Меценаты: С. И. Мамонтов Московский Университет Кафедра истории Тема: Меценаты: С.И. Мамонтов. Студент курса . Москва г. План № Название страница 1 Введение. 3 2 «Что за имя такое - Савва?» 5 3 Детство и юность Саввы. 7 4 Первая работа. 8 5 Семья. 9 6 Художники. 10 7 Наследник. 11 8 Абрамцево. 11 9 Частная опера. 13 10 Успех РЧО Мамонтова. 16 11 Савва-созидатель. 18 12 Катастрофа. 20 13 Заключение. Конец жизни на фоне начала века. 22 14 Список литературы 24 Введение. Савва Иванович Мамонтов любил повторять крылатую латынь: "Ars longa, vita brevis" - "Жизнь коротка, искусство долговечно". Бренность человеческого существования преодолевается бессмертием творчества. Мамонтову исчислено было семьдесят семь земных лет. Он родился двумя десятилетиями раньше отмены крепостного права, а умер спустя месяц после того, как Москва снова стала столицей России, уже советской. Один из крупнейших предпринимателей в области железнодорожного строительства, Мамонтов разорился задолго до семнадцатого года, был судим, процесс получил широкую огласку: имя его в самом начале века мелькало на страницах ежедневной прессы рядом с именами самых высоких сановников царского двора и выдающихся художников и артистов. Прежде всего не многим понятна личная его особенность в замечательной купеческой когорте строителей культуры". Известный художественный критик Я. А. Тугендхольд в некрологической заметке Памяти Мамонтова писал: «Другие коллекционировали искусство, он же его двигал. Можно говорить о целом мамонтовском периоде русской литературно-художественной жизни, ибо Мамонтов был ее средоточием в 80- 90-х годах». К. Станиславский, вспоминая его слова, что "надо приучать глаз народа к красивому на вокзале, в храмах, на улицах", обобщал это как универсальный жизнетворческий принцип: "Всем, что делал Савва Иванович, тайно руководило искусство". В самом деле, потенциально сферой действия художественного творчества является не музей (то есть не создание и собирание произведений искусства для специально-замкнутого экспонирования), а любая функционально-предметная реальность, так сказать, пространство жизни. Искусство, организуя среду обитания, создает "отрадное", как говорили в мамонтовском окружении ощущение жизни. Таким образом, проблемы художества так или иначе увязывались с житейскими, даже собственно промышленными интересами Саввы Ивановича. В многосторонней культурной деятельности Мамонтова прежде всего и дает о себе знать прикладное (в широком смысле слова) отношение к искусству. Каждое художественное умение и завоевание было важно и значимо своей приложимостью к практически важному для него делу, к жизни. В дневнике поэта В. Брюсова есть очень характерная запись 1901 года: "На субботе художников встретил Савву Мамонтова. Стал развивать свою мысль, что художество от делания картин в рамах должно перейти к работе нужных всем, но художественных вещей". Утверждая искусство повседневного, житейского обихода, надо было дать профессиональным живописцам и скульпторам возможность практического освоения ручного производства декоративно-прикладных вещей. Созданные Мамонтовым и его женой в 1880-1890-е годы гончарная и столярно-резчицкая мастерские не только возрождали старинные народные промыслы, но и претворяли в реальность робкие еще в тогдашней России разговоры о художественной промышленности. В. М. Васнецов в своих воспоминаниях специально подчеркивал, что «Савва Иванович не был в тесном смысле художник, певец, или актер, или скульптор, а была в нем какая-то электрическая струя, зажигающая энергией окружающих. Бог дал ему особый талант возбуждать творчество других». Мамонтова обычно и называют «открывателем талантов», видя в этом главную его заслугу перед отечественной культурой. Чаще всего называется в такой связи имя Федора Шаляпина, который в постановках мамонтовской Частной оперы вырос в подлинного художника сцены. Воспоминания певца хорошо известны, но процитируем все же кусок, где говорится о его начальных шагах в московском оперном коллективе: «С. И. Мамонтов сказал мне: Феденька, вы можете делать в этом театре все, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите, и будут костюмы. Если нужно поставить новую оперу, поставим оперу! Вес это одело душу мою в одежды праздничные, и впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным побеждать все препятствия». Менее известны воспоминания о Мамонтове замечательного драматического артиста, одного из корифеев Малого театра Александра Южина. Речь идет о нескольких творческих встречах с Мамонтовым, который в 1880 году, еще до создания своего частного театра, подготовил в стенах Московской консерватории концертное исполнение поэмы Байрона «Манфред»: «Я с особенной любовью вспоминаю эту работу... Эти репетиции, бесспорно, отразились на всех многочисленных ролях классического репертуара, которые мне пришлось сыграть. Он дал мне понять тогда, что каждый образ, созданный поэтом, носит в себе свою музыку, что задача актера - найти эту музыку и заставить ее звучать в душах зрителей, будь то какофония Ричарда III, героическая симфония Рюи Блаза, элегия Гамлета, гимн свободы Позы. Роли этого порядка должны петь в душе актера - этому меня научил Савва Иванович». Страничка шаляпинских мемуаров рисует нам традиционный образ богатого и великодушного мецената. По счастью, Федор Иванович этим не ограничился: он рассказал, что Мамонтов воспитывал его художественный вкус, деятельно участвовал в создании его оперного репертуара. Южин, человек иной артистической среды, со своей стороны подтверждает творческую, а не покровительственную роль Саввы Ивановича в театральном мире. Для него Мамонтов важен и интересен как знаток и работник сценического искусства. Действительно, не будучи в буквальном смысле профессионалом, Мамонтов стал реформатором русского музыкального театра, первым подлинным оперным режиссером, когда такая специальность в официальных штатных расписаниях соответствующих учреждений еще не утвердилась. Не случайно Станиславский, организатор Художественного театра, считал Мамонтова своим учителем в области эстетики. В созданную им Русскую оперу Мамонтов пригласил не ремесленников-декораторов, а художников-станковистов, возбужденных его режиссерскими замыслами и способствовавших утверждению на сцене новейших достижений изобразительного искусства вместо шаблона бутафорского оформительства. Содержание человеческих отношений Мамонтова с людьми искусства - область сотворчества. Помогая другим, он не только и не столько благодетельствовал, сколько решал собственные, важные для себя задачи. Он нуждался в инициативных и талантливых сотрудниках. Отсюда короткость и сердечность отношений в процессе работы. Но здесь же был источник временами возникавших противоречий и личных неудовольствий. Об этом следует сказать хотя бы потому, что упорно продолжает существовать (проявляясь в разных литературных публикациях) апокрифический образ Мамонтова как стихийно-оригинального самородка с ядром неистребимого купецкого нрава". Это даже считается как бы колоритной особенностью Саввы Ивановича Мамонтова: сверху - меценат, артист, почти декадентская утонченность; внизу, поглубже - тяжелая духота лабаза, дававшая иногда себя знать в отношениях с художественной средой. Разумеется, Мамонтов не нуждается в идеализации. Но в суждениях о нем легко впасть в пошлость ни к чему не обязывающего морализаторства. Трудность заключается в том, чтобы объяснить особенность психологической структуры, элементы которой диалектически взаимосвязаны, а не располагаются слоями, поэтажно. Мамонтов понимал искусство как «дело», а дело как «искусство». В этом стержень его личности,= нерасторжимость социально-типичного и художественно-индивидуального. Чтобы лучше понять историчность фигуры С. И. Мамонтова, его следует рассматривать в сравнении не только с плодотворной и «тихой» деятельностью П. М. Третьякова, но и с последующим "шумным" культуртрегерством С. П. Дягилева. В таком стереоскопическом ракурсе полнее раскрывается мамонтовская неповторимость. Сочетая в себе социально-психологические особенности двух разных периодов русской жизни, Мамонтов, богатый чувством артельности и сотворчества, представляет наиболее выразительный и яркий национальный тип организатора культуры. Выступая на сороковинах его памяти, В. Васнецов сказал об этом следующим образом: «Нужны личности, не только творящие в самом искусстве, но и творящие ту атмосферу и среду, в которой может жить, процветать, развиваться и совершенствоваться. Таковы были Медичи во Флоренции, папа Юлий II в Риме и все подобные им творцы художественной среды в своем народе. Таков был и наш почивший друг Савва Иванович Мамонтов. Мы все, любящие радость красоты, пока живы, никогда его не забудем. И те, кто после нас будут жить, пусть никогда не забывают Саввы Мамонтова. Мир ему, вечная бессмертная слава и память!» «Что за имя такое - Савва?» Савва Иванович родился 4 октября 1841 года. Его родина - маленький западносибирский городок Ялуторовск (от Тобольска, тогдашнего губернского города, - верст 150, от Тюмени, нынешнего областного центра, - 74 километра). Мамонтовы - фамилия традиционно сибирская. Но по скудным сведениям о своих предках, которыми Савва Иванович располагал, определенно следует, что место его рождения случайно. Дед Мамонтова происходил из мещан Калужской губернии, жил в Звенигороде, под Москвой, торговал вином, значительного состояния не имел. По слухам, он зарезался бритвой, жена его тоже вскоре умерла, троих детей-сирот воспитывали родственники. Так что отец будущего председателя нескольких акционерных компаний с раннего детства ознакомился с нравами и обстановкой винной лавки: с пьяными мужиками, с нехитрой наукой поднятия спиртных градусов, с кабацкими мерками - от шкалика до ведра. Иван Федорович в детстве шкалики мыл, в юности стал в них наливать, потом, взрослым человеком, щелкая на счетах, овладевал секретами коммерции. Ко времени рождения Саввы он управлял ялуторовским винным откупом, то есть был самостоятелен и занимал место в конторе, а не за стойкой. Савва Иванович, естественно, ялуторовское свое младенчество не помнил. В 1843 году его отец вступил в первую купеческую гильдию в городе Чистополе. Началось медленное, растянувшееся чуть не на десятилетие, служебно-коммерческое движение Ивана Федоровича из Сибири в Москву: через Казань, Курск, Орел, Смоленск, Псков... И. Ф. Мамонтов принадлежал к десятке крупнейших винных откупщиков Рос-сии, чьи доходы превышали три миллиона рублей. Это тоже не все объясняет, но это уже нечто реально представимое в понимании конкретного лица и последующей истории его наследников. Самым знаменитым, даже легендарным из этой когорты первоначальных накопителей, несомненно, был В. А. Кокорев, младший по возрасту друг Ивана Федоровича, но патрон его по откупному делу. О Кокореве говорили, что ему бы не питьевыми конторами заведовать, а всей Россией. Но как раскольник ни на какие официальные должности рассчитывать он не мог. Да нужны ли человеку такой практической сметки прерогативы начальника-бюрократа? К тридцати годам этот мещанин из заштатного Солигалича стал обладателем шести миллионов. Два слова о том, как росли эти бешеные деньги. Винная торговля в России со времен Петра I отдавалась на откуп частным лицам, которые иногда объединялись в товарищества. Откупались отдельные территории (губернии, уезды, города). При этом в казну вносился задаток, а затем - регулярно установленный процент от выручки. При огромной разнице между продажной ценой спиртного и фактическими расходами на винокурение и торговлю доходность промысла была фантастической. Точные сведения о ней откупщики старательно скрывали, время от времени вступая в конфликты с властями. В целом же министерство финансов оставалось довольно: на рубеже 50-60-х годов XIX века до 50 процентов доходной части государственного бюджета шло от виноторговли. Самый «пьяный" бюджет в мире, конечно, не вызывал восторгов у рождавшегося в это предреформенное время «общественного мнения». Ведь, откупая право на виноторговлю, откупщик прибирал к рукам и местную администрацию. Платя нужным чиновникам больше, чем получали они государственную зарплату, он чувствовал себя хозяином приобретенной с торгов территории. Иван Федорович, человек осторожный, скупой на слова и чуждый романтической чувствительности, детям своим ни в коей мере не внушал идеи политического вольнодумства, по существу, учил их: не лениться, не пустословить, жизнь больше молодости. Только обстановка жизни его детей совсем иная - не винная лавка, не пьяные крики, не чтение урывками в свободную минуту... Детство и юность Саввы. Семья потомственного почетного гражданина И. Ф. Мамонтова (причисление к этой сословной категории означало признание особых заслуг недворянина на экономическом поприще) проживала в просторном ампирном особняке, купленном в начале 50-х годов у князей Мещерских. Савве шел десятый год, когда умерла мать, Мария Тихоновна (урожденная Лахтина, из мещанской зажиточной семьи). Отец больше не женился, весь ушел в дела, дети были под присмотром гувернеров. С мая до октября, все лето, обычно проводили в Кирееве (усадьба И.Ф. Мамонтова близ Химок). Дружил Савва со своими двоюродными ровесниками. Семья дяди, Николая Федоровича, часто наезжала к ним на дачу. Дети отличались музыкальностью. Зина, прекрасная пианистка, впоследствии вышла замуж за лесопромышленника В. И. Якунчикова, который субсидировал строительство Московской консерватории. Вера, не уступавшая сестре в музыкальных способностях, стала женой П. М. Третьякова. В 1855 году с двумя Николаевичами - Виктором (будущим хормейстером Большого театра) и Валерьяном - Савву отправили учиться в Петербург, в Горный корпус: отцы их вместе с Кокоревым задумывали создать нефтеторговую компанию. Неплохо было иметь специалистами своих сыновей. Горный корпус являлся закрытым учебным заведением со строгим военным режимом. Поскольку в гимназии Савва не отличался должным прилежанием, Иван Федорович всячески его увещевает бросить лень, баллами и успехами доказать свою заботливость и послушность к исполнению отцовских приказаний. Письма такого рода получает Савва в корпусе. Мальчик знает, что никаких резонов дурно учиться у него нет. Утренние побудки и команды наставников сливаются в унисон с безоговорочными требованиями отца: марш, марш, вперед! То ли слишком тяжелой оказалась казарменная обстановка, то ли не по зубам горная наука, но в 1857 году Савва снова значится во 2-й московской гимназии. Поводом для возвращения оказалась внезапная смерть в корпусе двоюродного брата Валерьяна. Последние Саввины гимназические годы наполнены музыкальными и театральными увлечениями. В доме дяди музыкальными занятиями руководил чех-органист Иосиф Вячеславович Риба. Савва всерьез не занимался, но любил музицировать в четыре руки с Зиной или Верой. Обнаружилось, что у него неплохой голос, баритон. Савва берет уроки пения. Но фехтованием тоже нельзя пренебрегать светскому молодому человеку. Савва берет и уроки фехтования. Не пропускает он и редкие в тогдашней Москве художественные выставки. "Удивительно, до чего искусство дошло", - записывает он в дневнике свои впечатления от портретов академика живописи С. К. Зарянко. Но театр - прежде всего; еженедельно или театр, или концерт в Дворянском собрании. Он восхищен оперой "Жизнь за царя", хотя сестры спорят с ним, предпочитая «Лукрецию Борджиа» Доницетти. Савва досадует, что они не понимают красоту национальных мелодий Глинки. В свои 17 лет он чутко воспринимает разговоры о русской истории, о необходимости самостоятельного культурного развития страны. Савва следит за периодикой, читает по-немецки и по-французски. Довольно осведомленный во многих вопросах современной жизни, он сильно отстает в знании гречекого и латыни (важнейший момент классического образования). К тому же он дерзит преподавателям и самому директору гимназии; они расценивают это как преднамеренное оскорбление со стороны купеческого сынка. В результате в университет пришлось проникать с заднего хода. Экстерном (с помощью подставных лиц и папиных денег) сданы экзамены в Петербурге, затем последовал перевод в Москву. Однако серьезно заниматься юриспруденцией Савва, к великому огорчению отца, не спешит. Если гимназистом он довольствовался посещением театров, то, став студентом, он захотел сам выступать на сцене. Он радовался самому малому, минутному выходу на сцену. Бессловесный и безымянный крестьянин в "Горькой судьбине" Писемского, такой же почти бессловесный слуга в "Доходном месте* Островского, потом небольшая, но уже разговорная роль в "Свадьбе Кречинского" Сухово-Кобылина. И наконец, поющий, играющий на гитаре, разбитной конторщик Ваня Кудряш в самом репертуарном, идейно значимом спектак-ле, вместе с автором, представлявшим купца Дикого. "Гроза" запомнилась Савве навсегда. Вслед за сценической разразилась гроза житейская. За неимением исчерпывающих сведений можно представить случившееся примерно так. Иван Федорович, неодобрительно относившийся к театральным забавам сына, узнает об участии его в спектакле вместе с уже известным в Москве писателем, которого хвалит сам Погодин. Он достает билет в первый ряд и. по всегдашней своей сдержанности не проявляя никаких эмоций, досиживает представление до конца… Первая работа. Через месяц после представления "Грозы" Иван Федорович вызвал сына в кабинет и сказал, что некий доброхот известил его о серьезной опасности, нависшей над Саввой. Дело пахнет политикой, а что такое Сибирь и как из нее возвращаются, Ивану Федоровичу известно. Поэтому немедленно, собрав самое необходимое в дорогу, - вон из Москвы, да так, чтоб никто не знал. Маршрут - Баку. Там в "Закаспийском торговом товариществе" у Мамонтовых и Кокорева паевые вклады. Соответственно и знакомые люди, которые и присмотрят, и пристроят к делу. Вслед уехавшему из Москвы сыну Иван Федорович регулярно шлет свои увещевания и наказы; быть осмотрительным и трудолюбивым, хранить как зеницу ока религию, внимательно прислушиваться к советам отца и людей старших по возрасту и положению. Савва все эти письма сохранил. Они интересны тем, что напоминают о пересечении в жизни юноши разных сфер влияния: с одной стороны, университет, общество товарищей, с другой - домашняя обстановка, строгие наставления отца. В 1863 году Савва с караваном верблюдов, навьюченных русскими товарами, совершает многодневные изнурительные переходы из одной торговой фактории в другую вдоль южного побережья Каспийского моря. Крайней точкой путешествия, разработанного в бакинской конторе, определен город Мешхед. Это уже совсем азиатская глубинка, на границе с восточным Туркестаном. Здесь узнал Савва первый раз в жизни радость коммерсанта-оптовика: сукна и шелка московского производства превратились в кучу золотых персидских туманов. Можно было возвращаться в Баку с чувством исполненного долга. Оттуда, получив партию персидских товаров, Савва командируется на ярмарку в Нижний Новгород. Само собой разумеется, Иван Федорович в курсе всех этих передвижений и деловых успехов сына. Савве разрешено вернуться домой. За время его отсутствия все неприятности улажены. Конечно, возобновлять учебу и прежние кувыркания ни к чему. Савва пристроен к фирме, торгующей шелком. Изучать это дело (а заодно и подлечиться после перенесенных в Персии лишений) можно в Италии. Мыслимо ли протестовать против этого отцовского решения, если так покорно была принята закаспийская ссылка? Центр шелкового производства (и торговли шелком) - Милан; об этом знает Иван Федорович. В этом городе есть знаменитый оперный театр *Ла Скала"; об этом знает Савва. Семья. Перед отъездом он берет все необходимые сведения о театральном и музыкальном мире Милана у жены Анатолия, Марии Александровны, певицы. Брат женился против воли отца, недовольного таким бесполезным браком. Естественно, снохе пришлось бросить профессиональные занятия вокалом, чтобы не поссорить окончательно мужа с Иваном Федоровичем. Но ей ли не понять желание Саввы воспользоваться редчайшей возможностью - взять несколько уроков итальянского бельканто? Пению романсов обучал Савву еще в Москве П. П. Булахов. В Милане Мамонтов не только понял, что такое оперное пение, - он подготовил для сценического исполнения несколько партий в операх итальянских композиторов. Савва познакомился с Верой Владимировной Сапожниковой, молодой, энергичной москвичкой, успешно управлявшей после смерти мужа шелкопрядильной фабрикой. Веру Владимировну тоже привели в Милан профессиональные интересы. Вместе с тем она впервые знакомилась с Европой и в целях общеобразовательных взяла с собой семнадцатилетнюю дочь Лизу. Савва представился бесплатным чичероне в прогулках по городу, в осмотре музеев и других достопримечательностей. Лиза ему понравилась, и это, конечно, прибавляло красноречия и расторопности. Как полагалось воспитанному молодому человеку, имевшему серьезные намерения, он вскоре попросил у Веры Владимировны руки ее дочери. Вдова ничего не имела против такого брака своей Лизы. Через полгода, по возвращении на родину, договорились окончательно, быстро согласовав все формальности. На этот раз Ивану Федоровичу не на что было сетовать. Савва явно взялся за ум. Родня невесты не вызывала никаких сомнений. В. В. Сапожникова вела свои дела толково и прибыльно, во всем советовалась с родным братом, С. В. Алексеевым, владельцем большой золотоканительной фабрики. По принятой у Мамонтовых семейной традиции торжественная служба состоялась в Киреевской церкви преподобного Сергия 25 апреля 1865 года. (Через полгода, 22 августа, здесь же бракосочетались Вера Николаевна Мамонтова и Павел Михайлович Третьяков.) Молодым Мамонтовым купили дом на Садовой-Спасской, и под родительской опекой они могли благополучно укреплять свой союз, где любовь и расчет друг другу не противоречили. Лиза больше года (до первой беременности) посещала женские образовательные курсы. Она любила литературу и математику, надеялась в дальнейшем практически использовать свои знания. Весной 1867 года родился мальчик, первенца назвали Сережей. Савву компаньонство в фирме по продаже шелка не очень обременяло, хотя обязанностями своими он не манкировал. Конечно, о кувыркании в драматическом обществе и думать уже не приходилось. Однако сложился постепенно свой, так сказать, межсемейный родственный кружок театралов, и время от времени, без особой регулярности, устраивали представления то в Кирееве, то в Любимовке (у Алексеевых и Сапожниковых). К. Станиславский впоследствии вспоминал, что "дядю Савву" он запомнил с любительских спектаклей в родительском доме: «Длинный плащ с серебряными аграфами, вывезенный из Италии. Большая широкополая шляпа и довольно длинные волосы придавали ему артистический вид». Играли незамысловатые и коротенькие водевили и фарсы, но случались и попытки серьезной театральности. Однажды поставили Василису Мелентьеву", Савва играл опричника Малюту. А вот что было новым и действительно интересным в эти первые годы после женитьбы, так это знакомства в художественном мире. Художники. Савва еще подростком помнил гостями отца таких знаменитостей, как И. К. Айвазовский, гравер Ф. И. Иордан. Они приезжали с Погодиным и Кокоревым. Это были официальные визиты бог знает для каких практических или престижных целей. С годами все шире входил в повседневный быт их круга обычай семейного портретирования. И уже за мольбертом, за рабочим станком, то есть непосредственно в деле увидел Савва живописцев и скульпторов, выполнявших заказы отца. Большой портрет Ивана Федоровича в зарянковской манере тщательно-лессировочного письма (с безусловным при этом желанием потрафить заказчику, подчеркнуть в его облике приятность и благородство) выполнил живописец Павел Десятов. Савве нравилось наблюдать за самим процессом работы художников: как наносятся на холст эскизные очертания, как нейтральный красочный фон неожиданно выявляет абрис лица. Особый интерес вызывала у него лепка: бесформенный ком глины несколькими движениями пальцев превращался в нечто живое, знакомое и осязаемое. Он смотрел и пробовал повторять только что увиденное. Казалось, что ваяние заключает в себе самую суть искусства: создание второй, идеальной природы, отвечающей стремлению человека к прекрасному. В конце 1864 года, приехав из Милана, Савва записался в Московское общество любителей художеств (МОЛХ). Любители в большинстве своем народ состоятельный. В моду входило коллекционирование живописи, скульптуры. Для художественной жизни Москвы тех лет, в общем-то небогатой событиями и организациями, деятельность МОЛХа имела немаловажное значение. Здесь иногда читались доклады по истории искусств, устраивались выставки. Деловые контакты художников с любителями способствовали тому, чтобы собирательство из поверхностного, если не просто бессмысленного, снобизма превратилось в действительно культурное и важное явление. Наследник. Иван Федорович все более склоняется к мысли, что именно Савве следует пору-чить заботы по железнодорожному обществу. В 1868 году Иван Федорович впервые представляет Савву на заседании правления. А в августе следующего года, предварительно испытав последнюю радость в жизни, когда Лиза родила второго внука, Андрюшу, Иван Федорович Мамонтов, проболев месяц, умер. Заботы акционерного общества захватили С.И. Мамонтова полностью. И не в том дело, что пришлось работать за кого-то или что Савва имел какие-то новаторские идеи. Он тогда абсолютно не разбирался в проблемах железнодорожного хозяйства, которое завел И.Ф. Мамонтов, когда Савве было 17 лет. Текущие финансовые вопросы Московско-Ярославской дороги четко регулировались председателем правления Федором Васильевичем Чижовым. Но председатель правления, уважительно относясь к покойному И. Ф. Мамонтову, хотел видеть в его сыне не просто держателя контрольного пакета акций, заинтересованного лишь в непосредственном и сиюминутном барыше, но своего помощника и идейного сторонника в осуществлении многих промышленно-экономических замыслов. Должно быть, Савва привлек внимание Чижова широтой своих интересов, живостью характера. Наблюдать за сыном Ивана Федоровича, быть в курсе его житейских обстоятельств он мог в течение продолжительного времени, общаясь с Мамонтовым не только в конторе, но и в московском их доме, на даче в Кирееве. Абрамцево. С участием Чижова осуществилось очень важное событие в жизни Мамонтовых - приобретение усадьбы Абрамцево. Новой хозяйкой Абрамцева стала жена потомственного почетного гражданина Елизавета Григорьевна Мамонтова. Первое абрамцевское лето Мамонтовых прошло в хлопотах по ремонту дома, приведению в относительный порядок хозяйственных строений, найму усадебных рабочих. Поселились временно в новом флигельке. Осенью возвратились в Москву. Лиза родила третьего мальчика, Всеволода (по-семейному - Вока). Усадебные заботы отошли на второй план, тем более что серьезно заболел Андрей (Дрюша). Врачи рекомендовали юг. В начале 1872 года Савва проводил жену с двумя детьми, с няней и гувернанткой в Италию (младший ребенок остался на попечение тещи). Сняли виллу неподалеку от Флоренции, после чего Савва вернулся домой (потом, выкраивая время, он несколько раз наезжал к семье). Итальянские знакомства Мамонтовых заложили основу плодотворных и никогда уже не прекращавшихся дружеских их отношений с художниками. Когда в начале 70-х годов за родными пределами, в Италии, наметились контуры дружеского сообщества людей, по-русски широко размечтавшихся о совместной работе на культурной ниве, Мамонтовы с воодушевлением стали приглашать всех в свою подмосковную. Ленивое обывательское воображение, слегка подогретое эмоциями поверхностной экскурсии, представляет чуть не голодную стаю художников, в летнее время оседавшую у Мамонтовых в Абрамцеве в предвкушении дарового стола и всяческих дачных удовольствий. На самом деле приглашаемые Мамонтовыми художники всегда согласовывали приезды в их подмосковную со своими рабочими планами. Была в усадьбе устроена специальная мастерская для живописных работ, и если, скажем, поселялся там с семьей Репин, то Васнецов уже снимал дачу в Ахтырке. Студия живописи была небольшим уютным строением с отдельной комнатой, имевшей стеклянный - для максимальной освещенности - верх. Она стояла чуть в стороне от усадебного двора и вошла в абрамцевскую хронику под названием «Яшкин дом". Первая дочь Мамонтовых Вера, родившаяся в 1875 году, ласкателю имя - Верушка - произносила как "Яшка", а дом этот считала своим. Репин как-то назвал Абрамцево самой лучшей творческой дачей. Наверное, у него был повод для сравнения с дачей Академии художеств в Тверской губернии. Для самих Мамонтовых Абрамцево не было загородной дачей в традиционном или любом другом толковании этого слова. В то время еще в ходу было понятие "имение". Подмосковную свою усадьбу Мамонтовы, естественно, воспринимали как некий культурно-хозяйственный центр для ближайшей округи и потому чувствовали на себе особую миссию по отношению к местному населению. Еще сохранявшиеся по инерции старые патриархальные отношения барской усадьбы с крестьянами соседних деревень Мамонтовы стремились наполнить новым содержанием в духе либерально-просветительского народничества и некоторых социально-этических идей славянофильства. Здесь основная тяжесть практических работ легла на Елизавету Григорьевну, проявившую и деловую сметку, и твердую последовательность в осуществлении намеченных целей, и неподдельную заинтересованность в нуждах крестьян. Недаром добрая память о хозяйке Абрамцева сохранялась в округе много лет после ее смерти. Прежде всего стараниями Елизаветы Григорьевны неподалеку от усадьбы организовали лечебницу для оказания населению ближайших деревень первой медицинской помощи. Рядом с лечебницей открыли школу, где вместе с начатками грамотности крестьянские дети получали ремесленные навыки: девочки - шитья и вышивания, мальчики - столярного дела. В 1873 году начались серьезные усадебные перемены в Абрамцеве. К 1878 году вполне сложился и бытовой строй усадебной жизни, и круг забот и интересов мамонтовской семьи. В этом году родился у Мамонтовых последний ребенок, дочь Шуренька. Начиналась самая результативная, творческая пора их совместной жизни, безоблачное, счастливое десятилетие. Частная опера. Когда поименно перечисляют люден круга Мамонтова, Шаляпин называется едва ли не первым. Мамонтовский оперный театр - блистательный взлет его артистической карьеры. Но ведь история Русской частной оперы (официальное наименование театра Мамонтова) одним именем выдающегося певца не исчерпывается. Шаляпин был ее солистом в течение четырех сезонов - 1896-1899. Это годы наивысшего публичного успеха и творческой зрелости театра. А начинался он много раньше, в череде тех же домашних любительских представлений, в годы, когда Федя Шаляпин еще и в хоре не пел, а учился ремеслам в разных мастерских и лавках казанских купцов. В доме на Садовой-Спасской Мамонтов устраивал и оперные спектакли. В тесном приятельском кружке были люди музыкально одаренные и грамотные. В. Д. Поленов сочинил для *Двух миров* и *Черного тюрбана* ряд вокальных номеров (он вообще считал себя в глубине души несостоявшимся композитором). Знал толк в музыкальной литературе профeccop-медик П. А. Спиро, и Мамонтов не единожды вместе с ним разбирал оперные клавиры. Но для сценического воплощения музыкальной драмы нужны подготовленные вокалисты и оркестранты. Так появились в доме преподаватели и студенты Московской консерватории, музыканты разных театров. Поставили фрагменты из «Фауста» Гуно, «Виндзорских кумушек» Николаи. Мамонтов сводил профессионалов с любителями, вникал во все постановочные вопросы, сам пел главные партии - Мефистотеля и Фальстафа. И мечтал о собственном театре, в котором бы оперное искусство предстало в единстве драмы и музыки, Зрительных и слуховых впечатлений. Он чувствовал себя способным к созданию такого сценического единства: много уже было продумано, пропущено через собственную душу, были силы, средства, опыт общения с разными искусствами, было талантливое окружение друзей, готовых прийти на помощь. В начале 1884 года на Садовой-Спасской в присутствии многих знаменитостей артистической Москвы состоялась премьера оперы "Алая роза". Вероятно, музыкальные ее достоинства не очень целики; в живом оперном репертуаре она не удержалась. Но заказана была опера Мамонтовым (по собственному либретто) ученику И. Брамса и Н. Рубинштейна Н. Кроткову и поставлена Саввой (в декорациях Поленова) с такой редкой изобретательностью и слаженностью всех составляющих оперный спектакль элементов, что искушенным зрителям стало ясно: это не любительская забава, а работа человека тонкого художественного вкуса, знающего театр изнутри. Вскоре консерваторское начальство попросило Мамонтова к вечеру памяти Н. Г. Рубинштейна поставить музыкально-драматическую композицию Шумана «Манфред». Режиссерский дебют за пределами собственного дома подтвердил неслучайный успех «Алой розы». Публика встретилась с прекрасным ансамблем музыки, живописи и мелодекламации (стихи Байрона читали Г. Федотова и А. Южин, который навсегда запомнил мамонтовские наставления по музыкальности сценической речи). Все естественно шло к созданию собственного театра. Административных преград к этому не существовало: с 1882 года официально разрешались частные оперные антрепризы. Но как стать театральным антрепренером солидному промышленнику в возрасте сорока четырех лет?! Сейчас трудно представить, что на такой шаг требовалось изрядное мужество. Когда разразилась над Мамонтовым финансовая катастрофа, В. Дорошевич в одном из первых откликов на это событие с горечью заметил: «Вот уже около пятнадцати лет в самую главную вину Мамонтову ставится то, что он держит хорошую оперу. Мы ужасно напоминаем щедринского исправника, который увещевал поповского сына, занявшегося земледелием: несоответственно! Самым счастливым днем России был бы тот день, когда Толстой бросил бы пахать землю и тачать сапоги. Помилуйте, граф - и вдруг земля. Великий писатель - и сапоги. Купец должен бить стекла, показывать «ндрав» за свои тысячи». Ну, не обязательно бить стекла. Собирать картины - это почетно и соответственно. Как петербургский лесопромышленник Беляев, давать деньги на издание музыкальной литературы - понятно и уважительно. Но содержать театр, непосредственно руководя им, и в то же время оставаться деловым человеком, связанным с акционерами, банками, государственными департаментами, - для России 1880-х годов странно и вызывающе. Так думали не только люди делового мира, но, к сожалению, многие люди культуры. И для тех, и для других театральная деятельность Мамонтова - блажь и прихоть богатого человека. Ближайшие родственники и деловые знакомые Мамонтова определенно были против его планов. Не одобряла этого шага мужа и Елизавета Григорьевна, ничего не имевшая против домашних постановок и сама в них иногда принимавшая участие. Тогда Савва Иванович нашел выход: фиктивное директорство взял на себя автор музыки к «Алой розе». И стали печататься афишки и объявления в газетах о скором открытии в Москве "Русского частного оперного театра Н. С. Кроткова». В труппу вошли недавние выпускники консерватории, бывавшие и певшие на Садовой-Спасской: Т. Любатович (меццо-сопрано), Н. Салина (лирическое сопрано), А. Бедлевич (бас), Г. Ершов (тенор). Из любителей в труппу вошел М. Малииин, служащий фабрики Алексеевых (у него оказался неплохой баритон). Оркестром в сорок человек руководил итальянец Труффи. В полсотни человек собрали хор. Балетные сцены решили купировать. Сняли несколько помещений для репетиций, для работы оформителей. В. Поленов и В. Васнецов нашли умелых помощников и исполнителей своих декорационных идей в лице молодых художников: К. Коровина, И. Левитана, А. Янова, В. Симова. После долгих хлопот арендовали театр Лианозова в Газетном переулке, где 9 января 1885 года Русская опера начала свою жизнь "Русалкой" Даргомыжского. Сохранилось много воспоминаний и об этой первой, и о последующих постановках театра Мамонтова. Существует и ряд музыкально-театроведческих исследований на эту тему с подробной хроникой событий и тщательно разработанными репертуарными таблицами. Постараемся здесь сжато охарактеризовать смысл и новизну театральной деятельности Мамонтова, а также реакцию на нее в прессе и в публике. В предреволюционные годы огромной популярностью пользовалась оперная шутка-пародия «Вампука». Это бессмысленное слово прочно вошло в театральный обиход, обозначая стертые и пошлые шаблоны оперных постановок. Но для того чтобы, пародируя, отрицать изжившую себя оперную ходульность, нужно представлять специфику этого музыкального жанра и возможности существования его в прямой, не травестированной форме. Режиссерская деятельность Мамонтова - это стремление освободить музыкальный театр от бесчисленных вампукизмов (не всеми пока осознанных и потому еще не спародированных), внести в условность жанра черты сценической естественности и реализма. Прежде всего Мамонтов внимательно относился к литературной основе предполагавшихся к постановке опер, иногда сам переводил либретто немецких и итальянских авторов, недовольный существовавшими русскими версиями. Он требовал от вокалистов осмысленного отношения к текстам своих партий, точной и внятной фразировки. Он добивался, чтобы в его театре не только пели, но и играли, чтобы игровая спаянность всех участников спектакля создавала целостный художественный образ представляемой на сцене оперы6. Живописцы, разделявшие стремление Мамонтова к эстетическому преобразованию оперной сцены, вышли за узкие рамки декорационной работы как дополнительного оформительского элемента представления. Они стали первыми помощниками Мамонтова в собственно интерпретирующем аспекте оперных постановок. Их активностью во многом и создавался строй спектаклей частной оперы: их эмоциональная насыщенность, пластика, ритм. Хотя Мамонтов приглашал в театр достаточно грамотных дирижеров, к делу относившихся ответственно и профессионально, строгие и справедливые замечания специалистов относительно оркестровых погрешностей многих спектаклей сопровождали всю историю РЧО. Причин было много, но в любом случае оркестр не мог звучать так сильно и красиво, как в Большом театре, ибо само здание, арендованное Мамонтовым, не обладало не только необходимой для музыкальных представлений акустикой, но и достаточной площадью для нормального расположения музыкантов. Молодые солисты труппы при всей своей старательности проигрывали в чисто техническом, виртуозном смысле опытным певцам казенной сцены и знаменитым итальянским гастролерам. Девятнадцать оперных постановок за один сезон 1885 года! Напряженная, изматывающая работа, как в провинциальных театрах, которые борются за публику, то есть за выживание, непрерывным обновлением репертуара. Восемь премьер в следующем сезоне, потом пять... Труппа количественно небольшая, долго работать в таком темпе невозможно. В середине третьего сезона Мамонтов стал приглашать иностранных гастролеров. Вокалисты с европейской репутацией привлекали публику. Это был традиционный интерес к оперному пению, а не к оперному спектаклю. Мамонтов решил, что именитые гастролеры по крайней мере гарантия существования театра. Кроме того, он хотел показать, что не меньше своих критиков понимает и ценит высокий профессионализм вокального искусства. С перерывом на один год антреприза была возобновлена в 1889 году и просуществовала еще три сезона. Большая часть прежней молодежной труппы разошлась но разным театрам, казенным и частным. Никто из начинавших свою артистическую карьеру в мамонтовской опере не исчез бесследно, все продолжали свой путь в искусстве, с признательностью вспоминая и творческую атмосферу прежнего коллектива, и полученные там уроки сценического мастерства. Афиши Частной оперы Кроткова запестрели итальянскими, французскими, немецкими именами. Мамонтов хорошо знал биржу оперных певцов в Милане, имел деловые связи с руководителями Итальянской оперы в Петербурге, он заключал кон-тракты на выгодных для артистов условиях, и певцы самого высокого класса охотно подряжались на сезонную работу или на краткосрочные гастроли. Три первых сезона Мамонтов работал так же много, как все остальные члены труппы, так же много и тяжело, но, может быть, радостнее всех других, потому что он всем руководил, он создавал нечто новое, он видел цель каждого спектакля, всего предприятия в целом, он контролировал положение... За три сезона работы с гастролерами он постепенно терял ощущение цели. Он стал поставщиком знаменитых певцов, обычным импрессарио. Конечно, его слушали, конечно, он давал указания, конечно, были отдельные удачи. Он радовался великолепным голосам и шумным аплодисментам в зале. Но того, к чему он стремился, на сцене не было. Его театр превратился в несколько усовершенствованную, но в общем традиционную оперную антрепризу. Господствовало премьерство. Спектакли превращались в костюмированные концерты на фоне живописных декораций. И чем более была довольна публика, тем более охладевал к своему начинанию Мамонтов. Все закончилось весной 1891 года. Завершились контракты с артистами и сроки аренды театральных зданий. Никаких конкретных планов на театральное будущее у Мамонтова не было. Сохранялась тайная надежда на случай: когда-нибудь авось удастся начать с того уровня, которого он уже достиг. Успех РЧО Мамонтова. В биографии Мамонтова Нижегородская выставка, на которой он демонстрировал работы художественной промышленности, отмечена еще одним важным событием: здесь начался второй, особенно результативный и значительный, период истории его театра. 106 спектаклей с 14 мая по 29 августа 1896 года - первый сезон возрожденной Русской частной оперы (отзывы прессы почти сплошь положительные, прямой убыток составил 30 тысяч рублей). Мамонтов никогда не бросал мысли о возобновлении активной театральной деятельности. Пропустить такую исключительную возможность для действенной пропаганды своих эстетических идей, как Всероссийская выставка, привлекавшая всеобщее внимание, он не хотел: момент для продолжения прерванного дела был исключительно благоприятный. На этот раз официальным директором театра стала Клавдия Спиридоновна Винтер. И. Труффи, последние годы руководивший небольшим Товариществом оперных певцов, которое выступало в Петербурге, в Панаевском театре, занимался организацией оркестра и подбором солистов". Мамонтов не всех знал лично, но всех слышал в разных театрах. Приглашена была на гастроли и небольшая балетная труппа из Италии. Каких-то особых, радужных надежд на этот летний сезон у Мамонтова не было. Предстояло сыграться, спеться, заявить о себе, а уж с осени браться в полной мере за работу. В Москве он договорился с купцом Г. Г. Солодовниковым об аренде на несколько лет нового помещения для театра на Большой Дмитровке. В Нижнем с первых же спектаклей все пошло куда лучше и слаженней, чем можно было ожидать. Из-за многочисленных выставочных забот у самого Мамонтова оставалось немного времени для полноценной режиссерской работы. Но Коровин, как всегда, был очень деятелен и нашел общий язык с талантливым молодым постановщиком Петей Мельниковым. Т. Любатович и несколько других артистов, работавших прежде с Мамонтовым, стали ядром труппы, задавая тон на репетициях. Новые солисты, более молодые по возрасту, уже имели некоторый сценический опыт, так что робости перед публикой, доходившей до конфузов на премьерах 1885 года, здесь, в Нижнем, вовсе не было. Особый интерес проявлял Мамонтов к Шаляпину. Высокий, худой юноша, в личном общении постоянно смущавшийся от явной неуверенности в себе, два года уже числился служащим Императорского театра. Занятый там крайне мало, он, с разрешения дирекции, подрядился на сезонную работу по совместительству. В Панаевском театре Мамонтов услышал его еще в 1894 году. Он пел Гудала в «Демоне», и Савва Иванович поразился нескольким сценам, проведенным молодым артистом с глубоким драматическим чувством. В голосовых его данных сомневаться не приходилось: в Мариинку с плохими голосами не брали. Вновь обратившись к оперному театру, Мамонтов делал ставку на молодых певцов с задатками сценических актеров. Он твердо решил отказаться от привлечения звездных гастролеров. Опера - музыкальный спектакль, исполняемый на театральной сцене. В его опере артисты должны петь играя. У каждого жанра свои условности. Только осознав природу этих условностей, можно добиться безусловной эстетической правды искусства. В Шаляпине он почувствовал присутствие искомого идеала. Техническая работа с Шаляпиным (вокалистом и актером) предстояла большая, но главная задача заключалась в том, чтобы расширить его эстетический кругозор, развить способность к творческому самоосмыслению. Мамонтову импонировала открытость молодого, мало что понимавшего артиста к новому знанию, жадная готовность смотреть, слушать, учиться. Он понял, что не ошибся в Шаляпине, и заплатил в Мариннский театр требуемую неустойку, чтобы оставить юношу у себя. Московский дебют Шаляпина состоялся в октябре 1896 года в «Фаусте». На этот раз Мефистофель удовлетворил Мамонтова. Это был ироничный черт, не суетливый, а гротескно-величественный, знавший свою силу и власть над людьми. В. Поленов придал шаляпинскому персонажу совершенно оригинальный облик: черт был блондином. Шведский художник Арнольд Цорн, гостивший у Мамонтова и писавший его портрет, говорил, что такого Мефистофеля никто в Европе не видел и не слышал. Каждый спектакль в Частной онере разрабатывался с таким тщательным вниманием ко всем постановочным подробностям, будто предыдущая сценическая жизнь известного произведения, давний опыт, сложившийся в уже готовые привычные формы и образы, не имеют никакого значения. Оперы Глинки и Даргомыжского, Серова и Рубинштейна, Бородата и Кюи, молодых, менее известных композиторов - основа репертуара РЧО. Но самым важным для театра оказалось творческое общение с живым классиком русской музыки - Римским-Корсаковым. В этих отношениях - одновременно и высшие достижения РЧО, и далеко не безоблачные, острые моменты существования театра, обстоятельства, которые выходят за пределы личных неудовольствий и касаются сложных и проблемных сторон оперного искусства. В феврале театр поехал на гастроли в Петербург. Выступали в зале консерватории. Первая неделя целиком посвящалась Римскому-Корсакову: ставили «Садко», «Псковитянку», «Снегурочку», «Майскую ночь», «Хованщину» Мусоргского (которую, по причине смерти автора, Римский -Корсаков в свое время завершил и отредактировал). Композитор в шутку и с гордостью называл эту неделю своим бенефисом. Он репетировал с оркестром, на нескольких представлениях сам становился за дирижерский пульт вместо Эспозито. В петербургских газетах как сенсация сообщалось, что на некоторых представлениях Частной оперы из Москвы публики бывает больше, чем в Мариинском театре. По окончании успешных петербургских гастролей весной 1898 года Мамонтов отправил нескольких молодых артистов в Париж совершенствоваться в вокале. Поехали В. Шкафе, П. Мельников, М. Черненко, В. Эберле. Остальная часть труппы летом собиралась на даче Т. С. Любатович. Начиналась подготовка к новому сезону. Савва-созидатель. Поддерживая письменную связь с молодежью театра, отправленной на учебу в Париж, Мамонтов в мае 1898 года сообщает П. Мельникову важную новость. В Москве объявлен конкурс на перестройку гостиницы «Метрополь». В сообществе с несколькими компаньонами он арендовал на 25 лет целый квартал (напротив Малого театра). Реконструированная гостиница в ближайшие годы должна превратиться в до сих пор неизвестный в России комплексный центр культуры: театр, выставочные помещения, каток, ресторан. В художественном оформлении грандиозного здания примут участие его друзья: Васнецов, Врубель, Коровин. Самое главное: располагая помещением на три тысячи зрительских мест, Русская частная опера уже не будет случайным капризным предприятием, а вступит в свои права как прочное учреждение. Так должна осуществляться его заветная мечта. Мамонтов писал из Костромы. Здесь завершалась под его наблюдением организация целой сети среднетехнических училищ. Для актового зала самого большого из них, химико-технологического, К.Коровин выполнил сюжетную картину «Завещание Чижова»: смертельно больной Федор Васильевич, окруженный друзьями: И. С. Аксаковым, А. А. Дельвигом, Г. П. Галаганом, - распоряжается принадлежащим ему капиталом в пользу родного города. Волю своею учителя Мамонтов осуществил безукоризненно в финансовом отношении, с большим практическим размахом. Прекрасно оборудованные училища были основаны не только в губернском центре, но и в уездах: Солигаличе, Чухломе, Кологриве. Привлекая к этой работе художников, Мамонтов и здесь утверждал идею искусства, приучающего «глаз народа к красивому на ул1ще, в храме, на вокзале». В это же время по заказу Мамонтова архитектор Шехтель приступил к реконструкции старого Ярославского вокзала. Для оформления его интерьеров декоративными панно на северную тематику в помощь К. Коровину была приглашена группа московских живописцев. В 1898 году к нему обратилась за финансовой и моральной поддержкой группа молодых петербургских художников и литераторов, мечтавших о собственном журнале по вопросам современного искусства и эстетической мысли. Короткие приятельские отношения с этой компанией поддерживали племянники Саввы Ивановича, «Анатольевичи», дружившие одновременно и с Валентином Серовым и заинтересовавшие последнего литературными и выставочными идеями возникшего содружества. Хотя с первых же шагов своего официального существования группа «Мир искусства» воспринималась как чисто европейское явление в современной культуре, внутри этого кажущегося монолита были как приверженцы «петербургско-имперского» западничества, так и сторонники широко понимаемой «национальной» ориентации русского искусства. Первую тенденцию отчетливо представлял художник и искусствовед А. Н. Бенуа (1870-1960), вторую - человек прежде всего организаторского и административного таланта, немного музыкант, немного художественный критик С. П. Дягилев. Мамонтов, что называется, с первого взгляда был очарован сочетанием в Сергее Павловиче тонкого вкуса и деловой расторопности. В руках такого редактора журнал *Мир искусства" обещал стать действительно ценным и насущно необходимым для России популярным изданием по всему спектру художественной культуры. Мамонтов согласился стать издателем журнала на равных правах с княгиней М. К. Тенишевой. На финише века, осуществив прокладку дороги до Архангельска, Мамонтов задумал основать объединенное общество Северных дорог с правлением в Ярославле. Железнодорожную вертикаль из Москвы следовало крестообразно дополнить горизонталью Петербург - Вятка с продолжением на Кострому. В дальнейшем сеть расширялась карельской линией до Мурмана. План был логичен и обоснован экономическим расчетом развития северных областей России. Предстояло пробить его через лабиринт противоборствующих департаментов, чтобы получить концессионные права и государственную ссуду. Мамонтов надеялся на поддержку Витте. Но и министр финансов, по-видимому, не был всесилен. Важнейшие его экономические проекты встречали резкую оппозицию в кабинете министров. Витте обвиняли в пренебрежении общегосударственными интересами, в потворстве алчным притязаниям частного капитала. В 1899 году Савве Ивановичу исполнилось 58 лет. Он был полон сил и творческих замыслов. На пороге нового века перед ним открывалась перспектива разнообразной и плодотворной деятельности в промышленности и в культуре. Для него лично не было в этой работе деления на главное и второстепенное. Все было взаимосвязано и отвечало потребностям сердца и ума. Это был человеческий тип, рожденный определенным временем, силой известных исторических обстоятельств и социальных возможностей. Катастрофа. 11 сентября 1899 года Мамонтова арестовали в доме на Садовой-Спасской. Ему предъявили обвинение в незаконном изъятии из кассы Московско-Ярославской дороги крупной суммы, которую следовало немедленно вернуть. Поскольку Мамонтов не мог выполнить это требование, дом обыскали, а затем в наручниках под конвоем полицейского наряда он был препровожден через весь город в Таганскую тюрьму. В дневнике своем В. Я. Брюсов записал 28 сентября 1899 года: «В городе только и говорят, что о двух громких делах - о Кредитном обществе и Савве Мамонтове. Директоров Кредитного общества считают грабителями, а Мамонтова все жалеют, говорят, что его недочеты - это взятки, которые он дал в высших сферах». Полгода в ожидании суда Мамонтов провел в тюрьме. Распространялись самые невероятные слухи о его противозаконных действиях и вообще преступных наклонностях. Готовился проект передачи Московско-Архангельской дороги в казну. Акции невского завода оказались в руках нескольких московских капиталистов, бывших его кредиторов. Со стороны казалось, что Мамонтов ко всему этому совершенно безучастен. Целыми днями он занимался лепкой. В камеру постоянно доставлялась свежая глина. Тюремное начальство не препятствовало этому. Позировали надзиратели. Работа утомляла и успокаивала. Мамонтов ждал чуда. Витте должен вмешаться, и все само собой разъяснится. Шли месяцы. Бюсты и барельефы заполняли камеру. Чуда не происходило. Неожиданная поддержка и помощь пришла со стороны друзей-художников. «Христос Воскресе, дорогой Савва Иванович! - получил он пасхальное приветствие, подписанное В. Поленовым, И. Репиным, М. Антокольским, братьями Васнецовыми, В. Суриковым, И. Остроуховым, М. Врубелем, В. Серовым, К. Коровиным, А. Киселевым, И. Левитаном. - Все мы в эти тяжелые дни твоей невзгоды хотим чем-нибудь выразить тебе наше участие". Художники с благодарностью вспоминали вечера на Садовой-Спасской, чтения великих созданий поэзии, разнообразные творческие занятия, строительство абрамцевской церкви. Особенно тепло говорилось в письме о домашних постановках, ставших явлением профессионального искусства. Через несколько дней личным распоряжением Николая II Мамонтова освободили из тюрьмы, предписав на период следствия режим домашнего ареста. Хлопотал за Савву Ивановича Валентин Серов, писавший в это время портрет царя. Мамонтовский процесс длился без малого две недели. Июнь 1900 года был жарким. Драматические прения сторон еще более накалили душную атмосферу зала заседания. Дело слушалось в уголовной палате Московского окружного суда. В итоге суд присяжных постановил: факт неправильного финансирования невских заводов средствами акционерного общества Московско-Архангельской железной дороги считать доказанным; обвинение в корыстном присвоении этих средств С. И. Мамонтовым и другими подсудимыми отвергнуть; подсудимых из-под стражи освободить; исковое заявление акционеров передать в палату по решению гражданских дел. Освобожденный после суда, он оказался миллионным должником и отдельных кредиторов, и Петербургского международного банка. Это был его «пассив». В «активе» остались еще векселя восточносибирских заводов, движимое и недвижимое имущество в виде нескольких земельных участков и домов в Москве и Петербурге. Сложные расчетно-банковские и рыночные отношения между «пассивом» и «активом» составили проблематичный баланс материального существования С. И. Мамонтова в последние пятнадцать лет его жизни. Довольно скоро нашлись покупатели акций чугунолитейных заводов в Иркутской и Томской губерниях; деньги поступали в депозит суда для покрытия долгов. На личное имущество покупателей и вовсе искать не пришлось. Дом на Садовой-Спасской так и стоял опечатанный со дня ареста Саввы Ивановича. В марте 1902 года по настоянию наиболее оголтелых его кредиторов состоялась срочная распродажа с молотка всех находившихся там вещей. Усадьбы Абрамцево этот кошмар разорения и торга не коснулся. Как собственность Елизаветы Григорьевны, она не была подвергнута судебному аресту. Но Савва Иванович вплоть до смерти жены (в 1908 году) там почти не бывал. Катастрофа 1899 года подвела черту и под личные их отношения. В описи С. И. Мамонтова, сделанной в 1903 году, есть особый раздел документов – «личный расчет Саввы Ивановича и Елизаветы Григорьевны». Официально Мамонтовы не разошлись, но жили отдельными домами, общаясь от случая к случаю. Горе, постигшее семью, Елизавета Григорьевна перенесла стойко, не жалуясь, стараясь по возможности никого не обременять своей бедой. Размолвки ее с мужем начались давно. В глубине души Елизавета Григорьевна всегда противилась пресловутому Саввиному размаху, всей его рискованной и, как ей казалось, суетливо-тщеславной разбросанности в делах и интересах. Ее строгой, религиозно-сосредоточенной натуре претили богемность и театральщина. Все не случайно. Всему есть конец. Она несла свой крест. Когда Савва Иванович по случаю оказывался в Абрамцеве, он не находил себе места, держался особняком, скованно. Это замечали все близкие Мамонтовых, одинаково хорошо относившиеся и к нему, и к Елизавете Григорьевне. Постоянным его местожительством стала городская усадьба за Бутырской тюрьмой. Мамонтов купил здесь участок земли, когда правление Ярославской дороги приступило к строительству Савеловской линии. Соседями землевладельца стали К. Д. Арцыбушев, С. П. Чоколов, М. В. Кривошеий. Приобретенный Саввой Ивановичем на имя дочери земельный участок довольно быстро преобразился в благоустроенное владение. Среди жилых и хозяйственных строений, спроектированных И. Е. Бондаренко, появились цветники, плодовые деревья, беседки. Слово «усадьба» очень подходило к этому мамонтовскому владению, хотя в памяти современников осталось оно известно как Бутырская мастерская. Вспоминает младшая дочь В. Д. Поленова: "Папа брал меня в мастерскую на Бутырки. Как там было хорошо! Правда, собирались одни старики: братья Васнецовы, папа, Репин, когда приезжал из Петербурга. Горели свечи во врубелевских подсвечниках, на стенах врубелевская майолика. Было много народа. Дядя Савва пел, папа пел! Папа, такой мрачный дома, здесь преображался". Значение мамонтовской городской усадьбы, конечно, не только в этих песенных застольях, запомнившихся десятилетней девочке. Сюда, в Бутырки, перевел Мамонтов из подмосковной усадьбы гончарную мастерскую. На главном строении мастерской большими буквами написали ее название: «Абрамцево». Заключение. Конец жизни на фоне начала века. В январе 1918-го, Савва Иванович простудился и слег. Болезнь приняла форму необратимого и общего распада организма. Он катастрофически худел, потерял память, перестал узнавать окружающих. Смерть наступила 24 марта (по старому стилю), на 77-м году жизни. При отпевании в Спиридоньевской приходской церкви присутствовали в основном родственники. Тело отвезли в Абрамцево и похоронили в часовне. Торжественный вечер состоялся в Художественном театре, на сороковой день смерти. Здесь, в бывшем театре Лианозова, более тридцати лет назад начиналась мамонтовская Частная опера. Из ее ветеранов на вечере присутствовали И. В. Салина, Т. С. Любатович, М. М. Малинин. В сопровождении хора они исполнили «Stabat Mater» Россини, несколько других литургических песнопений. Было много выступлений (в частности, В. М. Васнецова, И. Е. Бондаренко, С. С. Глаголя). Говорили о разных сторонах общественной деятельности Мамонтова, о его месте в художественной жизни России, о его промышленных начинаниях. И. И. Москвин зачитал воспоминания К. С. Станиславского, который по болезни присутствовать на вечере не смог. От имени правления Театрального музея при Академии наук к дочери покойного обратился в эти дни А. А. Бахрушин с просьбой предоставить материалы о культурно-художественной деятельности Саввы Ивановича для создания в музее персональной экспозиции ("уголка Мамонтова"). Это и следует считать первой попыткой музейного сохранения памяти о С. И. Мамонтове. С конца 20-х годов, с ликвидацией нэпа и ускоренного выравнивания всех сфер общественной и экономической жизни по единому регламенту, изменилось и отношение к С. И. Мамонтову как типичному представителю отвергаемой капиталистической формации. Здесь вполне сказался весь теоретический пафос социологического ригоризма в условиях наибольшего политического благоприятствования ему. Само слово «меценат» приобрело резко отрицательный (если не просто ругательный) смысл. А ведь Мамонтов как бы олицетворял собой русское капиталистическое меценатство рубежа веков. Да и предпринимательская активность Мамонтова легко представлялась персонификацией хищнической сути капитализма. В популярных музейных путеводителях «Железная дорога» Некрасова использовалась как иллюстрация мамонтовской эксплуатации народного труда. Самые незначительные (но со знаком плюс) упоминания о культурной и промышленной деятельности Мамонтова стало обычаем сопровождать критическим комментарием (со знаком минус). В 1945 году В. С. Мамонтов(сын Саввы) занялся писанием биографии отца. Ему помогал, имея доступ в архивы, двоюродный брат - Н. П. Мамонтов, театральный работник. Основой задуманной книги должна была стать история Частной оперы как наиболее важного вклада Мамонтова в культуру России. Краткий послевоенный период надежд на обновление общественной жизни, на послабление бесчисленных идеологических табу, казалось, благоприятствовал и утверждению исторически объективного представления о личности и деятельности С. И. Ма-монтова. Во всяком случае, обратившись в издательство "Искусство", Всеволод Саввич встретил там полное понимание: с ним заключили договор на печатание книги о мамонтовском оперном театре. Когда же в основных своих чертах работа была сделана, автору возвратили рукопись с объяснением невозможности ее опубликовать после известного постановления о журналах "Звезда" и "Ленинград". Чтобы поставить последнюю точку, обратимся за помощью к записям дочери В. Д. Поленова, в памяти которой по-детски ярко и портретно остался "дядя Савва, такой нарядный, возбужденный, его необыкновенные темные глаза, переполненные огнем жизни, таких глаз я больше никогда ни у кого не встречала". Список литературы: Е.Р. Арензон. «Савва Мамонтов». -«Русская книга». Москва – 1995 г.