как развиваются события в пределах той же мифологемы, уже законченной в мифе, мы автоматически знаем, во что выльется ситуация здесь, на земле. Так, мы проследили, как разворачивается одна и та же мифологема противостояния и единства мужского и женского начал на трёх разных уровнях. На уровне европейской геополитики мифологема ещё не доиграна, и завершение её — объединение германской и славянской Европы — дело будущего... ...Мы следуем путями, которые уже пройдены когда-то богами. Умеющие видеть эти пути и манипулировать ими называют себя магами. Руны Архетипы и мифологемы — далеко не единственные существующие в мире инварианты. Можно при желании выделить несколько групп мировых инвариантов, проявляющих себя всегда, везде и во всём, но здесь нам будет необходимо упомянуть ещё об одной такой группе — об инвариантах графических. Такими инвариантами являются, например, вполне определённые священные символы, известные (независимо друг от друга!) самым разным народам. Речь пойдёт о рунах, значимость которых для древней магии Северо-Запада Европы сегодня почти забыта. Мы нередко видим в рунах лишь набор магических знаков, а они между тем образовывали некогда основание, каркас магической традиции. Исходный скандинавский рунический строй — классический Футарк — виделся как Мировое Древо магии, на каждом из листов которого начертана руна. Древние маги Северо-Запада видели в Футарке не набор случайных знаков, но систему — систему инвариантных священных символов. Действительно, знаки Футарка почти не менялись со времён финикийцев и этрусков и совпадают, кроме того, с независимо от них развившимися «тюркскими рунами» и рунообразными знаками насечной древнекитайской письменности[39] . На мой взгляд, абсолютное большинство священных знаков исходного Футарка можно было бы отыскать в традиционных системах священных символов самых разных народов, расселившихся от Австралии и Африки до европейского Севера. Правда, такое исследование могло бы стать темой отдельной книги, здесь же я хочу лишь продемонстрировать инвариантность рунических знаков на одном-единственном примере — на примере руны Ингуз (22-я руна классического древнескандинавского Футарка), руны плодородия, посвящённой светлому Фрейру, скандинавскому богу плодородия, подобному античному Аполлону. Как этот рунический знак впервые появился в Скандинавии в составе Футарка, а к V веку распространился и на Британских островах, где вошёл в состав англосаксонских рунических алфавитов. Руне этой приписывалась огромная магическая сила, способная защитить женщину от бесплодия, мужчину — от мужского бессилия, землю — от неурожая. Обратимся прежде всего к традициям, родственным скандинавской. На славянских ритуальных календарных чашах Черняховского времени месяц июнь, время летнего солнцестояния, обозначается двойным крестом. Тот же знак мы встречаем на ритуальных русских браслетах начала II тысячелетия, не имеющих отношения к календарю, но связанных с культом плодородия и, в частности, с купальскими обрядами. Вот что пишет академик Б.А.Рыбаков об одном из таких браслетов: «...На другой створке — знак воды и неясный по своему смыслу знак из двух крестов. На календаре IV века такой знак означал июнь месяц, разгар солнца»[40] . Но при обращении к руническому искусству смысл знака становится очевиден: это положенная набок руна Ингуз. Перед нами знак плодородия, вряд ли называвшийся когда-либо «руной», но совпадающий тем не менее с основным символом плодородия скандинавов. Любопытно, что здесь исследование пересекается с мифологией. Славянское язычество, как известно, связывает плодородные силы природы с Даждьбогом, во многом подобным Аполлону и Фрейру. Связь руны Ингуз с германским и славянским богами плодородия дополняет это подобие и позволяет заключить, что Даждьбог и Фрейр — разные имена одного бога Согласно славянской мифологии, Даждьбог — прародитель славян («дажьбожьи внуки» — так называет автор «Слова о полку Игореве» русичей). И скандинавская традиция недвусмысленно говорит о том, что Фрейр — ван, т.е. славянин. Далее необходимо вспомнить русские «крины» XII-XIII веков — ожерелья с весьма своеобразными подвесками. Рассмотреть в этих подвесках связь с руной Ингуз не так просто, поскольку изображение её здесь значительно изменено и стилизовано под элемент растительного орнамента. И всё же, если приглядеться, можно заметить, что это всё та же руна, положенная набок и сильно растянутая по вертикали. Женщина, носившая такое ожерелье, могла считать себя защищённой от многих напастей. Интересно обратить внимание на кириллическую букву Ж, отсутствующую в греческом алфавите — прототипе основной части кириллицы. Имя этой буквы — Живете , от Жизнь. Русские растительные орнаменты, символизирующие плодородие и жизненные силы Природы, повторяют (равно как и форма крин) начертание этой буквы. После всего сказанного несложно заметить, что руна Ингуз и буква Жизнь представляют собой модификации одного и того же древнего символа плодородия. Можно указать и общий для обоих знаков индоевропейский прототип — это один из древнейших магических знаков, называемый археологами «ромб с крючками». Приведу ещё один пример. Все знаки группы «ромб с крючками» почти изоморфные, связаны с Даждьбогом (Фрейром). Какого магического воздействия мы можем ожидать от них? Разумеется, направленного на стимуляцию плодородия в любых его проявлениях. В таком случае с действием этих знаков должна быть связана активизация витальных энергий — энергий Живота , нижнего энергетического центра человека. И что же? На человеческих изображениях европейского энеолита мы найдём знаки группы «ромб с крючками» на месте витальных энергетических центров (чакр) — в низу живота... Священный символ Даждьбога-Фрейра отмечает средоточие плодородной силы организма. И в заключение позволю себе отвлечься от индоевропейской тематики и привести для сравнения замечательное изображение, обнаруженное мною у Голана[41] : африканская женщина, на животе которой татуирована... руна Ингуз! Рассказывая о мифологемах, мы показали, как проявляются «пути богов» на самых разных уровнях. Нечто подобное происходит и с графическими инвариантами — те же руны проявляют себя не только как используемые людьми магические символы... ...Руническая надпись из Рунамо, что в Швеции, считалась в своё время одной из самых загадочных и знаменитых. Здесь, в Рунамо, из гранитной скалы выступают длинные змеящиеся кварцевые жилы. Вдоль этих жил тянется тропинка, и, хотя вместе с кварцевыми жилами тропинка спускается в долины и поднимается на холмы, непрерывно струится вдоль неё выбитая в скале руническая надпись огромной длины. Даже в XII веке, когда руническая традиция была ещё жива, никто уже не мог прочитать эту надпись. В XIII веке об этой надписи упоминает Саксон Грамматик, но и он не знает её смысла. Местная же традиция связывала содержание надписи с битвой при Браволле, произошедшей около 700 года. Датский король Вальдемар Великий дал распоряжение своим учёным об исследовании рунамских рун. Учёные Вальдемара посетили Рунамо, переписали часть рун, но прочитать их не смогли. Позднее было предпринято немало попыток прочесть рунамскую надпись или хотя бы какой-нибудь её кусочек, но все они терпели неудачу. Ситуация изменилась только в 1833 году, когда Королевское Общество Дании создало специальный комитет по исследованию загадочной надписи. Экспедиция, организованная этим комитетом и возглавленная Финнуром Магнуссоном из университета Копенгагена, посетила Рунамо и переписала более чем двадцатиметровый фрагмент надписи. Почти год безрезультатно бился Магнуссон над дешифровкой этого фрагмента и был уже близок к тому, чтобы признать своё поражение, когда совершенно неожиданно, вдруг, он ясно увидел принципы, положенные в основу сложной системы вязаных рун. Позднее он описывал своё состояние в этот момент как «экстаз» или «транс». Руническая надпись из Рунамо действительно оказалась посвящённой битве при Браволле. Руны скрывали великолепные древние стихи, безукоризненно сложенные в одной из классических для северного стихосложения форм: Хильдекинд захватил королевство; Гард вырезал руны; Ола сказал клятву; Пусть Один освятит магию; Пусть король Хринг Падёт в пыль; Эльфы, боги любви, Пусть покинут Олу; Один и Фрейр И раса асов Пусть уничтожат, Уничтожат Наших врагов, Дадут Харальду Великую победу. Великой победой была признана в академических кругах дешифровка Магнуссона. Но весьма скоро этими местами зинтересовались геологи; так, в 1836 году Рунамо посетил знаменитый шведский геолог Берцелиус. И выяснилось, что «вырезанные в кварце руны» имеют естественное происхождение — загадочные знаки оказались не более чем сложной системой трещин... Шквал насмешек и критики обрушился на Магнуссона, но он не изменил своего отношения к рунамским рунам и продолжал считать их надписью; в 1841 году он даже издал посвящённую этому исследованию книгу. И он прав: ведь даже будучи всего лишь трещинами в скале, рунамские знаки не перестали быть рунами — мировыми инвариантами, проявляющимися на всех уровнях бытия... ...Итак, мы сделали два основных шага: увидели инвариантность архетипов и мифологем и инвариантность рунических знаков. Остался ещё один шаг — совместить то и другое. Сделав это, мы вплотную подступим к корням магии Северо-Запада — к корням Древа Рун. Но прежде несколько слов о происхождении самих рунических знаков. Жертвоприношение Одина Как появились руны? Согласно северной Традиции, знание рун было получено богом Одином, принёсшим в жертву ради этого знания себя самого. Старшая Эдда, собрание священных текстов скандинавского язычества, содержит произведение, называемое «Речи Высокого». Специалисты сходятся в том, что «Речи Высокого» представляют собой «конгломерат элементов разного характера и разного происхождения» (М.И.Стеблин-Каменский). В частности, это произведение содержит фрагмент (строфы 138-145а), касающийся интересующего нас вопроса. 138 Знаю, висел я в ветвях, на ветру девять долгих ночей, пронзённый копьём, посвящённый Одину, в жертву себе же, на дереве том, чьи корни сокрыты в недрах неведомых. 139 Никто не питал, никто не поил меня, взирал я на землю, поднял я руны, стеная, их поднял — и с дерева рухнул. 140 Девять песен узнал я от сына Бельторна, Бестли отца, мёду отведал великолепного, что в Одрерир налит. 141 Стал созревать я и знания множить, расти, процветая; слово от слова слово рождало; дело от дела дело рождало. 142 Руны найдёшь и постигнешь знаки, сильнейшие знаки, крепчайшие знаки, Хрофт их окрасил, а создали боги, и Один их вырезал. 143 Один у асов, Даин у альвов, Двалин у карликов, у етунов Асвид, и сам я их резал. 144 Умеешь ли резать? Умеешь разгадывать? Умеешь окрасить? Умеешь ли спрашивать? Умеешь молиться и жертвы готовить? Умеешь раздать? Умеешь заклать? 145 Хоть совсем не молись, но не жертвуй без меры, на дар ждут ответа; совсем не коли, чем без меры закалывать. 145а Так вырезал Тунд до рождения людей; вознёсся он там, когда возвратился. Человек, знакомый с древнескандинавской поэзией и мифологией, разберётся в этом тексте без особых проблем, но для читателей, впервые сталкивающихся с подобными произведениями, необходимы некоторые пояснения. Примечания: Строфа 138. «на дереве том ...» и далее речь идёт о Древе Мира, Ясене Иггдрасилъ. Строфа 140. Речь идёт о мифе, согласно которому бог Один приобрёл магическую способность говорить стихами, отведав волшебного мёда великанов. Строфа 142. Хрофт — одно из имён Одина. Строфа 143. Асы — общее название скандинавских богов; альвы — другая группа богов; карлики — народ, сотворённый раньше людей; быть может, более уместно здесь было бы слово «гномы», но уж слишком оно испорчено современными представлениями о гномах, вынесенными из позднейших сказок; етуны — великаны; иногда скандинавская традиция обозначает их термином, по звучанию и смыслу схожим с современным русским «снежный человек»[42] . Строфа 144. «Умеешь ли резать ...» — имеется в виду резать руны; ...разгадывать — разгадывать значение рун и их комбинаций; ...окрасить — руны окрашивались, как правило, кровью; ...спрашивать — спрашивать ответа у богов; может быть, имеется в виду мантическая (гадательная) функция рун, может быть, какая-то медитативная техника; «...раздать » — раздать приготовленную жертву (например, священное пиво), неясно только, кому — богам или участникам жертвоприношения (братчины)? Впрочем, возможно — и тем, и другим. Строфа 145а. Тунд — одно из имён Одина. Итак, перед нами фрагмент из рукописи Codex Regius 2365 . Что он собою представляет? Несомненно, это культовое поэтическое произведение скандинавского язычества. Вероятно, его исполнял жрец при совершении какого-то религиозного обряда, причём строфы 138-141 произносились от имени Одина, а строфы 142-145а — от имени самого жреца. ...Необходимо небольшое отступление в область языческой теологии. Дело в том, что не все языческие боги изначально были богами в привычном смысле этого слова. Так, «Сага об Инглингах» описывает Одина как вполне «земного», реального человека, вождя народа асов. Столицей этого народа был Асгард, прототипом которого послужил Асгард небесный — город богов-асов. Но об этом чуть позже. Что же касается Одина (и не только его), то богом он стал значительно позже, после смерти здесь, в Мидгарде, и возрождения в Асгарде небесном. Ещё при жизни Одина и его ближайших родственников и сподвижников люди относились к ним как к личностям божественным (аватарам, говоря современным эзотерическим языком), а после ухода их из Мидгарда потомки Одина и тогдашних асов — скандинавы (и германцы вообще) обожествили их окончательно, подобно тому, как христиане обожествили многих своих святых. Чтобы получить знание рун, Один принёс себя в жертву, пронзив себя копьём и пригвоздив им себя к дереву. Позднее это дерево стало ассоциироваться с Древом Жизни — ясенем Иггдрасиль. Старшая Эдда сохранила об этом приведённые выше строфы. Самые интересные в них — строки 5-я и 6-я строфы 138: «...посвящённый Одину, в жертву себе же...». Исследователи, воспринимающие Эдду лишь как литературный памятник, либо обходят эти строки стороной, либо трактуют их буквально. Между тем здесь всё просто. «Посвящённый Одину» — тому Одину, который не покидал Асгарда небесного, тому, чьим воплощением в Мидгарде был Один земной. Сравните слова «...в жертву себе же...» и слова Христа: «Я и Отец — одно» (Иоанн 10:30), и всё станет ясно[43] . Вернёмся от теологии к делам Мидгарда. Итак, жертвоприношение Одина принесло руны в мир явленный, в Мидгард. Один воспринял это знание и передал его своим соплеменникам — асам. Как рассказывает Снорри, «Одину и его жене было пророчество, и оно открыло ему, что его имя превознесут в северной части света и будут чтить превыше имён всех конунгов. Поэтому он вознамерился отправиться в путь». На рубеже новой эры под предводительством Одина асы совершили переход прежнего места обитания на далёкий европейский Север, куда они принесли свою культуру и свою религию. Именно к этому времени — началу новой эры — относится появление в Северной Европе искусства использования рунических знаков и возникновение классического общегерманского рунического строя — Футарка. Впрочем, я вовсе не хочу сказать, что асы принесли знание рун с собой. Футарк был создан именно в Скандинавии, хотя истоки его лежат в совершенно других странах. В научных кругах вопрос о происхождении Футарка до сих пор остаётся открытым, хотя большинство специалистов склоняются к одному, отвечающему, на мой взгляд, истине, мнению. Существуют алфавиты, знаки которых очень близки к знакам Футарка, — это алфавиты древнего населения североиталийских земель. Рис. 2.29 и 2.30 представляют этрусские предметы, надписи на которых сделаны знаками североиталийских алфавитов. Сходство с Футарком бросается в глаза, хотя, разумеется, это всего лишь пример, а не доказательство. Но проведённый специалистами анализ алфавитов и их развития действительно подтверждает такую версию о происхождении Футарка. Вполне естественно задаться теперь вопросом: если рунические знаки имеют такое происхождение, то что же получил Один, совершив своё жертвоприношение? Ответ прост. Несомненно, Один знал эти знаки и до своего девятидневного висения на дереве. Откровение же принесло ему знание рун как знаков сакральных, так узнал он их силу и научился её использовать — так родилось руническое искусство. Искусство видеть Древо Рун. Древо Рун Прежде всего необходимо отметить, что двадцать четыре руны по отдельности и рунический строй из двадцати четырёх рун — вещи разные. Божественность происхождения рун заключается не только в том, что они были подарены людям Одином — богом Асгарда. Дело ещё и в том, что каждая руна несёт на себе отпечаток определённой, действующей в Мире Силы — так же, как и каждый инвариантный архетип или мифологема. Необходимый шаг напрашивается сам собой — попарно объединить архетипы и руны (мифологемы и руны), связанные с одной и той же Силой. Это и было сделано древними магами Северо-Запада, получившими в результате Древо Рун — магическую систему, в которой каждой руне соответствует определённая Сила, определённый архетип и определённая мифологема. Сейчас известно несколько подобных систем, называемых иногда замкнутыми ассоциативными системами принципов. Одна из древнейших таких систем — 22 карты Старших Арканов Таро. Кроме того, можно вспомнить и 22 буквы священного еврейского алфавита, и 64 гексаграммы китайской Книги Перемен. Понятие «замкнутой системы принципов» употреблено здесь в том смысле, что, пользуясь этими и только этими принципами, можно описать любую возможную ситуацию и любой сценарий её развития. Приведённые примеры могут навести на мысль, что подобные системы — это системы гадания. Это не так, вернее, не совсем так. Любая из этих систем действительно может быть применена в мантических целях; в этом смысле их можно определить как системы, в знаках которых может быть сформулирован ответ на любой вопрос. В процессе получения ответа каждый знак такой системы открывает определённую дверь в мир ассоциаций, на основе которых гадатель с помощью своего опыта и делает предсказание. На более тонком уровне такие системы являются основой для более или менее точного описания мира. Так, на еврейский алфавит во многом опирается Каббала; на Арканах Таро, возможно, базировалась в своё время эзотерика Египта; восемь триграмм, являющихся основой Книги Перемен, участвуют во многих китайских философских концепциях и построениях. В связи со сказанным становится ясно, что человеку, желающему работать с рунами — неважно, в мантической ли области или в области практического их применения, необходимо проложить собственную тропку к дверям в мир ассоциаций и образов, открываемым рунами, прочувствовать соответствующие каждой руне архетипы и мифологемы. Читателям, знакомым с работами Кастанеды, будет проще понять это — каждой руне соответствует определённый сдвиг человеческой точки сборки от её среднего положения. Сдвиги точки сборки, соответствующие рунам, невелики, прочувствовать их непросто. В Приложении, содержащем разделы, посвящённые отдельным рунам, я постараюсь дать читателю возможность сделать это; здесь же приведу лишь несколько примеров, обрисовав отдельные ветви Древа Рун[44] . ВЕТВЬ ПЛОДОРОДИЯ. Объединяет три руны, отображающие мифологему действия Сил Плодородия: Ингуз, Беркана, Йер. Ингуз — плодородие произрождения; рождающий жизнь союз Инь и Ян, зачатие и рождение; весна Беркана — плодородие роста и процветания, расцвета жизни; лето. Йер — плодородие плодоношения, результат роста и движения вперёд, урожай; осень. Как видим, мифологема замкнута — за осенью следует зима, смерть, и — новое возрождение через новый союз Инь и Ян. ВЕТВЬ СИЛЫ. Объединяет руны Уруз, Зиг и Лагуз. Мифологема двух кругов магии и трёх кругов Силы. Уруз (что значит «бык») — «то, что действует», Мощь, мужское начало; внешний круг магии. Лагуз (что значит «движущаяся вода») — «то, что ведёт», Сила, женское начало; внутренний магический круг. Зиг (Соулу) — могущество, единение Силы и Мощи, достижение целостности, венчающее всякое движение; средний круг Силы — сердце. Именно эта мифологема работает в противостоянии асов (Уруз) и ванов (Лагуз), именно она приводит две группы богов к завершающему объединению (Зиг). ВЕТВЬ ЗАЩИТЫ. Объединяет руны Альгиз и Эйваз. Мифологема состояния защиты (Эйваз) и состояния защищённости (Альгиз), дублирующая — на ином уровне — противостояние Инь — Ян. Защищённость — состояние, в котором не может быть причинён вред; защита — состояние, в котором имеется возможность противостоять нападениям извне. Защищённость — пассивна, защита — активна; защищённость контролируется Силой, защита — Мощью. Поясним на примере. Предположим, вы двигаетесь по улице вдоль фасада дома, с крыши которого должен упасть кирпич. Если вы следуете «рельсам» мифологемы защищённости, вы свернёте на другую улицу, и кирпич окажется не в состоянии упасть вам на голову и причинить вред. Если вы следуете мифологеме защиты, у вас окажется достаточно твёрдая голова, чтобы об неё разбился кирпич, а не наоборот. ВЕТВЬ СВОБОДЫ. Содержит одну-единственную руну — Гебо, заключающую в себе мифологему единства и борьбы противоположностей, невозможности объединения без свободы каждого и свободы без единства. Глава 3. Основания внутреннего круга: Дикая Охота Силы Я был многим, прежде чем стал собой... Cad Goddou — Талесин, VI век Так делали боги, так теперь поступают люди... Taittiriya Brahmana, 1.5, 9, 4 6. Магические посвящения. Дикая охота Стандартныи взгляд на язычество подразумевает деление традиции на две части, определяемые в большинстве случаев как религия и магия. Одни исследователи считают первенствующей частью религию, полагая магию вторичной частью, практическим приложением; другие, напротив, именно магию называют высшей частью традиции, оставляя собственно религии роль «предварительной подготовки». Мы же склоняемся к мысли, что обе эти позиции неверны, что в рамках реальной традиции религия и магия не могут существовать отдельно. Действительно, исторические и этнографические данные равно свидетельствуют: как обращение к богам было естественной частью языческой магии, так и чисто магические практики играли немалую роль в практике религиозной. Таким образом, мы не видим возможности различения в рамках традиции магии и религии как обособленных компонент, однако полагаем, что сама по себе традиция действительно дуальна и состоит из двух чётко разграниченных половинок, смутное понимание чего и приводит к попыткам дифференциации магии и религии. Этими «половинками» являются учение экзотерическое (Знание-для-всех) и учение эзотерическое (Знание-для-посвящённых)[45] . Необходимо отметить, что в данном случае под термином «посвящённый» мы понимаем отнюдь не нечто конспирологическое, т.е. лицо, посвящённое в ту или иную тайную организацию, но человека, переступившего определённый порог в собственном развитии. Вероятно, следует даже говорить не столько о различии между экзо- и эзотерическими учениями, сколько о различиях между всеми и человеком, прошедшим определённое посвящение и видящим то, что не видно всем . Проиллюстрировать эти различия можно, сопоставив собственно нордическую Традицию с Традицией индуистской Тантры. Мантра Посвящений Тантрическая традиция в индуизме содержит представление о трёх характерах (или сущностях) человека, о трёх бхавах . Прохождение через состояние каждой бхавы — от пашу - к вира - и далее к дивьябхаве — рассматривается в традиционной Тантре как естественный путь человека, и данное представление выглядит родственным тому, как понимался человеческий путь в Традиции Северо-Запада. Пашубхава может обозначать состояние человека, «связанного узами [неведения]». Это человек, уже вступивший на некоторый путь, соблюдающий религиозную, магическую и социальную этику. В нордической Традиции пашубхаве соответствует человек, практикующий религиозно-магические действия, в том числе маг, освоивший определённые уровни волшебных искусств, например, целительства, рунической магии или прямого психофизического (экстрасенсорного) воздействия. Человеку, принадлежащему данной бхаве, доступно использование Мощи — энергии, проявляющейся во внешнем круге магии. Таким образом, для северо-западной Традиции пашубхава — человек, практикующий экзотерическую — внешнюю — часть учения. Вирабхава — сущность человека, победившего в себе те самые «узы неведения», которыми связан пашу, и активно двигающегося по Тантрическому Пути. Согласно «Камакха-тантре», вира бесстрашен, целеустремлён, непоколебимо движется к поставленной духовной цели, разумен, энергичен и очень деятелен. Для нас принципиально важным выглядит указание Шрипады Садашивачарья о том, что вира «...имеет особую, не всегда объяснимую умом, склонность к следованию Тантрическому Пути... интуитивно тяготеет к практикам тантрического типа»[46] . Возможно, именно это умение вира следовать тому, что недоступно чисто ментальному мышлению, и является одним из принципиальных его отличий от пашу. Не правда ли, определение Шрипады Садашивачарья «особая, не всегда объяснимая умом, склонность» весьма напоминает нашу собственную формулировку, приведённую там, где речь шла о двух кругах магии: «Внутри меня есть нечто, что побуждает меня следовать этому пути». Мы можем, таким образом, определить, что переход из состояния пашу в состояние вира достигается — в наших терминах — проникновением во внутренний магический круг. Здесь следует остановиться чуть подробнее и обратиться к рунам. То, что мы сегодня называем «энергией» в магическом контексте или — корректнее — Мощью или Мощой , в футарке, как уже говорилось, символизируется руной , чьё имя означает «Бык». В Традиции это — «то, что действует», то, чем человек оперирует во внешнем магическом круге. А то самое «нечто», заключённое во внутреннем круге магии, — «то, что ведёт» — ассоциируется в Традиции с образом текучей воды и символизируется соответствующей руной , Лагуз. Именно умение (способность) ощущать «то, что ведёт» и следовать ему и является главным отличием вирабхавы от пашубхавы и эзотерической части традиционного учения от экзотерической. Следующая бхава Тантры — дивья . Это — сверхчеловек, человеко-бог (от санскр. deva — божество). Несколько упрощённо: если пашу использует магическую энергию, доступную во внешнем круге, вира совершает магию, используя свою способность двигаться по текучей воде круга внутреннего, то дивья вообще не нуждается ни в прямой, ни в косвенной магии, поскольку находится вне её кругов и изменяет мир самим своим существованием, иначе говоря — непосредственно реализуя намерение. Символом божественного состояния является руна , чьё имя — Oss , As или Ansus — и означает «ас», «бог». Представление о трёх бхавах, трёх состояниях человека, трёх областях, в которых может быть приложено его намерение, и соответственно о трёх действующих началах является одной из базовых компонент северо-западной Традиции. Три руны, символизирующие три эти качества, — Ансуз, Лагуз и Уруз — образуют уже известное нам руническое сакральное слово: дивьябхава вирабхава Сила пашубхава Мощь Итак, для человека в состоянии дивья магия в том смысле, в котором мы употребляем этот термин здесь, уже не нужна. Человеку в состоянии пашу доступны экзотерические религиозные практики и магические технологии, не требующие проникновения во внутренний магический круг. Состоянием же традиционного мага (в полном смысле этого слова) является вирабхава , а значит, содержанием основных магических (внутрикастовых) инициации является переход из пашубхавы в состояние вира , связанный с получением доступа во внутренний магический круг, с раскрытием способности следовать текучей воде этого круга. Дикая Охота Силы Традиция Северо-Запада была и остаётся инициатической, т.е. переход из одного состояния (бхавы) в другое традиционно мыслится не как плавно протекающий процесс, но как преодоление порога, как трансформация, представляющая собой результат накопления определённого потенциала и его реализации, вызванной внешним или внутренним «спусковым механизмом». Традиционное восприятие человека и его места в Мире подразумевает, что в каждом из нас уже есть то Я, обрести которое мы стремимся, практикуя тот или иной религиозный или магический путь. Таким образом, продвижение вперёд в Традиции понимается не столько как «самосовершенствование», сколько как высвобождение этого истинного, высшего Я, сокрытого «узами невежества» пашу или, как мы иногда говорим, «шкурами внешнего дракона». Такое представление весьма напоминает, к слову, платоновское «воспоминание знания». Внешние «шкуры» современного человека, закрывающие истинное Я, толсты и прочны, если смотреть на них с традиционной точки зрения[47] . Но это самое Я, оперирующее во внутреннем магическом круге, иногда пробивается сквозь них, реализуясь в спонтанном появлении ощущения «затягивания» вперёд, на неизвестный путь, ощущения страстного «желания без объекта» — стремления к чему-то, что не может быть выведено в сознание и осознано логически. Это первое столкновение с «тем, что ведёт», с потоком текучей воды Силы. Как правило, именно такого рода столкновения и приводят человека к тем или иным сакральным практикам. Магическое посвящение соответственно оказывается дракой за право доступа во внутренний крут магии — дракой, которую человек ведёт со своими «шкурами», своего рода «боем на Калиновом Мосту», на котором рождающийся маг встречает себя самого, облачённого в тяжёлую и устрашающую драконью шкуру. Такая работа по освобождению собственного Я подразумевает — наряду с прочим — и применение определённых инициатических технологий, в том числе технологий, ставящих человека в экстремальные физические, психологические и магические условия. Нередко Сила, пробивающаяся внутрь жизни человека, сама обеспечивает возникновение ситуаций, в которых человек оказывается вынужденным отыгрывать те или иные жёсткие инициатические технологии. В таких случаях мы говорим, что человек попадает в Дикую Охоту Силы . ...Существуют архетипические концепции, общие для всех традиций. Среди них — представление об инициации как о смерти одного человека и рождении другого: чтобы родилась бабочка, должна умереть гусеница. Особенно ярко этот принцип проявляется именно в посвящениях магических, и потому не случайно нордические боги власти и магии (славянский Велес, скандинавский Один) являются одновременно владыками Мира Мёртвых. Ведомая ими Дикая Охота — в современном осмыслении — поднимается из Нижнего Мира для нападения на Жизнь. Но за последние десять-пятнадцать веков мы успели инвертировать, переставить с ног на голову большинство языческих понятий и принципов, вывернуть Традицию наизнанку и поверить в то, что такой она и была[48] . Но боги — даже боги Нижнего Мира — служат не Смерти, но Жизни. И Дикая Охота Силы , ведомая Богом Магии, сколь бы жёсткой и даже жестокой она ни выглядела, ведётся не против Жизни, но против того, что изначально мертво в человеке, — против тех уз, коими скован поток текучей воды . И так, поправ Смертью смерть в себе самом, человек обретает «второе рождение» и переходит — в терминологии Тантры — во второе состояние — в вирабхаву . И именно в связи с этим переходом мы вплотную подходим к мифам и сказкам. Мифы и технологии внутреннего круга Конечно, практически весь корпус европейской мифологии, в том числе и мифологии северо-западной, подвергнут на настоящее время подробнейшему анализу, изучен, исследован, разложен по полочкам. Но — мы уже говорили об этом — такое исследование чаще всего остаётся исследованием извне . А это значит — исследованием одного только текста, без учёта базирующихся на нём учения и магии, более того, исследованием без применения магии . Между тем не стоит воспринимать миф просто как текст , как посвящённое историям о богах литературное произведение. Дешёвые романы, содержащие один только голый текст, живут несколько лет; века переживают книги, наполненные чем-то большим. Индоевропейские мифы пережили тысячелетия. Так, может быть, не стоит спешить с выводами, не стоит развешивать привычные, удобные ярлыки, исходя лишь из анализа голого текста? Сама концепция мифа как явления сакрального, само его существование теряет смысл, как только мы начинаем воспринимать миф как текст , пусть даже текст культовый. Так превратилась в абсурд, в «мыльную оперу», античная мифология, когда сюжет, фабула и в конечном итоге текст вышли на первый план, заслонив собой роль мифа в учении. Сейчас в России мы рискуем отправить туда же и мифологию славянскую, анализируя, сопоставляя и компилируя тексты, создавая пространные «жизнеописания» богов и богинь, рисуя их бесконечные генеалогические древа... По сути, по предназначению своему миф неразрывно связан с традиционным учением; он умирает, когда эта связь рвётся. А учение — истинное учение — всегда практично . Поэтому за каждым мифом всегда стоит путь — путь, предлагаемый Традицией, в рамках которой этот миф сформировался. Так делали боги, так теперь поступают люди ... (Taittiriya Brahmana, 1.5, 9, 4) увидим ли мы этот предлагаемый нам богами путь, попросту проанализировав текст и сюжет мифа и развесив на героях ярлыки «светлый» и «тёмный», «плохой» и «хороший»? Приведённая цитата из индийского трактата прекрасно характеризует один из базисов языческого учения. Люди следуют путям богов, и отражение этих путей — в мифологии. Правда, их нужно ещё увидеть, эти пути... 7. Узлы норн и драконовы шкуры Начнём мы с прекрасной древней сказки, известной большинству европейских народов. Была ли она некогда мифом в полном значении этого слова — неясно, но так или иначе функцию мифа — магическую, обучающую функцию — она несла несомненно. Речь идёт о сказке, известной более всего в скандинавском варианте и называющейся в Скандинавии Сказкой о Принце-Драконе[49] . Давным-давно, в утреннюю пору северных земель, жил там прекрасный молодой король, и была у него удивительной красоты жена. Ни одну королеву во всём свете нельзя было сравнить с ней. Волосы её были подобны чистейшему золоту, а глаза светились васильковой голубизной. Шея её была белее парного молока в серебряном ведёрке, а губы алели, как кровь дикого лебедя, упавшего в Рождество на нетронутый чистый снег. Не было на свете счастья, равного их счастью. Лишь одно омрачало их души — у них не было детей. Не проходило и дня, чтобы они не печалились об этом, ибо королева желала златовласую дочь, чтобы лелеять её и играть с ней, а королю нужен был сын и наследник королевства. И вот однажды, когда королева прогуливалась вне замка, она оказалась возле дома одной старухи, что жила неподалёку от леса. Королева вошла внутрь и у видела сидевшую подле огня старуху без единого зуба во рту. — Скажи мне, моя королева, — начала та, — почему в то время, когда такая старая карга, как я, находит мир прекрасным, такая красавица, как ты, хмурит брови? — Увы, — отвечала королева, — все наши беды и несчастья принадлежат лишь нам самим. Нет никого на свете, кто сумел бы помочь мне. — А ты всё-таки расскажи мне о своём горе, — посоветовала ей старуха. — Я помогала и таким, чьи несчастья были не меньше твоего. Почти против своей воли рассказала ей королева о своей печали: — У нас с королём нет детей. Потому-то я и несчастна. — Каждой болезни — своё лекарство, — ответила ей старуха. — Делай в точности так, как я скажу тебе, и вскоре получишь то, что желаешь. Слушай же! Сегодня вечером, когда небо будет полыхать красным огнём заката, возьми небольшой кубок с двумя ручками и поставь его вверх дном на землю в северо-восточном углу своего сада. Завтра при первых лучах солнца подними его, и увидишь под ним две розы на одном стебле — одну белую и одну красную. Тебе придётся выбирать: если съешь ты красную розу, родится у тебя мальчик, а если белую — девочка. Но как бы ты ни поступила, что бы ты ни выбрала, ни в коем случае не должна ты съедать обе розы, иначе не миновать беды. Поняла ты меня? — Поняла, — радостно вскричала королева. — Добрая женщина, назови, что хочешь ты получить в награду? Но старуха не захотела принять даже золотое кольцо с руки королевы. — Рановато ещё говорить о награде, — сказала она ей. — И запомни, королева, — съесть можно лишь одну розу, не больше! Королева сделала всё в точности, как велела ей старуха. На следующее утро на восходе солнца она прокралась в сад и подняла с земли кубок. К её удивлению и радости, под ним действительно на одном стебле росли две розы, точно такие, как и предсказывала старуха — одна белая и одна красная… С этого момента и начались злоключения королевы. Какой выбрать цветок? Конечно, королевству нужен наследник, но ведь так хочется, чтобы родилась девочка, принцесса... Терзаемая сомнениями, королева не заметила, как съела оба цветка. Пришло время, и королева родила двойню. Первым на свет появился страшный и гадкий змей. Злобно зашипев и перепугав королеву и всех придворных, уполз он из комнаты, а потом и из замка, так что никто не успел его поймать. Вторым появился на свет мальчик, ещё более прекрасный, чем его отец. Шли годы, и мальчик превратился в юношу, и тогда король решил, что пора женить сына. И вот в один прекрасный день король снарядил юношу в дорогу и отправил его искать себе невесту... ...Но если иноходью шли лошади при его отправлении, то вскоре галопом примчали они карету назад. Люди рассказали, что едва они добрались до первого перекрёстка, как увидели огромного дракона, хвост которого был обвит вокруг придорожного дуба, а клыки были смертоноснее молнии. Его отвратительное тело извивалось на середине дороги, а широкая чёрная пасть раскрылась при их приближении. И, что самое страшное, лицо его было наполовину человеческим, а наполовину — змеиным. — Невесту мне, — прошипел он, — прежде чем невесту тебе!.. ...Здесь мы на время прервём изложение северной сказки и обратимся к нордической мифологеме о трёх божественных девах, спрядаюших нити судеб. Нити норн Согласно скандинавской традиции, в самом сердце Мира, у корней Мирового Древа, возле священного источника Урд, живут три девы — норны , имена которых Урд, Верданди и Скульд, что значит «Судьба», «Становление» и «Долг». Эти девы прядут волшебную пряжу, определяющую судьбы всего сущего. Спрядаемая нить человека начинается в момент рождения, и рвётся, когда человек умирает. Пряжа доброго и счастливого человека — ровная и гладкая, злого и несчастного — драная и покрыта узлами. В Первой Песни о Хельги так описано прядение судьбы рождающегося героя: Ночь была в доме, норны явились судьбу предрекать властителю юному; судили, что он будет прославлен, лучшим из конунгов прозван будет. Так нить судьбы пряли усердно, что содрогались в Бралунде стены; нить золотую свили и к небу — к палатам луны — её привязали... Божественные пряхи, прядущие нити судеб, известны в магических и религиозных традициях всех индоевропейцев. Сравните, например, со сказанным греческие представления о трёх мойрах , две из которых — Клото и Лахезис — прядут нить жизни, а третья — Атропа — обрезает её. Как и скандинавы, греки, говоря о героях, вспоминали их нити судеб: «ему же так некогда мойра сильная напряла рождающемуся нитью » (Гекуба о Гекторе). Славянская мифология — не исключение; здесь функцию норн выполняет Макошь, чьё имя допускает интерпретацию «Мать Жребия» или «Мать Судьбы»[50] . Любопытно, что культ Макоши сохранился после крещения Руси гораздо лучше культов других богов и дожил до нашего столетия. Изменилось лишь имя: ту, кого раньше называли Макошью, после крещения стали именовать Святой Пятницей. Сохранилось практически всё: и память о связи богини со священным источником у корней Древа (сравн. посвящение св. Пятнице священных источников — прощ ), и знание о том, что именно она спрядает судьбы[51] , и даже ритуальная сторона древнего культа. К слову, название одного из обрядов поклонения Пятнице — мокриды — вообще может быть связано с именем Макошь (Мокошь), а не только с основой mok в значении мокрый, мокнуть. Можно привести и ряд других доказательств, что православная Пятница «дублирует» древнюю Макошь, соединившую черты норн с чертами Богини-Матери, также связанной со священными водами. Одно из самых показательных — самоё её имя. Пятница, пятый (или шестой — по европейскому счёту) день недели, ещё в античное время был посвящён Венере (Афродите) — великой богине священных вод. Не забывали об этом и в Средние Века: «Чтим мы богиню самую могущественную изо всех, носящую имя Фреи, коей прародители наши посвятили шестой день недели …» (Гальфрид Монмутский — о саксах. Отсюда — английское имя пятницы — Friday , «День Фреи».) Традиционно считается, что после крещения Руси многим христианским святым были приписаны некоторые черты древних языческих богов и богинь: св. Власию достались черты Велеса, св. Параскеве Пятнице — черты Макоши... Возможно, так оно и было — формально. Но какой русский при упоминании о Святой Пятнице вспомнит греческую святую Параскеву из Иконии, принявшую мучения при Диоклетиане в 282 году? Нет, не черты богов перешли к христианским святым, напротив, — древние боги приняли новые имена... Что же за нити прядут божественные девы? Буддийская традиция называет их нитями дхарм , нитями судьбы. Могущественные маги древности умели видеть эти нити и даже работать с ними. Это — нити мифологем, из которых норны спрядают судьбы . Нити дхарм прекрасно известны и современному оккультизму, хотя большинство методов работы с ними давным-давно позабыты. Приведу в качестве примера отрывок из труда известнго современного российского астролога Авессалома Подводного: «В буддхиальном теле человека видны переплетающиеся нити — это его дхармы (линии кармических программ и соответствующей этики). Множественное пересечение этих нитей символизирует событие, тем более дисгармоничное, чем более этих нитей пересекается...» Лишь в одном я возьму на себя смелость поправить этого автора: то, что происходит с нитями норн, не символизирует событие, но является им — разница велика. В остальном же всё совершенно верно: чем узловатее и запутаннее дхармы, выходящие из рук норн, тем дисгармоничнее жизнь человека. Не следует, однако, считать представление о норнах и дхармах фаталистическим. Если норны свободны запутывать наши нити дхарм, то мы свободны развязывать заплетённые ими узлы. Думается, сказанное требует пояснений. Как «работает» узелок на нити норн? На уровне психологии прекрасным примером могут послужить столь типичные для людей нашего времени комплексы (неполноценности и проч.): оказываясь в определённых ситуациях, человек словно включает некую программу действий, отличающуюся от оптимальной. Он попадает, так сказать, в глубокую проторенную им самим колею, выбраться из которой у него не хватает сил. Это и есть узел — маленький, нередко почти незаметный, но работающий безотказно: вместо прямого движения вдоль нити событий, «носитель» комплекса проваливается в «навороты» заплетённого норнами (или им самим) узла. Пример на событийном уровне — фатальное невезение, нередко характеризуемое древним языческим термином заколдованный круг. Круг чего? Круг дхармы — тот самый узел на нити норн! Наузы и личины В русском языке есть древний магический термин — науз . Так называют колдовское (чаще всего — вредоносное) действие, технология которого прямо связана с завязыванием , и результат этого действия. Иногда именуют наузом связанные противусолонь в узел колосья хлеба (чаще называемые заломами ), иногда — узел, завязанный с приговором на тряпице. Считается, что колдуны делают наузы, дабы навести на врага порчу. Впрочем, «порча» — термин слишком широкий, и традиционные колдуны и знахари употребляют его нечасто. Термин науз более конкретен, он подразумевает не только вполне определённую технологию, но и конкретный результат. Технологию оставим в стороне, а вот результат нас как раз и интересует. Магические термины всегда допускают сразу несколько толкований. Узел на тряпочке — всего лишь привычный для колдуна атрибут действия; название происходит не от него. Название «науз» дано, вероятно, теми магами древности, которые видели результат — появляющиеся на нитях норн узлы, именно эти узлы, скорее всего, и назывались первоначально наузами, т.е. наведёнными узлами. Конечно, науз, сделанный профессиональным колдуном, — редкость. Но каждый знает, как больно может ударить одно-единственное брошенное кем-то слово, как глубоко ранят равнодушие, предательство, ложь... Почти всё со временем забывается, но остаются следы — современный психоаналитик скажет, что каждое встреченное нами зло (а иногда — и добро) оставляет после себя какой-нибудь «комплекс», иногда — маленький и незаметный, а иногда — приводящий к печальным последствиям... А что сказал бы об этом маг, носитель нордической традиции? «Душевные раны» оставляют после себя наузы, большие и маленькие, заметные и не очень... Представьте себе, сколько таких «нечаянных» узелков появляется на нити норн за день, за год, в течение жизни. И каждый из них ограничивает движение, затягивает человека в свой заколдованный крут. И ведь это ещё не всё. Посмотрите, например, на современного «культурного» человека. Он ходит на работу, прилично одевается, читает книги, посещает иногда театр, заглядывает изредка в музеи... Задайтесь вопросом: может ли он попросить милостыню в метро, или прийти на работу с розой в петлице пиджака, или встать на голову, когда весело? Ответ другого «культурного» человека: он не будет делать этого, потому что такого ему не захочется и потому что ему это не нужно. Ответ мага: он не может этого сделать, потому что любое общество формирует собственные наузы, ограничивающие свободу человека. Другой пример того же явления — классическое чеховское «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда»... И ещё есть наузы, которые мы делаем себе сами, выстраивая вокруг себя уютный мирок, закрывающий нас от безграничности Мира... А теперь вспомните всё, только что прочитанное, и представьте, в какой кокон иллюзий, комплексов, принятых моделей поведения и запретов вы закутаны. И он не «где-то там», он — вокруг вас, он — плотен, тёмен и осязаем. Каждая ваша привычка, каждый ваш науз — там, вокруг вас, а значит — вне вас. Теперь представьте, что этот ваш кокон может дать трещину, расколоться... Каюсь, на этих страницах мне приходится чуть-чуть практиковать вербальную магию. Но это неизбежно, согласно постулату, давно принятому многими авторами: невозможно писать о магии, не используя её самоё... Присмотритесь — этот кокон живёт, собственной жизнью, очень мало зависящей от вас. Он даже умеет перестраиваться, изменяться в зависимости от ситуации, выпячивая из себя то одну личину, то другую. Посмотрите на других людей — что вы увидите: лица или личины? Поймайте себя на том, как лицо ваше привычно и послушно надевает при нужде мышечные маски. Когда вы наедине, заметьте — ваше лицо всегда напряжено, потому что всегда давит на него тяжёлая маска кокона. Теперь представьте, что этот ваш кокон может дать трещину, расколоться... Засим — возвращаемся к сказке. Шкуры дракона — Невесту мне, — прошипел дракон, — прежде чем невесту тебе!.. Тотчас вспомнили во дворце о змее, родившемся у королевы и ускользнувшем из замка. Вспомнили и о том, что родился он первым, а значит — действительно имел право первым жениться. И тогда король (а это был справедливый король древности) решил, что если младший принц действительно хочет жениться, то надобно сперва найти невесту для его старшего брата — Дракона. Понятно, сказать это было значительно проще, нежели сделать, и вот как поступил тогда король: он послал послов в самую далёкую страну, которую только знал, и велел пригласить оттуда принцессу для своего сына. Поскольку он сохранил в тайне, о каком сыне идёт речь, принцесса, конечно же, прибыла, — и, надобно сказать, весьма пригожая. Её не допускали в комнату жениха, пока он сам неожиданно не появился рядом с ней в огромном зале королевского замка, весь сверкающий и гибкий. Что ей оставалось делать? Свадебные яства были готовы, свадебный эль сварен, гости успели потратиться на дорогие наряды, а до её дома было так далеко. — Я согласна, — храбро заявила принцесса. Дракон скушал, её немедленно после свадьбы и уполз по своим делам, а младший его братец снова отправился на поиски невесты. Разумеется, история повторилась, и дракон, остановив принца на первом же перекрёстке, вновь потребовал себе жену прежде, чем брату. Король вновь признал его требование справедливым и выписал для него из-за границы новую принцессу. Как и предыдущая, эта невеста тоже вела себя весьма достойно и так же храбро закончила свои дни в желудке дракона. А после третьей съеденной принцессы король задумался о том, как отреагируют на столь своеобразную внешнюю политику его соседи, и принял решение впредь кормить дракона невестами исключительно подлого происхождения. Неподалёку от королевского замка в ветхой лачуге рядом с лесом жил старик, королевский пастух, и была у него дочка, про которую говорили, что во всём королевстве не сыскать девушки более кроткой, нежной и прекрасной. Её-то и сосватал король своему старшему сыну. ...Когда пастух рассказал об этом дочери, горе её было неописуемо. Из глаз её хлынули слёзы, она в отчаянии принялась заламывать пальцы, пока из-под ногтей не выступила кровь. Она и минуты не смогла пробыть дома, бросилась в лес и бежала до тех пор, пока не изорвала в клочья своё платье, а тело её не покрылось сплошь царапинами. И тогда встретила она древнюю старуху без единого зуба во рту. — Скажи мне, дитя моё, — обратилась к ней старуха, — почему, когда такая старая карга, как я, находит этот мир прекрасным, на лице такой прекрасной девушки, как ты, видно лишь горе и отчаяние. — Увы, — ответила ей дочь пастуха, — от моего ответа не будет никакого проку. Никто в мире не в силах помочь мне. — А. ты всё-таки расскажи, — посоветовала ей старуха. — Я помогала и тем, кто был несчастен не менее тебя. И девушка через силу рассказала ей о своих бедах. — Я должна выйти замуж за старшего королевского сына, Принца-дракона. Каждый знает, что это значит. Он уже успел жениться на трёх прекрасных принцессах и съесть их, не оставив ни косточки. А. теперь он съест и меня, — сказала девушка, и слёзы потекли из её глаз. — И это всё? — спросила старуха. — Вытри глазки, дитя моё, и обещай сделать всё в точности так, как я тебе скажу, и тогда всё закончится хорошо. Слушай же! После свадебного пира, когда придёт время отправляться спать, ты должна попросить, чтобы тебя одели в десять шёлковых белоснежных рубашек. Когда это будет исполнено, ты должна попросить одну лохань для купания, наполненную уксусом, а другую — парным молоком. Третье, что должна ты сделать, — попросить столько кнутов, сколько сможет принести в руках крепкий для своих лет десятилетний мальчуган. Всё это должно быть снесено в вашу спальню. Затем, когда Дракон прикажет тебе сбросить с себя рубашку, ты должна приказать ему сбросить его змеиную кожу. А когда он сбросит все свои кожи (их может быть девять или десять, но никак не больше), ты должна окунуть кнуты в уксус и хорошенько его высечь. Затем ты должна обмыть его целиком в свежем молоке и, наконец, ты должна взять его руками и крепко прижать к себе хотя бы на одно мгновение. — Ух! — вскричала дочь пастуха. — Я никогда не сумею сделать этого! Её сердце чуть не выскочило из груди, когда она представила, каким холодным, мокрым и скользким должен быть Линдворм, и сколь ужасны будут эти объятия. — Либо ты сделаешь это, либо будешь съедена, — проворчала старуха и, не дожидаясь благодарности или хотя бы ответа, исчезла... И вот наступил день свадьбы. Помня наставления старухи, девушка попросила сделать всё, как та велела, и король не посмел отказать ей в такой малости. Закончился свадебный пир, и молодых супругов проводили в опочивальню... Едва закрылась за ними дверь, повернул дракон своё лицо к дочери пастуха, и раздвоенный язык показался из чёрной его пасти. — Прекрасная девушка, сбрось рубашку! — приказал он. — Принц-дракон, сбрось кожу! — ответила девушка, хотя сердце её от страха готово было выпрыгнуть из груди. — Никто доселе не осмеливался приказывать мне это, — злобно прошипел дракон. — А я велю тебе сделать это! Па мгновение ей подумалось, что он сейчас же проглотит её, но вместо этого он начал охать, плакать и стонать от боли, корчиться и извиватъся, и настал в конце концов миг, когда большая тяжёлая змеиная кожа оказалась рядом с ним на полу. Тогда девушка сбросила первую рубашку и накрыла ею змеиную кожу. Вновь оборотил к ней дракон своё страшное лицо. — Прекрасная девушка, сними рубашку! — Принц-Дракон, сбрось кожу! — Никто ещё не осмеливался просить меня об этом второй раз! — прошипел он в бешенстве. — А я велю тебе сделать это! На мгновение ей подумалось, что он тотчас съест её, но вместо этого он снова начал ворчать и ныть, шуршать и тужиться, и вскоре вторая змеиная кожа легла на пол подле него. Девушка тотчас же сняла с себя вторую рубашку. В третий раз открылась его чёрная пасть. — Прекрасная девушка, сними рубашку! — Принц-Дракон, сбрось кожу! — Никто ещё не осмеливался говорить мне об этом в третий раз, — прошипел он, точно обезумев. — А я велю тебе сделать это! В третий раз подумала она, что дракон убьёт её и проглотит, но вместо этого он начал плакать и рыдать, свиваться и мучиться, и третья змеиная кожа легла перед ним на пол. Дочь пастуха и эту кожу накрыла шёлковой рубашкой. Так оно и продолжалось. Каждый из них приказывал другому, пока девять сброшенных змеиных кож не оказались лежащими на полу, причём поверх каждой лежала белоснежная рубашка. С каждой сброшенной кожей принц становился всё отвратительнее, покуда в конце концов не превратился в сырую, плотную и скользкую массу, колыхающуюся и катающуюся по всему полу. Тогда схватила дочь пастуха кнуты, опустила их в уксус, и, вынув их, принялась сечь его, что было сил. А когда руки её повисли плетьми от усталости, она обмыла его с головы до хвоста в парном молоке, а затем, когда руки и ноги её уже дрожали от усталости, прижала на мгновенье к себе его извивающееся тело, и обессиленная погрузилась в сон. Рано утром на следующий день при первых лучах солнца король и его придворные пришли, охваченные печалью, к комнате Принца-Дракона, чтобы узнать, что стало с дочерью пастуха. Они прислушивались, но из-за закрытой двери не доносилось ни звука. Они заглядывали в замочную скважину, но толком, разглядеть ничего не смогли. Так они и стояли, боясь зайти, пока в коньце концов король не приоткрыл дверь сначала на один дюйм, а затем на два. И тогда они увидели дочку пастуха, в объятиях которой лежал не прежний дракон, а прекрасный статный принц. — О, сын, — воскликнул король, — о, дочь!.. Волшебная северная сказка имеет счастливый конец — отвратительные драконьи шкуры спадают, и оказывается, что они покрывали собой прекрасного принца. Мы видим, что сказка (вернее, её протовариант) являет собой отражение идеи о необходимости высвобождения чего-то светлого из оков внешних проявлений, «ненастоящих», не-сущих форм. Вероятно, несложно догадаться, что речь идёт о внутреннем магическом круге и тех самых узах, что привязывают человека к состоянию пашубхавы . Более того, эта древняя сказка содержит не только постановку проблемы, но и конкретный путь её решения. Однако это уже выходит отчасти за рамки этого раздела, а отчасти — и за рамки этой книги... 8. Бой на Калиновом Мосту Вот пришёл Иван Быкович да под Калиновый Мост через реку Смородину. Вдруг воды на реке взволновались, орлы на дубах раскричались — выезжает чудо-юдо Змей шестиглавый; под ним конь споткнулся, чёрный ворон на плече встрепенулся, пёс борзой позади ощетинился... Стал Иван Быкович биться со Змеем и победил его. На другу ночь побил он Змея девятиглавого, а на третью — Змея о двенадцати головах... Только старуху старую, матушку Змееву, не одолел Иван. Привела она его в подземелье к старцу — отцу Змеев. Позвал старик двенадцать воев и говорит им: «Возьмите вилы железные, поднимите мне веки чёрные, ужо погляжу я, кто сыновей моих погубил». И подняли ему веки чёрные, веки тяжкие... Известная сказка, традиционный сюжет. Анализом её занимались многие исследователи; большинство из них соглашаются с тем, что сказка глубоко мифологична и представляет собой пересказ одного из древнейших славянских мифов. Действительно, довольно очевидно, что река Смородина, разделяющая противников, — это река между нашим и Иным мирами, известная всем индоевропейцам; недаром и самое имя её содержит сразу две древние основы: mor (*mri ) — «смерть», и rod — «рождение»[52] . Неоспоримо и то, что по ненашу сторону реки стоят Владыки мира мёртвых — Змеи и их отец, достаточно обратить внимание на обилие эпитетов «чёрный», или на спутников Змея — волка (пса) да ворона, или на то, что логовище их находится под землёй... Казалось бы, что может быть проще: раз по одну сторону — чёрное, значит, по другую — белое. Значит, перед нами — битва добра со злом. Можно даже сделать вывод, что перед нами «Центральный Миф Индоевропейцев» — поединок верховного бога-громовержца с чудовищем... Можно, да только стоит ли?.. Поединок на грани На этих страницах я отнюдь не планирую опровергать или поправлять предыдущих исследователей сказки о бое на Калиновом Мосту. Более того, существующие представления о значении используемой в сказке символики кажутся мне вполне верными. Другое дело, что большинство исследователей не ставили перед собой цели раскрыть внутренний, магический смысл исходного по отношению к сказке мифа. Но сделать это будет непросто. Текст, который мы рассматривали выше, дошёл до нас именно в той форме, в которой он некогда использовался, — сказка о Принце-Драконе, скорее всего, никогда не была мифом, т.е. рассказом о богах. А вот тексты, посвящённые бою на Калиновом Мосту, представляют собой именно пересказ некоего древнего мифа. Поэтому, если мы хотим разобраться в глубинном содержании этих текстов, нам придётся решать двойную задачу: сначала понять, что это за миф, а уже потом искать его сокровенный смысл. Разумеется, один-единственный славянский текст, тем более текст, уже пересекший границу между мифом и сказкой, не сможет стать достаточным для такого исследования материалом. Нам придётся задействовать всё, что сохранилось до наших дней с тех древнейших времён индоевропейского единства, когда интересующий нас миф был ещё живым, как было живым соответствующее учение. ...Поиски мифологических аналогов — занятие сложное и даже рискованное: всегда есть опасность перейти некую грань достоверности, за которой начнут размываться лики богов и героев. Допущение здесь, допущение там, и — глядишь — от всего разнообразия индоевропейской мифологии уже осталось что-нибудь одно (например, «Центральный Миф Индоевропейцев»), а всё остальное превратилось в аналоги. Однако в данном случае мы обладаем образом, спутать который с каким-либо другим вряд ли возможно. «Позвал старик двенадцать воев и говорит им; “Возьмите вилы железные, поднимите мне веки чёрные...” » Этот безымянный Некто, обладающий взглядом невероятной силы и веками, столь тяжёлыми, что поднять их можно лишь вилами, справедливо считается одним из самых загадочных образов славянской мифологии. Он нередко встречается в восточнославянских сказках, но наибольшую «известность» ему принесла несомненно, знаменитая повесть Н.В.Гоголя. Это — Вий. «Вий», однако, не является собственным именем персонажа; это всего лишь хейти — на украинском языке слово вия означает «верхнее веко». Действительно, тяжкие веки, прикрывающие глаза, являются его непременным атрибутом. Взгляд же его, согласно восточнославянским легендам, испепеляет всё вокруг[53] . И.Белкин, склонный отождествлять Вия с Чёрным Богом[54] , приводит в своей работе замечательный отрывок из славянской легенды: «...Нет ребёнка в Подолии, который бы не рассказал вам, об этом страшном истребителе, взглядом своим убивавшем человека и превращавшем в пепел целые города. Счастье только, что этот убийственный взгляд закрывали прильнувшие веки и густые брови ». Другой непременный атрибут легенд и сказок о Вие — это вилы, железные вилы, которыми дюжина добрых молодцев поднимает его веки. Итак, Владыка Иного Мира , имеющий смертоносный взгляд, огромные тяжкие веки и железные вилы для их поднимания. Действительно, спутать этот персонаж с каким-либо другим сложно. Именно он известен в Ирландии под именем Балора и в Уэльсе под именем Ысбаддаден Великан-из-Великанов. Ирландский Балор, внук Нета, происходит из племени фоморов, мифологических противников богов из Племён Богини Дану[55] . Согласно преданию, некогда друиды его отца, одного из владык фоморов, варили во дворе замка некое колдовское зелье, и любопытный Балор, высунувшись из окна, подставил свои глаза под ядовитый пар, что шёл от котла с зельем. После того один его глаз погиб, а второй приобрёл смертоносную силу: девять врагов падали замертво, заглянув в тот глаз. Но веко того глаза стало таким тяжким, что только несколько воинов могли открыть глаз, орудуя продетым сквозь веко копьём. С тех пор в битвах всегда шёл Балор впереди войска фоморов. Валлийский Ысбаддаден, предводитель великанов, обретается в своём замке вдали от населённых земель. В отличие от Балора, он имеет два глаза, но так же, как у Балора и Вия, веки его столь тяжки, что ему приходится держать специальных слуг, дабы те совместными усилиями поднимали ему веки в случае необходимости и подпирали их прочными вилами. Образ Ысбаддадена, посвящённые которому тексты были записаны только в середине текущего тысячелетия, утратил важную деталь — смертоносность взгляда из-под тяжких век. Зато эти же тексты[56] сохранили замечательную фразу, равно характерную и для славянского Вия: «Эй, поднимите мне веки!» При желании можно было бы считать это прямым текстуальным совпадением. И из ирландских, и из валлийских текстов однозначно следует, что Балор и Ысбаддаден принадлежат ненашему , Иному , миру — миру по ту сторону реки Смородины, и это лишний раз подтверждает, что эти двое и Вий — это один и тот же древний мифологический персонаж. Наконец, совпадают и фабулы главных связанных с ними сказаний. В Битве в Долине Туиред — битве между богами этого и Иного миров — Балор сходится в поединке со светлым богом Лугом, и Луг убивает своего противника, сначала выбив священным копьём Ассал его смертоносный глаз, а затем и отрубив голову. В противоборстве со светлым королевичем Килухом гибнет Ысбаддаден, получив удар волшебным копьём в глаз под тяжёлыми веками. Проигрывает поединок Ивану Быковичу и отец Змеев, обладающий всеми признаками и атрибутами Вия. Сведём вместе получившиеся «пары» противников: Русь Вий Иван Быкович Ирландия Балор Луг Уэльс Ысбаддаден Килух Итак, перед нами три варианта поздней переработки некоего древнейшего индоевропейского мифа, каждый из которых по-своему осмысливает противостояние двух мифологических персонажей, двух богов. Важно понять, какие же боги скрываются под поздними именами, и три известных нам теперь варианта дадут, разумеется, больше информации, чем одна славянская сказка. Начнём с первого из них, с Вия — Балора — Ысбаддадена. Это один из Владык Иного Мира ; в ирландском варианте он одноглаз, в валлийском — предстаёт перед нами великаном, в славянском варианте волки да вороны сопровождают его детей. Не так уж мало для того, чтобы если не отождествить, то хотя бы сопоставить этот персонаж со скандинавским Одином. Действительно, Один — Отец Павших, князь мира по ту сторону смерти, он одноглаз, и служат ему два волка да два ворона. Следующий шаг — Велес, тождество которого с Одином мы обсуждали уже не раз. Здесь мы встречаемся с приятным подтверждением: судя по всему, имена Велеса и Балора восходят к одной и той же древнейшей индоевропейской основе wel/wal со значением «имеющий отношение к Иному Миру ». Второй божественный персонаж Иван Быкович — Луг — Килух также узнаваем. Луг владеет священным копьём — указатель однозначный; Иван Быкович происходит, как свидетельствует отчество, от не совсем человеческих родителей (в ряде вариантов сказки он именуется Иваном Коровьим Сыном) — тоже намёк отнюдь не туманный. Священным копьём (проникшим позднее в христианизированные сказания о святом Граале) в индоевропейской мифологии владеют только боги магии (например, Один). Сыном небесной коровы является Велес. Да и самого Луга ирландские саги прямо называют Самилданах — Господин-Всех-Искусств. А под искусствами (ирл. dan ) в древности понимали прежде всего искусства магические... Вот мы и пришли к тому, без чего не бывает решения, более того — к тому, с чего решение начинается. Мы пришли к парадоксу. В битве на Калиновом мосту Бог Магии выступает против Бога Магии, Один против Одина, Велес против Велеса, Луг против Луга... Прогулка тропою мёртвых ...Наша жизнь — хотим мы того или нет — представляет собой цепь посвящений (инициации). Это так, даже если мы не отдаём себе в этом отчёт и не замечаем самого момента инициации, перехода в некое новое качество, в новое состояние. Первая драка, первая любовь, первый опыт столкновения с магией — эти примеры поверхностны и банальны, но показательны. В древнем мире, когда Традиция контролировала многие области человеческой жизни, инициации совершались осознанно. Знания об инициациях древних во многом утеряны для нас; лишь некоторая их часть может быть реставрирована по косвенным свидетельствам и данным, ещё меньшая сохранилась в живой традиции. Сейчас нас не интересуют инициации возрастные (такие, как переход мальчика в состояние юноши, юноши — в состояние мужчины и т.п.), нас не интересуют инициации профессиональные (такие, например, как приобщение к таинству изготовления оружия). Интересуют нас инициации кастовые, а конкретно — магические посвящения. Не случайно в данном выше простеньком определении посвящения использовано слово переход — «переход в новое состояние». Этим же словом мы обозначаем и широко распространённые в мифологии и сказочной традиции индоевропейцев путешествия в Волшебную Страну, за грань привычного, нашего , мира[57] . Действительно, переходы между мирами и настоящие посвящения во многом похожи друг на друга — прошедший грань между мирами и прошедший посвящение вступают в иную, доселе незнакомую им реальность... В посвящениях магических это родство проявляется, пожалуй, наиболее явно. Чтобы пришло новое, старое должно уйти, освободить занимаемое место. Человек, каким он был до инициации, должен умереть, чтобы родился новый человек, — вот один из формальных принципов посвящения, как его видели древние. Для посвящений магических этот принцип становится основным... Но что означает «умереть» с точки зрения древних магов? Пройти дорогой мёртвых, дорогой Ямы. Как при этом остаться живым? Пройти тропой мёртвых туда и обратно . Иначе говоря — совершить Переход. Конечно, не каждый и не всегда может совершить Переход туда и обратно в физическом теле. Но магическое посвящение этого и не требует — вполне достаточно пройти тропой мёртвых в теле сновидения, в «астральном» теле или в символической виртуальной реальности — как вам более угодно; конкретный способ определяется требуемой глубиной погружения и «степенью» посвящения. Мы не будем останавливаться на этнографических свидетельствах и рассматривать конкретные техники магических инициации. Обратимся лишь к одному, но очень красивому примеру. Сведений о друидах — магах и жрецах древних кельтов — до наших дней дошло исчезаюше мало. Но среди наших весьма ограниченных знаний о них есть замечательное свидетельство об одной из практик посвящения валлийских магов. Проходящий посвящение садился в небольшую лодку и отправлялся в море на все четыре стороны. Считалось, что если боги будут благосклонны к нему и привлекут его лодку к какому-либо берегу, то посвящаемый выйдет на землю другим человеком. Первое, что бросается в глаза, — человек ставится на грань физической смерти, и одного этого уже достаточно для формирования весьма мощной деформации состояния сознания, необходимой для магического посвящения. Это так, но это не всё. Простое нахождение на грани жизни и смерти ещё не делает человека магом. Кроме того, для этого вовсе необязательно сажать человека в лодку и отправлять в море... мы сказали: «на все четыре стороны»? Это, пожалуй, не совсем верно — от берегов Уэльса, если править прочь от земли, можно плыть только в одну сторону — на закат солнца. Не правда ли, знакомая по волшебным сказаниям мифологема: человек покидает родные берега, чтобы править на запад, не ведая, что ждёт его впереди. Начало Дороги в Волшебную Страну, к Священным Островам Запада! Согласно магическим законам, воспроизведение начала действия неизбежно приводит к осуществлению всего действия в целом — на том или ином уровне проявленности. Проходящий инициацию, начав движение по Дороге в явной реальности, мог — при должной подготовке — продолжить его в теле сновидения или в виртуальной символической реальности и вернуться на землю действительно другим человеком. Впрочем, почему обязательно «в теле сновидения»? В этом отношении могли практиковаться самые разные варианты посвящения. Прекрасный пример дают нам сказания о Талесине — знаменитом валлийском барде VI века. Согласно легенде, маленьким мальчиком он был посажен чародейкой Керидвеной в плетёную кельтскую лодочку — коракль — и выброшен в море. Через сорок (!) лет его выловили люди Гвиддно, короля Кередигиона: он был таким же маленьким мальчиком, что и сорок лет назад, но — уже величайшим из бардов Уэльса. Разумеется, эта легенда в значительной степени мифологизирована, кроме того, в ней переплетён целый ряд мотивов и сюжетов, но тем не менее она представляет собой прекрасную иллюстрацию к описанной технике магических посвящений (искусство бардов всегда считалось одним из древних волшебных искусств). Обратите внимание на характерную для «пограничных инцидентов»[58] деформацию времени: для мальчика, которому суждено было стать Талесином, прошло совсем немного времени, тогда как в мире людей истекло сорок лет. Быть может, существует даже возможность выстроить некую «шкалу посвящений», характерную для магической традиции Уэльса? Тогда первым посвящением станет «прогулка» по Дороге в теле сновидения (например), вторым — путешествие на границу в физическом теле... Третьим посвящением должен стать прямой Переход... Что ж, и об этом существуют некие неясные упоминания. Согласно некоторым указаниям, подобное посвящение прошёл и сам Мерлин — один из величайших магов кельтской Британии середины I тысячелетия н.э. Совершив Переход, он принёс в Британию меч Каледвулх , выкованный мастерами Аваллона, — меч, имя которого трансформировалось позднее в Калибурн , а ещё позднее в Экскалибур — меч короля Артура... Старый и молодой Итак, в битве на Калиновом мосту Бог Магии встречает Бога Магии: Велес сражается с Велесом, Один — с Одином, Луг — с Лугом. Это так, но... не совсем. Поединок с самим собой — это то, что следует из простого анализа текста; в этом ещё нет магической наполненности. Это — просто фраза. Дальше следует думать: а как это — драться с самим собой? Сказка об Иване Быковиче, сага о Битве в Долине Туиред и сказание о королевиче Килухе совершенно различны сюжетно. Но так же, как сохранился во всех вариантах центральный момент древнего мифа — поединок, так же должны были сохраниться и другие детали, важные для использования мифа. Всё прочее — декорации. В славянских сказках о битве на Калиновом мосту Иван Быкович неизменно появляется среди людей каким-нибудь странным образом. Каким именно — неважно; главное, что в результате этого он не обладает полным правом среди людей, с которыми живёт. Луг приходит к богам Племён Богини Дану откуда-то издалека, и те принимают его, но не считают своим . Королевич Килух по наложенному на него заклятью ограничен в социальных функциях . Чтобы покрыть себя славой и тем самым обеспечить себе признание людей, чтобы стать своим , Иван Быкович отправляется в путь, на котором сталкивается с Вием. Чтобы победить фоморов и стать своим среди богов Дану, Луг вступает в битву в Долине Туиред, в ходе которой сталкивается с Балором. Чтобы снять проклятие и стать нормальным человеком, стать своим , Килух отправляется на поиски Олвэн и оказывается вынужденным вступить в противоборство с Ысбаддаденом[59] . Мир фоморов, откуда приходит Балор в Долину Туиред, мир, в котором путешествует Килух в поисках Олвэн, наконец, мир, в котором Иван Быкович встречает Вия, — всё это образы Иного Мира , мира по ту сторону смерти. Об этом свидетельствует целый ряд символов и иных признаков. Что же ищут в Ином Мире эти трое, вернее — этот один, изначальный персонаж изначального мифа? «Свой — чужой» — принцип кастового различения; прошедший инициацию — свой, не прошедший — чужой. Иван Быкович — Луг — Килух ищет посвящения! Причём, раз речь идёт о богах магии, — посвящения магического. Так вот как он оказался у Калинового моста, у берега реки, разделяющей этот и Иной миры! Совершается Переход, посвящаемый следует тропою мёртвых. Кого же встречает он на границе? Обратим внимание на то, что Иван Быкович, Луг и Килух равно молоды. Противники же их, наоборот, стары. Более того, они не просто стары, они — на грани умирания. Валлийское сказание даже оговаривает специально, что по древнему пророчеству жить Ысбаддадену до тех пор, пока не завершится успехом поход в его земли молодого принца. И исход поединка тоже одинаков во всех трёх вариантах — старый погибает, молодой побеждает и возвращается назад. Возвращается посвящённым. Старое должно умереть, чтобы новое могло заступить на его место. Принцип посвящения. Старый Бог Магии умирает, чтобы уступить место молодому — вот разрешение проблемы «битвы с самим собой». Теперь, когда мы поняли, о чём идёт речь, мы можем увидеть этот же миф и в тех мифологиях, в которых уже стёрлась характерная черта «старого» Бога Магии — смертоносный глаз и тяжёлые веки. Так, в индийской мифологии отголосок этого мифа — это предание о том, как Яма, первый человек, прошедший дорогой мёртвых, вступает в конфликт с Агни, изначальным богом мира мёртвых, и занимает его место. В Скандинавии это знаменитое Посвящение Одина, о котором древние тексты говорят значительно откровеннее: Знаю, висел я в ветвях на ветру девять долгих ночей, пронзённый копьём, посвящённый Одину, в жертву себе же, на дереве том, чьи корни сокрыты в недрах неведомых. (Речи Высокого, 138) Согласно этой легенде, Один пронзил себя копьём, чтобы получить знание рун. Через девять дней другой Один сошёл с Древа Мира — Один, владеющий магией рун, посвящённый... Так делали боги, теперь так поступают люди . Основной закон мифологии. Перед нами не только рассказ о том, как делали боги , но и указание, как поступать людям ... Мифы, разумеется, символичны. Одину требуется мужество, чтобы проткнуть себя собственным священным копьём. И человек столь же мучительно, столь же неохотно расстаётся со своим старым, вчерашним Я, вступая в свою битву на своём Калиновом мосту. Право, это непросто — драться с самим собой за свою жизнь, за своё будущее. Но на то и есть миф — пример, поданный богами. Когда в битве в Долине Туиред Луг выбивает своим копьём смертоносный глаз Балора, тот открывает Лугу, что он — Балор — его прямой предок, его дед. На психоаналитическом уровне мифологии это равнозначно утверждению «Я — это ты». Лишённое оружия и силы старое взывает: «Смотри, ты убиваешь самого себя!» И Луг поднимает меч и сносит Балору голову. * * * И снова не остаётся и следа от пресловутого «Центрального Мифа Индоевропейцев»... Вернее, миф остаётся, конечно, но теряет свою «центральность», а сам сюжет о поединке небесного бога с подземным чудовищем оказывается всего лишь внешним, экзотерическим, аспектом древнего мифа. А на внутреннем, эзотерическом, уровне мы видим в этом мифе рассказ о магической инициации, рассказ, в котором и в облике небесного бога, и в облике повергаемого им хтонического чудовища проступают черты Бога Магов... «Когда Великое Существо видится одновременно как высшее и низшее, тогда узел сердца разрывается, все со мнения рассеиваются, и карма разрушается ...» (Атхарваведа). 9. Обратная сторона Одина Несколъко лет назад с одним из моих знакомых произошла странная история. Мой знакомый — прекрасный художник — давно собирался написать картину на сюжет о Талесине, великолепном и удивительном кельтском барде VI века. Несколько раз он брался за дело, показывал мне наброски. Они были неплохи, но самого главного — живой души, вдохновения, рвущегося из-за грани бумаги, — не хватало. Он чувствовал это и сам, и каждый раз бросал работу после недели творческих мук. И вот однажды, заглянув в гости, я снова застал его за работой над этой картиной. Он закрыл дверь в чулан, служивший ему мастерской, прямо передо мной, не показав мне даже карандашного наброска композиции. Он был охвачен азартом работы и со счастливой улыбкой на лице говорил мне, что пишет шедевр. Настоящий шедевр, может быть, даже лучшую свою вещь. Я позволил себе предположить, что всё кончится как обычно — грудой эскизов. — Яне делаю эскизов, — сказал он. — Я пишу сразу. Я удивился, и тогда он пояснил: — Я гадал об этой картине. На рунах. И когда увидел ответ, сразу понял, что и как я сделаю. Я спросил его, какая выпала руна. — Ансуз, — ответил он. — Руна Богов. Он закончил картину необыкновенно быстро и позвонил мне, усталый, счастливый и гордый собой. Я приехал к нему на следующий день. Это действительно был шедевр. Вскоре он собрался на студию к кому-то из друзей — нужно было сделать с картины слайды и фотокопии. Вечером перед тем мы говорили с ним по телефону. — Я снова гадал на рунах о своей картине, — сказал он. — Вернее, я хотел узнать её судьбу. Знаешь, что выпало? — Что? — спросил я. — Руна Богов. Ансуз. На следующий день в метро у него украли сумку с его шедевром. Когда я приехал к нему, он с горькой усмешкой говорил мне, что чувствует себя так, будто над ним зло посмеялись. И тогда я сказал магическое слово. Трикстер. Пересмешник Пожалуй, в скандинавской мифологии нет образа более загадочного и более непонятного исследователям, чем образ бога Локи — бога-шутника, периодически ставящего мир на грань Рагнарока, Сумерек Богов. Множество исследований посвящено этому богу, и лишь очень немногие из их авторов смогли, на наш взгляд, приблизиться не только к решению, но даже просто к верному видению связанной с Локи проблемы[60] . Мифологические сведения о Локи (в основном из Старшей Эдды Сэмунда и Младшей Эдды Снорри Стурлуссона) нередко внутренне противоречивы. Впервые Локи появляется на мифологической арене немедленно после сотворения мира, когда он вместе с двумя другими старшими богами-асами[61] одухотворяет древесных предков людей. Немного позже он уже именуется асом лишь наполовину, и отцом его становится уже не начальный Демиург Земли, а всего лишь некий великан. Но несмотря на это, уже в XIII веке Снорри Стурлуссон снова называет Локи братом Бюлейста, т.е. Одина. Уже одна эта неоднородность представлений о происхождении Локи может навести на мысль о том, что средневековый его образ объединил в себе два или несколько гораздо более древних. И как мы увидим далее, это может оказаться не таким уж далёким от истины. Второе по мифологической хронологии деяние (после создания людей), в котором проявляет себя Локи, мы видим в известном сказании о постройке Асгарда, Города Богов. Согласно повествованию Снорри Стурлуссона, явился однажды к богам некий мастер из рода великанов и взялся за три полугодия возвести крепость, стены которой были бы столь высоки и прочны, что никакой враг не смог бы одолеть их. В помощь себе просил он лишь коня Свадильфари, а в награду — богиню Фрейю, Солнце и Луну. Слишком тяжёлой показалась асам эта цена, но Локи, «виновник всяческих бед», убедил их, что великан не успеет закончить строительство в срок и тогда достанется асам почти готовая крепость и притом — бесплатно. Асы поверили Локи, заключили сделку с мастером-великаном и, разумеется, просчитались. Когда до окончания срока оставалось ещё три дня, крепость была почти готова, дело было лишь за воротами. Тогда забеспокоились асы, ибо страшились потерять Солнце, Луну и богиню любви, и вспомнили, кто их надоумил. Призвав Локи, они велели ему помешать мастеру выполнить условия сделки, обещая в противном случае лютую смерть. И Локи превращается в прекрасную кобылу, и выходит навстречу мастеру и его коню, когда те отправляются за камнями для ворот. И едва конь Свадильфари замечает кобылу, как рвёт удила и пускается за ней, а Локи уходит в лес, где и держит подле себя жеребца до окончания срока сделки. Так боги получают великолепную крепость, которая станет их городом, а Один — ещё и волшебного восьминогого коня, рождённого Локи после трёх дней, проведённых в лесу с жеребцом Свадильфари. Другой известный мифологический эпизод, в котором, как принято считать, раскрывается самая сущность образа Локи — это его «Перебранка» на пиру у морского великана Эгира. Сюжет «Перебранки» заключается в следующем. Однажды Эгир приготовил для богов пир, на который пригласил семь богов и семь богинь во главе с самим Одином и женой его Фригг. На том пиру светящееся золото озаряло палату, и пиво само лилось в кубки. Был установлен ритуальный мир, и пирующие гости с большой похвалой говорили о хозяине и его слугах. Локи, который тоже был там, не стерпел этого и убил одного из слуг Эгира. Тогда асы стали потрясать щитами и кричать на Локи. Они прогнали его в лес, а сами продолжили пировать. Вскоре, однако, Локи возвращается и, войдя в палаты Эгира, произносит следующую, довольно ритуальную, речь: Один, когда-то — помнишь ли? — кровь мы смешали с тобою, — сказал ты, что пива пить не начнёшь, если мне не нальют. (Перебранка Локи, 6) Фактически речь идёт о побратимстве. Но я прошу читателя запомнить, что побратимом Локи является не кто-либо иной, а именно Один, верховный бог. Прогнать Локи в ответ на такое обращение, по законам древней Скандинавии, невозможно. По распоряжению Одина Локи снова приглашают на пир. Тут-то он и «разворачивается», прилюдно вспоминая грехи и грешки каждого из присутствующих. Так, Одину достаётся за его увлечение женскими техниками магии, Браги — за трусость, Фрейе — за то, что «обнимала каждого аса и каждого альва (эльфа)», в том числе и собственного брата, и так далее. В результате боги рассержены, ритуальный мир нарушен. Только приход Тора с его могучим молотом кладёт конец словесным излияниям Локи. Вновь изгнанный с пира, «Локи в образе лосося спрятался в водопаде фьорда Франангр. Там асы поймали его. Он был связан кишками сына своего Нарви, а сын его Нарви превратился в волка. Скади взяла ядовитую змею и повесила её над лицом Локи. Из змеи капал яд. Сигюн, жена Локи, сидела там и подставляла чашу под капающий яд. А когда чаша наполнялась, она её выносила, и в это время яд из змеи капал на Локи. Тогда он корчился так сильно, что вся земля дрожала». К «Перебранке Лежи» мы ещё вернёмся, а пока обратим внимание на другие стороны поведения этого бога — Локи нередко выступает и в ином образе — не столько зловредно-коварном, сколько дурацко-комическом. Именно его дурость (не-умность, не-думание, не-делание, наконец, разумного образа мыслей) и приводит Локи во многие малоприятные ситуации (наказание, последовавшее за нарушением ритуального пира; гнев Тора за срезанные волосы Сив; история с молодильными яблоками Идунн, причиной которой стал бессмысленный удар Локи и т.д.). Такое сочетание коварного насмешника и дурашливого паяца в одном божественном образе — далеко не единственный случай в мировой мифологии. Более того, это — устойчивый мифологический типаж, мифоархетип, если так можно выразиться[62] . Специалистами в области мифологии даже выработан специальный термин для обозначения подобных персонажей: трикстер, «пересмешник». Любопытно сравнить это с одним фрагментом из самой «Перебранки Локи». Гевьон сказала: Зря вы, два аса, друг друга язвите речами бранчливыми: ведает Лофт, что слывёт шутником и любимцем богов. (Перебранка Локи, 19) Локи, несомненно, классический трикстер, божественный шутник, коварный и абсолютно не-умный. В мифологии он выглядит лицом второстепенным рядом с такими гигантами магии и могущества, как Один или Тор. Но именно этот шут — шут в глазах богов и людей — становится причиной и движущей силой строительства Асгарда, поисков сокровищ Нибелунгов, создания волшебного ожерелья Брисингамен... Быть может, этот лежащий на поверхности парадокс немного прояснится, если я приведу ещё несколько примеров трикстеров. Как известно, архетипы и ситуации (мифологемы), зафиксированные в мифах, имеют обыкновение проявляться на всех уровнях — от божественного до земного, являясь своего рода инвариантами, неизменными всегда и повсюду. Архетип Трикстера и связанные с ним ситуации не должны быть исключением. Кого же мы приведём в пример, если попытаемся спуститься с небес на землю? Обращаясь к нашей, земной жизни, наиболее точные и отвечающие всем классическим определениям образы трикстеров, какие я могу припомнить, — это описанные Кастанедой дон Хуан Матус, его бенефактор, и его друг и соратник, великолепный дурак и паяц — дон Хенаро. В поисках Силы Давайте вернёмся теперь немного назад — к «Перебранке Локи» на пиру у морского великана Эгира. Большинство авторов, пишущих о скандинавской мифологии, почти не затрагивают эту песнь Старшей Эдды, в лучшем случае упоминая её как свидетельство «невоспитанности» Локи. В стремлении побыстрее осмыслить основные мифологемы, такие, как, например, «Центральный Миф Индоевропейцев», практически все отбрасывают «Перебранку» в сторону, как нечто второстепенное, не заслуживающее внимания. Или — понимания? Мы неоднократно упоминали, что любой миф может быть полностью осмыслен только людьми, практикующими учение, в рамках которого этот миф был сформирован. Однако мифологема «Перебранки» не просто не осмыслена, она даже не замечена исследователями, хотя для того, чтобы обратить внимание на её экстраординарность, вообще не требуется никакого языческого религиозного или магического опыта. Ведь мифологические песни Старшей Эдды — не мёртвые записи «мифологической истории», это в большинстве своём ритуальные тексты, исполняемые жрецами и бардами на богослужениях, братчинах и других собраниях общинников. И вот представьте себе, как седой жрец откуда-нибудь с вершины священного холма словами Локи обвиняет своих богов в трусости, а богинь — едва ли не в проституции. Каково? Неужели эта потрясающая, нарисованная нашим воображением картина не достойна пристальнейшего внимания? «Перебранка Локи» явно выпадает из главного цикла мифологических песен. Мы не видим здесь ни великих деяний богов по сотворению мира и его обустройству, ни каких-либо иных событий, имеющих общемировое значение. Перед нами как бы кусочек быта богов, некий фрагмент, выхваченный из их повседневной жизни. Сюжет здесь вообще почти отсутствует, весь он умещается в нескольких строках в начале и конце песни; да он почти и не нужен — мы видим главное — ситуацию: Локи «хает» богов, и они реагируют раздражением... Стоп! Прервёмся на этой мысли: Локи, божественный пересмешник, работает внешним раздражителем, побуждая к... Мифы всех времён и народов содержат в себе информацию двух типов. Во-первых, это сведения, более или менее полные, об устройстве Мира и действующих в нём Силах. Во-вторых, — указания к действию... Итак, Локи работает раздражителем. Вероятно, внимательный читатель уже предполагает, что сейчас последует. Я процитирую Кастанеду: «— То, что ты видел, не было просто вороной, — воскликнул дон Хуан. — Но я видел, что это была ворона, — настаивал я. — Ничего ты, дурак, не видел, — оборвал он. Я не видел причин для грубости с его стороны и сказал, что не люблю действовать людям на нервы и что мне лучше уехать, поскольку он явно не расположен к общению. Он громко расхохотался, словно я разыграл перед ним клоунаду. Я буквально рассвирепел. — Ну ты горяч, — небрежно прокомментировал он. — Ты слишком серьёзно относишься к себе ». ...В «Перебранке» второстепенный бог Локи учит убеждённых в своём могуществе великих богов жить, быть воинами, учит их стиранию чувства собственной важности ! С этой точки зрения «Перебранка Локи» оказывается фрагментом некоего «обучающего мифа», подобного обучающему мифу, созданному Кастанедой (а его книги именно таковы, независимо от того, реален дон Хуан или нет). Чувство собственной важности, излишне серьёзное отношение к себе — как шлагбаум на пути мага и воина: без его уничтожения невозможно движение вперёд. Древние скандинавские жрецы не могли не знать этого и не учить этому своих учеников. Наверняка им был известен и старый, как мир, метод: чтобы дать человеку шанс сразиться с ощущением собственной важности, надо поставить его в ситуацию, контролируемую Трикстером. Именно это регулярно проделывают дон Хуан с Кастанедой и Локи — с великими богами. Но книги Кастанеды и мифы о Локи имеют существенное различие. Ведь речь в последних идёт не о простых смертных, а о богах, и забывать об этом не след. Мы упомянули, что все мифы несут информацию двоякого рода, и мифы о Локи свидетельствуют о существовании в Мире могущественной Силы, без участия которой невозможно движение вперёд... Если я, будучи магом, позволю чувству собственной важности взять надо мной верх, если я перестану смеяться над самим собой, моё движение приостановится. Правда, если я позволю себе увлечься такого рода «очищающим мазохизмом» и откажусь от торжественного и спокойно-уверенного напряжения Силы, я перестану быть магом. Вот так, и никак иначе. Две стороны монеты, неотделимые друг от друга, как свет и тьма... Вестник Богов Вернёмся, однако, к североевропейской мифологии. Две стороны одной монеты... Одну из них (вероятно, «тыльную») мы уже видели — это Локи, божественный пересмешник. Какова же другая, «лицевая», так сказать, её сторона? Другая сторона — Один. Повелитель Асгарда, Бог Магов, Князь мира по ту сторону смерти. Я уже называл его индоевропейские аналоги: Гермес (Меркурий) античности, Луг и Манавидан кельтов, Велес славян и балтов, Агни и Шива индуизма. Посмотрите, как пересекаются параллели: Гермес владеет крылатыми сандалиями, Локи — волшебными башмаками, позволяющими ходить по воздуху и воде; Велес почитался как бог, связанный с водой, Э.Грас сближал Локи с духами водоёмов[63] , имя бога Агни означает «огонь», а имя Локи восходит к древнескандинавскому Logi с тем же значением; имена Луг и Локи вообще почти совпадают... Мысль о том, что Локи и Один — две ипостаси одного бога, не нова: ещё четыре десятилетия назад её высказывал Ф.Стром[64] . Пожалуй, скандинавская Традиция — единственная (кроме, разве что, индийской) среди всех индоевропейских мифологических традиций, в которой эти две ипостаси разошлись настолько далеко, что стали внешне независимыми мифологическими персонажами. Вероятно, именно с этим связана и утеря скандинавами одного из центральных сюжетов индоевропейской мифологии — сказания о похищении богом-трикстером коров у одного из верховных богов. Возможно, на первый взгляд многим покажется странным выдвинутый тезис о том, что Один и Локи — две стороны одной могущественной Силы. Однако именно обращение к сюжету о краже коров сможет, пожалуй, убедить сомневающихся. Обратим взгляд свой к античности. Гермес, Бог Магов и вестник богов, прекрасно известен нам именно как покровитель волшебных искусств, и уж хотя бы в этом отношении родство Гермеса с Велесом и Одином вряд ли может быть кем-либо оспорено. При одном упоминании имени Гермеса Триждывеликого, считающегося одним из земных воплощений этого бога, современные «оккультисты» и «эзотерики» содрогаются в восторженных конвульсиях. Но многие ли из них знакомы не только с творениями Папюса и Леви, но и с собственно традицией? Предоставим, например, слово Гомеру («Гимн Гермесу»): Муза! Гермеса восславим, рождённого Майей от Зевса! Благостный вестник богов... И далее — о нём же: ...Время пришло, — и свершилось решенье великого Зевса: Сын родился у богини, — ловкач, изворотливый, дока, Хитрый пролаз, быкокрад, сновидений вожатый, разбойник, В двери подглядчик, ночной соглядатай, которому вскоре Много преславных деяний явить меж богов предстояло... Действительно, уже вечером первого дня своей жизни малолетний Бог Магов совершил своё первое «преславное деяние» — ловко выкрал у Аполлона священных коров. Оставим в стороне божественную генеалогию и прочую мифологическую мишуру. Пускай в греческой мифологии Гермес является сыном Громовержца, в скандинавской — наоборот, Один приходится Громовержцу отцом, в славянской — Велес и Перун вообще не связаны прямым родством. Такие и подобные мелочи, считаемые почему-то многими исследователями основным содержанием мифа, нас практически не интересуют. Мы должны разглядеть главное — Бог Магии и могущества, Страж Переходов между мирами, вестник богов и бог-трикстер, божественный пересмешник — это одно и то же лицо во всей индоевропейской мифологии. Двумя сторонами одной и той же Силы оказываются Бог-Чародей, владеющий глубинами знания, и Бог-Паяц, отказывающийся думать и наставляющий богов и людей в стирании чувства собственной важности... Две дюжины По всей Европе распространено любопытное поверие о числе тринадцать — о чёртовой дюжине, которая считается числом «нехорошим» и тем как бы противопоставляется дюжине обычной. ...Дюжина, двенадцать — число магического круга: число священных пятниц в году, число знаков зодиака, число месяцев, число классических богов античности. Число круговорота, устоявшегося, замкнутого крута. Многими это число почитается как счастливое. Но что мы разумеем под «счастьем»? Разве — в большинстве случаев — не такое состояние, когда всё совершенно, всё выверено, всё движется по замкнутому кругу ? С точки зрения магии такое состояние порочно. Там, где события движутся по замкнутому, заколдованному кругу, нет места движению вперёд, нет места Дороге... Слава богам, существует в мире великая и могущественная сила, способная порвать круг, способная внести искажения в любой круговорот. Фактор Трикстера — то, что разрывает заколдованные круги, превращая классическую дюжину в чёртову... Ох, как не любим мы разрушать привычное, и оттого полагаем чёртову дюжину — число Трикстера — числом несчастливым, а то и дьявольским. Ведь это так удобно и просто — объявить злом всё, что выводит за пределы замкнутого круга бытия... ...Но именно фактор Трикстера является тем орудием и той силой, которые позволяют нам работать с узлами норн и существование которых делает возможным освобождение от драконьих шкур. Глава 4. Основания Внешнего Круга: В поисках дракона Вдруг среди мерцающих деревьев, через самую вершину Бикона пролегла мерцающая полоса, точно сплетённая из серебристых, будто живых, нитей. Колину довелось видеть нечто подобное однажды утром, когда солнышко пробилось сквозь ковёр покрытых росинками паутин, застеливших поле. Но это было ничто по сравнению с той красотой, которая сейчас представилась его глазам. Дорога трепетала у него под ногами, и он стоял, как зачарованный. Алан Гарнер. Луна в канун Гомрата Магия — это искусство оказаться в нужном месте в нужное время в нужном состоянии сознания... Народная мудрость 10. Бог вечного возвращения Было у матери две дочки: одна родная, другая падчерица. Родную она очень любила, а падчерицу терпеть не могла… И вот однажды — а было это вскоре после Нового года, в трескучий мороз — захотелось родной дочке фиалок понюхать. Она и говорит: — Ступай, Марушка (это так падчерицу звали), в лес, набери мне фиалок. — Ах, Боже мой! Милая сестрица, что это тебе в голову пришло? Слыханое ли дело, чтобы под снегом фиалки росли? — ответила бедная Марушка. — Ах ты гадкая грязнуха! Как ты смеешь разговаривать, когда я тебе приказываю? — закричала на неё мачехина дочка. — Ступай сейчас же вон! И коли не принесёшь фиалок, я тебя убью! А мачеха выгнала Марушку из дома, дверь за ней захлопнула да на ключ заперла. Заливаясь слезами, пошла девушка в лес. Снегу там — целые сугробы, и нигде ни следа ноги человеческой. Долго по лесу бродила Марушка. Голод её мучил, мороз до костей пробирал. Наконец, заплакала она ещё горше и стала просить господа-бога, чтобы, он лучше её к себе на тот свет взял... Вдруг видит, вдали огонёк. Пошла она на тот огонёк и пришла на вершину горы. Там горел большой костёр, а вокруг костра лежало двенадцать камней, и на тех камнях сидели двенадцать человек: трое из них с белыми седыми бородами, трое помоложе, трое ещё моложе и трое совсем молодых... Это были двенадцать Месяцев... Я попрошу читателя внимательно всмотреться в картину, нарисованную прекрасной словацкой сказкой: зима, ночь, костёр, двенадцать месяцев сидят вокруг огня... Нечто должно привлечь ваше внимание — то, ради чего и была сложена эта сказка древним магом или жрецом... Месяцы имеют разный возраст. Это выглядит таким привычным; мы даже на новогодних открытках изображаем, как Старый Год за руку ведёт Молодого. А почему ? Может быть, потому что год рождается и умирает, а значит — и растёт, и стареет? Но как «год», период обращения Земли вокруг Солнца, абстрактное, придуманное человеком понятие, может рождаться и умирать, т.е. — жить ? Да и месяцы в нашей сказке ничуть не менее загадочны при всей внешней привычности. Эта сказка почти наверняка родилась раньше, чем славяне познакомились с понятием месяца как двенадцатой части года. Ещё в раннем средневековье славяне пользовались для счёта времени не месяцами, а периодами от одного новолуния до другого. Что же мы имеем в виду, когда говорим о смерти и рождении года, и кто фигурировал в исходном, древнем варианте сказки о двенадцати Месяцах? Первый вопрос — о смерти и рождении года — проще. Давно известно, что связанные с этим представления современного человека восходят к культу умирающего и воскресающего бога, к тем временам, когда годовой цикл природы понимался как цикл жизни бога — от рождения до смерти. Отсюда же происходит и сюжет сказки о Месяцах, правда, есть здесь маленькая интересная деталь... Вернёмся к сказке. «И коли не принесёшь фиалок, я тебя убью! » — говорит мачехина дочь Марушке, посылая её в и без того смертельно опасный зимний лес с невыполнимым заданием. Мотив посвящения (испытания) налицо. Смотрим дальше: «...и нигде ни следа ноги человеческой... И пришла на вершину горы... » Целая энциклопедия магических архетипов: занесённый снегом зимний лес, где не ступала человеческая нога — серая пустыня на дороге Ямы, на дороге в Иной Мир; Гора — символ Мирового Древа. На вершине Горы — читай: у корней Древа — сидят вокруг огня Месяцы... У корней священного Ясеня, там, где сходятся все миры, собираются боги. Здесь нет времени; здесь могут встретиться липом к лицу двенадцать ипостасей умирающего и воскресающего бога — от малого ребёнка до старика на грани смерти... Впрочем, почему двенадцать? Мы уже помянули, что двенадцатичастное деление года появилось у славян позднее возникновения сказки, и двенадцать месяцев вошли в сказку в относительно позднее время, сменив некое более древнее представление о делении года. Какое? Восьмичастный год Всё подобно всему; малое — в большом, и большое — в малом. Древний магический закон, сформулированный ещё Гермесом Триждывеликим. Всё, что развивается циклически, должно следовать одному и тому же пути. Одной и той же мифологеме. Так же, как и год, рождается, живёт и умирает день, чтобы снова родиться и снова умереть. Законы развития года и дня (точнее — суток) должны быть одинаковы. А сутки имеют четыре очевидно выделяющиеся особые точки: это восход солнца, полдень, заход и полночь. И поскольку умирающий и воскресающий бог всегда ассоциировался именно с солнцем, тем больше у нас оснований ассоциировать сутки и год. Итак, четыре основные точки цикла, связанные с положением солнца. Очевидным образом особые точки суточного цикла распространяются и на год: полдень — Летний Солнцеворот, момент максимальной активности дневного светила; полночь — Зимний Солнцеворот; восход солнца и его заход — соответственно Весеннее и Осеннее Равноденствия, т.е. моменты, когда лето побеждает зиму и наоборот, — точно так же, как в момент восхода солнца день побеждает ночь, а в момент заката — ночь побеждает день. Описываемое здесь сопоставление суток и года станет ещё более ясным, если принять во внимание, что мы исходим из магической Традиции Северо-Запада, из Традиции гиперборейской : вспомните, за Полярным кругом зима и ночь — это, в определённом смысле, одно и то же... Но четыре особые точки цикла — это ещё не всё. Ведь есть ещё и самое магическое время суток — сумерки , ещё есть утро — время между окончанием ночи и расцветом дня, когда солнечные лучи, согласно преданию, обладают особенно мощной плодородной силой, и вечер — магическое время перед закатом... Восемь, а не двенадцать ипостасей вечно возвращающегося бога восседают вокруг костра на вершине Мировой Горы. Деление года на двенадцать месяцев пришло в Европу с Юга , из Халдеи, Шумера и Иудеи; собственно же северная Традиция всегда пользовалась восьмеричным делением года и суток. Именно поэтому древнейшим солнечным символом у индоевропейцев было колесо с восемью (или четырьмя — по первой четвёрке) спицами. Из современных европейских народов знание о всех восьми особых точках циклов в наиболее полном виде сохранили кельты, поэтому в дальнейшем описании мы будем использовать именно кельтскую терминологию. Кельтские маги и жрецы вообще очень много внимания уделяли астрономии и астрологии; на это указывал ещё Цезарь в своих «Записках»: «...они [друиды] много говорят своим молодым ученикам о светилах и их движении, о величине мира и земли, о природе, могуществе и власти бессмертных богов»[65] . Восемь особых точек года отмечались кельтами восемью праздниками огня. Для обозначения четырёх из них — двух Солнцеворотов и двух Равноденствий — использовался термин «Альбан»; эти четыре точки образуют основной крест, делящий годовой цикл на четыре основные фазы. По золотому сечению к этому кресту развёрнут второй крест, образуемый ещё четырьмя праздниками. Приведём даты этих восьми особых точек года[66] : 22 декабря — Зимний Солнцеворот, Alban Arthuan 1 февраля — Имболк (Imbolk) 22 марта — Весеннее Равноденствие, Alban Eiler 1 мая — Бельтан (Bealteirme) 22 июня — Летний Солнцеворот, Alban Herium 1 августа — Лугнаса (Lughnasadh) 22 сентября — Осеннее Равноденствие, Alban Elued 1 ноября — Самайн (Samhuinn) Большинство из этих особых дней известно всем индоевропейским (и не только индоевропейским, разумеется) народам. Таков, например, Самайн — он же День Мёртвых, День Всех Святых и т.д., или Бельтан — он же День Живы, День Первых Всходов и даже — Всемирный День солидарности трудящихся[67] . Но вернёмся к сказке о Месяцах. Известно, что сказки могут деградировать со временем, утрачивая отдельные сакральные элементы, но в истинно древних сказках никогда не появляется ничего лишнего (речь, конечно, не идёт о внешних декорациях), а наша сказка, очевидно, одна из истинно древних. Следовательно, неспроста упомянуты «разновозрастные» воплощения умирающего и воскресающего бога (солнца), неспроста выбрано и время действия — зима, новогодние праздники. Совсем рядом с современным Новым годом находится день Зимнего Солнцеворота, Альбан Артуан по-кельтски, Коляды по-славянски, Иоль по-германски. Русское имя праздника образовано от основы kolo — «круг», «колесо»[68] , германское — от родственного ему Hjul — «колесо». День круга — день, когда можно увидеть круг воплощений возвращающегося бога. А что дальше? По всей Европе Зимний Солнцеворот почитался как рождение бога; потому впоследствии и Рождество Христово было привязано именно к этим дням. Обратите внимание на ритуальный годовой круг: в эти дни маленькие дети ходят по домам со звёздами в руках, распевая колядки. Им нельзя отказывать в угощении, их нельзя прогонять и обижать: они — воплощение новорожденного бога, новорожденного солнца. Двинемся дальше по ритуальному Коло. Бельтан — День Живы. Бог повзрослел и весело празднует свой переход от бесполого «дитя» (см. дальше) к обладающему полом подростку. Летний Солнцеворот. Бог снова повзрослел; уже не дети, но девушки и юноши — его сверстники — играют главную роль в обрядах купальских дней. «Русальи о Иванове дне... Сходятся народи — мужи и жёны и девицы на нощное плещевание и бесчинный говор, на бесовские песни и плясание и на богомерзкие дела. И бывает отрокам осквернение и девкам растление... » (Стоглав). Отроки да девки воплощают в эти дни плодородную силу юного бога. Лугнаса. Традиционно отмечается кельтами как свадьба светлого Луга и Матери Земли. Не детям и не девкам с отроками принадлежит главная роль в обрядах этого времени, но тем, кто, будучи ровесником возвращающегося бога, вместе с ним уже стал источником новой жизни. Бабы (т.е. женщины, уже имеющие детей) и женатые мужики вершат в эти дни предосенние обряды плодородия. Осеннее Равноденствие. Завершение сбора урожая. Всё больше обрядов, в которых главную роль играют старые люди, повитухи, уже не рожающие, но провожающие людей из Иного Мира в этот, старики, глаза которых всё слабее различают живых и всё лучше — мёртвых. Близится их время. Самайн, основной праздник северной Традиции. Смерть бога. Не совершается почти никаких календарных обрядов: в этом мире нет больше ровесников вечно возвращающегося бога. Главная задача живых — не покидать освещённого огнём места: умирая, т.е. уходя в Иной Мир, в Аннун, бог оставляет Врата открытыми. Бог претерпевает трансформацию. Ещё недавно старухи вершили последние обряды плодородия, именуя его Даждьбогом на Руси и Фрейром в Скандинавии, а ныне только жрецы и маги — живущие в обоих мирах — зажигают в его честь ритуальные огни. Карачун, он же Кащей, он же Мороз, он же Велес, он же Один, он же Балор, он же Вий. Древний — древнее смерти — бог, Князь Павших, Владыка Иного Мира, вместе со слабеющим солнцем ушедший под землю... От Самайна и до Зимнего Солнцеворота, когда замкнётся Коло Богов, вечно возвращающийся бог пребывает в Аннуне. Собственно Солнцевороту предшествуют Святки, когда в честь Велеса, подземного бога, люди надевают волохатые медвежьи шкуры или тулупы мехом наружу и рогатые маски (Кернунн!). И снова Зимний Солнцеворот. Страшные «велесовы» дни, когда буйствует нечисть, поскольку остаются неплотно прикрытыми Врата: царит ночь, но солнце, опустившееся в океан Аннуна с одной стороны земли, неминуемо должно подняться с другой, и лишь тогда Врата захлопнутся вновь. И солнце встаёт, и зажигаются ритуальные огни плодородия, и малые дети — ровесники бога и его друзья — клеят сверкающие звёзды и песнями сообщают людям: бог возродился! * * * Следует сказать хотя бы несколько слов о североевропейской символике, связанной с рассмотренной только что мифологемой. Один из основных северных символов, отражающий четырёх- или восьмичастное деление года (и любого другого цикла), мы уже упоминали. Это колесо с четырьмя или восьмью спицами. На самом деле такое колесо представляет собой сочетание сразу двух древних знаков: восьмиконечного креста (как символа солнца и восьми особых его положений) и колеса как такового, с произвольным числом спиц. Последнее, издревле ассоциировавшееся как с солнцем, так и с мировым законом (мифологемой) вечного возвращения, с колесом мирового порядка (вед. rta ), было известно людям в качестве священного символа задолго до открытия как необходимой детали повозки или колесницы: об этом свидетельствуют, например, находки вырезанных из кости колёс в захоронениях времён палеолита. Что же касается восьмиконечного креста... Не правда ли, заманчиво предположить, что русское православие, более других ветвей христианства пропитанное древней языческой традицией, тем или иным образом позаимствовало свой центральный символ из этой самой традиции, восприняв древний символ солнца, умирающего и возрождающегося каждый день, каждый год?.. Другой, вероятно ещё более древний, символ вечного круговорота событий — это свастика. Выглядит совершенно естественным, что скандинавская руна — Иер, имеющая значение «год», представляет собой именно свастику, несколько непривычную для современного читателя — двухветвевую, но достаточно распространённую в древности. Кельты в качестве символа солнца и его годового движения, а также в качестве символа закона вечного возвращения использовали трёхветвевую свастику — трискель, а также самые разнообразные спирали. Причём спираль (или свастика), закрученная посолонь, связывалась с летним («дневным») солнцем, а спираль или свастика, закрученная противусолонь — с зимним («ночным», «подземным»). От этих спиралей произошли астрономические символы, обозначающие особые точки года. Так, Равноденствия, дни, когда летнее и зимнее солнца находятся в равновесии, у кельтов обозначаются двойной спиралью, символизирующей равновесие между дневным и подземным солнцем. К слову, этот солнечный символ — сдвоенная спираль — был, вероятно, известен не только кельтам. По крайней мере, в древних славянских землях было найдено немало украшений, имеющих именно такую форму. Коло Богов Вероятно, в абсолютном большинстве мистических традиций можно найти умирающего и возрождающегося бога, вечное возвращение которого представляет собой мифологему