Главная      Учебники - Разные     Лекции (разные) - часть 17

 

Поиск            

 

«Пророк» «Анчар» пушкин (К вопросу о религиозности поэта)

 

             

«Пророк» «Анчар» пушкин (К вопросу о религиозности поэта)

МОУ школа № 34

«Пророк»

«Анчар»

ПУШКИН

(К вопросу о религиозности поэта)

Работу выполнил

ученик 11 класса

Бучинский Василий

Руководитель

учитель литературы

Яковлева Ж. В.

Иркутск, 2004 г.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение 3

Религиозность Пушкина 6

· Пушкин-христианин 6

· Пушкин-атеист 14

Два стихотворения – два Пушкина 20

«Пророк» 20

· Дата под текстом 20

· Православный «Пророк» 21

· «Пророк»-атеист 22

· «Пророк»-революционер 23

«Анчар» 28

· Традиционная характеристика стихотворения 28

· Взгляд на «Анчар» как на лирическое стихотворение 29

o «Анчар» – стихотворение, написанное атеистом 30

o «Анчар» – стихотворение поэта-христианина 32

Сравнение стихотворений «Пророк» и «Анчар» 34

Основные выводы 37

Использованные материалы 39

ВВЕДЕНИЕ

Александр Сергеевич Пушкин – величайший деятель русской литературы. Он занимает центральное место во всей нашей культуре. Его жизненный путь нельзя назвать лёгким, но, возможно, именно благодаря такой судьбе гений поэта разгорелся так ярко, что до сих пор пушкинские произведения продолжают тщательно изучаться и выходят новые версии объяснений их смысла (среди тех, кто выдвигает эти версии, хочется отметить М. Арнштейна, Ю. Муравьёва, И. Андреева, В. Лепахина). Кажется, что поэт так и не понят до конца, ведь неспроста в последнее время в пушкиноведении с новой силой разгорелся спор вокруг вопроса о религиозности Пушкина. Эта тема и здесь станет одной из ключевых. Так кто же такой этот человек, заставивший говорить о себе несколько поколений литераторов и не дающий умолкнуть этим разговорам и сейчас?

В своей работе я попытался ответить на этот вопрос. Основной целью моего исследования было отражение тех достижений, которыми располагает современное пушкиноведение. Одна из главных тем моей работы, как уже сказано выше, – религиозность Пушкина. Следует отметить, что интерес к религиозным мотивам в творчестве поэта и к религиозности его самого появился сравнительно поздно, а предметом исследования эта тема стала ещё позднее. Возникновение этого интереса связано с именами А. Григорьева, Ф. М. Достоевского, а начало исследований – с именем Д. Мережковского. Впоследствии эта тема многократно разрабатывалась и углублялась, и в настоящее время можно говорить о трёх её аспектах. Во-первых, это религиозность Пушкина как проявление внутренней духовной жизни, «религиозной бессознательно». Во-вторых, это христианство поэта как та религиозная и общекультурная почва, на которой возросло его творчество, и которой многим было обязано его мировоззрение. Наконец, в-третьих, нельзя пройти мимо православия Пушкина. Эта тема в его творчестве обусловлена тем, что поэт с детства был связан с православной обрядностью и православным бытом (этим он, прежде всего, был обязан своей няне и бабушке). Именно на этой теме я сделал основной акцент в своей работе. В противовес ей я поставил взгляд на Пушкина как на атеиста.

На протяжении долгих десятилетий атеизм Пушкина принимался как нечто само собой разумеющееся и поэтому, как ни странно, в рассмотрении этого аспекта вопроса о религиозности поэта я столкнулся с некоторыми трудностями. Главная из них – фактическое отсутствие работ пушкинистов, доказывающих атеистичность Пушкина, или просто касающихся этого вопроса. Так в работах Бонди и Вересаева, которые были советскими исследователями творчества поэта, считавшими, что Пушкин являлся материалистом, чуждым религии, сложно найти материалы о нём как об атеисте – в таких публикациях не было смысла, ведь все знали, что он в бога не верил. Поэтому практически всё, что размещено в этой работе на тему атеистичности Пушкина, являются моими собственными исследованиями, в основу которых положены труды пушкинистов, считающих, что поэт является атеистом, но не рассматривавших специально этот вопрос. Главным образом, это работы В. Вересаева. Одна из них – «Пушкин в жизни» – представляет собой обозрение документов, касающихся Пушкина и его поступков (письма самого поэта и его знакомых – И. И. Пущина, А. П. Керн, Е. М. Хитрово и прочих, – автобиографии людей, принадлежавших к его кругу, тайные доносы на Пушкина в полицию). Другая – «Загадочный Пушкин» – сборник пушкинистских статей Вересаева, составленный и вышедший уже после его смерти.

В последнее время вышло много работ пушкиноведов, рассматривающих вопрос о религиозности поэта, настаивая на его православности. К ним относятся и И. М. Андреев, и В. Лепахин, и Б. Башилов, и И. А. Ильин, и многие другие. Поэтому работать в этом аспекте было намного проще и мои исследовательские функции ограничивались изложением тех достижений, которыми располагает пушкинистика в этой области. В качестве основного источника такого материала была взята книга современного крупного пушкиноведа В. С. Непомнящего «Да ведают потомки православных», представляющая собой сборник его лучших статей, вышедших в 90-е годы, на тему отношения поэта к православию и вообще к религии.

Неплохо помогла в работе и всемирная сеть Интернет.

Следует обратить внимание на то, что главной целью в освещении этого вопроса было рассмотрение религиозности самого поэта, а не его творений. Однако согласимся, что ответ на вопрос «Кто Пушкин – христианин или атеист?» следует искать в его творчестве, в котором он отразил свои внутренние глубоко личные, интимные мысли и соображения.

Другой важной темой данной работы можно назвать становление позднего Пушкина, которое происходило в течение двух лет: началось в 1826 году стихотворением «Пророк» и закончилось в 1828 году «Анчаром».

Эти две темы являются частями одной общей темы, которую можно назвать так: взгляд на религиозность Пушкина сквозь призму стихотворений «Пророк» и «Анчар».

РЕЛИГИОЗНОСТЬ ПУШКИНА

Одна из самых актуальных тем пушкинистики на сегодня – это вопрос о религиозности поэта. Он является причиной ожесточённых споров среди исследователей творчества Пушкина. Эта тема не такая простая, как кажется. Её рассмотрение – одна из ключевых задач данной работы. Для начала следует ознакомиться с обеими точками зрения более подробно.

Пушкин – христианин

Есть книга, коей каждое слово истолковано, объяснено, проповедовано во всех концах земли, применено ко всем возможным обстоятельствам жизни и происшествиям мира; из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицей народов; она не заключает уже для нас ничего неизвестного; но книга сия называется Евангелием…

А. С. Пушкин.[1]

Рассмотрим несколько легенд, обрисовывающих Пушкина как христианина.

Одна из них рассказывает о приписываемом ему стихотворении «Я слышал в келии простой», где в уста некоего «старика» вложено стихотворное переложение молитвы «Отче наш»[2] :

Отец людей, Отец Небесный,

Да имя вечное Твоё

Святится нашими устами,

Да придет Царствие Твоё,

Твоя да будет воля с нами,

Как в небесах, так на земли,

Насущный хлеб нам ниспосли

Твоею щедрою рукою.

И как прощаем мы людей,

Так нас, ничтожных пред Тобою,

Прости, Отец , Твоих детей.

Не ввергни нас во искушенье,

И от лукавого прельщенья

Избави нас.

Чтобы убедиться в том, что эти стихи не имеют никакого отношения к Пушкину, достаточно отметить, что изложенный выше текст – перевод с церковно-славянского языка на русский. Великий поэт переводил произведения с иностранного языка на родной по двум причинам. Во-первых, если идея, которую Пушкин желает изложить, уже высказана другими авторами. Во-вторых, если он хотел вместе с изложением чужого текста высказать собственную мысль, изменив, казалось бы, незначительно перевод по отношению к оригиналу. Эти изменения Пушкин вносил, опуская слова из исходного материала, добавляя их к нему, заменяя некоторые авторские фразы своими. В результате фактически получалось собственное пушкинское творение на основе текста, созданного иностранным автором. Эти преобразования он делал неспроста. Они изменяли смысл первоначального произведения так, как хотел Пушкин для выражения своих идей. Пример такого перевода – «Из Ариостова Orlando furioso» («Пред рыцарем блестит водами…»), где фраза «Наконец глазами и мыслями уставился он на камень, сам подобный равнодушному камню» (дословный перевод с итальянского) заменена на «И наконец на свой позор вперил он равнодушный взор», что явно искажает текст оригинала и является выражением личной мысли Пушкина. Т. е Пушкин, как правило, переводит для того, чтобы высказаться.

Его перу принадлежит произведение «Отцы-пустынники и жёны непорочны…», являющееся одним из первых обращений русской светской поэзии к православной молитве. Это прежде всего выражение через лирическое стихотворение глубоко личного переживания поэтом молитвы, которую он любил с самого раннего детства, отголоски которой встречаются даже в последних строках «Гавриилиады». Переложение текста этой молитвы следует только после вступления, чрезвычайно подробно излагающего отношение поэта к ней. И здесь присутствуют изменения текста оригинала, расставляющие акценты на тех или иных его местах, что показывает личное отношение автора к нему.

Что же касается стихотворения «Отец людей, отец небесный…», предписываемого Пушкину, то смысла в таком переводе не было, т. к. в нём не выражается никаких личных идей, выраженных через изменение оригинала. Эти стихи не являются и примером того, как поэт, переводя текст, просто выражает собственную мысль, потому что церковно-славянский язык был известен в то время всем русским, и не было необходимости в таком переводе (Пушкин отличался удивительным чувством меры и не мог выполнить работу, уже завершённую до него). Кроме того, стихи среднего достоинства не могут быть созданы гением, чьи творения украшают сокровищницу мировой культуры.

Целая система легенд связана с отношениями Пушкина и митрополита Московского Филарета[3] . Основаны они на случае, произошедшем в конце 1829-го года, когда в печати появилось стихотворение «Дар напрасный, дар случайный…».

Знакомая Пушкина Е. М. Хитрово, находящаяся в личном общении с Филаретом, в не дошедшей до нас записке пригласила Пушкина на встречу с Преосвященным. Филарет написал стихотворение, которое собирался прочесть ему. Ответная записка поэта к Елизавете Михайловне (оригинал был написан по-французски) гласила:

«Вы должны считать меня неблагодарным, очень дурным человеком. Но заклинаю вас не судить по внешности. Мне невозможно предоставить себя в ваше распоряжение – хотя, не говоря уже о счастье быть у вас, одного любопытства было бы достаточно для того, чтобы привлечь меня. Стихи христианина, русского епископа, в ответ на скептические куплеты! – это право большая удача. А. П.».

Получив отказ, Филарет отправил к Пушкину через Е. М. Хитрово рукопись своих стихов, и 19 января 1830 года появляется новое стихотворение поэта – «В часы забав иль праздной скуки…», - полное покаяния и благодарности. Такая резкая перемена отношения поэта к Филарету объясняется легко тем, что Пушкин, скорее всего, не знал, что за стихи сочинил Филарет. Наверняка он вообще не знал, с какой целью организовывалась его встреча с главой Русской церкви.

Есть предание со слов прославленного старца Варсонофия о том, как Пушкин, придя домой из Успенского собора, где владыка Филарет говорил проповедь, потребовал у жены бумаги и чернил и, рыдая, тут же сочинил это стихотворение. История настолько трогательна, что некоторому её распространению не помешала очевидная недостоверность. Число и год, которыми датировано стихотворение, указывают на то, что Пушкин ещё даже не был помолвлен с Н. Н. Гончаровой.

Имеется также легенда о личных втречах Пушкина и митрополита Московского. Она основывается на тексте послания к Филарету: «Бывало… звон я прерывал… твой голос… Меня внезапно поражал. Я лил потоки слёз… Твоих речей…», - создаётся впечатление неоднократного общения поэта и главы русской церкви. Нельзя не учесть факта, что если бы личное знакомство между ними и их встречи имели место на самом деле, то такого рода события не могли бы не найти хоть какого-то отражения в дневниках Пушкина, но он нигде не писал об этом. А если вспомнить записку к Хитрово, написанную всего на две недели раньше до стихотворения, то вся эта легенда рушится. Однако откуда же тогда в стихотворении глаголы, форма которых указывает на неоднократное общение? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним, что как «Дар напрасный, дар случайный…» Пушкина, так и «Не напрасно, не случайно…» Филарета написаны в форме обращения, послания к Богу. Значит, и третье стихотворение должно быть обращено к Богу. Это объясняет ту форму, в которой было написано «В часы забав иль праздной скуки…»: его текст не был адресован лично Филарету, и его общение с Пушкиным не имело места.

Есть ещё одна легенда, связанная с этим стихотворением, а точнее – с его последней строфой:

Твоим огнём душа палима,

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

Якобы у Пушкина был ещё и другой вариант финала, который «остался в черновике»:

Твоим огнём душа согрета,

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе Филарета

В священном ужасе поэт.

Уже рифмовка четверостишья «согрета – сует – Филарета – поэт » убеждает нас, что оно не принадлежит Пушкину. Хотя подобный случай можно отыскать в его «Евгении Онегине»:

Но день протёк, и нет ответа ,

Другой настал; все нет как нет .

Бледна как тень, с утра одета , Татьяна ждёт: когда ж ответ ?

Удручающее однообразие окончаний абсолютно соответствует положению: напряжённое, нервически-тревожное ожидание Татьяной ответа на письмо Онегину озвучено словно тупо-монотонными ударами сердца или тоскливым стуком часов, отмеряющих неумолимо растягивающееся время. Поистине звук и смысл у Пушкина составляют одно целое. Может ли точно так же быть «озвучено» чувство потрясённости от проникновенных и доброжелательных стихов, охваченности «священным ужасом», сопровождающееся «слезами»? Это было бы слишком монотонно и стало бы некой пародией на пушкинские стихи. Гений Пушкина не мог – со своим чувствительным, тонким слухом – создать такое четверостишие.

Кроме того, ничто не мешает нам представить – пусть и весьма условно – некую фигуру поэта, который «на лире вдохновенноё бряцал…»; внятен нам и образ серафима: в «Пророке» с мечом, в ответе Филарету – с «арфой». Но реальный, во плоти, митрополит Московский, играющий на арфе?.. Из этого следует, что Пушкин не мог создать четверостишие, которое ему приписывается.

Ещё несколько легенд, связанных с религиозностью Пушкина, будут рассмотрены ниже, а сейчас следует перейти к рассмотрению позиции пушкинистов, «выступающих» за православность поэта.

К ним относится, например, В. С. Непомнящий. В своей книге «Да ведают потомки православных» он очень убедительно доказывает гипотезу о религиозности поэта. Одновременно он разоблачает попытки «поднажать» на Пушкина, чтобы сделать его «более православным»: приведён случай, когда издатель специально изменяет авторский текст с этой целью, отмечается, что в последнее время порой возрождаются самые примитивные методы отстаивания такой позиции – вплоть до сверки произведений Пушкина с христианскими догматами и Библией. Там же высказывается утверждение, что «связи Пушкина с нашим исповеданием куда более глубоки, чем думают иные доброхоты, - и именно в силу своей глубины не лезут в глаза»[4] . И это не лишено смысла, ведь неспроста сам поэт писал: «Цель искусства есть идеал, а не нравоучение». То есть, даже будучи ревностным христианином, Пушкин не стал бы в открытую «заявлять об этом» в своём творчестве.

Протоиерей Александр Семёнов – Тян-Шанский, чьи слова процитированы в вышеуказанной пушкинистской книге, сказал[5] : «Христианское искусство должно отражать целостность христианской души… Мир Пушкина построен иерархически, и это есть следствие не какого-либо, а христианского мировоззрения, мировосприятия. Пушкин даёт нам один большой жизненный урок. Даёт он его своим смирением в самом главном, что дано было ему совершить. Смирение это в том, что, получив свыше чудесный дар, он не покусился присвоить его себе безвозвратно для своего личного возвеличивания или игры». Тому же автору принадлежат слова: «В христианском мире сила искусства имеет, конечно, свои границы… Оно только призывает войти во храм христианской жизни, но затихает, умолкает у самого жертвенника, у Престола… там да молчит всякая плоть». Это вполне сходится с пушкинскими идеями. В свете этого достойно внимания то, что перед тем как затихнуть, умолкнуть навсегда, Пушкин подвёл итог своему делу в стихотворении, строение которого непоколебимо иерархично, в котором и авторское «я» («Я памятник себе воздвиг…»), и все высокие человеческие ценности, о коих идёт речь,- всё затихает, умолкает перед «Веленьем Божиим», всё поглощается темой послушания созидательной Высшей воле.

Ещё одно высказывание, помещённое там же принадлежит архимандриту Константину Зайцеву[6] : «Пушкин был европейцем большим, чем каждый отдельно взятый европеец… Но везде и всегда он оставался русским… по той памяти сердца, которая крепче всего определяет народную принадлежность. Он был русским в самой сердцевине своего духа. Он сумел сохранить… ту самую душу русского человека, свойством которой является потребность иметь глаза, устремлены к Небу, и мерилом Правды неизменно имеющую устремлённость к Царству Божию…». Полнота и ясность непосредственного пушкинского созерцания Божьего мира отражают идеалы такой высоты, которая граничит с неотмирностью, составляющей одну из ключевых черт православного строя мысли и чувств.

Пушкину принадлежит множество произведений, насквозь пропитанных духом православия, и обогативших православную культуру.. Среди них – драма «Борис Годунов» и упомянутое выше стихотворение «Отцы-пустынники и жёны непорочны…».

Бесспорно, Пушкин – представитель передовой интеллигенции первой половины девятнадцатого века. Но это не должно быть тем критерием, по которому следует дать определение ему, как атеисту, потому что многие декабристы были верующими[7] , что нередко сочеталось с самыми передовыми общественно политическими воззрениями. Среди таких лиц было множество его друзей.

Пушкин посещал службы в церкви, участвовал в православных обрядах. Ему принадлежат слова: «Ум ищет божества, а сердце не находит» (то есть он настойчиво искал веры). Можно перечислять и перечислять его высказывания, поступки, случаи в его жизни и прочие «неопровержимые» доказательства, указывающие на то, что поэт был настоящим христианином, но не стоит в них углубляться, а лучше перейти к рассмотрению Пушкина с «атеистской» точки зрения.

Пушкин – атеист

Ум ищет божества, а сердце не находит…

А. С. Пушкин.

Существует много легенд, рассказывающих, что Пушкин был «афеем» (именно этим словом он заменял слово «атеист»). Рассмотрим одну из них – ту, которая говорит, опять-таки, об отношениях поэта с Филаретом.[8]

Получив приглашение от Хитрово на встречу с Филаретом, написавшим ответ на его «Дар напрасный, дар случайный…», Пушкин отвечает довольно грубой и неуважительной запиской на французском языке. Через некоторое время поэт встретился с Е. М. Хитрово, которая передала ему рукопись «Не напрасно, не случайно…». Опишем эту встречу подробнее, так, как о ней рассказано в письме князя П. А. Вяземского А. И. Тургеневу, датированном 25 апреля 1830 года:

« - Вчера я была у владыки. Между прочим, он передал мне стихи свои – ответ на ваше стихотворение «Дар напрасный, дар случайный…».

Пушкин встрепенулся и живо спросил:

- Вот как? Филарет пишет стихи!.. Это интересно. Покажите.

Елизавета Михайловна достала из секретера листок и благоговейно протянула его Пушкину. Он стал читать:

Не напрасно, не случайно

Жизнь от Бога мне дана,

Не без воли Бога тайной

И на казнь осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из тёмных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал…

Глаза заблестели самолюбивой обидой. Так и звучал в ушах учительский, сурово отчитывающий голос… Виделось Пушкину сухое лицо владыки с глазами, как чёрные гвозди, с тонкими, недобрыми губами. Старый лукавец, карьерист. Великосветская дама, а не владыка: ряса, как юбка, в обращении какое-то кокетство, всё время словно роль играет… И тоже – в позе пророка-обличителя, напоминающего о боге!

Вспомнись мне, забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум,-

И созиждется тобою

Сердце чисто, светел ум.

Пушкин закатился звонким хохотом.

- Браво!

Вынырнули из глубины и быстро побежали в голове звонкие задорные созвучия, заостряясь в колющую эпиграмму. Глаза блеснули хищно.

- Ну, отвечу же я его высокопреосвященству!

Елизавета Михайловна с болью слушала его смех над тем, что в ней вызывало такой благоговейный восторг. Эти два человека – владыка и поэт – были для неё самыми дорогими людьми в мире…

Елизавета Михайловна ласкающе положила свою пухлую руку на маленькую руку Пушкина.

- Пушкин, я вас прошу – не отвечайте!

Он нервно отдёрнул руку. Елизавета Михайловна прикусила губу. Со скорбью она ощущала, что вызывала в нём трепет почти отвращения физического. И, как всегда при её попытке преступить границу, он озабоченно взглянул на часы, быстро встал и взялся за шляпу.

- Пора ехать!.. Нет, уж я ему отвечу!..

И он вышел, громко смеясь».

Это самая правдивая легенда о Пушкине[9] . Возможно, эта сцена имела место в реальной жизни. В связи с этим бытует мнение, что стихотворение «В часы забав иль праздной скуки…» - всего лишь насмешка, эпиграмма, иронично написанная в форме покаяния. Но вряд ли это так. Эти стихи – всего лишь ответ на филаретово «Не напрасно, не случайно…». В приведённом тексте письма не сказано, что Пушкин изъявил желание написать эпиграмму – это только догадка князя Вяземского и, возможно, Е. М. Хитрово. Ответные стихи необязательно должны высмеять исходное произведение. Даже если Пушкин желал насмеяться над стихотворением Филарета, то вполне мог просто написать ответ, превосходящий послание или сопоставимый с ним по духовной высоте идеи, воплощённой в нём. Наверняка так оно и было, и надо сказать, что Пушкину это удалось.

Рассмотрим несколько фактов из жизни поэта, «подтверждающих» то, что он «афей».

9 апреля 1821 года в Одессе Пушкин, проведя утро с Пестелем, нашёл его «умным человеком во всём смысле этого слова»[10] , «одним из самых оригинальных умов» и записал (по-французски) понравившееся изречение собеседника: «Сердцем я материалист, но мой разум этому противится. Наверняка, вышеупомянутая фраза «Ум ищет божества, а сердце не находит…», созданная поэтом, была заимствована у Пестеля и изменена, чтобы отразить собственные мысли:

Ум ищет божества, а сердце не находит…

Эти мысли указывают на убеждения, которые нельзя не назвать атеистскими.

Из Одессы в Михайловское Пушкин был сослан за строки перехваченного письма, где, между прочим, говорилось: «Здесь англичанин, глухой философ, единственный умный афей, которого я ещё встретил. Он исписал листов тысяча, чтобы доказать, что не может быть существа разумного, творца и правителя, мимоходом уничтожая слабые доказательства существования бессмертия души. Система не столь утешительная, как обыкновенно думают, но к несчастию более всего правдоподобная».

Но самым убедительным доказательством атеистичности Пушкина служит создание им «Гавриилиады»[11] , крайне кощунственной по содержанию сточки зрения церкви. Эта, безусловно, атеистская поэма, являющаяся пародией на евангельский «рассказ» о благовещении, на библейское грехопадение Адама и Евы, одновременно представляет собой подражание[12] Вольтеру и Парни, ярким деятелям эпохи Просвещения, славившимся своими материалистскими мыслями и убеждениями. Эта поэма послужила причиной расследования, которое могло привести к самым печальным для Пушкина последствиям. Дело кончилось отречением его от своего творения. Вообще идеи Вольтера и Парни проникли в его голову ещё в отрочестве, когда он с упоением читал их произведения, находящиеся в отцовской библиотеке[13] . Они повлияли на будущее духовное развитие поэта, благоприятствуя развитию у него атеистских взглядов.

Как видно, версия о том, что Пушкин был атеистом, подкреплена доказательствами не хуже, чем версия о том, что он был христианином. Этот вопрос ещё долго, а, может быть, всегда, будет темой интересных дискуссий и споров, ну а мы продолжим наше исследование творчества Пушкина.

Два стихотворения – два Пушкина

«ПРОРОК»

Дата под текстом [14]

Под стихотворением А. С. Пушкина «Пророк» стоит дата «8 сентября» 1826 года. Она играет очень важную роль для определения адресата стихотворения и для понимания его содержания. Дело в том, что не всегда дата под стихотворением обозначает время его создания. В некоторых случаях она ставится, чтобы соотнести содержание стихотворения с тем или иным знаменательным событием, случившимся именно в этот день. Например: 19 октября – день лицейской годовщины, 26 мая – день рождения Пушкина (эта дата стоит под стихотворением «Дар напрасный, дар случайный…»). Такого рода даты несут особую смысловую нагрузку: прочитываемый в их свете поэтический текст обретает дополнительный смысл, как правило, без учёта этой даты, без понимания того, с каким важным событием связывает поэт метафоры и образность помеченного этой датой текста.

Какое же знаменательное для Пушкина событие произошло 8 сентября 1828 года?

В этот день состоялась его встреча с Императором Всея Руси Николаем Павловичем Романовым.

Появление посреди ночи с третьего на четвёртое сентября в Михайловском офицера с предписанием доставить Пушкина в Псков для того, чтобы оттуда отправить его на встречу с императором, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Только что повенчанный на царствование Николай первым делом велит доставить к себе Пушкина… для чего? В голову поэта, естественно, приходили самые мрачные предположения относительно своей дальнейшей участи. Он сжёг свою «Михайловскую тетрадь», в которой были автобиографические записки, черновики каких-то стихов, рукопись некоторых сцен из «Бориса Годунова», быть может, с недостаточно завуалированными намёками на Александра I (впрочем, и в изданном несколькими годами позже варианте пьесы таких намёков более, чем достаточно). В пятом часу утра поэт уезжает. Наконец, в первой половине дня 8 сентября 1828 года поэт предстал перед государем. Вот так он вспоминал свою встречу с царём (слова по-французски переданы А. Г. Хомутовой):

«Всего покрытого грязью меня ввели в кабинет императора, который сказал мне: «Здравствуй, Пушкин, доволен ли ты своим возвращением?» Я отвечал как следовало. Государь долго говорил со мною, потом спросил: «Пушкин, принял бы ты участие в 14 декабря, если б был в Петербурге?» - «Непременно, государь, все друзья мои были в заговоре, и я не мог бы не участвовать в нём. Одно лишь отсутствие спасло меня, за что я благодарю бога!» - «Довольно ты подурачился, - возразил император, - надеюсь, теперь ты будешь рассудителен, и мы более ссориться не будем. Ты будешь присылать ко мне всё, что сочинишь; отныне я сам буду твоим цензором». [15]

А вот как высказывался об этой встрече царь Николай (взято из «Записок» князя М. А. Корфа, изданных в 1900 году):

«Я, - говорил государь, - впервые увидел Пушкина после моей коронации, когда его е привезли из заключения ко мне в Москву совсем больного… Что сделали бы вы , если бы 14 декабря были в Петербурге? – спросил я его, между прочим. – Стал бы в ряды мятежников, - отвечал он. На вопрос мой, переменился ли образ его мыслей и даёт ли он мне слово думать и действовать иначе, если я пущу его на волю, он наговорил мне пропасть комплиментов насчёт 14 декабря, но очень долго колебался прямым ответом и только после длинного молчания протянул руку с обещанием – сделаться другим».[16]

Вот так со слов Аркадия Осиповича Россета Я. К. Грот описывает диалог между Пушкиным и царём:

«… император Николай, на аудиенции, данной Пушкину в Москве, спросил его между прочим: «Что же ты теперь пишешь?» - «Почти ничего, ваше величество: цензура очень строга». – «Зачем же ты пишешь такое, чего не пропускает цензура?» - «Цензура не пропускает и самых невинных вещей: она действует крайне нерассудительно». – «Ну, так я сам буду твоим цензором, - сказал государь. – Присылай мне всё, что напишешь».[17]

Вот, собственно, что и произошло 8 сентября 1826 года, когда уставший, невыспавшийся, изнервничавшийся и ухе готовый разделить участь декабристов опальный поэт неожиданно оказался воскрешён и был щедро осыпан милостями нового государя. Поэтому не удивительно, что Пушкин «посвятил» этому событию одно из лучших своих стихотворений.

Рассмотрим теперь стихотворение «Пророк» через призму религиозности поэта и изложим мнение о нём представителей двух разных групп пушкинистов.

Православный «Пророк»

Охарактеризуем стихотворение с точки зрения пушкинистов, отстаивающих идею о православности поэта. Для этого вновь вернёмся к монографии В. Непомнящего «Да ведают потомки православных»[18] , где он проводит исследование текста «Пророка» и доказывает религиозность идеи этого произведения. Рассмотрим его аргументы более подробно.

Физическому преображению поэта в пророка посвящены двадцать четыре из тридцати строк. В точном центре этих двадцати четырёх строк –

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полёт,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

Вот, что внял поэт-пророк своим новым слухом (слух – главное для поэта). Перед нами – вертикальная картина мироздания, услышанная вся разом, но непросто физически, от верха до низа, а метафизически, от горнего до дольнего . Дав поэту-пророку её услышать, Бог повелевает ему глаголом жечь сердца.

Стало быть, глагол этот – о тайне мироздания. Однако почему слово о таком знании должно жечь? У Пушкина вся громада мироздания звучит, происходит и свершается ради человека . Это и есть тайна, которую услышал, узнал и постигнул пророк и о чём ему велено говорить людям. И как может это знание не жечь сердец, если оно неизбежно напоминает, что человеческое существование на каждом шагу очевидным и постыдным образом не отвечает предназначению и достоинству существа, для которого совершается всё бытие?

«Пророк»-атеист

Помимо православной существует ещё и атеистская точка зрения на смысл этих стихов. Обратимся к комментарию, написанному С. Бонди для сборника стихов Пушкина, напечатанному издательством «Детская литература» в 1965 году.

В этом замечательном стихотворении зрелого Пушкина говорится об идеале поэта и о том, какими свойствами должен он (в отличие от обычного человека обладать),чтобы достойно выполнять своё назначение. Если в других стихотворениях, говоря о поэзии и поэте, Пушкин пользуется аллегорическими образами античной мифологии, то здесь он обращается к библейскому тексту. В стихотворении рассказывается о том, как посланник бога, серафим преобразует всю природу человека, чтобы сделать из него поэта-пророка. У него открываются глаза («зеницы») – он может теперь всё видеть и понимать («вещие», то есть мудрые «зеницы»); он слышит и как в небе летают ангелы, и как растёт трава. Это тонкое и мудрое понимание реальной действительности нельзя передать обыкновенной речью («и празднословной и лукавой»), и серафим даёт ему «жало мудрыя змеи» вместо языка; наконец вместо обычного «сердца трепетного» он вдвигает ему в грудь «угль, пылающий огнём»: ведь только на самом жарком накале своих чувств поэт способен создавать высокопоэтические произведения. Но и этого полного преображения, изменения всех чувств и способностей человека оказывается недостаточно: «Как труп в пустыне я лежал…». Нужна ещё высокая цель, высокая идея, во имя которой поэт творит и которая оживляет, даёт смысл, содержание тому, что он так глубоко и точно видит и слышит, так жарко чувствует и так тонко и мудро умеет выразить в слове. Эта «цель», эта «большая идея» образно обозначена, как «бога глас», взывающий к «пророку», как воля бога, наполняющая его душу, оживляющая её («Восстань, пророк…») и повелевающая ему «жечь сердца людей» своим поэтическим словом («глаголом»), показывая им подлинную, верную, неприкрашенную правду жизни.

«Пророк»-революционер [19]

Ещё одна, пожалуй, самая необычная точка зрения на смысл «Пророка» cвязана с легендой о том, что в первоначальном виде стихотворение заканчивалось иначе. Многие знакомые Пушкина уверяли, что эти стихи были написаны в качестве послания друзьям-декабристам в Сибирь и что в конце их стояли четыре строчки, гневно и мятежно описывающие Николая I.

По этим же данным когда в Михайловское прибыл офицер с предписанием доставить Пушкина в Псков для дальнейшего препровождения в Чудов дворец на встречу с императором, он взял с собой рукописи «Пророка» в его первоначальном виде, «Бориса Годунова» и ещё нескольких своих стихотворений. Поэт намеревался вручить их царю в случае неблагоприятного исхода его объяснений с ним. Понятно, что результатом такого исхода могла стать, по меньшей мере, ещё одна ссылка, и на этот раз – в Сибирь.

Будучи во дворце, Пушкин нарочно выронил на лестнице захваченный им с собой листок, заключавший в себе «Пророка», видимо, опасаясь, что его обыщут и передадут рукопись к царю до их встречи (и тогда разговор поэта с императором точно имел бы неблагоприятный исход).

Уходя от царя, Пушкин поднял листок с текстом стихов, и возвратясь в гостиницу, тотчас сжёг его.

Эту легенду косвенно подтверждают два факта: во-первых, это отсутствие черновика стихотворения, известен лишь вариант первой строки – «Великой скорбию томим»[20] – и это второй факт (действительно, слово «скорбия», скорее всего, означает переживания автора, вызванные участью декабристов). Ну а теперь приведём всё стихотворение в том варианте, в котором, если верить легенде, Пушкин сочинил его изначально:

Великой скорбию томим,

В пустыне мрачной я влачился,

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Перстами лёгкими как сон

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он,

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полёт,

И гад морских подводный ход,

И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим при

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассёк мечом,

И сердце трепетное вынул,

И угль, пылающий огнём,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне взывал:

«Восстань, восстань, пророк России,

В позорны ризы облачись,

Иди, и с вервием вкруг выи

К убийце гнусному явись».

Теперь кратко проанализируем стихотворение «Пророк» в данном варианте[21] . Его тема – преображение поэта в пророка, человека, получившего от бога знания обо всех секретах мироздания. Путь к таким познаниям проходил через невероятные страдания поэта. Здесь можно провести параллель с лишениями, которые терпел сам Пушкин (в момент написания этого стихотворения он находился в ссылке в Михайловском уже приблизительно год). Вместе с познаниями герой стихотворения получил миссию, которую он должен был исполнить. Эта миссия описана в последних четырёх строках стихотворения. Это прозрачный намёк на Николая I гневного обличительного содержания. При чём следует отметить, что слово «явись» вероятно означает не личную, а литературную встречу поэта с императором. Скорее всего, Пушкин собирался ещё неоднократно обращаться к личности царя в своих произведениях, подобно его обращениям к Александру I. И, судя по словам «убийца гнусный», поэт не предполагал, что будет писать хвалы императору.

«АНЧАР»

Поздний Пушкин

«Анчар» считается стихотворением позднего периода в творчестве Пушкина. Оно написано 9 ноября 1828 года (дата из автографа стихов). Именно в то время в произведениях поэта произошёл окончательный переход к реализму. Общей чертой произведений Пушкина становится одиночество героя.

Вообще, тема одиночества в творчестве великого поэта не была нова. От него страдал герой «Безверия» (1817), который «видит ужасом, что в свете он один, и мощная к нему рука с дарами мира не простирается из-за пределов мира». В «Пророке» герой тоже одинок, но эта рука к нему простирается; в «Воспоминании» – муки нового одиночества, но более жестокого и принятого сознательно, исключающего любую просьбу о помощи; наконец, автор стихотворения «Дар напрасный, дар случайный…» одинок окончательно и почти агрессивно перед лицом «враждебной власти», «воззвавшей» его к бессмысленному существованию. Но теперь – одиночество надмирное, планетарного масштаба, без малейшего призвука романтизма. Это заметно при сравнении стихотворения «Кавказ», написанного в 1829 году со сходной, но явно романтической «мизансценой» в «Кавказском пленнике», напечатанном в августе 1820 года.

Проявляется некая суровая трезвость во взгляде на мир и на себя («спокоен и угрюм»). Порой какая-то даже холодноватая созерцательность, «изучающая» отстранённость.

Здесь же – «прощальная» тематика: ей наполнены и «Брожу ли я вдоль улиц шумных…», и «Чем чаще празднует Лицей…» («И мнится, очередь за мной...»), и почти все произведения этого периода. Все эти предчувствия – личный обертон общего мотива конечности земного бытия, как такового. Он звучит всё сильнее и сильнее в «Сказке о рыбаке и рыбке», «Сказке о золотом петушке», в «Страннике», в «Анджело», в «Медном всаднике».

Традиционная характеристика стихотворения [22]

Существует несколько взглядов на смысл стихотворения «Анчар». Рассмотрим некоторые из них.

Одна из таких точек зрения, бытующая с середины прошлого века, хорошо описана С. Бонди в своих комментариях к стихотворению[23] . Глубокая мысль этих стихов – горячий протест Пушкина против неограниченной власти одного человека над другими. Эту власть как носитель её («царь»), так и подданные, рабы обычно считают вполне естественной и справедливой. Страшное дерево анчар, всё пропитанное ядом от корней до листьев, губит всякое живое существо, приближающееся к нему. И звери, и птицы это знают и не подходят близко к анчару. А «человека человек » может послать за ядовитой смолой, нужной ему («непобедимому владыке») для отравленных стрел! И тот послушно идёт на верную смерть, подчиняясь воле «непобедимого владыки».

Великий гуманист Пушкин не может и не хочет примириться с этим, о чём говорит нам весь тон этого стихотворения, и заражающая нас поэтическая сила его образов.

По другой, более современной, точке зрения «Анчар» – художественно-философский образ мирового зла, порождённого «природой жаждущих степей» «в день гнева»[24] . Всё, что приближается к древу яда, уничтожается тем злом, которое заложено в нём. Вихрь, набежавший «на древо смерти», «мчится прочь уже тлетворный».

…И если туча оросит,

Блуждая, лист его дремучий,

С его ветвей, уж ядовит,

Стекает дождь в песок горючий…

Злу жертвуются жизни, ему служат и «бедный раб», и «непобедимый владыка». Оно распространяется по Земле вместе со стрелами, напитанными ядом анчара и посланными князем «к соседям в чуждые пределы». Это стихотворение показывает всю власть, жестокость и ужас зла, которому служат люди.

Взгляд на «Анчар», как на лирическое произведение

Отметим, что с обеих точек зрения «Анчар» - некий отвлечённый образ, чего у Пушкина никогда не было. Третье мнение по поводу смысла стихотворения отвергает обе предыдущие точки зрения именно из-за того, что для поэта не характерна такая отвлечённость. Это мнение очень хорошо изложено В. Непомнящим[25] .

«Анчар» – это лирическое стихотворение, но его лиризм более глубокого свойства, нежели в других пушкинских произведениях. Единственное свидетельство лиризма осталось в рукописи стихотворения – это эпиграф, цитата из Кольриджа. Она гласит:

«Это – ядовитое дерево, которое, будучи пронзено до сердцевины, плачет только ядовитыми слезами».

При публикации эпиграф снят, почти наверняка «по причинам, важным для автора, а не для публикации». Изложенная выше цитата взята из трагедии «Remorse» («Раскаяние»). Основа её сюжета отношения двух братьев. Действие начинается возвращением старшего дон Альвара из изгнания в родную Гранаду. Младший брат, Ордонио, злоумышлял против старшего, но дон Альвар не хочет, вернувшись, творить возмездие, как того требует его верный оруженосец. «Помни, – говорит дон Альвар, – я его брат, поистине глубоко оскорблённый, но всё же брат!» – «Да ведь это, – отвечает оруженосец,– делает его вину ещё чернее». – «Тем нужнее, – возражает дон Альвар, – чтобы я разбудил в нём угрызения совести». – «Угрызения совести, – говорит слуга, – таковы, каково сердце, в котором они пробуждаются. Если оно мягко, то способно к истинному раскаянию, но если оно гордо и мрачно, то это – ядовитое дерево, которое, будучи пронзено до сердцевины, плачет только ядовитыми слезами

Поставив последние слова в эпиграф, Пушкин тем самым уподобляет свой анчар сердцу «гордому и мрачному», раскаяние которого ядовито.

И теперь, придя к такому выводу, следует рассмотреть «Анчар» через призму религиозности его автора.

«Анчар» – стихотворение, написанное атеистом

На данную тему не было найдено никакого материала, поэтому весь текст, изложенный ниже, является собственным исследованием автора данной работы.

Вспомним стихотворение «Дар напрасный, дар случайный…», созданное несколькими месяцами раньше «Анчара». Его содержание показывает глубокие переживания героя, разочаровавшегося в себе, в смысле своей жизни, в своём таланте:

Дар напрасный, дар случайный,

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из ничтожества воззвал?

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

В стихотворении отрицается само существование бога через отрицание смысла жизни, якобы данной им человеку для великой цели. И наряду с этим видны сильные переживания героя. В это время Пушкина поразила ипохондрия, «кризис средних лет», как её сейчас принято называть. Наряду с этим происходит окончательное разочарование в царе и в его приближённых. Поэт понял, в какую жестокую западню он угодил, пойдя на сближение с императором: вместо долгожданной свободы, Пушкина подвергли преследованиям со стороны III Отдела Полиции по указаниям царя. Нельзя сказать, что поэт поверил царю так, как он сам писал об этом – скорее всего, он продолжал считать убийцей своих товарищей (мнение автора работы). Однако теперь он должен был (не обязан, но должен) писать восторженные стихи в адрес императора. То есть фактически поэт угодил в рабство к царю.

Всё это привело его к полному разочарованию не только в Николае I, но и в себе, в смысле своей жизни и самое главное – в своём таланте, и в поэзии в целом.

Похожие настроения отражены и в «Анчаре». Поэтический дар представлен в виде древа яда, «которое, будучи пронзено до сердцевины, плачет только ядовитыми слезами». «Яд», которым «пропитан» талант, уничтожает его обладателей; гений приносит искусству в жертву собственную жизнь, он истощает свои силы, создавая шедевры. Поэт представлен в образе послушного раба, принесшего своему хозяину, «царю», «ветвь с увядшими листами». Кто же тогда представлен в образе «непобедимого владыки»? Ради кого Пушкин согласился отправиться к древу яда? Кому Пушкин подарил ветвь этого дерева, кому он посвятил многие свои произведения? Это император Николай I, который обманом завлёк Пушкина на свою сторону, и он в ответ на его обещания посвятил ему множество своих стихотворений, создавая которые, поэт истощал свои силы.

Когда Пушкин узнал истинную сущность Николая, его постигло огромное разочарование. Он разочаровался и в самом себе (об этом свидетельствуют его «Дар напрасный, дар случайный…» и «Воспоминание»), он наверняка удивился тому, как легко его одурачили, как легко он поверил тому, кого считал убийцей своих товарищей. Это разочарование наряду с сильным духовным кризисом 1826 – 1828 годов привело к «рождению» позднего Пушкина, прежний Пушкин, молодой наивный, восторженный романтик, ушёл в небытие, он умер. Подобно этому умер юный поэт Ленский в «Евгении Онегине», это же произошло и с рабом в «Анчаре». Схожий мотив разочарования, отречения от прошлой жизни и осознания того, что её он уже не в силах изменить, наблюдается в стихотворении «Воспоминание», заканчивающемся следующими строками:

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слёзы лью,

Но строк печальных не смываю.

«Анчар» – стихотворение поэта-христианина [26]

Вновь вернёмся к вопросу, чьё гордое и мрачное сердце имел в виду Пушкин, создавая это стихотворение, но теперь ответим на него так, как отвечают исследователи, отстаивающие религиозность поэта.

Это сердце самого автора.

Тогда следует дополнить пересказ диалога из «Раскаяния» Кольриджа. Дон Альвар не хочет карать брата, «не сделав никакой попытки спасти его… Вот эту самую жизнь, которую он замыслил отнять, он сам же однажды спас от свирепого потопа… Теперь он должен спасти его от него самого».

Спастись от себя самого – это и есть ключевой мотив стихотворения... Вспомним, что Пушкина постиг сильный духовный кризис, продолжавшийся почти два года. Он мучился сомнениями, в нём уживались два совершенно разных человека: один – автор «Пророка», другой – автор «Воспоминания». Так не являют ли – для Пушкина – отношения двух братьев подобия отношения поэта с самим собой? Не «злоумышлял» ли автор «Воспоминания» против автора «Пророка», не умыслил ли «отнять жизнь» у него в стихах, где сама жизнь названа «даром напрасным»? И не спасение ли от себя самого – цель диалога автора «Пророка» с автором «Воспоминания» и «Дара напрасного…» в стихотворении «Анчар»?

«Анчар», где явлен мир без Бога, – несомненно своего рода оправдание и прославление Бога, опирающееся на отрицательные суждения, то есть высказывание, содержание которого предельно сверхлично. Вместе с тем содержание это прожито самым непосредственным, кроваво личным образом, предвозвещенным в «Пророке»; оно лирично. «Анчар» по своей сути представляет лирическое богословствование. Это новое после «Пророка», капитальное событие в духовной жизни и лирике Пушкина. И если сравнивать переживания поэта с переживаниями его «пророка», то создание стихотворения «Дар напрасный, дар случайный...» сопоставимо со строчкой «Как труп в пустыне я лежал», а «Анчар» – с призывом «Восстань... Глаголом жги сердца людей».

В «Анчаре» посреди мира растёт «древо смерти», обратное отражение «древа жизни», растущего посреди Эдема. «Древо яда», – поясняет Пушкин своё название стихотворения в публикации «Северных цветов» – как будто это не ясно из самого контекста. Но он делает это, открыто рифмуя «Анчар» с библейским рассказом о грехопадении. Эта тема строит новый взгляд Пушкина на окружающий мир и на себя: картина мира строится в свете события грехопадения . Раньше у Пушкина такого не было «Анчар» начинает новый этап.

…Но что такое «ветвь с увядшими листами », которую принёс бедный раб вместе со «смертною смолой»? Ветвь в руках – символ примирения и добра, призыв к миру и милосердию, напоминание о человечности человека. «Увядшие листы» говорят, что эта ветвь – уже не ядовита.

СРАВНЕНИЕ СТИХОТВОРЕНИЙ «ПРОРОК» И «АНЧАР» [27]

Теперь пора сопоставить «Анчар» с «Пророком».

Перекличка начинается с первых же строк: «В пустыне чахлой и скупой…» – «В пустыне мрачной…». Дальше «духовной жаждою томим…» – «Природа жаждущих степей…».

Томимый «духовной жаждою» герой влачится в мрачной пустыне. Порождённое «природой жаждущих степей» древо яда стоит в чахлой и скупой пустыне.

Подробному описанию в «Пророке» преображения плоти героя, сходного с умерщвлением, соответствует подробное описание смертоносных свойств анчара.

В результате преображения герой «Порока» с трепетом внимает всё мироздание. Результат действия анчара – трепет всей живой плоти, всего мироздания перед источником зла.

«Бога глас» оживляет лежавшего «как труп» героя и даёт ему новую жизнь. «Властный взгляд» царя даёт повеление, обрекающее живого человека стать трупом.

Бог посылает к человеку «шестикрылого серафима» – царь посылает к анчару раба. Серафим вырывает язык героя, извлекает «сердце трепетное» – раб извлекает из анчара отраву.

Герой «Пророка» по велению Бога должен двинуться из пустыни к людям, нести им глагол правды, – «бедный раб» по велению «непобедимого владыки» несёт из пустыни, предназначенную для соседей смертную смолу.

Посылая героя «Пророка» обходить моря и земли, Бог велит ему исполниться его волей; «владыка» рассылает в «чуждые пределы» стрелы, напитанные ядом.

Соответствия многочисленны, очевидны и имеют сквозной характер. В то же время некоторые из них – смещённые и как бы перепутанные. С героем «Пророка» соотносится то анчар, стоящий в пустыне, то раб, несущий вместо жгучего глагола правды смертную смолу, то опять анчар, из которого извлекается яд, подобно тому, как из будущего «пророка» извлекается сердце, то царь, то его стрелы. Раб соотносится то с серафимом, посланником Бога, то с героем «Пророка», то с теми же стрелами. Царь – то с Богом, то с распространяющим смерть анчаром. Линии то совпадают, то пересекаются, причём блуждание соответствий происходит и внутри «Анчара». Бедный раб дублирует облик дерева смерти: у того с ветвей ядовит стекает дождь», «яд каплет сквозь кору, к полудню растопясь от зною», – у этого, вернувшегося «к утру», «пот по бледному челу струился хладными ручьями». Но и господин похож на анчар: принеся смертную смолу, раб умирает у ног царя, царь напитывает им свои стрелы – и отрава словно повторяет свой путь от корней – ног – к ветвям – стрелам.

Одним словом, отношения между «Пророком» и «Анчаром» построены как отношения двух разных миров, из которых второй представляет собой сдвинутое, смещённое, смятое подобие первого.

Это прослеживается и в отношении фабул. В «Пророке» фабула развивается по восходящей: от «влачился» к «Восстань…», от «духовной жажды» к пророческому дару, от томления к призванию. Каждая последующая ступень сюжета выше предыдущей, всё завершается открытым финалом, устремлённым к высокой цели.

В «Анчаре» фабула замкнута. Финал – напитанные ядом стрелы – смыкается с началом – напоёнными ядом ветвями и корнями; действие царя есть повторение действий «природы», напоившей древо ядом: движение по кругу.

Отсюда и различие двух миров. Если в «Пророке» основное измерение вертикальное (Бог – серафим – герой), если мир «Пророка» объёмен, сферичен («пророк» – центр Вселенной, а вокруг него всё на своих местах: горнее и дольнее, «гад морских подводный ход» и «горний ангелов полёт» и так далее), то в «Анчаре» всё горизонтально. Имеются только физические вертикали: анчар стоит, «как грозный часовой» в плоской пустыне, по нему вниз стекает ядовитый дождь, вверху туча, но движение тоже горизонтально, как и у «вихря чёрного». Всё расположено на плоскости: древо смерти, «непобедимый владыка» и совершающий путь между ними раб. Иерархической разницы нет: древо и царь сходны по функции – оба сеют смерть. Иерархии нет нигде, это подчёркнуто: «Но человека человек …», зато есть земная субординация, ознаменованная физической вертикалью: «бедный раб» умирает «у ног непобедимого владыки». Это походит на строчки «Пророка»:

…Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань...

В «Пророке» то, что похоже на убийство, приводит к новой жизни и на «восставшего» возлагается послушание. В «Анчаре» опасное поручение приводит к новой смерти, и ценой гибели одного смерть («послушливые стрелы») распространяется дальше.

«Пророк» – это фабула жизни отсюда его открытый финал. Фабула «Анчара» замкнута, это фабула смерти. Объёмный, иерархически устроенный мир «Пророка» спроецирован в «Анчаре» на плоскость, образуя на ней, так называемый порочный круг.

ОСНОВНЫЕ ВЫВОДЫ

Итак, какие же выводы можно сделать, проведя это небольшое исследование творчества Пушкина? Во-первых, это то, что Пушкин всю жизнь искал бога. Точнее, всю жизнь его интересовал вопрос, есть ли он, можно ли доказать его существование? Во-вторых, тот духовный кризис, в который попал Пушкин в 1826 году, несомненно изменил его мировоззрения, и наверняка заставил его пересмотреть своё мнение по ответу на данный вопрос.

Ещё с детства Пушкин наверняка задумывался над этим вопросом: с одной стороны в его голове сидели твёрдые убеждения его бабушки и няни в том, что бог есть, с другой стороны – мнения известных деятелей эпохи Просвещения, чьи книги хранились в отцовской библиотеке, о том, что бога нет.

Поэтому ему принадлежат слова «Ум ищет божества, а сердце не находит», поэтому Пушкину нужны были доказательства существования Творца. Не находя таких доказательств, Пушкин считал, что бога нет.

Но так продолжалось до 1826 года, когда у поэта начался сильный духовный кризис, который определяют четыре основных стихотворения этого периода: «Пророк», «Воспоминание», «Дар напрасный, дар случайный…», «Анчар». В этом кризисе родился поздний Пушкин с его новыми взглядами. Эти взгляды появились и относительно религии. Он поверил в существование бога и понял, что не всё, что нельзя доказать, не существует. Но прямого ответа на этот вопрос, верил ли в бога Пушкин, мы не можем найти в его произведениях. Можно приблизительно узнать мысли автора, исследовав его произведения, что и было мною сделано. Наверняка поэт не считал нужным заявлять в открытую о своей вере, т.к. считал эту тему глубоко личной.

И самое главное: религиозность Пушкина была глубокого свойства и не выходила откровенно наружу. И это говорит о степени глубины его веры. Пусть нет прямых доказательств наличия веры у Пушкина, но ведь нет и прямых доказательств его атеизма.

Поэтому вопрос о религиозности поэта ещё долго будет изучаться, ещё долго будут вестись споры на эту тему, а может быть, они не затихнут никогда.

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ

Литература

1. Арнштейн М. Пушкин. Непричёсанная биография. М.: Муравей. 1999г.

2. Вересаев В. В. Загадочный Пушкин. М.: Республика. 1996 г.

3. Вересаев В. В. Пушкин в жизни. М.: Московский рабочий. 1984 г.

4. Непомнящий В. С. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.

5. Пушкин А. С. / Составление и комментарии Бонди С. Стихотворения Александра Пушкина. М.: Детская литература. 1965 г.

6. Цявловская В. «Храни меня, мой талисман…». Прометей, т. 10. М.: Молодая Гвардия. 1975 г.

Электронные источники

7. Андреев И. М. А. С. Пушкин. Вэб-центр «Омега». www.wco.ru. 2004 г.

8. Лепахин В. «Отцы пустынники и жёны непорочны». Вэб-центр «Омега». www.wco.ru. 2004 г.

9. Эдельштейн М. Кокетничанье с безбоженькой. Научный атеизм. www.atheism.ru. 2004 г.

10. Эйдельман Н. Я. Урок истории — вся жизнь. Знание – сила. www.znanie-sila.ru. 2004 г.


[1] В качестве эпиграфа взят отзыв Пушкина об Евангелие, данный в электронной публикации В. Лепахина «Отцы пустынники и жёны непорочны…», размещённой на сайте www.wco.ru

[2] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 52

3 Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 55 – 62.

[4] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001г.. С. 40, 41.

[5] Там же. С. 48.

[6] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 48.

[7] Взято из Интернет-журнала «Знание - сила»

[8] Вересаев В. В.. Загадочный Пушкин. М.: Республика. 1996 г.. С. 122.

[9] В этом абзаце излагается личное мнение автора работы по поводу стихотворения «В часы забав иль праздной скуки…»

[10] На основе материала из следующих источников:

Цявловская В.. «Храни меня, мой талисман…». Прометей, т. 10. М.: Молодая гвардия. 1975 г. С. 25.

Эйдельман Н. Я.. Урок истории – вся жизнь. Знание – сила. www. znanie-sila.ru. 2004 г..

[11] Мнение автора работы по вопросу об атеистичности поэта.

[12] Эдельштейн М.. Кокетничанье с безбоженькой. научный атеизм. www.atheism.ru. 2004 г..

[13] Андреев М. И..А. С. Пушкин. Вэб-центр «Омега» www.wco.ru. 2004 г..

[14] Арнштейн Л. М.. Пушкин. Непричёсанная биография. М.: Муравей. 1999 г.. С. 67.

[15] Вересаев В. В.. Пушкин в жизни. М.: Московский рабочий. 1984 г.. С. 26.

[16] Вересаев В. В.. Пушкин в жизни. М.: Московский рабочий. 1984 г.. С. 26.

[17] Вересаев В. В.. Пушкин в жизни. М.: Московский рабочий. 1984 г.. С. 27.

[18] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 114, 115.

[19] Вересаев В. В.. Пушкин в жизни. М.: Московский рабочий. 1984 г.. С. 30 – 31.

[20] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 112.

[21] Анализ стихотворения сделан автором работы.

[22] Традиционной характеристикой будем считать ту, по которой считается, что «Анчар» - некий собирательный образ мирового зла, что данное стихотворение не имеет своего лирического героя, то есть «Анчар» не является лирическим стихотворением.

[23] А. С. Пушкин/ Составление и комментарии С. Бонди. М.: Детская литература. 1965 г.. С. 65.

[24] Эта точка зрения сформулирована автором работы на основе анализа материала из монографий В. Вересаева «Загадочный Пушкин», В. Непомнящего «Да ведают потомки православных».

[25] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 195, 200.

[26] Непомнящий В. С.. «Да ведают потомки православных». М.: Сестричество во имя преподобномученицы Великой княгини Елизаветы. 2001 г.. С. 202.

[27]