Абрегова, Ж. О. Повседневная жизнь сельского населения Кубани конец Х Абрегова, Ж.О. Повседневная жизнь сельского населения Кубани (конец Х IХ – первая треть ХХ вв.) / Науч. ред. Э.А. Шеуджен. — Майкоп: ОАО «Полиграф Юг», 2010. С. 6-54. Введение Несомненным является факт, что по мере развития исторического знания периодически возникает потребность в переосмыслении исторических явлений и процессов. Это естественное для исторического познания явление связано с изменением научных концепций, выявлением и введением в научный оборот новых источников, совершенствованием приемов и методов изучения исторической информации. Традиционно в советской историографии внимание исследователей сосредотачивалось на масштабных, переломных событиях истории. При таком подходе не менее значимые проблемы «жизненного мира» оставались вне поля зрения историков. За пределами исторических исследований оказались внутренние побудительные мотивы человеческой деятельности в конкретной исторической реальности, т.е. главная составляющая исторического процесса – человек, творящий историю и формирующий ее внутреннее содержание. В настоящее время все более возрастает интерес к проблемам повседневности, позволяющий не только исследовать вопросы, лежащие на поверхности «общественного бытия», но и раскрыть глубины народной жизни. Именно благодаря такому подходу «раздвигаются» границы предмета истории, возникает возможность по новому расставить акценты, более глубоко осмыслить существенное и несущественное в истории. В любой относительно устойчивой сфере общественных отношений есть свой «уровень» повседневности: повседневная жизнь городского и сельского населения; крестьян, рабочих, интеллигенции; различных этнических групп, верующих и атеистов. Целью работы является исследование повседневной жизни сельского населения Кубани в хронологических границах конца XIX-первой трети ХХ в., позволяющее проанализировать процессы изменения традиционных бытовых отношений, через их развитие в экстремальных условиях, к новому «советскому образу жизни». Источниковая база исследования проблемы повседневности находится в стадии формирования и представляет самостоятельный исследовательский интерес, т.к. до настоящего времени отсутствуют специальные источниковедческие работы по данной проблеме. Теоретическую основу работы составили идеи известных отечественных и зарубежных учёных, имеющие познавательное значение и связанные с определением материальных и социальных форм существования человека, места и роли повседневности в историческом процессе, самоценности повседневной жизни, ее устойчивости и стабильности. (Ю.Л. Бессмертный, А.Я. Гуревич, Н.Я. Данилевский, М. Блок, Ф. Бродель, А. Тойнби и др.) Научная новизна работы заключается в том, что данное исследование направлено на разработку проблем повседневной жизни, лежащих в русле нового, находящегося в стадии формирования направления исторического знания. Впервые предпринимается попытка комплексного исследования истории повседневности сельского населения Кубани конца XIX-первой трети ХХ вв. В рамках данного хронологического периода выделяются как традиционные формы быта, так и изменения, произошедшие в результате революционных событий в России 1917 г. Новизна исследования проявилась в органической взаимосвязи при изучении не только позитивных явлений, произошедших в повседневной жизни Кубани (правовое регулирование семейных отношений, экономическая независимость женщины, защита детей в семье), но и аномальных явлений в структуре повседневности послереволюционных лет (пьянство, проституция). Практическая значимость работы определяется тем, что представленные материалы могут быть включены в общие работы и специальные монографии по истории повседневной жизни сельского населения Кубани. На их основе возможна разработка спецкурсов для студентов и методических рекомендаций для учителей истории. Часть I . Общие проблемы истории повседневности Изучить вещи – пищу, жилище, одежду, предметы роскоши, орудия, денежные средства, планы деревень и городов – словом, все, что служит человеку, - единственный способ ощутить его повседневное существование. Ф. Бродель Повседневная жизнь: объем понятия Мировая историческая наука переживает сложные процессы, смысл которых заключается в общей переориентации исследовательского мышления, изменении ракурса изучения исторического прошлого и методов его постижения. Отказываясь от формализованных ценностных ориентаций традиционной истории, современная историческая наука позволяет приблизиться к пониманию прошлого через субъект – человека в истории. Всесторонний анализ материальных и социальных форм повседневного существования человека, его жизненного микромира, стереотипов его мышления и поведения рассматривается как одно из возможных исследовательских направлений. Мир повседневности- это реальный человеческий мир с его ежесекундными заботами, с «суетой сует», это быт, который втягивает в орбиту повторяемости смыслы человеческого бытия. Повседневность - особая сфера социокультурной реальности. В настоящее время заметно возрастает интерес к проблемам повседневности, позволяющим исследовать не только явственно видимые, происходившие «на поверхности» общественного бытия проблемы, но и заглянуть в глубины народной жизни. Конечно, такой подход не исключает развития исторического знания в традиционном направлении, но тем не менее, именно благодаря ему «раздвигаются» границы предмета истории. Несомненно, прав Ю.А. Поляков, утверждая, что это одно из русел, которые, сливаясь, образуют «мощный поток исторического процесса»[1] . В известном смысле повседневная жизнь людей и есть настоящая история со сложным переплетением процессов и явлений как отдаленного, так и не столь далекого прошлого человечества. История повседневности представляется совокупностью миллионов судеб людей, имеющих как общие черты исторического развития, так и специфические, региональные, национальные и индивидуальные. В результате возникает возможность выявить образ жизни различных обществ в историческом разрезе, и новое, ежедневно рождаемое в практике общественной жизни. Несмотря на немногочисленность работ, непосредственно посвященных повседневности, эта тематика не только никогда не исчезала из поля зрения историков, но, более того, занимала одно из центральных мест при разработке ключевых проблем истории повседневности. Было предпринято немало попыток вернуть повседневному его ценность. К XX в. сама жизнь потребовала, чтобы уровень и масштаб научной разработки новой проблематики были адекватны масштабу произошедших перемен[2] . Учитывая характер данной работы, теоретические подходы к пониманию истории повседневности представляют не столько познавательный, сколько «прикладной» интерес в том смысле, что позволяют понять основания таких базовых явлений, как основные направления изучения повседневной жизни конкретной группы населения (сельского), конкретного региона России (Кубани), в конкретное историческое время (конец XIX-первая треть XX вв.). Для понимания исторического аспекта повседневности, как среды человеческого бытия, важно осмыслить суть этого понятия, определяемого достаточно разнообразно как в зарубежной, так и в отечественной историографии. Прежде всего, повседневность понимается как быт, повседневная сторона жизни[3] . Так А.С. Ахиезером это понятие объясняется как человеческая жизнь, рассмотренная с точки зрения тех функций и ценностей, которые ее заполняют, куда включается в первую очередь труд, быт, отдых, передвижения[4] . При таком подходе повседневная жизнь воспроизводится как постоянная система человеческих забот. По его мнению, именно ценности повседневной жизни, их прочность и массовость являются почвой для подлинной истории[5] . Теоретическое осмысление вопросов повседневной жизни в новейшей историографии основано на идеях так называемой школы «Анналов», возникшей во Франции в конце 20-х гг. XX в.[6] . Исследователи этого направления противопоставляли глобальной истории рассмотрение «повседневия» человеческого бытия[7] , делая при этом упор на поступках и страданиях тех, кого обычно называют «маленькими, простыми, рядовыми людьми». Основатели школы призывали рассматривать жизнь людей во всей сложности[8] . Такой подход позволил представить новое изменение жизни, как «видение изнутри». При этом «анналисты» пытались определить ключевые концептуальные ориентиры и акценты истории повседневности, выделяя два принципиальных подхода. Первый из них заострял внимание на «повседневной деятельности», в которой преобладал элемент «повседневности». Эта статичная концепция в современном варианте предполагала четкое разделение между сферами повседневной и неповседневной жизни. Второй подход ориентировался на исследования динамических изменений в сфере общественного развития и представлялся в принципиально иной перспективе. Противоречивый характер радикальных исторических изменений исследователи увязывали с «производством и воспроизводством повседневной жизни». Такая реконструкция выявила пути, следуя которым, участники исторического процесса становились объектами истории[9] . Так, в частности, для анализа повседневности Ф. Бродель вводил термин «структуры повседневности», вкладывая в него способы организации и оформления пространства человеческой жизни (архитектура, ландшафт, организация интерьера), поведения и общения (обряды, обычаи, традиции, ритуалы, этикет)[10] . В 30 – 40 гг. XX в. австрийский социолог А. Шютц трактовал повседневность весьма широко: это весь социальный мир, в который он включал представление о прошлом и будущем. Так он выделял главные черты, характеризующие повседневность. Для него повседневный мир - это повседневное и нормальное, характеризовавшееся как устойчивое, стабильное, постоянное. Повседневность - это обычное течение жизни до тех пор, пока тот или иной её аспект не обострится и не станет предметом особого внимания и рассмотрения. Важно, считал он, не «смешивать» повседневное (постоянное, привычное) с рутинным. Последнее воспринималось как нечто скучное, утомительное, монотонное[11] . Согласно А. Шютцу, повседневная жизнь организована типологически: восприятие личностей, идей, событий в рамках повседневности – это восприятие с точки зрения их типической определенности. Повседневность понималась им как одна из многочисленных сфер деятельности. Для него повседневность это продукт взаимодействия человека с объективным природным миром. В этих положениях отчетливо прослеживается, что А. Шютца интересовали формальные структуры повседневности, а черты ее исторической определенности им в полной мере не улавливались. Он уделял много внимания повседневности как одной из сфер реальности. Будучи формой активности сознания, она характеризовалась напряженным вниманием к жизни. Согласно А. Шютцу, для повседневности характерна деятельность, состоящая в движении проектов и их реализации, вносящая изменения в окружающий мир, квалифицирующаяся как трудовая деятельность; последняя представляет собой действия, ориентированные на внешний мир. В качестве особенной формы социальности в повседневности выступает общий мир социального действия, взаимодействия и коммуникации. Для повседневности характерна своеобразная временная перспектива или «трудовое время»[12] . При этом он обращал внимание на повседневность, потому что, являясь одним из миров опыта или конечных значений, она предполагает переживание объективного существования вещей и явлений. Человек живёт и трудится в ней, и неизбежно возвращается в мир повседневности. Проблема повседневности затрагивалась и многими российскими исследователями, воспринимавшими её как проявление влияния современной зарубежной философии истории. Повседневность достаточно устойчиво присутствовала на всех этапах развития отечественного исторического знания. В трудах Н.М. Карамзина, С.М. Соловьева, В.О. Ключевского[13] , впрочем, как и других историков XVIII – XIX вв., мы находим великолепные, красочные описания жизни и быта древней и средневековой Руси. Методологическое осмысление значимости повседневной жизни довольно отчетливо прослеживается в спецкурсе В.О. Ключевского по методологии истории. Он акцентирует внимание на физической природе человека как источнике тех инстинктов, которыми были вызваны первоначальные и простейшие «формы общежития»[14] . Они выражались в мыслях и чувствах, а общество устанавливало нормы людских отношений. В.О. Ключевский приходит к выводу, что природа страны направляет хозяйственную жизнь, а физическая природа человека «завязывает» и направляет частную жизнь, домашнюю. Личность же является силой творческой, преобразует умственную и нравственную жизнь. Обществом, по мысли историка, создается жизнь политическая и социальная, т.е. уже в конце XIX в. в российской историографии предпринимались попытки понять место повседневной жизни в общих процессах общественного развития. В отечественной историографии особенно восприимчивыми к новым исканиям в области изучения повседневной жизни оказались медиевисты. В их работах присутствовал круг вопросов и проблем, связанных с рассмотрением места человека в общей структуре мироздания, восприятия природы и трактовки пространства и времени, происходило расширение объема понятия повседневного. В первые десятилетия XX в. выделяются взгляды историка – философа и культуролога Л.П. Карсавина. В своих работах он декларирует принцип понимания истории и подхода к ее изучению.[15] Не отрицая значения материальных основ общественного бытия и важности изучения истории хозяйства, он ставил вопрос о важности изучения «материального бытия» и повседневности как специфической сферы общественной жизни, синтезирующей и отражающей «нечто целостное и живое», присуще только этому конкретному времени. В 20-е гг. XX в. в ряде конкретно-исторических исследований[16] по истории материальной культуры наблюдается ясно выраженная тенденция к целостному анализу повседневной жизни в рамках культуры. Рассматриваются различные стороны средневековой культуры такие, как (праздники и будни рыцарства, хозяйственная и бытовая жизнь горожан средневекового города), происходило расширение тематики повседневности. Целью этих исследований являлось стремление проследить отражение в «малом», т.е. в вещных, поведенческих, этикетных формах повседневного существования. На комплексном материале письменных свидетельств и других памятников реконструировались формы покроя одежды, сочетавшиеся с характеристикой социальной функции костюма, правил ношения в разных социальных слоях, а также анализ знаковой символики[17] . В процессе этих комплексных исследований выкристаллизовывалось понимание характера взаимосвязанности как составных частей, так и целых пластов единого социокультурного целого. Медиевисты в целом сходились на том, что материальная культура органически входит в «повседневность», определяя ее «качественный уровень» и «физиономию»[18] . Так, для них повседневность охватывает всю жизненную среду человека, сферу непосредственного потребления, удовлетворения материальных и духовных потребностей, а также, связанные с этим, обычаи, формы поведения, представления, привычки сознания. Методологический прорыв XX в. позволил не только по новому взглянуть на исторический процесс в целом, но и освоить более широкий взгляд на главные, кардинальные проблемы истории. В центр исследовательского интереса все больше стал перемещаться человек со своими скромными проблемами повседневной жизни. К сожалению, в период господства жестко догматизированной формационно – ориентированной марксистской методологии, накопленный в этом плане опыт в значительной степени был утрачен. Историков в подавляющей степени стали интересовать явления глобальные, масштабные, меняющие лица стран и народов. Повседневность оказалась вытесненной на периферию исследовательского пространства, стала рассматриваться как малозначимая иллюстрированная часть истории. В результате сложилась исследовательская структура, включающая в качестве компонентов предметный мир, создаваемый и обновляемый человеком в процессе своей деятельности, самого человека и его отношений с другими людьми, состояние человеческого сознания, регулирующего его деятельность. Это единое системное целое существует благодаря взаимодействию составляющих частей – мира вещей, мира идей и мира человеческих отношений. Организация этого единого усложняется и меняется в процессе исторического развития, модифицируя пространственную среду: новые пространственные формы как бы наслаиваются на прежние, видоизменяя их. Исследование подобных структур возможно на основе сложного системного анализа, предполагающего рассмотрение повседневной жизни сельского населения Кубани как процесса синхронного развития аналогичных явлений общественного уровня. В то же время, системный анализ предполагает выявление достаточно жестких связей явлений по горизонтали[19] , в частности: хронологические границы диссертационного исследования позволяют провести структуризацию исторического времени, разделив его на три самостоятельные, но органично взаимосвязанные этапа, отличающиеся неравномерностью развития. Учитывая хронологические границы работы, появляется возможность исследовать то, что остаётся неизменным при всех происходивших изменениях, что подвергается изменению, на какой основе возможны изменения. Категория повседневности имеет выраженную динамику: развиваясь в пространстве и во времени, она отражает жизнь народов, концентрируя и явственно проявляя как временные, так и национальные изменения, охватывая не только ныне живущих людей, но и все прошлые и будущие поколения, т.е. всю историю человечества и непрерывно развивающуюся. Без этого общество было бы лишь известным количеством людей, живущих на данной территории и не связанных общностью интересов, целей, деяний, трудовой активности, традиций, экономики, культуры. Важно учитывать, что мировоззренческие категории, в том числе и категории пространства, не просто отражают общественное бытие, но и активно воздействуют на общественную жизнь, функционируя в качестве своеобразной матрицы, в соответствии с которой в определенные эпохи воспроизводится свойственный людям образ жизни[20] . Развитие исторического пространства тесно связано со спецификой социального времени, являющегося внутренним стержнем повседневной жизни. По образному выражению Л.М. Гумилева, все, что существует – прошлое, т.к. любое свершение тут же становится прошлым[21] . Проблема полиструктурности социального пространства, его изменения на различных этапах человеческой истории в настоящее время является предметом дискуссий и обсуждений. Особую важность приобретает анализ пространственной структуры повседневной жизни, изучение механизмов её изменения, как важного аспекта динамики социальных изменений, что неизбежно проявляется в индивидуальной жизни людей. В этой связи особую значимость приобретают теоретические проблемы местной истории. Всемирная история позволяет в рамках общего исторического процесса осмыслить место каждого народа в истории. Местная же история, сохраняя объект исследования, резко меняет представление о масштабе. Расширение исследовательского поля соответственно уменьшает масштаб, многие явления (специфические, местного значения) выпадают из анализа[22] . В этой связи особую значимость приобретает работа Э.А. Шеуджен[23] , посвященная истории адыгов в пространстве исторической памяти, в которой исследованы переломные этапы истории народа, а также модификация исторической среды. Революционные изменения традиционного уклада жизни народов не могла не вызвать глубоких общественных изменений. Разработка местной истории в русле общеисторического процесса способна придать новый импульс познанию повседневной жизни общества, сделать этим самым ее более насыщенной и полнокровной. Социальное время, как и социальное пространство, имеет также сложную структуру. Оно возникает как наложение различных временных структур. В рамках исторического времени, в котором происходят события, характеризующие историю народа, нации, развитие и смену общественно-экономических формаций, можно выделить время индивидуального бытия человека[24] , которое определяется протеканием различных индивидуально значимых для него событий. Эта идея имеет несомненное значение для понимания временных изменений в повседневной жизни людей. Важно учитывать и то обстоятельство, что социально-историческое время течет неравномерно. На ранних стадиях общественного развития ритмы социальных процессов были замедленными. Как известно, племенные общества и, пришедшие им на смену, первые цивилизации древнего мира, воспроизводили на протяжении многих столетий существующие социальные отношения. Ориентиром общественной практики было повторение уже накопленного опыта, воспроизводство действий и поступков, которые выступали в форме общественных традиций. Отсюда особая ценность прошлого времени и жизнедеятельности традиционных обществ. Историческое время по мере общественного прогресса как бы уплотняется и ускоряется. В эпоху революционных преобразований это ускорение, своеобразное спрессовывание исторического времени, его насыщение социальнозначимыми историческими событиями происходит в значительно большей степени, чем в периоды относительно спокойного развития. При этом важно учитывать, что старые, традиционные формы человеческих отношений устойчивы, живучи, в то время, как новые формы более динамичны. История призвана фиксировать происходившую на поверхности и, главным образом, в глубинах народных масс борьбу, а также сочетание старого в новом и нового в старом[25] . Определяя границы предмета исследования повседневности, важно подчеркнуть своеобразие, «широкий разброс» составляющих проблем. В наши дни повседневная жизнь людей стала предметом научного интереса социологии, культурологии, этнографии, истории. Каждое из научных направлений «продвигает» существующее знание о повседневной жизни людей. Так, социология, изучая общество[26] , вплотную соприкасается с повседневной жизнью посредством исследования состояния конкретных социальных групп населения, представляющих относительно устойчивые совокупности людей, имеющих общие интересы, ценности и нормы поведения. Более того, в каждой группе воплощаются некоторые специфические взаимосвязи индивидов между собой и с обществом в целом[27] . Как известно, структуру человеческого общества образуют: производство и складывающиеся на его основе политические, экономические, социологические отношения, включающие классовые, производственные, национальные, семейные отношения и, наконец, духовную сферу жизни общества. При этом общество выступает в качестве целостной системы жизнедеятельности людей. Для понимания процессов, происходящих в повседневной жизни, особое значение имеет обращение к данной проблеме культурологов. В культуре, как правило, выделяются материальная и духовная составляющие: к первой относятся средства производства и предмета труда, ко второй- быт, уровень образования населения, состояние просвещения, нравственные нормы поведения в обществе, уровень развития материальных и духовных потребностей и интересов людей. Культура охватывает всю духовную жизнь общества, выявляя глубинные пласты взаимоотношений людей. В рамках социологии культуры выделяют четыре основных смысла в определении культуры. Первое – указывает на абстрактное обозначение общего процесса интеллектуального, духовного, эстетического развития. Второе – обозначает состояние общества, основанного на праве, порядке, мягкости нравов, и в этом случае значение слова культура совпадает с одним из значений слова цивилизация. Третье – служит для обозначения форм и продуктов интеллектуальной, прежде всего, художественной деятельности. Четвертое – указывает на особенности способа существования или образа жизни, свойственные обществу или группе людей, в конкретный исторический период[28] . Именно четвертое положение может быть определено как основополагающее при рассмотрении проблемы повседневности. Вне культуры невозможна жизнь человека и общества. Каждое новое поколение начинает свою жизнь не только в окружении природы, но и в мире материальных и духовных ценностей, созданных предшествующими поколениями. Без передачи достижений человеческой культуры из одного поколения другому немыслимы и цивилизационные процессы. Естественно уровень «жизненного» обыденного мира невозможно понять без учета культурного состояния конкретного общества. К числу интересных идей относится понятие «культурно-исторический тип», введённое Н.Я. Данилевским. Смысл истории он определял как смену культурно-исторических типов, расположенных в хронологическом порядке: египетский, китайский, ассирийско – вавилоно - финикийский, халдейский или древнесемитский, индийский, иранский, еврейский, греческий, римский, ново-семитский или аравийский, германо-романский или европейский[29] . Он считал, что культурно-исторические типы, подобно всем биологическим видам, развиваются и проходят естественные стадии возмужания, дряхлости и неизбежной гибели. Н.Я. Данилевский сравнивал культурно-исторические типы с живыми организмами, доказывая их непрерывную борьбу друг с другом и с внешней средой[30] . Идеи Н.Я. Данилевского во многом нашли отражение в «теории локальных цивилизаций» А. Тойнби[31] . Историческое развитие народов, по мысли А. Тойнби, стимулируется или задерживается не только внутренними, но и внешними факторами. На определенных этапах именно внешние факторы играют определяющую роль, меняя условия бытовой жизни, характер хозяйственной деятельности, демографическую ситуацию, ментальность. Одним из таких этапов в истории России стало первое послереволюционное десятилетие. Подходы к проблеме повседневности способны обогатить и «наработки» этнографии. Именно этнографические исследования бытовой культуры помогают объёмнее увидеть повседневность, которая проявляется в обустройстве жилищ, особенностях одежды, украшениях, орнаментах. Своеобразие предмета истории повседневности связано со структурой общественного устройства — разделением его на три крупные сферы: экономическую, государственно-правовую, культурную. Каждая из этих частей общественной жизни концентрирует проблемы повседневности. Экономическая сфера сосредоточена на процессах обеспечения самой жизни людей. Сюда входят не только масштабные проблемы (заботы о ресурсах экономики, предпринимательская активность, функционирование финансовой, кредитной системы), но и аспекты труда конкретных семей, их экономическая стратегия. Государственно-правовая сфера в определенной степени корректирует повседневную жизнь людей, предотвращает насилие внутри общества, защищает права и свободы граждан. Более того, некоторые исследователи считают, что сфера правовой жизни несколько шире, чем сегодня принято считать. В частности, взаимоотношения, складывающиеся в процессе труда (размер заработной платы, условия труда, режим работы и т.п.), входят в состав правовой, а не хозяйственной жизни[32] . Буквально суть, сердцевину, «народную душу» повседневной жизни отражает культура. Именно «культура быта», «стиль поведения» воспринимаются как проявления национального характера в конкретных исторических условиях. Более того, не только орудия труда, но и сам труд – продукт культуры. Умение старательно, интенсивно, добросовестно трудиться – такая же важная часть культуры, как развитие образования, искусства, религиозной жизни. В результате достаточно явственно проявляется направленность исследования повседневной жизни. Основные составляющие этой проблемы лежат в разных плоскостях, но настолько органично взаимосвязаны, что могут быть рассмотрены, как единый комплекс проблем общественной жизни. Таким образом, можно утверждать, что современное определение повседневности является предметом научного интереса различных дисциплин, исследующих конкретные аспекты в истории повседневной жизни. Тем не менее, как в зарубежной, так и в отечественной историографии, сложились общие границы понятия повседневности, включавшие в себя всю человеческую жизнь, делая акцент, в первую очередь, на быт, труд и отдых, т.е. всю систему человеческих забот. Сюда, как правило, входит социокультурный мир, среда обитания, бытовая культура и т.д., определяя объёмное понимание повседневности. Эти подходы и обусловили структуру диссертационного исследования. Историография проблемы История повседневности с полным основанием может быть отнесена к традиционным проблемам историографии. Повседневная жизнь всегда интересовала историков: к ней обращались как историки античности, так и исследователи рационального XX в. Естественно, дать историографический анализ огромного корпуса исследований, созданных в разное время в различных странах по проблеме повседневной жизни, не представляется возможным, поэтому имеет смысл сосредоточить внимание на основных моментах развития общероссийской и региональной (кубанской) историографии. При рассмотрении различных аспектов в описании «жизненного мира» условно можно выделить дореволюционную, советскую и современную историографию. Исследовательский интерес к повседневной жизни стал устойчиво проявляться уже в XIX в. Яркие страницы о жизни и быте россиян вошли в сочинения Н. М. Карамзина, С.М. Соловьёва В.О. Ключевского[33] . Так главный труд Н.М. Карамзина изобиловал описаниями быта, «обыденной» жизни того, что окружало человека в повседневной «рутинной практике». Он достаточно подробно исследовал особенности жилища, планировки дворов, состояние городов и торговли, нравы людей, давал подробное описание одежды, вплоть до наружности людей[34] . Количество проблем «жизненного мира» у Н.М. Карамзина возрастало по мере изучения более «обеспеченных» документами эпох. Наряду с этим он обращал внимание на сельскую жизнь России, описывая селения и людей, выделяя при этом постройки, особенности ведения хозяйства и одежду крестьян[35] . При исследовании быта сельских жителей он останавливается на таких элементах материальной культуры как одежда, пища[36] . Несмотря на то, что в центре внимания С.М. Соловьёва находились проблемы политической истории, им были выдвинуты ряд положений, имеющих особое значение для понимания проблем повседневной жизни. Так в его работе отчётливо проявлялась мысль, что главными условиями, определяющими ход истории «были: во-первых, природа страны, во-вторых, быт племён, вошедших в состав нового общества, в-третьих, состояние соседних народов и государств»[37] . С.М. Соловьёв обосновал подход к истории как к объективному процессу, определяемому объективными факторами, к числу которых он кроме «природы страны» относил также «быт племён». По его мнению, «природные формы» определяли хозяйственные занятия, обычаи, нравы, верования, народонаселение[38] . К проблеме влияния природной среды на повседневную «историческую» жизнь народов обращался и В.О. Ключевский. К историческим силам, влиявшим на общественную жизнь, он относил человеческую личность, людское общество и природу страны[39] . Для нас особый интерес представляет исследование В.О. Ключевским различных социальных групп российского общества. Этот подход являлся для него основополагающим. Исходя из этого, при изучении определённых периодов российской истории он, как правило, выделял лекции, посвящённые «житию» людей: бояр, купцов, «чёрных людей» и, что для нас особенно важно, сельских жителей, крестьян. Их правовому положению, сельским занятиям, взаимоотношениям с другими категориями населения[40] . Более того, в его лекциях специально анализировалось положение «сельского земледельческого населения», складывание устойчивых сельских обществ. В контексте обстоятельных, подробных описаний правового положения крестьян, действия юридических норм в обществе он находил возможным проанализировать состояние поземельных отношений, «скудость и богатство» российского крестьянства[41] . В.О. Ключевским намечались контуры проблемы нравственного и психологического состояния сельского населения. Он считал, что глубокая социальная «разладица» надолго задержала «правильный рост народных сил» и привела к деформации всей народной культуры[42] . Не только в усиливавшемся крепостном гнёте, но и в обстоятельствах морально-психологического смысла он видел истоки такого явления, как массовое бегство крестьян и их переселение «на новые земли». В.О. Ключевский также обращался к сельским поселениям, характеризуя их особенности при обосновании на новых местах, указывая основные занятия крестьян. Интересны его сведения о происхождении казачества, признаках его военной организации, первых поселениях[43] . Огромный пласт проблем повседневной жизни поднимал на страницах своих произведений Н.И. Костомаров, подчёркивавший, что вне сферы научного интереса историков остаётся ещё нетронутой жизнь народных масс с их общественным и домашним бытом, с их привычками, обычаями, понятиями, воспитанием, сочувствиями, пороками и сомнениями[44] . В частности, его работа, посвящённая домашней жизни и нравам русского народа в XVI и XVII столетиях, изобиловала различными аспектами «жизненного» мира. Он в подробностях описывал жилые местности (города, посады, слободы, сёла и деревни). Поражает точность описаний построек, дворов и домов[45] . Исследовались также такие стороны материальной культуры, входящие в структуру повседневности, как домашняя жизнь: мебель и утварь, одежда, пища, здоровье, семейные нравы и порядок домоправления[46] . Н.И. Костомаров не обошёл вниманием и такие аспекты повседневной жизни, как увеселения, забавы, праздники, домашние обряды сельского населения: родины и крестины, брак, новоселье, смерть и погребение, что позволило сделать вывод о значимости повседневия человеческого бытия в истории. Он также показал в своём исследовании глубокие корни такого отклоняющегося, аномального явления, как пьянство[47] . Важно подчеркнуть, что Н.И. Костомаров последовательно отстаивал новую для его времени идею, что наше прошлое не только «история государства Российского», но и «история народа», его быта, обычаев. Эта идея нашла глубокое отражение во всех исследованиях Н.И. Костомарова, где на первый план выдвигался «народный дух». Исследование повседневной жизни простых людей, крестьян, ремесленников находило фрагментарное отражение в историко-биографических сочинениях, посвящённых жизни русских царей[48] . Среди работ подобного плана можно выделить исследования И.Е. Забелина, посвящённые домашнему быту русских цариц. Несмотря на чётко выраженную направленность работы, народ, а не царь, не образ жизни царя и царской семьи оказывался в центре внимания[49] . Взгляд на народ, его историю, его образ жизни у него реален и правдив, а домашний быт человека определяется им как среда, в которой лежали зародыши всех так называемых великих событий[50] . И.Е. Забелин пытался понять русского человека, его «внутреннее народное развитие», а это было возможно, по его мысли, при понимании «частных типов» народной жизни. Так первым «народным типом» для него был не государь в политическом смысле слов, а государь как «собственник, хозяин». Другим типом он считал «земца-кормителя», в состав которого, по его мнению, входило всё трудовое население. Выделялись и такие типы, как «казачество», «церковники», «слуги». Вместе они составляли «общий тип народной жизни[51] . Виртуозно показывал И.Е. Забелин, как крестьянская изба, клеть, а затем хоромы, терем стали основой кремлёвских, царских покоев, как весь быт, уклад царской семьи, отразил мир средневековья[52] . Особое место в системе воззрений И.Е. Забелина занимало отношение народа и государства, народа и самодержавия. На понимании этого соотношения построена концепция историка, пытавшегося наполнить «плотью и кровью» создаваемое им историческое полотно. Проблемы повседневной жизни нашли отражение и в работах регионального уровня. Среди историков, обращавшихся к бытовой стороне жизни народов, проживавших на Кубани, в полной мере, можно отнести П.П. Короленко, И.Д. Попка, Е.Д. Фелицына, Ф.А. Щербину, Хан-Гирея[53] . Учитывая, что национальный состав сельского населения Кубани неоднороден, целесообразно выделить группы населения, повседневная жизнь которых нашла отражение в работах регионального уровня: казаки, адыги, русские. Одним из самых известных кубанских краеведов конца ХIХ - начала ХХ вв. был П.П. Короленко. Наряду с исследованием быта казаков, он описывал повседневие коренного населения Кубани. В центре его внимания оказались проблемы повседневного действия: основные занятия сельского населения, пища, формы поведения и общения, нравы, обычаи, верования. Им была предпринята попытка исследовать место и роль женщины в обществе, её социальный статус. Интерес к проблемам повседневности закрепился в историографии благодаря изданию работы известного историографа и этнографа Кубани И.Д. Попка. Заслуживает внимания то обстоятельство, что им уже осознавалось влияние на структуру повседневности природно-климатических условий, непосредственно определявших сферы «народной жизни», развитие сельского хозяйства, торговли, нравственности[54] . Именно с этими особенностями он связывал процессы адаптации казаков Черноморского войска, переселённых на Кубань и столкнувшихся с необходимостью серьёзных изменений повседневной жизни. В связи с этим значимость приобрела проблема сохранения элементов традиционного уклада повседневной жизни. Так, он выделял старинное сечевое устройство-коши и курени, отмечал многолюдность этих поселений[55] . Дальнейшее развитие, вопросы связанные с повседневной жизнью казачества, с переселенческим процессом и колонизацией Кубани получили в работе Е.Д. Фелицына[56] . На страницах его труда детально реконструировался экономический быт и духовные потребности казачества, что позволяло углубить сложившиеся представления о морально-психологическом состоянии человека, поменявшего привычную среду обитания. В истории Кубанского казачьего войска Ф.А. Щербины уже выделялись главы, непосредственно касавшиеся повседневной жизни, отражавшие многие сферы быта, культуры казачества[57] . Довольно подробно рассматривались структура казачьей семьи, особенности семейных отношений, обязанности членов семьи, традиционная культура. Более того, он стремился выявить тесную связь географической среды и хозяйственной деятельности. В результате, в своём исследовании Ф.А. Щербина сумел показать не только военные действия, но и развитие торговли и экономического быта. В качестве важного момента в развитии историографии следует отметить обращение историков, занимавшихся проблемами казачества к повседневной жизни адыгов. При этом был найден интересный ракурс-внимание исследователей сосредотачивалось на проблемах сотрудничества, взаимообогащения культур горцев и казаков Кубани[58] . Всё более утверждалось мнение, что разработка проблемы повседневной жизни сельского населения Кубани требует обращения к вопросам «жизненного мира» коренного населения данной территории, адыгам. В первом этнографическом труде об адыгах «Записки о Черкесии» Хан-Гирея приводились обширные сведения о происхождении адыгов, их племенном и численном составе, территориальном расселении, социально-экономическом строе, политическом положении, общественном быте, материальной и духовной культуре[59] . Особое внимание уделялось таким темам повседневного бытия, как занятия адыгов, их жилище, одежда, пища, вооружение, свадебный и похоронный обряды, рождение и воспитание ребенка, празднества, танцы, игры. В работах историков затрагивалась также проблема быта иногороднего населения. Причем отмечалось влияние культуры русских на жизненный мир горцев. Выражалось это во взаимопроникновении и обогащении материальной культуры, подверженной большой динамике[60] . При этом уделялось внимание земельным отношениям, возникавшим в результате переселения русских на новые территории, а также жизненным условиям существования иногородних[61] . В целом дореволюционная российская историография только наметила контуры исследования повседневной жизни. Четкая формулировка объема понятия повседневности еще отсутствовала, но «наработанный» материал, свидетельствовал об осознании историками необходимости изучения «жизненного пространства» людей. Проблема повседневности продолжала интересовать и советских исследователей. Особую группу историографических источников представляют общеисторические работы, в которые, как правило, входили разделы, посвященные повседневной жизни. В сфере внимания историков оказались различные периоды истории России: начиная с древнейших времен и включая послереволюционный период. В рамках данной хронологии наиболее детально выглядит изучение проблем повседневной жизни сельского населения периода российского феодализма[62] . Внимание, как правило, концентрировалось на материальном положении людей, их быте, вкусах, обычаях, манере поведения. По мере развития историографии внимание исследователей «смещалось» в сторону современной истории. Центральной становилась идея постепенного сокращения существенных различий в домашнем быту городского и сельского населения, в том числе и жителей национальных областей. Рассмотрение достаточно широкого круга вопросов свидетельствовало о важности понимания тех изменений во внешнем и внутреннем укладе жизни, которые ускоряли процесс ломки устаревших обычаев и привычек. Утверждалось мнение, что именно быт всё более превращался в силу, двигавшую «культурный прогресс». При этом важно отметить наряду с отечественными и работы зарубежных авторов[63] . Несмотря на политическую и социально-экономическую направленность данных исследований на страницах их трудов встречается фрагментарное указание на земледельческий быт крестьян, поскольку они составляли превалирующее большинство страны[64] . По мнению Д. Боффа, в результате процессов расслоения и дифференциации увеличивалась численность «среднего слоя». Этому слою весьма многочисленному, совокупностью обстоятельств, суждено было находиться в бедности. Описывая повседневную жизнь, Д. Боффа демонстрировал нищету деревень, периодически обрушивавшиеся «недороды и голод, эпидемии и хронические болезни»[65] . Общую картину повседневной жизни села дополняют выводы Н. Верта, основанные на изучении состояния культуры, религии, грамотности, их влияния на жизнь основной массы сельского населения[66] . Кардинальные изменения повседневной жизни сельского населения данные авторы связывали с экономической и социальной политикой советской власти. В частности, Э. Карр обратил внимание на практику реализации Декрета о земле, изменившего не только отношение крестьян к земле, но и заметно повлиявшего на жизненные условия их повседневного бытия. Развивая эту мысль, он подчёркивал, что позитивной тенденцией революционного времени стало новое отношение крестьян к земельному наделу как к своей собственности[67] . Учитывая хронологические границы работы, в сферу историографического анализа попадают специальные исследования, посвящённые революции[68] , гражданской войне[69] , новой экономической политике[70] . Исходя из тематической направленности указанных исследований проблемы повседневной жизни разрабатывались как второстепенные, создающие лишь исторический фон для таких глобальных явлений как революция и гражданская война. И тем не менее, в центре этих масштабных явлений остаётся человек с его повседневными заботами и проблемами. Конечно, из общей массы «революционного народа» сложно выделить непосредственно сельское население. Однако большинство авторов, исследовавшие экстремальные события в истории (революции, войны), отмечали их особое влияние на духовную сферу общества, как своеобразного индикатора повседневной жизни. Так, Н.Е. Какурин, описывая быт иногородних, отмечал, что такого бесправного и безземельного элемента на Кубани к началу гражданской войны было больше, чем коренного казачьего населения (достигало 52%) и соответственно определяло основную картину жизненного мира сельского населения Кубани[71] . Одним из наиболее сложных периодов советской истории традиционно считаются годы новой экономической политики. Хорошо известно, что это был не только трудный период реализации новой модели экономического возрождения России, но и заметных изменений в бытовом, морально-нравственном и психологическом состоянии общества, проявившихся в жизни как горожан, так и селян. Отдельные сюжеты, разработанные в специальных исследованиях по данной проблеме, свидетельствуют о существенных изменениях, произошедших в экономической стратегии крестьянских семей, связанных с появлением избыточной сельскохозяйственной продукции, развитием товарно-денежных отношений[72] . Процесс осмысления проблем повседневной истории происходил и в работах регионального уровня, среди которых можно выделить исследования обобщающего характера по истории Кубани и Адыгеи[73] . В них дается широкая панорама жизни народов этого региона, начиная с древнейших времен и кончая современным состоянием. В эту широкую хронологию «вписаны» и события, ставшие предметом данного исследования. Достаточно обстоятельно исследованы элементы традиционной бытовой культуры русского, казачьего и адыгского населения. Особое внимание уделяется изменениям, произошедшим в повседневной жизни сельского населения этого региона в послереволюционный период. Так в «Очерки истории Адыгеи»[74] вошли специальные главы, посвящённые переходу к НЭПу, где рассматривались вопросы восстановления и развития промышленности, сельского хозяйства, подъёма материального благосостояния и культурного уровня сельского населения. Как уже отмечалось в разделе работы, посвящённом теоретическим аспектам данной проблемы, понятие «повседневная жизнь» включает многие составляющие. Исходя из этого в историографический обзор необходимо включить работы по широкому кругу проблем. Наиболее многочисленную группу составляют исследования по проблемам культуры и быта народов Северо-Западного Кавказа. Уже в 20-30х гг. появились труды, в которых освещались вопросы брачно-семейных отношений у сельского населения Кубани, преимущественно в связи с задачами быстрейшего преодоления негативных пережитков прошлого[75] . В 40-60х гг. в исследованиях историков выделяется семейная община и брачные поселения, проблемы семьи и брака, а также социалистические преобразования в семейном быту народов Северного Кавказа[76] . В 70-80 х гг. намечается перемещение интереса исследователей на обычные имущественные права в семье[77] . Практически все исследователи проблемы брачно-семейных отношений сходились на том, что семья и брак принадлежат к числу сложнейших социальных институтов, сочетающих в себе биологические, общественные, материальные, духовные, идеологические и психологические отношения. Как социальное явление семья и брак теснейшим образом связывались с общественной системой. Было принято считать, что экономические, политические и культурные преобразования в стране оказывали влияние на все стороны семейного быта. Наиболее детально данная проблема рассматривалась на материалах адыгской истории[78] . Так в проанализированной литературе содержатся сведения об иерархии семейных отношений, традиционно бытовавшей в семье, нормах адыгского этикета. Предметом научного интереса становились новые явления в материальной культуре. Выделялись проблемы хозяйственного уклада, экономической стратегии семьи, т.е. того, что непосредственно входит в повседневную жизнь человека. В частности, М.А. Меретуков обстоятельно исследовал образ жизни и нормативно-организующие функции сельской общины у адыгов, отмечая при этом, что экономической основой общин являлся общий дом и коллективное жилище[79] . Новые подходы к проблемам хозяйственной жизни отражали наметившуюся тенденцию смещения интереса исследователей от «центральных» областей исторической действительности к «периферийным», от масшабных явлений в истории к новому кругу проблем, отражающих экономическое состояние общества «снизу». Исходным ориентиром при этом являлось экономическое состояние семьи, её финансовые возможности. В исследовании М.М. Громыко указывалось, что многообразные виды коллективной взаимопомощи позволяли решать трудоёмкие и срочные хозяйственные задачи. Работа полностью посвящалась особенностям повседневной жизни сельского населения, его традиционным нормам поведения и формам общения. Отмечалось, что сроки, состав и характер форм общения по возрастным группам были тесно связаны с хозяйственно-сезонными, социальными условиями жизни крестьянства и основными проявлениями его культуры[80] . Заметно изменялись подходы к изучению проблем праздничной культуры, которая начинала рассматриваться как показатель роста культурного уровня трудящихся, важная составляющая их повседневной жизни[81] . На основе свидетельств современников и самих крестьян рассматривались народная этика, традиции поведения в труде и в праздничной обстановке[82] . Предметом специального исследования становились обряды, обычаи, бытовавшие в повседневной жизни населения Кубани[83] . В этом плане наиболее изучена бытовая культура адыгов: гостеприимство, куначество, кровная месть, народные виды спорта. В определённой степени именно они раскрывали социальную организацию адыгского общества, функции, традиционные формы повседневной жизни населения[84] . В современной историографии (с конца 80 х гг.) наметился резкий рост исследовательского интереса к проблемам повседневной жизни. Несмотря на немногочисленность исследований, посвящённых непосредственно повседневной жизни, в работах историков накоплен опыт осмысления проблем «жизненного мира», понимание того, что необходимо рассматривать не только человека, но и соответствовавшую ему историческую среду. Эта тенденция проявлялась в работах как общего[85] , так и специального характера[86] . Исследователи всё больше обращаются к поло-ролевому аспекту взаимоотношений в семье, в частности, определению «женского пространства» в культуре и быте народов Кавказа, причём акцент переносится на поведенческие стереотипы, а также отношение сельского населения к труду и праздникам[87] . В качестве самостоятельного направления эта проблема исследуется в контексте социальной истории России. Б.Н. Миронов определяет отношение к труду в дореволюционной России трудовой этикой крестьян, выделяя праздники и рабочие дни сельского населения. Сопоставительный анализ и статистическая характеристика дают полную картину особенностей традиционной трудовой этики и морали сельского населения в России[88] . Сделанные им выводы могут быть применимы при изучении конкретных регионов страны. В современной историографии усилилось исследование локальных проблем повседневного поведения. Проблема алкоголизма, пьянства, проституции приобретает новое значение[89] . В историографии существует опыт комплексного изучения аномальных явлений. В монографии Н.Б. Лебиной повседневность рассматривается с позиций концепции девиантного поведения. Она выделяет традиционные аномалии советского общества 20-30-х гг. и их специфику, причём упор делается на пьянство, преступность, проституцию. Интересны мысли исследователя о целесообразности деления повседневности на прямую и косвенную[90] . К первой она относит элементы материальной культуры и их изменения в период НЭПа. В частности, рассматриваются дом и одежда. Ко второй категории она относит такие явления повседневности, как досуг и частная жизнь. Представления о норме в повседневной жизни для неё - это подвижные исторические категории, которые зависят от изменений ментальных установок в целом. Причём истинно глубокие перемены связываются с общими социально-экономическими процессами. Значимым явлением современной истории стало издание серии исторических сочинений под общей рубрикой (повседневная жизнь)[91] . Эти работы российских и зарубежных авторов объединяют стремления проникнуть в загадочный мир повседневного бытия, с одной стороны, с его казалось бы рутинной практикой, а с другой, малоисследованными потаёнными пластами живой истории. Таким образом, проведённый историографический анализ свидетельствует о сложившемся исследовательском интересе к проблеме повседневности. Однако её изучение на протяжении многих десятилетий носит разрозненный, фрагментарный характер и не даёт обобщённого представления о взаимодействии основных элементов, составляющих «жизненный мир» человека. В качестве самостоятельных, наиболее исследованных направлений можно выделить семейно-брачные отношения, нормы поведения сельского населения, праздничную культуру. В то время как, такие базовые составляющие повседневной жизни, как среда обитания человека (природно-архитектурные комплексы поселений, экономическая стратегия семьи) исследованы гораздо в меньшей степени. К новым направлениям исторического знания, сложившимся в последнее десятилетие, можно отнести исследования, отклоняющихся форм поведения, неизбежно возникающих в экстремальных ситуациях революций и социальной ломки. Источниковая база В контексте специального рассмотрения общетеоретических и методологических проблем, предпринятого в данной главе диссертационного исследования, особое место занимает проблема источников. Состояние источниковой базы, с одной стороны, характеризует степень введения в научный оборот исторических документов и уровень их освоения историками, а с другой, позволяет выявить нереализованные исследовательские возможности, направленные на расширение источниковой базы, позволяющие углубить сложившиеся представления о процессах, происходивших в повседневной жизни сельского населения Кубани в сложное переломное время конец XIX - первая треть ХХ вв. Характер источниковой базы во многом определяется уровнем разработанности проблем повседневной жизни. Как уже подчёркивалось, в историографическом разделе, проблемы повседневной жизни исследуются в отечественной историографии по самым различным направлениям: от среды обитания до места праздников в «жизненном мире» людей. Естественно, что наличие различных составляющих проблемы повседневной жизни требует от исследователя привлечения широкого круга разносторонних источников, содержащих необходимую информацию для описания «жизненного мира» человека. Источниковая база проведённого исследования включает материалы, опубликованные в специальных[92] и тематических сборниках[93] , а также архивные документы, извлечённые из фондов Государственного архива Ростовской области (ГАРО), Центра документации новейшей истории Ростовской области (ЦДНИРО), Государственного архива Краснодарского края (ГАКК), Центра документации новейшей истории Краснодарского края (ЦДНИКК), Национального архива Республики Адыгея (НАРА). В результате возникла потребность классификации источников, т.к. только таким образом можно представить имеющийся корпус источников в целостном, взаимосвязанном виде. Используя общепринятую в источниковедении видовую классификацию, выявленные источники можно условно разделить на несколько групп. Особую группу представляют законодательные материалы. Законодательство, как известно, относится к важнейшим документам по истории любого общества, оно регулирует и направляет всю повседневную работу государственных и общественных организаций, вводит отношения между гражданами в определённую юридическую норму. Отдельные законодательные документы привлекались историками в общих исследованиях по истории Кубани. В настоящей работе был проанализирован комплекс источников законодательного характера, опубликованных в Своде Законов Российской Империи. Комплексный анализ документов данного вида показал, что в дореволюционной России достаточно много внимания уделялось регулированию семейных отношений. Так Свод Гражданских Законов (сентябрь 1914 г.) открывался специальным разделом «о правах и обязанностях семейственных»[94] . Данным законом регулировались брачные союзы, детально описывались права и обязанности, вступающих в брак как в отношении друг друга, так детей и родителей[95] . Особое внимание уделялось правам на имущество. Пожалуй, этот раздел в наибольшей степени отражает хозяйственное положение сельского населения страны, т.к. в нём идёт речь о правах на землю, недвижимое имущество, праве его закладывать. Учитывая специфику изучаемого региона, важная информация была получена при работе с главой третьей, в которой предлагались законодательные нормативы, регулировавшие брак между лицами иноверных исповеданий. По этому документу каждому племени и народу дозволялось вступать в брак «по правилам их закона», или «по принятым обычаям»[96] . Законодательные документы отражали реальную практику развития семейных отношений. В них весьма подробно отразились сложные взаимоотношения в семье, иерархия по половозрастному принципу. В специальных разделах законов закреплялись права и обязанности родителей, союз родителей и детей, обязанности детей, личная родительская власть[97] . Несмотря на специфический характер этого закона в него также включены положения, в которых фиксируются права родителей и детей на имущество[98] . Важные для понимания проблемы сведения были извлечены из «Свода устава о повинностях» (май 1915 г.). Книга первая была посвящена уставу о воинской повинности, в который вошёл раздел о льготах по семейному и имущественному положению казачьих войск. Интересно то, что казакам льготы предоставлялись с учётом семейного и имущественного положения. В частности, в обязательном порядке в каждой семье должен был остаться хотя бы один способный к труду работник. Казакам также предоставлялась трёхгодичная льгота освобождения от военной службы при переселении в новые станицы и хутора. Несмотря на то, что казачество относилось к военному сословию России, правительством предпринимались меры для поддержания и развития казачьих хозяйств, законодательно поддерживалась переселенческая инициатива и хозяйственное освоение казаками новых территорий[99] . В специальный том Свода Законов Российской Империи были собраны законодательные акты, связанные с гражданским управлением областей всех казачьих войск России, в том числе и Кубанского (май 1915). В это собрание вошли документы, адресованные конкретным казачьим войскам (Донскому, Кубанскому, Оренбургскому, Уральскому и т.д.) и законодательные документы общего характера, действие которого распространялось на все казачьи войска. Анализ этих законодательных документов позволяет достаточно чётко представить состав станичного общества, объединяющего всех лиц войскового сословия, проживающих в станицах и прилежащих к ним поселениях. В данных законах детально, буквально до малейших подробностей, зафиксирована структура станичного управления и функции станичного «сбора», станичного атамана, станичного правления, станичного суда[100] . В поле внимания законодателей оказалось не только управление казачьими станицами, но и хуторами. Объём информации, содержащийся в данном издании весьма разнообразен и обширен, отражает не только круг вопросов, связанных с повседневной жизнью населения Кубани, но может быть и предметом специального исторического, источниковедческого изучения. Хронологические рамки работы обусловили обращение и к такому специфическому виду источников, как декреты Советской власти. Значительная часть декретов, использованных в исследовании, опубликована в многотомном издании «Декреты Советской власти». Данная публикация наиболее полно отражает законодательную деятельность новой власти, выявляет революционную направленность, происходивших в России событий. Целым рядом декретов было ликвидировано помещичье землевладение, сословные деления, введено равенство женщины с мужчиной, покончено с остатками полукрепостнических отношений в общественном строе России[101] . Бесспорно, эти законодательные документы советского правительства координальным образом изменяли повседневную жизнь всего населения России, в том числе и сельских жителей. Особо следует отметить директивные документы, адресованные наиболее многочисленной части сельского населения Кубани – казачеству. Одним из первых документов 25 ноября (8 декабря) 1917 г. стало обращение к трудовым казакам о завоеваниях Октябрьской революции и о борьбе с контрреволюцией. Несмотря на специфический характер этого документа, в него вошли упоминания об экономическом положении казачьих хозяйств, причинах их разорения и упадка, социальном неравенстве, бедности и «земельной тесноте», т.е. советскому правительству удалось «нащупать» важнейшие социально-экономические составляющие повседневного бытия[102] . В дальнейшем, в обращении ко всему трудовому казачеству 9 (22) декабря 1917 г., в качестве адресации, наряду с казачеством Дона, Урала, Сибири, выделялось трудовое казачество Кубани. В число первостепенных, ближайших задач выносилось регулирование земельного вопроса. Наряду с решением масштабных задач, ряд предполагаемых мер лежали в плоскости улучшения повседневной жизни казачества: отменялась обязательная военная повинность, еженедельное дежурство казаков при станичных правлениях, устанавливалась полная свобода передвижения казаков[103] . Важным каналом «доведения» содержания декретов до сведения граждан России стала их публикация на страницах, как центральных, так и местных издании. Более того, местные органы власти по «образу и подобию» декретов СНК и ВЦИК издавали декреты, отражавшие «местную специфику». Так, в апреле 1918 г., на страницах «Известий» был опубликован декрет Кубанского областного исполнительного комитета, направленный на борьбу с пьянством, по которому воспрещалось распитие вина и появление на улицах и в публичных местах в пьяном виде, но в духе революционного времени разрешалось отпускать спиртные напитки членам профсоюзов или товариществ[104] . Наряду с опубликованными декретами часть директивных документов, имеющие конкретную адресацию местным органам Советской власти, извлечены из фондов ГАРО[105] . В частности, в директивном письме Кубано-Черноморского обкома РКП(б), даются подробные указания о проведении юбилейных праздников, предлагаются тезисы докладов и бесед среди сельского населения[106] . Учитывая региональный уровень разработки проблемы, в особую группу законодательных источников следует выделить приказы революционных комитетов как Кубано-Черноморского, так и отдельных аулов. И хотя в них преимущественно речь шла о создании органов Советской власти, важное значение для создания особой «мирной» среды обитания имели заявления новой власти о том, что за прошлое власть не карает, и каждый «мирно живущий» горец в ауле преследованиям за прошлое не подлежит[107] . В сфере особого законодательного регулирования оказались семейно-брачные отношения. В частности, в 1921 г. были изданы специальные приказы, запрещающие похищение девушек и отмену калыма. В этих приказах придавалось двоякое значение этим традициям. С одной стороны, они рассматривались как пережитки старины, практикующийся «варварский» обычай, а с другой, привилегия богатой части населения. Данные приказы объявлялись на сходах, и его нарушители могли быть подвергнуты тюремному заключению сроком до одного года[108] . Следующую группу источников составляют комплексы делопроизводственных документов административных и партийных органов и учреждений. И хотя в советском источниковедении установилась традиция рассматривать документы КПСС как самостоятельную группу источников, фактически эти документы не имеют особых видовых признаков, характерных для партийных документов, и могут быть поставлены в один ряд с другими делопроизводственными материалами. Эти документы свидетельствуют и удостоверяют факты, события, права, обязательства, компетенцию, полномочия, подтверждают и доказывают их, отражая все аспекты жизнедеятельности общества. В советское время количество делопроизводственных документов увеличивается, неизмеримо возрастает их роль. Большинство материалов подобного плана были извлечены из фондов архивов. К ним, в первую очередь, могут быть отнесены протоколы станичных, куренных, хуторских, аульских и волостных правлений Кубанской области, заседаний специальной комиссии при экономическом совещании (1920 г.), протоколы заседаний женотделов Кубано-Черноморского обкома РКП (б), протоколы заседаний бюро Северо-Кавказского комитета РКП (б) (1925-1927гг.)[109] . Вполне закономерно, что в данных протоколах нашёл отражение широкий круг самых различных вопросов. Их анализ показал, что наряду с такими общими для страны задачами, как создание органов Советской власти, борьба с контрреволюцией и саботажем, решались и вопросы, связанные с повседневной жизнью людей: установление порядка в станицах, хуторах и аулах, заработная плата, помощь беженцам и др[110] . Значительная по объёму информация была выявлена в докладах и отчётах исполнительного комитета Кубано-Черноморского областного совета рабочих, крестьянских, красноармейских и горских депутатов (1920-1924гг.) Кубано-Черноморского продовольственного комитета, Кубано-Черноморского обкома РКП (б). В ряду проблем, получивших освещение в данных документах можно назвать экономическое положение крестьянских хозяйств, сельскохозяйственное производство и ценовая политика, помощь беженцам, работа среди женщин, состояние материнства и детства. К этому же виду документов может быть отнесена текущая переписка учреждений (письма, заявления, жалобы)[111] . В источниковедении уже накоплен опыт систематизации и комментирования подобных материалов, так называемых «писем во власть»[112] . Официальные письма о ценах на продовольствие, поземельных вопросах, заявления и жалобы граждан в государственные структуры по общественным и бытовым проблемам. Кроме содержащихся в них фактических сведений, данные материалы позволяют судить о ментальных изменениях, уровне культуры, грамотности и правовой осведомлённости населения, особенно сельского. К общей характеристике этого вида источников можно отнести их многочисленность, в известном смысле даже избыточность и противоречивость. В настоящем исследовании достаточно широко используется такая группа источников, как статистические материалы, которые служат для концентрированного и обобщённого описания свойств и признаков общественных явлений с помощью количественных изменений и являются обязательным условием управления и планирования в области экономики и культуры. Статистические материалы опубликованы как в сборниках регионального значения[113] , так и в некоторых центральных изданиях[114] . Статистические материалы принадлежат к числу ярко выраженных массовых источников, т.к. статистика призвана отражать и изучать количественные закономерности массовых процессов. К источникам по общей статистике относятся материалы всеобщих переписей, которые характеризуются рядом специфических черт. Их цель не только установить численность населения, но также получить сведения о его составе. Среди специальной отраслевой статистики можно выделить бюджетные описания крестьянских хозяйств, сведения о домохозяевах сельской местности с указанием едоков по переписи 1926 г. и т.п[115] . Заслуживает внимание то обстоятельство, что в данные фонды вошла и «закрытая», латентная статистика по самоубийствам в Майкопском округе[116] . Статистический учёт в 20-е гг. осуществлялся разными учреждениями: статистика различалась по назначению, объектам учёта, методике и обработке данных. Так, важные статистические материалы сложились в фондах статистического управления Майкопского округа (1922 г.), Майкопского окружного статистического отдела (1924, 1931 гг.)[117] . Особую группу источников составляет периодическая печать, представленная в основном официальными изданиями Кубанского краевого правительства, Кубанского областного исполнительного комитета Совета казачьих и горских депутатов, Кубано-Черноморского ревкома, Кубано-Черноморского комитета РКП (б), Адыгейского обкома РКП (б), облисполкома и облсовпрофа, Майкопского окружного комитета РКП (б)[118] . В данные периодические издания вошли материалы, отличающиеся по жанру, происхождению и содержанию. В них, как правило, печатались официальные сообщения и документы: указы, декреты, постановления, приказы по продовольствию, по розничной торговле, количестве запасов муки и хлеба, безработице и борьбе с ней, экономическом состоянии семей в условиях НЭПа, борьба с самогоноварением и взяточничеством. Наряду с официальными документами из номера в номер публиковалась информация о «местной жизни», проведении благотворительных акций в пользу жертв гражданской войны, помощи детям. Богатство и разнообразие информации, содержащейся в периодической печати, делает его многоплановым историческим источником. Особенно в этом смысле интересны аналитические корреспонденции, содержащие информацию не только о событиях, сколько авторские размышления по поводу жизни сельского населения Кубани. Подобное освещение повседневной жизни на страницах печатных изданий позволило оживить официальные и статистические данные, наполнить цифровой материал особым смыслом и содержанием. Учитывая, что пресса отражает информацию о различных сферах жизни и деятельности людей: производственной, социальной, семейно-бытовой, духовной - её можно считать источником, практически неисчерпаемым по тематике, широте охвата действительности. Этот вид источников, носящий зачастую субъективный характер, обладает явными преимуществами по сравнению с «условно» беспристрастными, научно выстроенными документами, т.к. позволяет ощутить особый стиль эпохи, проникнуть в самую суть повседневной жизни сельского жителя. Однако в силу своей субъективности он не может выступать самостоятельно в качестве основы научного исторического исследования. Проблематика повседневной жизни наряду с исследованием материальной сферы человеческого бытия охватывает вопросы, связанные с духовным, морально-нравственным состоянием общества. Для исследования этой «тонкой» сферы межличностных отношений, как правило, привлекаются источники личного происхождения. К источникам этого вида принято относить дневники, мемуары, частную переписку. В современной источниковедческой практике нередко дневники, письма и другие документы публикуются в единых изданиях, к такому виду публикаций можно отнести письма рядовых граждан[119] . Учитывая, что предметом исследования является сельское население Кубани, особый интерес представляет публикация писем и документов, отражающих состояние российской деревни в 20-е гг[120] . Источники подобного вида были обнаружены и в фондах архивов. В частности, в архиве НАРА создана специальная коллекция воспоминаний участников гражданской войны и социалистического строительства (1917-1927 гг.)[121] . Несмотря на то, что в данное собрание вошли лишь фрагментарные сведения по истории повседневной жизни, оно представляет несомненный исследовательский интерес, и может стать предметом специального источниковедческого исследования. Приведённая классификация источников имеет принципиальное значение, т.к. обуславливает различие в методике их изучения. Источники личного происхождения, безусловно, несут не только определённый субъективизм, отражая индивидуальные особенности каждого корреспондента, но и отражают личностный взгляд, экономические, политические интересы определённых групп общества. Так, проведённый источниковедческий анализ свидетельствует об уровне разработанности проблем повседневности, нахождения их на стадии формирования и отсутствии специальных источниковедческих работ. Таким образом, исследовавшиеся теоретические основы проблемы повседневности показали, познавательное значение определения места и роли повседневности в историческом процессе, материальных и социальных форм существования человека, самоценности истории повседневной жизни, её устойчивости и стабильности, что позволило обосновать понятийный и терминологический аппарат проблемы, а также провести историографический и источниковедческий анализ, введённых в научный оборот источников, ставших фундаментальной основой изучаемой темы. Однако её исследование на протяжении многих десятилетий носило разрозненный, фрагментарный характер и не давало общего представления о взаимодействии основных элементов, составляющих жизненное пространство человека. В целом категория повседневности имеет выраженную динамику, развиваясь в пространстве и во времени, она отражает жизнь народов, концентрируя и проявляя как временные, так и национальные изменения, охватывая при этом не только ныне живущих людей, но и все прошлые и будущие поколения. [1] Поляков Ю.А. Человек в повседневности // Отечественная история. 2000. №3. С. 125. [2] Ястребицкая А.Я. Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике // Одиссей. 1991. М., 1991. С.84. [3] Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1993. С. 467. [4] Ахиезер А.С. Россия: Критика исторического опыта: (Социокультурная динамика России). В 2т. Т.2. Теория и методология: Словарь. Новосибирск, 1998. С.396. [5] Ахиезер А.С. Указ. соч. С.396. [6] Гуревич А.Я. Исторический синтез и школа «Анналов». М., 1993. С.22. [7] Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. М., 1997. С.636. [8] Ястребицкая А.Л. Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике // Одиссей. 1991. М., 1991. С.97. [9] Людтке А. Что такое история повседневности? // Социальная история. Ежегодник. 1998 – 1999. С. 82-83. [10] Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. В 3т. Т.1. Структуры повседневности: возможное и невозможное / 2-е изд. М., 2006. С. 18. [11] Шютц А. Структура повседневного мышления // Социологические исследования. 1988. №2. С. 127. [12] Григорьев Л.Г. «Социальная повседневность» Альфреда Шютца // Социологические исследования. 1988. №2. С. 125. [13] Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12 т. Т.I, VII, X. М., 1998; Соловьев С.М. Соч. В 18 кн. Кн. I, III, VII. М., 1998.; Ключевский В.О. Соч. В 9 т. Т.VI. М., 1989. [14] Ключевский В.О. Указ соч. С.28-29. [15] Карсавин Л.П. Основы средневековой религиозности в XII-XIII вв. Пг., 1915; Он же. Монашество в средние века. СПб., 1918; Он же. Философия истории. Берлин, 1923 и др. [16] Добиаш – Рождественская О.А. Церковное общество Франции в XIII в. Пг., 1914; Она же. Средневековый быт. Пг., 1925; Культура западноевропейского средневековья. М.,1987 и др. [17] Арциховский А.В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944; История культуры Древней Руси: Домонгольский период. М., 1951. [18] Ястребицкий А.Я. Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике // Одиссей. 1991. М., 1991. С. 97. [19] Савельева И.М., Полетаев А.В. Указ. соч. С. 636. [20] Савельева И.М., Полетаев А.В. Указ. соч. С. 128. [21] Гумилев Л.М. Этногенез и биосфера Земли. Л., 1989. С. 339. [22] Шеуджен Э.А. Местная история: Теоретические проблемы // Вопросы теории и методологии истории. Вып. 2. Майкоп, 1997. С. 7. [23] Шеуджен Э.А. Адыги (черкесы) в пространстве исторической памяти. Москва-Майкоп, 2010. [24] Трубников Н.Н. Время человеческого бытия. М., 1987. С. 255. [25] Поляков Ю.А. Человек в повседневности // Отечественная история. 2000. № 3. С. 128. [26] Социологический словарь. В 2 т. Т.1. М., 1999. С. 508-509. [27] Введение в культурологию. М., 1995. С. 70. [28] Ионин Л.Г. Социология культуры. М., 1996. С. 9-11. [29] Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. С. 71-72. [30] Там же. С. 134. [31] Тойнби А. Постижение истории. М., 1996. С. 16. [32] Любарский Г.Ю. Морфология истории: Сравнительный метод и историческое развитие. М., 2000. С. 38. [33] Карамзин Н.М. История государства Российского. В 12 т. Т. I, VII, X. М., 1998; Соловьёв С.М. Избранные труды: Записки. М., 1983; Он же. Соч. В 18 кн. Книга I, III, VII. М., 1988; Он же. Чтения и рассказы по истории России. М., 1990; Ключевский В.О. Соч. В 9 т. Т. I. М., 1989. [34] Карамзин Н.М. Указ. соч. Т.I. С. 171, 174-175; Т.VII. С.128,129,132; Т.Х. С.153,170-171. [35] Карамзин Н.М. Указ. соч. Т.VII. С.128. [36] Там же. Т.VII. С.132; Т.X. С. 169. [37] Соловьёв С.М. Указ. соч. Кн. I. С. 259. [38] Там же. С.259. [39] Ключевский В.О. Соч. В 9 т. Т. II. М., 1989. С. 75-76. [40] Там же. С. 75-76. [41] Там же. Т. III. М.,1989. С. 81-83. [42] Там же. С. 83. [43] Ключевский В. О. Соч. В 9 т. Т. II. М., 1989. С. 276-277. [44] Костомаров Н. И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М.,1992. С. 242, 247. [45] Костомаров Н.И. Указ. соч. С.135, 138. [46] Костомаров Н.И. Указ. соч. С.190, 200, 206. [47] Там же. С.150,179. [48] Валишевский К. Иван Грозный. М., 1989; Он же. Пётр Великий. М., 1990; Он же. Преемники Петра. М., 1990 и др. [49] Забелин И.Е. Домашний быт русских цариц в XVI и XVII столетиях. Новосибирск, 1992; Он же. Домашняя жизнь русских царей. М., 2008. [50] Там же. С.21. [51] Забелин И.Е. Указ. соч. С.22-23. [52] Там же. С.23. [53] Попка И.Д. Черноморские казаки в их гражданском и военном быту. Очерки края, общества, вооружённой силы и службы. СПб.,1858; Фелицын Е.Д. К истории колонизации Кубанской области // Кубанские областные ведомости. 1885. №21; Он же. Кубанское казачье войско. Воронеж, 1888; Он же. Материалы для истории Северного Кавказа 1787-1792 гг. // Кавказский сборник 1897. Т.17; Короленко П.П. Двухсотлетие Кубанского казачьего войска. 1696-1896. Екатеринодар,1896; Щербина Ф.А. История Кубанского казачьего войска. В 2т. Екатеринодар,1910,1913; Хан - Гирей. Записки о Черкесии. Нальчик,1978 и др. [54] Попка И.Д. Указ. соч. С. 48,49. [55] Там же. С. 46, 347. [56] Фелицын Е.Д. Кубанское казачье войско. Воронеж, 1888. С. 58, 101, 106. [57] Щербина Ф.А. Указ. соч. Т. I. С. 420. [58] Щербина Ф.А. Указ. соч. С. 557, 601. [59] Хан-Гирей. Указ. соч. С.130-164. [60] Щербина Ф. А. Указ. соч. Т. II. С. 327. [61] Там же. С. 691, 692. [62] Очерки истории СССР. Кризис рабовладельческой системы и зарождение феодализма на территории СССР. III - IХ вв. М., 1952; Очерки истории СССР. Период феодализма. IX - XV вв. М., 1953; Очерки истории СССР. Период феодализма. Конец XV-начало XVII вв. М., 1955; Очерки истории СССР. Период феодализма. VII век. М.,1955; История СССР. В 12 т. М.,1968; История СССР с древнейших времён до конца XVIII в. М.,1983 и др. [63] Карр Э. История Советской России. В 2 т. М.,1990; Боффа Д. История Советского Союза: В 2 т. М.,1990; Верт Н. История Советского государства.1900-1991. М.,1999; Хоскинг Дж. История Советского союза. 1917-1991 / Пер. с англ. Смоленск, 2000; Улам А.Б. Большевики, Причины и последствия переворота 1917 года / Пер. с англ. М., 2004 и др. [64] Карр Э. Указ. соч. Т.2. С.432-433. [65] Боффа Д. Указ. соч. С. 22. [66] Верт Н. Указ. соч. С.173-176. [67] Карр Э. Указ. соч. Т. 2. С. 626. [68] Великая Октябрьская социалистическая революция. М., 1957; Борьба за победу и укрепление Советской власти 1917-1918 гг. М., 1966; История Великой Октябрьской социалистической революции. М., 1967; Минц И.И. История Великого Октября. В 3 т. М., 1973; Он же. Год 1918. М., 1982; Берхин И.Б. Вопросы истории Великого Октября в сочинениях В. И. Ленина. М.,1978; Иоффе Г.З. Великий Октябрь и эпилог царизма. М.,1987; Галин В.В. Война и революция. М., 2004 и др. [69] Гражданская война 1918-1921 гг. В 2 т. М.,1928,1930; Голубев А.В. Гражданская война 1918-1920гг. М.,1932; История гражданской войны в России 1917-1922 гг. В 5 т. М., 1939-1960; Единство советского фронта и тыла в годы гражданской войны 1918-1920 гг. М., 1943; Краткая история гражданской войны в СССР. М.,1962; История СССР с древнейших времён до наших дней. Т. 7. М., 1967; Гимпельсон Е.Г. «Военный коммунизм»: политика, практика, идеология. М.,1973; Гражданская война в СССР: В 2 т. М.,1980; Какурин Н.Е. Как сражалась революция. В 2 т. М., 1990; Кара-Мурза С.Г. Гражданская война (1918-1921) – урок для ХХI века. М., 2003; Галин В.В. Интервенция и гражданская война. М., 2004; Почешхов Н.А. Социально-экономические и военно-политические проблемы в Северо-Западных районах Юга Европейской России в период гражданской войны (1917-1921 гг.). Ростов-на-Дону, 2006 и др. [70] Генкина Э.Б. Переход Советского государства к новой экономической политике (1921-1922). М.,1986; Жиромская В.Б. Советский город в 1921-1925 гг. проблемы социальной структуры. М.,1988; Баранов А.В. Многоукладное общество Северного Кавказа в условиях новой экономической политики. Краснодар, 1999 и др. [71] Какурин Н.Е. Как сражалась революция. В 2 т. Т. 1. М., 1990. С. 112-113. [72] Генкина Э.Б. Переход Советского государства к новой экономической политике 1921-1922. М.,1954; Бахтин М.И. Союз рабочих и крестьян в годы восстановления народного хозяйства 1921-1925 гг. М., 1961; Берхин И.Б. Экономическая политика Советского государства в первые годы Советской власти. М.,1970; Дмитренко В.П. НЭП и построение социализма в СССР. М.,1981; Поляков Ю.А. Новая экономическая политика. М., 1982; Ильюхов А.А. Жизнь в эпоху перемен: Материальное положение городских жителей в годы революции и гражданской войны. М., 2007 и др. [73] Раенко-Туранский Я.Н. Адыги до и после Октября. Ростов-на-Дону, 1927; Очерки истории Адыгеи. В 2т. Майкоп, 1957, 1981; История народов Северного Кавказа: (конец XVIII - 1917 г.) М.,1988; Адыгея. Историко-культурный очерк. Майкоп, 1994; Очерки истории Кубани с древнейших времён по 1920 г. Краснодар,1996; История Адыгеи с древнейших времен до начала ХХ в. Т. 1. Майкоп, 2009 и др. [74] Очерки истории Адыгеи. В 2 т. Т. II. Майкоп,1981. С. 66-89. [75] Сиюхов С. Черкесы - адыге // ОЛИКО. 1922. Вып.7. [76] Студенецкая Е.Н. О большой семье кабардинцев в XIX в. // Советская этнография. 1950. №2; Она же. Быт и культура кабардинского народа (XVIII-XIX вв.) // Сборник статей по истории Кабарды. Вып. 3. Нальчик, 1954; Косвен М.О. Этнография и история Кавказа. М., 1961; Он же. Семейная община. М., 1963 и др. [77] Думанов Х.М. Обычное имущественное право кабардинцев. Нальчик,1976. [78] Смирнова Я.С. Обычаи избегания у адыгейцев и их изживание в советскую эпоху // Советская этнография. 1961. № 2; Она же. Семья и семейный быт // Культура и быт народов Северного Кавказа (1917-1967 гг.). М., 1968; Она же Семья и семейный быт народов Северного Кавказа во второй половине XIX - XX вв. М.,1983; Мамбетов Г.Х. Пережиточные формы института взаимопомощи, связанные с семейным бытом кабардинцев и балкарцев в XIX - начале XX века // Ученые записки КБНИИ. Нальчик,1976; Кудаева С.Г. Адыги (черкесы) Северо-Западного Кавказа в ХIХ веке: Процессы трансформации и дифференциации адыгского общества. Майкоп, 2006 и др. [79] Меретуков М.А. Из общественного быта адыгов (XVIII- первая половина XIX в.) // Культура и быт адыгов. Вып.VIII. Майкоп, 1991.С. 103-127. [80] Громыко М.М. Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., 1986. С. 132-146, 161. [81] Массовые празднества. Сборник комитета социологического изучения искусств. Л., 1926; Рюмин Е.Н. Массовые празднества. М.,1927; Массовое действо. Сценические игры. М., 1929; Земенков Б.С. Оформление советских карнавалов и демонстраций. М., 1930; Цехновицер О.В. Празднества революции. Л., 1931; Оформление массового празднества и демонстраций. М., 1932 и др. [82] Косвен М.О. Семейная община и патронимия. М.,1963; Софьянова А.В. Внутренний строй русской семьи Алтайского края (XIX-начало XX вв.) // Русские: семейный и общественный быт. М.,1989 и др. [83] Азаматова М.З. Народные игры у адыгов // Учёные записки. Т.XI. Майкоп, 1970. С.370-379; Историческая этнография: Традиции и современность. Л.,1983; Зумакулов В.М. Обычаи и праздничная культура народов Кавказа. Нальчик,1985; Мафедзев С.Х. О народных играх адыгов. Нальчик,1986; Кагазежев Б.С. Верования и религиозные обряды народов Северного Кавказа // Экономические и социально-экологические преобразования в системе устойчивого развития Северокавказского региона. Краснодар, 2009 и др. [84] Меретуков М.А. Указ. соч. С.103-127. [85] Советская история. Новоссибирск,1992; Россия в ХХ веке: Историки мира спорят. М.,1994; Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал. М.,1997 и др. [86] Горинов М.М. НЭП: поиски путей развития. М.,1990; Он же. НЭП и акционерное предпринимательство в СССР. М.,1991; Он же. НЭП: Приобретения и потери. М.,1994 и др. [87] Тишкин Г.А. Женский вопрос в России в 50-60 гг.XIX в. Л.,1984; Пушкарёва Н.Л. Имущественные права женщины в Русском государстве X-XV вв. // Исторические записки. Вып.114. М.,1986; Она же Женщины древней Руси. М.,1989; Она же. Женщины России и Европы на пороге нового времени. М.,1996; Она же. Частная жизнь русской женщины: невеста, жена, любовница Х - начала XIX в. М.,1997; Она же. Гендерный подход в исторических исследованиях // Вопросы истории. 1998. №6; Карпов Ю.Ю. Женское пространство в культуре народов Кавказа. СПб., 2001; Денисова Л.Н. Судьба русской крестьянки в ХХ веке: брак, семья, быт. М., 2007 и др. [88] Миронов Б.Н. Отношение к труду в дореволюционной России // СОЦИС. 2001. №10. С.106. [89] Коллонтай А.М. Трудовая республика и проституция // Коммунистка. 1920. №1. С.20; Влассак Р. Алкоголизм как научная и бытовая проблема. М.,1928; Дечман Э. Алкоголизм и борьба с ним. М.,1929; Алкоголизм современной деревни. М.,1929; Рудницкий Я. Женские трудовые профилактории как метод борьбы с женской беспризорностью // Московский медицинский журнал. 1929. №6. С.30; Гилинский Я. Социология девиантного поведения. СПб.,1993; Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920-1930 годы. СПб.,1999; Девиантность и социальный контроль в России (XIX - XX вв.). СПб., 2000; Дмитриев В.К. Критические исследования о потреблении алкоголя в России. М., 2001 и др. [90] Лебина Н.Б. Указ. соч. С. 178-204, 229-230. [91] Марабини Ж. Повседневная жизнь Берлина при Гитлере / Пер. с фр. М., 2003; Дефурно М. Повседневная жизнь Испании в золотую эпоху. М., 2004; Монтэ П. Повседневная жизнь древних египтян во времена фараонов. М., 2004; Фор П. Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны. М., 2004; Горохов В. Повседневная жизнь России под звон колоколов. М., 2007; Елисеева О. Повседневная жизнь благородного сословия в Золотой век Екатерины. М., 2008 и др. [92] Свод законов Российской Империи. СПб., 1914-1915. Т. II, IV, X; Декреты Советской власти: В 12 т. Т.1,2. М.,1957-1986 и др. [93] Борьба за Советскую власть на Кубани в 1917-1920 гг.: Сб. документов и материалов. Краснодар,1957; Хрестоматия по истории Кубани. В 2 ч. Краснодар, 1975, 1982; Великий Октябрь и раскрепощение женщин Северного Кавказа и Закавказья (1917-1936 гг.): Сб. документов и материалов. М., 1979; Установление Советской власти и национально-государственное строительство в Адыгее (1917-1923 гг.): Сб. документов и материалов. Майкоп,1980; Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ (1918-1922). В 2 т. Т.1. М., 1998; Трагедия советской деревни, коллективизация, раскулачивание(1927-1939): Документы и материалы. В 5 т. Т.1. М., 1999. и др. [94] Свод Законов Российской Империи. Т. Х. С. 9. [95] Там же. С.11,19. [96] Свод Законов Российской Империи. Т. Х. С. 27. [97] Там же. С. 41-43. [98] Там же. С. 44-45. [99] Свод Законов Российской Империи. Т. IV. С.145-146. [100] Свод Законов Российской Империи. Т. II. С. 117-139. [101] Декрет Второго Всероссийского съезда Советов о мире. 26 октября (8 ноября) 1917г. // Декреты Советской власти. М., 1957. Т. 1. С.12; Декрет Второго Всероссийского съезда Советов о земле. 26 октября (8 ноября) 1917 г. // Там же. С.17; Обращение Второго Всероссийского съезда Советов к казакам. // Там же. С.21; Декларация прав народов России. 2(15 ноября) 1917г. // Там же. С.39; Декрет ВЦИК и СНК об уничтожении сословий и гражданских чинов 11 (24 ноября) 1917 г. // Там же. С.71; Обращение к трудовым казакам о завоеваниях Октябрьской революции и о борьбе с контрреволюцией 25 ноября (8 декабря) 1917г. // Там же. С.156; Обращение «Ко всему трудовому казачеству» с постановлением об отмене обязательной воинской повинности и о других льготах казакам 9 (22) декабря 1917г. // Там же. С.198; Декрет ВЦИК об отмене права наследования. 27 апреля 1918 г. // Декреты Советской власти. Т. 2. М., 1959. С. 185. [102] Обращение к трудовым казакам о завоеваниях Октябрьской революции и о борьбе с контрреволюцией 25 ноября (8 декабря) 1917 г. // Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 156. [103] Обращение «Ко всему трудовому казачеству» с постановлением об отмене обязательной воинской повинности и о других льготах казакам. 9(22) декабря 1917 г. // Декреты Советской власти. Т. 1. М.,1957. С. 198. [104] Известия. 1918. 25 апреля. [105] ГАРО. Ф. Р.-1185. Северо-Кавказская краевая рабоче-крестьянская инспекция (1924-1934 гг.) Оп.1. Д.33. Декреты и постановления Совета Народных Комиссаров на выдачу зарплаты. 1920 г. [106] Оп.1. Д.476. Директивные письма о проведении юбилейных праздников, тезисы докладов, бесед. [107] Приказ революционного военного совета 9-й Кубанской армии и Кубано-Черноморского ревкома об организации временной горской секции. // Установление Советской власти и национально-государственное строительство в Адыгее (1917-1923 гг.). Майкоп,1980. С.153-154; Приказ №1. Хатажукаевского ревкома о переходе власти к ревкому и о выполнении всех его распоряжений // Там же. С.148. [108] Шеуджен Э.А. Национальная культура: общие подходы // Вопросы теории и методологии истории. Вып.1. Майкоп, 1995. С. 9 [109] ГАКК. Ф.1. Станичные, куренные, хуторские, аульные и волостные правления Кубанской области. Оп.1. Д.288. Ключевское станичное правление. Протокол № 2; Р-138. Кубано-Черноморский областной продовольственный комитет; Р-157. Кубано-Черноморское областное экономическое совещание. ЦДНИКК. Ф.1. Кубано-Черноморский обком РКП (б). Оп.1. Д. 29. Отчёт женотдела о работе среди женщин в деревне. 1922 г. ЦДНИРО.Ф.7.Северо-Кавказский крайком ВКП (б). Оп. 1. Д. 166. Протокол № 31 от 10 марта 1925 г. заседания бюро Северо-Кавказского Краевого Комитета РКП (б) и материалы к нему; Оп.1. Д. 279. Протокол №53 от 19 ноября 1926 г. заседания бюро Северо-Кавказского Краевого Комитета РКП (б) и материалы к нему; Оп. Д.444. Протокол № 70 от 29 января 1927 г. заседания бюро Северо-Кавказского Краевого Комитета РКП (б) и материалы к нему. [110] ГАКК. Ф.1. Станичные, куренные, хуторские, аульные и волостные правления Кубанской области. Оп.1. Д.1991. Доклад о работе в области оказания помощи беженцам; Оп.1. Д.1992. Копии протоколов по распределению беженцев; Р-157. Кубано-Черноморское областное экономическое совещание. Оп.1. Д.5 Протоколы заседаний комиссии фонда заработной платы при экономическом совещании (1920 г.). [111] НАРА. Ф.Р.4. Статистическое управление 1922 г.; Оп.1. Д.103. Бюджетное описание крестьянского хозяйства за 1926-1927 гг.; Оп. 1. Д. 104. Сокращённое бюджетное описание крестьянского хозяйства за 1926-1927 гг.; Оп. 1. Д.112. Списки домохозяев сельской местности с указанием количества едоков по переписи 1926 г.; Р.66. Майкопский окружной статистический отдел 1924-1931 гг. Оп. 1. Д. 19. Сведения о состоянии полей и лугов за 1926 г. ГАРО. Ф.Р. 1185. Северо-Кавказская краевая рабоче-крестьянская инспекция (1924-1934). Оп. 1. Д. 73. Выдача зарплаты рабочим. 1921 г.; Оп.2. Д. 484. Проверка состояния материнства и детства. 1927 г.; Оп. 2. Д. 966. Коммунальное хозяйство 1927 г.; Ф. Р.1819. Управление уполномоченного Народного комиссариата продовольствия на Юго - Востоке России; Оп.1. Д. 173. Цены на продукты сельского хозяйства. ГАКК. Ф.1. Станичные, куренные, хуторские, аульные и волостные правления Кубанской области. Оп.1. Д.1188. Цены на продукты и скот в Кубанском крае на начало декабря 1919 г. Статистико-экономический отдел №9; Оп.1. Д. 1991. Доклад о работе в области оказания помощи беженцам; Оп.1. Д.1992. Копии протоколов по распределению беженцев. ЦДНИКК.Ф.1. Кубано-Черноморский обком РКП (б). Оп.1. Д.29. Отчёт женотдела о работе среди женщин в деревне. 1922 г.; Ф.17. Краснодарский отделком РКП (б). Оп. 1. Д. 82. Протоколы собраний, отчёты и разная переписка по работе среди женщин. [112] Письма во власть 1917-1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М.,1998; Крестьянские истории: Российская деревня 20-х годов в письмах и документах. М., 2001 и др. [113] Северный Кавказ после районирования (Итоги и выводы). Ростов-на-Дону,1925; Список населённых мест Кубанского округа. Составлен по материалам всесоюзной переписи 1926 г. Краснодар, 1927; Население и хозяйство Кубанского округа. Статистический сборник за 1924-1926 гг. Краснодар, 1928; Краснодарский край за 60 лет. Юбилейный статистический сборник. Краснодар, 1977 и др. [114] Сборник статистических сведений по Советскому союзу. 1918-1923. М., 1979; Народное хозяйство СССР 1922-1982. Юбилейный статистический ежегодник. М., 1982 и др. [115] НАРА. Ф. Р.4. Статистическое управление 1922 г. Оп.1. Д.103. Бюджетное описание крестьянского хозяйства за 1926-1927 гг.; Оп.1. Д.112. Списки домохозяев сельской местности с указанием количества едоков по переписи 1926 г. [116] НАРА. Ф. Р.66. Майкопский окружной статистический отдел 1924-1931 гг. Оп.1. Д.28. Сведения о самоубийствах по Майкопскому округу. [117] НАРА. Ф. Р.4. Статистическое управление 1922 г.; Р. 66. Майкопский окружной статистический отдел 1924-1931 гг. [118] «Известия» - орган Кубанского областного исполнительного комитета Совета казачьих и горских депутатов. (1918 г.); «Вольная Кубань» - орган Кубанского краевого правительства. (1918 г.); «Экономическая жизнь» - орган Кубано-Черноморского областного Совнархоза, Облпродкома, Земотдела и Финотдела. (1920 г.); «Красное знамя»- орган Кубано-Черноморского ревкома, Кубано-Черноморского комитета РКП (б). (1920-1923 гг.), (1925-1927 гг.); «Голос Рабочего»- орган Кубано - Черноморского областного Совета профессиональных союзов. (1923 г.); «Красный пахарь» - орган Майкопского окружного комитета РКП (б). (1925, 1927 гг.); «Адыгейская жизнь»- орган обкома РКП (б), облисполкома, облсовпрофа. (1925-1928 гг.). [119] Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918-1932 гг. М.,1998 и др. [120] Крестьянские истории: Российская деревня 20-х гг. в письмах и документах. М., 2001 и др. [121] НАРА. Ф. Р.1114. Коллекция воспоминаний участников Советской власти, гражданской войны и соцстроительства 1917-1924 гг. Оп.1. Д. 6. Воспоминания бывшего председателя Армейского военно-революционного Совета и председателя 1-го фронтового съезда кубанской революционной армии в 1917-1918 гг. Ищенко Ксенофонт Михайлович.