Е. В. Ананьева. Впоисках «большой идеи» СОДЕРЖАНИЕ Ал.А. Громыко . Введение………………………………………... 9 I . Идейные и политические тенденции ……………………... 14 Е.В. Ананьева . В поисках «большой идеи»…………………… 14 Е.С. Громогласова . Социальная Европа: ненужный багаж для «красных тори» и «синих лейбористов»?.......................................................... 28 С.П. Перегудов . Либерально-демократическая партия после выборов 2010 года: от «политики согласия» к поискам новой идентичности………………… 37 Я.А. Грабарь . Взаимоотношения консерваторов и либеральных демократов в коалиционном правительстве………………………………………………... 47 А.А. Куликов . Эволюция партийно-политической системы в предвыборных манифестах британских партий (1997–2010 гг.)………………………………………. 53 II . Внутренние аспекты политики правительства ………... 63 Е.С. Хесин . Первые итоги экономической политики коалиционного правительства……………………………… 63 Н.М. Степанова . Борьба вокруг социальной политики правительства Д. Кэмерона…………………………………. 75 Г.С. Остапенко . Попытка отказа от мульти- культурализма и реакция британского общества…………. 83 А.Б. Берсон . «Лондонская модель» мультикультурализма…... 88 III . Политика в регионах ……………………………………... 97 А.В. Бударгин . Выборы – 2011: региональный слепок британского политического ландшафта…………… 97 М.С. Гуреев . Региональные выборы в Ассамблею Северной Ирландии (от дискуссий о статусе региона к обсуждению первоочередных проблем Ольстера)…………………………………………. 101 А.П. Калачев . Британские региональные партийные структуры как идеал отечественных партий образца 1990-х годов………………………………………. 105 IV . Внешняя политика ………………………………………. 110 Д. Киф . Основные направления внешней политики коалиционного правительства…………………………….. 110 Н.К. Капитонова . Корректировка внешне- политического курса Великобритании…………………… 113 Л.О. Бабынина . Политика коалиции в отношении Европейского союза: смена курса?...................................... 127 О.И. Каринцев . Влияние Великобритании на политический вектор Европейского союза……………. 131 М.В. Минаев . «Особые отношения» Британии и США в первый год коалиционного правительства……………... 137 С.М. Фёдоров . Новая франко-британская Антанта: «перезагрузка» ЕПОБ?.......................................................... 148 Е.Ю. Полякова . Визит Елизаветы II в Ирландию – перезагрузка англо-ирландских отношений……………… 154 О.С. Кулькова . Позиция правительства Д. Кэмерона по Ливии……………………………………………………. 160 К.А. Годованюк . Тенденции и перспективы российско-британских отношений………………………... 170 CONTENTS Al . A . Gromyko . Introduction………………………………………. 9 I. Ideological and Political Tendencies ………………………… 14 E.V. Ananieva . In search for «Big Ideas»………………………... 14 E.S. Gromoglasova . Is Social Europe a liability for «Red Torism» and «Blue Labour»?..................................... 28 S.P. Peregudov . Liberal-Democrats after the 2010 general election: from «politics of consent» to the quest of new identity…………………………………… 37 Ya. А . Grabar’ . Relations between Conservatives and Liberal Democrats in the coalition government………………. 47 А . А . К ulikov . Evolution of the party-political systems in election manifestos (1997–2010)………………………….. 53 II. Domestic Aspects of the Coalition Government Policy …… 63 Е .S. Khesin . First results of the coalition economic policy………. 63 N.M. Stepanova . Political struggle on social approaches of the government…………………………………………….. 75 G.S. О stapenko . Shall multiculturalism be discarded? What the British think………………………………………... 83 А .B. Berson . The «London model» of multiculturalism…………. 88 III. Regional Politics ……………………………………………. 97 А .V. Budargin . Regional Elections 2011: regional mould of the British political landscape……………………… 97 М .S. Gureev . Elections to the Assembly of Northern Ireland…………………………………………... 101 А .P. Kalachev . British regional party structures as ideal types for Russian parties of 1990s…………………. 105 IV. Foreign Policy Issues ……………………………………… 110 D. Keefe . Foreign policy priorities of the coalition government…………………………………………………... 110 N. К . Ка pitonova . Corrections in the British foreign policy…….. 113 L. О . Babynina . The policy of the coalition towards the EU: the change of course?............................................................... 127 О .I. Ка rintsev . The British impact on the politics in the EU…… 131 М .V. М inaev . «Special relations» in the first year of the coalition government…………………………………. 137 S. М . Fedorov . New Franco-British Entente: a reset of ESDP?...................................................................... 148 Е .Yu. P о lyakova . The state visit of Elisabeth II to the Republic of Ireland – a new beginning in Anglo-Irish relations……………………………………… 154 О .S. К ul’kova . The policy of the coalition government towards Libya………………………………………………... 160 К . А . Godovanyuk . Russian-British relations: tendencies and perspectives…………………………………. 170 ВВЕДЕНИЕ За прошедшее после всеобщих выборов 2010 г. время до-статочно чётко обозначились контуры политики правительства в составе Консервативной партии и Партии либеральных демо-кратов (ПЛД) как в тактическом, так и в среднесрочном плане. Не оправдались прогнозы о скором распаде коалиции под тя-жестью ряда принципиальных разногласий между участниками правящего тандема. Некоторые из таких разногласий сохрани-лись в качестве константы, например, отношение к Европей-скому союзу, реформе палаты лордов, подходов к реформиро-ванию финансовой и банковской сферы. Другие были отстав-лены в сторону, по крайней мере, на время ради сохранения ду-умвирата у власти или стали предметом компромисса. Так, консерваторы не стали препятствовать проведению референду-ма об избирательной системе, а либеральные демократы закры-ли глаза на модернизацию стратегических ядерных сил страны. Обозначился и круг вопросов, по которым взгляды обеих политических сил совпали в результате изменения их расположения в британской партийной системе. По форме это относит-ся и к тори, и к либеральным демократам (либдемам), но по сути в основном только к последним. Именно они как младшие парт-нёры по коалиции были вынуждены пойти на уступки принци-пиального характера. Наиболее ярко это проявилось в сдаче ими позиций по увеличению платы за учёбу в высших учебных за-ведениях Британии, что нанесло большой удар по их репутации среди значительной части электората. Однако не только вынуж-денность и политическая целесообразность мотивировала дей-ствия либерал-демократов. Нынешнее руководство ПЛД в сво-ём большинстве представляет её правое крыло, точнее сказать ту часть партии, которая тяготеет к традициям классического либерализма и малого государства. Отсюда идейное сращивание консерваторов и либдемов по вопросам децентрализации госу-дарственного управления, политике локализма, сокращения функций государства за счёт увеличения как ответственности отдельно взятого гражданина за своё благополучие, так и его прав. В случае тори прослеживается значительно бóльшая преемственность в их идейных воззрениях с теми, которые стали доминировать в их рядах в 1980-е гг. Но имеют место и интересные новации, такие как концепция «большого общества» или «красного торизма». Одним словом, если после всеобщих выборов 2010 г. Кон-сервативная партия сохранила свой правоцентристский характер с неоконсервативным уклоном, причём последний стал более выраженным, то либеральные демократы осуществили значительный сдвиг, на этот раз вправо, как по принципиальным, так и по конъюнктурным причинам. После своего создания в 1988 г. ПЛД на протяжении следующего десятилетия трансформиро-валась в центристскую партию с тяготением к левому уклону. Однако после ухода Пэдди Эшдауна, при Чарльзе Кеннеди и особенно при Нике Клегге либдемы, сохранив в основном цент-ристские позиции, проявили значительный интерес к политике умеренного правого толка (т.н. «жёлтая тенденция»). Сказанное не означает, что социально-либеральный консенсус, сложивший-ся в стране в годы правления Лейбористской партии, разрушен. Но он подвергается серьёзным испытаниям. И всё же до сих пор с уверенностью можно утверждать, что в отличие от эпохи тэтчеризма, особенно периода 1980-х гг., политическая борьба в Великобритании идёт не за фланги, а за центр в соответствии с моделью «универсальной партии»; все три ведущие силы бо-рются за максимально широкий охват электората и не делают ставку на тот или иной социальный класс. Рассуждая о пропорциях последовательности и оппортуниз-ма в политике либеральных демократов, нельзя забывать о том, что в 2010 г. эта партия впервые в своей истории получила воз-можность войти в состав правительства. Если же считать её преемницей в первую очередь Либеральной партии, и во вторую – социал-демократов, то в последний раз либералы единолично правили страной в 1906–1915 гг., а в составе различных коали-ции – в 1931–1945 гг. В свете этого невозможно было предста-вить себе, чтобы по результатам последних всеобщих выборов ПЛД не использовала бы любую возможность для возвращения во власть. И в данном случае не принципиальным было то, су-меют ли они сделать это в союзе с консерваторами или с лейбо-ристами, хотя именно к последним они в большей или мень-шей степени тяготели в последние двадцать лет. Более существенным было другое – сам факт создания коалиции в Вестминстере впервые после окончания Второй мировой войны, причём в условиях действия мажоритарной системы голосования, дискредитирующей третьи партии. На коалиции была богата первая половина XX в., в течение которой как в мирное, так и в военное время не раз создавались различные комбинации правящих сил с участием консерваторов, либералов и лейбористов. Коалиционные формы правления получили в Великобритании новое дыхание после реформ по деволюции в конце 1990-х гг. и начала проведения региональных выборов в Шотландии и Уэльсе (ситуация в Северной Ирландии имеет свою большую специфику). И в том, и в другом регионе либеральные демократы уже успели побывать у власти в союзе с лейбористами. Региональные выборы в мае 2011 г. не привели к созданию коалиционных правительств, однако продемонстри-ровали их другую характерную черту – собственную политиче-скую логику, не совпадающую с ситуацией в Вестминстере. В Эдинбурге свои позиции укрепило однопартийное правитель-ство Шотландской национальной партии, в Уэльсе правитель-ство сформировали лейбористы. Что касается основной сцены политических баталий, то про-гнозировать судьбы правящей в Лондоне коалиции на перспек-тиву до 2015 г., когда наступит крайний срок проведения новых парламентских выборов, практически невозможно. Вероятность их досрочного проведения до сих пор не исключена, и чем даль-ше, тем больше партнёры по коалиции будут тяготиться друг другом. Но одновременно растёт их мотивация по удержанию коалиции от распада на максимально длительный период: для либерал-демократов выборы в обозримом будущем будут озна-чать ни что иное, как значительную, если не катастрофическую сдачу своих позиций; для консерваторов на фоне роста попу-лярности лейбористов рассчитывать на показатели голосования 2010 г. также не приходится. Если ситуация для правящих партий с точки зрения опросов общественного мнения будет и дальше ухудшаться, их заинтересованность в сохранении коалиции только возрастёт. Если их рейтинги по каким-либо причинам пойдут вверх, досрочные вы-боры опять же не станут более привлекательной альтернативой: консерваторы будут стремиться к накоплению такого запаса «электоральной прочности», чтобы в следующий раз сформиро-вать однопартийное правительство, а либерал-демократы – к то-му, чтобы вновь стать незаменимым партнёром для одной из крупнейших партий. Негативная на сегодняшний момент ситуация на домашнем фронте, к сожалению, ведёт к проведению более жёсткой и даже агрессивной внешней политики. Это проявилось и в участии Бри-тании на главных ролях в Ливийской войне, и в росте евроскеп-тических настроений в Консервативной партии. Можно спрогнозировать, что в случае перехода напряжённости вокруг Ирана или Сирии из дипломатической в силовую плоскость, Лондон вновь окажется в стране «ястребов». Более популистскими становятся подходы тори к вопросу иммиграции. В сфере российско-британских отношений, напротив, наметились положительные сдвиги. Визит Д. Камерона в Москву в сентябре 2011 г. призван вывести их нормализацию на финишную прямую. Лейбористская партия Великобритании (ЛПВ) находится в состоянии поиска. Трудно сказать, является ли Эдд Милибэнд переходным типом лидера. По крайней мере, так казалось опре-делённое время после его избрания. Однако с тех пор он набрал немало политических очков и в партии, и в стране. В отличие от тори и либдемов ЛПВ перемещается в системе политических ко-ординат на более левые позиции, традиционные для неё во вто-рой половине XX в. Левоцентристские элементы в её политике становятся всё более зримыми. Связано это, конечно, не только с тем, что Милибэнд обязан тред-юнионом избранию на пост лидера партии, но и с тем, что на фоне поправения членов правящей коалиции и непопулярности их социально-экономической политики левоцентризм – та ниша, которая может помочь лейбо-ристам вернуться к власти. Фактор влияния профсоюзов на ЛПВ имеет и другую зримую составляющую – они финансируют по-рядка 80% бюджета партии, которая оказалась в больших долгах после всеобщих выборов в 2010 г. Но не всё так однозначно: набирающая влияние в ЛПВ концепция «синего лейборизма», претендующая на замену «третьего пути», имеет достаточно правый с точки зрения традиционного лейборизма оттенок. Таким образом, время, прошедшее со дня всеобщих выборов, имеет ряд характерных черт. Возросла плюралистичность британской партийно-политической системы в рамках её перехода от мажоритарной к плюральной модели демократии, что в очередной раз продемонстрировали региональные выборы в мае 2011 г. Правительство с относительным успехом проводит свою по-литику. Премьер-министр и его заместитель держатся достаточ-но уверенно, и у оппозиции в ближайшее время не просматриваются шансы на то, чтобы бросить вызов правящей коалиции. В то же время политическая ситуация в Великобритании, которая в спокойные-то времена всегда отличалась текучестью, склонностью к быстрым изменениям, в условиях современных финансовых, социальных и экономических неурядиц тем более мало предсказуема и не гарантирована от резких поворотов. Ес-ли обращаться к истории, то можно вспомнить о резкой полити-ческой дестабилизации в 1931 г. или в 1973 г. на фоне экономи-ческих кризисов. Ещё рано делать вывод о том, насколько правящая коалиция хочет и может замахнуться на наследие послевоенного периода в истории страны, особенно на такую священную корову, как государство благосостояния. Жёсткие меры по сокращению бюджетного дефицита совсем не обязательно должны привести к пересмотру базовых принципов послевоенной модели развития. Например, с начала прошлого десятилетия доля государственных трат в ВВП страны поднялась с 38 до 47%. Более половины этого прироста пришлось на увеличение расходов госу-дарства, другая часть – на торможение ВВП. Даже при значительном сокращении активности государства в общественном воспроизводстве, маловероятно, чтобы размер госбюджета в ре-зультате политики правительства упал ниже 40% ВВП. Межпартийный консенсус, который начал формироваться на стыке 1980-х – 1990-х гг. в либерально-рыночных условиях и окончательно сложился в условиях социально-либеральных на стыке 1990-х – 2000-х гг., пока ещё действует. Это не означает, что партии не могут находиться в ситуации жёсткого политиче-ского противостояния. Речь идёт об их отношении к фундамен-тальным принципам функционирования общества. Пока действия правительства, при всей разворачивающейся полемике, нель-зя сравнить с радикальностью реформизма левого толка после 1945 г. или с радикальностью реформизм правого толка после 1979 г. Мало что свидетельствует и о том, чтобы нынешние пар-тии у власти, в первую очередь консерваторы, мотивировались в своих действиях идеологией. В целом для них характерен праг-матизм и ситуационные подходы к решению текущих проблем. I . Идейные и политические тенденции Е.В. Ананьева * В ПОИСКАХ «БОЛЬШОЙ ИДЕИ» К всеобщим выборам 2010 г. британская Консервативная партия подошла с идеологией «прогрессивного консерватизма», на основе которой выдвинула концепцию «большого общества». В Лейбористской партии Великобритании (ЛПВ) идейные поис-ки могли начаться лишь после смены её лидера, хотя и до сентября 2010 г. (когда был избран Эд Милибэнд) шла речь о смене идейной парадигмы. Так, Дэвид Милибэнд (будучи одним из разработчиков «нового лейборизма» при Т. Блэре, затем министром иностранных дел в правительстве Г.Брауна) говорил о «следующем лейборизме» (Next Labour). Либерализм, в ряде своих проявлений господствовавший в британской политике на протяжении поколения, сходит с поли-тической авансцены: финансово-экономический кризис 2008–2009 гг. подорвал веру в экономический либерализм, в то время как городские беспорядки августа 2011 г. подорвали социальный либерализм. Призывы к авторитаризму, отказу от рыночной экономики или прав человека не звучат, но в обществе носится настроение пессимизма и ностальгии: в нём сочетаются социальный консерватизм с желанием государственного интервенционизма, но иного рода. Причём эти настроения характерны и для лейбористов, и для консерваторов. «Неоклассика, особенно в крайней форме неолиберализма, … есть идеологический продукт холодной войны. Здесь уместно вспомнить слова молодого Карла Маркса… о том, что идеологию, в отличие от прочих продуктов, когда-то неминуемо потребляет сам её производитель. Именно это произошло с Западом в годы неуверенности и кризиса 1970-х гг., когда Советский Союз ещё казался внушительным соперником. Запад, в первую очередь, Вашингтон, тогда резко повысил градус противостояния – и начал отравляться собственной пропагандой», а падение Берлинской стены вызвало в Америке идеологизированную эй-форию в политике и экономике, затмившую американский праг-матизм. С наступлением кризиса, по американской поговорке, «куры вернулись в свой курятник» и снесли пренеприятнейшие финансовые яйца[1] , пишет норвежский экономист Э. Райнерт, считающий, что экономическая мысль делится не на левую и правую, а на практическую и абстрактно-идеологическую. На смену неолиберализму приходит пост-либерализм[2] . Пре-фикс «пост-» употребляют ныне по многим поводам. Однако не стал ли префикс признаком интеллектуальной умеренности – более скромного представления о мощи человека и о возможно-стях политики? Рубеж тысячелетий уже прочно связывают с за-вершением большой исторической эпохи, духовные и моральные устои которой потрясены до основания. Если падение Берлинской стены обозначило «конец истории» в смысле «краха коммунизма» и краткого безраздельного триумфа либерализма, то финансово-экономический кризис обозначил «конец экономики» в смысле «краха либерализма». И на стыке эпох, когда но-вое ещё не обрело очертания и не имеет названия, а старое уже практически непригодно, наступает переходный период господ-ства оксюморонов и «-измов» с предикатами. Таковым был «ра-дикальный реформизм» Т. Блэра, таков «прогрессивный консер-ватизм» Д. Кэмерона. Даже цвета партийных флагов – символы, казалось бы, неизменные – партийные идеологи готовы перенять у противника. В недрах Консервативной партии развивается те-чение «красного торизма», а Лейбористской – «синий торизм». Ностальгия и скептицизм присущи как «красному торизму», так и «синему лейборизму». Основные пропоненты каждого те-чения – Ф. Блонд и М. Гласман – во главу угла ставят добродетель и общее благо, ценности семьи, религии, традиции, сообщества, презрительно отзываясь как о вездесущем бюрократическом государстве, так и о многих сторонах рыночной экономики. Их идеи противоречивы и непоследовательны. Однако каково их влияние на самом деле и окажут ли они длительное воздействие на британскую политическую жизнь? Нынешние лидеры двух ведущих политических партий использовали Блонда и Гласмана, чтобы отмежеваться от недавнего прошлого: Блонда и его «красный торизм» – от тэтчеризма, а Гласмана – от «нового лейборизма». Министр финансов Дж. Осборн – отнюдь не поклонник Блонда, как и правое либертаристское крыло партии тори, жёст-ко и справедливо критикующее противоречивый и непоследова-тельный «красный торизм». Однако «мозговой центр» Блонда под названием «РесПублика»[3] выпустил несколько памфлетов по вопросам жилищной политики, «распыления капитала», социальным услугам, которые оказали непосредственное влияние на политический курс Консервативной партии. Блонд остаётся ведущим аналитиком в дебатах вокруг концепции «большого общества», разработанной при его прямом участии и выдвинутой в качестве основополагающей установки партии тори в отношении роли государства. Идея заключается в том, чтобы под лозунгом ограничения бюрократического затратного государст-ва («большого государства») и предоставления людям возможности опираться на местные сообщества сократить государственные расходы, переложив часть социальных функций государства на самих граждан («большое общество»). Гласмана критиковали за неосторожные высказывания о пре-кращении массовой иммиграции, но он сохранил доверие Эда Милибэнда и участвовал в составлении его речи о беспорядках в августе 2011 г.[4] Гласман развивает идеи организационного устройства сообществ (communities) и говорит, что у него и его единомышленников есть потенциал, чтобы служить для Лейбо-ристской партии таким же «мозговым центром», как и Институт экономических исследований (ИЭС) для Консервативной партии в начале 1970-х гг. (во многом именно ИЭС разработал концепцию, позже получившую название «тэтчеризм»). Государственное вмешательство в экономику «красный торизм» и «синий лейборизм» трактуют под углом зрения создания богатства общества, считая, что роль государства не исчер-пывается регулированием рынка и последующим перераспреде-лением благ экономического роста на принципах, присущих Лейбористской или Консервативной партии. Все три ведущих партии, включая либерал-демократов, ведут речь о «сбалансировании» экономики и промышленной политики, то есть устра-нения перекоса в сторону сектора услуг и особенно финансово-го сектора. Отсюда Блонд критикует концентрацию собственности, Гласман обращается к опыту германского «социального рынка», а вместе они исследуют возможности банковского дела на местном и региональном уровнях. За фасадом критики текущего состояния дел кроется неудов-летворенность последствиями глобализации, результаты которой для средних и низших социальных слоёв оказались неблаго-приятными. Концепция «третьего пути», разработанная «новы-ми демократами» в США (среди них – Р. Рейх, министр труда в администрации Б. Клинтона) и «новыми лейбористами» в 1990-х гг., предполагала, что государство обеспечит граждан хорошим образованием, которое позволит им в свою очередь получить достойную работу и в смысле раскрытия способностей, и в смысле высокого заработка. Однако оказалось, что рынок труда пережил фрагментацию на растущее количество рабочих мест для лиц свободных профессий с высшим образованием (примерно 40%), снижающееся количество рабочих мест, обеспечи-вающих средний доход (в основном в промышленном производстве), и большое количество рабочих мест низкой квалификации в секторе услуг. «Синий лейборизм» и «красный торизм» сосредоточены на том, как предложить мировоззренческие установки, повысить статус и доходы лиц, занятых неквалифици-рованным трудом, а также мелких предпринимателей, вытесняемых с рынка крупными предприятиями-сетями. Отсюда, оба течения больше обеспокоены проблемами среднего профессио-нального образования, нежели возросшей платой за высшее об-разование. Естественно, «синий лейборизм» и «красный торизм» поле-мизируют друг с другом: Гласман убеждён, что идея Блонда о «распылении» собственности среди большого числа людей наивна (одна из идей Блонда – превратить местные почтовые отделения или библиотеки в банковские отделения на паях), поскольку игнорирует рыночные силы. Блонд полагает, что идеи Гласмана уходят корнями в «стародавнее» противоречие между трудом и капиталом, а посему слишком приземлены. Тем не менее, в обоих течениях присутствует смесь социального консерватизма и государственного интервенционизма, которая от-ражает настроения «скрытого» большинства избирателей не только в Британии, но и по всей Европе. В течение двух последних десятилетий – в небывало длительный период экономического процветания и роста материального благосостояния масс – общество сдвинулось вправо. Левые вынуждены были переключить внимание на «постматериальные» ценности и проблемы (расовые, гендерные, экологи-ческие), а правые оставили концепцию «одной нации» в пользу свободного рынка. Связывая разорванные с прошлым нити, «синий лейборизм» и «красный торизм» раздражают многих в соответствующих по-литических партиях, но одновременно набирают и сторонников[5] . «Синий лейборизм» Гласман может стать в Лейбористской партии значимой фи-гурой, неким Т. Бенном коммунитаристского толка. Однако его социальный консерватизм – отзвук обеспокоенности «нового лейборизма» непредвиденными последствиями либерализма, упора на обязанности в противовес правам (точнее, entitlements, под которыми подразумеваются ставшие привычными для бри-танцев права на социальные пособия) и на значимость общины. Влияние Гласмана на лейбористов сильнее, чем Блонда на консерваторов, поскольку он включён в команду Эда Милибэнда после прихода последнего к руководству партии, а новая идеологема партии ещё не разработана. В июне 2011 г. политический координатор ЛПВ Л. Бирн не-официально представил ведущим парламентариям партии исследование о настроениях избирателей, проведённое для «восстановления связей лейбористов с общественностью». Избиратели высказались за ужесточение курса на «закон и порядок», сокращение социальных расходов и ограничение иммиграции. По мнению опрошенных, «следует помогать прежде всего своим, особенно в период экономических трудностей». Примечательно то, что кризис Национальной службы здравоохранения (НСЗ) опрошенные не упоминали. Бирн говорил и о проблемах несправедливости выплат премиальных банковским служащим, будущего молодёжи (особенно повышение платы за высшее об-разование и снижение госфинансирования профтехнического образования). Однако неизвестно, войдут ли эти проблемы в пе-речень приоритетов Лейбористской партии, когда она займётся пересмотром своей политической программы. Возможно, иссле-дование Бирна нацелено лишь на то, чтобы прикрыть преднаме-ренный сдвиг партии вправо. Поражение партии на выборах 2010 г. правые в ЛПВ сравнивают с провалом на выборах 1983 г. Тогда партия под руководством М. Фута выступила с левацким предвыборным мани-фестом, который окрестили «самой длинной запиской самоубий-цы в истории». После того поражения партия стала сдвигаться к центру политического спектра, особенно при Т. Блэре. Перед партией стояла реальная перспектива маргинализации при сохранении «идейной чистоты» в условиях сокращения численности рабочего класса. Альтернативой был сдвиг к центру политического спектра, учёт интересов среднего класса, что подразумевало переход на иную идейную платформу. «Старые левые» считают, что руководство партии и бюрократическая верхушка профсоюзов использовали поражение 1983 г., чтобы оторвать партию от рабочего класса, и что ЛПВ и БКТ бросили шахтёров во время забастовки 1984–1985 гг., со-гласились на антизабастовочное законодательство и признали «свободный рынок» издания Т. Блэра. За 13 лет правления, счи-тают они, ЛПВ прислуживала финансовой олигархии, пока необузданные спекуляции и двойная бухгалтерия не привели к фи-нансовому краху 2008 г.[6] Отсылки Бирна к 1983 г. подводят к необходимости для пар-тии сменить идеологические одежды в ответ на самый крупный экономический кризис со времён Великой депрессии. Отсюда и возник проект «синего лейборизма» М. Гласмана. Э. Милибэнд написал предисловие к электронному изданию книги «синих лейбористов», в которую вошли статьи Д. Милибэнда, Дж. Пэр-нелла, Й. Круддаса и Х. Блирс[7] . В книге содержится критика финансового капитала (но не капитализма в целом), а Гласман пишет, что «социализм есть условие устойчивого капитализма в том смысле, что университеты, школы, библиотеки, образовательные учреждения, правления закона и демократия – все они обеспечивают общественные блага, необходимые для его процветания и роста». Тезис сколь напыщенный, столь и фальшивый. Для него Лейбористская партия – дитя от межклассового брака профсоюзов, коопе-ративов, обществ на паях, с одной стороны, и Фабианского об-щества и интеллектуалов, с другой. Брак развалился по вине Фабианского общества, выступавшего за «утвердившуюся после 1945 г. в лейборизме традицию опоры на государство, пере-распределение, равенство», что сформировала государственную бюрократию и вызвала соответственно «утрату ответственности». Критика мер лейбористского правительства К. Эттли (национализации, а главное – создания «государства всеобщего благосостояния»), которые обеспечили лейбористам широкую поддержку рабочего класса на протяжении длительного периода, указывают на политическую направленность «синего лейбо-ризма». С его точки зрения, задача государства – не устранить, а смягчать социальные антагонизмы, а наилучшая модель – гер-манская система рабочих советов. Отсюда и симпатии к началь-ному периоду «нового лейборизма» с акцентом Блэра на христианском социализме с этикой ответственности и труда. По мнению Гласмана, «новый лейборизм» пошёл по неправильному пути, поддержав глобализацию, что «превратила людей в товар» и вызвала «поток иммиграции», породив «негодование белого рабочего класса», стеснённого политикой мульти-культурализма. В результате оказалось подорванным социальное единство общества. «Синий лейборизм» предлагает полагаться на ценности семьи (пусть и не только традиционной), ре-лигию, этику труда, патриотизм. Более того, Гласман предложил сотрудничество с националистической Лигой английской обороны (English Defense League) и её сторонниками в ЛПВ. Круд-дас, Бирн и другие утверждают, что определённым успехом БНП стала пользоваться в силу «правомерного недовольства» белых рабочих иммиграцией. В 2007 г. Бирн, тогда младший министр лейбористского правительства по делам иммиграции, в памфлете «Переосмысливая иммиграцию и интеграцию»[8] , изданном по материалам конференций европейских социал-демократов, утверждал, что иммиграция негативно сказывается на положении британских бедных и вызывает недовольство в стране. Утверждения о том, что иммиграция подрывает социальное единство, отвлекает внимание от возросшего социального нера-венства (вспомним замечание П. Мандельсона о том, что «нет ничего постыдного в том, чтобы быть до неприличия богатым») и увеличившегося разрыва между бедными и богатыми, особенно в условиях, когда лейбористское правительств открыло государственную казну для спасения банков. Нападки «синих лейбористов» на стейтизм резонируют с мерами жёсткой экономии коалиционного правительства, вклю-чая приватизацию того, что осталось от государственного сектора. Идеи «сообществ друзей» или соседских общин – «локализма» – созвучны концепции «большого общества» Кэмерона, нацеленной на демонтаж государственной системы здравоохра-нения, образования и социальных услуг. «Синий лейборизм» – часть общеевропейского явления. Так, в 2007 г. Бирн совместно с Й. Диссельблюмом, представителем по вопросам внутренних дел Партии труда (Нидерланды), написали статью против незаконной иммиграции[9] . В начале 2011 г. мозговой центр европейских левоцентристов «Полиси нэтуорк» (Policy Network), который возглавляет один из архитекторов «нового лейборизма» П. Мандельсон, совместно с моз-говыми центрами Нидерландов и Германии выпустили сборник «Вызовы для социал-демократии в области национальных куль-тур»[10] , осуждая политкорректность и мультикультурализм, обращая внимание на маргинализацию вновь приезжих и нагрузку на социальные расходы государства. Таким образом, перед лицом возрождения классовых антагонизмов европейская социал-демократия не чужда правого популизма и национализма. В январе 2011 г. Эд Милибэнд выступил с речью в Фабианском обществе[11] с осуждением «нового лейборизма» за то, что, придя к власти, его представители поощряли рыночную эконо-мику в ущерб ценностям и институтам, которые «дороги людям», и предложил «укоренить наши ценности в традициях и идеях, которые выходят за рамки бюрократического государст-ва и навязчивого рынка». Д. Милибэнд в речи в период кампании за лидерство в Лейбористской партии летом 2010 г. также говорил об «отчеканенных в сердцах» лейборизма ценностях ответственности, любви, привязанности, дружбы, что «превыше денег и выгоды»[12] . Понятие «справедливость», которым ещё оперировали «новые лейбористы» (Д. Милибэнд относился к мо-лодому поколению этой идеологии), ушло, уступив место добродетели, любви и дружбе, а также специфически англосаксон-ской традиции личной свободы и независимости. Речь Д. Милибэнду писал в основном М. Гласман, но прислушался к его идеям больше Эд Милибэнд, предложив универ-ситетскому преподавателю политологии в феврале 2011 г. член-ство в Палате лордов. Ныне барон, Гласман принял предложение, «уважая традиции и не одобряя политический рационализм с его презрением к наследственным институтам»[13] . Название «синий» призвано подчеркнуть консервативную жилку в идеологии лейборизма, «национальную традицию сопротивления» различным формам господства – от норманнского завоевания и огораживаний до Промышленной революции. С этой точки зрения, «парламентский социализм», вопреки мне-нию марксиста Ральфа Милибэнда (отца братьев Милибэндов) – не аберрация или оксюморон, а его сущность, воплощающая историческую приверженность Лейбористской партии наследственным институтам правления, которые представляли интере-сы «общин»». По мнению Гласмана, Англия оказала сопротивление норманнскому завоеванию, утвердив и свободу, и традицию. Гласман считает, что институты, которые были созданы в качестве «сдержек и противовесов» рынку, атрофировались, ес-ли вообще не отмерли, а ЛПВ при Блэре и Брауне ничего не сделала, чтобы остановить процесс: «И Блэр, и Браун «подписа-лись» под капиталистически-прогрессистской формой глобали-зации, для которой рабочие были основными врагами перемен». Но ирония, по его мнению, заключается в том, что частный сек-тор не рос сколь-нибудь существенными темпами, и страна столкнулась с патологиями глобализации – «страну бесконечно трясёт». «Красный торизм» и «сострадательный консерватизм» Акцент коалиционного правительства на темах «локализма», иммиграции и реформе сферы социальных услуг (при молчали-вой поддержке многих лейбористов) – носит постлиберальный характер. Приверженцы концепции «сострадательного консерватизма» опасаются, что при Д. Кэмероне тори могут потерять сторонни-ков Консервативной партии из рабочего класса (т.н. избиратели из «Моррисона», сети дешёвых супермаркетов, чьи покупатели – преимущественно «синие воротнички» – отрицательно относятся к повышению налогов, страдают от уличной преступ-ности, низкого качества социального обслуживания и чувству-ют на себе конкуренцию за рабочие места со стороны готовых работать за низкую зарплату иммигрантов). Политическое возрождение бывшего лидера Консервативной партии И. Данкана-Смита произошло благодаря его новому имиджу сторонника решения проблем бедности и безработицы, что, в свою очередь, способствует облагораживанию Консервативной партии, о которой со времён тэтчеризма сложился стереотип «бессердечной сторонницы экономического индивидуа-лизма». Не случайно Д. Кэмерон привлёк бывшего лидера тори к работе в правительстве, передав ему пост министра по труду и пенсиям. Что касается Н. Клегга, лидера Партии либеральных демократов (ПЛД), то он критикует «сострадательный консерватизм». И это понятно, ведь его партия стремится получить дивиденды от своего курса на смягчение последствий «жёсткой экономии», проповедуемой тори, играющими главную скрипку в правитель-стве. ПЛД претендует на роль совести коалиции и пытается вы-вести на чистую воду консерваторов, особенно правых, которые рядятся в сострадательные одежды. Консерваторы в свою очередь говорят, что либерал-демократы просто пытаются набрать политические очки, и демонстрируют уверенность в своих силах. Действительно, опросы общественного мнения показывают, что избиратели пока поддерживают радикальную перестройку системы социального обеспечения, которая «поощряет безделье». Универсальный кредит, который с 2013 г. заменит несколько видов пособий, – детище «сострадательного консерватизма» в исполнении Данкана-Смита. Цель – сделать жизнь на зарплату выгоднее, чем жизнь на пособия, и упростить систему социальных выплат. Однако в совокупности меры коалиционного правительства по снижению дефицита госбюджета и развитие ситуации в экономике, согласно прогнозам независимого Института фискальных исследований, приведут к тому, что реаль-ные доходы домохозяйств снизятся даже резче, чем в 1970-х гг., и сотни тысяч людей попадут в категорию бедных[14] . Данные по безработице, достигшей пика 17-летней давности, также не внушают оптимизма. Наблюдатели отмечают, что жить на зарплату окажется, может быть, и выгоднее, только работы не будет. Коалиционное же правительство рассчитывает, что сокращение рабочих мест в государственном секторе будет компенсировано созданием рабочих мест в частном секторе. Если этого не произойдёт, то нынешний настрой против злоупотреб-лений со стороны получателей пособий обернётся против самих тори, с новой силой придав им реноме «равнодушной» партии. Один из излюбленных козырей Кэмерона – утверждение о создании 500 тыс. рабочих мест в частном секторе со времени выборов в мае 2010 г. Премьер-министр, а также министр финансов Дж. Осборн делают всё, чтобы внушить избирателям – новые рабочие места в частном секторе позволят «намного перекрыть» сокращение рабочих мест в государственном секторе. На деле в 2010 г. такое «перекрытие» составило лишь 24 тыс. мест, причём по большей части до выборов в мае 2010 г.[15] Более того, по прогнозам международного Института по управле-нию персоналом (Chartered Institute of Personnel and Development), 610 тыс. рабочих мест в государственном секторе к 2016 г. будет потеряно, т.е. на 210 тыс. больше, чем по прогнозам го-сударственного Управления по контролю за бюджетом (Office for Budget Responsibility)[16] . В то же время сокращение одного рабочего места в госсекторе обходится государству в 8-10 тыс. ф.ст. (пособия и неполученные налоги). Институт призвал британское правительство прекратить сокращение персонала в гос-секторе до тех пор, пока частный сектор не восстановится после кризиса. На октябрь 2011 г. безработица в Великобритании достигла 2,57 млн человек (самый высокий количественный показатель с 1994 г.), или 8,1% рабочей силы (самый высокий уровень с 1996 г.). Безработица среди молодёжи возросла до 991 тыс. человек (21,3%), повторив «рекорд» 1992 г., когда начали вести подобную статистику. Коалиционное правительство, придя к власти, распустило Фонд «Будущая работа» (Future Jobs Fund), занимавшийся пособиями для получающих профтехобразование из семей с низкими доходами, а также объявило о сокраще-нии 10 тыс. мест в университетах для студентов. Эти меры лишь усугубили кризис занятости[17] . В создавшейся ситуации министру финансов пришлось объ-явить о займе в 44,4 млрд ф.ст. для возмещения недополученных налогов и обеспечения роста социальных выплат. Но если безработица продолжит расти, то подобные меря тем более не позволят сократить дефицит госбюджета. Меры жёсткой экономии – палка о двух концах; пока что коалиция не создаёт, а уничтожает рабочие места. Об этом свидетельствует и то, что отказов в предоставлении кредитов на создание малого и среднего бизнеса в Британии с 2007 г. (предкризисный год) по 2010 г. стало в 4 раза больше[18] . Политические последствия социально-экономического курса Кабинета Д. Кэмерона уже становятся очевидными. Правительству пришлось отложить свои планы повышения пенсионного возраста для женщин, пообещав «переходные меры» (направлены на то, чтобы 330 тыс. женщин не пришлось ждать лиш-них два года до получения государственной пенсии). Запланированное повышение пенсионного возраста до 66 лет в апреле 2020 г. отложено на полгода до октября 2020 г., что обойдётся казне в 1 млрд ф.ст. Социальная политика консерваторов особенно больно ударила именно по женщинам из-за снижения по-собий и льгот семьям с детьми. Реформа пенсионной системы в государственном секторе также в основном касается женщин (две трети из тех, кого затронет пенсионная реформа, – женщи-ны); сокращения в государственном секторе также преимущест-венно касаются женщин, и безработица среди них уже достигла уровня 1988 г. Неудивительно, что, согласно опросам в октябре 2011 г., поддержка женщинами консерваторов снизилась до 29%, и 65% из них не будут голосовать за консерваторов на следующих выборах[19] . Таким образом, отложенная пенсионная реформа – уступка женщинам. Журнал «Нью Стейтсмен» в октябре 2011 г. обнародовал письмо девяти экономистов с мировым именем, включая лауреата Нобелевской премии 2010 г. К. Писсаридеса, советника канцлера казначейства, а также трёх бывших членов комитета по монетарной политике. Авторы письма призывают министра финансов перейти к альтернативным и радикальным мерам по стимулированию экономического роста и созданию новых рабочих мест. Нобелевский лауреат, заведующий кафедрой в Лон-донской школе экономики, пишет: «Я знаю, что Вы беспокоитесь о дефиците [бюджета], но, думаю, что это беспокойство чрезмерно…». Считая Осборна «негибким», Писсаридес полагает, что сокращение государственных расходов «замедлит вос-становление экономики и даже может вызвать двузначную рецессию». С его точки зрения, снижение налога на богатых с 50 до 40% (на доходы свыше 150 тыс. ф.ст. в год) вряд ли создаст больше рабочих мест, ведь выплачивают такой налог только 275 тыс. человек – менее 1% налогоплательщиков. Намного более действенным с точки зрения оживления рынка труда и снижения безработицы было бы возвращение НДС на прежний уровень (с 20 до 17,5%) или сокращение страховых взносов для ма-лоимущих слоев населения. «Снижать дефицит за счёт урезания расходов следует при восстановлении экономики, а не за счёт повышения налоговых сборов в условиях её падения. Срока полномочий этого парламента хватит, чтобы добиться цели сни-жения дефицита бюджета за счёт курса, благоприятствующего созданию рабочих мест»[20] . * * * По мере развития идей «синего лейборизма» и «красного то-ризма» станет очевидно, какие из них воплотятся в жизнь, а ка-кие окажутся лишь отражением страхов перед нынешней фазой общественного развития. Люди испытывают ностальгию по прежней жизни с традиционным семейным и общественным ук-ладом, но в то же время они уже привыкли принимать самостоя-тельные решения, плохо сочетающиеся с общинным сознанием. Глобализацию вряд ли удастся приручить в такой стране, как Британия, где не существует институтов, присущих, например, германскому «организованному капитализму». Вместе с тем ав-густовские беспорядки 2010 г., проходившие на фоне постоянных скандалов в политических верхах, выдвинули пост-либера-лизм на авансцену политической жизни, поместили его в центр политической полемики. Представляется, что «синий лейборизм» и «красный торизм» останутся ключевыми проводниками новых идей на годы вперёд. Описанные процессы протекают на фоне слабых и бездейст-вующих левых сил. В отсутствие организованных социальных движений и социальной памяти о коллективистских методах борьбы, августовские беспорядки лишь подтвердили доминирование в общественном сознании ценностей потребительства. Следствием прокатившихся по стране погромов стал лишь рост авторитаризма, расширение полномочий полиции и усиление крайне правых. Можно согласиться с Мэри Риддел из газеты «Дейли телеграф», перефразировавшей клише Д. Кэмерона о Британии как «разбитом обществе»: Британия разбита не в низах, а в верхах[21] . Е.С. Громогласова * Социальная Европа: ненужный багаж для «красных тори» и «синих лейбористов»? Проиграв всеобщие выборы в мае 2010 г., лейбористское правительство Великобритании оставило в наследство коалиции консерваторов и либеральных демократов политические программы и методы взаимоотношения с Евросоюзом, пронизанные концепцией «третьего пути». Это наследие, как и сама идеология сохраняют мощный потенциал развития. Тем не менее, реализация этого потенциала зависит от отношения к идеям «новых лейбористов» современного поколения британских политиков. Не будучи государством-основателем Европейских сообществ, Великобритания оказала существенное влияние на развитие ряда ключевых черт нынешнего облика Евросоюза. В настоящее время влияние Великобритании на эволюцию идеи единой Европы и на разработку отдельных направлений интеграционной политики может оказаться решающим. Глобальный экономический кризис 2008–2009 гг. и борьба с его по-следствиями усилили противоречия внутри Евросоюза. Именно позиция Великобритании, не входящей в зону евро, в создав-шихся условиях определит альтернативу идеи федерализации Евросоюза. Ключевым остаётся вопрос, будет ли эта альтернатива основана на традиционном для Великобритании отстаива-нии преимуществ Единого внутреннего рынка или она обогатится в результате переосмысления европейской политики «но-вых лейбористов». Европейское наследие «нового лейборизма» Говоря о том, как повлияли на развитие политической системы ЕС политики, отождествлявшие себя с идеологией «тре-тьего пути», необходимо подчеркнуть, что это влияние вырази-лось в развитии, прежде всего, инструментов мягкого права. Да, приход к власти «новых лейбористов» в 1997 г. принято связывать с полной интеграцией Социального протокола в Амстердамский договор в виде специального раздела, посвящённого социальной политике. Но в целом идея «третьего пути» применительно к объединённой Европе выразилась в попытке изменить сам подход к интеграционному строительству, отойти от крайностей наднационального и межправительственного методов выработки политики, создать новую модель взаимодействия, основанную на обмене опытом. В ЕС удалось развить ряд элементов этой модели во многом благодаря тому, что Т. Блэр, активно продвигая идею «третьего пути» в среде европейских левых, сумел заручиться поддержкой Г. Шрёдера. Совместно Блэр и Шрёдер опубликовали поли-тический манифест «Европа: Третий путь/Новый центр»[22] , в ко-тором отметили, что социал-демократическое движение почти во всех странах Европы переживает период обновления, а программы политических партий модернизируются. В этом документе смысл концепции «третьего пути» раскрывается как идея гармонии или разумного компромисса между ценностями социальной справедливости и предпринимательства. Среди общих задач, стоящих перед государствами-членами ЕС, авторы мани-феста называют повышение уровня занятости и благосостояния, борьбу с бедностью и социальной изоляцией, сохранение конкурентоспособности объединенной Европы в мире. Как средство достижения этих целей лидеры двух стран предлагают новый для интеграционной практики механизм: вза-имное обучение. Они подчёркивают, что «новые социал-демо-краты» не выступают за единую европейскую модель и ещё ме-нее – за трансформацию Европейского союза в сверхгосударство. Вместо этого предлагается метод совместного достижения целей, который не подразумевает ни переноса полномочий на наднациональный уровень, ни длительных процедур поиска консенсуса между всеми государствами-членами. В декларации заявляется, что европейцам необходимо учиться друг у друга, сопоставляя успешный национальный опыт с помощью статистических данных (бенчмаркинга). Отмечается и необходимость разработки новых реалистичных комплексных стратегий разви-тия общества и экономики. В целом эти тезисы соответствуют новому взгляду на объединение Европы. Один из разработчиков концепции «третьего пути» социолог Э. Гидденс в работе «Третий путь для Европейского союза»[23] отмечает, что «ни одна из двух основных моделей постро-ения ЕС – ни федерализм, ни минималистский свободный рынок не дают возможности размышлять над тем, чем является ЕС или чем он должен стать». ЕС, по мнению Гидденса, это прежде всего эксперимент в области транснационального уп-равления, вносящий вклад в модификацию институтов национального государства. Вскоре эти идеи оформились в виде институциональных но-вовведений на наднациональном уровне. Так, на Лиссабонской сессии Европейского совета в марте 2000 г. была принята амби-циозная Лиссабонская стратегия[24] , основная цель которой – превращение объединённой Европы в «самую инновационную, конкурентоспособную и динамично развивающуюся экономику в мире». Как известно, эти цели не были достигнуты к намеченному сроку, но более примечательным в контексте анализа влияния идеологии «третьего пути» на процесс европейской интеграции является метод, выбранный для реализации данной стратегии. Он получил названия метода открытой координации. В его основе лежит тезис, согласно которому интеграция дости-жима в условиях растущего разнообразия через социализацию, взаимное обучение и обмен информацией. Очевидна концептуальная связь открытого метода координации, как и самой Лиссабонской стратегии, с положениями, выдвинутыми Блэром и Шрёдером, а также с социал-демократической идеей в целом, с социал-демократической трактовкой конкуренции. Новые лейбористы оставили после себя не только реформи-рованную страну. Предложенная ими концепция «третьего пути» способствовала развитию новых форм сотрудничества в Ев-ропе. Но вопрос о том, будет ли это наследие воспринято и переосмыслено новым поколением британских политиков, остаёт-ся открытым. Кризис в зоне евро затмил многие ценные наработки в сфере интеграционного строительства за предыдущее десятилетие. В настоящий момент в недрах правящей совместно с либерал-демократами Консервативной партии, как, впрочем, и оппозиционной Лейбористской, разрабатываются новые концепции организации общественных отношений и национальной социальной политики. Их анализ позволит заключить, насколько британские политики готовы играть активную роль в Европе, влиять на развитие интеграции так, как это удалось их предшественникам – «новым лейбористам». Новые общественные идеи и европейская политика кон- серваторов Консервативная партия продолжает оставаться одной из ве-дущих политических сил Великобритании. Сформировав коалиционное правительство совместно с либерал-демократами, тори выступают с новыми идеями развития страны, которые за-трагивают не только ряд направлений внутренней политики, но и проблематику европейского интеграционного проекта. Одной из таких идей является концепция «большого общества», актив-но пропагандируемая премьер-министром консерватором Д. Кэ-мероном. Последний заявил о намерении привести в порядок «разбитое общество»[25] . Как показали уличные беспорядки и волна мародёрства, прокатившаяся по Великобритании с 6 по 11 августа 2011 г., степень разобщённости между властью и гражданами, особенно молодёжью, велика. Недоверие к традиционным политическим институтам порождает чувство бессилия и неверие в возможность изменить к лучшему собственную жизнь. Асоциальное поведение молодёжи, её вовлечённость в сети организован-ной преступности – это именно те проблемы, для решения которых консерваторы предлагают создать «большое общество». В этом смысле «большое общество» – проект по оздоровлению отношений внутри нации: между поколениями, между социаль-ными группами, между коренным населением и мигрантами. Суть концепции в том, что управлять своей жизнью должны са-ми люди посредством местных общественных организаций; го-сударство же должно отойти на второй план. Тем самым тори признали, что существует такое явление, как общество, хотя М. Тэтчер это отрицала. Тэтчеристы оперировали понятиями индивидов и семей, но гражданское общество как особую форму отношений, основанную на солидарности, способную защитить человека и от негативных эффектов разви-тия рынка, и от государственного произвола, неоконсерваторы отвергали. Однако и современные консерваторы в своих представлениях о «большом обществе» используют традиционные для консервативной идеологии постулаты об индивидуальной ответственности перед семьёй, общиной, о благотворительности как способе преодоления социального неравенства. Выдвижение идеи «большого общества» стало следствием возрастания влияния коммунитаризма и социального консерватизма в рядах британских правых. Новое прочтение и комбина-ция этих воззрений, отвечающая потребностям кризисного вре-мени, была предложена Ф. Блондом, основателем мозгового цен-тра «РесПублика», близкого к Консервативной партии. Блонд разработал подход, получивший название «красный торизм»[26] . Его квинтэссенция – идея укрепления местных сообществ, малых и средних предприятий за счёт монопольной власти крупного бизнеса. Лейбористами идея «большого общества» расценивается как захват правыми традиционной для левой мысли идеологической платформы. Так, лидер лейбористов Э. Милибэнд, выступая в Фабианском обществе в январе 2011 г., отметил, что лейборис-там необходимо в своём идейном поиске двигаться вперёд, пока Кэмерон открывает для себя такие прописные истины, как общество[27] . В то же время Милибэнд подчеркнул, что финансово-экономический кризис в очередной раз продемонстрировал бли-зорукость традиционного для консерваторов тезиса о том, что рынок это оптимальный регулятор общественных отношений. Действительно, сегодня тори активно используют наработки своих оппонентов. Д. Кэмерон однажды даже назвал себя продолжателем политики Т. Блэра[28] . В то же время в консервативной программе построения «большого общества» содержит-ся серьёзная критика политики «новых лейбористов». Консерваторы обращают особое внимание на разрастание бюрократии, особенно на местах, ставшей оборотной стороной склонности «новых лейбористов» к реформам в сфере управления, особенно в вопросах социальной политики. Теперь же реформы в сфе-ре социальной политики (занятость, здравоохранение, образова-ние, пенсионное обеспечение) направлены в первую очередь на ликвидацию излишней бюрократической опеки, усиление демо-кратической подотчётности и предоставление гражданам возможности выбора поставщика услуг. Конечная цель у правительства одна – снизить затратность системы социального обес-печения, ставшей тяжёлым грузом для бюджета. Необходимо отметить, что в эволюции британского консер-ватизма определяющее значение имеет вопрос о будущем нации, о путях развития страны. Далеко не каждая идея, выдвину-тая в условиях острой межпартийной конкуренции, приобретает общеевропейское звучание и способна повлиять на вектор развития объединённой Европы. Что касается идеи «большого об-щества», то это сугубо национальная идея. Её также можно оха-рактеризовать как национальную британскую версию более об-щих идей о гражданском обществе и демократии участия, по-лу-чивших распространение в Евросоюзе. Они инкорпорированы в практику взаимодействия наднациональных институтов с различными группами интересов. Как справедливо указывает Э. Гидденс, «большое общество» и гражданское общество – это синонимы[29] . Практическая политика размежёвывает идеи, имеющие об-щую основу. Это выражается в восприятии консерваторами Ев-ропейского союза как централизованного, бюрократического образования, далекого от нужд простых британцев. Иными сло-вами, демократия участия определяется британскими консерва-торами как процесс наделения граждан новыми полномочиями, передачи властных функций на более низкие «этажи» управлен-ческой вертикали (на уровень местных общин и неправительст-венных организаций). В то же время консерваторы не следуют этой логике «в обратном порядке», когда граждане уполномочивали бы институты власти, в том числе наднациональные, по-средством организованного взаимодействия с ними. Очевидно, что идея «большого общества» не приобретёт об-щеевропейского значения. Главная причина этого – нежелание части британского общества и представляющей его Консервативной партии передавать национальные полномочия в каких бы то ни было сферах еврократии в Брюсселе. Парадокс в том, что углубление процессов европейской интеграции привело к «дефициту демократии» не только на уровне ЕС, но и на уровне на-циональных правительств. Современные вызовы для европейского национального государства многогранны. Изоляционист-ские подходы, направленные на построение «большого общест-ва» в отдельно взятой стране, могут оказаться недостаточными для ответа на них. В этих условиях гибкие подходы к европейской интеграции «новых лейбористов» сохраняют свою актуальность. Тем не менее, консерваторы считают, что большое количество законодательных актов ЕС в социальной сфере наносит вред Великобритании. На рассмотрение парламента тори внесли билль, изменяющий Закон 1972 г. о Европейских сообщест-вах. Законопроект направлен на то, чтобы любая новая редакция учредительных договоров ЕС, открывающая возможность для передачи новых полномочий на наднациональный уровень, выносилась бы на общенародный референдум. Это предложение получило неофициальное название «замок референдума». Иными словами, консерваторы не стремятся выработать но-вый подход к процессу европейской интеграции. Говоря о евро-пейской политике «новых лейбористов», они жёстко критикуют присоединение Великобритании к Социальному протоколу Амстердамского договора. Тори не проявляют интереса и к ме-тоду открытой координации в качестве фундамента для обновления европейской объединительной идеи. В целом, консерваторы сохраняют традиционный для себя взгляд на Евросоюз, противодействуя усилению наднациональности, но в то же вре-мя поддерживая Единый рынок, политику дальнейшего расширения ЕС и реализацию общих программ в области энергетики, транспорта, содействия развитию. «Синий лейборизм» – национализация левой идеи? Ещё менее восприимчивым к социальному конструированию в качестве объединительной стратегии для Европы оказался «си-ний лейборизм» (Blue Labour). Это новейшее идейное направле-ние британского лейборизма. Оно выкристаллизовалось после поражения Лейбористской партии на всеобщих выборах в мае 2010 г. и последовавшего за этим периода рефлексии. Чаще дру-гих среди разработчиков этой концепции упоминают Мориса Гласмана, сотрудника Лондонского университета Метрополитен, представляющего лейбористов в Палате лордов. Его взгляды из-ложены в серии статей и интервью, а также в специальном сбор-нике докладов «Традиция лейборизма и политика парадокса»[30] . Основным постулатом нового течения стал тезис о том, что «лейборизм представляет собой уникальную и парадоксальную традицию, которая укрепляет свободу и демократию, сочетает веру и гражданство, патриотизм и интернационализм и является в своих лучших проявлениях одновременно и радикальной, и консервативной»[31] . Примечательно, что «синие лейбористы» ас-социируют себя с ранним периодом «нового лейборизма»[32] . Им созвучны такие лозунги их предшественников, как забота о семье, укрепление чувства индивидуальной ответственности. Тем не менее, «синие» отмежёвываются от «новых», критикуя симпатии правительств Т. Блэра и Г. Брауна к глобализации. Лейтмотивом «синего лейборизма» стал протест против пре-вращения индивидов и окружающего мира в товары – предметы потребления. С этой точки зрения финансовый капитал в по-гоне за максимизацией прибыли, оказывает разрушающее воздействие на личность и природу, овеществляет их. «Синий лей-боризм» видит выход в укреплении демократии в первую очередь на местном уровне. Отсюда бережное отношение «синих лейбористов» к истокам этого движения, т.е. к прошлому. Отсюда и элемент консерватизма, давший название этому направ-лению идейной эволюции лейборизма. «Синие лейбористы» по-лагают, что ресурсы, необходимые для обновления партии, заключаются в её истории. Они напоминают, что характерная че-рта лейбористского движения – принципы взаимности и солидарности. Примечательно, что и для «синего лейборизма», и для идеи «большого общества» характерен упор на роли гражданского участия в обновлении демократических традиций. «Синему лейборизму» присущ и радикализм. В своём стре-млении защитить традиционные формы труда от внешних вызо-вов (прежде всего экономической миграции) его приверженцы идут дальше консерваторов. «Синие лейбористы» настаивают на том, что люди не являются предметами потребления и не дол-жны перемещаться по миру в поисках максимальной оплаты тру-да. Следовательно, национальные политические системы долж-ны контролировать свои границы и миграцию. Отсюда следует, что свободное передвижение рабочей силы и конкуренция между наёмными работниками, сбивающая уровень зарплаты, выгодны собственникам производства и управленцам, однако понятие солидарности трудящихся не имеет с этим ничего общего. В результате «синие лейбористы» отрицают преимущества Единого внутреннего рынка, подчёркивая, что реализация прин-ципов свободного передвижения капитала и труда была ошибкой. Ставя под вопрос основу основ экономической интеграции в ЕС, «синие лейбористы» выступают за некую «Европу отечеств», не высказываясь при этом за создание сильного наднационального регулирования в сферах социальной политики. Обеспокоенность в отношении иммиграции – ещё одна точка соприкосновения современных консерваторов и «синих лейбористов». И те, и другие подвергают критике политику мультикультурализма. Между тем к «синему лейборизму» испытывают симпатии руководители партии. Так, в речи Э. Милибэнда в Фабианском обществе[33] прозвучали положения, созвучные «синей» риторике. Перечисляя причины, по которым от Лейбористской партии отвернулась значительная часть избирателей, он, в частности, назвал рост технократии в системе партийного управления. Ми-либэнд обратил внимание на традиции лейбористского движения – взаимность и общие узы солидарности – как ресурсы воз-рождения партии. Важным тезисом стало требование защиты тех традиционных норм в жизни избирателей, которые оказались под угрозой, но по-прежнему востребованы. В одном из интервью Милибэнд открыто заявил о том, что «новые лейбористы» в вопросах миграции выбрали неверный подход[34] . Таким образом, «синий лейборизм» укореняется в качестве официальной линии Лейбористской партии. Его отличительной чертой является приверженность традиции и желание сохранить её посредством укрепления демократических институтов не только на местном уровне, но и в практике работы транснацио-нальных организаций. В контексте европейской интеграции «си-ний лейборизм» вряд ли имеет потенциал, замыкаясь в национальных границах. * * * Сегодня британские политики разных направлений используют идейные воззрения «новых лейбористов», в особенности концепцию «третьего пути», в качестве отправной точки для разработки подходов к ответам на новые вызовы. Но, подвергая критике «менеджеризм» «новых лейбористов», они упускают из виду крайне ценный и актуальной опыт своих предшественников в сфере европейской интеграции. Это наследие могло бы послужить идейной и практической основой укрепления британского лидерства в Европе в ближайшее десятилетие. С.П. Перегудов * ЛИБЕРАЛЬНО-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ ПОСЛЕ ВЫБОРОВ 2010 г.: ОТ «ПОЛИТИКИ СОГЛАСИЯ» К ПОИСКАМ НОВОЙ ИДЕНТИЧНОСТИ Не обеспечив большинства мест в парламенте ни одной из главных политических партий, выборы 2010 г. предоставили Либерально-демократической партии, казалось бы, уникальный шанс не только войти в правительство, но и способствовать реа-лизации ряда мер, главной из которых должно было стать изме-нение избирательной системы с мажоритарной на «полупропор-циональную». В случае реализации реформы, партия автомати-чески получала бы в полтора раза больше мест в парламенте и становилась почти обязательным участником правительственного большинства. В дальнейшем открывался бы путь к «чистой» пропорциональной системе выборов, что могло бы поставить ЛДП в один ряд с двумя другими партиями и даже, возможно, превзойти одну из них. Ещё в канун выборов, однако, ситуация начала складываться для ЛДП не самым благоприятным образом. «Естественным» её союзником была Лейбористская партия, выходцы из которой в своё время в союзе с либералами разработали ряд мер по реформе политической системы страны. Главными из предполагаемых мер были предоставление более широкой автономии Шотландии и Уэльсу, ликвидация наследственного характера Палаты лордов и переход системы выборов к пропорциональной или «полупропорциональной». Как известно, придя в 1997 г. к власти, правительство Тони Блэра осуществило довольно радикальные меры по деволюции Шотландии и Уэльса, запустило реформу Палаты лордов, провело некоторые меры по изменению избирательной системы (главная из них – избрание членов Европарламента по пропорциональному принципу). Однако, получив большой перевес в Палате общин, правительство наотрез отказалось от своего пред-выборного обязательства провести референдум относительно реформы системы формирования состава палаты общин. Исход выборов 2010 г., в ходе которых возник «подвешенный парламент» (в котором ни одна из партий не получила абсолютного большинства, что позволяло бы сформировать однопартийное правительство), дал реальный шанс ЛДП добиться проведения референдума. В соглашении с консерваторами о формировании коалиционного правительства такое обязательство было зафиксировано. Однако, поставив подпись под этим обязательством, руководство партии тори тут же заявило, что в принципе выступает против реформы, и не будет побуждать своих членов голосовать за неё. Лейбористы же, отказавшись от коалиции с ЛДП, которой те активно добивались, также с са-мого начала довольно прохладно отнеслись к идее реформы и чем дальше, тем решительнее её критиковали. Формирование правительственной коалиции консерваторов с ЛДП ставило последнюю в затруднительное положение и по ряду других вопросов. Сейчас нет смысла рассуждать о том, не лучше ли было для ЛДП предоставить тори шанс сформировать правительство меньшинства, а самим, оставшись в оппозиции, продолжить сближение с лейбористами. Судя по всему, немалую роль в ре-шении о союзе с тори сыграл лидер ЛДП Ник Клегг, который, с одной стороны, жаждал приобщиться к власти, а с другой – имел довольно много общего с Д. Кэмероном и в сугубо личном плане, и в идейно-политическом. В меньшей мере, но стремление прорваться «наверх» относилось и к некоторым другим ру-ководителям ЛДП, мечтавшим о министерских портфелях. «Генеральная идея» консерваторов – построение «большого общества» («big society»), смысл которого они видели в том, чтобы переложить основное бремя социальных расходов с госу-дарства на само общество и его организации. Идея подавалась как «прогрессистская», якобы нацеленная на поощрение общественной самодеятельности и дебюрократизацию. Несмотря на обоснованную критику концепции, в том числе со стороны вид-ных экономистов и социологов, лидер Либерально-демократи-ческой партии Н. Клегг активно выступил в её поддержку. В своей статье «Большое общество и либерализм» в газете «Гардиан» он утверждал, что оба понятия «равнозначны» и что пар-тии коалиции едины в своём подходе к реформе государственной системы социального обеспечения и услуг («public servi-ce»)[35] . Что касается аргументации, то она мало чем отличалась от озвученной Д. Кэмероном и его коллегами[36] . Поддержал Клегг и идею «локализма», нацеленную на ограничение полно-мочий местных органов власти в социальной сфере (он сформу-лировал её, как «конкурентный локализм»)[37] . Принятие этих принципов во многом объясняет ту лёгкость, с которой либеральные демократы шли на уступки Кэмерону, Осборну и другим ведущим деятелям тори[38] . И если лидеру то-ри и его коллегам пришлось в целом ряде случаев идти на попятную, то поступать так их побуждали не столько либерал-де-мократы в правительстве, сколько протесты широкой общественности, и прежде всего врачей, учителей, студентов, госслужащих и других категорий граждан, становившихся жертвами сокращений министра финансов. Особенно заметными были демонстрации протеста, организованные студентами в ноябре 2010 г., в которых приняло участие около 50 тыс. человек, и самая массовая за последние годы однодневная забастовка госслужащих в начале июля 2011 г. Не меньшее значение имели и демарши целого ряда крупных учёных, видных деятелей бизнеса, помещенные в таких со-лидных изданиях, как «Файнэншл таймс», «Обсервер», «Гарди-ан» и ряде других. В статьях и блогах они аргументировано до-казывали контрпродуктивность жёстких сокращений госрасходов, ведущих не к укреплению экономики и финансов, а к сни-жению потребительского спроса, росту безработицы и ряду других нежелательных последствий[39] . Весьма примечательно, что основной «потерпевшей стороной» как массовых протестов, так и критических выступлений в прессе стали не столько консерваторы, сколько литеральные демократы и их лидеры. Как писал корреспондент «Гардиан», студенты не смогли добиться своего, но они «разрушили репутацию Клегга»[40] . На первый взгляд такого рода реакция общественности выглядит не совсем логичной, поскольку главным инициатором и основным исполнителем принимаемых решений были и остаются, конечно же, консерваторы. Но от них, собственно, другого и не ждали, тогда как с участием либерал-демократов в правительстве многие связывали надежды на прогрессивный соци-ально-экономический курс. Именно потому, что они не оправдали ожиданий и надежд избирателей, по ним, в основном, и ударила волна недовольства. Сказанное подтверждает динамика изменения партийных рейтингов, фиксируемых многочисленными опросами общественного мнения. Если рейтинг консерваторов не претерпевал особых изменений, то уже с осени 2010 г. рейтинг либеральных демократов, не говоря уже о самом Н. Клегге, резко пошёл вниз. К началу 2011 г. один из опросов показал, что либдемов поддер-живает всего 7% избирателей[41] , а на дополнительных выборах в одном из округов Шотландии за них проголосовало всего 2,2% (против 12% на предыдущих выборах)[42] , и они потеряли избирательный залог. Пожалуй, самый серьёзный удар по их репутации был нане-сён в ходе местных выборов 5 мая 2011 г. и проводившегося од-новременно референдума об избирательной реформе. Что касается выборов в местные советы, то, как писала пресса, их результаты для ЛДП оказались самыми плохими за целое поколе-ние. В Шеффилде, где родился Клегг, и где поддержка партии была всегда особенно высокой, ЛДП не досчиталась около 200 муниципальных представителей, а освещавший ход выборов корреспондент резюмировал их результаты как «экзистенциональный кризис» партии[43] . Самый неприятный, но закономерный провал ожидал либеральных демократов при подсчёте голосов, поданных в ходе ре-ферендума. Если в течение ряда лет большинство избирателей было склонно поддержать реформу (ещё в конце 2010 г. опросы фиксировали перевес её сторонников на уровне 12%[44] ), то уже с ранней весны 2011 г. начали преобладать минусовые показатели. К апрелю доля противников реформы поднялась до 58%, хотя ещё в феврале её сторонники лидировали с отрывом в 2%[45] . Правда, уже в январе стало ясно, что лейбористы, на голоса ко-торых, помимо собственных сторонников, рассчитывали лидеры ЛДП, будут скорее «против», чем «за». Из 253 членов лейбо-ристской фракции в парламенте за реформу высказались всего 114 человек, и в дальнейшем их численность лишь снижалась. Подсчёт голосов подтвердил самые худшие ожидания ЛДП и её союзников: доля голосовавших против реформ составила 67,9%, то есть ⅔ всех поданных голосов[46] . Столь резкое падение числа сторонников избирательной ре-формы вряд ли можно объяснить лишь тем критическим состоя-нием, в котором оказалась ЛДП. Главная причина, скорее, в дру-гом, а именно во всей системе межпартийных отношений, и осо-бенно отношений либерал-демократов и лейбористов, сложив-шейся накануне референдума. Не секрет, что основную массу сторонников реформы все последние годы составляли члены и избиратели ЛПВ. И если бы отношения между обеими партиями оставались прежними или почти прежними, то, учитывая, что в сумме их сторонники составляли накануне референдума 52% электората[47] , результат голосования мог бы быть существенно иным. Сказанное означает: на судьбе избирательной реформы в Ве-ликобритании отнюдь не поставлен крест, заинтересованность британского избирателя в ней была временно, и возможно надолго, «перебита» политической конъюнктурой и партийно-по-литическими схватками и неурядицами. Однако это значит, что конъюнктура может вновь поменяться, и избирателю представится возможность сказать своё слово, исходя из более глубоких побуждений. Вернёмся к самой ЛДП. Падение её популярности во многом было связано с поведением её лидеров, пытавшихся в боль-шинстве своём позиционировать себя в качестве лояльных партнёров Кэмерона и К° и проводить так называемую политику согласия. Неудивительно, что к концу 2010 г. многие видные либералы стали поговаривать о желательности выхода партии из правительства и разрыва коалиционного соглашения. Пошли разго-воры о возможности раскола партии, а часть её членов стала пе-реходить к лейбористам. По сути дела партии либерал-демократов пришлось распла-чиваться не только за пассивность и податливость своих лидеров, но и за промахи и неудачи консерваторов, которые, как вы-разился один из их критиков, ещё не научившись ходить, побе-жали. При всём том, консерваторы действовали энергично и на-пористо, а их престиж практически оставался почти на том же уровне, что и престиж лейбористов (слабый рост рейтинга последних не в последнюю очередь объяснялся неуверенным, по крайней мере, поначалу, поведением их нового лидера). В начале 2011 г. в близких к либеральным демократам кругам стали поговаривать даже о возможной отставке Клегга, а ряд известных деятелей партии стал открыто критиковать общий курс правительственной политики. Наиболее заметной фи-гурой в этом плане был заместитель министра финансов по про-блемам бизнеса Винс Кейбл, который назвал некоторые из мер правительства (в частности, решение упразднить региональные агентства развития) близкими к «маоистским» и хаотичными[48] . Подобным же образом он критиковал и подготовленную тори реформу здравоохранения[49] . По мере роста протестов «изнутри» и «извне» в ЛДП усили-валось напряжение, всё громче становились голоса, требующие изменения как «правил игры» внутри коалиции, так и политиче-ских позиций самого её руководства. На конференции партии в марте 2011 г. делегаты подвергли решительной критике поведе-ние Клегга и солидарных с ним членов правительства, потребо-вав кардинально изменить отношения с партнёрами по коалиции и пересмотреть ряд совместных решений по целому кругу вопросов и, в первую очередь, по вопросу о реформе систем здравоохранения и образования. Если тори не пойдут на уступки, заявили делегаты конференции, то какой смысл продолжать участвовать в коалиции? Попытка Клегга защищать одобренную правительством реформу здравоохранения потерпела поражение, и весь ход конференции показал, что для выхода из кризиса партии необходимо не просто настаивать на тех или иных конкретных сдвигах в деятельности коалиции, но подвергнуть ревизии саму «генеральную линию» партии и её руководства[50] . Результаты местных выборов и референдума лишь наглядно подтвердили обоснованность критического настроя делегатов. Примечательно, что не только большинство членов и сторонников ЛДП, но и основная масса избирателей, как показал ряд опросов общественного мнения, отвергли взятую коалиционным правительством на вооружение идею «большого общества», послужившую своего рода концептуальной основой и ре-формы здравоохранения, и реформы образования, и ряда других правительственных инициатив[51] . Выше уже отмечался факт «корректировки» самими консер-ваторами ряда своих решений и инициатив по реализации идей «big society». В силу отмеченных выше причин либеральные де-мократы в правительстве и их лидер вынуждены были, по край-ней мере, на словах, предлагать более смелую корректировку и своих, и правительственных решений и инициатив. В конце 2010 г. газета «Обсервер» насчитала целых двадцать нарушений либерал-демократами своих обязательств (на английском поли-тическом жаргоне – «поворотов на 180°»): в области налогообложения, банковской реформы, платы студентов за обучение и др. Газета сделала вывод, что так называемая новая политика фактически мало чем отличается от старой[52] . Лишь с весны 2011 г., и особенно после местных выборов и референдума 5 мая, в поведении лидера партии и её руковод-ства наметился перелом. Связан он был отнюдь не только с не-обходимостью выправить пострадавшую репутацию партии и её лидеров, но и с обстоятельствами более общего порядка. Главным из них послужил кризис той версии социал-либерализма, которая с лёгкой руки «новых лейбористов» превратилась в «мейнстрим» политической идеологии Великобритании. Несмо-тря на изрядную долю антиэтатизма и тэтчеризма в этом мейнстриме, роль государства в социальной сфере на практике почти не изменилась, а нагрузка на бюджет становилась всё более обременительной. В условиях кризиса 2008–2009 гг. устарелость традиционного подхода стала очевидной для многих из тех, кто делал погоду в Лейбористской и Либерально-демокра-тической партиях, не говоря уже о консерваторах. Однако если консерваторы попытались использовать новую ситуацию для продвижения обновленной и приукрашенной вер-сии тэтчеризма, то лейбористы и основная часть либералов отда-вали себе отчёт в том, что уход государства из социальной сфе-ры чреват самыми нежелательными для общества последствия-ми. Изменения в социальной политике необходимы, но они ни в коей мере не должны носить столь «революционный» характер. Ощущение необходимости перемен в первую очередь сказалось на ситуации в правящей Лейбористской партии, пережи-вавшей перед выборами 2010 г. и идейно-политический кризис, и кризис руководства. Что же до лидеров консерваторов и либерал-демократов, то, не будучи связанными узами власти, они попытались использовать новую ситуацию, чтобы предстать в качестве своего рода новаторов и обновленцев. Собственно, идея «большого общества» и «малого социаль-ного государства» явилась той находкой, которую они, хотя и далеко не в равной степени, сочли целесообразным выдвинуть на авансцену политической жизни. В какой-то мере это им уда-лось, но чем больше времени проходило после формирования коалиции, тем яснее становилась невозможность реализации концепции в сколько-нибудь полном виде. Не смогли найти се-бя спустя год после выборов и лейбористы, новый лидер которых Эд Милибэнд и его единомышленники вплоть до настоящего времени так и не очертили контуры сколько-нибудь привлекательной и обоснованной альтернативы «блэризму». Консерваторы, получив в свои руки бразды правления, создавали впечатление, что именно они держат «корабль на плаву», а лейбористы в глазах большинства недовольных политикой тори выглядели если не реальной, то потенциальной альтер-нативой их правлению. Что же касается ЛДП, то либеральные демократы не могли использовать ни тот, ни другой «козыри». В подобной ситуации им не оставалось ничего иного, как в срочном и даже сверхсрочном порядке начать демонстрировать свою роль в качестве реального, а не фиктивного участника по-литического процесса. Причём играть новую роль они должны были не только в рамках коалиции, но и как партия, претендую-щая на самостоятельность своих идейно-политических позиций. Конечно, гораздо легче и проще проявить себя, продемонст-рировав более весомую роль в коалиции, и именно здесь руководство партии к весне 2011 г. заметно активизировалось. Более того, стало добиваться определённых уступок от своих партнёров. Во время обсуждения ключевого для социальной сферы за-конопроекта о здравоохранении и в правительстве, и в парламенте Ник Клегг, по словам корреспондента «Гардиан», «нашёл свой голос» и добился того, что уже подготовленный билль был направлен на доработку[53] . И в этом, и в некоторых других случаях он поменял первоначальный стиль взаимодействия с Кэмероном[54] , чья склонность к «разворотам»[55] существенно облег-чала реализацию «нового курса» лидеров ЛДП. Учитывая, однако, реальное отношение сил и в правительст-ве, и в парламенте, добиться существенных изменений проводи-мого Кэмероном и его коллегами курса «жёсткой экономии» ни Клеггу, ни другим членам кабинета и правительства, несмотря на все их усилия, не удавалось. Данные обстоятельства послужили одной из причин заметного роста публичной активности Клегга и других его коллег по выдвижению ряда собственных инициатив, не согласованных с консерваторами[56] . В совокупно-сти с заметно оживившейся партийной деятельностью на местном уровне, подобного рода предложения и инициативы были явно рассчитаны если не на быстрое, то на постепенное выправ-ление того негативного имиджа, который сложился у ЛДП и её лидера к этому времени. Однако, главной проблемой либерал-демократов, без решения которой никакая партийно-политическая активность не мо-гла вывести партию из кризиса, оказалась крайне слабая отдача от поисков новой, а точнее – обновленной идейно-политической идентичности, в которой столь остро нуждалась партия. Она не сумели найти никаких новых идей и концепций, разводящих её с тори[57] , хотя ряд инициатив Клегга и его коллег, особенно в об-ласти здравоохранения и образования, шёл явно вразрез с тем конкретным содержанием, которое Кэмерон и другие консерва-торы вкладывают в идеи «большого общества» и «локализма». Начало поисков ЛДП нового кредо обозначило опубликованное в июле 2011 г. письмо 50 видных деятелей партии (поли-тиков, учёных, социологов, экономистов), выступивших за радикальное реформирование всей банковской системы и ряд дру-гих не менее радикальных предложений, которые, по их мнению, требовали «полного разрыва» с консерваторами. В письме также говорилось, что ряд авторитетных либеральных демо-кратов уже готовы к тому, чтобы совместно с лейбористами разрабатывать детали банковской реформы, рассматривая её как часть нового «прогрессивного альянса». Комментируя письмо, газета «Гардиан» писала, что предложение покончить с «банка-ми-казино» чревато расколом коалиции[58] . Что касается сферы социальных услуг, то ряд видных либерал-демократов, и не только в правительстве, продолжал отстаивать необходимость реформ в этой сфере в контексте идей «большого общества» и прогрессизма. Многие специалисты, в том числе из либерального лагеря, довольно логично обосновы-вали сомнения относительно того, «как долго система социаль-ных услуг может продолжать существовать в своём нынешнем виде». Без существенной коррекции системы здравоохранения, пожирающей непропорционально высокую и постоянно расту-щую часть национального дохода и бюджета, доказывали они, страна, неизбежно утратит конкурентоспособность, а качество услуг продолжит снижаться. Начавшиеся дискуссии затрагивают и ряд других ключевых проблем социально-экономического развития страны[59] . * * * Из сказанного со всей очевидность следует, что ни простой возврат партии на позиции докризисного социал-либерализма (к чему склоняется немалое число её членов и сторонников), ни попытки подновить и приспособить «под себя» идеи консерваторов, не решат проблем, с которыми столкнулась ЛДП в новой для себя и страны ситуации. Поиск новой или обновлённой иден-тичности будет, конечно, продолжаться, и не только точку, но даже запятую в этом поиске ставить пока нет никаких оснований. Я.А. Грабарь * ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КОНСЕРВАТОРОВ И ЛИБЕРАЛЬНЫХ ДЕМОКРАТОВ В КОАЛИЦИОННОМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ В мае 2010 г. британские консерваторы и либеральные демократы впервые за последние 70 лет создали коалиционное правительство. Партии пошли на компромисс, который ещё за несколько месяцев до этого казался немыслимым. Для правящей коалиции и без того непростая ситуация осложнялась тем, что отношение к ней британского электората со временем только ухудшалось. Если после парламентских выбо-ров недовольство образованием союза тори и либдемов высказывали 55% британцев, то в мае 2011 г. эта цифра выросла до 63%[60] . Более того, ⅔ опрошенных социологическим агентством «Популюс» заявили, что коалиция ослабила правительство, сде-лала его менее решительным и менее ответственным. Негативное отношение электората Соединённого Королевства к тому, что страной руководят две политические силы, во многом объясняется привычкой британцев к однопартийному правительству. Для многих политический смысл понятия «ком-промисс» имеет негативный оттенок. Голосуя за партию, электорат ожидает реализации положений, заложенных в её предвы-борном манифесте. Однако, вступая в коалицию, политические организации вынуждены идти на компромиссы, которые значи-тельная часть их сторонников расценивает как отступничество. Образование правящей коалиции отрицательно восприняли не только избиратели. Незадолго до выборов лидер Консервативной партии Д. Кэмерон призывал электорат избежать «подвешенного» парламента, который, по его словам, привёл бы к «компромиссам и полумерам». Ещё более негативно на образование коалиции отреагировали бывшие лидеры либералов и либеральных демократов. Д. Стил, занимавший пост лидера Либеральной партии в 1976–1988 гг., обозначил союз с консерваторами как «сотрудничество с врагом». Лидер Партии либеральных демократов в 1999–2006 гг. Ч. Кеннеди отметил, что лично он никогда бы не голосовал за подобный исход. Его предшественник П. Эшдаун появление коалиции назвал несчастьем. В прошлом либералы уже имели негативный опыт сотрудничества с консерваторами в составе правящих коалициях. В 1915–1922 гг. при Г. Асквите и Д. Ллойд Джордже сотрудниче-ство с тори оказалась для них губительным, партия раскололась на части и в итоге отошла на третий план британской политики. После прихода к власти коалиция консерваторов и либеральных демократов переживала «медовый месяц». Однако ито-ги региональных выборов, выборов в местные органы власти и референдума о переходе к альтернативной системе голосования 5 мая 2011 г. привели к значительным изменениям, ухудшили отношения между ведущими представителями партий. Если консерваторам на выборах в местные органы власти Англии удалось получить 38% голосов, увеличив показатель 2010 г. на 3%, то либеральных демократов поддержали всего 15% избира-телей (минус 9% по сравнению с прошлыми местными выбора-ми). За счёт оттока электората либдемов лейбористы получили 36% голосов (плюс 9%). Кроме того, либеральные демократы проиграли референдум по введению альтернативной избирательной системы, что было основным условием их участия в коалиции. Члены ПЛД – министр по делам энергетики и клима-тических изменений К. Хьюн и глава департамента по делам бизнеса В. Кейбл – возложили часть вины за провал референдума на тори. Первый из них даже пригрозил судебным разбирательством тем консерваторам, которые упоминали о финансовой стоимости замены избирательной системы. После референдума и местных выборов многие рядовые члены ПЛД обвинили руководство своей партии в том, что, вы-ступая живым щитом непопулярных решений коалиции, либде-мы предают собственных избирателей и загоняют себя в угол. До майских событий Н. Клегг оправдывал действия коалиции, поддерживая на публике даже те решения правительства, против которых его партия выступала до выборов. «Нельзя под-держивать коалиционную политику и быть против компромиссов, которые неизбежны. Невозможно реализовать 100% положений манифеста, когда у нас в парламенте всего 8% депутатов», – заявил лидер либеральных демократов в ответ на крити-ку поддержки законопроекта по увеличению платы за обучение в вузах (в предвыборном манифесте либдемы утверждали, что делать этого не собираются). После референдума и местных выборов Клегг вынужден был заявить, что отношения между либеральными демократами и консерваторами изменятся. Под напором рядовых либдемов (не-сколько членов партии после поражения на местных выборах потребовали отставки лидера ПЛД) руководитель партии подчеркнул, что он будет более активно и «агрессивно» отстаивать её идентичность. По мнению Клегга, «либерализм с мускулами» должен позволить либеральным демократам стать более независимыми членами правительства. В то же время, помимо негативных для либдемов последствий прошедших местных выборов и референдума, их результаты серьёзно отразятся на политике консерваторов. С одной сто-роны, для сохранения работоспособности коалиции руководст-во тори должно пойти навстречу своим партнёрам по ряду вопросов. Смягчение их позиции выразилось, в частности, в пере-смотре первоначального плана по реформе Национальной служ-бы здравоохранения (НСЗ), а также вопроса о сокращении численности Палаты лордов и введении выборности большинства её членов. Консерваторы заявили о готовности учесть замечания к законопроекту о реформе НСЗ, предложенные специальной группой экспертов. Так, тори согласились с идеей более строгого контроля над процессом конкуренции на рынке медицинских услуг, а также с предложением проводить реформу более медленными темпами. В отношении реформы Палаты лордов консерваторы в своём предвыборном манифесте отмечали необходимость «найти определённый консенсус» для её преобразования в частично из-бираемую палату. Либеральные демократы, в свою очередь, за-являли о необходимости сократить её численность и ввести принцип выборности. В середине мая 2011 г. Клегг обнародовал план реформы Палаты лордов, согласно которому её численность должна составить 300 человек (в настоящее время – 789), из которых избираться придётся 80% пэров. В следующем месяце лидер верхней палаты лорд Стратклайд подтвердил, что данные преобразования могут быть проведены в жизнь в 2015 г. С другой стороны, оказывающее давление на премьер-мини-стра правое крыло консерваторов считает сам факт референдума большой уступкой либеральным демократам. По мнению данных представителей партии, руководство во главе с Кэмероном должно «компенсировать» референдум проведением в жизнь ряда правых инициатив тори. Особенно актуальной эта тема стала после разгромного поражения либдемов на местных выборах и усиления позиций консерваторов в правительстве. В целом правительственная коалиция проявляет себя доста-точно эффективно. Консерваторы и либеральные демократы развивают основные направления политического курса, опреде-лённого в коалиционном соглашении, принимают непростые и непопулярные решения. Более того, вплоть до местных выборов и референдума партнёрам по правительству удавалось избегать значительных разногласий. Ни одно правительство со времён руководства страной лейбористом К. Эттли в 1945–1951 гг. не предприняло такого боль-шого количества изменений за первый год пребывания у власти, как коалиция тори и либдемов. Оказавшись у руля страны в период тяжелейшего экономического кризиса, кабинет министров Кэмерона принялся проводить реформы в сферах среднего и высшего образования, пенсионного обеспечения, НСЗ и др. Когда противоречия между членами коалиции обнажились, многие обозреватели заговорили о том, что нормальные отношения в рамках правящего союза поддерживались, в первую очередь, за счёт взаимопонимания между Д. Кэмероном и Н. Клеггом. В этом связи часто указывается на схожее социальное происхождение двух партийных лидеров, на то, что оба окончи-ли привилегированные учебные заведения. Однако помимо лич-ной симпатии, формирование и последующее функционирование коалиции стало возможным благодаря схожести взглядов партий по ряду важных вопросов, среди которых: сокращение госбюджета, наделение бóльшими правами местные органы власти, отмена удостоверений личности, выравнивание числен-ности избирательных округов. Кроме того, консерваторов и ли-беральных демократов объединило и общее неприятие лейбористской политики в борьбе с преступностью и терроризмом, которая, по их мнению, ущемляет права британцев. И всё же, расхождений во взглядах относительно политиче-ского курса по ряду направлений между участниками коалиции гораздо больше, чем точек соприкосновения. Существенное влияние на дальнейшее обострение отношений между консерва-торами и либеральными демократами неизбежно окажут итоги состоявшихся местных выборов и референдума. После ослабле-ния позиций либдемов тори вряд ли пойдут навстречу партнёрам по коалиции в идеологически значимых для них вопросах – по-литике в отношении ЕС и обеспечения правопорядка в стране. Бóльшая часть Консервативной партии занимает евроскептические позиции, в то время как либеральные демократы – одна из наиболее проевропейских партий на Британских островах. В во-просе борьбы с преступностью тори придерживаются более тра-диционных, чем либдемы, взглядов. Они, в частности, выража-ются в установке на увеличение вместительности тюрем, наделении полиции дополнительными полномочиями по задержанию и обыску и др. В свою очередь, массы рядовых членов ПЛД и её активисты будут оказывать чувствительное давление на Н. Клегга для продвижения традиционной для партии повестки дня. Способность отстаивать её интересы во многом определит дальнейшие перспективы Клегга как лидера партии. Для каждой из входящих в коалицию сторон существует особый ряд политических проблем, в которых они готовы проявлять последовательность. Для консерваторов к таковым относится бюджет НСЗ (перед выборами тори обещали сократить финансирование всех отраслей экономики, за исключением здравоохранения и помощи развивающимся странам), ужесточение контроля над иммиграцией (в предвыборном манифесте консерваторов записана цель вернуть численность въезжающих в страну к уровню 1990-х гг. за счёт её ограничения экономическими и квалифицированными иммигрантами), продвижение политики автономных школ (по примеру шведской системы, позволяющей создавать средние учебные заведения родителям, учителям, благотворительным фондам или предпринимателям; такие школы находятся вне контроля местных властей), принятие билля о независимости (законопроект, согласно которому конечной законодательной инстанцией остаётся британский парламент, а не наднациональные органы ЕС). При этом либеральные демократы настаивают на «школьных надбавках» для поддержки учеников из бедных семей, увеличе-нии порога подоходного налога и введении «тройной гарантии» в пенсионной системе. Изменения в системе среднего образова-ния предполагают доплату тем школам, в которых учатся дети из необеспеченных семей. В своём предвыборном манифесте либдемы предлагали выделить из казны на школьные надбавки 2,5 млрд ф.ст. Реформа либеральных демократов в области налоговой сферы предусматривает увеличение суммы минимального налогооблагаемого годового дохода до 10 тыс. ф.ст. (в на-стоящее время эта цифра составляет порядка 6,5 тыс. ф.ст.). Вве-дение «тройной гарантии» означает, что размер пенсий будет привязан к тому, что выше – средний уровень оплаты труда или инфляция, но в любом случае составит минимум 2,5% в год. До конца срока деятельности нынешнего парламента перед консерваторами и либеральными демократами стоят разные за-дачи. Придя к власти, консерваторы объявили своими главными целями избавление страны от бюджетного дефицита и обес-печение экономического роста. Успех в реализации данных инициатив позволит тори в наибольшей мере рассчитывать на дальнейшее пребывания у руля управления страной. Участие же либеральных демократов в правящей коалиции предоставило им редкий шанс доказать британцам, что они в принципе способны управлять государством. В оставшееся до следующих всеоб-щих выборов время – до 2015 г. – либдемы постараются предстать перед электоратом в качестве силы, имеющей значительное влияние на формирование политического курса страны. Нынешняя ситуация в Великобритании (тяжёлое экономическое положение, непопулярность правительственных мер) го-ворит о том, что члены коалиции заинтересованы в её сохранении. Несмотря на разногласия между собой, ни той, ни другой политической силе на данный момент не выгодно инициировать распад двухпартийного союза. 2012 г. обещает быть более тяжёлым для коалиции, чем первый. Тогда британский средний класс во всей полноте почувствует последствия правительственной политики по сокращению госрасходов. Между тем, именно эта социальная группа составляет основную массу голосующих за Консервативную партию. Основная проверка на прочность коалиционного правительства ещё впереди. А.А. Куликов * ЭВОЛЮЦИЯ ПАРТИЙНО-ПОЛИТИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ В ПРЕДВЫБОРНЫХ МАНИФЕСТАХ БРИТАНСКИХ ПАРТИЙ (1997–2010 гг.) Эволюция партийно-политической системы – вопрос многогранный. Тем не менее, на основе предвыборных манифестов британских партий за период с 1997 по 2010 г. постараемся про-следить её основные особенности, и обозначить ключевые достижения, а также по возможности обрисовать перспективу – перечень вопросов, которые стоят в повестке дня или войдут в неё в ближайшие годы. Как изменилась партийно-политическая система Великобри-тании за 13 лет и как она может измениться в будущем? В 2010 г. отметил своё десятилетие Акт о политических пар-тиях, выборах и референдумах – по сути, главный закон, относящийся к функционированию нынешней партийно-политиче-ской системы Великобритании. В мае 2011 г. нашло конкретное воплощение одно из самых мучительных и неоднозначных обещаний в британской полити-ке – изменить избирательную систему. В стране был проведён референдум, на котором предложение лейбористов и либерал-демократов провалилось. Однако сам факт того, что референдум состоялся, стало утешением для тех, кто на протяжении многих лет боролся за право добиться его организации. В 2012 г. отмечает своё 120-летие английский манифест – вернее, практика издания партиями предвыборных программ. История манифестов служит залогом успеха или причиной поражения партий на выборах (в любом случае, он – выразитель их целей, интересов), прекрасно иллюстрирует, как менялись требования, предъявляемые политическими деятелями к собственной среде. Последнее особенно интересно, поскольку остро-та дискуссии о том, что собой представляет «британская демократия», достигла пиковых высот. «Матерь парламентов», всегда считавшаяся оплотом парламентаризма и образцом для бес-численных подражаний, оказалась в кризисе, который уместно назвать самым неприятным из всех, – кризисом доверия. Главными источниками анализа выступают манифесты ведущих британских политических партий – Лейбористской, Кон-сервативной и Партии либеральных демократов – за период с 1997 по 2010 г. включительно. В них имеется много интересного: разделы или отдельные призывы, замечания и пожелания, относящиеся к реформированию партийно-политической систе-мы Британии. Не во всех манифестах затрагивалась данная тема. В частности, партийно-политические блоки или положения отсутствовали у лейбористов в 2001 г. и у либерал-демократов в 2005 г. В результате для данного исследования использованы десять манифестов. Изучение только манифестов не даёт корректного представ-ления о том, как эволюционировала партийно-политическая система. Зададимся вопросом: появление или исчезновение из манифеста того или иного обещания или цели стало следствием выполнения (достижения), или вопрос был попросту снят с повестки дня? Или его исключили из манифеста в силу внутрипартийных соображений? Другими словами, цель состоит в том, чтобы исследовать, что именно из обещанного партии выполнили, и можно ли, не углубляясь в контекст, выделить некоторые общие закономерности программных положений в ма-нифестах британских партий. Мы обратились к базе данных законодательства Великобри-тании, имеющей свободный онлайн-доступ по адресу legislati-on.gov.uk. База содержит законодательные акты, относящиеся к первичному (т.е. принятому парламентом) и вторичному (т.е. принятому правительством) законодательству с 1267 г. В ней содержатся также акты законодательных и исполнительных ор-ганов Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии. Для исследования были отобраны акты первичного законодательства с 1997 г., так или иначе относящиеся к деятельности политических партий. Дополнительная статистика также собра-на за нескольких предшествующих лет. При отборе учитывались акты только первичного законодательства, принятые как Вестминстером, так и законодательными органами Шотландии, Уэльса и Северной Ирландии. Для оценки выполнения обещаний коалиционного правительства (из программы, принятой в мае 2010 г.) возможно использовать дополнительные сервисы: систему оперативного мо-ниторинга лево-либеральной газеты «The Guardian» (www.guar dian.co.uk/politics/interactive/2010/aug/12/coalition-pledge-tracker) или регулярно публикуемые правительственные отчёты (progress reports), также доступные онлайн. Каждый из этих ресурсов даёт возможность оперативно следить за тем, как команда Дэвида Камерона и Ника Клегга выполняет обещания. Сфера, о которой идёт речь, – это сами основы британского парламентаризма: неписаная, некодифицированная конституция, по которой Великобритания живёт много столетий. Когда мы говорим об изменениях в партийно-политической системе, мы говорим об изменениях в конституции. Английский правовед А. Дайси отмечал в начале XX в., что во Франции Кодекс Наполеона существовал почти без изменений, в то время как в Англии едва ли найдётся закон, в который не были бы внесены поправки. И это, добавлял он, несмотря на то что революция всегда ассоциировалась с Францией, а тради-ция – с Англией[61] . Его наблюдение не стоит забывать, чтобы тре-зво оценивать радикальный характер текущих перемен в стране. «Верховенство парламента – основа нашей демократии и гарантия наших свобод. За последние 17 лет были проведены многочисленные изменения, чтобы усилить парламент и сделать его более эффективным: процветают комитеты, введены новые процедуры изучения законодательства Европейского союза, ре-формирован график рабочего дня в парламенте и бюджет, в ко-тором теперь объединены налоги и расходы», – торжествовала Консервативная партия в манифесте 1997 г. Бравурная стилистика – отличительная особенность документа. Консерваторы на тех выборах были настоящими консерваторами. Все их пред-ложения построены от обратного: они выступали против конкретных предложений лейбористов и либерал-демократов. За последние 13 лет их предвыборная программа – единственный пример негативного (исключительно отрицающего, но ничего не предлагающего) подхода ведущих британских партий в манифестах. Да и отрицаний у них было меньше, чем в то же самое время у главных соперников. Таблица 1 наглядно показыва-ет, как изменялось количество обещаний по вопросу реформы партийно-политической системы[62] . Таблица 1 Количество обещаний в манифестах о реформе партийно-политической системы годы лейбористы консерваторы либерал-демократы всего 1997 9 5 10 24 2001 0 10 13 23 2005 5 5 0 10 2010 10 10 12 32 Всего 24 30 35 89 Показательно, что консерваторы сделали вывод из своего сокрушительного поражения и реализованных инициатив правительства Тони Блэра («нашу конституцию извращают, вера в политику и политиков слаба как никогда»). Изменилась не толь-ко тональность, но и количество предложений, хотя главным побудительным мотивом (даже раздражителем) для манифеста ощутимо оставалась деятельность лейбористского правительства. В 2005 г. после первых скандалов, связанных с финансированием партий, в их программах зазвучала почти забытая тема доверия к политикам и подотчётности правительства. Однако позиции Тони Блэра по-прежнему были достаточно прочны, а консерваторы не могли нащупать идейно-политическую основу для удачной подачи предложений и обещаний. В 2010 г. на фоне новых скандалов с финансированием пар-тий и отголосков прошлых дебатов о несправедливости действующей системы голосования, партийно-политическая тема вер-нулась в первые строки политической повестки дня. Каждой из партий необходимо было внести свои идеи или, в крайнем случае, выбрать из списка существующих. Правящая партия, в свою очередь, не беспокоилась вовсе: в манифесте лейбористов 2001 г. отсутствовал блок партийно-по-литических предложений. По большому счёту цель документа состояла в закреплении тех успехов, которые были достигнуты, и защите тех изменений, которые были сделаны. В целом можно сказать, что лейбористы на протяжении своего правления были более педантичны и точны в своих обещаниях. Они не лидировали по количеству предложений, а в сумме за четыре избирательные компании и вовсе стали аутсайдерами. Однако их пред-ложения оказались достаточно точными и ёмкими, чтобы обес-печивать победу на протяжении 13 лет. Либерал-демократы, напротив, проявили большую решитель-ность в своих обещаниях. Они лидировали по количеству пред-ложений о реформировании партийно-политической системы. В их манифестах содержатся наиболее смелые идеи. Исключение – 2005 г. – результат скорее внутрипартийной ситуации в условиях смены лидера и отсутствия чёткого идейно-политиче-ского курса, что скорее походило на стремление уйти от ответов на неудобные вопросы. Первенство либерал-демократов в 1997 и 2010 гг. было ожи-даемо. В обоих случаях в их пользу играла конъюнктура предвыборного поля. В 1997 г. они позволили себе не стесняться в обещаниях, рассчитывая на союз с лейбористами и предчувствуя падение тори. В 2010 г. они пытались сыграть на подорванных скандалами позициях обеих партий и объективной склонности избирателей поддержать «третью силу», способную вдохнуть жизнь в британскую политику. Впрочем, у «третьей силы» всегда были веские причины проявлять смелость. Либерал-демократы постоянно оставались на обочине власти. Отсюда их свобода выступать с идеями мас-штабного реформирования в условиях «вечной оппозиции». Кроме того, история говорит о том, что либерал-демократы озабочены некоторыми вопросами по тем же причинам, по которым они беспокоили их либеральных предшественников в на-чале XX в., например, реформой избирательного законодательства, включая борьбу с различными избирательными цензами и реформирование системы голосования. В целом же количество предложений в 2010 г. было выше, чем в 1997 г. Объяснение лежит на поверхности: Тони Блэр в конце 1997 г. боролся в первую очередь с консерваторами, и его задачей было совершенствование политической системы с той целью, чтобы она лучше отвечала реалиям жизни. В 2010 г. пар-тии боролись не только друг с другом, но и с тем шлейфом негативных «достижений», который тянулся за ними. Задачей всех участников предвыборной гонки было не столько совершенствование партийно-политической системы, сколько улучшение своего имиджа в глазах электората. Однако обещания обещаниями, но какова их реализация? Какова связь между положениями манифеста и реальными изменениями? Вопрос важен как с теоретической, так и с практической точки зрения, причём и для политиков, и для электората. Диаграмма 2 показывает, как изменялось с годами количество законов, в которых упоминались политические партии. Достаточно очевидно, что в период правления Джона Мэйджора таких законов единицы, причём они относились к началу или се-редине его срока правления. К выборам 1997 г. правительство применило строго консервативную тактику с минимумом резких шагов, находясь, по сути, в цугцванге. Ситуация изменилась после выборов. Сразу после прихода к власти лейбористов возникло новое отношение к законодательству о деятельности политических партий. С юридической точки зрения, уместно говорить об оживлении темы политических партий и, следовательно, британского парламентаризма. Разумеется, в британской политике произошли не только ко-личественные, но и качественные изменения. За прошедшие го-ды было принято несколько основополагающих законов, без ко-торых сейчас уже сложно представить работу парламента, проведение выборов или решение региональных вопросов. Перечислим некоторые из них: 1998 г. – Акт о регистрации политических партий (вводил учёт политических партий), Акты о Северной Ирландии и Шот-ландии (воплощение механизмов деволюции); 1999 г. – Акт о выборах в европейский парламент (вводил систему партийных списков на европейских выборах в Англии, Шотландии и Уэльсе, в Ирландии – систему единственного пе-редаваемого голоса); 2000 г. – Акт о политических партиях, выборах и референдумах (создавал Избирательную комиссию, которой переходили надзорные функции; устанавливал ограничения на пожертво-вания партиям и их расходы); 2002 г. – Акт о европейских парламентских выборах (изменены границы избирательных округов в Англии для европейских выборов); 2005 г. – Акт о конституционной реформе (лишение Палаты лордов судебных функций и создание Верховного суда); 2010 г. – Акт о конституционной реформе и управлении (от-ныне международные соглашения парламент рассматривает до их ратификации); 2011 г. – Акт о парламентской избирательной системе и избирательных округах (одобрял и устанавливал правила проведе-ния референдума об изменении избирательной системы). Сопоставив электоральные циклы с количеством принятых законов о политических партиях и их значимостью, нельзя сде-лать однозначный вывод о связи между этими тремя факторами. Что касается реальной отдачи от обещаний, то для правящей партии она варьируется от 40 до 90%. Таким образом, из манифеста лейбористов 1997 г. нашли воплощение 90% обеща-ний. В 2005 г. таких было только 40%. Рассмотрим теперь примеры изменений позиции партий по ключевым вопросам за последние полтора десятка лет. Для иллюстрации выберем две темы, о степени завершённости которых можно судить априори: реформа Палаты лордов и изменение избирательной системы. Идея изменения избирательной системы возникла давно. Бо-лее того, причины, по которым её обсуждали вновь и вновь, то-же почти не изменились. Отдельным партиям победа на выборах представляется достижимее в иных состязательных услови-ях, нежели при мажоритарной системе голосования. Либералы и лейбористы высказывались в этом духе несколько раз на про-тяжении всего XX в., но каждый раз дебаты не приносили результатов. Большое внимание уделялось системе альтернативного голосования, которая, как считалось, позволит консолиди-ровать голоса всего левого спектра. Предложение о пропорциональном представительстве впер-вые появилось в манифесте Либеральной партии в 1922 г. К то-му времени, как пишет ведущий исследователь британской кон-ституции В. Богданор, систему голосования рассматривали как способ спасти умирающую Либеральную партию, а не как систему, заслуживающую поддержки благодаря своим достоинствам[63] . Способность «суммировать» голоса идейно- и политически близких партий была актуальна и перед выборами 1997 и 2010 гг. В Таблице 2 приведены позиции партий относительно системы голосования. Как видно, вопрос становился особенно актуальным в периоды наивысшего соперничества. При этом в от-личие от лейбористов и либерал-демократов, консерваторы по-стоянно отрицали необходимость изменений. Помимо конъюнктурных соображений ведущих партий, при-чиной обещаний по вопросу системы голосования можно считать многолетние споры о справедливости нынешнего положения вещей. Так, после каждых выборов отмечается значительное количество «потерянных голосов», т.е. голосов избирателей, которые не учитываются из-за самой природы мажоритарной системы, ограничивающей доступ в парламент малых партий. Наконец, высказывается мнение, что в результате финансовых скандалов политические партии пытались вернуть доверие электората и в условиях всесторонней критики проявляли готовность брать на себя большие обязательства. Это утверждение имеет право на существование в контексте выборов 2010 г., но только для лейбористов и либерал-демократов. Если говорить о выборах 1997 г., то позиция консерваторов, которые как раз и были замешаны в финансовых скандалах начала 1990-х гг., выглядит противоречивой. Не говоря уж о лейбористах и либерал-демократах. Таблица 2 Позиции партий относительно изменения избирательной системы Год Лейбористы Консерваторы Либерал-демократы 1997 Создание комиссии для изучения вопроса; референдум о пропорциональной системе Против изменения Введение пропорциональной избирательной системы 2001 — — AV+ как первый шаг, в идеале - STV 2005 На всеобщие выборы распространяется система, действующая на региональных; референдум рассматривается как решение, но не обещается — — 2010 Референдум об AV Сохранение нынешней системы STV Не менее длительную историю имеет вопрос о реформе Па-латы лордов. В 1895 г. сэр Вильям Харкорт писал: «Есть две вещи, которые нельзя изменить и от которых невозможно избавиться: Палата лордов и Папа Римский»[64] . История показала ошибочность его утверждения. Работа Палаты лордов стала ме-няться уже в 1920-х гг., когда либеральные правительства, недо-вольные постоянным блокированием своих законопроектов в консервативной Палате лордов, провели Акт о парламенте в 1911 г. и Акт о народном представительстве в 1918 г. Другие изменения вносились в процедуры и полномочия ра-боты верхней палаты и позднее. Причина такой тенденции банальна: принцип формирования палаты противоречил демокра-тическим идеалам о представительном характере власти. Одна-ко долгое время лордам удавалось успешно отстаивать своё право на существование, несмотря на яростные призывы оппонентов (ликвидация Палаты лордов неизменно была в числе обещаний Лейбористской партии с 1977 по 1989 гг.). Новый виток обсуждения и реальные преобразования произошли после 1997 г. (таблица 3). Первоначально непримиримая позиция Консервативной партии к 2001 году сменилась более гибким подходом, который продолжал эволюционировать на протяжении последующих лет. Лейбористы провели первый этап реформ, однако, дальнейшая реализация забуксовала. По замечанию Л. Уолтерса, «Палата лордов вступила в [двадцатый] век как наследственный и аристократический институт, а закон-чила его как преимущественно назначаемое собрание»[65] . Отвечая на вопрос, почему реформирование так затянулось, он гово-рит, что причина кроется в отсутствии, во-первых, политической воли, во-вторых, межпартийной поддержки[66] . С уверенно-стью можно сказать, что эти факторы актуальны до сих пор. Таблица 3 Позиции партий относительно реформирования палаты лордов Год Лейбористы Консерваторы Либерал-демократы 1997 Отмена наследственного принципа Против реформирования За два срока реформи-ровать в преимущественно избираемую 2001 — Независимая комиссия решит судьбу палаты и будет заниматься назначениями в неё Заменить напрямую избираемым сенатом 2005 Отмена наследственного принципа; в Палате об-щин – свободное голосование о структуре Преимущественно избираемая — 2010 Полностью избираемая; референдум Преимущественно избираемая Полностью избираемая, с меньшим числом пэров Подведём итог. Во-первых, многие обещания находят воплощение только тогда, когда получают поддержку всех ведущих партий. Верно и то, что не всегда консенсус определяет судьбу предложения. Посмотрев на различные манифесты (осо-бенно показательны манифесты Консервативной партии 1997 и 2001 гг.), видно, что значительную роль играет баланс в партийно-политической системе. В переломные моменты (заранее прогнозируемое поражение или безусловное доминирование) выходом становится отрицание предложений конкурентов. Во-вторых, изучая наличие того или иного предложения в манифестах британских партий, можно предсказать его успех или неудачу. В-третьих, исходя из того, что между появлением предложе-ния в манифесте, его поддержкой или отвержением проходит не-которое время, логично предложить, что есть перечень тем, ко-торые будут включены в будущие манифесты или которые уже рассматриваются в рамках законопроектов. Среди них: Билль о правах, снижение возрастного избирательного ценза до 16 лет, второй этап реформы Палаты лордов, сокращение численности депутатов Палаты общин, углубление деволюции (изменение распределения финансовых потоков, бóльшая законодательная автономия и т.д.). II . Внутренние аспекты политики правительства Е.С. Хесин * ПЕРВЫЕ ИТОГИ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ПОЛИТИКИ КОАЛИЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА Через год после прихода коалиционного правительства к власти ситуация в экономике Великобритании оставалась слож-ной. Первые результаты экономической деятельности правительства Д. Кэмерона оказались весьма противоречивыми. С одной стороны, в 2010 г. ВВП страны увеличился на 1,3%, впервые с 2007 г. показав рост. Выпуск продукции обрабатывающей промышленности вырос на 3,4% – самый высокий темп с 1994 г.; производство в отраслях услуг увеличилось на 1,1%; в строительстве – на 5,6%. В результате начавшегося подъёма в мировой экономике стоимость экспорта поднялась на 17%, главным образом за счёт вывоза в развивающиеся страны (экспорт товаров в Китай подскочил на 40%). С третьего квартала 2009 г. инвестиции увеличились почти на 7%. За год в частном секторе было создано свыше 400 тыс. новых рабочих мест. С другой стороны, британская экономика всё ещё не могла оправиться от глубокой рецессии. Экономический подъём оказался слабее ожидаемого. Посткризисное восстановление британской экономики шло медленнее, чем в предшествующие кризисы (1973–1976, 1979–1983, 1990–1993 гг.) и в большинстве развитых стран. С первого квартала 2008 г. по четвёртый квартал 2009 г. ВВП Великобритании сократился на 6,4%. В последующий период он возрос только на 2,2%. Иными словами, к середине 2011 г. производство в этой стране было всё ещё намного ниже – примерно на 4% – чем три года назад. В то же время в США и Германии ВВП превзошёл предкризисный уровень, а во Франции приблизился к нему. Резко сократилась производительность труда (выработка на одного занятого). Если в годы, предшествовавшие кризису, среднегодовой темп её роста составлял 1,7%, то в первые три месяца 2011 г. этот показатель был лишь на 0,3% выше, чем за год до этого. Внутренний спрос оказался подавленным. Уменьшилась норма накопления (отношение инвестиций к ВВП): с 16,6% в 2007 г. до 14,7% в 2010 г. В 2010 и 2011 гг. потребление домаш-них хозяйств снижалось. Из года в год, начиная с 2007 г., заработки росли медленнее потребительских цен. Розничные цены в Великобритании повышались быстрее, чем в странах ЕС и США. К середине 2011 г. в годовом исчислении их прирост до-стигал 4,3% (в 2009 г. – 2,2%, в 2010 г. – 3,3%), т.е. более чем вдвое превышал предельный уровень, установленный Банком Англии. Инфляция ускорилась в результате повышения цен на сырьевые товары и снижения курса фунта. В Банке Англии ожидали, что инфляция по итогам 2011 г. может достигнуть от-метки в 5%. Высокие цены снижали покупательную способность населения. Не решены были проблемы, связанные с круп-ной ипотечной задолженностью населения. Подъём сдерживался высокой безработицей. В конце 2009 г. она составляла 2,5 млн человек – самый высокий показатель с 1996 г. В 2010 г. её уровень возрос с 7,6 до 7,9% активного насе-ления страны; в 2011 г. он продолжал повышаться. Правда, без-работица была ниже, чем в целом в странах «большой семёрки» – британские предприниматели предпочитали снижение заработ-ной платы сокращению занятости. Однако из-за более низких темпов прироста ВВП по сравнению с другими странами «боль-шой семёрки» издержки на рабочую силу на единицу продукции в Великобритании оказались выше, чем у основных конкурентов. Не преодолена напряжённость и в финансовом секторе. Не восстановлено доверие к банковской системе. Между тем тяжё-лый кризис финансовой системы стал главной причиной резкого увеличения дефицита государственного бюджета и государственной задолженности. Не произошло существенного улучшения на рынке недвижимости. С декабря 2009 г. началось сокращение занятости в государственном секторе экономики. В целом коалиционному правительству не удалось сколько-нибудь значительно приблизиться к решению проблем, которые вызвали глубокий финансовый кризис и депрессию, проблем, по мнению консерваторов, усугублённых деятельностью их пред-шественников – лейбористов. Речь идёт, во-первых, о снижении долговой нагрузки на британскую экономику. Дело в том, что в 2000-е гг. страна жила не по средствам: потребление превышало производство, инвестиции – сбережения, импорт – экспорт; население и государ-ство жили в долг. Потребительская, главным образом ипотечная, задолженность по отношению к располагаемому (т.е. после уплаты налогов) доходу домохозяйств подскочила с 57% в 1997 г. до 157% в 2007 г. В 2008 г. долг нефинансовых компаний достиг 110% ВВП. Бюджетный дефицит увеличился до бес-прецедентного за послевоенное время уровня. Важная причина его роста – сокращение поступлений от налогообложения недвижимости и финансового сектора. Задолженность финансовой системы Великобритании оказа-лась самой высокой из крупных развитых стран. Чистый государственный долг по отношению к ВВП увеличился с 36,5% в 2007–2008 фин. г. до 43,3%, 52,7% и 60,3% в три последующих года. В 2011–2012 фин. г. он составит 66,1%. Особенно быстро государственный долг нарастал в период кризиса, поскольку правительство ввело в действие крупный пакет стабилизацион-ных мер для восстановления совокупного спроса, а также приняло меры для спасения банковского сектора. В 2008–2010 гг. на финансово-бюджетное стимулирование было выделено 35 млрд долл., или 1,5% ВВП; из них 56% приняли форму урезания налогов. Задолженность частного и государственного секторов экономики во многом финансировалась за счёт внешних заимство-ваний. Если в 1997 г. доходы платёжного баланса по текущим операциям были достаточны, чтобы покрыть расходы, то к 2006 г. его дефицит достиг 3% ВВП; этот уровень отрицательного сальдо сохранялся и в последующие годы. В 2010 г. по данному показателю Великобритания уступала лишь США. Во-вторых, чрезвычайно острой остаётся проблема снижения диспропорций в экономике – макроэкономических, региональных, отраслевых, которые нарастали на протяжении послед-них десятилетий. Рост государственных расходов сопровождал-ся сокращением доли частных инвестиций в ВВП – она была са-мой низкой среди развитых стран. В результате повышалась до-ля государственного сектора экономики. Экономический рост происходил крайне неравномерно. Наи-более высокие темпы наблюдались в двух регионах Англии, прежде всего в Лондоне, где ВВП на душу населения на ⅔ боль-ше, чем средний по стране, и на Юго-Востоке Англии, где он также превышает средний уровень. Самый низкий подушевой ВВП в Уэльсе – на четверть ниже, чем в стране в целом. К отстающим регионам относятся также Северная Ирландия и Севе-ро-Восток Англии. Важно отметить, что различия в уровне раз-вития между субрегионами страны больше, чем между регионами. Так, ВВП на душу населения во Внутреннем Лондоне в 3,8 раза превышает аналогичный показатель в Западном Уэльсе и Корнуолле. Увеличивались дисбалансы и в отраслевой структуре эконо-мики. Последние полтора-два десятилетия в Великобритании характеризовались двумя разнонаправленными процессами: пер-вый – опережающее развитие сферы обращения и услуг, прежде всего финансового сектора, по отношению к отраслям материального производства; второй – ускорение деиндустриализации экономики. Бурно развивался процесс, получивший название финансиа-лизация экономики, т.е. гипертрофированное расширение финансово-кредитной сферы, активное развитие фондового рынка. Расширение сферы нематериального производства сопровожда-лось быстрой деиндустриализацией экономики. Речь идёт в пер-ую очередь о снижении роли в ней обрабатывающей промышленности: с 1970 по 2007 г. удельный вес отрасли в ВВП упал с 32 до 12,5%. За это время число занятых в ней уменьшилось с 7 до 3 млн чел. В результате доля финансово-кредитной сферы (с учётом услуг бизнесу) в ВВП превысила удельный вес обрабатывающей промышленности. Мировой ипотечный и банковский кризисы обнаружили уязвимость подобной специализации. В этих условиях правительство заявило о намерении серьёз-но перестроить структуру экономики. Во-первых, как оно считает, следует сместить акценты в экономической политике – с антикризисных мер на решение долгосрочных стратегических задач модернизационного характера. Во-вторых, модель эконо-мического роста в стране должна в гораздо большей мере опираться на сбережения, частные инвестиции и экспорт и меньше зависеть от государственных и потребительских расходов. В-третьих, необходимо уменьшить долю государства в потреблении национального дохода, повысить в государственном секто-ре производительность труда и качество предоставляемых услуг, общественных благ, всемерно стимулировать частный сектор экономики – основу повышения эффективности производства. В этой связи обращает на себя внимание решение правительства продать принадлежащие ему акции банка «Нозерн рок», национализированного во время кризиса. Особое значение при-даётся перераспределению ресурсов в пользу реального сектора экономики, прежде всего обрабатывающей промышленности и её наукоёмких отраслей. В-четвёртых, главная задача государства в сфере экономики – «придание ей большего динамизма», ликвидация барьеров для долгосрочного инновационного роста хозяйства, повышение его конкурентоспособности. К вмешательству в экономику следует прибегать лишь тогда, когда рынок сам не в состоянии обеспечить её эффективное развитие. Нельзя вводить новые ре-гулирующие меры, не демонтировав старые. Важное направление политики – принятие мер по уменьшению региональных диспропорций в стране. Наконец, кризис заставил власти задуматься о диверсифика-ции экономики. Модель, основанная на финансовом сегменте как двигателе роста, оказалась неустойчивой. Чрезмерное развитие финансового сектора – одна из важнейших причин того, что британская экономика пострадала от кризиса больше, чем большинство других развитых стран мира. В этой связи в программных документах нового правительства большое внимание уделяется диверсификации экономики. Особое значение прида-ётся её реиндустриализации – перераспределению ресурсов от сферы услуг, в первую очередь финансовых, в пользу реального сектора хозяйства, прежде всего обрабатывающей промышлен-ности и её наукоёмких отраслей. О необходимости реиндустриализации неоднократно говорил и бывший министр по делам бизнеса лейборист П. Мандельсон. Однако, в отличие от своего предшественника, новый руководитель этого ведомства либерал-демократ Винс Кейбл полагает, что реализация задачи не должна осуществляться посредством грантов, кредитов и гаран-тий конкретным компаниям. Обеспечить необходимые современной промышленности научную базу и уровень квалификации работников следует, в первую очередь, за счёт налогов, мер регулирования и лишь в небольших объёмах государственных средств. Конечно же, следует иметь в виду, что в настоящее время отрасли услуг Британии на мировых рынках гораздо более кон-курентоспособны, чем отрасли промышленности. Кроме того, реиндустриализация потребует много времени: Британии придётся заново отвоёвывать позиции на рынках Евросоюза и развивающихся стран. Речь должна идти не о возвращении к старой индустриальной структуре, а о формировании нового обли-ка национальной промышленности и экономики в целом. Вскоре после прихода коалиции консерваторов и либерал-демократов к власти правительство в июне 2010 г. представило в парламент «чрезвычайный бюджет» – план восстановления экономики страны на ближайшие годы. В центре экономической политики были разработка и реализация наиболее эффективной, по мнению нового кабинета, стратегии выхода из кризиса и восстановления макроэкономической стабильности; основным средством её осуществления стали жёсткие меры по сокращению расходов государственного бюджета. Одновременно Банк Англии пытался стимулировать реальный сектор экономики и рост потребления дешёвым кредитом и эмиссией новых денег. Базовая процентная ставка оставалась на уровне 0,5% (в послед-ний раз менялась в марте 2009 г.) – минимальное значение со времени создания британского центрального банка в конце XVII в. Возможности дальнейшего снижения процентных ставок стали крайне ограничены. Воздействие этого инструмента бюджетно-финансовой политики на повышательную траекторию экономического развития затухало, и Банк Англии проводил политику «количественного смягчения» – выкупал активы на сумму 200 млрд ф.ст. В ноябре 2010 г. министры финансов и бизнеса Дж. Осборн и В. Кейбл объявили о регулярном выпуске нового документа под названием «Обзор экономики», в котором содержится анализ причин, препятствующих обеспечению «сильного, устойчи-вого и сбалансированного роста, равномерно распределённого по всем регионам страны и секторам хозяйства», устранение ко-торых требует фундаментальных реформ. В марте 2011 г., наря-ду с бюджетом на 2011–2012 фин. г., была опубликована «Программа роста» (Plan for Growth). Она включает пакет мер, призванных создать новую модель роста, основанную на предпринимательском динамизме. Программа содержит свыше 100 пред-ложений, реализация которых должна дать экономию на сумму более 500 млрд ф.ст. Особое внимание в ней уделяется производству товаров с высокой добавленной стоимостью, высокотехнологичному машиностроению, авиастроению, фармацевти-ке, развитию креативных отраслей, альтернативной энергетике, «зелёной экономике» (капитал Зелёного инвестиционного банка увеличен до 3 млрд ф.ст.), деловым и профессиональным услугам, а также услугам здравоохранения. Большое значение придаётся развитию отраслей, которые, по мнению правительства, тянут британскую экономику вниз, где производительность труда ниже, чем у конкурентов. Рёчь идёт о строительстве и розничной торговле, а также об инфраструктуре. В конце 2010 г. правительство приняло первый в ис-тории страны Национальный план развития инфраструктуры. Он предусматривает в течение ближайших пяти лет израсходовать на строительство железных и автомобильных дорог, развитие транспорта, энергетики, связи (скоростного Интернета), систем водоснабжения и переработки отходов, а также на стимулирование научных исследований в области совершенствова-ния инфраструктуры 200 млрд ф.ст. В «Программе роста» названы приоритетные на данном эта-пе проблемы. Главными правительство считает четыре задачи. Это создание наиболее конкурентоспособной налоговой систе-мы среди стран «большой двадцатки», превращение Великобри-тании в самое благоприятное в Европе место для образования, финансирования и развития бизнеса, стимулирование экспорта и инвестиций с целью формирования более сбалансированной экономики, наконец, повышение образовательного и профессионального уровня рабочей силы. В этих целях правительство осуществило или предполагает реализовать следующие меры. В области налогообложения – поощрять бизнес путём ежегодного снижения ставки налогa на доходы корпораций. В апре-ле 2011 г. она была уменьшена с 27 до 26%. К 2014 г. она сокра-тится до24%, т.е. будет ниже, чем в других развитых странах. Создано специальное Управление по упрощению взимания это-го налога. Реформировано законодательство о контролируемых иностранных компаниях, чтобы не допустить уклонение от уплаты налогов с помощью оффшорных компаний. Внесены изме-нения в систему налогообложения доходов их иностранных от-делений и филиалов, чтобы предотвратить уход ТНК из Великобритании. Большое значение в налоговой политике придаётся стимулированию исследований и развитию высоких техноло-гий. В 2013 г. будет снижена до 10% ставка корпоративного на-лога на доходы от патентной деятельности. Принимаются нало-говые меры, облегчающие компаниям наём рабочей силы. С ап-реля 2011 г. увеличен период, в течение которого корпорациям предоставляются налоговые скидки, связанные с затратами на машины и оборудование. Предполагается сблизить величины амортизационных отчислений, фигурирующих в счете прибылей и убытков фирм, и вычетов из налоговых обязательств, пре-дусмотренных Департаментом налогов и сборов. Летом 2011 г. в стране развернулась дискуссия по поводу дальнейшей судьбы подоходного налога для богатых в размере 50% (с доходом свыше 150 тыс. фунтов в год). Меру приняло в 2010 г. предыдущее лейбористское правительство в попытке со-кратить дефицит бюджета страны. Ведущие экономисты Великобритании призывают власти отменить этот налог. По их мне-нию, такая ставка существенно подрывает экономический рост и конкурентоспособность страны. Неконкурентные условия ве-дения бизнеса на её территории уже стали причиной сокращения иностранных инвестиций в страну – Великобритания спустилась со второй на четвёртую строчку списка государств по объёму привлечённых средств из-за рубежа. К тому же, необхо-димость расставаться с половиной своего дохода всё чаще вынуждает обеспеченных британцев прятать свои деньги в других странах. Министерство финансов запросило исследование на тему эффективности высокой ставки подоходного налога. Ожи-дается, что результаты будут готовы не раньше января 2012 г. Растущее внимание уделяется поощрению малого бизнеса. Ставка налога на его доходы вместо увеличения, как предполагали лейбористы, уменьшена с 21 до 20%. Налоговый кредит для НИОКР, осуществляемых малыми и средними компаниями, увеличен с 175 до 200%. Сохранена система финансовых гаран-тий для малого бизнеса. Предполагается облегчить доступ малого бизнеса к кредитам. Правительство занимается формированием в Великобритании наиболее благоприятного в Европе экономического климата для бизнеса; он необходим для того, чтобы остановить ослабление конкурентных позиций этой страны в мире. С 1998 по 2010 г. в глобальном индексе конкурентоспособности Великобритания переместилась с 4 на 12 место. Во многом падение объ-ясняется характером и масштабами регулирования экономики. По мнению правительства, в Великобритании существует избыточное регулирование бизнеса; отсюда выдвинуты предло-жения по ликвидации бюрократических барьеров, мешающих его инновационному развитию, прежде всего в обрабатывающей промышленности. Бюджет на 2011–2012 фин. г. содержит меры, предусматривающие приостановку регулирующих мер, ко-торые обходятся бизнесу в 350 млн ф.ст. Вводится мораторий сроком на три года на введение новых мер, устанавливающих условия создания малых компаний. Вместе с тем в период кризиса обнаружила негативную сто-рону политика дерегулирования рынков, прежде всего финансо-вого. Огромные риски оказались вне должного учёта. Регулято-ры не могли адекватно оценивать совокупность рисков в финан-совых учреждениях и корпорациях. Пошатнулась стабильность финансовых институтов, прежде всего лондонского Сити, кото-рые обеспечивают инвестирование накоплений. В этой связи в Великобритании широко обсуждается проб-лема, получившая название «британская дилемма». Её суть состоит в том, что, с одной стороны, необходимо реиндустриализировать экономику на новой технологической основе, что тре-бует изменить баланс в пользу реального сектора. С другой сто-роны, финансовый сектор во многом определяет лицо британской экономики и вносит большой вклад в ВВП. Финансовая отрасль более важна для Великобритании, чем для других евро-пейских стран: её доля в британском ВВП составляет 8,5% по сравнению с 5% в еврозоне, уступая по своим размерам лишь США и Японии. Ещё 3% ВВП создаётся в деловых услугах, тес-но связанных с финансами, – аудиторских, бухгалтерских, юри-дических, консалтинговых и т.д. Ущемление интересов финансового сектора нанесло бы значительный ущерб экономике и подорвало позиции Великобритании в мире. Преодоление этого противоречия требует повышения эффективности банковской системы. Отсюда следует необходимость совершенствовать систему финансового регулирования, построения её новой архитектуры. В июне 2010 г. правительство создало Независимую комиссию по деятельности банков Британии. Её возглавил известный экономист Джон Викерс. Цель комиссии состояла в том, чтобы проанализировать состояние банковской системы страны после финансового кризиса. В сентябре 2011 г. комиссия представила свои рекомендации по реформе банковского сектора страны. В них содержатся три основных вывода. Первый – за потенциальные потери ответственность должны нести не налогоплательщики, а кредиторы. Второй – розничные операции (работа с депозитами населе-ния, кредитование физических лиц и малого бизнеса) должны быть отделены от всего остального спектра финансовых услуг, прежде всего инвестиционной деятельности банков. Члены комиссии рассматривают возможность выделить розничные операции в независимые подразделения внутри банковской группы. Это позволит властям исполнять гарантии по страхованию вкладов, но избавит их от необходимости в случае кризиса поддерживать рискованные инвестиционные операции банков. Третий – значительное повышение требований к собственному капиталу компаний. Комиссия считает, что банки должны иметь больше резервной наличности для защиты в случае возможных кризисов. Она настаивает на том, что кредитным орга-низациям необходимо резервировать сумму, эквивалентную 10% активов, – это на 2,5 процентных пункта выше, чем требуют нормы Базеля-III. В докладе также говорится, что в сфере розничных банковских услуг должна возрасти конкуренция. В частности, рекомендуется распродажа большей части филиалов «Ллойдс бэнкинг». В результате подобной реформы кредитные организации те-ряли бы до 7 млрд фунтов ежегодно, главным образом, из-за возросшей стоимости заимствований. Естественно, банки выра-зили своё недовольство рекомендациями комиссии. В связи с этим эксперты предложили претворять изменения в жизнь постепенно – до 2019 г. Британское правительство весьма благосклонно отнеслось к отчёту Независимой комиссии. Министр финансов Дж. Осборн уже заявил, что её рекомендации лягут в основу законодательства, которое должно быть одобрено дейст-вующим парламентом, т.е. до 2015 г. Правительство намерено к концу 2012 г. упразднить действующую систему регулирования, созданную лейбористами с 1997 г. Функции нынешнего финансового регулятора – Управле-ния по финансовому регулированию и надзору (FSA) – переда-ются Банку Англии, а также ряду вновь создаваемых агентств. Внутри самого Банка Англии создаётся Комитет по финансовой политике. Наряду с образованным лейбористами в 1997 г. Комитетом по монетарной политике, он наделяется значительными полномочиями: обеспечивать стабильность финансовой си-стемы в целом, вести макропруденциальное регулирование. В функции Агентства по пруденциальному регулированию – дочерней компании Банка Англии – входит надзор за депозитными банками, страховыми компаниями и крупными инвестиционными банками. Деятельность Агентства по поведению финансовых институтов направлена на обеспечение разумного и осторожного поведения финансовых институтов на финансовых рынках, защиту потребителей, стимулирование конкуренции в финансовой сфере, повышение её эффективности. С политикой отраслевой перестройки экономики и реиндустриализации тесно связано намерение правительства уменьшить региональные диспропорции в стране – сместить центры роста, который бы не столь сильно зависел от Лондона и юго-востока страны, где наиболее развита сфера услуг и проживает лишь треть населения страны. Правительство создаёт Фонд ре-гионального роста в размере 1,4 млрд ф.ст., чтобы поощрить инвестиции частного бизнеса и создание новых рабочих мест в отсталых районах. Особо значение придаётся развитию партнёрств частного капитала и местных органов власти, призванных принять на себя функции распускаемых Агентств регионального развития. В стране образована 21 зона предпринимательства, в которых установлен высокоскоростной Интернет, действуют пониженные ставки налогов, упрощённые системы регулирования и планирования. Создаётся более благоприятный экономический климат для привлечения в страну иностранных прямых инвестиций. Ускоряется процедура разрешения проблем, которые возникают у крупных иностранных компаний в связи с их желанием инвестировать капитал в те или иные регионы Великобритании. Пра-вительственное агентство «Торговля и инвестиции Соединённо-го Королевства» и зарубежные представительства министерства иностранных дел призваны оказывать всемерную поддержку британским экспортёрам путём изучения иностранных рынков и помощи в получении зарубежных заказов в отраслях высоких технологий. Предусматривается расширить финансовые возможности Департамента гарантирования экспортных кредитов, а также содействовать выходу на внешний рынок малых и сред-них фирм. Для повышения образовательного и профессионального уро-вня рабочей силы предполагается в течение четырёх лет профи-нансировать создание до 100 тыс. новых рабочих мест для молодёжи. С апреля 2010 по март 2011 г. обучение и переобучение прошли 257 тыс. взрослых. К 2014 г. откроются, по меньшей мере, 24 новых технических колледжа, студенты которых будут обучаться по специальностям, востребованным бизнесом. В целях повышения мобильности рабочей силы правительство окажет поддержку в строительстве жилья для 10 тыс. человек, впервые приобретающих недвижимость. Правительство выделило свыше 200 млн ф.ст. на создание сети Центров технологии и инноваций для развития высокотех-нологичных отраслей экономики. Выступая перед представите-лями Конфедерации британской промышленности, Кэмерон за-явил, что мера призвана усилить связи между университетами и бизнесом, способствовать коммерциализации результатов науч-ных исследований и разработок. Создание таких центров облег-чит доступ бизнеса к новому оборудованию и экспертизе, финансовым ресурсам, поможет ему осуществлять собственные НИР. В начале ноября 2010 г. объявлено о создании в Восточном Лондоне, в том числе на базе Олимпийского парка, крупнейше-го в Британии научно-технологического центра, способного, по мнению правительства, бросить вызов американской Силиконо-вой долине. К мерам, призванным улучшить климат для инновационного развития, относится и введение предпринимательской визы, которая позволит иностранцам, способным привнести в Британию новаторские идеи, создавать в стране передовые в технологическом отношении компании. В «Программе роста» подчёркивается, что перечисленные меры лишь начало долгосрочной стратегии развития экономики. В дальнейшем последуют новые шаги. Правительство пола-гает, что принимаемые им меры по перестройке экономики и ужесточению финансовой политики позволят оздоровить экономику. По прогнозам Управления по бюджетной ответственности, прирост ВВП в 2011 г. составит 1,7%, в 2012 г. – 2,5%, в 2013 г. – 2,9%, в 2014 г. – 2,9%, в 2015 – 2,8%. Однако многие экономисты высказывают сомнения в том, что меры коалицион-ного правительства способны в ближайшее время серьёзно изменить траекторию развития экономики страны. Высказывают-ся опасения, что они негативно скажутся на внутреннем спросе и тем самым подорвут всё ещё хрупкий экономический подъём. Н.М. Степанова * БОРЬБА ВОКРУГ СОЦИАЛЬНОЙ ПОЛИТИКИ ПРАВИТЕЛЬСТВА Д. КЭМЕРОНА Социальные идеи Д. Кэмерона в опредёленном смысле про-должают социальную идеологию одного из его предшественни-ков на посту лидера партии тори – И. Данкана Смита, создавше-го Центр социальной справедливости. В докладе Центра «Раско-лотая Британия» (2006 г.) наряду с традиционными консерватив-ными идеями содержались некоторые новации. В нём говорилось о том, каким образом государственное обеспечение подме-нило деятельность благотворительных и общественных органи-заций, вплоть до полной маргинализации роли этих групп. В док-ладе подчёркивалась необходимость уменьшить вес центрально-го правительства в пользу организаций гражданского общества. Кэмерон взял на вооружение эти идеи и развил их в концеп-ции «большого общества» (Big Society). Её первое развёрнутое изложение содержалось в выступлении будущего премьера в 2009 г. «Размеры, масштабы и роль государства в Британии до-стигли такой степени, – заявил он, – когда оно тормозит, а не способствует целым снижения бедности, борьбы с неравенством, увеличения общего благосостояния… Первым шагом дол-жно стать предоставление полномочий и возможностей индиви-дам, семьям и общинам взять в свои руки контроль над собственной жизнью. Для этого мы создаём условия, в которых ответственность и возможности могут развиваться»[67] . В речи о «большом обществе» в 2010 г. Кэмерон утверждал, что «альтер-натива большому государству – большое общество», и что новая роль государства заключается в том, чтобы возродить общи-ны и широкую культуру массового участия. По мнению Кэмерона, «государство – это не решение наших проблем. Само государство – проблема»[68] , что, впрочем, не означало отказа от роли государства вообще. В предвыборном манифесте Консервативной партии 2010 г. сказано: «Альтернатива большому государству – не отсутствие государства, а хорошее государство. Эффективное государство, фокусирующее свои усилия на том, что необходимо сделать, и работающее с людьми для достижения этого. Оно – партнёр большого общества, а не его начальник». В манифесте утверж-далось, что британское общество расколото и для его возрожде-ния необходимо не «большое государство», а «большое общество», которое даст возможность благотворительным организа-циям, социальным предприятиям и добровольным группам играть бóльшую роль в решении социальных проблем[69] . Кэмерон описал «большое общество» как курс на создание ситуации, в которой властные полномочия перераспределятся в пользу общин и людей, ратовал за «большое общество», которое «отберёт власть у политиков и отдаст её народу»[70] . Кэмерон также придавал большое значение вопросам «качества жизни», включая окружающую среду и баланс между трудовой деятель-ностью и семейным бытом. Он объединил традиционный для Консервативной партии акцент на ценности семьи с такими идеями, как гибкий рабочий график. В свете финансового кризиса и рецессии, а также решения лейбористского правительства брать кредиты для поддержания уровня государственных расходов и стимулирования экономики, в предвыборном манифесте консерваторов перед всеобщими выборами 2010 г. подчёркивалась важность сокращения де-фицита государственного бюджета в случае прихода к власти. Урезание государственных расходов предполагало значительные негативные последствия для социальной политики, что про-тиворечило идеям терпимого, сострадательного консерватизма, с которыми Кэмерон регулярно выступал в первые годы на посту лидера тори. Программа модернизации систем образования, здравоох-ранения и социального обслуживания В центре обсуждения на ежегодной конференции Консерва-тивной партии в сентябре 2010 г. находились вопросы модерни-зации систем образования, здравоохранения и социального обслуживания. В телевизионном интервью накануне конференции Кэмерон заявил: «Мы предусматриваем самую радикальную ре-форму государства благосостояния за 50 лет». Он пообещал, что новая система создаст стимулы к труду для миллионов людей. По заявлению премьер-министра правительственная программа модернизации государства благосостояния, на которое приходится треть всех расходов британского правительства, преследует цель сделать государственные услуги более эффективными и доступными, избавить их от излишней бюрократии. В ходе конференции министры обсуждали, как сократить государственные социальные расходы. Министр финансов Дж. Осборн заявил, что сокращения позволят снизить дефицит бюд-жета с 11% в 2010 г. до почти нулевого уровня через 5 лет. Пра-вительство Кэмерона поставило цель сэкономить около 30 млрд ф.ст. – около 10% социальных расходов – на протяжении срока своего правления у власти. Однако предложения более значительных сокращений (в среднем около 20% к 2015 г.) посчитали неприемлемыми с точки зрения политического риска. Для этого были свои основания. Так, опрос, опубликованный в период кон-ференции, отдавал преимущество ЛПВ в 2 процентных пункта. Предостережением стали и три крупные демонстрации студентов в Лондоне 10, 24 и 30 ноября 2010 г. в знак протеста против сокращения расходов на образование и роста платы за обучение[71] . Правительство запланировало поднять плату, вноси-мую выпускниками после окончания университета из своего за-работка, с 3300 до 9000 фунтов в 2012 г. Во время демонстрации 10 ноября студенты нанесли серьёзный ущерб штаб-квартире Консервативной партии в Миллбэнке. Студенческие демонстра-ции прошли также в Бирмингеме, Лидсе, Шеффилде, Ливерпуле, Манчестере и Бристоле. Во время 50-тысячной демонстрации студентов в Лондоне 30 ноября 2010 г. произошли столкновения с полицией, в ходе которых были арестованы 153 студента[72] . Л. МакКласки, руководитель крупнейшего британского проф-союза Юнайт, насчитывающего 1,5 млн членов, заявил, что тред-юнионы должны сотрудничать с «замечательным» студенческим движением и вести более широкую кампанию против сокращений госрасходов[73] . Кэмерон отверг упрёки в том, что его концепция служит «прикрытием для сокращений» расходов на социальную сферу. Выступая перед социальными предпринимателями в Лондоне в феврале 2011 г., он заявил, что сокращение дефицита бюджета – его долг, тогда как создание «большого общества» – его «страстное желание». Он подчеркнул, что «социальное возрождение так же необходимо, как экономическое. Будь то расколотые семьи или расколотые общины, уровень преступности или количество участников преступных группировок, проблемы людей, которые живут исключительно на пособия и не хотят работать, или недовольство качеством государственных услуг, мы нуждаемся в социальном возрождении. Для меня это и есть «“большое общество”»[74] . Билль об образовании 25 января 2011 г. в Палату общин был внесён законопроект об образовании, цель которого, по утверждению правительства – создание «свободных школ» и «свободных учителей» в Брита-нии. Как заявило Министерство образования: «Законопроект – важный шаг в реализации правительственной программы реформы образования. Он поможет создать систему образования, которая предоставляет всем детям более высокие стандарты об-разования. Законопроект предусматривал обязанность министерства образования сократить бюрократический пресс на школы, устранить ненужные законодательные требования к управляющим органам, учителям и местным органам власти. Он также освобождает лучшие школы и колледжи от рутинной инспекции; и расширяет программу академий[75] . Однако, как заявил Национальный профсоюз учителей, зако-нопроект «грубо нарушает» традицию демократической отчётности школ. С одной стороны, правительству трудно отрицать, что оно передаёт больше полномочий центру, ведь в его собственном заявлении говорится, что министр образования расширяет свои полномочия по вмешательству в случае, если школа не соответствуют существующим требованиям. Министр образо-вания получает право закрывать школы не только тогда, когда они находятся в «особом положении», но и в других случаях. Несмотря на это, сторонники правительства продолжали утвер-ждать, что происходит сдвиг в распределении властных полно-мочий от кванго[76] и городских властей к отдельным школам и учителям. Законопроект также предусматривал, что любая новая шко-ла сможет стать академией, то есть неподотчётной местным ор-ганам власти школой. Свободные от контроля со стороны местных властей академии по своему усмотрению составляют распи-сание занятий, имеют право отступать от общенациональных пра-вил оплаты труда учителей и устанавливать собственные прави-ла поступления. Переход школы к статусу академии отменяет требование иметь предметную специализацию и расширенную программу для колледжей со сроком обучения шесть лет. Отдельные школы смогут становиться академиями без согласия руководящего органа школьной федерации, что, по мнению учи-телей, не способствует добрым отношениям внутри федерации. Критики указывают на то, что в то время как академии осво-бождают от опеки местных властей, они не получают автономии от центрального правительства. Именно последнее опреде-ляет их финансировании; через соответствующие контракты ми-нистры могут руководить политикой и практикой академий. Ес-ли ранее соглашения о финансировании академий заключала не-правительственная организация «Образовательное агентство мо-лодёжи Англии», то новый закон превращает его в исполнитель-ное Агентство по финансированию образования, наделяя мини-стра финансов дополнительными прямыми полномочиями. Ликвидация ряда других кванго в области образования будет означать, что министр возьмёт на себя прямую ответственность за широкий круг обязанностей. Если число академий будет ра-сти нынешними темпами, министр образования окажется напря-мую ответственным за большое количество школ, возможно, за большинство. Перевод школ в статус академий, как считают критики, навязывают либо по финансовым причинам, либо потому, что местные органы власти будут не в состоянии поддер-живать те или иные школы. Профсоюзы учителей считают, что законопроект об образовании увеличивает раздробленность и фрагментацию системы школьного образования в стране. На фоне общего недовольства учителей политикой коалици-онного правительства 30 июня 2011 г. состоялась всеобщая за-бастовка учителей против пенсионной реформы. Власти запланировали увеличить пенсионные взносы с 6,4 до 10% учительского заработка, причём получение полной пенсии станет возможным лишь по достижении 68 лет. Выход на пенсию в 60 или 62 года (в «раннем возрасте») приведёт к получёнию пониженной пенсии, а в целом переход от одной системы к другой сократит общий пенсионный доход учителей на 100.000 ф.ст. Поскольку большинство учителей в Британии – женщины, они мо-гут пострадать больше всего. В забастовке 30 июня, помимо учи-телей, участвовали другие работники государственного сектора, включая железнодорожников и работников аэропортов. В общей сложности в ней приняли участие 750 тыс. человек. Она стала крупнейшей акцией протеста британских профсоюзов с 1980-х гг. Многие школы в Англии и Уэльсе были полностью или частично закрыты; отменены занятия в 350 колледжах и 75 университетах. Не работали суды, биржи труда, центры социального обслуживания населения, пограничные пропускные пункты, государственные музеи. Весной 2011 г. всё более активное недовольство «хаотичны-ми» и «беспорядочными» реформами правительства Кэмерона в области высшего образования начали выражать университеты. Вслед за Оксфордом в эту кампанию включились Кембридж и другие. Преподаватели выступали против утроения платы за высшее образование, сокращения университетских бюджетов и введения новых правил поступления для студентов. Билль о НСЗ и социальном обеспечении Британская Национальная система здравоохранения (НСЗ) – самая крупная государственная система здравоохранения в мире. Ею пользуется более 90% населения Британии. В ней за-няты более 1,5 млн работников. Ежесекундно НСЗ принимает 8 пациентов. Её два основных принципа – государственное финансирование за счёт налогов и бесплатность предоставления услуг. Британское общественное мнение устойчиво поддерживает НСЗ и ревниво относится к любым попыткам изменить её характер. Отсюда, правительство Кэмерона находилось в затруднении, как в положительном свете представить свою политику в отношении НСЗ, включая сокращение доли расходов на неё в бюджете страны. Консерваторы делали упор на то, что при нынешнем положении вещей через четыре года дефицит бюджета НСЗ вырастет до 22 млрд ф.ст. Законопроект коалиционного правительства о реформе НСЗ и социального обеспечения был внесён в парламент 19 января 2011 г.[77] Он предусматривал самые значительные перемены в деятельности НСЗ за всю её историю с 1948 г. Министры неод-нократно отрицали, что намеченные изменения фактически оз-начают приватизацию НСЗ, однако противники реформы доказывали, что «приватизация станет неизбежным последствием многих положений законопроекта»[78] . В законопроекте предусматривалась ликвидация «трестов первичной медицинской по-мощи» и «стратегических органов здравоохранения» – управля-ющих структур НСЗ, одновременно с передачей от них 60-80 млрд ф.ст. (порядка 65% бюджета НСЗ) нескольким сотням «консорциумов», управляемым врачами общей практики. Министр здравоохранения Э. Лэнсли настаивал на введении в НСЗ большей конкуренции. Законопроект о Национальной системе здравоохранения столкнулся с резкой критикой. Бывший лейбористский министр здравоохранения А. Милберн назвал планируемую консервато-рами реформу «самой крупной национализацией с тех пор, как Эньюрин Бивен создал НСЗ в 1948 г.»[79] , а профсоюзы заявили, что реформа приведёт к сокращению более чем 50 тыс. рабочих мест в НСЗ. В марте 2011 г. в Лондоне состоялся организованный Британским конгрессом тред-юнионов (БКТ) многотысячный марш протеста против политики сокращений социальных расходов и предстоящих увольнений в госсекторе. В нём приня-ли участие от 200 до 500 тыс. британцев. Cреди выступавших на митинге в Гайд-парке были генсек БКТ Б. Барбер и лидер оп-позиционной Лейбористкой партии Эд Милибэнд. В мае 2011 г. партнёр консерваторов по правительственной коалиции либерал-демократ Н. Клегг заявил, что билль о НСЗ необходимо отослать для внесения существенных изменений. Свои критические замечания в адрес социальной политики Кэмерона высказал архиепископ Кентерберийский Р. Уильямс. В журнале «Нью стейтсмэн» он открыто поставил под сомнение легитимность правительственной коалиции, отклонил концепцию «большого общества» как «до боли избитый» лозунг, и за-явил, что министры не должны возлагать ответственность за эко-номические и социальные проблемы Британии лишь на послед-нее лейбористское правительство. Уильямс предостерёг, что об-щественность «охвачена опасениями» относительно правитель-ственных реформ образования, НСЗ и системы пособий. Архиепископ обвинил Кэмерона и Клегга в навязывании «радикальной политики, за которую никто не голосовал»[80] . Отвечая на его обвинения, премьер-министр заявил, что совершенно с ними не согласен, особенно по таким вопросам, как социальное обеспечение и образование[81] . Столкнувшись с противодействием реформам НСЗ со сторо-ны общественности, профсоюзов и партнёров по коалиции, Кэ-мерон пообещал, что универсальный и интегрированный харак-тер НСЗ будет сохранён, и что на протяжении всего срока прав-ления нынешнего Кабинета ежегодно её бюджет будет повышаться в реальном выражении. Назвав НСЗ «институтом, кото-рый мы все любим и дорогим нашему сердцу», премьер-ми-нистр сказал: «Если вы беспокоитесь о том, что мы собираемся продать НСЗ и создать частную систему американского образца, то мы не сделаем этого». В июне 2011 г. Кэмерон объявил о внесении значительных изменений в законопроект о НСЗ. Он признал, что допустил определённые ошибки и заявил: «Билль будет дополнен с тем, чтобы стало ясно – главная задача Регулятора НСЗ – не поощре-ние конкуренции. Она приветствуется лишь тогда, когда идёт на пользу пациентам…. Конкуренция вводится не ради конкуренции, а для улучшения жизни пациентов»[82] . Изменения коснулись также предложений законопроекта о ликвидации трестов первичной медицинской помощи и увеличении полномочий практикующих врачей в финансовых вопро-сах. Кэмерон пообещал ввести в консорциумы не только практикующих врачей, но и других работников медицинской отрас-ли, создать «клинические сенаты» из старших медицинских про-фессионалов для наблюдения за интеграцией служб НСЗ. Он сообщил о намерении создать управляющую структуру НСЗ и ввести в ней механизм, который не позволит частным группам выбирать только «рентабельных» пациентов. Премьер-министр также подтвердил, что коалиция сохранит намеченные цели, в том числе снижение до 18 недель ожидания госпитализации в больницах Англии. Лидер Лейбористской партии Э. Милибэнд, который идее «большого общества» противопоставляет идею «хорошего общества», подверг критике политику тори в области здравоохра-нения. Он заявил: «Дэвид Кэмерон – первый премьер-министр в истории, который пять раз обещал защищать НСЗ… однако он уже нарушил два из них. Количество людей, которые ожидают лечения на протяжении 18 недель, выросло. Он не защитил бюд-жет системы здравоохранения». Милибэнд обвинил премьер-министра в «бюрократической реорганизации» и «неправильном управлении НСЗ». «Сотни миллионов фунтов, – сказал он, – ко-торые должны были быть израсходованы на лечение пациентов, потрачены на вручение извещений об увольнении работников трестов первичной медицинской помощи, которые теперь, возможно, будут снова приняты на работу»[83] . Однако Кэмерон рассматривает разворот в политике правительства в отношении здравоохранения как признак силы. Но британцы иного мнения: в июне 2011 г. консерваторы, согласно социологическим опросам, отставали от лейбористов на пять процентных пунктов. Время покажет, достаточны ли уступки Кэмерона в области социальной политики для возвращения до-верия избирателей. Г.С. Остапенко * Попытка отказа от мультикультурализма и реакция британского общества Концепция мультикультурализма предусматривала два под-хода к развитию иммигрантских сообществ. С одной стороны, община иммигрантов получала возможность сохранять свои традиции и свою культуру, в том числе и за счёт средств государства. С другой, государственные и общественные институты через систему образования внедряли в сознание прибывших азиатов, африканцев и латиноамериканцев принципы западной демократии, включая уважение к закону и правам человека. В период последнего лейбористского правления (1997–2007 гг.) мультикультурализм превратился по существу в одно из на-правлений национальной политики. Школы и культурные центры иммигрантов подобно соответствующим учреждениям коренных жителей получали субсидии от государства. Более того, именно инорелигиозные общины (мусульмане, индуисты, сикхи) стали адресатами специальных муниципальных программ. Власти надеялись, что мультикультурализм послужит «мягкому» приобщению мигрантов к британским законам и обычаям и в условиях отдаления прибывших от их родины приведёт к ослаблению этнических, расовых и религиозных привязанностей. Нельзя сказать, что усилия оказались напрасными. Предста-вители первой волны иммиграции, поставленные в жёсткие ус-ловия из-за своей малочисленности и разрозненности, сумели интегрироваться в британское общество. Вполне благополучную картину можно наблюдать в отношении индуистской общины. Её члены, составляя 1,5% населения Британии, являются по большей части выходцами из Индии и по численности занима-ют третье место после христиан и мусульман. Благодаря непри-нятию насилия как одного из принципов индуизма его приверженцы легко уживаются с представителями других религий и культур. Выявилась и их склонность к врачеванию. 23% докторов, имеющих сертификат Национальной службы здравоохранения Британии, составляют индусы. Об особом уважении к этой категории иммигрантов свидетельствовало празднование в сентябре 2004 г. в парламенте дня рождения индуистского бо-га Кришны. В светской жизни депутатов событие стало поистине уникальным[84] . Что же касается мусульман второго и третьего поколения, детей и внуков выходцев из Пакистана и Бангладеш, углублённое изучение своей религии и традиций в специальных школах и мечетях привело к раздвоенности их сознания. Как правило, они считают себя британцами, но чужды, а порой даже враждебны к ценностям западной цивилизации с её светской направ-ленностью. Ислам остался для них не только религией, но и об-разом жизни. Опросы общественного мнения, проведённые в 2007 г. среди мусульманской молодёжи, показали её радикализацию, включая не только следование исламу в его экстремистском варианте, но и откровенную симпатию к террористам. Си-туацию усугубляли проповедники из арабских стран, которые нередко в качестве политических беженцев находили приют в Британии и одновременно призывали к борьбе с иноверцами. Единению мусульманской общины способствовало участие Ве-ликобритании в военных операциях в Ираке и Афганистане, на-селение которых исповедовало ислам. Экономический кризис, переживаемый страной с 2007 г., обострил этнические, религиозные и социальные противоречия. Коренные жители Соединённого Королевства были обеспокоены угрозой терроризма со стороны исламских экстремистов, не-малыми бюджетными выплатами на содержание детей и родст-венников иммигрантов, высокой рождаемостью в их семьях, воз-росшей конкуренцией на рынке труда и, наконец, повышенным вниманием к культуре новых граждан при заметном пренебрежении к национальным традициям в свете политкорректности. Для большей части британцев малая эффективность мульти-культурализма стала очевидной. Лидер Консервативной партии Д. Кэмерон, ещё теневом кабинете оппозиции, выступил с критикой концепции. Он также выражал понимание того, что азиа-ты не принимают западный образ жизни из-за свойственного ему культа потребления и развлечений. Однако при подготовке предвыборной программы тори Кэмерон ратовал за ужесточение правил по приёму иммигрантов, введению квот для беженцев и даже за выход страны из Женевской конвенции по бежен-цам 1951 г., так как, по его мнению, она открывала двери для приезда на острова исламских проповедников экстремистского толка. Настоящую сенсацию произвела речь Кэмерона в качестве главы кабинета в Мюнхене 5 февраля 2011 г. на 47-й Конферен-ции по безопасности. Британский премьер-министр указал на то, что раньше политика его страны поощряла инорелигиозные общины жить обособленно друг от друга и от принятых в обще-стве ценностей. В результате их изоляции ослабла британская идентичность и усилилась восприимчивость юных мусульман к призывам экстремистов. Свою речь Кэмерон охарактеризовал как обвинительный акт мультикультурализму и заявил о провале этого подхода. Отвер-гая «пассивную толерантность», утвердившуюся в британском менталитете, премьер-министр призвал к внедрению в сознание людей «активного и сильного либерализма», при котором национальная идентичность формируется за счёт уважения к пра-вам человека, верховенству закона, атрибутам британской куль-туры и свободе слова. Организации, которые не следуют данным правилам, Кэмерон предложил лишить доступа к государственной казне, а их представителей – возможности пропагандировать свои взгляды в университетах и других заведениях. При этом глава правительства провёл чёткую границу между исламом как религией и исламизмом как политической идеологией с её экстремистской направленностью. «Свобода слова, свобода вероисповедания, верховенство закона, равные права для всех независимо от пола, расовой принадлежности, сексуальной ориентации. Вот что определяет наше общество, – заявил Кэмерон. – Каждый должен иметь возможность сказать: “Я – мусульманин, я – индуист, я – христианин, но также и лондонец”»[85] . Несостоятельность мультикультурализма признали так-же лидеры Германии и Франции. В самой Британии почва для вспышки антимусульманских настроений была подготовлена. По совпадению или в связи с выступлением Кэмерона в г. Лутон прошла демонстрация сторонников «Лиги английской обороны» (English Defence League), собравшая от двух до трёх тысяч человек. Эта организация, со-зданная в 2009 г., объединяет представителей молодёжных суб-культур с ультраправыми взглядами. Сюда же входят и некото-рые группировки футбольных фанатов. Демонстранты требова-ли от правительства остановить рост экстремистских организаций в мусульманской среде, запретить шариатские суды, подпольно или неофициально действующие в стране, скандировали оскорбительные для мусульман лозунги: «Мусульмане-терро-ристы вон с наших улиц», «Нет строительству мечетей!». Демонстрации Лиги противостояла манифестация «Объединения против фашизма», насчитывавшая около тысячи человек. Акции переросли в столкновения. Для предотвращения кровопролития в город были введены более тысячи полицейских[86] . В целом происшедшие события свидетельствовали о наметившемся рас-коле в британском обществе. Мусульманские организации обвинили Кэмерона в том, что он своей речью спровоцировал выступления правых. Так, генеральный секретарь Мусульманского совета Британии доктор Файсал Ханжра заявил, что свет софитов вновь направлен на му-сульманскую общину, которая рассматривается как часть про-блемы, не способствующая её решению. Глава мусульманской молодёжной организации «Фонд Рамадана» высказался в поддержку концепции мультикультурализма. Деятели оппозиционной Лейбористской партии, включая бывшего министра внутренних дел Дж. Стро и министра юстиции в теневом кабинете Садика Хана, были солидарны с лидерами Мусульманского совета Британии и Фонда Рамадана, и предупредили Кэмерона, что он играет на руку ультраправым. В ответ пресс-служба британского премьер-министра заявила, что Кэмерон не намерен извиняться за свою речь, поскольку её готовили давно и она никоим образом не связана с событиями в Лутоне[87] . Позиция Камерона нашла поддержку у значительной части британцев, что, однако, не означает, что коалиционному прави-тельству удастся, как выразился Камерон, оставить мультикуль-турализм в прошлом. Мусульманская диаспора увеличивается за счёт естественного прироста и притока экономических имми-грантов, столь необходимых британской экономике. Нельзя не согласиться с точкой зрения, высказанной известным российским востоковедом А.В. Малашенко, который считает, что в перспективе британцам, как и многим другим европейцам, пред-стоит осознать, что в ближайшие десятилетия коренным жителями островов окажутся миллионы мусульман. Все они, даже при наличии стремления вписаться в европейскую культуру, бу-дут сохранять генетическую и конфессиональную привязанность к своим историческим корням[88] . В сложившихся обстоятельствах мультикультурализм будет единственной альтернати-вой конфликту цивилизаций. Нельзя не учитывать и новый акцент в политике США и ве-дущих стран Запада – их поворот в сторону «третьего мира», в первую очередь – к государствам Ближнего Востока. Неслучай-но президент США, выступая в британском парламенте в мае 2011 г. в ходе трёхдневного визита в Великобританию, подчер-кнул свою причастность к иммигрантам, преуспевшим на новой родине. «США и Великобритания, – сказал он, – продемонстри-ровали всему миру, что дети выходцев из колоний могут стано-виться членами палаты этого великого парламента и слушать выступление внука кенийца, служившего поваром в британской армии, который сегодня выступает перед Вами как президент Соединённых Штатов»[89] . В целом можно сказать, что проблема адаптации иммигран-тов, имеющих неевропейские корни, особенно мусульман, стала для Британии одной из самых актуальных проблем. А.Б. Берсон * «ЛОНДОНСКАЯ МОДЕЛЬ» МУЛЬТИКУЛЬТУРАЛИЗМА В последнее время в Великобритании, как и в других европейских странах, мегаполисы оказались перед лицом серьёзных культурных и социальных изменений. Иммиграционная полити-ка европейских стран развивалась с учётом концепции мультикультурализма, которая оценивается всё более противоречиво. Столица Соединённого Королевства – крупнейший европей-ский мегаполис – один из самых разнообразных, с точки зрения населения, городов мира, характеризуется высокой степенью культурной гетерогенности и социокультурной динамикой. По мнению газеты «Гардиан», Лондон – самый диверсифицирован-ный город на земле: никогда ещё столько непохожих людей с различными корнями не жили в одном месте[90] . Лондон показателен для анализа политики мультикультура-лизма в Европе в целом и в Великобритании в частности. На официальном сайте администрации города Лондон назван «ми-ром под одной крышей», в котором нет места дискриминации и предрассудкам[91] . Нынешний мэр Лондона Борис Джонсон в документе «Пла-нируя лучшее для Лондона – 2008» (Planning for a better London 2008) подчёркивает, что его жители представляют все континенты, страны и культуры, в результате чего формируется непревзойдённая атмосфера лондонской жизни[92] . Основные этнические меньшинства в Лондоне – бангладеш-цы, китайцы, афро-американцы, индусы, пакистанцы и ирланд-цы[93] . 27% лондонцев родилось за пределами Евросоюза. Для каждого третьего лондонского школьника родной язык – не анг-лийский. Согласно исследованию 2005 г. в Лондоне существует около 50 этнических сообществ численностью более 10 тыс. человек; в этом городе можно отведать кухню более чем 70 стран мира. Осознав, насколько общество стало разнообразным в культурном и этническом плане, Лондон избрал для себя политику мультикультурализма. Она признаёт право на сосуществование различных культур и выражение своей идентичности их представителями. Культурная и этническая интеграция иммигрантов в городскую среду Лондона служит локальным примером иммиграционной политики Великобритании. Реализация «лондонской мо-дели» мультикультурного развития привела во многих случаях к успешной интеграции этнических меньшинств, но её изъяны в августе 2011 г. вылились в погромы. К основным чертам «лондонской модели» мультикультурного развития относятся: - Интеграция «сверху» и «снизу»: диалог властей и имми-грантов. Примером интеграции «сверху» служит подготовка к Олим-пиаде 2012 г. Помимо спортивной составляющей при подготов-ке к Играм администрация Лондона придаёт особое значение многокультурному развитию. В рамках организационного комитета лондонских олимпийских игр создан «Форум равноправия и разнообразия Лондона 2012» (London 2012 Equality and Diversity Forum)[94] . Р. Барнс, заместитель мэра Лондона и глава Форума, во вступлении к отчёту обещает, что олимпийские и Паралимпийские игры учтут разнообразие населения города и при проведении игр будут использовать этот фактор как преиму-щество британской столицы. Игры он называет самыми открытыми, а также подчёркивает, что они создадут новые рабочие места в районах спортивных мероприятий, и многие смогут при-нять участие в их организации. Отмечается, что игры пройдут в пяти районах Лондона, где сконцентрированы этнические меньшинства. Пример интеграции «снизу» – сквоттинг[95] . Лондонские сквоттеры напомнили о себе в марте 2011 г. Лондонский дом сына Ливийского политического лидера М. Каддафи (ценой около 11 млн ф.ст.) захватила группа активистов «Долой тиранов!». Сквоттеры вывесили баннер с надписью «Вон из Ливии! Вон из Лондона!». «Мы не верим, что британское правительство поступит с собственностью режима Каддафи должным образом, поэтому мы взяли дело в свои руки, – говорится в заявлении группы. – Пока мы хотели бы приютить беженцев из Ливии и всех тех, кто бежит от тирании и преследований в разных стра-нах»[96] . Таким образом, сквоттеры крупнейшего европейского многонационального города выразили свою оценку происходящего. Напомним, что весной 2011 г. обострилась политическая си-туация в странах Северной Африки: Египте, Алжире, Ливии и Тунисе. Беспорядки и гражданские войны в этом регионе вновь подняли проблему беженцев и иммигрантов в Европе. Развитие мультикультурализма в Лондоне привело и к неко-торым экономическим инициативам этнических меньшинств. Необходимо упомянуть о неординарном нововведении в одном из беднейших и небезопасных районов британской столицы на юге города – Брикстоне. Он заселён на 25% «цветным» населением и его называют «неофициальной столицей афро-карибско-го британского сообщества». Введение локальной валюты – брикстонского фунта (Brixton Pound) в 2009 г. – стало попыткой поддержать местную экономику и укрепить связи между её субъ-ектами: потребителями, производителями и магазинами[97] . Мне-ния об эффективности местной валюты разошлись. В целом, эта мера была скорее идеологической инициативой, которая укрепила веру в неповторимость и отличие данного района от остального города. - Институциональность и коммунитарность. В Лондоне существует разветвлённая сеть городских инсти-тутов и служб, занимающихся регулированием мультикультур-ных отношений. Из городских политических институтов, в рамках которых созданы программы по культурной интеграции, следует отметить «Лондонское агентство развития» (The London Develop-ment Agency)[98] . В нём действует Департамент равенства и разнообразия, перед которым стоит цель устранить неравенство, в том числе связанного с этнической принадлежностью и достичь социальной справедливости. Агентство публикует ежегодно об-новляемую «Программу расового равноправия» (Race Equality Scheme). В 2002 г. опубликована первая программа расового равноправия. Основные её успехи отмечаются в таких областях, как транспортные услуги, образование, охрана правопорядка и стро-ительство. Благодаря программе увеличено количество транспорта и маршрутов в тех районах, где из-за притока иммигрантов проживает больше людей. Создан «Совет по борьбе с преступностью в афро-американской общине» (Black and Minority Ethnic Crime Cracking Partnership Board). Программа на 2010–2011 гг. получила название «Равные жизненные шансы для всех сообществ Лондона» (Equal Life Chances for All London’s Com-munities). Также действует «Лондонский консорциум по делам бежен-цев» (The London Asylum Seekers Consortium) – основной ресурс, который поддерживает беженцев, особенно детей и моло-дых людей. Действует совместно с различными городскими районами, Службой пограничного контроля (UK Border Agen-cy) и районными советами (London Councils)[99] . Отметим, что английская модель мультикультурного разви-тия отличается коммунитарностью. Сообщества, общины (com-munity) всегда занимали главенствующую роль в конструировании социально-политических связей. - Сбор и обновление статистики по этническим меньшин-ствам. В марте 2011 г. прошла перепись населения Великобритании. Этнические вопросы в перепись были введены лишь в 1991 г. Предыдущая перепись проходила в 2001 г. и имела значительные отличия от последней. Перепись 2011 г. была доступна для заполнения в Интернете на официальном сайте[100] . Она включала вопросы, адресованные мигрантам: дату въезда в Бри-танию, период пребывания, вопрос о знании английского языка, если он не является родным. За отказ заполнить анкету и да-чу ложных сведений предусматривался штраф до 1000 фунтов. Национальное статистическое агентство проводит работу с местными администрациями районов Лондона и сообществами для учёта разнообразия населения. Особое внимание отводится тем группам, которые сложнее всего подсчитать: цыганам и эт-ническим меньшинствам из среды иммигрантов. - Городские культурные мероприятия. В Лондоне ежегодно проводят несколько масштабных куль-турных мероприятий, подчёркивающих культурное разнообразие города и его жителей. Примеры: латиноамериканский «Кар-навал дель Пуэбло»[101] (крупнейший в Европе), для афро-кариб-ских общин – «Карнавал Ноттинг Хилл»[102] , азиатский «Лондон Мела»[103] . Русская культура также не остаётся в стороне. Русская масленица в Лондоне – одно из крупнейших ежегодных событий, посвящённых русской культуре, за пределами России. Массовое празднование состоялось в марте 2011 г. на Трафальгарской площади. «Русских в Лондоне становится всё больше, они очень важны для города. Российская диаспора во многом изменила город и во многом к лучшему», – заявил мэр Б. Джонсон[104] . - Мультилингвистичность. По результатам исчерпывающего исследования многоязыч-ного Лондона («Multilingual Capital: The Languages of London’s Schoolchildren and Their Relevance to Economic, Social, and Educational Policies») 850 тыс. школьников Лондона говорят на 300 различных языках. В первую десятку языков вошли: арабский, бенгальский, креольский, гуджарати, хинди, панджаби, турецкий, кантонский диалект китайского языка, йоруба, на каждом из которых говорят не менее 40 тыс. детей. Более 25 языков, по-мимо английского, используются в Лондоне в религиозных це-лях (арабский, китайский, армянский, иврит, японский, польский, португальский, русский и др.). В Великобритании существует государственная программа по обучению английскому языку иммигрантов, направленная на то, чтобы дать им возможность общаться с социальными работ-никами, врачами, учителями, понимать законы, а также пройти тест на гражданство (The Life in the UK Test). Отметим также, что до 2008 г. Лондонское агентство развития выпускало газету «Лондонер» (The Londoner) на нескольких языках и распространяло её бесплатно среди жителей города. Мэр столицы Б. Джонсон отказался от данного инструмента по-литики из соображений экономии. Он предложил потратить сэ-кономленные средства на посадку в городе 10 тыс. деревьев[105] . - Академичность. Впечатляет количество мозговых центров, изучающих проблему иммиграции и культурной интеграции Лондона. Пробле-мой культурной интеграции озабочены не только власти, но и научное сообщество британской столицы. Среди них: независи-мая организация по вопросам расового равенства в Великобритании «Раннимид траст» (Runnymede Trust)[106] , Центр изучения экономических и социальных проблем Лондона при Лондонской школе экономики[107] , Центр изучения вопросов миграции, этничности и расы при Лондонском городском университете (Ci-ty university of London)[108] . - Критика городской модели мультикультурного развития со стороны правительства vs локальная поддержка со стороны мэрии Лондона. Премьер-министр Великобритании Д. Кэмерон не раз высказывал отрицательное мнение о мультикультурализме в стра-не и в столице, а городская администрация, напротив, развивает данную концепцию. Точка зрения Кэмерона (высказанная им ещё в годы пребывания в оппозиции в 2006 г.) о несостоявшем-ся мультикультурализме в Великобритании администрация Лондона приняла в штыки[109] . «Лондонская интернационализация и мультикультурализм – ключи к успеху города. А слушая высказывания Кэмерона, каж-дый представитель этнических меньшинств узнаёт, что от него ожидают отказаться от культурной идентичности ради того, чтобы считаться гражданином Великобритании», – заявил мэр. Предыдущий глава города К. Ливингстон охарактеризовал высказывания тогдашнего лидера оппозиции, как мягкую версию «теста Теббита». Ещё в 1990 г. консерватор Н. Теббит утверждал, что иммигранты, которые болеют не за британские спортивные команды, а за команды стран своего происхождения, не станут патриотами новой родины. За последние несколько лет целый ряд европейских полити-ков высказались против политики мультикультурализма. Д. Кэ-мерон примкнул к её критикам в «мюнхенской речи» 2011 г. Он объявил, что Великобритания нуждается в сильной национальной идентичности, что предотвратит участие людей в экстремистских группировках. По словам Кэмерона, доктрина мультикультурности поощряет «жизнь в разобщенных, изолированных друг от друга этнических общинах», в то время как для предотвращения роста экстремизма, британцы нуждаются в более определённой и чёткой национальной идентичности[110] . Речь британского премьер-министра в очередной раз вызва-ла критику городской администрации Лондона. «Как Кэмерон может критиковать мультикультурализм Лондона, когда благо-даря ему создаётся экономическое благополучие города? Как он может ратовать за либеральные ценности, отрицая “здравое раз-нообразие”?», вопрошал нынешний мэр, член Консервативной партии. - Столкновения полиции с этническими меньшинствами и лондонские мятежи. Несмотря на многочисленные меры, принятые властями для поддержания межэтнического мира, в городе с определённой периодичностью происходят выступления населения и беспорядки, демонстрирующие изъяны концепции мультикультурализма. Особую озабоченность вызывает активный рост экстремистских организаций и распространения радикальных идей среди английской молодёжи. В августе 2011 г. Лондон охватили погромы: беспорядки на-чались в районе Тоттенхэм и распространились на Хэкни, Пекхэм, Брикстон, Кройдон, Клэпхэм, Илинг и Камден. Мародеры выбивали витрины магазинов и ресторанов, грабили и нарушали порядок и днём, и ночью. В разных частях города вспыхива-ли пожары. Погромы продолжались больше недели. Арестованы были тысячи человек. Беспорядки прокатились и по другим городам: Ливерпулю, Манчестеру, Бирмингему[111] . Поводом для этих событий стало убийство полицейскими Лондона чернокожего Марка Даггана. Случившееся вызвало оживлённые дискуссии в СМИ и в обществе. По данным полиции, Дагган являлся наркоторговцем в районе Тоттенхэм, и за ним уже давно была установлена слежка. Как объяснили полицейские, им пришлось застрелить его при задержании в целях самообороны, так как преступник был вооружён. Родственники Дуггана, а также многие жители района утверждали, что он был не виновен и что полицейские с пристрастием относятся к темнокожему населению этого городского района[112] . Поначалу ло-кальная волна протеста в связи с убийством Даггана распространилась на многие кварталы столицы. Основной причиной беспорядков, как считают многие, стала социальная напряжённость, возникшая вследствие курса коа-лиционного правительства по сокращению расходов на социальную политику. С прихода к власти коалиции митинги и выступления студентов, забастовки работников социальных служб и профсоюзов набирали обороты. Крупнейшей за 2011 г. стала забастовка учителей, прошедшая 30 июня 2011 г. В тот день около 12 тыс. школ по всей стране закрыли свои двери. В районах Брент и Камден не работало 90% школ[113] . Политика сокращения расходов на социальные нужды усугубляет проблему социальной исключённости, увеличивает раз-рыв между бедными и богатыми, ведёт к росту безработицы. Особенно сильно эти процессы отражаются на этнических мень-шинствах, которые проживают в наименее благополучных рай-онах. Несмотря на то что оплата труда в Лондоне выше, чем в це-лом по стране, уровень безработицы в городе – самый высокий в Великобритании (8,8%, в среднем по стране – 7,8%). Иммигрант при поиске работы сталкивается с большими трудностями, малым количеством возможностей для низкоквалифицированных рабочих, с языковым барьером. Лондонское агентство развития работает над решением этих проблем. В 2009–2010 гг. 35 тыс. жителей столицы получили от него поддержку в поиске работы, улучшили свои профессиональные навыки, 2600 человек нашли себе работу[114] . Безработица среди молодёжи в кризисные 2008–2009 гг. лишь увеличивалась. Процент безработных в возрасте от 16 до 24 лет вырос с 14% в первом квартале 2008 г. до 20% в первом квартале 2011 г.[115] При этом, уровень безработицы в Тоттенхэме, где начались беспорядки, ещё не самый высокий в Лондоне (район находится на 16 месте среди районов города с наивысшей безработицей)[116] . Большой интерес представляют результаты опроса среди жителей Лондона, проведённого агентством «ЮГав» (YouGov): 42% назвали причиной беспорядков криминалитет, 24% – куль-туру уличных молодёжных банд, 8% – урезание социальных расходов, 5% – безработицу и столько же – политические конфликты, 3% – плохое городское управление[117] . Нельзя снимать со счетов и пагубное влияние на молодёжь рэп-культуры, прославляющей наркотики, антисоциальное поведение. Среди причин беспорядков называют также консюмеризм, слепое стремление к потребительству[118] . Отметим, что многие представители этнических меньшинств призывали прекратить беспорядки, включая тех, кто сам пострадал от погромов. В основном это были взрослые люди, им-мигранты первого и второго поколения, которые ценят то, что получили от новой родины. В сложившейся ситуации, когда в Лондоне каждый третий имеет иммигрантские корни, мультикультурализм должен суще-ствовать и работать на благо жителей города. Однако властям следует задуматься о внесении в доктрину корректив. Особое внимание государственные и муниципальные власти должны уделять вопросам образования и трудоустройства молодёжи. III . ПОЛИТИКА В РЕГИОНАХ А.В. Бударгин * ВЫБОРЫ-2011: РЕГИОНАЛЬНЫЙ СЛЕПОК БРИТАНСКОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ЛАНДШАФТА 20 июля 2011 г. парламент Великобритании прервал свою работу на каникулы, обозначив окончание очередного политического сезона и первого года работы правительства Д. Кэмеро-на. Опровергнув прогнозы пессимистов, правительство устояло, но считать его положение устойчивым нельзя. Даже без учёта фоновых негативных факторов, объективной необходимости ра-ботать в качестве антикризисной «пожарной команды», британ-ская правящая коалиция неспокойна по определению, и лишь заклятый оптимист может говорить об усилении «парадоксаль-ного союза» консерваторов и либерал-демократов. В таких усло-виях национальная политическая система становится более вос-приимчивой, подверженной влиянию текущих тенденций, региональных изменений в соотношении сил, рефлексий социума. Показательны результаты опросов общественного мнения: если бы всеобщие выборы проводились сейчас, большинство британцев отдали бы голоса лейбористам. Действительно, в 2011 г. Лейбористская партия неизменно превосходит консерва-торов, и при этом неуклонно снижается рейтинг либерал-демо-кратов – младших партнёров тори по коалиции. Представляется очевидной взаимосвязь политических собы-тий на общенациональном, региональном и местном уровне. Анализ изменений британского политического ландшафта сквозь призму текущего выборного процесса в регионах позволяет лучше понять текущую ситуацию и расстановку сил в начале политического сезона 2011–2012 г. 5 мая 2011 г. состоялись выборы в парламент Шотландии, Национальную ассамблею Уэльса, Ассамблею Северной Ирлан-дии, в местные органы власти Англии и Северной Ирландии. В этот же день в Великобритании прошёл референдум по вопросу о введении альтернативной избирательной системы. В Шотландии безоговорочную победу одержала Шотландская национальная партия (ШНП). Впервые парламент Шотлан-дии сформирован как «парламент большинства», что ещё весомее в условиях действующей в этой части страны смешанной избирательной системы (Mixed Member Proportional Representation). Ведь изначально она вводилась с тем, чтобы не допустить создания однопартийного правительства. Тем не менее, подтвер-ждая общий прогноз об усилении националистических тенденций, ШНП установила рекордный в своей истории показатель, получив 69 из 129 мест (53,5%). Относительно результатов 2007 г. ШНП отобрала у конкурентов 32 избирательных округа (22 – у лейбористов, 9 – у либерал-демократов, 1 – у консерваторов). Лидер ШНП Алекс Салмонд сохранил за собой пост Первого министра Шотландии, на сей раз – во главе однопартийного ка-бинета националистов. Депутаты других партий теперь представляют в шотландском парламенте лишь 20 из 73 избирательных округов. Безусловно, можно констатировать поражение лейбористов. Традиционно, Шотландия была оплотом Лейбористской партии. Теперь же, в продолжение своей неудачи на общенациональных выборах, лейбористы получили в парламенте Шотландии лишь 37 мест (28,7%) – худший результат с 1931 г. Без блеска высту-пили и консерваторы, исторически не побеждающие в Шотлан-дии: 15 мест (11,6%). Весьма показательно крушение шотландских либерал-демократов, отдавших 12 мест из 17 и получивших лишь 5 (3,9%). Результат предсказуемый: шотландский из-биратель не простил бывшему фавориту коалиционного согла-шения с тори. Пятой по величине парламентской партией Шот-ландии остались «зелёные», сохранившие два места (1,5%). Сокрушительный проигрыш в Шотландии стал чувствитель-ным ударом для трёх ведущих политических сил страны. Лиде-ры шотландских лейбористов Й. Грей, консерваторов А. Голди, либерал-демократов Т. Скотт объявили об уходе с партийных постов, что на руку националистам: парламентская оппозиция, по существу, не сформирована. Но важно отметить: несмотря на поражение, шотландские лейбористы остаются влиятельной политической силой. Исходя из цикличности политических процессов и принимая во вни-мание текущее сочетание основных факторов успеха ШНП (об-щее разочарование деятельностью правительства лейбористов, прежде всего, по преодолению последствий экономического кри-зиса), в среднесрочной перспективе можно прогнозировать выравнивание рейтингов лейбористов и националистов, тогда как влияние консерваторов и либерал-демократов в Шотландии ос-танется несущественным. Представляется вероятным, что на бли-жайших общенациональных выборах шотландские националисты будут претендовать на расширение своей фракции в британ-ском парламенте (в настоящее время в Палате общин лишь 6 представителей ШНП), при этом выборы в парламент Шотландии 2015 г. пройдут в равной борьбе между ШНП и лейбориста-ми. В условиях смешанной избирательной системы прошли вы-боры и в Национальную ассамблею Уэльса. Лейбористы отвоевали четыре места и заняли ровно половину мест (30 из 60). Ха-рактерно, что, по сравнению с 2007 г. влияние Лейбористской партии в Уэльсе выросло на 10 процентных пунктов. Лидер валлийских лейбористов К. Джонс сохранил пост Первого министра. Таким образом, и в Уэльсе сформирован од-нопартийный кабинет. Националистическая Плайд Камри (Пар-тия Уэльса) И.В. Джонса (партнёр лейбористов по предыдущей коалиции) уступила на этих выборах 4 места и стала лишь тре-тьей (11 мест, 18,3%). Крупнейшей оппозиционной партией Уэльса стали консерваторы, получившие в Национальной ассам-блее 14 мест (23,3%), при этом лидер валлийских тори Н. Борн в ассамблею не прошёл. В июле 2011 г. во главе консерваторов Уэльса и, соответственно, парламентской оппозиции встал Э. Дэвис. Как и в Шотландии, был вполне предсказуем провал вал-лийских либерал-демократов, получивших лишь 5 мест (8,3%). На основе реализуемого в Ольстере принципа консоциатив-ной демократии, выборы в североирландскую ассамблею прово-дятся по пропорциональной системе (Single Transferable Vote). Результаты голосования подтвердили, что ведущими политиче-скими силами Северной Ирландии остаются Демократическая юнионистская партия (ДЮП) и республиканская Шинн Фейн. Юнионисты сохраняют некоторый позиционный перевес: из 108 мест в ассамблее ДЮП получила 38 (30%), Шинн Фейн – 29 (26,9%). Таким образом, пост Первого министра сохранил лидер ДЮП П. Робинсон, заместителем Первого министра остался М. Макгиннесс (Шинн Фейн). Очередной раз подтвердилась тенденция к усилению радикальных, непримиримых политических сил: и ДЮП П. Робинсона, и Шинн Фейн харизматичного Дж. Адамса – крайние партии на своих флангах. Впервые в ассамблею прошла крайне правая, экстремистская партия «Традиционный юнионистский голос» Дж. Аллистера. В то же время, центристские партии вновь уступили. Юнионистская партия Ольстера, провалившая-ся на предыдущих выборах, и Социал-демократическая и лейбористская партия проиграли по два места, получив в ассамблее 16 и 14 мест соответственно. Восемь мест получила партия Альянса. Своё место в ассамблее сохранили и «зелёные». Итак, после последних региональных выборов обновлённый политический ландшафт Соединённого Королевства формиру-ют следующие силы: преимущественно консервативная Англия, националистическая Шотландия, лейбористский Уэльс и «двуглавая» Северная Ирландия. Партия либеральных демокра-тов осталась без регионального плацдарма, и, с учётом провала своего ключевого проекта – референдума о реформе избирательной системы, вынуждена делать ставку на сохранение и ук-репление правящей коалиции. На фоне последних вызовов, та-ких как скандал с газетой «News Of The World» Р. Мердока, близкой к консерваторам, мотивация либерал-демократов может стать для правительства Д. Кэмерона спасательным кругом. М.С. Гуреев * ВСЕОБЩИЕ ВЫБОРЫ В АССАМБЛЕЮ СЕВЕРНОЙ ИРЛАНДИИ (от дискуссий о статусе региона к обсуждению первоочередных проблем Ольстера) В 2007 г. на территории Северной Ирландии завершился процесс политической деволюции – передачи (делегирования) центральными правительственными органами (Вестминстером) части своих полномочий органам власти административно-тер-риториальных единиц[119] . Были проведены выборы в главный представительный орган провинции – Ассамблею. 5 мая 2011 г. на территории Великобритании состоялись вы-боры, связанные, в частности, с избранием представителей в ме-стные органы самоуправления. На территории Северной Ирлан-дии происходило избрание депутатов главного представительного органа – Ассамблеи. Основная борьба, как обычно, развер-нулась между двумя правящими партиями региона – Демократической юнионистской партией (ДЮП) П. Робинсона и нацио-налистической Шинн Фейн во главе с Дж. Адамсом. В ходе предвыборной кампании баллотирующиеся партии сделали акцент на неполитические проблемы в своей агитационной деятельности. Относительная стабильность прошедших четырёх лет выдвинула на передний план вопросы социальной сферы – такие, как взносы за обучение и плата за водоснабжение. Вопрос безопасности также находился в центре внимания, поскольку незадолго до выборов полиция неоднократно обнару-живала взрывные устройства. Апогеем вспышки террористической активности стало убийство молодого офицера полиции. В ходе предвыборных дебатов «слишком уютный» союз двух правящих партий был подвергнут критике со стороны Со-циал-демократической и лейбористской партии (СДЛП) во гла-ве с М. Ритчи и Юнионистской партии Ольстера (ЮПО) Т. Эллиота. Центристская партия «Альянс» Д. Форда выступила в поддержку правящего дуэта «Робинсон – МакГиннес». Следует отметить, что «Альянс» позиционировал себя как наиболее честная партия, заявившая в своей программе о необходимости возвратить «несправедливые» налоги (на воду)[120] . На выборах заявила о себе новая партия «Традиционный юнионистский голос» (ТЮГ) во главе с Дж. Аллистером. В сво-ём манифесте «Сделаем так, чтобы Стормонт работал для вас», ТЮГ сделала упор на то, что она – единственная юнионистская партия, выступающая за равенство всех жителей Северной Ирландии. Предвыборная программа ТЮГ носила двусмысленный характер, так как, заявляя о своей приверженности юнионизму, создатели партии признавали тот факт, что в неё не входят ни ирландские националисты, ни ольстерские юнионисты[121] . Более того, политическую систему Северной Ирландии «новые юнио-нисты» сравнили с режимом в Северной Корее, при котором практически невозможно добиться роспуска правительства и создания оппозиции. Также критике была подвергнута партия Шинн Фейн на том основании, что «террористам не место в правительстве»[122] . Основные кандидаты на победу в программных манифестах не изменили своим основополагающим взглядам на будущее ре-гиона в плане взаимоотношений Ольстера с соседями. ДЮП за-являла о приверженности укреплению cоюза с Великобританией. Позиция юнионистов по проблеме взаимоотношения с Республикой Ирландия сводилась к тому, что существование межграничных институтов власти между Севером и Югом не представляет конституционной угрозы Северной Ирландии[123] . Шинн Фейн продолжала отстаивать идею единой Ирландии. Основные этапы, связанные с достижением этой цели, сводились к следующему: · разработка новой общеирландской Конституции, основные проекты которой предполагалось выдвинуть на Общеирландском конституционном форуме; · проведение референдума по вопросу об объединении Ирландии; · внедрение в жизнь элементов ключевого документа североирландского мирного процесса – Соглашения Страстной Пят-ницы (Парламентский форум Север-Юг, Общеирландский консультационный гражданский форум)[124] . СДЛП в своей программе поддержала инициативу Шинн Фейн о проведении референдума об объединении. ЮПО же скон-центрировала своё внимание на единой Правительственной про-грамме, которую должны были разработать все партии, принимающие участие в формировании исполнительной власти[125] . Та-ким образом, ЮПО подтверждала свою позицию, направленную на конструктивный диалог со всеми политическими силами. Результаты голосования оправдали ожидания. Население восточной и северо-восточной части Ольстера, которые находи-лись в зоне юнионистского влияния, отдало предпочтение кандидатам, проходившим по спискам ДЮП и ЮПО. Наибольшего успеха правящая партия юнионистов достигла в графстве Ла-ган Вэлли. Все четверо кандидатов по спискам ДЮП получили места в Ассамблее. Также один из лучших результатов ДЮП был показан в графстве Северный Антрим, считающимся опло-том лидеров североирландского юнионизма – династии Пэйсли. По результатам выборов демократические юнионисты усилили своё влияние в парламенте, получив 38 мест, вместо пре-жних 36 мест на выборах 2007 г. ЮПО ухудшила свои позиции, получив 16 парламентских мест (на два меньше, чем на выборах 2007 г.), а один из наиболее влиятельных членов партии Д. МакКларти, бывший вице-спикер Ассамблеи прошлого созыва, завоевал депутатский ман-дат в качестве независимого юниониста после того, как был ис-ключён из рядов ЮПО. Националистические партии Северной Ирландии опирались на электорат западной и юго-западной части провинции. Практически половина голосов жителей срединного Ольстера была отдана Шинн Фейн (49,2%). Лучший результат СДЛП показала в графстве Фойл (35,3%), но, тем не менее, общий результат для умеренных националистов был неутешителен – партия М. Ритчи получила всего 14 мест. В основном за данные партии голосовали жители территорий, расположенных близко к ирландской границе. Партия «Альянс» смогла получить 8 мест. Один мандат неожиданно получил лидер Партии зелёных С. Эгню, который прошёл в Ассамблею, баллотируясь в исконно юнионистском графстве Северный Даун. От ТЮГ в Ассамблею прошёл также один кандидат – лидер партии Дж. Аллистер. Таким образом, из 108-ми мест в Ассамблее большинство получила правящая партия – ДЮП во главе с П. Робинсоном. Шинн Фейн заняла второе место с 29 мандатами. Тонкую прослойку между полярными силами образовала «Альянс» Д. Фор-да (8 мест)[126] . Таким образом, система голосования по методу д’Ондта, ко-торую применяют на территории Северной Ирландии, продемонстрировала свою уязвимость: больше мест получили крупные политические партии, которые «съели» голоса, отданные за небольшие партии (при данном методе округление при распределении голосов происходит в пользу крупных партий и избирательных блоков). Первое заседание Ассамблеи нового созыва состоялось 12 мая. На должность спикера переизбран Д. Хэй – член ДЮП. Ви-це-спикерами стали представители трёх других крупных партий: Ф. Моллой (Шинн Фейн), Р. Беггс (ЮПО), Д. Даллат (СДЛП). Все они, за исключением Беггса, выдвинутого на дол-жность вице-спикера вместо Д. МакКларти, занимали данные посты в Ассамблее прошлого созыва. В ходе назначения на соответствующие министерские дол-жности по методу д’Ондта, наибольшую выгоду извлекли партии, набравшие наибольшее количество голосов. С. Уилсон и Э. Путс от ДЮП были назначены на должности министра финансов и министра здравоохранения соответственно. В результате ключевые министерства в системе исполнительной власти Северной Ирландии заняли представители правящей партии. Шинн Фейн получила в правительстве практически весь культурный блок. Дж. О’Дауд стал министром образования, а К. Ни Чуллин была назначена на пост министра культуры. В свете требований Шинн Фейн предоставить населению региона равный доступ к изучению ирландского языка, эти назначения имели особое значение[127] . Всего ДЮП закрепила за собой пять министерских портфелей, включая недавно учреждённый пост министра юстиции, Шинн Фейн – три. ЮПО, СДЛП и Альянс ввели в правительст-во по одному человеку. Заседания Ассамблеи, проведённые в мае 2011 г., свидетель-ствовали об изменении характера политических дебатов в поль-зу решения вопросов, направленных на улучшение жизни насе-ления. Большое внимание уделялось проблемам налогообложе-ния предприятий, улучшения здравоохранения, расширения си-стемы профессионального образования[128] . А.П. Калачев * БРИТАНСКИЕ РЕГИОНАЛЬНЫЕ ПАРТИЙНЫЕ СТРУКТУРЫ КАК ИДЕАЛ ОТЕЧЕСТВЕННЫХ ПАРТИЙ ОБРАЗЦА 1990-х гг. Процесс становления региональных партийных структур в Российской Федерации имел исключительное значение с точки зрения развития гражданского общества. Уместно сопоставить уровень развития региональных партийных организаций в 1990-е гг. (то есть в период, когда партии формировались по преиму-ществу без применения «административного ресурса») с анало-гичными показателями в странах с развитой партийной системой, в частности, в Великобритании – стране с богатейшей историей политических партий. Относительно Великобритании доминирует точка зрения о том, что «политические партии – главная движущая сила выбо-ров всех уровней, они формируют коллективные идентификации и предлагают электорату альтернативы». Одна из старейших партий Соединённого Королевства – Консервативная – длительное время в незначительной степени учитывала интере-сы своих региональных и местных структур. «С незначительными изменениями Консервативная партия оставалась таковой вплоть до второй половины 90-х годов. В партийной иерархии фигура лидера по традиции считалась главной…», а роль низовых организация была незначительной. Однако «в 90-е годы в Консервативной партии росло значение местных партийных ас-социаций и партийных конференций. Депутатам-тори приходи-лось всё внимательнее прислушиваться к настроениям партийных активистов и делегатов». Иначе говоря, наличие острой партийной конкуренции вкупе с развитым гражданским обществом привели к серьёзным изменениям в работе одной из старейших партий мира[129] . Несколько иначе складывались взаимоотношения централь-ных партийных органов и низовых структур у главного конкурента тори – партии лейбористов. Как отмечал видный исследо-ватель политической системы Великобритании С.П. Перегудов, «низовой, первичной ячейкой Лейбористской партии являются так называемые участковые комитеты, образованные на террито-рии городского микрорайона, совпадающего в большинстве слу-чаев с территорией избирательного участка». При этом «…окружная партийная организация и её члены имеют весьма широ-кое поле деятельности». В этих условиях естественна высокая ак-тивность окружных и других местных партийных организаций. Впрочем, имеются и определённые трудности у низовых ячеек Лейбористской партии, так: «…посещаемость собраний участковых организаций, не говоря уже о других видах партий-ной активности, была и остаётся крайне низкой, и в них участвует лишь незначительная часть индивидуальных членов партии (не более 5-10%)»[130] . В 1980-е гг. партия столкнулась ещё с одной проблемой: «на запросы избирателей было готово реагировать руководство партии, но не её партийные активисты и низо-вое звено…»[131] , страдавшие догматичностью и косностью. Тем не менее, даже эти обстоятельства не позволяют утверждать, что низовые и региональные структуры лейбористов являются малозначимым áктором внутренней политики. Упомянем также, что «уменьшив зависимость от профсоюзов, руководство ЛПВ предприняло меры по увеличению численности партии, выдви-нув амбициозную цель довести её до 1 млн чел. …Эта цель так и не была достигнута», однако в середине 1990-х гг. численность партии достигла очень высокой отметки в 420 тыс. членов[132] . Следует согласиться с мнением, согласно которому «…в Ве-ликобритании новые типы организаций явились не результатом теоретических построений, а вышли из опыта политической ра-боты. Что особенно важно, этот опыт шёл не сверху, от партийно-го руководства, а снизу, от партийных активистов в округах»[133] . В целом же партийно-политическая система Великобритании состоит из трёх уровней: национального, регионального и мест-ного, и все три играют важную роль во внутренней политике. Для сравнения с британской спецификой вполне уместно проанализировать ситуацию в Нижегородской области в 1990-е гг. Отметим, что данный регион отличался от большинства дру-гих субъектов РФ в лучшую сторону в плане развития граждан-ского общества[134] , а также имел большую известность за рубежом (имидж «региона реформ»). Отсчёт становления партийной системы региона можно ве-сти с событий 25 октября 1990 г. Именно тогда в депутатском центре на своеобразный «вечер знакомств» собрались представители нескольких течений КПСС, а также оппозиционных Де-мократического союза, Российского христианско-демократиче-ского движения, Демократической партии России, социал-демо-кратов, партии «зелёных», анархоклуба. Как писали наблюдате-ли, «спектр мнений – самый широкий, идеи – часто взаимоисклю-чающие. Единственное, что всех, пожалуй, объединяло там – это искренняя обеспокоенность за судьбу страны, её народа. В какой-то степени объединило и в то же время …разделило собрав-шихся на две неравные группы – отношение к программе Шата-лина – Явлинского «500 дней»... Более четырёх часов продолжа-лась встреча в депутатском клубе. Во многом она напоминала… встречи в действовавшем в преддверии и во время последних выборов городском клубе избирателей. Участники в основном те же, споры в основном о том же. Только культура дискуссии выше. Немудрено. Бывшие неформалы успели оформиться в пар-тии, некоторые избраны в Советы различных уровней»[135] . Впрочем, столь интересное начало не привело в итоге к стре-мительному росту численности и влиятельности региональных партийных структур. Так, претендовавшая на большую роль в 1992–1993 гг. движение «Демократическая Россия» в Нижнем Новгороде вскоре раскололось, так как часть его членов взяли курс на «долой всех и вся» и в результате способствовали превращению структуры не в работающую, а в декларирующую[136] . Несколько позднее сходные процессы стали характерными и для ряда других региональных структур демократических орга-низаций. Другой характерный пример представляла нижегородская организация Либерально-демократической партии России (ЛДПР). Её численность после 12 декабря 1993 г. (выборов, за-кончившихся сенсационной победой этой партии при голосова-нии по партийным спискам на выборах в Государственную Ду-му) увеличилась вдвое, и в 1994–1996 гг. в регионе насчитывалось примерно 200 «соколов» Жириновского. Среди них преоб-ладали люди среднего возраста и разных профессий, в том чи-сле и сотрудники правоохранительных органов, военные[137] . Ина-че говоря, Нижний Новгород, да и весь регион оказался в плане распространённости и влиятельности ЛДПР вполне типичным. Региональная ячейка партии, набравшая первое место в выборах в нижнюю палату парламента по партийным спискам и имевшая одну из самых больших фракций, влачила жалкое существование. Её активисты были практически неизвестны большей части нижегородцев. Никаких самостоятельных знаковых акций они не проводили. Впрочем, эти обстоятельства никак не влияли на результат выборов по партийным спискам, так как «вождь» ЛДПР проталкивал своих нехаризматических сторонников в парламент. Не стали значимым политическим áктором и нижегородские социал-демократы. В конце 1980-х – начале 1990-х гг. они пытались играть активную роль в политической жизни Нижегород-ской области. За симпатии нижегородцев боролись Социал-де-мократическая партия России (СДПР) и Социалистическая пар-тия трудящихся (СПТ), причём первая была социал-демократи-ческой партией европейского типа, а вторая – частью антиельцинской, достаточно радикальной оппозиции. Нижегородские региональные структуры обеих партий достаточно эффективно вели пропаганду своих идей среди интеллигенции, но представители других социальных групп по большому счёту отказали им в своей поддержке. Крупными финансовыми средствами ни нижегородское отделение СДПР, ни местная организация СПТ не обладали. По сути, точку в их деятельности поставили собы-тия октября 1993 г., после которых возможность эффективно действовать на политической сцене страны стала напрямую свя-зана с поддержкой (во всех её проявлениях) со стороны власти и олигархов, чем ни СДПР, ни СПТ не располагали. Одновременно политическая активность россиян стала схо-дить на нет, и уровень активной поддержки политических орга-низаций (в том числе социал-демократического толка) стал неуклонно снижаться. Как следствие, партийные структуры нижегородских социал-демократов мало чем отличались в плане численности и влиятельности от аналогичных структур демократических организаций и ЛДПР. Существенно мощнее в плане численности и охвата территории области своими ячейками была КПРФ. Со времени возникновения и по октябрь 1998 г. её возглавлял Владимир Кири-енко, профессор Технического университета. Формирование пер-вичных организаций КПРФ шло достаточно быстрыми темпами. Неслучайно, уже в марте 1993 г. численность партии в общероссийском масштабе составляла более 500 тыс. человек, ле-том процесс формирования охватил районный уровень. Вскоре КПРФ имела районные организации во всех районах области и города. Последние наделялись правами юридического лица, име-ли право открывать счета в банке, иметь печати и штампы, наделялись обособленным имуществом[138] . Впрочем, успехи КПРФ в партстроительстве объясняются в первую очередь грамотным использованием наследия КПСС, в том числе и её бренда. Таким образом, следует согласиться с наблюдателями, отме-чавшими, что в 1990-е гг. «партийно-политическая среда регио-на не развивалась, свидетельством тому является фиаско партийных кандидатов на выборах в областное законодательное собрание в 1998 году»[139] . При этом не активность масс или же отдельных активистов, но «…конфликты внутри региональных элит, имеющие место в период избирательных кампаний, оказывали самое сильное по сравнению с прочими и прямое воздействие на партийное развитие»[140] . Можно сделать вывод не только о пропасти, разделяющей низовые структуры Великобритании и одного из самых продви-нутых регионов России – Нижегородской области, но также ут-верждать, что фактически в 1990-е гг. российские политические партии оказались во многих региональных политических систе-мах «лишними». В самом деле, они были не способны ни серьёзно поддерживать исполнительную власть региона, ни серьёзно ей противостоять (по причине малой численности и скудости ресурсов), ни доминировать в структурах законодательной и ис-полнительной власти. Отметим также, что избиратели охотнее отдавали свои голоса харизматическим лидерам, а не партийным активистам. Таким образом, британские партийные стандарты образца 1990-х гг. оказались в российских реалиях неосуществимыми. Представляется, что упорядочение партийной системы России в 2000-е гг. во многом было связано с необходимостью превра-щения политических партий в действенную составляющую по-литической системы страны. IV . Внешняя политика Д. Киф * ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ ВНЕШНЕЙ ПОЛИТИКИ КОАЛИЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА БРИТАНИИ Внешняя политика, формирование и функционирование коа-лиционного правительства – крайне важные для Британии темы. Всегда трудно создавать коалицию, особенно в Великобритании, где долгое время не было традиций по созданию коалиционного правительства. Конечно, в ХХ в. в Великобритании существовало не мало правящих коалиций, но далеко не все бы-ли политически успешными. Считаю, что нынешняя коалиция, проработав год, выработа-ла довольно ясную политику. Согласование общего подхода к внешней политике представляет собой особый подход к управлению. Обе стороны всё же достигли договорённости в вопросах внешней политики. Сегодня МИД Великобритании ставит перед собой три основных приоритета: безопасность, экономическое процветание и консульская служба. Безопасность – это борьба против роста терроризма и распространения оружия, за урегулирование кон-фликтов. Экономическое процветание – это увеличение объёма экспорта, инвестиции. Консульская служба – это поддержка гра-ждан Великобритании по всему миру путём оказания современ-ных и эффективных консульских услуг. Прошедший год проде-монстрировал, насколько важна работа консульских служб во всех странах, включая Россию. Необычно то, что во внешней политике Великобритании су-ществует преемственность после смены правительства. Тем не менее, что касается подхода коалиции к международной политике, есть ряд отличительных признаков. Например, изменение в сети дипломатических миссий. Возникают новые центры влия-ния в быстроразвивающихся странах Азии и Латинской Амери-ки. Соответственно МИД сокращает свои операции в Европе, Северной Америке и вкладывает дополнительные ресурсы в та-кие страны, как Бразилия, Индия, Китай. Среди них и Киргизстан; у Британии сегодня нет дипломатической миссии в Бишкеке, но она будет создана. Межведомственная координация в правительстве. Здесь цель состояла в обеспечении того, чтобы приоритеты разных министерств и ведомств были скоординированы во внешней политике, отражая общий курс правительства. Такая цель достигнута посредством создания Совета национальной безопасности (СНБ). Для нас коалиция – новая идея. Но нам уже удалось добиться успеха в организации деятельности правительства и в проведении внешней политики. Секретарь СНБ сэр Питер Рикеттс (Sir Peter Ricketts) посетил Москве в июне 2011 г. Думаю, что контакты между СНБ Британии и России в будущем будут для нас очень интересными, составят важную фор-му сотрудничества. Но речь идёт не только о создании Совета безопасности, но и о новом уровне координации во внешнеполитической сфере, включая разные правительственные департаменты, Министерство международного развития (DFID), Министерство обороны (MOD) и иностранные миссии. Политика Британии в отношении ЕС. У правительства есть ясная позиция относительно того, что Евросоюзу не следует предоставлять дополнительные полномочия. Правительство ре-шило поддержать проведение общенационального референдума при условии, если любой будущий договор ЕС будет предусматривать передачу дополнительных полномочий от национального правительства Брюсселю. Правительство также заяви-ло о том, что не присоединится к зоне евро. Афганистан. С самого начала коалиционное правительство отдавало приоритет поиску надёжного решения проблем Афга-нистана, которое бы гарантировало безопасность Великобрита-нии и одновременно позволило бы силам НАТО покинуть эту страну. Для моей работы в Посольстве тот факт, что Афганистан представляет собой приоритет и для Великобритании, и России, является очень важным. Данная тема играла видную роль, когда Сергей Лавров посетил Лондон в 2010 г., и когда на следую-щий год официальный визит в Москву совершил Уильям Хейг. Афганистан – тема, по которой и дальше возможна плодотворная дискуссия между нашими странами. Поиск путей укрепления мира на Ближнем Востоке, позиция России относительно Ливии, Сирии и Египта – чрезвычайно важный пункт повестки дня. Британия придаёт большое значение восстановлению старой дружбы между Соединённым Королевством и Российской Федерацией. Правительство подчёркивает необходимость акцентировать внимание на важности создания эффективных дву-сторонних отношений. Коммерческая дипломатия. В соответствии с задачей эконо-мического процветания, упоминавшейся выше, мы стремимся работать на открытых рынках, обеспечить доступ к ресурсам и способствовать устойчивому глобальному росту экономики. Помощь другим государствам. Несмотря на затруднения с национальным бюджетом Великобритании, правительство при-няло твёрдое решение продолжить движение к достижению це-ли ООН, а именно: выделять 0,7% от национального дохода на помощь в целях развития. В настоящее время мы внимательно анализируем политику страны в этой области с тем, чтобы обес-печить ситуацию, при которой выделяемые средства шли бы в страны и достигали бы людей, больше всего в них нуждающих-ся. Примеры тому уже есть, и в каждом случае для нас крайне важны ценности, их укрепление, уважения прав человека, поли-тических прав. Так, коалиционное правительство ясно заявило: мы никогда не будем мириться с использованием пыток. В своём материале я дал краткий обзор состояния дел в дан-ной сфере, но надеюсь, что он даёт представление о внешней по-литике коалиции. Что означает внешнеполитический курс Британии для России, для отношений между нашими странами? В прошлом они пережили сложный период. В 2010 г. состоялись визиты глав МИД Сергея Лаврова в Лондон и Уильяма Хейга в Москву. Представляется, что они знаменуют улучшение ситуации. Ряд вопросов ещё предстоит решить, но уже ясно, что мы можем сотрудничать более плодотворно. Надеюсь, что когда в этом году состоится визит премьер-министра Дэвида Камерона в Москву, произойдут новые подвижки, и возможностей для сотрудничества между нашими государствами станет больше. Н.К. Капитонова * КОРРЕКТИРОВКА ВНЕШНЕПОЛИТИЧЕСКОГО КУРСА ВЕЛИКОБРИТАНИИ После прихода к власти коалиционного правительства консерваторов и либерал-демократов внешняя политика страны бы-ла заметно скорректирована. Ещё в предвыборном манифесте 2011 г. проявилось стремление тори добиться традиционных для них задач: усилить роль Великобритании в мире, продвинуть c помощью активизации внешней политики британские национальные интересы, избегая просчётов предшественников. Они сделали акцент на проблеме укрепления международной безопасности и стабильности, а так-же реформирования системы международных отношений. Для этого предлагалось интенсифицировать многовекторное между-народное сотрудничество в рамках концепции «глобальной во-влечённости», а именно: укрепить роль Сoдружества наций, от-ношения с Индией (эта страна была поставлена на первое место), Китаем, странами Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, содействовать получению Японией, Германией, Индией и Бразилией статуса постоянных членов Со-вета Безопасности. Великобритания подтверждала свой статус одной из важнейших мировых держав с широким географическим охватом. Консерваторы намеревались активизировать по-литику страны на Ближнем Востоке, в урегулировании ситуации в Афганистане и Пакистане, в укреплении режима нераспространения, в иранском вопросе и др.[141] Выступая в марте 2010 г. в Королевском институте объединённых родов войск «теневой» на тот момент министр иностран-ных дел У. Хейг выделил пять ключевых направлений британской внешней политики: реформа процесса принятия внешнепо-литических решений, приверженность НАТО, укрепление отно-шений с традиционными союзниками, а также новыми партнёрами, реформа и развитие международных политических инсти-тутов (в том числе и Евросоюза), сохранение ценностей и традиций страны[142] . Таким образом, новое правительство продемонстрировало свои притязания на формирование глобальной повестки дня. 1 июля 2010 г. Хейг уже в качестве действующего министра иностранных дел выступил с первой крупной программной речью по внешней политике (всего таких речей было четыре). На-рисовав картину изменяющегося мира, он выделил четыре при-чины происходящих изменений. Во-первых, смещение экономи-ческой мощи в сторону Востока и Юга, в пользу новых держав в лице Бразилии, Индии, Китая, Турции и Индонезии. Во-вто-рых, заметное расширение кругa стран, принимающих международные решения (вместо «большой восьмёрки» – «двадцатка»), что создаёт дополнительные трудности для британской диплома-тии, которой в новой ситуации приходится учитывать позиции гораздо более широкого круга государств. Хейг назвал также но-вые угрозы и изменение природы международных конфликтов. Для сохранения способности влиять на ход мировых событий, что представляется консерваторам очень важным, британская внешняя политика нуждается в серьёзных изменениях, ко-торые, как подчеркнул глава Форин-офис, будут носить не революционный, а эволюционный характер. Основными, приоритетными направлениями британской внешней политики остаются трансатлантическое и европейское направления, а также отношения с НАТО. Однако Лондон не будет, как это происходило при лейбористах, принимать внешнеполитические решения, постоянно оглядываться на Вашингтон. Евросоюз, по словам министра, будет по-прежнему иметь ключевое значение для Великобритании, которая намерена уве-личить своё влияние во всех его основных структурах за счёт наращивания британского присутствия в Еврокомиссии и других подразделениях организации. Cогласно Хейгу, существенно изменится политика в отноше-нии стран с быстро развивающейся экономикой – Индии, Брази-лии, Китая, Чили и ЮАР. Она станет стабильной, в отличие от «беспорядочного» подхода, характерного для предыдущего пра-вительства. Появление новых гигантов сопровождается неизбежным со-кращением влияния Евросоюза. При этом Западу, в силу падения его глобального политического влияния, как считает Хейг, будет всё труднее добиваться своих целей в сфере внешней по-литики, в том числе из-за заметного сокращения эффективности такого важного в прошлом инструментa, как санкции. Отныне координировать деятельность всех министерств в вопросах внешней политики должен новый правительственный орган – Совет национальной безопасности. C помощью внешней политики предполагалось решить главную задачу ближайших лет – добиться скорейшей стабилизации государственных расходов, сокращения бюджетного дефицита и государственного долга. Британская дипломатия станет уделять больше внимания расширению торгово-экономических отношений. (Этот тезис получил развитие в речи Хейга, произнесенной позже в Токио). Хейг перечислил факторы, которые ещё позволяют Велико-британии пользоваться значительно большим влиянием в мире, чем то, на которое она могла бы рассчитывать, исходя из численности своего населения. К ним относятся: искусный дипломатический корпус, постоянное членство в Совете Безопасности ООН, особые отношения с США, ключевая роль в делах Ев-росоюза, Содружество наций, роль глобальной торговой держа-вы, мощные вооружённые силы, а также единый (или близкий) подход ведущих британских партий к решению ключевых международных проблем. В числе опасностей новой эпохи глава Форин-офис выделил «несостоявшиеся государства» и даже целые «несостоявшиеся регионы», международный терроризм и новые виды конфликтов. Все они, по его мнению, подпитываются хронической бедностью, поэтому борьба с ней остаётся важным направлением деятельности Великобритании. Что касается отношений с Россией, Хейг признал, что постоянная конфронтация с Москвой не отвечает британским национальным интересам, в том числе и потому, что без России невозможно решить целый ряд важнейших международных про-блем, прежде всего нераспространения ядерного оружия. Поэто-му новое правительство «открывает дверь» для более тесных от-ношений с Россией, хотя процесс нормализации потребует существенных усилий с обеих сторон. С тех пор атмосфера в анг-ло-российских отношениях заметно потеплела: в 2011 г. состоялся обмен визитами глав внешнеполитических ведомств, подписано соглашение о прямой шифрованной связи между Лондоном и Москвой. Премьер-министр Д. Кэмерон и Президент Рос-сии Д. Медведев уже встречались на саммите «большой вось-мёрки», а в сентябре 2011 г. состоялся официальный визит бри-танского премьера в нашу страну. Тори, безусловно, не собираются отказываться от «особых отношений» с США и при любом удобном случае будут подчёркивать свой привилегированный статус. Хейг охарактеризо-вал союз двух стран как «нерушимый», однако дал понять, что британская сторона намерена руководствоваться национальны-ми интересами в этом партнёрстве, в отличие от предыдущего лейбористского правительства. «Важны и другие двусторонние отношения», – заявил министр. Можно ожидать, что периодически Лондон будет демонстрировать свою самостоятельность и приоритет национальных интересов, которые, как показывает практика, ненамного расходятся с американскими. В ходе недавнего визита президента США в Великобританию, состоявшегося в конце мая 2011 г., не было недостатка в высокопарных выражениях и реверансах в отношении друг дру-га. Президент США Б. Обама, который цитировал не только Черчилля, но и Шекспира, охарактеризовал англо-американские отношения не просто как особые, а «жизненно важные» в деле обеспечения глобальной стабильности и процветания. При этом он говорил о «новой главе в нашей общей истории». Безусловно, Соединённые Штаты нуждаются в Великобритании и её поддержке, особенно в последние годы. В Вашингтоне хорошо понимают, что ближе и надёжнее партнёра в Европе у них нет и не предвидится (несмотря на настораживающую американскую сторону риторику консерваторов об отказе от «раболепия»). И в этом смысле (c точки зрения важности партнёров друг для друга) можно сказать, что по мере ослабления позиций США в мире англо-американские отношения будут становиться всё бо-лее равноправными. Обама стал первым в истории президентом США, который выступил в знаменитом Вестминстер-холле британского парла-мента перед членами обеих палат. Центральное место на переговорах в Лондоне заняли проблемы Ливии и Афганистана. Обама заверил на совместной пресс-конференции, что наземной операции в Ливии не будет (Кэмерон при этом отмолчался). Тем не менее, всё больше фактов свидетельствовало о том, что дело шло именно к наземной операции. Таким образом, повторялась ситуация 1999 г. (война против Югославии), а роль посредника, который должен «дожать» Каддафи (по аналогии с Милоше-вичем), вновь отводилась России. Проблема отношений с Евросоюзом стала предметом наибольших разногласий консерваторов с предыдущим правительством. Консерваторы, как известно, всегда выступали последовательными противниками единой европейской валюты, проти-вились евроконституции и Лиссабонскому договору, ратовали за децентрализацию и большую гибкость ЕС. В партии широко распространено мнение, что отношения с ЕС необходимо поста-вить на иную договорно-правовую основу, в частности, вернуть Великобритании отдельные полномочия, переданные Европейскому суду. Бывший лидер партии М. Ховард даже вынашивал идею выхода из Евросоюза, а затем возвращения в эту организацию, но уже на другой договорной основе. Тем не менее, Евросоюз остаётся и для нового правительства ключевым направлением внешней политики. Не случайно свой первый визит в качестве премьер-министра евроскептик-прагматик Кэмерон совершил в мае 2010 г. в Европу, более того – в Париж (к этому моменту в Вашингтоне уже побывал Хейг). Благодаря коалиции с самой проевропейской из крупнейших британских партий – либерал-демократами – тори пришлось смягчить свой евроскептицизм, отказаться от некоторых предвыборных обещаний, в том числе касавшихся Евросоюза. Например, они отказались от идеи заключить на новых условиях соглашения с ЕС в сфере трудового права и юстиции. Некоторые аналитики говорили в этой связи о «странной кончине» ев-роскептицизма тори[143] . Однако новые законы в области уголов-ного права теперь будут рассматриваться самым пристальным образом под углом зрения укрепления безопасности Великобри-тании, а также защиты прав и свобод ее граждан. Тори выполнили обещание не допустить дальнейшего расширения полномочий Брюсселя без согласия британцев: правительство внесло на рассмотрение парламента законопроект о ЕС, который предусматривает проведение референдума в стране по вопросу дальнейшей передачи прерогатив от Великобритании Евросоюзу. В итоге, по большинству чувствительных для Лондона проблем в отношениях с ЕС Британия к настоящему времени «подстрахована» референдумами. В целом же, как и при предыдущем правительстве, Великобритания намерена играть важную роль в Евросоюзе, заинтере-сована в его расширении, укреплении единого европейского рын-ка, реформе единой сельскохозяйственной политики, сокращении бюджета. Лондон по-прежнему проявляет осторожность в области социальной политики, юстиции и обороны. Вместе с тем, есть и различия. Визит Кэмерона в Париж стал символом стремления установить более близкие отношения с Францией, «сцементировать партнёрство». Лондон демонстрирует, что Франция – один из главных его визави не только в Европе, но и мире. Здесь свою роль сыграло и намерение Кэмерона сгладить свой имидж евро-скептика. После Франции Камерон проследовал в Германию, где при-ём нового британского премьера был обставлен с подчёркнутой торжественностью. Это было сделано, вероятно, для того, чтобы устранить напряжение в англо-германских отношениях, воз-никшее после развала союза британских консерваторов и ХДС в Европарламенте. Он стал результатом того, что тори, выполняя ещё одно предвыборное обещание, вывели свою фракцию из объединения «Европейская народная партия – Европейские демократы», которое традиционно поддерживает идеи европей-ского федерализма. Необходимо отметить, что спорные вопросы, в частности проблема евро, на переговорах в Берлине не под-нимались. Кроме того, Кэмерон ушёл от дискуссии об изменении правил функционирования еврозоны с целью укрепления бюджетной дисциплины, на чём последовательно настаивает канцлера Германии А. Меркель. Англо-германские отношения британский премьер расценил как «сильные и действенные». Продолжением курса на укрепление отношений с Францией стали переговоры в Лондоне в ноябре 2010 г., в ходе которых были подписаны важные документы, охарактеризованные фран-цузской стороной как «исторические» и «беспрецедентные», а британской – как «важные» и «прагматичные». Речь идёт о двух соглашениях: о повышении степени взаимодействия британских и французских вооружённых сил[144] и o сотрудничестве в сфере ядерного сдерживания[145] . Великобритания и Франция при необ-ходимости будут развёртывать свои вооружённые силы в национальных интересах независимо друг от друга. Надо признать, что для британской стороны поворот к более тесному военному сотрудничеству с Францией, вызвавший силь-ное раздражение у США, – мера вынужденная. Действительно, в условиях сокращения военных расходов на 8% Великобритания не сможет самостоятельно удовлетворять свои потребности в области обороны. По всей видимости, соглашения преследуют также цель успокоить те круги, которые обвиняют правительство в неоправданном сокращении военных расходов. Практика, однако, показывает, что при возникновении серь-ёзных кризисов Лондон и Париж часто оказываются на разных полюсах. Новые соглашения вполне может постигнуть судьба декларации Сен-Мало 1998 г., ещё более амбициозной, предпо-лагавшей создание европейской армии. Тем не менее, её содер-жание, благодаря самим англичанам, было впоследствии благополучно выхолощено. Что касается стран с быстро развивающейся экономикой, а также Содружества наций, то консерваторы лукавят, утверждая, что предыдущее правительство недооценивало его роль. Это ут-верждение больше подходит для правительства М. Тэтчер, которое действительно не уделяло должного внимания Содружеству из-за того, что британская политика в отношении Юга Аф-рики подвергалась в этой организации жесткой критике. Что ка-сается лейбористов, то они прекрасно осознавали значение этой организации для поддержания статуса Великобритании в качестве одной из ведущих мировых держав. Вместе с тем, необходимость борьбы с международным терроризмом, а затем и с по-следствиями мирового финансово-экономического кризиса вытеснили проблематику Содружества из повестки дня правительств Т. Блэра, а затем и Г. Брауна. Несмотря на это, оба пре-мьера-лейбориста уделяли большое внимание Африке (многие африканские страны входят в Содружество) и борьбе с бедностью на африканском континенте. Именно Великобритания сы-грала ведущую роль в принятии «большой восьмёркой» программы помощи Африке, в списании долгов беднейших стран. Правительство Кэмерона отводит Содружеству одну из цен-тральных ролей в стратегии «глобального вовлечения». Ставит-ся задача придать новый импульс как отношениям с организацией в целом, так и с её ведущими членами. Можно утверж-дать, что в политике по отношению к Содружеству произошли существенные перемены. Новый подход получил практическое подтверждение в активизации политических отношений Британии с Индией (визит Кэмерона в июле 2010 г.), Пакистаном (переговоры в Лондоне с президентом Пакистана А.А. Зардари в августе 2010 г.). Дели, безусловно, отдаётся приоритет, что подтвердила тронная речь королевы в мае 2010 г. Елизавета II заявила о намерении установить «расширенное партнёрство» с Индией, не упомянув при этом никакую другую страну[146] . При лейбористах же приорите-ты отдавались отношениям с Китаем и Японией. Любопытно, что ещё 20 лет назад утверждалось, что британская политика в Азии символизирует прошлое (отношения с Индией), настоящее (отношения с Японией) и будущее (отношения с Китаем). С тех пор, Индия сделала рывок вперёд, её экономическая мощь и по-литический вес продолжают стремительно расти. Она превратилась в одного из главных инвесторов в британскую экономику. Индия в новом качестве вовсе не склонна ориентироваться на бывшую метрополию и всё больше разворачивается к США. Подписание в 2005 г. американо-индийского соглашения о сотрудничестве в области ядерной энергетики Лондон воспринял как тревожный звонок. Особая заинтересованность Великобритании в этом азиатском гиганте обусловлена стремлением стать для Индии «воро-тами» в Европу (аналогично роли Британии в качестве «европейских ворот» для Японии), облегчить положение британской экономики благодаря экономическим связям с Дели. Визит Кэ-мерона в июле 2010 г. стал крупнейшим за всю историю поездок британских премьер-министров в Индию[147] . В результате переговоров был подписан целый ряд двусторонних соглашений и меморандумов о взаимопонимании в области транспорта, образования, экологии, инвестиций, культуры, а также в военной сфере. Принято решение поднять англо-индийские отношения до уровня «расширенного партнёрства ради будущего». Надо отметить, правительство Кэмерона расчистило путь к активизации отношений с Индией, скорректировав позицию в отношении кашмирской проблемы. Предыдущее лейбористское правительство признавало Кашмир «спорной территорией», под-держивало идею референдума по вопросу его территориальной принадлежности, что шло вразрез с позицией Индии, настаивав-шей на урегулировании конфликта на двусторонней основе без привлечения третьих сторон. Кроме того, лейбористы навязчиво предлагали своё посредничество в урегулировании конфлик-та, что давало повод индийской стороне подозревать Великобританию в пропакистанской позиции. Воодушевлённый успехом в деле урегулирования североирландской проблемы Блэр решил, что и кашмирская ему по плечу. На конференции Лейбо-ристской партии 2005 г. он озвучил намерение взять на себя по-средничество в конфликте, что вызвало резкую реакцию Дели. Новый скандал в англо-индийских отношениях произошёл в 2009 г., когда глава Форин-офис Д. Милибэнд в ходе визита в Индию заявил, что неурегулированность кашмирской проблемы мешает окончательной победе над терроризмом. Индийская сто-рона расценила его слова, как грубые по тону и содержанию по-учения. Неуклюжие заявления Милибэнда подверг критике те-невой министр иностранных дел Хейг, отметивший, что отношения с таким партнёром, как Индия, чрезвычайно важны, а лейбористское правительство наносит им ущерб. Летом 2010 г. уже сам Кэмерон отмежевался от политики предыдущего правительства и дал понять, что Великобритания не собирается вмешиваться в индо-пакистанский спор. Вместе с тем, в угоду Индии британский премьер сделал выпад против Исламабада, обвинив его в поддержке терроризма в регионе, что, в свою очередь, привело к обострению англо-пакистанских отношений и поставило под вопрос визит президента Пакистана в Лондон. В итоге визит всё же состоялся, а дипломатический конфликт был улажен. В ходе переговоров подчёркивалась нерушимость двусторонних отношений, а Кэмерон принял приглашение посетить Пакистан и обещал увеличить помощь пострадавшим в этой стране от наводнения. Стабильный диалог с Исламабадом новое британское руководство рассматривает в качестве средства укрепления британского влияния в Южной Азии. Прежде всего, Лондон заинтересован в военном сотрудничестве с Пакистаном. Очередная встреча глав правительств стран Содружества на-ций в октябре 2011 г. в Австралии (г. Перт) покажет степень и глубину изменений в британской политике в отношении этой организации. Турция не входит в состав Содружества, но это региональный лидер, отношениям с которым в Лондоне придают большое значение. Во время визита Кэмерона в Анкару был подписан договор о стратегическом партнёрстве. Кроме того, британ-ский премьер подтвердил позицию предыдущего правительства о поддержке вступления Турции в Евросоюз. Изменения произошли и в отношениях с Китаем, хотя и не столь заметные. Консерваторы выразили намерение установить с ним более тесные отношения, прежде всего в торгово-эконо-мической области. При этом они фактически вывели за скобки «этическую» компоненту внешней политике, характерную для «новых лейбористов», и вернулись к традиционному для тори прагматизму, который в СМИ окрестили как «новый реализм». Кэмерон и Ху Цзиньтао впервые встретились на саммите «большой двадцатки» в Торонто в июне 2010 г. Вскоре состоялась поездка в Китай нового главы Форин-офис, который пред-ложил установить между двумя странами «партнёрство ради ро-ста», заверив китайскую сторону, что новое коалиционное правительство будет проводить в отношении Поднебесной прежнюю линию (в том числе, касательно политики «одного Китая» – принадлежность КНР Тайваня и Тибета). Официальный визит Кэмерона в Китай состоялся в ноябре 2010 г. Весьма представительный состав делегации (включая канцлера казначейства, министров образования, торговли и энер-гетики, а также более 50 представителей деловых и научных кругов, деятелей культуры) говорил о серьёзности, с которой британское правительство подходит к развитию отношений с этой страной. В своих выступлениях в ходе визита Кэмерон вся-чески подчёркивал, что Британия открыта для бизнеса и заинте-ресована в установлении крепких англо-китайских отношений. Стремительный рост Китая британский премьер рассматривал не как угроза, а как возможность для британской экономики с помощью значительного наращивания экспорта в эту страну выйти из финансово-экономического кризиса. В ходе визита бы-ли подписаны многомиллиардные контракты, в том числе в аэ-рокосмической области. Кэмерон поставил амбициозную цель – довести к 2015 г. объём товарооборота с Китаем до 100 млрд долл., при этом не менее трети должно приходиться на британский экспорт (в настоящее время товарооборот составляет порядка 52 млрд). Разумеется, тема соблюдения прав человека, в отличие от практики предыдущего правительства, на переговорах в Пекине почти не звучала. В январе 2011 г. в ходе визита в Лондон заместителя премьера Госсовета Китая и его переговоров с заместителем британского премьера Н. Клеггом было подписано ещё 15 контрак-тов на сумму 4,7 млрд долл. (в том числе о разведке нефтяных месторождений на шельфе Южно-Китайского моря), а в июне 2011 г. – визит главы китайского правительства Вэнь Цзябао – ещё на 2,2 млрд. Китай занимает шестое место среди инвесторов в британскую экономику. Самый привлекательный для Великобритании азиатский рынок – китайский. Уже в 2007 г. он стал крупнейшим азиатским рынком для британских товаров. Что касается военно-политического сотрудничества, характерного для правитель-ства консерваторов в прошлом, то здесь британская сторона бо-лее сдержана. В основном оно принимает форму интенсивного обмена визитами, а также регулярных стратегических переговоров, но не поставки вооружений. До сих пор ещё действует эмбарго, введённое ЕС против Китая после событий на площади Тяньаньмэнь в 1989 г.; его снятию противятся Япония и США. Другой азиатский гигант – Япония – наиболее близкий бри-танский партнёр в регионе, а Великобритания, в свою очередь, – «лучший друг» Японии в Европе. Для этих двух «непотопляемых авианосцев» характерны общие подходы к большинству международных проблем. Великобритания в 1990-е гг. превратилась в главные европейские ворота для японских компаний (их количество на Британских островах составляет порядка 1200, обеспечивая работой около 100 тыс. человек). Уровень развития отношений с Японией был достаточно высок и при лейбористах. После прихода к власти коалиционного правительства визитов на высшем уровне пока не было. В стране вос-ходящего солнца в июле 2010 г. побывал У. Хейг. Там он произ-нёс программную речь по вопросам британской экономической политики и проблемам мировой экономики[148] , в которой особо подчеркнул намерение Великобритании тесное взаимодействовать с ведущими азиатскими странами, в том числе с Японией. Хейг заверил представителей японских деловых кругов в том, что новое британское правительство будет и далее создавать привлекательные условия для японских компаний. После этого визита состоялись и другие (на уровне замести телей министров), демонстрируя интенсификацию политических контактов, в том числе в военной области. Великобритания и Япония тесно сотрудничали в Ираке и Афганистане[149] . Британское правительство, вне зависимости от того, кто находится на Даунинг-стрит, заинтересовано в углублении военно-стратегического партнёрства с Японией и уже несколько лет пытается заключить сделку по продаже Токио истребителей на сумму в 10 млрд долл. В мае 2011 г. Лондон объявил, что Великобритания официально завершает военную миссию в Ираке после того, как британские инструкторы закончили подготовку иракских моряков. Теперь она займётся только охраной своего посольства в Багда-де, а также продолжит спонсировать обучение иракских офицеров в британской элитной военной академии Сэндхерст. Курс на активное участие в мировой политике нашёл своё подтверждение в том, какую позицию Великобритания заняла в отношении ливийских событий. По всей видимости, Кэмерон решил улучшить имидж правительства с помощью маленькой победоносной войны. Здесь он вступил на путь Блэра – самого воинственного британского премьера послевоенного периода, при котором страна оказалась втянутой в пять военных конф-ликтов: иракская операция «Лис пустыни», Югославия, Афганистан, Сьерра-Леоне и вновь Ирак. По словам Клэр Шорт* , Блэр как-то признался ей, что с удовольствием направил бы британские войска и в Зимбабве. Однако этому помешали наст-роения в стране и в Лейбористской партии. Из-за воинственной риторики Блэра в кругах администрации США ему даже присвоили саркастическое прозвище «Уинстон»[150] . Англо-ливийские отношения в последние 25 лет складывались непросто: достаточно вспомнить бомбардировки Ливии Соединёнными Штатами в 1986 г., косвенное участие в которых приняла Великобритания, разрешив американцам использовать свои военные базы. В 1988 г. ливийцы взорвали американский авиалайнер над г. Локерби, Шотландия, в связи с чем ООН наложила на Ливию санкции. Они были отменены после выдачи Триполи подозреваемых в теракте. При лейбористских правительствах Т. Блэра и Г. Брауна произошла нормализация англо-ливийских отношений. В 2009 г. ливийца аль-Меграхи, отбывав-шего заключение по делу Локерби, шотландский министр юсти-ции освободил «из сострадания» в связи с состоянием здоровья. Великобритания приняла участие в военной операции против Каддафи «Одиссея. Рассвет» с целью установить бесполётную зону над территорией страны в соответствии с резолюцией СБ ООН № 1973. В мае 2011 г. после нападения на британское посольство в Триполи из Лондона был выслан ливийский посол. Британская операция в Ливии получила кодовое название «Ellamy»; её руководителем стал маршал авиации сэр Стюарт Пич. В операции приняли участие подводные лодки, два эсмин-ца – «Вестминстер» и «Камберленд», миноносец «Ливерпуль», королевские ВВС[151] . По традиции, британский контингент стал одним из наиболее крупных среди стран НАТО. Военную операцию в Ливии практически единодушно одоб-рил парламент («за» проголосовали 557 депутатов, «против» – лишь один), чего нельзя сказать о стране: согласно опросам об-щественного мнения операцию поддерживали только 35%, а 43% выступали «против». Если в начале операции лидеры стран коалиции не ставили задачу свержения режима Каддафи, то уже 15 апреля США, Ве-ликобритания и Франция объявили, что операция будет проводиться до тех пор, пока Каддафи не сложит свои полномочия. Друuими словами, цель операции оказалась иной, нежели первоначально заявленная. Более того, довольно быстро участники операции перестали скрывать намерение физически уничто-жить Каддафи. Великобритания не хотела увязнуть в Ливии по аналогии с иракским или афганским сценарием. Кэмерон неоднократно подчёркивал, что наземной операции не будет. Избранная стратегия представлялась Лондону выигрышной: затраты незначительны, потери минимальны. Однако быстрой победоносной войны не получилось: операция затягивалась, сроки её проведе-ния продлевались. Несмотря на заявления о намерении защитить мирное население, количество гражданских жертв постоянно росло. Чтобы минимизировать недовольство своих граждан, Великобритания, с одной стороны, призывала интенсифицировать ход военной операции, а, с другой, предпринимала усилия по гуманитарной помощи ливийцам. Её объём к августу 2011 г. составил более 13 млн ф.ст.[152] Великобритания открыла дипломатическую миссию в занятом повстанцами Бенгази, в составе которой работала и группа военных советников. Лондон вёл переговоры с бывшим минист-ром иностранных дел Ливии (разорвавшим отношения с Кадда-фи и уехавшим в Лондоне), а также с председателем переходно-го национального совета, приехавшим в британскую столицу в мае 2011 г. Великобритания спонсировалa конференцию по Ли-вии в конце марта 2011 г., на которой было принято решение создать контактную группу. Её первое заседание состоялось в начале мая в Риме. Будущее покажет, смогут ли консерваторы, реализовав поставленные ими внешнеполитические задачи, сохранить за Великобританией способность по-прежнему существенно влиять на ход мировых событий. Л.О. Бабынина* ПОЛИТИКА КОАЛИЦИОННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА В ОТНОШЕНИИ ВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА: СМЕНА КУРСА? После формирования коалиционного правительства год назад новый премьер-министр, консерватор Д. Кэмерон заявил, что Британия не согласна в дальнейшем передавать новые полномочия на наднациональный уровень Европейского союза. Ес-ли же возникнут подобные предложения, то решение о передаче очередной части национального суверенитета Великобритании Брюсселю будет приниматься на всенародном референдуме[153] . Однако Кэмерон проявил определённое политическое лу-кавство, продекларировав то, что хотели услышать его избиратели. После сложного согласования и вступления в силу в декабре 2009 г. Лиссабонского договора вряд ли в обозримом бу-дущем ЕС будет разрабатывать ещё одно базовое соглашение, которое могло бы привести к значительной и зримой передаче полномочий на наднациональный уровень. В то же время работа по принятию и имплементации законодательства ЕС в нацио-нальное право идёт непрерывно. Внедрение в национальное право правил ЕС меняет правовые структуры государств-чле-нов, способствует их гармонизации, а иногда и унификации. Происходит постепенное «перетекание» правовых полномо-чий национальных государств ЕС на общесоюзный уровень. Данный процесс практически незаметен для обывателя и не вы-зывает острых политических дискуссий и заявлений. Поскольку в разработке и принятии законодательства Европейского союза участвуют представители всех государств-членов, и утверждение большинства[154] законопроектов проходит через Европейский парламент, избираемый прямым голосованием, у стран ЕС практически нет оснований для отказа от имплементации законов Евросоюза, даже если они принимаются квалифицированным большинством голосов. Более того, в обязанности Комиссии входит отслеживать данный процесс, и, в случае отсутствия должной имплементации директив ЕС, она имеет право обратиться с жалобой на провинившееся государство в Суд ЕС, ре-шения которого окончательны и не оспариваются. Если же при-нятый закон является регламентом ЕС, то он обладает прямым действием и вступает в силу на всей территории Евросоюза с момента публикации в Официальном журнале ЕС. Следует отметить, что Британия соблюдает дисциплину ЕС в плане имплементации общесоюзного законодательства. По данным за 2010 г., Соединённое Королевство в рамках функцио-нирования единого внутреннего рынка (ЕВР) укладывается в нормы ЕС, устанавливающие допустимый «дефицит переноса» (transposition deficit ) директив ЕС в национальное право[155] и временны е рамки имплементации[156] . По эти показателям Брита-ния значительно опережает такие страны, как Бельгия, Италия, Люксембург, а в некоторых случаях Германию и Францию. Нельзя, однако, утверждать, что у Комиссии нет претензий к Великобритании. В настоящее время в отношении Соединённого Королевства инициировано 56 расследований (infringement proceedings ) из-за задержки в имплементации или за некоррект-ную имплементацию директив ЕС в национальное право. Этот показатель превышает среднее по ЕС количество расследований в отношении государств-членов. В тоже время ситуация с Британией всё равно значительно лучше, чем со странами, настроенными менее скептически к интеграционным процессам. Для сравнения приведём количество расследований в отношении некоторых стран: Бельгия – 109, Италия – 80, Испания – 77, Франция – 74[157] . Создание и функционирование единого внутреннего рынка ЕС всегда было решающим фактором для участия Великобритании в интеграционных процессах. Интересен тот факт, что в настоящее время генеральный директорат Комиссии, занимаю-щийся функционированием ЕВР, возглавляет британец Джонатан Фолл. Как видно из приведённых данных, Британия демонстрирует высокую степень имплементации директив ЕС в рамках еди-ного внутреннего рынка в национальное право. В данной сфере сотрудничества у Соединённого Королевства те же права и обязанности, что и у всех остальных государств-членов ЕС. Но Британия демонстрирует высокий уровень вовлечённости в со-трудничество и в тех областях, в которых обладает рядом исключений, в частности в рамках пространства свободы, безопасности и правосудия. В предыдущие годы Великобритания присоединилась к ча-сти Шенгенского законодательства[158] , которая относится к борь-бе с нелегальной иммиграцией, противодействию распростране-ния наркотиков, полицейскому и уголовно-правовому сотрудничеству, в том числе в рамках Шенгенской информационной системы[159] . Великобритания присоединилась также к директиве о взаимном признании решений о высылке граждан третьих стран[160] . Британия в целом заинтересована в развитии сотрудни-чества в области иммиграционной политики и борьбы с престу-пностью и поддерживает значительное число предложений в данной сфере. Например, из 39 законов и решений в области им-миграционной политики и предоставления убежища, принятых в ЕС за пять лет с мая 1999 по апрель 2004 г., Великобритания участвует в 18[161] . Новое коалиционное правительство в целом не изменило подход к сотрудничеству в рамках пространства свободы, безопасности и правосудия. В частности, Британия бу-дет участвовать в утверждении и применении регламента об уч-реждении европейского офиса по предоставлению убежища[162] . Таким образом, можно констатировать значительные расхождения между конкретными подходами к сотрудничеству внутри Евросоюза и публичными заявлениями британских политиков, в первую очередь консерваторов. Неудивительно, что либерал-демократы, настроенные проевропейски, без труда со-гласились публично не противоречить своим партнёрам в правительстве по вопросам взаимодействия с Евросоюзом. В отношении развивающегося кризиса в зоне евро и мер по его урегулированию, Британия, как обычно, занимает двойственную позицию. С одной стороны, она, безусловно, заинтересована в стабильности единой европейской валюты и нормализации финансового положения проблемных участников еврозо-ны. Как подчеркнул Д. Кэмерон, более 50% торговли Британии приходится на страны еврозоны[163] , поэтому Соединённому Королевству принципиально важно иметь здесь надёжных партнё-ров. С другой стороны, не будучи членом зоны евро и не собираясь в неё вступать, Британия, тем не менее, настороженно от-носится к перспективе серьёзных изменений внутри Экономического и валютного союза (ЭВС), которые необходимо будет провести для выхода стран зоны евро из кризиса. В частности, Кэмерон уже пообещал наложить вето в случае внесения изменений в положения Лиссабонского договора[164] , поскольку такие решения принимаются единогласно. Участие Британии в финансовой помощи кризисным странам еврозоны весьма специфично. Основными доводами для Соединённого Королевства стали заинтересованность британских инвесторов и бизнес-кругов в оказании помощи, а также уровень политических контактов с каждым из проблемных государств. В частности, Британия весьма активно включилась в процесс финансовую помощь Ирландии. Пакет финансовой под-держки Ирландии состоит из нескольких частей и идёт из пяти источников. Британия участвует в трёх из них: через Европейский финансовый стабилизационный механизм (ЕМФС), в который вкладываются все государства-члены ЕС[165] , через МВФ, членом которого она состоит, и через займы, предоставленные Ирландии напрямую[166] . В случае с Португалией британские средства идут только через ЕМФС и МВФ. В отношении помощи Греции официальная позиция Британии куда более жёсткая, хотя британские политические деятели придерживаются различных точек зрения на проблему. Офи-циальную позицию страны озвучил министр финансов консерватор Дж. Осборн. Он заявил, что Соединённое Королевство больше не будет оказывать помощь Греции через структуры ЕС, поскольку это проблема зоны евро, в которую Британия не вхо-дит. В то же время она не отказывается от помощи Греции по линии МВФ[167] . Представители оппозиционной Лейбористской партии высказывают мнение в зависимости от личных убеждений. Так, Дж. Стро, бывший министр иностранных дел в первом кабинете Тони Блэра и известный евроскептик, солидарен с позицией консерваторов. Более того, он считает, что Греция должна вый-ти из еврозоны, чтобы не спровоцировать её развал. Бывший же министр по делам Европы Д. Макшейн утверждает, что в интересах Британии оказать Греции всю возможную помощь, в том числе финансовую[168] . Впрочем, все британские политики солидарны в том, что Великобритания тесно связана с ЕС и странами зоны евро и кровно заинтересована в стабилизации ситуации в ней. Оценивая политику коалиционного правительства Великобритании в отношении Евросоюза, можно сделать вывод, что за истекший год она не претерпела серьёзных изменений. Велико-британия, как обычно, делает отдельные громкие заявления скеп-тического характера, что мало влияет на сам процесс её участия в ЕС, и строго соблюдает свои интересы в Европе. Важно также отметить, что премьер-министр консерватор Д. Кэмерон, заняв свой пост, фактически повторил высказывание Тони Блэра 1997 г., заявив, что он хотел бы, чтобы «Британия была позитивным игроком в Европе»[169] . О.И. Каринцев * ВЛИЯНИЕ ВЕЛИКОБРИТАНИИ НА ПОЛИТИЧЕСКИЙ ВЕКТОР ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА Одна из весьма актуальных проблем современных европейских исследований – влияние Великобритании на политический вектор Европейского союза, на принятие решений на европейском уровне, которые приводят к изменению вектора развития ЕС. Очевидно, что характер такого влияния зависит, прежде всего, от конфигурации политических сил в стране и экономической роли страны в объединённой Европе. Как показывают результаты синтезирования данных о поли-тических векторах Европарламента и парламента национальных государств в рамках компьютерной модели европейской политики, текущая конфигурация политических сил объединённой Европы такова: – 34,6% принадлежит представителям политического цент-ра, которые представляют в основном христианско-демократи-ческие и консервативные («сострадательный консерватизм»), либеральные и социал-демократические партии (социал-либе-ральное крыло); – 21,1% имеют правоцентристы, представляющие либераль-но-консервативный (праволиберальный) лагерь в составе христианско-демократических, консервативных и правых (национал-консервативных) партий; – 14,4% располагают левоцентристы, входящие в социал-де-мократические, социал-либеральные, зелёных, регионалистские и левые партии; – 11,0% имеют умеренные правые, действующие в рамках национал-консервативных и крайне правых партий, а также в христианско-демократических и консервативных; – 6,5% принадлежит умеренным левым, которые действуют как на левом крыле социал-демократических, так и на правом крыле левых партий, а также в партиях зёленых и регионалистов; – 6,4% – за крайне левыми, которые в основном представляют собой течения в левых партиях, иногда – в партиях зелёных и регионалистов; – 5,9% имеют крайне правые, действующие в наиболее радикальной части соответствующих партий. Как видно, наибольшее влияние на европейскую политику на современном этапе оказывают центристы, которые более чем в 1,5 раза опережают своих ближайших конкурентов – правоцентристов, которые, в свою очередь, в полтора раза опережают обладателей третьего места – левоцентристов. Таким образом, доля центра в европейской политике равна совокупной доле правого и левого центра вместе взятых. Далее следуют умерен-ные правые, которые по своему влиянию располагаются между левым центром и остальными течениями – умеренными левыми, крайне левыми и крайне правыми. Последние обладают близким по значению влиянием, а совокупное влияние обоих крайних флангов политического спектра (либо любого из них в сумме с умеренными левыми) сопоставимо с влиянием умеренных правых (табл. 1). Табл. 1. Конфигурация политических сил в Европейском союзе Крайние левые 6,4% Умеренные левые 6,5% Левоцентристы 14,4% Центристы 34,6% Правые центристы 21,1% Умеренные правые 11,0% Крайние правые 5,9% Помимо политического вектора, второй фактор влияния на политическую конфигурацию Европейского союза – относительный вес государств-членов ЕС, зависящий от показателя ва-лового внутреннего продукта. С этой точки зрения европейские страны можно разделить на четыре группы, соотношение ВВП каждой из которых с общеевропейским можно рассматри-вать как относительный вес соответствующего государства. Как первой группе стран принадлежат лидеры по этому показателю – Германия, Великобритания, Франция, Италия и Испания, относительный вес каждой из которых составляет 9,9%, в то время как страны, входящие в четвёртую группу – Болгария, Литва, Словения, Люксембург, Латвия, Эстония, Кипр и Мальта – обладают относительным весом лишь в 0,9%. Промежуточное положение занимает вторая группа (Польша, Нидерланды, Бельгия) с относительным весом в 5,1% и тре-тья группа (Швеция, Австрия, Чехия, Румыния, Португалия, Да-ния, Финляндия, Венгрия, Финляндия, Ирландия, Словакия) с относительным весом в 2,2% (табл. 2). Таблица 2 ВВП и относительный вес государств-членов ЕС Государство-член ВВП (в млрд межд.долл.)[170] Относительный вес (в %) Австрия 343,831 2,2 Бельгия 405,470 5,1 Болгария 100,773 0,9 Кипр 23,842 0,9 Чехия 268,772 2,2 Дания 208,272 2,2 Эстония 25,784 0,9 Финляндия 193,903 2,2 Франция 2204,708 9,9 Германия 3048,181 9,9 Греция 311,794 2,2 Венгрия 194,974 2,2 Ирландия 175,185 2,2 Италия 1811,832 9,9 Латвия 33958 0,9 Литва 59,825 0,9 Люксембург 42,796 0,9 Мальта 10,793 0,9 Нидерланды 694,574 5,1 Польша 757,171 5,1 Португалия 245,968 2,2 Румыния 260,725 2,2 Слования 126,098 2,2 Словения 58,362 0,9 Испания 1395,104 9,9 Швеция 372,765 2,2 Великобритания 2223,002 9,9 Влияние роста ВВП на усиление или ослабление тех или иных политических сил в Евросоюзе определяется политической конфигурацией и относительным весом государства-чле-на. Как видно из табл. 3, рост ВВП государств-членов ЕС различным образом влияет на относительный вес определённых политических сил в Европе («+» означает позитивное влияние, «–» – негативное). Например, увеличению относительного веса крайне левых способствует рост ВВП Кипра, Дании, Финляндии, Греции, Ирландии и др. Этому благоприятствует либо относительно левый вектор многих из этих стран (Кипр, Греция, Ирландия, Испания), либо, наоборот, достаточно правый вектор (Румыния, Литва, Словакия), который способствует ослаблению центристских сил, и, опосредованно, усиливает более радикаль-ные силы левого фланга. От роста ВВП во многом тех же государств выигрывают и представители умеренно левого течения европейской политики. Однако в отличие от крайне левых, умеренные левые наращивают влияние по мере роста ВВП Нидерландов и, наоборот, их влияние ослабевает вследствие роста ВВП Финляндии и Порту-галии. Иная ситуация наблюдается в случае с левоцентристами, которые усиливают позиции в результате роста ВВП таких государств, как Австрия, Бельгия, Франция, Германия, Италия, Швеция, Великобритания, или, наоборот, теряют их в результа-те роста ВВП тех стран, которые способствуют усилению более левых сил (Дания, Словакия, Испания и др.). Экономический рост во многих из этих стран способствует усилению европейских центристов, однако данное наблюдение не относится к Франции, которая имеет один из наиболее правых политических векторов в Европе. В свою очередь, в отличие от левоцентристов, центристы выигрывают от экономического роста в Болгарии, Чехии, Эстонии, Финляндии, Люксембурге, Нидерландах и Испании и проигрывают в результате ро-ста ВВП Ирландии и Италии. Сходные тенденции влияния про-слеживаются и в случае правоцентристского лагеря, однако, здесь рост ВВП Австрии, Финляндии, Германии, Греции, Люксембурга, Португалии, Испании и Швеции не в его пользу, в то время как обратное можно сказать о Кипре, Франции, Венгрии, Италии, Литве, Польше, Румынии и Словакии. Что касается умеренно правого лагеря, то здесь наблюдают-ся во многом сходные тенденции с правоцентристским, однако, в отличие от него, влиянию первого способствует экономический рост Дании и Ирландии, но не способствует соответствую-щий параметр Болгарии, Кипра, Чехии, Эстонии, Латвии, Маль-ты, Нидерландов, Румынии и Словакии. В отличие от умеренно правых, для представителей крайне правого течения европейской политики выгоден рост ВВП Австрии, Болгарии, Финляндии, Румынии, Словакии, Словении и Испании и невыгоден рост ВВП Франции, Италии и Польши (табл. 3). Таблица 3 Влияние роста ВВП государств-членов на относительный вес политических сил в ЕС Государство-член Крайне левые Левые Левый центр Центр Правый центр Правые Крайне правые Австрия – – + + – – + Бельгия – – + + + + + Болгария – – – + + – + Кипр + + – – + – – Чехия – – – + + – – Дания + + – – – + + Эстония – – – + + – – Финляндия + – – + – – + Франция – – + – + + – Германия – – + + – – – Греция + + + + – – – Венгрия – – – – + + + Ирландия + + + – – + + Италия – – + – + + – Латвия – – + + + – – Литва + + – – + + + Люксембург – – – + – – – Мальта – – + + + – – Нидерланды – + – + + – – Польша – – – – + + – Португалия + – + + – – – Румыния + + – – + – + Словакия + + – – + – + Словения + + – – – – + Испания + + – + – – + Швеция