История Ребольского погоста (XVI век – 1922 год) Коновалов Илья Анатольевич История Ребольского погоста (XVI век – 1922 год) Содержание. Постановка проблемы: цели и задачи Введение Первая глава «История Ребольского погоста в 15-17 веках» Вторая глава «Ребольский погост и новое время» (1700-1922 годы) Список использованных источников и литературы Заключение Приложение Постановка проблемы. Главной научной проблемой данной работы является изучение истории Ребол и Ребольского погоста как населенного пункта и группы связанных с ним поселений, объединенных в одну общую административную единицу. Автор подходит к решению данной научной проблемы с точки зрения общеисторического, социально-демографического и локально-исторического подходов, с учетом методологии которых будут решаться поставленный цели и задачи данной работы. Автор считает, что эта работа должна дать общий очерк истории Ребольского погоста в период с 1509 по 1922 год и стать определенным базисом для создания работы, посвященной истории старинных крестьянских родов Ребольского погоста. Данная работа не претендует на решение перспективных проблем, уделяя внимание ретроспективной стороне проблемы. Хронологические рамки данной работы можно обозначить как 1509-1922 год, то есть тот исторический период, рамками которого ограничено существование Ребольского погоста как самобытной и неповторимой локальной общности. Практическое значение данной работы состоит в кратком изложении основных и наиболее важных событий, явлений и процессов в истории погоста и его взаимосвязей с окружающим миром. Цели и задачи. Целью данной работы является: Изучить историю поселения Реболы и Ребольского погоста, кратко изложить основные и наиболее важные события в истории погоста. Выявить и проследить основные процессы, происходившие на территории погоста и их взаимосвязь с макрополитической ситуацией: выявить политику центральной власти и шведских властей по отношению к Ребольскому погосту, роль и место Ребольского погоста в системе защиты интересов русской государственности и православного конфессионализма в Северо-западном регионе, роль и взаимосвязи Ребольского погоста и соседних карельских погостов. Подтвердить тезис о существовании ребольского субэтноса. Выдвинуть и обосновать тезис о существования самоценного и самобытного карельского народа, имеющего свой язык, свою культуру и религию, отличных от языка, культуры и религии финнов. Задачи данной работы состоят в следующем: 1.Создание очерка истории поселения Реболы и Ребольского погоста, в котором кратко будут отражены основные и наиболее важные события его жизни. 2. Использование всего спектра опубликованных работ по данной тематике. 3. Формулирование альтернативной точки зрения на историю Ребольского погоста и роли финско-шведского экспансионизма в судьбе крестьян, населявших данную территорию, роли красных финнов и значения Кимасозерского похода Тойво Антикайнена на Реболы и Кимасозеро. Введение. История Ребольского погоста является достаточно разработанной исторической проблемой, которой посвящено несколько публикаций в сборниках статей и одной специально изданной книге. Актуальность данной работы связана с необходимостью дать определенную компендиумизированный экстракт всем прежде изданным работам и по данной проблемы и через постановку изученных проблем поставить новые вопросы, выявить новые грани существующей проблематики и наметить пути их огранки. Необходимость написания данной работы мы связываем также с тем, что до сих пор не существует обоснованной и аргументированной альтернативной концепции истории Ребольского погоста и ряда вопросов, вынесенных в цели и задачи данной работы. Актуализирует необходимость данной работы и ее подготовительный характер, так как она должна стать фундаментом для написания развернутой историко-генеалогической работы по теме «История старинных крестьянских родов Ребольского погоста: с древнейших времен до наших дней». Источниками для написания данной работы послужили: 1. Материалы фонда Ребольского лесничества (НА РК Ф.296, оп. 1-2), где содержатся источники финансовой отчетности и документы штатного списка. 2. Заметки Л. Гершановича «Общее описание Ребольской казенной дачи Повенецкого уезда», опубликованные журнале «Известия общества изучения Олонецкой губернии» (1915, №4, с.222-223). 3. Путевые заметки Элиаса Леннрота. 4 Проект устройства железной дороги от Петрозаводска до с. Лендеры Повенецкого уезда, опубликованный в «Памятной книжке Олонецкой губернии на 1909 год» . Записки С.М. Фесвитянинова «На границе Финляндии»,опубликованные в «Вестнике Олонецкого губернского земства» (1911,№14,с.10-13). Ряд документов из сборника документов «История Карелии с древнейших времен до наших дней» (Петрозаводск, 2001). Материалы фонда 299 Повенецкого духовногправления. Нами было использовано дело Ф.299, Оп.1, Д. 6/36 Формулярные ведомости священноцерковнослужителей по Повенецкому уезду за 1836 год. При написании данной работы использовалась также литература, посвященная данной проблеме. Первая работа, посвященная данной проблеме, стала работа И.А. Черняковой «О чем не сказал Элиас Леннрот?», где ставятся и решаютя проблемы социально-демогрфического характера. В ней же автор приводит родословную рода Перттунен и кратко освящает историю этой семьи и роль в ней Архиппы Перттунен, от которого Элиас Леннрот записал значительную часть рун Калевалы. Помещение истории семьи Перттунен в рамки данной работы выглядит несколько нелогичным, так как род Перттунен не имел отношения ни к Реболам, ни к Ребольскому погосту. В 1998-1999 годах финнское общество Repolan-seura совместно с Карельским институтом в Йоэнсуу инициировало участие во вновь созданном проекте Historiasta Repolassan Aluessa (История села Реболы) кафедры всеобщей истории Петрозаводского Государственного университета. Под этот проект финнские общества выделили гранты в размере нескольких тысяч долларов. Данные гранты были предоставлены историкам данной кафедры для написания научных работ в рамках данного проекта. С 1998г. И.А.Чернякова вошла в рамки группы, обеспечивающей осуществление данного проекта. По соглашению с финнской стороной она компилировала и передавала финской стороне первичные данные писцовых и переписных книг, метрических книг и ревизских сказок, касавшихся Ребольского погоста, а также проводила их систематизацию и обработку с целью создания генеалогической базы данных по старинным крестьянским родам Ребольского погоста. Данная работа явилась первой ступенью в сотрудничестве И.А. Черняковой с Карельским институтом. С 2001г. И.А.Чернякова участвует в проекте «Karjalan suku»(Карельские роды), координатором которого является профессор Хюннинен. Этот проект предполагает создание баз данных по истории карельских родов Пряжинского и Паданского регионов. Под этот проект в 2002-2003 годах будут выделены соответствующие гранты. Первой ласточкой данного проекта стала книга «Юккогуба». За ней, вероятно, последуют и другие. В 1999 году выходят три публикации по данной теме. Выходит довольно универсальный и исчерпывающий, но очень общий, очерк «Ребольский край», в котором приводятся основные факта из истории погоста со времен первого появления здесь человека в мезолит и заселения его территории охотниками-лопарями и первыми оседлыми карелами-земледельцами до наших времен. Работа не имеет характера исторического труда и предназначена для широкого читателя. В написании ее принимали участие научные сотрудники Института языка, литературы и истории Карельского Научного Центра Российской Академии наук Жуков Ю.А., Кораблев Н.А., Макуров В.Г. и Пулькин М.В. . Научным редактором сборника является Ю.А. Савватеев. Рецензентами сборника были Л.И.Вавулинская и Г.В. Чумаков. Сборник был напечатан по решени. Ученого совета Института языка, литературы и истории Карельского научного центра РАН. В том же году был издан сборник «Карелия и Финляндия на пороге нового тысячелетия», в который вошли тезисы докладов международного симпозиума историков, проходившего в Петрозаводске 21-23 мая 1999 года. В него вошли два доклада. Автором первого был финской православный священник Стефан Холм, посвятивший свой доклад истории православия в Ребольском приходе и истории приходской системы в погосте. Вторым шел доклад российского историка И.Р. Такала «Ребольские карелы: особенности национальной охоты», основное содержание которого посвящено историческим судьбам ребольцев в водовороте международных событий. Во многом с этим автором можно согласиться. Не совсем понятен тезис автора о том, что ребольским крестьянам, как и все северным карелам было присуще глубокое чувство собственного достоинства. Этот тезис нуждается в некоторой корректировке. Можно согласиться только с тем, что ребольским карелам, действительно, было присуще глубокое чувство собственного достоинства, как оно было присуще и олонецким карелам и русским-заонежанам, да и всему северорусскому крестьянству. Во-вторых, ребольские карелы не являлись северными карелами и не имели к ним никакого отношения, как и к финнам вообще. В-третьих, еще не факт, что северным карелам когда-либо было присуще чувство собственного достоинства. Не совсем можно согласиться с тезисом автора о том, что население Карелии во время гражданской войны разделилось на красных и белых и убивало друг друга. Действительно, гражданская война поделила карелов, но не на красных и белах, а на люмпенов, которые убивали богатых и присваивали себе их богатства, и на все остальное население, для которых бандитства и беспредел красной шушеры, как называли их сами карелы, был главным показателем сущности советской власти. Гражданская война в Средней Карелии была не войной карелов против карелов, а борьбой карельского народа с одной сторона и коммунистов и красных финнов – с другой стороны. Целью карелов было не отделение от России, а отделение от Советов. Особым явлением стала книга «Aunuksen Repola», вышедшая в Йоэнсуу в 2001 году и ставшая фундаментальным итогом работ по данной научной проблеме. Эта книга была издана на финском языке. В работе над книгой приняли многие специалисты из Финляндии и России. В книге помещена статья Матти Пелля «Население Ребол и его промыслы». В статье рассматриваются такие проблемы, как территориальное и административное деление Ребольской волости, доисторическое население и его занятия, происхождение постоянного карельского населения Ребольского погоста, развитие населения в 1550-1610 годы, переселения 1610-1650 годов, расположение населения и его численность в 1679-1850 годах (приводятся материалы ряда переписей за 1619, 1726, 1745, 1763, 1832, 1850 годы), промыслы и занятия населения в 1550-1850 годы. В своей статье Матти Пелля приходит к интересному выводу о том, что 40,3% Ребольских родовых имен и прозвищ имеют отношение к родовым именам и прозвищам Карельского перешейка. Другими источниками формирования постоянного карельского населения Ребол были: 9,8% ребольских родовых имен и прозвищ имеют отношение к родовым именам и прозвищам карельского населения финской провинции Саво, 6,9% имен имеют отношение к именам Восточной Карелии. В целом 57% имен имеют родственные корни у родовых имен и прозвищ Ругозеро, Падан, Олонца и беломорских карел раннего периода. [2.1, c.21-22]. Также Пелля отмечает, что четыре топонима Ребольского погоста имеют значительные аналогии с существовавшими в 1100-1500 годы топонимами Карельского перешейка – Репола (Ребола), Роуккула (Ровкулы), Руунаа (Ругозеро), Туусения (Тужня), которые в свое время находились в Сакколе (Саккульском погосте), Ряйсяля (вероятно, финнское название реки Ряжела в Саккульском погосте), Рауту (Ровдужскуий погост) [2.1, c.17]. В целом Матти Пелля делает свои выводы на основе изучения материалов массового характера - переписных книг и ревизских сказок. Пелля проводит аналогии родовой преемственности родов раннего периода и более поздних на основании традиции внутрифамильной и родовой одноименности и традиции передачи характерных для каждого конкретного рода набора фамильных имен от колена к колену. Эта методика давно и на практике используется финскими исследователями, которые на ее основе делают весьма аргументированные и перспективные выводы. Наши исследователи в значительной мере отвергают перспективность этих новационных методик и гипотез, которые на практике опробованы в Финляндии и дают несомненные по своей значимости результаты, которые в нашей стране используются лишь краеведами. Наши исследователи в значительной мере отвергают перспективность этих новационных методик и гипотез, которые на практике опробованы в Финляндии и дают несомненные по своей значимости результаты, которые в нашей стране используются лишь краеведами. В той же книге помещены статья карельского исследователя И.А. Черняковой. Первая из них называется «Область Реболы» и рассматривает вопросы хозяйственного и административного устройства погоста: администрация, население и промыслы Ребол, природные условия, домоустроение, знания и умения, промыслы и торговые заведения, налоги, деревни и население. В рубрике население приводятся данные о численности населения погоста и его социальной структуре по данным исповедных ведомостей на 1841, 1851, 1855, 1879, 1883, 1892, 1895 годы [2.1, c.63]. Интересна статья Стефана Холма «Жизнь ребольской общины» рассматриваются такие во многом изученные вопросы как зарождение и возникновение церкви в Реболах, территориальная община в реболах в девятнадцатом веке, территориальная общинность как явление, клир и служащие. Здесь он приводит данные о служителях прихода Ребол с 1760 по 1920 годы. Эти данные сведены в единую таблицу [2.1,c.90-91]. Вторая статья С. Холма называется «Территориальная община: революция против войны»,которая затрагивает такие проблемы, как события 1917 года в России, задний фон коммунизма, антирелигиозная деятельность коммунистов в Советском Союзе, религиозная жизнь территориальной общины в 190ые годы, обстановка в территориальной общине в 1918 году, новая революция и ребольская община до перехода, община до прекращения деятельности новой власти, связи Ребол и Финляндии. В этой статье отец Стефан выступает достаточно мягко в отношении советского строя, не пытаясь осуждать его антигуманистическую сущность и антидемократический характер, указывая на его антирелигиозную деятельность. Лояльность ребольцев к красной власти в первые месяцы отец Стефан связывает с усталостью от войны и разочарованием в некоторых идеалах самодержавия. Две статьи сборника посвящены экономическим отношениям Ребольского погоста с соседями. Осмо Киисккинен в статье «Связи Ребол и Пиелисярви» рассматривает такие проблемы, как появление и характер экономических и хозяйственных взаимоотношений Ребол и восточно-финляндских волостей. В статье Антеро Хейккинена «Торговые отношения и транзит» те же вопросы рассматриваются в ином ракурсе. Уделяется внимание прежде всего торговым взаимоотношениям Ребол и Восточной Финляндии и ставится тезис о взаимонаправленности международной торговли, которую вела деловая часть населения Ребольского погоста. В той же статье упоминаются путешественники, которые путешествовали на территорию Ребольского погоста, как Гаврил Державин, Элиас Леннрот, Х. Мериляйнен, Ю. Ахо, Ю. Бломстедт, В. Суксдорф. Далее идет статья Лео Хоманен «Ребольское сказительство: сказители». Статья Матти Йесканен «Ребольский диалект» посвящена таким вопросам, как исследования и записи ребольского диалекта, карельский язык и ребольский диалект, зарисовки о свойствах ребольского диалекта, звуки речи: вокалит и консонантит, форма обучения, порядок предложений, лексика (словарный запас), образцы ребольского диалекта, образцы ребольского диалекта: рыбий овин, сушение рыбы, невод. Статья является скрупулезным исследованием по проблеме сходства и различия языка ребольских карелов и литературного финнского языка, основных его характеристиках и параметрах. Далее следует статья Анне Марккинен «Лесозаготовки в Реболах», которая рассматривает такие вопросы, как лесные запасы и лесозаготовки, заинтересованность в ребольских лесах, расширение лесозаготовок и влияние лесозаготовок на положение в Реболах, договор о ребольской лесной концессии. Особняком ко всему содержанию данной работы стоит статья Хейкки Тарма «Ребольские купцы», посвященная истории купеческих семей Ребольского погоста. Статья рассказывает о ближайших корнях этих семей и о их купеческой деятельности. Статья рассматривает историю таких семей, как Мавроевы и их имущество в Лиексе и Нурмесе, Тергуевы, Ипатовы, Григорьевы, Лукины, Поттоевы, Пянттоевы, Левоксет, Хеттенен, Хуккасет, Карповы, Пикаревы, Романовы. В рубрике «Реболы в 1918-1939 годы» помещены статьи Томи Расимуса и Ирены Такала. Статья Томи Расимуса «Связи Ребол и Финляндии» формулирует в основных положениях своей статьи финнскую националистическую концепцию карельского восстания как восстание единоплеменных финнам карелов с целью отторжения ее от России и включения в Финляндии. Эта концепция в целом носит во многом предвзятый характер и рассматривает социальную базу восставших как некий консолидированный отпор не советской власти и красным финнам, но русскому народу, который выступает воплощением коммунизма, что совсем неверно с нашей точки зрения. Статья Расимуса рассматривает такие сюжеты, как вопрос Восточной Карелии и племена до 1918 года, активизация племенной политики, ребольско-финляндский союзный процесс, окончательное присоединение к Финляндии и гражданская администрация, общественное возмужание Восточной Карелии (лиуа и персонажи), коммунальное устройство, снабжение продовольствием, неурожайный 1918 год, продовольственная политика властей, хлеб в подарок, передача и раздача продовольствия, недовольные продажей, продовольственная буксировка, спорный счет, сельское хозяйство, состояние сельского хозяйства и животноводства, сельскохозяйственный заем. В статье Ирены Такала рассматривается период 1922-1939 годов. Главной тенденцией этой статьи является рассмотреть изменения в жизни волости как одно из звеньев «благотворной» политики финнизации Карелии. Но несмотря на это, этот историк справедливо отмечает многочисленные факты недовольства населения Средней Карелии, особенно Поросозерской волости, попытками красных финнов заставить карелов изучать финский язык столкновений, происходивших на этой почве. Автор отмечает и наметившееся в среде карел движение сопротивления попыткам красных финнов присоединить Карелию к будущей Красной Финляндии. Особенно заметно это антифиннское движение среди олонецких и поросозерских карел. Отмечается автором и рост антифиннских настроений во всех слоях карельского общества, которые достигают апогея к концу 20х – началу 30х годов и идут на спад после так называемых национальных операций, когда большая часть красной финской элиты была уничтожена, а члены их семей лишены гражданских прав. В целом значительная часть общества восприняла репрессии того времени против красных финнов как определенное возмездие, но эта точка зрения не имеет в современной историографии разработки и своих работ. Далее идет раздел «Реболы и вторая мировая война». В этом разделе представлены статьи российского исследователя Ю.Килина и финнского исследователя Антти Лайне. Статья Килина называется «Реболы и вторая мировая война» и рассматривает такие сюжеты, как Реболы как опорный пункт Красной Армии, Реболы в 1939 году в свете переписи населения, борьба на Ребольском направлении в период Зимней войны, первая эвакуация Реболи перемирие. Статья Антти Лайне охватывает последующий период и рассматривает вопросы финнской оккупации Ребол, концентрационных лагерей для военнопленных на территории Ребол, Реболы после возвращения советской власти. В целом данная работа отвечает требованиям многоаспективного краеведения и региональной этнографии, но определенных целей она не достигла. Много фактического материала не было использовано для расширения тематики и углубления внимания к некоторым рассмотренным вопросам. Практически никакой проработке не подверглась проблема истории старинных крестьянских родов Ребольского погоста и их взаимосвязи с теми карельскими семьями и населенными пунктами, которые находились когда-то на территории Карельского перешейка. Важно подметить также, что в работу в качестве приложения не была включена публикация массовых источников по истории Ребольского погоста, хотя рамки проекта и его финансовая часть предполагала не просто возможность, но и необходимость подобной публикации. Данные материалы имеются в наличии у И.А. Черняковой и вполне могли быть включены в качестве приложения в работу, как это сделал о. Стефан Холм со списком священников и церковных служителей Ребольского прихода. Вероятно, И.А. Чернякова не смогла этого сделать, либо не захотела по определенным соображениям. Важно отметить, что определенной новизной отличается статья Хейкки Тарма, которая посвящена жизни и судьбе простых ребольцев. Данная работа берет на себя скромную ответственность осветить основные моменты в истории Ребольского погоста и дать альтернативную оценку их значению и последствиям. Глава 1. «История Ребольского погоста в XVI-XVII веках». История Ребольского погоста началась не однажды и закончилась не сразу. Процесс появления и становления Ребольского погоста, как своеобразного этнокультурного феномена, некоего пограничного мирка, который жил своей замкнутой от большого мира и вместе с тем небезынтересной жизнью, был длительным и трагичным результатом той борьбы, которая велась на этих рубежах и нашла прямое отражение в жизни каждой деревни, каждой семьи и каждого человека, проживавших здесь. Очень меткую характеристику истории этого края дал А.Ю. Жуков: «Судьба Ребольской волости в 16-17 веках являет собой яркий пример не только хозяйственного освоения малозаселенной территории, но и включения ее в орбиту государственного управления, воплощение в жизнь внутренней, внешней и военной политики центральной власти России на национальных, приграничных окраинах и учета правительством традиций местного самоуправления»[1] . Возникновение Ребольского погоста связано с началом оседлого проникновения на эти территории карел – носителей земледельческой культуры, более высокой и жизнеспособной по отношению к образу жизни коренного населения – лопарей. Карелы приходили на эти территории постепенно, просачиваясь и осваивая все новые и новые территории. Источником заселения этого края стал Карельский перешеек – Древняя Корела и окружавшие ее погосты. Основным этническим сообществом, проникавшим на новые территории, были древние карелы (летописная корела). Наименование погоста, как и история его первоначального заселения, связана с сложнейшим и неоднородным процессом этногенеза самого карельского народа, его племенных групп и их соотношением между собой. Происхождение и ранняя этническая история корелы напрямую предшествует процессу распада первоначального ядра корельской народности (возможно допустить вариант того, что разные родовые ядра корельской народности впитывали в себя разные ее формировавшие исходные элементы, вероятно, в разном соотношении). Существуют разнообразные точки зрения на происхождения карел, но в науке из них доминируют две. Корельский этнос в течение своей всего процесса своего этногенеза тяготел к некому этническому дуализму, что отражалось в его постоянном делении на две части. Изначально, на западную – привыборгскую и восточную - приладожскую. Позже, это отражалось в распаде карел на многочисленные племенные общности. Д.В. Бубрих делает интересное замечание по поводу разделения карельского племени на две части признаку местопроживания, увязывая это с этимологией этнонима «карьяла». Он говорит о том, что в латышском языке племенное деление было связано с понятиями «нижнее» и «горное» и одним из названий в этом случае было «garja» или «girja» - гора, лес. Древние прибалтийские финны (здесь, вероятно, имеются в виду и предки карел) подвергались в свое время сильнейшему воздействию литво-латышей и. по убеждению Бубриха, преломили убеждение последних о разделение на низовых и верховых, горных и равнинных, западных и восточных. Такое деление издавна присуще этносам, проживающим в резко разнящейся по ландшафту местности. А что касается летто-литовского влияния «гирья» или «гарья», то оно отразилось как Kirjala или Karjala (у древнейших прибалтийских финнов звонкие шипящие согласные заменялись на соответствующие глухие и стечением времени термин «kirjala» стал обозначать горных, а «haemae» (хямя заимствовано от литовского жема – земля, низ) – равнинных[2] . Бубрих говорил о дуализме – хямя и карьяла, при этом нам кажется обоснованным предположить, что хямя сыграли значительную роль в становлении выборгской корелы, а карьяла и вошедшие в нее элементы веси и ижоры – летописной ладожской корелы. Позже в источниках XIV века дихотомия корелы отразилась в ее делении на «немецкую Городецкую» и «семедесятскую» и «кобылицкую» на перешейке [3] . В этом дроблении можно усмотреть то, что этногенез корелы носил, по крайней мере, двухэтапный характер, если признать концепцию авторов Хурре, Кочкуркиной, Саксы, что корела сформировалась на Карельском перешейке в результате слияния местного и пришедшего из Юго-Восточного Приладожья населения, где под местным населением понимаются потомки осевшей здесь ями.[4] (33, с.122). На первом этапе племя, сформированное из упомянутых выше этой концепцией элементов, распадается на свои исходные элементы – хямя и карьяла («нижних» и «верхних»). Здесь можно предположить. Что сожительство двух племен не удалось и они были вынуждены распасться на изначальные ядра, либо та часть племени, в которой доминировал элемент ями, осталась ямью, а та часть племени, в которой доминировал или уравновешивался пришлый элемент, стала носить этноним «карьяла». На втором этапе происходил распад самой «карьяла» на «немецкую Городецкую» (находившуюся к XIV веку под властью Швеции) и «семидесятскую» и «кобылицкую» под властью Русского государства. В итоге здесь на втором этапе мы можем наблюдать более сложный процесс деления первоначального ядра корелы на три части уже не в силу первоначальных, так скажем, интротрайбалистических (межплеменных) противоречий, а в силу раздела гомогенного в основной своей массе населения между государствами и включения их в разную идеологическую атмосферу. Здесь выделяется «немецкая городецкая» корела, впоследствии обращенная в лютеранство и вошедшая в состав как современных финнов, так и отчасти ингерманландцев (эвримейсет) и северных карел. С другой стороны выделяется русская корела, делящаяся на «кобылицкую» и «семидесятскую». Под «семидесятской» корелой можно понимать многое. Мы попробуем лишь высказать предположение, что под семидесятской корелой могли пониматься те 70 семей корельских своеземцев, которые владели землями в корельских погостах либо само деление приладожской корелы на 70 родов или на семдесять территориальных или территориально-родовых общин (данный термин очень близок к общности, существовавшей на территории Северо-Восточной Финляндии – Satakunnta, то есть сто общин, сто территорий, сто собраний), что не исключено. Под «кобылицкой» могла подразумеваться та часть племени, либо та популяция в составе племени, которая занималась разведением лошадей, за счет чего и жила. В связи с чем очень примечательно вспомнить, что в Корельском уезде была местность Rautu (Ровдужский погост), название которой перекликаектся с финским словом ratsu верховой конь[5] . Пи этом не исключено, что «кобылицкая корела» была структурной частью «семидесятской» корелы. Если признать содержательной другую точку зрения, что карелы сложились на основе местных племен, заселивших в каменный век юг Карелии и юго-восток Финляндии, можно отметить, что этногенез корелы носил также двухэтапный характер, но был более спокойным по внутреннему характеру[6] . На первом этапе из нескольких гетерогенных сред путем этнической консолидации формируется этническая единица, после чего в ходе развития этнос претерпевает процессы дробления и постоянного распада на племена и роды. Которые дают начало пестроте карельского этноса. Можно сказать, что то разнообразие, которое свойственно современных этническим карелам, было заложено изначально в процессе формирования этноса. Предпосылкой распада стала гетерогенная сущность составивших его изначально компонентов. Те, в том доминировали компоненты хямя, все равно отпали от корелы и вернулись в свою среду. Те, в ком преобладали автохтонные элементы или вепсские элементы, если эти элементы так можно назвать, растворились в многочисленных племенах русской корелы. Это была судьба – все возвращалось на круги своя и растворялось в однородной среде – подобное стремилось к подобному. Мы не зря затронули вопрос этногенеза карельской народности, ибо осознает, что это напрямую связано как с самим процессом последующего расселения карел на Севере, так и с тем, кем были пришедшие в Реболы крестьяне, ибо переселение в Ребольский погост было прямым следствием аграрного перенаселения Корельского перешейка в конце пятнадцатого века. Особо колоритным вопросом является вопрос о происхождении одного из важнейших и в истории Ребольского погоста, и в истории Северной Карелии вообще топонима и антропонима – Роуккула. Именно этот топоним поставил в свое время вопрос о том, что именно одно из составлявших корелу племен – роккульци, причем племя самое богатое и известное в исходу XV века. Карельское племя роккульцев, прямыми потомками которых были жители Ребольского погоста, появилось и развилось в недрах сложнейшего процесса распада первоначального ядра корельской народности, продолжавшегося в течении нескольких столетий. Определенно можно сказать, что разделение корелы на западную и восточную и распад этих крупных групп на более мелкие путем дробления первоначальных родовых ядер на более мелкие представлял собой очень сложный и неединовременный процесс, который происходил одновременно с ростом централизации и могущества соседних этнических сообществ. Процесс оформления которых в государственные образования шел форсированно и относительно быстро. Восточная корела формировалась в рамках нескольких родоплеменных объединений в районе Карельского перешейка, каждое из которых соответственный племенной центр и генеалогическую традицию, дошедшую до нас лишь в названиях топонимов и старинных карельских фамилий. Восточная корела имела пять или шесть племенных центров (по разным версиям) . Два из них находились в районе современного поселка Куркийоки: одно располагалось на берегу залива Ладожского озера, другое – у самого поселка, на берегу реки Рахоланйоки. Третий центр - Сур-Микли - находился на берегу небольшого озерка недалеко от города Лахденпохья. Эти центры были относительно невелики, что может свидетельствовать о том, что те племена, которые жили вокруг этих поселений, были сравнительно невелики[7] . Самые крупные центры корельского этноса – Корела и Тиверск – были центрами военной, экономической и политической силы формировавшейся карельской государственности. Тиверск был типичным поселением военного типа, построенный у порогов на острове реки Вуоксы. Крепость была создана в конце XIII века в ответ на акцию шведов, соорудивших на земле карел в 1293 году крепость Выборг. Тиверск служил дополнительной преградой к Кореле. Площадь его составляла около 10000 кв.м. Южная часть городища была защищена валом, поверх которого, очевидно, шел, либо частокол, либо забор, а северная – прикрыта каменной стеной, сохранившейся до наших дней почти на первоначальную высоту. Собранные при раскопках инвентарь показывает, что жители Тиверска не только несли сторожевую службу, но и занимались ремеслом, земледелием, охотой, рыбной ловлей, торговлей. О дальнейшей судьбе Тиверска известно уже из письменных источников. Под 1411 годом в Новгородской Первой Летописи сказано, что шведы неожиданно напали на Тиверский городок и разрушили его. Новгородцы узнали об этом лишь спустя три дня. Правильно рассчитав, они пошли не к Тиверску, а наперерез врагу, к Выборгу, «и приехавши в свейску землю, села их повоевав, и пожгоша, а свеи мног иссекоша… и приихоша в Новгород со множеством полона»[8] . Корела была административным и культурным центром того времени на перешейке, возникла либо в 1300, либо в 1310 году и являлась городом русских и карельских поселенцев, что отразилось и в архитектуре, и в планировке, и в археологических предметах. При раскопках были обнаружены постройки срубного типа, много вещей русского ремесленного производства. Уже в XIV веке в Кореле имелась башня – новгородский «костер». В плане она представляла трапецию с округленной фронтальной стороной. Площадь нижнего яруса составляла 28 кв.м.. Фундамент был сложен из валунов без связующего раствора, стены из тесанных валунов . скрепленных известковым раствором, с валунной забутовкой. О, том, что карелы жили в Кореле, известно по писцовым книгам пятнадцатого века : «Да на посаде ж дворы своеземцев корельских». Из этой записи ясно также то, что в Кореле селились в основном представители корельской родоплеменной знати и то, что Корела не являлась племенным, став точкой взаимодействия сформировавшейся государственности, если так можно выразиться или протогосударственности карелов и русского Новгородского государства)[9] . Корела становится центром Корельской земли к началу XIV века. Сам термин Карельская земля появляется в летописях с 1278 года, и обозначал собой племенную территорию карел, состоявшую из ранее образованных погостов. Управление в Кареле осуществлялось русской администрацией, но при участии карелы (вероятно, это взаимодействие заключалось в разделении властных полномочий между новгородским центром и местной властью, которая была сосредоточена в совете старейшин, племенных собраниях). Во главе Карельской земли ставили служилого князя или воеводу. Князь, получая в кормление землю, должен был организовать оборону и охрану северо-западных рубежей Новгородского государства [10] . Самым северным племенным центром карел было городище Паасо (в окрестностях Сортавалы). Площадь городища составляла около 1000 кв.м. Оно находилось на высокой (около 80 метров) горе, в одном километре от места слияния рек Тохмайоки и Хелюлянйоки, недалеко от впадения последней в Ладожское озеро. Эта гора с открытой скалистой вершиной и крытыми скальными обрывами. С южной стороны гора имела пологий спуск, перегороженный двумя большими валами, между которыми были ворота. Жилища в Паасо были деревянными на фундаментах из валунов без применения связующего раствора. Жилища были расставлены в шахматном порядке и составляли оборонительную линию. Это было удобное место. У подножия горы лежали пригодные для занятия земледелием участки. Реки связывали поселение с Ладожским озером и отдаленными внутренними районами. Городище возникло примерно в XII-XIII веке. И служило убежищем земледельческого населения, охотников, рыболовов и ремесленников. Связанных с обработкой металла. Жители Паасо поддерживали оживленные торговые связи с соседями. В процессе археологических раскопок на городище собирались типичные для древнекарельской культуры предметы: застежки, фибулы, цепедержатели, серебряные бусы, ножи с медными орнаментированными рукоятями, наконечники стрел и копий. Но их удивительно мало., хотя Паасо – памятник оборонительного значения.[11] . Проблема соотнесения этих поселений с существовавшими племенами корелы не решена до сих пор и вряд ли может иметь однозначный итог, в силу отсутствия источников по данной проблематике. Время существования пяти карельских племен, их взаимоотношения и происхождения – вопросы. Которые не могут иметь решения лишь в формате. Аргументированных гипотез и предположений. Традиция делит корельский этнос, на пять племенных или родоплеменных сообществ – роккульцев, вымольцев, вадбольцев, тиврольцев и кургольцев (2). Именно эти рода, объединившиеся под общим политическим руководством, создали древний протогосударственный центр. Пять корельских племен распадались в свою очередь на роды: роды старшие, средние и младшие (самые бедные) (довольно типичная стратификация общества, находящегося на уровне раннего средневековья). Из среды старших родов происходила знать, владевшая значительной частью материальных ценностей, земель и властных полномочий. Попробуем в рамках определенной нами концепции аргументированных предположений и гипотез развить мысль о том, в какой системе взаимоотношений друг с другом и окружающей средой находились эти роды и то. Как менялось их положение со временем. Название рода Роуккула переводится с ливвиковского диалекта как «rokku» – уха, рыбный суп [12] , с тверского диалекта как «rock» - похлебка, суп[13] . В финском языке аналогов термину «роуккула» как таковых нет. Подобное самоназвание может свидетельствовать о том, что предки рода Роуккула занималась в основном рыболовством и, вероятно, охотой, при этом они были, по всей вероятности, самыми искусными охотниками и рыболовами, ниже мы приведем несколько иную точку зрения на происхождение как термина Роуккула, так и самого рода. Вероятно, центрами проживания роккульцев на перешейке были Саккульский и Ровдужский погосты, где в будущем будет находиться основная часть владений рокккульской знати. Название рода вымольцнв не имеет эквивалента в диалектах карельского языка . В финском языке есть приблизительный аналог «viiminen «–поcледний, «viimi» – прошедший [14] . Самоназвание этого рода может говорить о том, что вымольцы были, вероятно, «последним» из племен, то есть самым бедным, немощным, то есть не имевшим особой роли в решении вопросов на межплеменных собраниях. Вероятно, вымольцы жили где-нибудь на периферии корельской территории . Можно лишь предполагать, где точно проживали вымольцы. Вадбольцы называются в источниках «валдолейцы», «вадболейцы»[15] (7, с.60). Самоназвание вадбольцев может иметь какую-то аналогию со словом тверского диалекта карельског языка «valda» – власть, воля. Свобода [16] , ливвиковского диалекта «valdu» - воля, власть[17] . Очевидно, что племя с подобным самоназванием, могло быть самым сильные из родов карельской племенной знати и племен карельского племенного объединения на ранних этапах генезиса карельской протогосударственности. Вероятно, что именно из среды валдолейцев – вадбольцев могли происходить палеменные вожди карел Валид, Валит и Мелит (эти имена зафиксированы в некоторых топонимах Карельского перешейка). Но с течением времени и по мере усиления связей с Новгородом вадбольцы все более утрачивали свое влияние, уступая его роккульцам и другим знатным родам. Центром вадбольцев можно назвать с большой долей вероятности Городенский погост, где и был основан цент Корельской земли город Корела. Название рода «курольцы» или «кургольцы» имеет более явное происхождение и имеет связь со словом тверского диалекта карельского языка «kurgi» – журавль[18] и может быть связано со словом ливвиковского диалекта «kuru» – суета, возня [19] . Самоназвание рода может свидетельствовать о том, что курольцы находились на относительно более низком по отношению к соседним племенам уровне развития, так как в названии племени явственно выявляется тотемный смысл . Вероятно, тотемом курольцев был журавль, в котором курольцы видели своего пращура. Если исходить из другой версии, то можно предположить, что курольцы получили такое название из-за своих присущих только им черт своего национального, скорее племенного характера –суетливость и склонность к возне. Курольцы проживали на территории Кирьяжскогго погоста – городища Лопотти и Сур-Микли в районе нынешнего Куркийоки. Сам финский топоним Куркийоки свидетельствует о том, что на этом месте когда-то проживали курольцы, так как Куркийоки пререрводится с финского языка как «Журавлиный ручей». Несмотря на малочисленность племен. Т они в соотношении друг с другом образовывали определенные группы. Вадбольцы и тиврольцы были и территориально, и, скорее всего, генетически ближе друг к другу. Рокульцы стоят особняком к свом соседям, занимая юг Карельского перешейка и заселяя более плодородные и близкие к международным торговым коммуникационным каналам земли, что позволяло роккульцам заняться активнее других торговой деятельностью. Курольцы и вымольцы образовывали северную группу, населявшую так называемую Заднюю корелу – северную часть Карельского перешейка и северную циркумперешейковую зону. Чьи потомки будут жить в Кирьяжском, Салменском и Иломанском погостах. Особый вопрос составляет судьба ряда родов западной корелы, которая оторвалась от общего ядра на позднее чем X-XI веках, и мигрировала в районы озер Имантра и Сайма в течении последующих нескольких веков, заселяя территории Саво, Карьяла, Остерботния. В результате столкновения этой части корела с мигрировавшими на восток племенами хямя возникло смешанное население на территории нынешних Саво, Липери, Юва, Остерботнии, Похьянмаа, примером которого являются финны-саволаксцы, современные карелы Калевалы и Лоух, финны Ингерманландии. Западная корела делилась, как отмечал финский исследователь Хейкки Кирккинен, на несколько родов. Некоторые из которых он называет: Кархунен, Тойватту, Оравайнен, Лемитту и Сулкопяя [20] . Эти роды находились на более низком уровне развития, чем восточная корела. В следствие чего они не смогли интегрироваться в протогосудартсво, аналогичное тому, которое вызревало на Карельском перешейке, и растворились в море финских племен, став более суоми, нежели карьяла, хотя ряд родов, сохранил этническое самоназвание. А генетически во многом изменил лицо, что ныне отчетливо можно увидеть по разнице во внешности и антроп. физиогномических характеристиках северных и южных карел. Самоназвания этих родов очень трудно интерпретировать, но, очевидно, что названия Карххунен и Оравайнен тесно связаны с тотемными представлениями жителей Западной Карелии. Судьбы же родов Карельского перешейка сложились по разному. Предметом нашего рассмотрения станет судьба роккульского рода, чьи потомки ребольцы являются предметом изучения в данной дипломной работе. В сявзи с рассмотрением происхождения рода Роуккула было бы нелишним проанализировать с несколько иной точки зрения вопрос от происхождении самого названия Роуккула не с точки зрения лингвистики, но и с точки зрения топонимики что даст нам, вероятно. Пищу для новых размышлений и выводов. Несомненно, что с происхождением рода Роуккула связана напрямую «деревня Ровкулв на озере на Сванском» в Саккульском погосте[21] (2, с.137). Очень интересную аналогию находит это название в топонимике Обонежской пятины. В Вытегорском погосте Обонежской пятины существовали две деревни со сходными названиями: деревня «у мосту Ракульская» [22] . И деревня «Ракулская у мосту. Ларивонка Микиткина»[23] В Мегорском погосте было озеро Ракульское[24] . Интересны сведения о том, что в Важской земле на территории современной Вологодской области находилось так называемое «Ракульское поселение»[25] . Топоним Резолы не находит своего прямого отражения в топонимии Карельского перешейка, но каким-то аналогом можно считать деревню «Лисицына на озере на Сяпее» в Городенском погосте [26] и деревню «Лисья Горка» в том же погосте [27] . Вероятно. Можно увидеть некоторую аналогию у Ребол и с деревней «Рябуево» в Саккульском погосте. Гораздо больше аналогий у данного топонима в Обонежской пятине – 6 топонимов. В Пиркинском погосте была местность «Ребовы» [28] В Остречинском погосте существоала в 1582-1583 годах пустошь «Реброевская»[29] . В Вытегорском погосте был остров «Ребуев» [30] . В том же погосте располагалась «деревня Киркино Ребуевская на реке на Вытегре» [31] . В Андомском погосте находилась деревня «Ребуева на реке на Андоме»[32] . В Выгозерском погосте располагалась «деревня Ребуевская, словет Телекшина». В Важской земле, о которой пишет В. Л. Янин, также находилась волостка «Раибала»[33] . Эти топонимические данные можно интерпретировать как явное свидетельство того, что предки рода Роуккула или близкий по родству линьяж Ребола принадлежали по родству к той части корелы, которая ведет свое происхождение от летописной веси, о миграции которой на территорию перешейка и вхождении в состав корелы пишет Д. Я. Бубрих. Вероятно. Прародиной рода Роуккула была территория древней веси, откуда носители этого родового имени, распавшись на ветви, мигрировали: одни в район перешейка. Где влились в состав корельского племени, другте – на территории Южного Прионежья в Пиркинский . Андомский. Вытегорский погосты, тертьи в XIV веке направились вместе с другими колонистами осваивать территории Важской земли. На перешейке пришлый древний род ассимилируется местным жителями и становится со временем карельским. В числе предков знати рода Роуккула упоминается некий Кокуи. Вероятно, какое-то отношение к роккульцам имела деревня «Каккула» в Городенском погосте[34] . Говорить о времени зарождения самого рода трудно. Но, очевидно, что произошло это событие задолго до времени перехода на перешеек сами два родовых наименования «Роуккула» и «Репо» тесно связаны друг с другом. Вероятным представляется отнести время зарождения рода к IX-X векам, так как южноприонежские погосты, на которых проживали многочисленные носители родового названия «репо» (в его различных формах и трансформациях) заселялись весью в XIII веке. Именно в XI-XII веках другая ветвь первоначального рода рокку-репо (назовем его условно таким образом) мигрировала на территорию Карельского перешейка, где заняла территории Городзенского и части Саккульского погоста. В течение какого-то времени происходила ассимиляция, а в XIII веке, как утверждает Д. Я. Бубрих. Начинается движение ряда родов карелы в Северную Карелию, где знать брал под свой контроль местные промысловые территории и облагала лопарей данью. В XV веке роккульцы продают свои владения Москве замыкаются в своих владениях на перешейке. Вполне обоснованно выдвинуть подобное предположение, используя данные топонимики сравнительного анализа при их интерпретации. Но, не замыкаясь в рамках данной концепции, следует отметить, что подобные же или близкие по звучанию транскрипции родовых имен имели место в Финляндии. Матти Пелля упоминает о финской фамилии Rekola (Rekonen? Rekilae), которая упоминается в Западной и Северной Финляндии: в 1554 году в Jaeaeskea проживал Antti Reckonen, в 1567 году – Андерс Recola 1560 году некий Rekoine. Некий Rekoineупоминается около 1614 года в Западной Саво. Фамилия Реконен встречается в 1548-2605 годах в Саво, Восточной и Северной Похьянмаа[35] (Matti Poellae. Karjalan etnisen koostumuksen muutokset 1600-1800 – luvulla, s.52). Несколько замечаний есть у Пелля относительно фамилий, содержащих родовой корень. Говоря о фамилии Rebojev или Reponen Пелля отмечает, что 1500ые годы эта фамилия встречается в Выборгскорй Карелии и в Саво, в первой половине семнадцатого века – в Ладожской Карелии. Семья Репонен проживала в 157ые годы в населенном пункте Конгасярви под Каяни, а в 1679 году Репо уже под фамилией Ребоев проживали в Лувоозеро Ругозерского погоста.[36] (M.Poellae.Указ.соч., с.95). Упоминается им также родовое имя Reppueff. Это родовое имя зафиксировано в Ахвонноиеми недалеко от Липери, в котором в 1640 году упоминается Аско Ребуев. Также в 1570 году упоминается Мари Репу, настоящая форма имени которого появляется ранее в форме Riepu. [37] (M.Paella Указ.соч….,с.55). Нам видится, что в случае с фамилией Reppuev можно не говорить о ее каком-либо отношении к «Ребола», так как данная фамилия более близка к финнскому слову «riepu» – бедняга [38] (41, с. 415), либо «reppa» - котомка[39] (там же. С.413). Данные сведения вполне укладываются в рамки нашей концепции, которая и дополняет эти данные и одновременно дополняется ими. Здесь вполне вероятно говорить о том, что переселившиеся на перешеек носители родового имени року-репо дали начало новой ветви, которая переселилась в Выборгскую Карелию еще до раздела этих территорий по Ореховецкому мирному договору 1323 года, а оттуда, общим потоком переселенцев могли переселиться в Саво и Похьянмаа в период их заселения Выборгской и Сайминской Корелой и племенами хямя в XIII-XIV веках. Очевидна гипотетичность данного построения, но это построение не претендует на истинность и является формой интерпретации в рамках имеющихся данных и концепций, существующих в науке, на что снова обращаю внимание. Подтверждение данной гипотезы может состоять и в том, что упоминаемый в актах Соловецкого монастыря 1572-1584 Григорий Иванович Роуккула, который в названный период был тонным сборщиком Соловецкого монастыря, то есть сборщиком монастырского фиска с тоней. Которыми пользовались поморы, фигурирует под разными формами одной и той же родовой фамилии – Рокули. Ракулин, Рукулин[40] . А впервые род Роуккула документально зафиксирован в актах того же монастыря XV века как покупатель земель в Северной и Средней Карелии, куда в это время начинают мигрировать выходцы с перенаселенного перешейка, где к рубежу 1500 года проживало . по некоторым оценкам. 32 000 человек (до этого перешеек был эпицентром миграций карел в сторону Онежского озера на Олонецкий перешеек. Куда уходили беднейшие общины) [41] 7. С.60). В «купчей на земли по реке Выгу, Шуе, Кеми, Поньгам6е, в лешей Лопи. На Кильбоосторове, в Соловках. На Кузовых островах» говорится о продаже представительницей карельской племенной знати, владевшей крупными земельными угодьями. Ховрой Тойвутовой женой, дочерью Василья Кокуи, члена Рокольского рода, крупных земельных владений. Доставшихся ей от отца. Новгородскому посаднику Дмитрию Васильеву. Этот документ свидетельствует о двух интересных фактах [42] (18. С.18). Во-первых, Роккульский род является в первой половине пятнадцатого века едва ли не крупнейшим владельцем земель нынешней Северной Карелии. Которые достались по наследству или в приданое дочери Василия Кокуи Роуккула и ее муж Давиду Тойвету. Термин «отцину и дедину» означает. Что землями «на море на Выгу. И в Шуе реке, и в Кеми реке, и в Килбоосторове. И Поморском берегу. И Поньгома река по обе стороне и по лешим озерам» владел не только ее отец Василий. Но и дед Кокуи. Отец ее приобрел во владение. судя по документам. Земли «в Кутоозери… и Кемь река с верховьями. … и в Соловках на море на осторовех. … и в Кузовех в островех…». Во-вторых. Можно сделать вывод о том, что между разными родами карельской знати существовали определенные брачные связи. В итоге вся это огромная те6рритория была продана в период 1447-1454 года новгородскому посаднику Дмитрию Васильевичу за»пол четверта рубля»[43] (18, с.18). В итоге «а у печати стоял и серебро взял в Ховрино место муж ей Давид Тойвет. А Ховра продала посаднику Дмитрию Васильевичу отцину свою рокольского рода…». После этой продажи в Беломорское Поморье устремляются русские переселенцы из Новгорода и Пскова, ряда Обонежских погостов, Каргополья и Онежской земли (по реке Оненге), чьи потомки формируют субэтнос русских поморов. И здесь на особых правах остаются жить потомки Давида Тойвета и Ховры Роуккула, упоминающихся в актах Соловецкого монастыря XV века. Другим известным членом этого знатного рода был Григорий Иванович Роуккула (или как его именовали финны Рикко Роуккула), который владел имением Сяркисало в Ряйсяля и собственным двором в Кореле. Он имел в ленном владении 37 хозяйств и свою часовню. Некоторое время он являлся комендантом крепости в Коре6ле и в качестве новгородского представителя принимал неоднократное участив периодических пограничных конфликтах [44] (7, с.60). Григорий Иванович владел более чем 60 обжами земли в Саккульском и Городенском погостах(16,с.60). К середине шестнадцатого века эти земли оказались в руках многочисленных потомков и родни Григория Роуккула. Несомненно, что и сам Григорий Роуккула был потомком Василия Кокуи, его внуком или правнуком. Именно от Григория Роуккула и его братьев произошли семьи своеземцев Роуккула, известных по писцовым книгам Корельской земли 1538 и 1568/1569 годов. Из них семья братьев Фомы и Нечая Роккульских и их детей Богдана и Ивана владела землями по реке Ряжела в Городенском погосте. Им принадлежали полностью 5 деревень, 6 дворов, 12 людей, деревни: Казань над рекою над Ряжелою, Сурова на реке на Ряжела, Мохнова на реке на Ряжеле, Гарвала Кургула на рекеи на Ряжеле в Воскресенском Гоороденском погосте, а также на правах частичного владения с другимиродственниками имели четверть деревни селища у озера у Сванского, полдеревни Баткова на Паренине у Святого озера, на правах совместного владения: деревня Ровкула у озера у Сванского, три четверти деревни Селище, деревня Извиурова у Нетермы, деревня Тиртуево у озерка у Нетермы [45] . За семьей братьев Петра. Григория и Ивана Роккульских и их сыновьями Гришей Петровым, Данилкой, Падоркой и Якушкой Григорьевыми, Матюшкой Ивановым имели владения также на реке на Ряжеле. Они владели на правах совместного владения деревней Климковской над рекою над Ряжелою, Буракова Лахта над рекой над Ряжелою, Ускалова над рекой над Ряжелою, Либуево над рекой над ряжелою, Заболотье над озером над Лешим, гора Никифорова над рекой над Ряжелою, Твердилово над рекой над Ряжелою, деревня на реке на Ряжеле против девичьей щели[46] . При этом Якуш Григорьев единолично владел деревней Нижняя Кавгала[47] . Данилко Григорьев владел починком на реке на Ряжеле против девичьей щели [48] . Тем же имением на общем с ними влдаении владели дети Исаака Никифорова: Иванко. Калинко. Яков. При этом им принадлежали деревни Тюрья на горе, Тюрья же. Тюрья над озером, Вепса на Тюрье же. Всего, кроме общих владений, детям Исаака Никифорова принадлежало 4 деревни, 2 земских двора. Четвертая семья потомков Кокуи – дети Ивана Микитина – Нечай Иванов и егго сын Истома и Некрас Иванов с сыном Третьячкой владели землям на Ряжеле и имели двор в Кореле. Вероятно, они былт прямыми потомками Григория Ивановича Роккульского и или его родного брата. Им принадлежали деревни Умальской Наволок на реке на Ряжеле, Новая над рекою над ряжелою» Ручай2, Кротова на реке на Ряжеле, Макарьево на реке на Ряжеле, Керенима на реке на Ряжеле, починок Коппола, вынесен из деревни из Копполи после приправочного письма Ависа Лопухина. Некрас Роккульский, бывший городовым приказчиком. Имел «да в Кореле на полсаде на Спасской улице…место дворовое, длина ему 6 сажан, а поперег 5 сажен»[49] . Также Некрас с братом Нечаем имели «в Воскресенском же погосте в Городенском… по грамлте ноугоротцких писцов Юрия Дмитриевича с товарищи на оброке речка Ту4ликоска да озероьтЧелизово. А оброку с речки и с озерка за рыбную ловлю дают по 10 алтын»[50] . В общем владении находилась также небольшая земля в Саккульском погосте[51] . . За семьей братьев Мирона и Якуша Васильевых и их родственника Смирного Семенова находились земли по озеру Ярвенпяя в Воскреском Городенском погосте и на озере Узерве. Таким образом они 9 не учитывая Смирного Семенова) и владели деревнями Лахта над озером над Ярвепетцким, деревня в Юттеле, Порожек, Горка Мичюева над озером над Ярвенпетцким, Ярвенпяя на наволоке на Синбельском озере, тремя починками над Ярвепетцким озером, деревней Лахта над озером над Ярвепетцким, Сюрья над озером над Ярвепетцким, АМелгила над озером над Ярвепетцким,,деревней Мелгила над озером над Ярвепетцим, пустошью, что бывал починок Мелгила; деревня Киселева уна Каменке у озера у Сванского, д. Коковицына у Сванского ж озера на Каменке, деревня Каменка у Сванского ж озера над порогом, д. Лубуева, д. на Каменке на устье реки Сай, д. На Каменке на Ысаков месте реки у Сванского озера, д. лубуева на Каменке, д. Климкова, что была починок, д. Запорожье на Каменке [52] . Итого в Городенском погосте за ними числилось 8 деревень, 8 дворов крестьянских, людей -8. В Саккольском погосте принадлежало 10 деревень, 9 крестьянских дворов, людей-18. Отдельно от них владел землей Смирной Семе6нов, который владел деревней пустошью над ручьем четырьмя одноименн7ыми деревнями. Владел также деревней Судалакша над узервою совместно с родней, где жил лично[53] . Семья Петра Роккульского и его сыновья Ждан. Третьяк, Харамза, Улан, Пятый и их родич Первый Михайлов имели общее владение на озер на Узерве в Городенском погосте и идин двор в Кореле. Вероятно, они также были прямыми потомками Григория Роккульского . В Кореле они имели «двор… длина двору 13 сажен, а поперег пол-6 сажен» [54] . В общем владении у них находились деревни Сергисела над озером над узервою, Сергисела, кангасы над озеро над Узервою, Якимцове острову над озером над узервою, Якимцова в острову, Якимцова в Герасимове наволоке, . Всего в их владении анходилось 8 деревень, 7 дворов крестьянских, 12 людей, земли – 9 обеж без четверти. Седьмая семья – Терентий и Гришка Мурзакновы. Имя их отца, вероятно, происходит от карельского слова «mursu» - морж, то есть прозвище, отражавшее характер или род деятельности. Вероятно, их отец мог принимать участие в промыслах на Карельском поморье, от чего получил подобное прозвище. Они имели двор в Кореле, владения в Городенском погосте на озере Узерве и местечке Мельница в Городенском погосте. « В Кореле на посаде в Спасской улице» они имели»двор длиной 13 сажен и поперег пол-5сажен, а огород длина 8с ажен, а поперег 2 сажени»[55] (28. 454). Григорий Мурзанов владел также деревней Соекала над озером над Узервою. Есинской за Мелницей, Савинской за Мелницеей, Марьино над Узервою. В итоге он имел 4 деревни, 4 крестьянских двора, 4 человека [56] (28, л.530). Терентий Мурзанов имел деревню Звягино над рекою над Мельницею, где проживал сам. Деревню Горка на речке на Мельнице, деревню Ронковская над рекою над Мельницею, деревню Вьюшенково над рекою над Мельницею. Всего он владел 4 деревнями. 3 крестьянскими дворами, 3 людьми. Роккульцы были самой многочисленной семьей своеземцев в Корельском уезде в 1568 году. Но кроме них имели свои владения в уезде еще 86исемейземелевладельцев, среди которых фигурируют как русские. Так и карельские фамилии. Это были такие фамилии. Как: Бабины(1), Бабинские (3), Безловы (3). Балакшины (7). Барыковы (5), Белеутовы (3), Богатые (1), Бонины (1), Борисовы (2). Борыковы (5), Буйносовы (1), Ваременские (3), Варламовы, Васюковы (3), Воронкины (2), Варсины (6). Головкины (20), Гордеевы (1). Демцыны (8), Дорофеевы (1), Дуравины (1), Захаровы (1), Илопаскины (4), Искрины (1), Калитины(3), Кимерские (3), Клавишевы(1), Клоушавины (5), Конковы (2), Конины (1), Костоевы(1). Костянтиновы (;), Красные(2), Крупиновы(2), Кузьмины(2_), Лукины (2), Лукияновы(3), Манковы (2), Мармины(2), Медведевы(1), Мещерские (1ё), Мокрый (1), Михалевы (10. Морозовы (11), Мясковы (2). Нелединские (1), Нестеровы (4), Никитины(30, Одинцовы (1), Альковы (6), Анкудиновы (2), Антоновы (2), Артемьевы (3), Офонасьев (1), Офоносовы (2), Печенеговы(5), Проскурницыны (1), Путятины(5), Пушкины (4), Пясткины (6), Редровы (5), Рухловые (1), Сабуровы (!), Савины (16), Святухины (1). Слузовы (6), Соболинские (4). Солохины (2), Спировы (8), Стрелигны (10. Тадилкотовы (1), Тарарсовы (1), Терковы (Теркоевы) (1), Терруевы(4), Тимофеевы (1). Толкачовы (2), Турубаровы (4), Федоровы (6), Фекины (4), Худохины (1), Черницовы (3), Чюпоевы (1). Шалиновы (4), Шиороких (9), Юркины (30. Якольские (13). Карельских родовых имен среди этих землевладетелей немного. Это может говорить не только о существовании практики замены родовых фамилий фамилиями от имени первого христианского предка, но в большей мере свидетельствует о процессе выживания русскими помещиками помещиков или своеземцев карело своих территорий. Эта практика известна и была апробирована давно. Именно этим в значительной мере можно объяснить второй этап переселения карел (в основном, вероятно, своеземцев, и довольно большого числа крестьян) на земли Беломорья в Лопские погосты. Не исключено, что до начала проникновения русских помещиков в Корельскую землю, количество своеземческих семей могло исчисляться сотнями (вероятно, что чернокунцы Олонецкого перешейка могли иметь какое-то отношение к своеземцам перешейка. Чьи корни напрямую связаны с карельской родовой знатью). На первом этапе этого движения на Север господствовали два фактора этого движения – аграрное перенаселение погостов Карельского перешейка и стремление карельской племенной знати к захвату новых земель, в более поздний период – освоение русскими помещиками территорий Корельского уезда. Также одной из причин расселения выходцев с перешейка на Север была первоначально, экспансия на промысловые территории Севера. И это было не случайным. Промысловые задатки карельских своеземцев и крестьян были сформированы столетиями участия в международной транзитной и интеррегиональной торговле. В пользу этого утверждения можно привести конкретные археологические данные. По утверждению историка А А. Сакса, конец эпохи викингов (IX-X века) – это не только время начала формирования структуры местного земледельческого населения в Приладожской Карелии, но и время активного зарытия кладов, свидетельствующих об участии определенной части населения данной территории в интенсивной торговой деятельности около 1000 года. Этот тезис об «интенсивной торговой деятельности в XI веке» весьма дорого стоит. Далее Сакса локализует торговые центры Корельской земли, где были найдены клады – это места Раут, Хейнийоки, Куркийоки, Корела и Выборг. В состав кладов входили как куфические монеты, так и западноевропейские, подавляющее большинство которых чеканилось в области Фризия, что служит основанием для утверждения наличия прямых связей между Приладожской Карелией и Фризией [57] . Устойчивая и столетиями вышколенная торговая практика населения Корельской земли должна была зиждиться на целом слое высокопрофессиональных торговцев, которые из поколения в поколение передавали умения, навыки, сноровку. Капиталы . Базой для этого слоя могли быть как карелы-своеземцы, так и крестьяне. Именно в значительной мере этим торговым уклоном населения Приладожской Карелии была обусловлена широкая экспансия карелов на северные территории- сюда они переселялись в связи с новыми перспективами общими условиями государственной политикой по освоению новых земель и их закреплению за Россией. Вполне обоснованным было бы выдвинуть в таком случае тезис о том. Что именно эта устойчивая предпринимательская традиция, заложенная в крови части карельского населения перешейка веками торговли, эмигрировав на новые территории, дала начало и ребольской купеческой артели, и слою промышленников Карельского Поморья, в формировании которого принимали участие как русские поморы (потомки новгородцев), так и выходцы с перешейка. Это позволяет приписывать традиции ребольского купечества едва ли не тысячелетнюю историю, так или иначе. Но этот тезис интересен и заслуживает определенных интересов по Первый этап освоения Ребольского погоста проходил в период с 1509 по 1575 годы. К 1509 году относятся первые сведения о проникновении сюда карел. В ……. Книге Карельской половины Водской пятины Ф.В. Калитина 1571 года дана ссылка: «Лета ………дьяки Александр Обрезок и Иван Сумарок в Задней Кореле, на Волошской наволок в Лексо-озеро: Олиска да Куземку 7 луков в деревне Реболы в ……ском погосте»[58] [2.11, с.4]. Это первое, дошедшее до нас свидетельство о существовании населенного пункта под названием Реболы. Это свидетельство можно трактовать не так однозначно, как может показаться на первый взгляд. А.Ю. Жуков трактует его однозначно, утверждая, что «…итак, в 1509/1510 г.г. новгородские дьяки, распоряжавшиеся от имени великого князя его государственными и черносошными угодьями, пригласили на пустоши места в Лексозеро 7 семей (понятие «лук» соответствует семье»), заключив с ними «ряд» (договор) на сельскохозяйственное освоение данной территории. Основанная переселенцами деревня Реболы и стала ядром складывающейся Ребольской волости» [59] [2.11, с.4-5]. Несмотря на кажущуюся простоту, данная трактовка не единственно верная. С другой стороны можно придти к выводу, что деревня Реболы вовсе не была основана Олиской и Куземкой, а существовала уже до их прихода и имела то же название. С этой точки зрения, некие крестьяне Олиска и Куземка оказались лишними в своей общине, и во главе семи семей (вероятно, все эти семьи были родственными, ибо в те времена переселения на новые земли, на освоение которых требовалась постоянная и коллективная работа, происходило целыми родами). Крестьяне пришли в существовавшую к тому времени деревню Реболы, где и поселились. Из самого текста и следует, что Реболы не возникли к 1509/1510 г.г., а уже существовали как деревня. К сожалению, источник не позволяет ответить на вопрос, кто проживал в деревне до прихода первых карел. Единственный вывод, который можно сделать, состоит в том, что деревня Реболы является самым старинным из населенных пунктов на территории общины, и основателей первой карельской общины, проживавшей в Реболах, звали Олиска и Куземка (Олиска – это сокращение, вероятней всего, к имени Елисей, либо к именам Александр, Алексей. Куземка – это сокращение к имени Кузьма). Второе по времени упоминание Ребол относится к 1511/1512 г.г., когда в Ребольскую волость пришла жить «на черном лесу ……….луков ……. не великого князя 8 сох». Данное сообщение можно трактовать более однозначно, а именно так, что в 1511/12 г.г. из-за границы, со шведской стороны, в Ребольскую волость переселилась ……. община в 24 семьи. А незадолго до этого, в 1510 году, в Новгороде было заключено перемирие со Швецией, по условиям которого Россия отказывалась от претензий на земли старинных западно-карельских погостов, уступленных Новгородом Швеции еще в 1323 году[60] . Вероятнее всего, эта крестьянская община поселилась на берегах Тулосозера, Колвасозера и недалеко от них – в Лендерах. Именно в период с 1512 по 1559 годы появились поселения Тулосозеро и Колвасозеро. А.Ю. Жуков отмечает, что сочетание внутриполитических, внешне- и военно-политических факторов сыграло существенную роль в организации Ребольской волости. Правительство было крайне заинтересовано в заселении необжитых территорий в целях извлечения дополнительных налоговых поступлений. Однако, на первых порах, для того чтобы хозяйства первопоселенцев окрепли, им предоставлялись значительные налоговые льготы, и в 1571 году Реболы являлись «слободой» – поселением, чьи жители освобождались от ряда податей. Ребольская волость была стратегически важна, так как граничила на северо-западе со шведским оплотом, на севере Финляндии – областью……. Правительство надеялось, как можно плотнее заселить этот район, так как военный потенциал базировался в большей степени на людских и экономических возможностях пограничных территорий[61] . Заселение происходило в основном за счет карел, которые шли на север от малоземелья, а также бежавших из Финляндии, где к тому времени стали усиливаться гонения на православных. Финский исследователь Матти Пёлля приводит третье по времени свидетельство о Ребольском погосте: «Самые ранние упоминания об оседлых, с постоянным населением поселениях в Реболах содержатся у …..кого карела Nuosia Rydzin под 1555 годом. В это время время шведские власти стали выяснять внутренние водные пути между ……. и Белым морем. Nuosia Rydz перечислил по этому водному пути группу поселений, среди которых четыре располагались в Реболах (Ребольский погост). Реболы были сожжены шведами, а в Роуккуле проживало примерно 150 крестьян. Также было сообщено, что в Тулосозерском поселении проживало 60, а в Колвасозерском – 50 крестьян» [2.1, с.18] (при этом Пёлля ссылается на работы Гротенфельда, 1894, с.160, Самоквасова 1904,с.381). Если верить Матти Пёлля, то в период между 1512 и 1555 годами деревня Реболы была сожжена. При этом самым большим поселением становится Роуккула, а общее население погоста составляет 260 крестьян. Сам Пёлля признает, что «Nuosia Rydz сообщает о численности населения несколько преувеличенно»[62] . В то же время сам Nuosia Rydzin остается весьма загадочным современником, ибо ни один из отечественных исследователей на него не ссылается. Большие сомнения вызывает сам факт появления поселения Роуккула в этот период, ибо само его появление напрямую связано с миграцией карельского рода ровкульцев в Ребольский погост в 1575-1610 годах (диапазон довольно существенный). Если же поверить источнику под именем Nuosia Rydzin, то в период с 1512 по 1555 годы население Ребольского погоста уменьшилось с 310 человек (7+24 семьи х 10 (из расчета 10 человек в семье)= 310) до 260 человек, то есть население незначительно, но уменьшилось, что связано, видимо, с сожжением Ребол и гибелью их населения. Остается непонятным отношение названия поселения Роуккулы к рассматриваемому периоду, что заставляет сделать вывод о сомнительности данного источника и отказать ему в достаточном доверии. С другой стороны, если допустить, что миграция рода ровкульцев началась не в связи с русско-шведской войной конца 16 века и смутным временем, а по причине пограничных конфликтов, начавшихся со второй половины 16 века и из-за потери родом большей части своей собственности в ходе присоединения Новгорода к Москве и в последующие десятилетия, тогда сообщение Nuosia Rydzin можно рассматривать как более достоверное. Если верить ему, то переселение ровкульцев в Ребольский погост началось после 1512 года, и к 1555 году ровкульцы составили более половины населения погоста (60%). Через 120 лет их доля в населении погоста снизится до 40%, если верить М. Пёлля. Из этого же сообщения мы узнаем и о первом сожжении Ребол. Вероятно, что семьи потомков Олиски и Куземки, проживавшие в деревне Реболы, погибли во время сожжения Ребол шведами, либо частично погибли и частично спаслись бегством. Период с 1559 по 1593 год. Если в 1559 году население погоста составляло 260 крестьян (вероятно, без женщин и детей – девочек), то в целом оно должно было составлять 520 человек или около 50 домов. В 1590 году количество домов выросло до 140, в 1593 – 166 домов. Население составило, соответственно, в 1590 году – 1400 человек, в 1593- 1660 человек. Очевидно, что на период 1559-1593 годов (на 34 года) падает процесс активного освоения края. Именно в этот период должны были появиться те поселения, о которых упоминается в документах начала 17 века. Ю.А. Жуков считает, что поток беженцев особенно возрастал во времена шведской оккупации Карельского уезда в 1580-1597 годы. Очевидно, что именно в этот период в Реболах сформировалась основа того оседлого населения, которое будет проживать здесь в течение последующих трех столетий [63] . Основная часть беженцев бежала с территорий Карельского уезда (из ……….., погостов ровкульского рода) православной Карелии, из внутренних районов Финляндии – Саво, Миккели, Похьянмаа и т.д. (но их было сравнительно немного). Бегство карел и их переселение сопровождалось обострением пограничных конфликтов. В 1580 году пала крепость Корела, которая была взята под командованием …… После этого город подвергся разорению, а его население было жестоко истреблено. В ответ на это в Беломорской и Западной Карелии возникло крестьянское движение против оккупантов, которое возглавил карел из Тикши (деревня, входившая в состав Ругозерского погоста – соседнего с Ребольским погостом) Кирилл Рогозин (или Рогачин, вероятно, Роккачу). Отряды под командованием Рогозина проводили операции на Ладоге: на лодках и баркасах они нападали на окрестности Корелы но малоуспешно, так как шведы создали свой флот на Ладожском озере [64] . В августе 1583 года было заключено перемирие на три года. Это перемирие между шведской и русской армиями продлили до начала следующего десятилетия, но крестьяне на протяжении этого времени вели упорную борьбу против захватчиков, что порождало контратаки оккупантов. По мимо Рогозина, руководителями являлись лука и Аникий Рясянен из Пиелесярви, Михаил (Микко) Ялкинен из Куркийоки. Опорными пунктами партизан были Олонец, окрестности Пиелесярви и Беломорская Карелия, откуда совершались походы на Похьянмаа. Партизаны получали помощь и снаряжение даже из Москвы. Несомненно, в этом партизанском движении играли роль и ребольские карелы. Партизаны совершали набеги возмездия на деревни в Похьянмаа, где мстили финнам за гибель отцов, братьев, за сожженные дома и изгнание с родины. Нередко жертвой крестьянского гнева становились и карелы-лютеране. В своей среде карелы боролись со шпионами, которых было немного, но и среди партизан предательство имело место [65] . Во второй половине 80-х годов финны стали организованней и формировали свои отряды для проведения диверсий в русском тылу. Особую известность, благодаря отъявленной жестокости, беспощадности и кровавости своих преступлений, приобрел отряд финна Пекки Вейсанена из Ала-….., который в 1589 году устроил резню в Кандалакше: его мародеры разграбили церкви и монастыри, убили всю братию монастырей, священников и горожан. По приуменьшенным данным от рук этих палачей погибло около 500 человек[66] . Карельские крестьяне совершили в том же году поход возмездия, напав на район……. В том же году Вейсанен и его подручные напали и на Печенгу, где жертвами их опять стали святые отцы и миряне. Финны напали на город, сожгли монастырь и убили в святом храме монахов и мирян [67] . На территории Карелии война возобновилась в 1590 году. Война продолжалась взаимными нападениями друг на друга, которые подвергали опустошению огромные территории: на финской стороне – районы балтийского побережья и Карельский перешеек, на русской – от ….. через Новгородскую лопь до Онежского озера. Юхан III пытался развязать большую войну против России с помощью татар, и его главные силы в 1591 году сумели подойти к Новгороду на 30 км, но татарская помощь запоздала, и поход не вышел за рамки обычного разбойного нападения. Швеция попыталась нанести еще несколько ударов в направлении Коми и Новгорода, но опять-таки безрезультатно. Из Похьянмаа совершили набег и сожгли Сумский посад со всеми укреплениями, на что из Беломорья ответили неожиданным походом в Саво, где разрушили укрепление Оривирта. Но усталость от войны давала себя знать, и после долгих переговоров мир был заключен в маленьком местечке Тявзино 18 мая 1595 года. По Тявзинскому мирному договору Швеция обязалась вернуть оккупированный ею Корельский уезд, получив при этом новую границу, которая, в целом, соответствовала границе новых поселений; Россия признавала результаты захватов, сделанных финнами в результате освоения «новых территорий», и спор, восходивший к Ореховецкому договору, наконец, был решен. Передача Карелии состоялась только осенью 1597 года, когда в Лапландии была закончена демаркация новой границы[68] . Таким образом, период 1580-1597 г. стал началом трагедии карельского народа, который в условиях ожесточенной шведско-финнской агрессии и последующей оккупации своего края, был вынужден покинуть свою родину: начался карельский исход. Для Ребол этот период стал временем активного заселения края беженцами Карельского уезда. Сюда же шли карелы из внутренних районов Финляндии (Саво, Липери и др.), гонимые шведскими властями и финнами-лютеранами за свою православную веру, за свой непохожий образ жизни. Крайняя нетерпимость шведских властей к иной вере и иным цивилизационным устоям жизни самобытного карельского народа, ненависть финнов к карелам, воспитываемая и укрепляемая шведскими властями, привела к началу и в последующем к более чем полувековому исходу карел со своей родины. В этот период формируется несколько групп поселений Ребольского погоста, которые будут упоминаться в документах начала XVII века. Самая многонаселенная и образующая ядро погоста группа деревень по берегам озера Лексозеро: Реболы, Чалка, ….., Вонгора. Несколько севернее находилась группа деревень на Ровкульском озере: деревня Ровкула. Позже здесь возникнут еще несколько деревень. Немного восточнее находилось село Колвасозеро на озере Колвасозеро (упоминается в 1555 году). На юго-западе погоста находилась группа деревень на озере Тулосозеро (упоминается в 1555 году), на котором в 1621 году находились поселения Тужнаволок, ….наволок, Труфановнаволок и Мурдонаволок [69] . На юге погоста в группе близко расположенных друг к другу озер находились деревни Лендеры и Ловутостров (уп. 1611, 1621, 1628 г.г.). Именно в 1580-1597 гг. система расселения Ребольского погоста обрела достаточную устойчивость. Ведущую роль в освоении Ребольского погоста сыграли выходцы с Карельского перешейка – представители рода ровкульцев. Вероятнее всего, они заселили вновь Реболы и основали значительную часть поселений на Лексозеро, поселения на озере Ровкульском, которое явилось центром ровкульского рода в Ребольском погосте. Лендеры и Ловутостров были, скорее всего, поселениями совместного проживания семей ровкульского рода и выходцев из Ругозерского погоста. Тулосозеро было заселено карелами из погоста Иломантси и беженцами из внутренних районов Финляндии, которые по причине преследований и гонений были вынуждены покинуть свои земли и бежать на восток. Таким образом, первоначально население Ребольского погоста имело довольно неоднородную структуру, составившись из карелов разных групп: ровкульского рода, карелов Карельского перешейка, карелов Ругозерского погоста и погоста Иломантси, карелов из внутренних районов Финляндии (Саво, Липери), лопарей, как коренного населения погоста. Позже эти разные начала консолидируются и сольются в единый ребольский субэтнос карельского народа (западные карелы), который будет сознавать себя как нечто отличное от своих соседей – северных карел на севере (правда, формирование этнической группы виенанкарьяла произойдет лишь к концу 18 века из мигрировавших на восток прибалтийских карел, имевших совершенно другой менталитет и систему оценок и взглядов, чем беломорские карелы 16 века), сегозерских карел на востоке, карел Поросозеро-Янгозеро-Юстозеро на юге Карелии, оставшиеся на западе и в большинстве своем принявшие лютеранство, будут рассматриваться как чужаки и, в целом, будут дифференцироваться от финнов только по языку. XVII век стал этапом испытаний для Ребольского погоста. Только возникнув, он сразу сталкивается с целым водоворотом исторических событий. На общекарельском горизонте начало нового века было малообещающим – вернулись в Корелу немногие. Значительная часть беженцев 1580-1597 г.г. расселилась на Олонце, в Средней и Северной Карелии (в том числе и в Ребольском погосте). Но исход карелов продолжался[70] . На начало века пришлись неурожайные годы, которые остановили процесс восстановления хозяйства и привели к возобновлению пограничных стычек из-за спорных территорий, так как карелы продолжали сенокосы и подсеку на своих старых угодьях теперь уже на шведской стороне. Отношения с Россией обострились, когда Лже-Дмитрий и прочие политические авантюристы вели борьбу за обладанием престолами, и страна была ввергнута в смуту, которой в своих интересах воспользовались Польша и Швеция. Когда Россия стала терпеть неудачи в борьбе с поляками, шведский герцог Карл предложил ей военную помощь на том условии, что он взамен получит Карельский уезд. После неоднократных предложений царь Василий Шуйский согласился принять послов шведов, о чем в Выборге был составлен договор в феврале 1609 года[71] . Примечательность этого договора состоит в том, что он являет собой первый пример того. Как государственная власть России будет использовать судьбы целых народов в качестве разменной карты в своих внешнеполитических играх. И этот же договор был примером того, как государственная власть променяла судьбу и интересы карельского народа ради сиюминутных целей, допустив в лоно своей страны врага еще более коварного и жестокого, чем тот, что стоял под стенами Москвы. Таким образом, царь Шуйский спасал свою жизнь и свой режим, отдавая врагу на откуп судьбу целого народа. В будущем этот сценарий будет повторяться неоднократно: новые цари, а затем и генеральные секретари будут обрекать карельский народ на унижение, а его интересы – на поругание. Таким образом, в 1609 году пятитысячный отряд финнов и шведов во главе с Якобом де ла Гарди совершенно беспрепятственно вступил на территорию России. Пока корпус Делагарди двигался внутрь России, со всех сторон по его флангам били русские партизанские отряды. Наемники Делагарди в ответ занимались разбоем и грабежом, налетами на мирные русские села и деревни. В марте 1610 года отряд вступил в Москву. Администрация Шуйского встретила отряд пышным приемом. Но финны и шведы не сделали для Шуйского ничего полезного. Единственное, чем они занимались в русском городе, так это пьянствовали в кабаках и оскорбляли русских женщин, что вызывало крайнее возмущение в среде посадского населения, которое требовало от властей поставить на место распоясавшихся наемников. Под давлением властей, и, прежде всего, посадского населения, корпус Делагарди вынужден был уйти из Москвы. Конец этой наемнической армии был закономерен: в самом начале этого возвращения поляки без особого труда разбили отряд Делагарди, а остатки его, разбежавшиеся с поля боя, были добиты русскими партизанами. Лишь немногие из них добрались до родной Финляндии. Первоначальная задача не была выполнена совсем, но, несмотря на это, Швеция требовала обещанного вознаграждения – Карельский уезд, и царю пришлось приказать его правителю передать уезд шведам. Карельское население уезда не подчинилось, оно не желало передачи уезда вражеской стороне, прекрасно зная, что будет после. Швеции пришлось применить вооруженную силу: в июле 1610 года вновь вспыхнула война из-за этого района Карелии. Против безоружных карельских крестьян шведское правительство бросило отборных ландскнехтов, собранных со всей Европы: французов, швейцарцев, немцев, датчан, итальянцев. Это были мастера своего дела, в отличие от того отребья, которое было послано «на помощь России» в 1609 году. Корельчан в их борьбе против шведской агрессии поддержали карелы других погостов, заонежане, поморы. Завоевание уезда началось с осады Корелы в сентябре 1610 года. Город упорно оборонялся на протяжении всей зимы, и лишь голод и болезни сломили сопротивление. Когда город сдали в начале марта 1611 года, из его 1500 защитников (вероятно, их было больше) в живых осталось едва ли несколько десятков, остальные лежали непогребенными вдоль стен и на улицах города. Архиерей и остатки воинства смогли уйти в Россию, где Сильвестра назначили архиепископом в Вологду. Примерно в то же время шведское правительство формировало в Оулу отряд для завоевания Русского Беломорья, которое Швеция требовала от России в качестве дополнительной компенсации. Поход отряда Андреаса Стюарта был, в целом, неудачным, так как не достиг поставленных перед ним целей. Не выполнив стратегических целей, шведско-финнские захватчики обрушили всю свою ненависть на мирные деревни Ребольского погоста. В апреле 1611 года отряд Стюарта разорил и сжег такие деревни Ребольского погоста, как Ровкула, Чалка, Колвасозеро, Тужня, Ловуш-остров, Лендеры, Вонгора, Кимасозеро. Их население либо было убито, либо бежало в леса и в соседние карельские погосты. О разорении Ребольского погоста в апреле 1611 года сообщает документ «Из листа сумского воеводы к шведским воеводам о нападении шведских отрядов на карельские волости»: «В прошлом во 7119 году писали к Москве, к боярам нашим и к воеводам, из Кольского острогу воеводы и дьяки, да из Соловецкого монастыря игумен Антоний с братьею, что ваши немецкие воинские люди приходили войною с нарядом под Кольский острог. И приступали накрепко, и хотели за щитами Кольский острог взять, и бог им того не подал. И после того ваши же неметцкие люди нашего государства порубежные волости повоевали, и деревни пожгли, и людей секли, и иных в полон взяли. И по тому письму у нас в Московском государстве учинилось про ту вашу войну ведомо, и Московского государства бояре и воеводы нас послали, против вашего задору со многими воинскими ратными людьми, против вас стояти и поморских волостей оберегати. И мы пришли с своими со многими ратными людьми в Сумски острог августа в 15 день. И в нынешней в 7120 году сентября в 4 день писали вы на Соловки к игумену Антонию с братьею о том, что будто наши русские люди приходили в вашу землю войною, и ваших людей побивали, и деревни жгли. И мы к вами русских людей воевати не посылали и про то не ведали. А про то нам подлинно ведомо, что ваши неметцкие люди на Русь воевати ходили, а повоевали а имянно наших 11 мест: волость Реболу, Ровкулу, Чалку, Колвасозеро, Тужню, Ловуш остров, Лендеру, Вонгору, Кимас озеро, Юшко озеро, Сопасалму. И в тех деревнях многих людей побили, а иных в полон взяли, а иные от того вашего разгрому разбежались розно…» [72] . Из этого документа становится ясно, что в ответ на налет шведских отрядов на Ребольский погост, власти направили в поморье войска для охраны поморских волостей и лопских погостов от набегов финнов и шведских отрядов. Эти войска прибыли в Сумский острог 15 августа 1611 года. 4 сентября 1612 года шведские власти обращаются к администрации карельских погостов, находившейся в Соловецком монастыре во главе с игуменом Антонием, с жалобой, в которой обвиняют население пограничных погостов в том, что те напали на шведские деревни, в которых многие были убиты. Власти ответили, что им об этом ничего не известно, но известно о том, что сами шведы ходили войной против карельских погостов и разорили 11 населенных пунктов, где многие люди были убиты, некоторые взяты в плен, а остальные от этого налета разбежались «розно», то есть в разные стороны. Нельзя сказать, что сведения шведских властей были голословными. Действительно, налет отряда Стюарт на Ребольский погост вызвал глубокое возмущение и желание отомстить среди карельских крестьян. С 1611 года по всей Карелии стала нарастать новая волна партизанского движения против финнско-шведских захватчиков. На севере партизанский отряд возглавил Иван Степанов Роккачу (Рогачин), племянник или родственник партизана 80-х годов 16 века Кирила Рогачина. В отряд Роккачу вливались крестьяне разоренного Ребольского погоста, северных карельских погостов, заонежане, поморы. В течение многих месяцев отряд Роккачу вел ожесточенную партизанскую войну с захватчиками. Этот же отряд в 1612 году, вероятно, и совершил рейд возмездия по тылам врага. В Карельском уезде партизанскую войну против продвигающейся вперед шведской армии и финских новопоселенцев, шедших на «очищенные» земли, возглавил сын Луки Рясянена Максим. Эти отряды оказались в менее выигрышной ситуации, не имея возможности наносить врагу болезненные удары по его тылам и отрезании от постоянной военной помощи со стороны русской армии[73] . Несмотря на ожесточенное и героическое сопротивление, завоевание Карельского уезда продолжалось. Решающим было сражение лета 1615 года в Ристилахти, где карельско-русские войска, прибывшие на лодках, потерпели жестокое поражение. Партизаны продолжали вести национально-освободительную борьбу. В 1616 году крестьяне Иломанского погоста сформировали партизанский отряд под руководством Микиты Тёррёнена, который успел провести несколько рейдов, в итоге которых было уничтожено несколько населенных пунктов, населенных финнами и карелами – лютеранами. Но эти партизанские акции не имели серьезных последствий. Многие партизаны были захвачены в плен и после «суда» казнены. Многие партизаны были вынуждены покинуть родину и целыми семьями и деревнями уходить в Россию от преследования шведских властей и притеснений со стороны соседей финнов-лютеран. В итоге карельское партизанское движение проиграло схватку с оккупантами – шведской армией и финнами-переселенцами, которые были заинтересованы в захвате и освоении новых земель. Главной ошибкой карельского партизанского движения была его разрозненность и местечковость: партизаны до сих пор не осознавали себя единым народом. Значительное влияние на раздробленность карельского партизанского движения оказывали пережитки родоплеменных отношений в сознании карельского народа: карелы все еще оставались народом, разделенным на пять родов, каждый из которых имел на прародине свое место и назначение, из чего и проистекали и взаимоотношения этих родов, мешавшие формированию карельского народа как этнокультурной целостности. Именно ненависть и предубеждения, господствовавшие в отношениях между родами и нагнетавшиеся племенной знатью каждого из этих родов, стремившихся к обладанию как можно большим количеством территорий и угодий, привели к гибели древнекарельского этнического единства, создав принципиально новые исторические условия существования. Мирные переговоры России и Швеции начались в 1615 году, посредником в них выступил англичанин Джон Меррик, поскольку Англия хотела обеспечить для себя торговые связи с Москвой по Ледовитому океану и Белому морю. После затяжных и трудных переговоров 27 февраля 1617 года договор был подписан в деревне Столбово. Этот договор стал катастрофой для существования карельского народа на своей родине и решающим образом сказался на дальнейшей истории Карелии [74] . Карельская земля и ее население еще раз подверглись разделу. Швеция получила Карельский уезд и Ингерманландию, которой две последние войны тоже принесли значительное разорение. Православное население этих районов сократилось почти на 50%, местами в 2-3 раза по сравнению с довоенным периодом. Значительная часть карелов ушла в карельские погосты: ровкульский род ушел на территории Ребольского и Ругозерского погостов, вадбольцы переселился на Олонец и в Андомский погост, где целая волость получила название Вадболы. Остальные роды либо остались на месте (в середине XVII века они из-за новой войны станут переселяться на юг, где возникнет Тверская Карелия), либо мигрировали незначительными по численности группами (семьями) в разных направлениях. После разорительного набега 1611 года жизнь в Ребольском погосте стала восстанавливаться: крестьяне возвращались на родные пепелища, ставили новые дома и начинали жизнь заново. В 1610-1617 годах в Ребольский погост пришли, вероятно, последние из роккульского рода крестьяне, гонимые войной, бесчинствами шведской армии и финнов-переселенцев, издевательствами шведской администрации. В 1618 году, как отмечает Пёлля, по просьбе 200 крестьянских дворов Ребольского погоста в Реболы был приглашен русский пограничный комиссар [2.1, с.18]. Если верить данному сообщению, то население Ребольского погоста к 1618 году составило около 2000 человек. Следующее упоминание об этом крае содержит «Межевой список» линии русско-шведской границы от 3 августа 1621 года. Ю.А. Жуков считает, что данный документ свидетельствует об успехах в освоении карелами земель Ребольской волости и одновременно отмечает масштабы ущерба, нанесенной шведской интервенцией 1610-х годов [75] . Этот «Список» упоминает такие, ранее населенные пункты, как ребольская пустошь Тужнаволок в трех верстах от границы, напротив которого по другую сторону границы находилась пустошь Струннаволок. «Список» 1621 года отметил в том районе еще две пустоши: пустошь Кунегинаволок в 13 верстах от пограничного озера Саариярви (на другой стороне в 13 верстах от межи находилась деревня Нурмиозеро) и пустошь Труфановнаволок (11 верст от пограничной Паликоламби) [76] . Ю.А. Жуков приводит также составленный в то же время «Список оспариваемых Швецией земель», который упоминает находящуюся в пойме озера Тулос пустошь Мурдонаволок . На основании «списка» Ю.А. Жуков пришел к выводу, что граница, определенная на ребольском участке в 1621 году, устанавливалась на основании принципа равноудаленности. В установлении границы участвовали ребольские и иломанские крестьяне-»старожильцы». Это участие ребольской крестьянской общины в установлении государственной границы свидетельствует о том, что «роль северных общин в оформлении государственной границы России и шведской Финляндии в данном районе» была значительна[77] . После оформления границы между карелами России и восточных общин Финляндии начала устанавливаться определенная система торговых отношений, что привело к определенному росту пограничных отношений в этом регионе. Принадлежность к лютеранству западных соседей вызывало определенное недоверие у ребольских карел, но их экономические интересы на определенном этапе нивелировали вероисповедальную разницу, тем более в Иломантси проживали во многом родственные части ребольских семей крестьян и общность происхождения была лишним фактором в пользу преодоления недоверия между родственниками, оказавшимися по разные стороны границ. Важным показателем экономики края был тот факт, что Ребольский погост был соединен с Иломантси двумя зимними дорогами – Тужиозерской и Ребольско-Лиексинской, которые способствовали тому, что в 20-е годы XVII века в Реболах возникла ярмарка, где шла бойкая торговля местных жителей с иностранцами и соотечественниками. На ребольскую ярмарку приезжали купцы из Заонежья (шуньжане, толвуяне, кижане), поморы, архангелогородцы, купцы из других регионов России, карелы из Финляндии и даже каянские карелы, для которых крепнущая ребольская ярмарка была серьезным конкурентом[78] . В то же время произошли изменения в административном положении Ребольской волости, которая в 1620-21 г.г. была включена в состав Кольского воеводства, однако, карелы Ребольского погоста не подчинялись Коле, ими управлял игумен Соловецкого монастыря, назначавший туда своего «данщика», а сам Соловецкий уезд вместе с обширной вотчиной – округом с 1592 года был административно выделен из состава Новгородского уезда и напрямую подчинен столичному приказ «Новгородской четверти» т.е. был частью «Московского уезда» или «Московского присуда»[79] [2.12, с.7]. Едва ли не единственным и самым подробным источником по состоянию Ребольского погоста является «Отбойная запись» крестьян Лендерской волости об отказе выдать карельских перебежчиков подъячему Богдану Воломскому от 13 августа 1628 года. «Отбойная запись» гласит, что летом 1628 года в Лендеры прибыл посланец новгородских воевод Богдан Воломский в сопровождении большой свиты, чтобы арестовать карельских перебежчиков, которые бежали из Финляндии от религиозных и национальных преследований и, по условиям Столбовского мира, Россия не могла официально принять перебежчиков, хотя, в действительности, оказывала тайное покровительство беглецам. Подъячий Богдан Воломский прибыл в Лендеры формально «по государеву цареву и великого князя Михаила Федоровича всея Русии указу и по наказу боярина и воеводы князя Ивана Ивановича Одоевского да дияков Григория Волкова да Рахманина Болдырева» [80] [1.1.4, с.35]. С собой в понятые Богдан Воломский взял священника Селецкого погоста Никиту Дементьева, священника Гимольской выставки Иванова, дьяка Семчезерского погоста Коземку Романова и целовальника Паданского погоста Скуратка Никифорова и Третьячка Юрьева, целовальника Селецкого погоста Гаврилка Иевлева, целовальников Гимольской выставки старосту Иевка Яковлева и Первушку Климентьева Доркова и «с понятыми людьми приехал в Лопской в Ребольский погост, в Лендерскую волость» [81] [1.1.4, там же]. В Лендерах их встретили «староста перебещик Еремейко Федоров, корелянин, да волостные люди Ондронко Солоев, Фелимонко Петров, Давидко Резанов, Тихонко Паллуев, Кирилка Назарьев, Иванко Лежгуев, да тое ж Лендерские четверти староста Овдокимко Игнатиев да его старощения Власко Немчин с сыном и все крестьяне лендерские пришли на стан к подъячему с копии, и з бердыши и с топоры и с ослопы, т.е. вооруженные. Подъячий «наказ им чел перед священики и перед понятыми людьми, и по росписи, что подал Имолские выставки Вонгорские волости крестьяни Федка Филиппов, перебещиков у них спрашивал»[82] [1.1.4, там же]. Из этого сообщения становится понятно, что доложил на крестьян-перебежчиков крестьянин деревни Вонгора Гимольской выставки Федка Филиппов. Крестьяне Лендерской четверти «подъячего бесчестили и лаяли с наказом и: от ково вы де ездите? И с тем и перебещика Еремейка и иных перебещиков из рук выбили…». Реакция крестьян Лендер была закономерной - захваченные их односельчане-перебежчики были освобождены в результате силовой акции. После этого они заявили: «… мы де новгородского боярина и дияков и его послаников и наказов ни в чем не слушаем, потому что наш погост Московского присуду, а не нрвгородцого, а приходит к нам данщик Соловецкого монастыря Сумские волости крестьянин Рудачко Фонков, и тот нас во всем ведает, а перебещик у нас Еремко Корелянин живет по государеве грамоте, и тот Еремко ныне в нашей волостке поставлен старостою, и иные перебещики у данщика у явки были и по ручные записки в житие данщику по себе дали и живут в нашей волостке по его данщикову велению; а тебе мы Еремейка Федорова и иных перебещиков распрашивать и на погост весть и на поруки давать не дадим, и сами на погост слушать наказов не едем; а грамоты тебе государевы не покажем и списка з грамоти не дадим. Прислана грамота к данщику, а ты от нас из волости поедь, покамест не убит и не ограблен» [83] . Данная ситуация характеризует не только определенный колорит местных, локальных событий, но и несовершенство системы исполнительной власти России первой половины 17 века, когда одно ведомство вторгалось в сферу другого для решения проблемы, связанной с межгосударственными отношениями. Крестьянам удалось отстоять своих соседей и обосновать законность того, что они сделали. После этого яркого события и до 1679 года источников по истории Ребольской земли практически нет. Лишь по косвенным признакам можно судить о жизни погоста в этот период. В 1676 году было подавлен Соловецкое восстание, после которого Ребольский край полностью подчинился власти кольских воевод. Расправа со старцами Соловецкого монастыря вызвала однозначную реакцию карельских крестьянских общностей от Ругозера на севере до Олонца на юге. Карельский крестьянский мир на многие десятилетия стал твердыней древнего благочестия, где нашли свое убежище и пристанище десятки и сотни древлеучителей: бывших монахов и священников. Жизнь Ребольского погоста и его соседей в этот период осложнялась и постоянными налетами из-за западного кордона, что вынуждало местные крестьянские общины вооружаться и осуществлять пограничный контроль и упреждающие мероприятия. Особенно обострилась обстановка с началом массового переселения во второй трети 17 века на земли в районе Панозеро, Вокнаволока, Кестеньги и Лоухи приботнийских (каянских) карел, которые несли с собой на карельские земли принципиально иной жизненный уклад и ценности, которые зачастую входили в противоречие с нормами жизни и общежительства коренного населения. Лишь численное превосходство приботнийцев позволило им остаться на занятой территории. Приботнийские новопоселенцы не желали интегрироваться в мир православной карельской крестьянской общины, чуждались воцерковления и глубокой религиозности. Это были полуязычники и полулютеране. Православие они принимали лишь формально, чтобы остаться жить на занятой территории. В отличие от тех карелов, которые издревле жили на этих землях, эти не могли стать стражами православия и обеспечить надежность на западных рубежах Русской Карелии. Потомки приботнийских переселенцев выделились в особый субэтнос, который называл себя «вэну», «виенанкарьяла» или северные карелы. Ботнийский интегризм привел к перемещению значительного количества бывших шведских подданных на российскую территорию, что, в свою очередь, имело следствием полную смену этнического лица Северной Карелии, где вместо лопарей и немногочисленных потомков выходцев с Карельского перешейка стало проживать родственное финнам-лютеранам население. Последствием этого наплыва стало превращение Беломорской Карелии в очаг постоянной нестабильности, а в более долговременной перспективе – неоднократные попытки северных карелов отторгнуть Беломорское поморье от России. На этом историческом фоне Реболы были замком на западных рубежах, чье население всегда отстаивало свое право оставаться карелами и православными под сенью российского подданства, почему эта земля столь обильно и была полита кровью тех, кто жил и трудился на ней. 17 век заканчивался для Ребол на оптимистической ноте: росло народонаселение, благосостояние и общий уровень жизни. Ничто и не говорило о том, что еще предстоят разрушения, испытания, голод и новые страдания этого малочисленного, но гордого и хитрого народа, ведь не зря само название «Ребола» происходило от древнекарельского «реболя» – «лис» (вероятно, лиса была тотемом роккульского рода). Глава II. «Ребольский погост и новое время» (1700-1922 годы) В XVIII век Ребольский погост вступал уверенно и решительно. Это был один из самых населенных погостов Средней Карелии. Население занималось в это время скотоводством, земледелием и отхожим торговым промыслом в восточных волостях. Успешная торговля ребольских крестьян давала им возможность не только относительно безбедно жить на скудной земле, но и строить церкви, возводить часовни и обустраивать их. Несмотря на соседство с лютеранской Финляндией, это были одни из самых благочестивых ревнителей православной веры. Кроме добывания средств к существованию ребольские крестьяне занимались пограничной охраной, которая была возложена на них еще во времена подчиненности этого края Соловецкому монастырю. После гонений на старый обряд ребольские селения стали гостеприимным домом для гонимых учителей и ревнителей древней веры. Формально ребольские крестьяне приняли никоновский обряд, но во время домашнего правила и, зачастую, на службах продолжали пользоваться старинными книгами и старыми нормами православной обрядности. Торговые успехи ребольских крестьян-коробейников были не только предметом их существования, но и зависти соседей – северных карел и финнов. Зависть эта имела большие последствия и для самого погоста: с началом Северной войны и в течение всего XVIII века Реболы подвергались неоднократным хищническим набегам шведско-финских шаек, наводку которым и давали завистливые соседи. Эти разорительные набеги стали причиной глубокого упадка, постигшего все стороны жизни Ребольского погоста во второй половине XVIII века, который будет преодолен не менее чем через 100 лет. Северная война, начавшаяся в 1700 году, и продолжавшаяся двадцать один год, привела не только к серьезным разрушениям Ребольского погоста, но и к тому, что его население перестало иметь возможность заниматься торговлей в соседних землях: среди липерских, иломанских и лиексинских карел-лютеран. Война нарушила торговую активность ребольских карел и привела к последствиям, которые были преодолены лишь через 100-150 лет, когда ребольское купечество снова стало ведущей деловой силой в этом пограничном регионе. Ю.А. Жуков оценивает значение Северной войны для Ребольского края следующим образом: «Северная война 1700-1721 годов привела к серьезному разорению деревень края в ходе внезапных и не обусловленных военной необходимостью вылазок шведов»[84] . Территория погоста не входила в полосу фронтальных военных действий, поэтому шведские набеги на Реболы не имели никакого стратегического смысла. Так или иначе, но эти набеги могли иметь своей причиной лишь бессмысленную жестокость и, возможно, имели своей целью устранение серьезного торгового конкурента – ребольской торгово-купеческой корпорации, в ослаблении которой были заинтересованы как финские соседи, так и набиравшие силу купцы – пришельцы из Северной Карелии (вокнаволоцская торговая община), потомки приботнийских переселенцев. Интересен тот факт, что во время этих набегов наиболее пострадал Ребольский погост, а его северные соседи (Панозеро, Вокнаволок) отделались сравнительно мягко, т.к. русские войска неизменно оказывались в нужный момент на Севере, и почти никогда не могли оказаться в районе Ребол. В ноябре 1708 года шведско-финский отряд, нарушив т.н. «крестьянское пограничное перемирие», заключенное ребольскими, ругозерскими и панозерскими крестьянами с одной стороны и липерскими и иломанскими карелами с другой, перешел границу и вторгся в Ребольскую волость. Там они сожгли, по явно преуменьшенным, по нашему мнению, данным, более 50 крестьянских дворов в пяти деревнях Лендерской четверти. Местное население, видя превосходящие силы врага, бежало в леса и соседние погосты. Те, кто не успевал бежать, подверглись нечеловеческим истязаниям и сжигались вместе со своими домами. После бесчинств в Ребольском погосте, они собирались продолжить свой поход «на лопские погосты, и на Кемский городок, и на Сумский острог»[85] . Как считает М.В. Пулькин, лишь «своевременная переброска русских отрядов нарушила замыслы противника»[86] . Хотя, по нашему мнению, вряд ли можно оценивать действия русских войск как своевременные. Этот внезапный налет на Ребольский погост может свидетельствовать либо о том, что русская армия не имела сети осведомителей в приграничной Карелии зоне Финляндии, либо не рассматривала серьезно те донесения, которые могли подаваться теми же ребольскими крестьянами. Некоторое время спустя, произошла т.н. «сермяжная война» – события, приведшие к переделу сфер влияния между купеческими корпорациями Северной и Средней Карелии в пользу первой и выявившая двойственность отношения властей (и шведских и российских) к пограничным погостам. В 1711 году четверо вокнаволоцких купцов – Филипп Симонов, Степан Тийволайнен, Иван Перттунен и Яков Ремсу (Ремшу) привезли на продажу в Каянеборг с оплатой пограничных пошлин около 5000 аршин сермяги. Но здесь выяснилось, что в округе свирепствует чума и ярмарочный торг запрещен. Торговцы оставили товар у деловых партнеров, а через год узнали, что он был конфискован шведскими таможенниками как контрабандный. Возмущенные северные карелы решили отомстить виновным и пожаловались русским властям в Кексгольме, отвоеванной у шведов. Комендант Кексгольме выделил около 150 солдат. Этот отряд был поддержан северными карелами и даже некоторыми из карелов восточно-финляндских волостей, которые решили использовать представившуюся им возможность для расправы с чиновником – арендатором С. Аффлеком, усадьба которого располагалась близ Каянеборга. В ночь на 13 марта 1712 года сборное войско вошло на территорию Каянского лена. Скоро Каяненборг и несколько дворов шведских чиновников Соткамо и Пальтамо были захвачены, однако использовать этот успех не смогли: русские солдаты были отозваны в гарнизон, а восстание было подавлено[87] . В этой обстановке «когда население Ребольского погоста нищало, теряло средства к существованию и, при этом, не находя защиты со стороны русских войск, вынужденное полагаться только на себя (в отличие от крестьян Панозерского погоста, нашедшего поддержку и понимание в военных кругах) правительство приписало в 1715 году Ребольский Лопский погост к Олонецким Петровским заводам, изъяв его из ведения Архангелогородской губернии. Возмущенные крестьяне встретили объявление об этом враждебно и отказались подчиниться поручику Якимову, который зачитал указ об определении их в заводские работы. Только после прибытия роты солдат, удалось произвести перепись, по которой в погосте оказалось 180 дворов (1715 г.). Однако жители погоста подали челобитную, в которой, ссылаясь на бездорожье и отдаленность их селений от завода, просили заменить заводские отработки денежными (повинностями)[88] . Через три года на Ребольский погост снова напали. Новый рейд носил не менее жестокий характер. Очередная банда шведско-финских головорезов под командованием майора С. Энберга в течение 22 дней марта-апреля 1718 года занималась грабежами, убийствами и изнасилованиями в Ребольском и Ругозерском погостах. Только в Ребольском и Ругозерском погостах грабители изъяли у крестьян более 6 тысяч пудов зерна, угнали более 700 голов крупного и мелкого скота, забрали 228 сетей и неводов, до трех тысяч аршин холста и много другого имущества. Но эти убытки, не идут ни в какое сравнение с теми человеческими страданиями, которым подвергли шведы и финны жителей погостов. Грабежи сопровождались массовыми убийствами и издевательством. Полностью были сожжены не менее 10 деревень. Захватчики не щадили ни женщин, ни детей, ни стариков. Лишь когда в Западную Карелию с Петровских заводов было отправлено русское войско, шведско-финский контингент отступил за границу [89] . Закономерным итогом Северной войны стал Ништадский мирный договор, подписанный 30 августа 1721 года, который устанавливал между Россией и Швецией «вечный, истинный и ненарушимый мир на земле и воде». Швеция уступала Петру I и его преемникам «в полное и вечное владение и собственность» отвоеванные Ингерманландию, Карельский перешеек, Северно-Западное Приладожье, Эстляндию. Последствиями этой опустошительной войны для Ребольского края стали обнищание населения, постоянный голод, потери значительной части сферы влияния ребольских купцов, которая теперь была поделена между северными карелами и их соплеменниками по ту сторону границы. Наиболее очевидным показателем злодеяний шведско-финских соседей и апатичной политики центральной власти в отношении Ребол являются потери народонаселения Ребольского края. По данным Матти Пёлля[90] мужское население погоста в период с 1679 по 1726 г.г. сократилось почти в 2 раза, количество дворов в 4 раза. Если в 1679 году в погосте было 220 дворов, то к 1726 году их количество уменьшилось до 57, количество мужчин – с 587 до 300. По отдаленным деревням погоста расклад представляется следующим: в 1679 в Реболах было 30 дворов и 75 мужчин, к 1726 их количество снизилось до 9 и 50 соответственно; деревня Вирда была опустошена и осталась ненаселенной до 1762 года; в Челки в 1679 году было 10 дворов и 28 мужчин, к 1726 году осталось 3 двора и 16 мужчин; в Тужне в 1679 году было 13 дворов и 28 мужчин, в 1726 году осталось 3 двора и 20 мужчин; деревня Юли-Кимавара была разорена; в Кимавааре население увеличилось с 27 до 30 мужчин, но количество дворов уменьшилось с 10 до 6; в Лендерах в 1679 году было 14 дворов и 49 мужчин, к 1726 году количество дворов снизилось на 57% и составило – 6, мужское население сократилось на 15 человек (30%) и составило 31 человек; в Кибошнаволоке (Кипо) в 1679 году было 9 дворов и 25 мужчин, к 1726 году осталось: дворов и 15 мужчин; в Ловутострове на 1679 год проживало 40 мужчин и было 12 домов, к 1726 году осталось 2 двора и 11 мужчин; по другим деревням соответственно: Сулойостров с 4 и 11 до 2 и 8 (дворов и мужчин в возрасте 14 лет и старше соответственно), Вуосниеми –1 и 5 до 1 и 3, Хауккасари – 6 и 9 до 1 и 7, Плаккая – с 4 и 16 до 2 и 13, Емельяновская – с 3 и 3 до 1 и 4, Сааренпяя – с 15 и 50 до 3 и 13, Ровкула с 16 и 54 до 3 и 13, Колвасозеро – с 25 и 51 до 3 и 29, Лузинга - с 3 и 3 до 1 и 4, Муезеро – с 8 и 9 до 2 и 23. Были полностью уничтожены - Лужма, где было 5 дворов и 10 мужчин, Салмиозеро – 3 двора и 10 мужчин. К 1726 году появились две новые деревни – Короппи (1 двор и 3 мужчин) и Тулосозеро (1 двор и 1 мужчина). Новое опустошительное нападение на Ребольский погост совпало с очередной русско-шведской войной 1741-1743 г.г., в период которой Ребольский погост подвергся новому ужасающему опустошению. Ю.А. Жуков приводит рапорт Военной коллегии в адрес сената: «того 742 годов июле и августе месяцах пришед их Финляндии из Иломанского погоста финские обыватели… двумя трактами до ста человек с ружьем и в том погосте девять деревень разорили и выжгли, а имения их крестьянские и скот пограбили» [91] . С лица земли практически исчезли деревни Лузинги, Тулосозеро, Короппи. К следующему описанию в 1745 году население погоста сократилось еще почти на треть[92] . Еще более усугубляла ситуацию в погосте налоговая политика центральной власти. Существовавший порядок налогообложения состоял в том, что за ушедших подушной налог были обязаны платить те, кто остался на прежнем месте жительства. Таким образом, разложенная на немногие уцелевшие дворы недоимка была слишком велика, что приводило к объективной необходимости списания этих недоимок в будущем. Последствием этой, можно сказать, государственной политики, стало то, что Реболы перестали быть надежным оплотом и рубежом. Последним по времени конфликтом 18 века, который довелось испытать крестьянам погоста, была русско-шведская война 1788-1790 г.г. Челобитная крестьян Ребольского погоста от 1793 года, адресованная Екатерине II, гласила, что крестьян погоста обязали заниматься перевозкой войск и военных трофеев, мощением дорог «в таких местах, где прохода никакого не было», выдавать ячмень для «артиллерийских лошадей» и т.д. При этом никакой компенсации за расходы на нужды войск крестьяне не получили. Этими ударами не только была истреблена своеобразная и неповторимая субкультура ребольского крестьянства, но было подвергнуто сильному испытанию доверие ребольских крестьян к центральной власти. Два поколения жизни между двух недоброжелателей – финнами с одной стороны и царскими сборщиками налогов с другой стороны, выработали иной тип ребольского крестьянина. Ребольцы не потеряли своей православной веры и самодостаточного образа жизни, но доверие их к российской власти и к олицетворявшим ее институтам (прежде всего – армии) было подорвано. Это недоверие к власти со временем пройдет, но лишь тогда, когда царская власть станет реально помогать населению Ребол, и будет укреплять в нем основы доверия к русской государственности. Недоверие к власти проявлялось, прежде всего, в дезертирстве и укрывательстве рекрутов. Зачастую ребольцы прятались от набора в рекруты в лесах, где они жили годами, скрываясь от армии. Н.П. Кутьков отмечает, что зачастую эти поселения беглецов становились основой для будущих однодворных поселений: «сложившаяся ситуация генерировала появление однодворных поселений в Ребольском и других северных погостах, укрытых от глаз земского начальства за топями и озерами» . Он приводит годовой отчет Олонецкого гражданского губернатора Андрея Дашкова, где он пишет: «Ребольский погост с присоединением к России Великого княжества Финляндского и был важнейшим военным пунктом, ибо через оный удобно можно было шведам от Торнио и Улеаборга проникать в Архангельскую губернию… В Повенецком уезде, смежен с Кемским уездом Архангельской губернии и четырьмя финляндскими губерниями, будто бы явились 32 дезертира, все они из крестьян тамошних уездов, в бегах более 20 лет. Данные беглецы ими скрывались от всемилостивейшего Манифеста, а тогда приписались опять в крестьяне как будто выходцы из-за границы, являясь тотчас на оную… Сами дезертиры не объявляют, что проживали у кого-либо из жителей мест, где пойманы… Малые селения из одного и двух дворов, разбросанные на огромных пространствах за озерами и болотами, леса и соседство Финляндии… поставляет непреодолимую преграду истребить сие зло»[93] . По данным массовых источников, пик укрывательства ребольских крестьян от сдачи в рекруты приходится на 1780-1833 годы. Позже отбывание рекрутской повинности стало более допустимым для ребольского крестьянства, что напрямую было связано с изменениями в государственной политике по отношению к Ребольскому погосту и Карелии в целом, подъемом уровня жизни и прекращением финских набегов. В целом, жизнь ребольского крестьянина первой половины XIX века была довольно типичной для населения северо-карельских волостей. Интересные сведения можно подчеркнуть из путевых заметок Элиаса Лённрота, известного этнографа и собирателя фольклора, побывавшего в июле 1832 года в Реболах и Ровкулах. Лённрот писал следующее: «Отсюда я проделал пешком путь длиной в пятнадцать верст до Репола. Разговор в доме Хуотари запал мне в голову, поэтому я несколько раз сходил с дороги, дабы разбойник, если ему вздумается преследовать меня, мог без лишнего шума пройти мимо. Но, видимо, моя предосторожность была излишней – ни в тот раз, ни позже подобные неприятности со мной не случались. Репола – центр прихода, иначе говоря, погост. Здесь живет богатый крестьянин Тёрхёйнен, к которому я и зашел. Он попросил меня показать паспорт, и я предъявил его. Бегло пробежав глазами текст, переведенный на русский, он спросил, когда я выехал из Куопио? Я сказал, что более трех недель тому назад. «Но паспорт получен менее двух недель назад, как же вы это объясните?» Я стал изучать свой паспорт и увидел, что он помечен вторым августом по новому стилю, та же дата стояла под русским переводом, где следовало поставить 21 июля по старому стилю. Я пояснил ошибку, и Тёрхёйнен сразу все понял. Позднее, когда мы остались вдвоем, он признался, что вначале подумал, не подослали ли меня отравлять их колодцы, поэтому и спросил с такой строгостью про паспорт. И сказал, чтобы я не обижался, если кто-нибудь примет меня за такового. «Вот ведь было же в Салми такое…» - и он вкратце рассказал о нашумевшей во время эпидемии холеры истории. «Неужели вы верите вздорным слухам об отравлении колодцев?» – спросил я у него. «Положим, я не верю, - ответил он, - но другие-то верят, и не вздумайте доказывать им обратное». Выпив у него несколько чашек чаю и перекусив, я отправился с тремя крестьянами через озеро в деревню Вирта, где и заночевал. От Каскиниеми до Роуккула, где на расстоянии в двадцать верст не было ни одного дома, я шел без проводника. Под конец я заблудился, свернул на какую-то тропу, и она вывела меня на берег озера, по другую сторону которого виднелись клочки пахотной земли. И хотя поблизости не было видно жилья, я все же прикинул, что оно где-то недалеко. Я решил обогнуть озеро, что оказалось делом нелегким, так как пришлось брести по топким болотам, проваливаясь иногда выше колена. Не зная, с какой стороны короче путь, я свернул налево и вдруг увидел перед собой широкий ручей. Чтобы переправиться через него, я довольно долго шел вдоль ручья, но моста видно не было. Вот где пригодился бы плот, на котором мы переправились через пролив между озерами Осма и Колвас. Тут меня осенило – ведь можно перебросить вещи на тот берег. Сначала я перекинул сапоги, а чтобы они лучше летели, положил внутрь по камню. Перебросив их отличнейшим образом, я столь же удачно переправил все остальное, кроме пиджака, который, будучи связан в узел, развязался и упал в ручей, как подстреленная утка. Я ринулся в воду и, подхватив не успевший затонуть пиджак, выбрался на берег и начал собирать разбросанные по земле пожитки. Тут подошли две женщины, издали наблюдавшие за моей переправой: «Вам бы пройти немного выше, там ведь мост. Мы хотели крикнуть вам, но вы уже были в воде». Я подумал, что ничего страшного не произошло, и спросил у женщин, далеко ли деревня. «В полутора верстах отсюда», - ответили они. Именно эта деревня и была мне нужна. Теперь, наверное, было бы уместно поговорить немного о здешних финнах, которые с давних пор являются подданными России и, вероятно, со времен Владимира Великого – православными. Они называют себя «веняляйсет» (русские). По-видимому, в прежние времена так называли финнов, проживавшие в этих краях, а теперь в Финляндии это название применяют по отношению ко всему русскому народу (по-фински Россия – Веняя). Финнов, живущих на нашей стороне, они называют шведами, а нашу страну Руотси – Швецией или Землей шведов. В некотором отношении их обычаи и обряды нравятся мне даже больше, чем те, что бытуют у нас. Так, например, они лучше, чем в целом ряде мест у нас, следят за чистотой. У здешних финнов не встретишь жилья, чтобы не были вымыты полы, а подчас до такого блеска, как в любом господском доме. Избы здесь такие же, как в Саво, с дымоволоком на потолке, но в них больше окон, обычно восемь-десять, часть которых застеклена, а другая – без стекол. В избах Саво окон меньше, обычно четыре-шесть, но там они большего размера. У финнов, живущих в России, подклеть в избах выше, там хранится у них ручной жернов и прочая хозяйственная утварь. Жилые помещения всегда соединены со скотным двором, являющимся как бы продолжением крестьянского дома. От избы хлев отделен сенями, из которых ступени ведут вниз, в скотный двор. Я говорю об этом не для того, чтобы перечеркнуть свои слова о чистоплотности людей, которую только что превозносил, наоборот, когда люди и животные находятся так близко, этот вопрос становится еще более важным. У нас жилые помещения располагаются всегда отдельно от скотного двора, и люди позволяют себе особо не заботиться о чистоте. Хорошим обычаем у здешних финнов является то, что в каждой деревне покойников хоронят на своем деревенском кладбище. Наши же суеверия привели к тому, что покойника зачастую везут за четыре-пять миль, чтобы похоронить на кладбище у церкви. Нетрудно заметить, сколь это обременительно и даже противоестественно. Неудобства этого обычая особенно ощутимы во время эпидемий. Когда года полтора тому назад были выделены отдельные кладбища для холерных, в ряде мест возникли беспорядки, связанные с тем, что народ не соглашался, чтобы кого-то из покойников хоронили в неосвященной земле, тогда как для остальных это преимущество оставалось. Ежели бы у нас, как у православных, в каждой деревне было свое кладбище, то все проблемы с холерными кладбищами были бы решены, не говоря уже о прочих. Здешние финны считают гостеприимство добродетелью, а возможно, даже религиозным долгом, но сами же, к сожалению, нарушают его, примером чего является суеверный запрет не есть из миски, что стояла перед инаковерующим. Поэтому в поездку следует брать с собой свою чашку, которую потом можно выбросить. Правда, в некоторых домах имеются чашки и миски специально для инаковерующих и там всегда можно поесть. Я не взял в дорогу чашку, понадеявшись обойтись как-то. У Тёрхёйнена, как было описано выше, я вдоволь наелся. Но это событие сильно озаботило некую крестьянку, к которой я зашел по пути. Она охотно накормила бы меня, но у нее не было «мирской чашки». «Вы заходили к Тёрхёйнену?» – спросила она. «Заходил», - «Вы ели у них?» – «Да, а почему бы и нет?» – «Он, верно, угощал вас из своих мисок?» – «Что, правда, то, правда», - ответил я, хотя не был вполне уверен в этом. «Вот, вот, - запричитала старуха, - он такой же, как и все. Что будет с этим миром, если люди ни с чем не считаются?» Старуха, по-видимому, относилась к староверам, или старообрядцам, их еще немало в этих краях, они не всегда могут дозволить людям иной веры есть у них, а также не терпят сторонников официальной русской православной церкви. Их религиозный фанатизм зашел так далеко, что даже лошадям, на которых наши крестьяне отправляются в Кемь, не дозволяется пить из тех прорубей, из которых пьет их скотина. Если кому-то случается нарушить этот запрет, и напоить лошадь, женщины тут же окружают его и начинают орать во всю глотку: «Опоганил нашу прорубь!» Один из наших крестьян, по-моему, удачно ответил женщинам, когда они, по своему обыкновению начали кричать: «Испоганит, испоганит!» – и хотели прогнать его. «Пусть лошадь пьет, - сказал он, - все лошади одной веры, что наши, что ваши». Они с осуждением относятся к тем православным финнам, кто курит. И предубеждение против табака у них настолько сильно, что даже гостю не разрешается курить в доме. Когда я попросил разрешения закурить, некоторые запрещали, а иной хозяин позволял. Но стоило мне набить трубку и зажечь ее, как женщины тут же покидали помещение. Вино и прочие крепкие напитки не так пугают их, как курение. Но напитки эти поглощаются в размерах, весьма редко доводящих до опьянения. Вино каждый день не употребляется. Мне кажется, они употребляли бы это губительное зелье еще в меньшей мере, если бы не хорошая возможность тайно доставлять его из ближайших финских волостей. В некоторых местах интересовались, нет ли у меня вина для продажи. Я отвечал, что перевоз подобного товара через границу запрещен под угрозой большого штрафа. Они же считали, что это вовсе не опасно, да так оно, по-видимому, и есть. К сожалению, не во всех местах имеются должностные лица, которые могли бы если не искоренить контрабанду, то хотя бы штрафовать за это. Правда, в каждой волости есть свой староста, что-то вроде нашего ленсмана, он избирается из крестьян сроком на один год. Но староста не является особо влиятельной личностью, и если даже он захотел бы вмешаться в дела, то не всегда осмелился бы ссориться с крестьянами. Ему, например, приходится мириться с тем, что в округе много беглых солдат, которые творят все, что только вздумается подобному сброду, вынужденному скрываться от властей. А начни он бороться против них, у него не будет спокойного дня. Староста превращается в очень значительное лицо во время рекрутского набора, и тогда он неплохо наживается при составлении списков новобранцев. Во внимание при этом принимается количество сыновей в семье. Если сыновей двое, то обычно их оставляют дома, лишь, в крайнем случае, могут забрать одного. Но бывает, что и троих сыновей при одном дворе оставляют, все зависит от того, к кому староста наиболее благосклонен»[94] Первая половина 19 века связана, прежде всего, с выходом Ребольского погоста из состояния затяжного кризиса и началом роста народонаселения и его промышленной активности. На этом фоне общего спокойствия Реболы продолжали оставаться во многом неординарным регионом. Как упоминалось выше, Ребольский погост стал одним из надежнейших оплотов древнего православия. Местное население укреплялось в старой вере тем более, чем больше делалось попыток подавить его. Так старообрядческое движение в Ребольском погосте приходится на 1784 год, когда произошло самосожжение крестьян деревни Фофановской Ребольского погоста. Как отмечает М.В. Пулькин, самосожжению предшествовала длительная подготовка и, в частности, созыв сторонников из различных селений волости [95] [2.11, с.10]. Дальнейшее развитие старообрядчества в этом крае имело скрытый характер. Статистика, давая определенные цифры, не всегда отражала реальное положение вещей, которое состояло в том, что старообрядчество было стилем жизни большей части ребольской крестьянской общины. О влиянии старообрядцев на рассматриваемой территории можно судить с очень большой поправкой на неточность данной информации по таким источникам как клировые ведомости. Таким образом, по данным на 1836 год1 , в Ребольском погосте на 1395 человек населения приходилось 311 старообрядцев или 22,3% населения. В том числе, в Реболах из 99 крестьян обоего пола 15 были старообрядцами, в Григориев-наволоке из 71 крестьянина –13, в Тужгубе – из 12 – 3, в Емельяновской – из 65 – 22, в Конецострове – из 55 – 12, в Ровкулах – из 63 –18 и т.д.[96] Интересные сведения о Ребольском погосте и его церковной организации содержит «Формулярныя ведомости священноцерковнослужителей Повенецкого уезда за 1836 год»[97] 2 Ведомость о церкви Богородицерождественной Ребольского погоста сообщает: «1. Церковь построена в 1816 году тщанием прихожан. 2. Здание деревянное с таковою же колокольнею. 3. Престол в ней один холодний, во имя Рождества пресвятой Богородицы. 4. Утварию недостаточна, а имянно серебряных сосудов и напрестольного креста серебрянного не имеется, служительские одежды прочие и благолепие в церкви посредственно. 5. Причта положено по штату издавна трое: священник, дьячек и пономарь. 6. Земли при сей церкви пашенной и сенокосной тридцать шесть десятин, на оную планы межевыя книги имеются, но к поддержанию священноцерковнослужителей оная не так способна, ибо большею частию песчана и неудобна, а потому требует немаловажного удобрения, сверх сего оная земля окружена болотами, от коих хлеб часто вымерзает. 7. Дом у священноцерковнослужителей собственный, деревянный. 8. На содержание свяженноцерковнослужителей положено жалование: священнику 400 руб., дьячку 200 руб., пономарю 200 руб. и просвирне 50 руб. в год, и содержание их посредственно. 9. Зданий, принадлежащих к сей церкви, никаких нет. 10. Расстоянием сия церковь от консистории в 500 верстах, от духовного правления в 400 верстах и от местного благочинного в 250 верстах. 11. Ближайшее к сей церкви суть Кимас-озерская в 115 и Ругозерская в 115 и Гимольская в 170 верстах. 12. Приписной к сей церкви нет. 13. Домовой в сем приходе церкви нет. 14. Опись церковному имуществу есть, выдана в 1825 г. за шнуром и печатью из Петрозаводского духовного правления и скреплена присутствующим протоиереем Иосифом Ермолаевым и в оной сохранность вещей засвидетельствована благочинным священным Дмитрием Будимирским. 15. Приходорасходные книги о суммах свечной и кошельковой за шнуром и печатью выданы из Повенецкого Духовного правления приходная 1831 г. и скреплена присутствующим священником Алексеем Ефимовым. Расходная 1832 года скреплена присутствующим дьяконом Иоанном Миролюбовым, ведутся исправно и хранятся в целости. 16. Обыскная книга выдана с шнуром и печатью из Повенецкого Духовного правления 1830 года и скреплена присутствующим священником Дмитрием Будимирским, по ней писанных 23 листа»[98] 3 . В 1836 году приходским священником был Онуфрий Ребольский, который, закончив Петрозаводское духовное училище, был посвящен к церкви пономарем 11 марта 1822 года. Обряд посвящения совершил епископ Старорусский преосвященный Сильвестр. При нем жила жена Ирина Петрова, 31 года и четверо детей: Парасковия (8 лет), Настасья (7 лет), Алексей (5 лет), Иван (1 года). При церкви служил дьячком родной отец священника Стефан Дмитриев, пономарский сын Стефан обучался читать и писать в доме своего отца. В диаконы Стефан был посвящен 14 сентября 1789 года епископом Архангельским и Олонецким Вениамином. Жил он с сыном. При них же, как отмечено в ведомости, жила его вторая жена Феодосия Яковлева. Место пономаря было незанято, а должность просвирни исправляла священническая жена. В дальнейшем старообрядчество в крае не угасает, но принимает более домашние формы и примиряется с новообрядчеством. Если в 1836 году доля старообрядцев в населении составляла 22,3%, то к 1841 году она снизилась до 15,6% (или 226 человек на 1445 человек населения), к 1851 году количество старообрядцев в крае снизилось до 71 человека, в 1855 – 53 человека, в 1879 – 2, 1883 – 2, 1892 – 0, 1895 – 0, 1905 - 0 человек [99] . Эти данные дают повод сделать вывод о том, что старообрядчество как явление исчезло из жизни погоста между 1883 и 1892 годами, однако довериться этим цифрам было бы не совсем верно. Старообрядчество продолжало жить в думах крестьян, память о разорении Соловецкого монастыря и периоде гонений и самосожжений не могли столь просто покинуть души и сердца этих крестьян. Но со временем крестьяне стали возвращаться в лоно церкви, и к 1883-1892 годам этот процесс перешел в завершающую фазу, когда обида за гонения покинула сердца крестьян. Говоря о религиозной жизни, нельзя забывать о тех, кто служил в храмах Ребольского погоста. Исследователь С. Холм [100] дает данные о тех священниках, которые служили в Ребольском приходе с 1760 года. Согласно этим данным, в 1760-177-ые годы священником Ребольского прихода был Егор Егоров Евстигнеев. До 1784 года священником был Иван Кондратьев, звонарем – его брат Дмитрий Кондратьев. В 1768-1784 годах звонарем был Евсей Егоров – сын Егора Евстигнеева, в 1784-1811 годах он был священником. Сын Дмитрия Кондратьева – Стефан Дмитриев был ключником в 1840-1855 годах. В 1802-1805 годах звонарем был Марк Евсеев – сын Евсея Егорова. До 1814 года священником был Июда Иванов. Многие годы в качестве клирика отработал Онуфрий Стефанович Ребольский. С марта 1822 года он служил звонарем, с февраля 1858 года – ключником, с апреля 1871 года – помощником церковного старосты, в 1872-1879 годах – священником. До 1814 года священником был Василий Фомин. До 1839 года звонарем служил Максим Иванович Петров, в 1839-1941 он служил ключником. С апреля 1841 по 1855 год пост священника в Реболах занимал Иоанн Кондратьевич Петровский. В 1848-1855 звонарем служил Алексей Федорович Гурьев. В 1855 году просвирней служила Евдокия Захарова. В 1856-1866 священником Ребольского прихода служил Федор Русанов. Дьяконом в это время был Георгий Порфиридов. В 1871-1883 годах пост благочинного исправлял Филипп Матвеевич Гумилев, в 1879 году – Иван Иванович Гедовский. В 1881-1884 годах священником в приходе был Михаил Самсонович Каргопольцев, благочинным – Иван Яковлевич Надеждин. В 1885 году в Реболах была открыта церковно-приходская школа, через несколько лет школа появилась в Лендерах, в начале 20 века – в Лужме. С марта 1884 по 1887 годы священником служил некто А. Орлов. В 1887-1893 годах священником в Реболах служил Николай Алексеевич Сидонский, его сын Александр с сентября 1892 г. служил благочинным, с 1909 года – диаконом, с 1919 по декабрь 1920 – священником. В 1898- 1908 годах священником служил Александр Первенцев, в июне-сентябре 1908 года он служил в церкви Лендер диаконом на вакансии священника. В 1905 году некоторое время священником служил Христофор Феодорович Вифлеемский. В марте-июне 1906 года священником в Реболах служил Николай Николаевич Юксовский, с июля 1906 – диякон на вакансии священника, с сентября 1907 – священник прихода в Ругозере. В октябре 1907 года диаконом в Реболах служил Виктор Парминович Никандров (Никаноров), с февраля 1908 года он служил священником в Реболах. В сентябре 1908-декабре 1909 священником в Реболах служил Иван Осипович Патшаков. С марта 1908 по декабрь 1909 священником в Реболах служил Федор Михайлович Никольский. Благочинным в 1910 году служили, сменяя друг друга, Андрей Алексеевич Фомин, Филипп Иванович Дворцов, Петр Алексеевич Гурьев. В апреле 1912-январе 1913 диаконом на вакансии священника был Леонид Алексеевич Грошников. В январе-марте 1912 благочинным служил Владимир Яковлевич Светлов. Его сменил Петр Александрович Ивановский, который в декабре 1913 года перешел в Лендеры, где продолжил служить благочинным. В мае-декабре 1913 года диаконом на вакансии священника служил Георгий Васильевич Смирнов. С 1913 по август 1914 на должности диакона на вакансии благочинного служил Михаил Васильевич Исаев. С августа 1914 года благочинным в Реболах служил Петр Григорьевич Журавлев, его сменил Петр Васильевич Самсонов, который служил с мая по декабрь 1916 года. В августе-сентябре 1916 года должность священника во вновь открытом приходе Кемасозера исправлял Николай Константинович Тихомиров, в приходе Ровасти – Михаил Александрович Филин. С августа 1919 года благочинным служил Иван Фаворитский. О характере внутренней религиозной культуры ребольского крестьянства можно судить по докладу земского начальника 4-го участка Повенецкого уезда В. Дианова олонецкому губернатору - о быте карельского населения северных волостей от 26 марта 1908 года, где он отмечает: «…Нравы этого населения точно такие же, какие наблюдались в России в доброе старое время, уважение к чужой собственности поразительное. Карелы живут также большими семьями, избегая разделов, как это и было на Руси, и только тогда прибегают к последнему, когда жизнь становится буквально тесной. Среднее число жителей в центральных губерниях на каждый двор около 5 с небольшим человек, в Поросозерской волости до 6Ѕ, в Ребольской до 8Ѕ человек на двор. По незначительному числу разделов и почти отсутствию тяжебных дел между семейными можно утвердительно сказать, что карелы живут в добром согласии и во взаимном друг к другу уважении. В отличие (от) современных русских карельское население в запорах, замках и т.п. преградах надобности до сих пор не видит. Можно во всякое время дня и ночи заходить в любой дом и не встретить никакой преграды. В с. Реболах я наблюдал даже такие случаи, что население, уходя на работы в поле, двери от домов оставляли настежь открытыми, - и ничто из домов не терялось. Отсутствие дел о кражах и хищениях в моем производстве и в волостных судах, за очень редкими исключениями, что, впрочем, относится к Поросозерской волости, население которой в сравнении с Ребольской начинает уже нарушать чистоту нравов, - служит хорошим доказательством уважения к чужой собственности. В Ребольской волости и посейчас всякие сделки и договоры продолжают совершаться на словах и весьма редки случаи нарушения принятых контрагентами на себя обязанностей. Книга сделок и договоров в Ребольском волостном правлении ведется одна с 1900 г., и в ней за 8Ѕ лет записей сделано не было; точно так же и в книгу о найме на сельские работы за тот же 8Ѕ-летний период не внесено ни единой сделки… Занятие населения заключается в земледелии, скотоводстве, в лесных работах по заготовкам частных лиц и в охоте на дичь и зверей. Собственных продуктов земледелия хватает на 2 и на 3 месяца, смотря по степени урожая. Земледелие ведется в небольших размерах и, само собою разумеется, прадедовскими способами, но хлеб родится порядочно и редко не дозревает. Сеется главным образом рожь и ячмень, овес – в редких случаях, так как надобности в последнем население не видит, вернее, не знает. Из овощей выращивается только картофель, репа, редька и лук, а о существовании других овощей, не менее питательных, вкусных и полезных, население также не знает. Птицеводства тоже нет, хотя природные условия тому способствуют, даже самые обыкновенные куры не у всякого крестьянина имеются, и последние стали разводится только в эти годы, до того же времени население не знало, что за штука курица и какая от нее польза. Расширение площади посева, по уверению крестьян, невозможно до тех пор, пока не будет увеличена площадь для сенокошения, а это последнее находится в зависимости от понижения уровня болот и озер. Лично думается мне, что даже при настоящей площади пахотной и сенокосной земли можно достигнуть некоторой интенсивности урожая, если изменить севооборот и ввести травосеяние. Мероприятия в области сельского хозяйства и неразрывно связанных с ним скотоводства, огородничества и птицеводства заставляет карел повернуть головы к русским; пока же этого нет, они поневоле должны будут приглядываться к соседке Финляндии, тем более, что карелы не только обмениваются трудом и товарами с Финляндией, но и охотно роднятся, беря от заграничных карел жен себе и выдавая туда своих дочерей. Крестьяне Ребольской волости и Клюшиногорского общества Поросозерской вол. Отхожие промыслы имеют исключительно в Финляндии, причем первые, помимо службы у заграничных карел и финнов в качестве приказчиков и простых рабочих, проводят всю весну и лето вплоть до осени на сплаве лесов, идущих из Ребольской волости к Финскому заливу, а крестьяне Клюшиногорского общества ввиду закрытия действий Валазминского чугуноплавильного завода по случаю пожара всю нынешнюю весну и лето работают на каких-то лесоустроительных работах, ведущихся Финляндией вблизи нашей границы, причем заработная плата назначена в размере 3 марок (около 1 руб. 12 коп.). Таким образом, общение карел с финнами становится постоянным. В противность панфинской пропаганде недостаточно ограничиться открытием училищ, устройством новых приходов, назначением лучшего состава преподавателей и священнослужителей, но надо поставить карел если не в лучшие в сравнении с финнами материальные условия, то по крайней мере не худшие…»[101] 4 . Наиболее важным явлением в хозяйственной жизни Ребольской волости конца XIX – начала XX века стало активное развертывание промышленных лесозаготовок . В силу особенностей географического положения здешние лесные массивы послужили одной из сырьевых баз развивавшейся промышленности Восточной Финляндии. С 1890ых годов основной объем лесозаготовок в крае сосредоточился в руках финнской фирмы «Гутцайт и компания», участие которой обусловило наплыв в Ребольскую и Кимасозерскую волости финнских рабочих. Этот фактор, а также некоторые особенности в отношении этих рабочих к традициям и обычаям местного крестьянства вызвали недопонимание и определенные конфликты между ребольцами и финнами. Эти конфликты не носили сколько-нибудь серьезного характера, поэтому не вредили функционированию лесодобывающих артелей. Лес сплавлялся по рекам Лендерка и Лужма в находившееся на финнской границе озеро Пиелисярви, которое через реку Пиелисъйоки было связано с Сайменской озерной системой. Главными потребителями карельской древесины являлись заводы в городах Йонсуу, Вильманстранд и Котка. К концу XIX века сезонная работа по найму на заготовке и сплаве древесины стала ведущим промысловым занятием жителей ребольских селений, оттеснив на второй план традиционные для этих мест виды промыслов – рыболовство и охоту. По убеждению историка Пулькина, во время лесозаготовительного сезона здесь стал ощущаться дефицит рабочей силы, поэтому появилась «необходимость» снабжать работой сотни финнов. Фактически никакой необходимости снабжать работой финнов в Ребольской волости не было, так как при умелой организации лесопромысловой деятельности к этой работе могли быть привлечены сотни безработных карел из соседних волостей, население которых было родственным населению Ребольской волости – Семчезерской, Селецкой, Поросозерской, Паданской волостей. Вместо этого на работу привлекались финны, в чем были заинтересованы финские лесопромышленные фирмы. Т.о. на карельском лесе зарабатывали не сами карельские крестьяне, а финнские фирмы и финны-рабочие. Наплыв финнских рабочих в ребольские леса усугублял и без того сложные взаимоотношения финнов и местных карел. Отношение населения Ребол к финнам было традиционно негативным и имело глубокие исторические корни. Наличие сотен финнских мужчин в Реболах приводило к неединичным фактам приставаний финнов к карельским девушкам, что не могло не вызвать немедленной реакции крестьян на эти бесстыдства. Между финнами и ребольскими крестьянами происходили неоднократные столкновения на этой почве. Регулирующим лесодобычу и лесозаготовки органом было Ребольское лесничество, работа которого заключалась в охране, учете лесных богатств и охране их от лесных браконьеров. Об итогах работы Ребольского лесничества за 1887 год свидетельствует квитанция государственного контроля Олонецкой контрольной палаты. «Отчетность лесного Ребольского лесничества в приеме и отпуске сумм за 1887 г., по представленным от оного книгам о лесных доходах, партикулярных суммах и билетных бланках и ежемесячных отчетных ведомостях, Олонецкою казенною палатою поверено, причем оказалось: По остатку сумм к 1887 г. государственных доходов и партикулярных сумм не состояло. По приему сумм в течение 1887 г. принято государственных доходов триста девяносто девять руб. девяносто пять копеек. По отпуску сумм в течение 1887 г. отпущено государственных доходов триста девяносто девять руб. девяносто пять копеек. По остатку сумм к 1 января 1888 г. государственных сумм и партикулярных доходов не состоит. В удостоверение всего вышеуказанного контрольною палатою по журналу общаго присутствия от 25 июня 1888 г. за №32 и на основании ст.917 и 912 Свода Законов т.2, ч.1, изд.1876, выдана лесничему Ребольского лесничества сия квитанция с приложением казенной печати. Г. Петрозаводск, июня 28 дня 1888 г. Управляющий Олонецкою контрольною палатою Митрофанов. Помощник ревизора А. Сорокин. Секретарь Гуров»[102] . О штате служивших в этот период в Ребольском лесничестве лесников говорит «Список членов вольнонаемной лесной стражи Ребольского лесничества»[103] : « Объездчики: Объезда №1. Алексей Федоров, отставной унтер-офицер, причислен к лету крестьян, с 27.10.1860. Объезда №2. Иван Корнилов, крестьянин Ребольской волости с 04.07.1887. Объезда №3. Петр Белецкой, отставной унтер-офицер. Объезда №4. Федор Кармаков, крестьянин ребольской волости, с 1880. Объезда №5. Архип Григорьев, крестьянин, с 1880. Лесники: Обхода №1. Исак Максимов, с 01.08.1888. Обхода №2. Мирон Гаврилов, с 1868. Обхода №3. Иван Евсеев, с 1875. Обхода №4. Митрофан Пянтиев, с 25.11.1880. Обхода №5. Захар Алексеев, с 01.08.1888. Обхода №6. Семен Филипов, с 01.08.1883. Обхода №7. Григорий Тунтуев, с 01.08.1883. Обхода №8. Флегонт Лукин, с 1885. Обхода №9. Павел Якимов, с01.08.1883. Обхода №10. Тимофей Гиппиев, с 1887. Обхода №11. Николай Ларионов, с 01.08.1883. Обхода №12. Лука Афанасьев, с 1887. Обхода №13. Максим Тяриев, с 01.08.1883. Обхода №14. Никита Иванов, с 1880. Обхода №15. Лазарь Кузнецов, 01.08.1883. Обхода №16. Иван Бобров. С 1883. Обхода №17. Василий Ягин, с 01.08.1883. Обхода №18. Аким Онуфриев, с 13.08.1878. Обхода №19. Лука Гордеев, с 1885. Обхода №20. Леонтий Кузьмин, с 27.10.1860. По сему списку 5 августа 1888 лесную стражу с казенным имуществом и документами принял лесничий Корсин». «Приемно-сдаточная ведомость оконченными и неоконченными делами…»[104] содержит интересные сведения об истории Ребольской лесной доли за тот период, за который документов не сохранилось: «Ребольская дача 1 разряда. Общей площади дачи в Ребольском лесничестве числится около 375577Ѕ десятин, причем удобной лесной площади 219015ј десятин. В даче 5 объездов и 20 обходов. Ребольская дача производилась с плана генерального межевания, составленного в 1786 году землемером Новиковым, приложенным к описанию дачи лесничего Севергина и равно по описанию, составленному в 1858/59 г.г. запасным лесничим Ляшквичем. Из этих данных видно, что в даче господствующий возраст насаждений 10-160-300 лет, а господствующая порода сосна, второстепенная – ель с примесью березы. Полнота насаждений 0,6, а запас на десятине – 10-25 кубических саженей. К 1897 г. штат Ребольского лесничества за счет принятой от Паданского лесничества территории вырос на 35 человек, что видно из «Списка лесной стражи Ребольского лесничества, принятого от Паданского лесничества, получаемые ею оклады содержания»[105] «Объезчики: Получаемый оклад 1. Леонтий Мацкевич 162 р. 2. Иван Ефимов 280 р. 3. Кассиан Меркулов 250 р. 4. Иван Евсеев 222 р. 5. Иван Яковлев 250 р. 6. Малахий Кузьмин 250 р. 7. Архип Григорьев 250 р. Лесники: 8. Федор Федоров 100 р. 9. Фома Валдаев 100 р. 10. Гаврил Архипов 100 р. 11. Василий Михеев 100 р. 12. Яков Потапов 100 р. 13. Обход не замещен временно 14. Андрей Силин 100 р. 15. Исаак Максимов 100 р. 16. Максим Тариев 100 р. 17. Онуфрий Лукин 100 р. 18. Григорий Мунтуев 100 р. 19. Мирон Гаврилов 100 р. 20. Митрофан Пянтиев 100 р. 21. Семен Филиппов 100 р. 22. Павел Якимов 100 р. 23. Петр Иванов 100 р. 24. Иван Силин 100 р. 25. Иван Левошкин 100 р. 26. Николай Пеккер 100 р. 27. Михаил Черниев 100 р. 28. Никита Иванов 100 р. 29. Лука Афонасьев 100 р. 30. Фока Лескиев 100 р. 31. Иван Бобров 100 р. 32. Лука Гордеев 100 р. 33. Аким Онуфриев 100 р. 34. Михаил Егоров 100 р. 35. Леонтий Кузьмин 100 р.» В 1897 году валовый доход Ребольского лесничества за исключением лесной кассы составил 37665 рублей за период с 1 января по 18 августа[106] . В 1898 году доход по Ребольскому лесничеству от продажи леса составил 32753 рубля, при этом расходы составили 5727. 81 р., из них: На содержание лесничих – 1276 руб., На содержание лесной стражи – 4086, 91 руб., На пособие за неотвод земельного участка и квартирных лесничему – 171 руб., На жалование лесничему – 150 руб., На мелочные работы – 43, 91 руб.[107] «. В 1870-1910 г.г. ежегодный отпуск древесины из дач Ребольской волости в соседнюю страну вырос в 3 раза и составил 90 000 деревьев. Интересные сведения о состоянии Ребольской дачи в 1909-1913 г.г. дал Л. Германович: «До 1903 года в даче отводились участки для продажи леса с учетом по количеству. В рубку шли все лучшие деревья, начиная от 8 вершков в груди. Разумеется, что при такой системе рубки насаждения весьма засорялись сухостоем, образовывающимся из оставляемых лесопромышленниками перестойных срощенных деревьев. На более возвышенных местах, открытых действию ветров, замечается на старых вырубках значительное количество ветровала. Пробные площади, заложенные в участках, пройденных выборочной рубкой в 70-80-ые годы, свидетельствуют об удовлетворительном состоянии насаждений, значительной наличности здоровых пиловочных деревьев, благонадежного маломера и подростка. Только на гарях, где отпускной размер деревьев понижался часто до 6 вершков, насаждения более изрежены и имеют унылый вид. За последние десятилетия отпуск леса из дачи производился с учетом по пням. В виду неустроенности дачи размер рубок исчисляется примерно по площади, причем ежегодно отводилось 1700 десятин, большей частью в двух районах. Кроме того, в виду частых пожогов сверхсметно клеймился горелый лес»[108] . Как отмечает Гершанович, за время с 1903 по 1908 годы было отпущено старорастущего леса на площади 8135 десятин –146241 хлыст, в 1909 году с площади 296 десятин отпущено 15604 хлыста (7621 деревьев), в 1910 году с площади 1170 десятин – 65791 хлыст (30100 деревьев), в 1911 году с площади 1612 десятин – 83555 хлыстов (39740 деревьев), в 1912 году с площади 1677 десятин – 90082 хлыста (37662 дерева), в 1913 году – 59 044 хлыста (26484 дерева)[109] . По данным канцелярии, утверждает Гершанович, все, что поступало на торги в эти годы, успешно продавалось.[110] В заключении Гершанович приводит оценочные возможности и потенциал хозяйства: «При обороте хозяйства в 80 лет и примерном количестве пиловочных деревьев в даче в 5235112 ежегодный отпуск леса определен в 90000 деревьев на площади от 3000 до 4000 десятин. По массе этот отпуск составит около 30 куб. саженей с десятины лесной площади»[111] . Немалое значение для Ребольского погоста имела торговая деятельность местных крестьянских семейных артелей. Генез данных артелей М.В. Пулькин сводит к следующему термину «выделение из группы местных мелких торговцев-разносчиков и скупщиков отдельных крупных предпринимателей «[112] . С этим мнением можно согласиться лишь частично, так как этот процесс проходили лишь некоторые из купеческих семей. Как-то теряется из поля внимания данного историка тот факт, что часть купеческих семей Ребольского погоста занималась торговой деятельностью на территории Карелии и Восточной Финляндии задолго до половины XIX века. Определенное внутреннее противоречие в выкладках М.В. Пулькина выявляется в том, что при постановке данного тезиса нивеллируется другой тезис из его работы:» Непосредственно о торговыхх связях жителей Ребольского погоста с сопредельными шведскими территориями в XVIII века позволяют судить данные финнского историка Салохеймо. По его утверждению, «среди олонецких купцов выделялся род Терхинен из Ребол», «кроме городских, торговые связи устанавливали многие крестьянские купцы близ границы до самой Реболы». Конечно, речь здесь идет в первую очередь о купцах, проживавших в самих Реболах, однако операции по скупке товаров обычно охватывали значительную территорию, поэтому можно с высокой долей вероятности утверждать, что в торговые операции были вовлечены и крестьяне других деревень». По нашему мнению, генезис торговых семей никак нельзя относить к тому времени, которое обозначил М.В. Пулькин. Очевидно, что формирование торговых и купеческих семей было длительным и преемственным процессом. Торговыми делами занимались многие поколения одних и тех же семей, перенимая по наследству капиталы, опыт, сноровку и связи . Ребольские купеческие семья вели торговлю на протяжении столетий, но в XVIII веке им был нанесен значительный удар со стороны северных карел. Но с течением времени и по мере улучшения условий жизни ребольские семьи снова смогли заняться традиционным занятием и выдвинуться в авангард карельского купечества, оставив далеко позади северных карел, не поднявшихся выше коробейничества. Как отмечает Пулькин, ребольские купцы смогли выйти на общекарельский и общефинляндский рынок. Одни из этих купцов был житель деревни Лужма Петр Григорьевич Тергуев, который развернул скупку пушнины, дичи и рыбы для поставки в Финляндию и Петербург по всей Средней Карелии. К 1895 году ему принадлежало три магазина: в Йоэнсуу, другой – в Реболы, третий- в родной деревне. По данным податной инспекции, которые приводит Пулькин, оборот ребольского магазина П.Григорьева достигал 20000 рублей, что сопоставимо с полугодовым доходом ребольской лесной дачи [113] . Ассортимент этого магазина был широк: мануфактура, металлические и кожевенные изделия, табак и колониальные товары. Лавка в Лужме с оборотом в 1500 рублей торговала товарами повседневного спроса . Другим крупным торговцем был Андрей Мавроев из деревни Короппи, имевший в 1890-1900ых годах второй по объемам товарооборота магазин в Реболах.. Помимо этих крупных торговцев Пулькин отмечает таких, которые имели торговые заведения в своих селениях: Пелагея Геттоева (Лендеры), Марк Герчин (Челкиозеро), Елена Ипатова (Муезеро), Давыд Поттоев (Гафостров), Михаил иванов (Лужма). Лавки этих владельцев имели ежегодный оборот до 1500-2000 рублей. Хейкки Тарма в своей статье «Ребольские купцы в Финляндии» упоминает такие семьи как Мауро, Мауро в Лиексе, Мауро в Нурмесе, Терхенен,Ипатовы, Григорьевы, Лукинны, Поттонен (Поттоевы), Пянтенен (Пянттоевы), Левоскин, Хеттенен, Хуккусет (Гуккоевы), Карповы, Пикаревы, Романовы. В целом ребольские купцы, обладая неуемной предпринимательской жилкой и удивительной бережливостью, не только смогли найти свое место на общефинляндском рынке в период расцвета Ребол, но и сохранить и приумножить свое влияние связи в период эмиграции и разгула финнского фашизма, от которого так пострадали национальные меньшинства Финляндии. Некоторые из этих семей до сих пор имеют торговые центры и магазины в таких финнских городах, как Лиекса, Нурмес, Ювяскюля, Йоэнсуу, где живет большая часть потомков ребольцев. В начале 20 века Реболы становятся снова активным торговым форпостом на западных границах Карелии и одновременно самым западным из погостов Средней Карелии, который сохранил верность русской государственности и православной вере. Интересным свидетельством об экономической и бытовой жизни ребольского крестьянства в первое десятилетие 20 века является очерк С.М. Фесвитянинова «На границе Финляндии», опубликованный в «Вестнике Олонецкого губернского земства» (1911, №14, с.10-12). Мы приведем этот очерк полностью как исчерпывающее и подробнейшее свидетельство того времени: «В северо-западной части Повенецкого уезда, на границе Финляндии, лежит обширнейшая Ребольская волость. Идущий быстрыми шагами материальный и духовный прогресс волости, еще недавно очень бедной и мало кому известной, особые исключительные условия быта и характер населения представляют для лиц, интересующихся жизнью отдаленных окраин нашей Олонии, особый интерес. Дикая и суровая природа местности, с громадными по площади хвойными лесами (все сосна и изредка ель, лиственницы очень мало), в которых то тут, там и сям разбросанные на далеком расстоянии друг от друга деревушки и дома-одиночки, населенные карелами... Недалеко еще ушло то время, когда жители волости ели хлеб с примесью сосновой коры, когда они массами бежали «за хлебушком» в более богатые и хлебные места губернии, нанимаясь там за мизерную плату в пастухи и работники, или просто нищенствуя. Острая нужда в хлебе гнала их из родимых лесов на чужбину. Заработков тогда почти никаких не было. Даже при деньгах трудно было достать хлеб. Путей сообщения не существовало. Земля на попытку извлечь из неё что-либо, давала терние. Хлеб доходил до очень высокой цены – до 18 руб. за куль муки. Население прозябало на низкой степени как материального, так и духовного развития. Теперь картина резко изменилась. По девственным лесам застучал топор, ежегодно валят тысячи деревьев; угрюмую тишину леса стали нарушать частые выстрелы винтовки, в озерах стала ловиться рыба, болота стали осушаться и на их месте вырастать сенокосные луга. Массами стал сплавляться лес в Финляндию, вдаль отправляется дичь и рыба и превосходное «чухонское масло ребольского происхождения». Приободрился реболец… … это ничего! Были бы деньги только (а они есть, благо заработки на редкость хорошие), а хлеб купить можно и недорого, и недалеко – в соседнем финском селе Пиелис-ярви (иначе Лиекса). Подешевел он, когда провели железную дорогу из Иоэнсу в Лиексу. Зато страшно вздорожали рыба, мясо и масло, что очень ребольцам на руку. Главным благодетелем для ребольца является … лес. Леса, крестьянского и казенного продается ежегодно так много, что далеко не хватает местных рабочих рук и из Финляндии являются сотни финнов возчиков, рубщиков и сплавщиков. Сплавляется лес по рекам и озерам фирмой Гутцайт и Кє в Финляндию. Поденная плата рабочему очень высока – наш мужичек – петрозаводчанин, пожалуй, и не поверит: от 3 Ѕ до 4Ѕ марок (от 1 р.30 коп. до 1 р. 65 коп. на наши деньги). В зимнее время два мужичка с лошадью зарабатывают в день рублей 8, а при хороших условиях и до 10. Нанять крестьянина ехать верст за 40-50 нельзя дешевле 13-16 марок (5-6 руб.). Хлеб родится плохо, хотя, надо сказать правду, земля разрабатывается и удобряется хорошо. Виноваты климат и почва. Сено и солома очень дороги, и лошадей кормят зимою сечкою. Килограмм резаной соломы стоит 10 пенни (около 4 коп.). Кубача соломы – 50 коп. Больше пользы, пожалуй, дает скотоводство. Масло вырабатывается хорошего качества, во многих случаях – сепараторное, и продается от 2Ѕ до 3 марок килограмм (40-50 коп. фунт) в Финляндию. Рыба (сиг, лосось, хариус, ряпушка и др.) продается туда же по хорошей цене. Спрос и цена на нее особенно возросли с постройкой ветки железной дороги от Иоэнсу до с. Лиекси (уже теперь окончательной) и строящейся линии от с. Лиекси до г. Нурмес, сыгравшей немалую роль в деле поднятия благосостояния ребольцев. Особенно указывают соленый особым способом сиг и лосось и известный на туземном наречии под именем «силака». Употребляется «силак» в сыром виде и предпочитается свежей. Цена около 25-30 коп. за фунт. Дичь и пушной зверь (масса белки), беспощадно истребляемые всеми способами, продается скупщикам и отправляется в Финляндию. Шкурка белки ценится около 25 коп., пара дичи (четыре рябчика называют «парой» и соответствуют двум глухарям, составляющим «пару») от 2Ѕ до 3 марок (1 р.-1р. 15 коп.). Главным местом сбыта всего этого является город Иоэнсу, где бывает 2 декабря ярмарка. Отсюда дичь и рыба идут в Петербург. Главными торговыми пунктами, имеющими важное значение для волости, считается большое торговое село Лиекса (Пиелис-ярви), отстоящее от русской границы по зимнему пути в 40 верстах и по летнему - в 50, от погоста Ребол, центра волости в - 100 верстах. Село имеет вид культурного и довольно благоустроенного города. Здесь – станция железной дороги с хорошим вокзалом. Летом ходят пароходы. В селе давно действует телефонная сеть (не говоря уже о телеграфе) с большим числом абонентов. Из соседней русской Карелии сюда ежедневно тянутся десятки лошадей. Здесь всегда можно видеть ребольцев: они сбывают свои продукты и покупают муку и товары для себя. Цены на все сравнительно дешевы. Таможни нет. Будь она здесь – плохо пришлось бы ребольцам: муку и необходимые товары пришлось бы доставать из Повенца, или из Петрозаводска (за 400 верст). Покупаемые в Финляндии товары дальше местного употребления не идут. Система мер в волости более употребительна метрическая, чем русская… Ребольцы научились быстро и с точностью переводить русские деньги в финские. Земским и другим служащим в волости приходится знакомиться с курсом русского рубля, так как жалование часто приходится менять на финские деньги. В с.Лиексе существует банк, устраняющий это затруднение. У крестьян сильно заметно стремление к хуторскому хозяйству. Например, деревня Лужма (в 7 верстах от границы Финляндии), состоя из десяти дворов, раскинулась на пространстве двух верст. Постройка, в общем, несмотря на обилие под рукой строевого леса, плохенькая, исключая упомянутую деревню: маленькие одноэтажные дома напоминают былую бедность обитателей. Лесные наделы у крестьян большие и у отдельных крестьянских обществ имеют солидные лесные капиталы, проценты с которых дают возможность не только уплачивать все подати, но еще остаются деньги на руках. Крестьяне, покинувшие прежде свои родные очаги из-за трудности существования, теперь возвращаются обратно. Карела называют за его живой характер французом севера. К местному карелу это отнести нельзя. В нем соединены черты бойкого плутоватого ярославца и угрюмого соседа – финна. Он наделен недюжинным коммерческим талантом. Еще недавно множество карел бродило в качестве разносчиков мелкого товара (есть и теперь) по пограничной Финляндии и Карелии. Многие там и осели в качестве солидных торговцев. Редко встретишь в Финляндии село, где бы не красовалась над лавкою вывеска с фамилией владельца на «off», «eff», указывающая, что владелец лавки – русский карел. Финн мало способен к торговле и составляет плохую конкуренцию в этом отношении карелу… Страсть к купле и продаже и редкое знание цен на вещи мне приходилось наблюдать среди крестьян. При покупке товаров в с. Лиексе у своих земляков купцов он не ошибется в цене и не передаст ни одной лишней пенни. Местная интеллигенция покупает товар, значительно переплачивая в сравнении с крестьянами, и на недоумение по этому поводу реболец усмехается в усы. Служащим здесь приходится плохо: мясо доходит до 20 коп. за фунт, рыба от 15-20 коп. Карел пользуется случаем и иногда заламывает цены. Питается карел рыбой, мясом, рисом (пшено не в употреблении) и соленой американской свининой, приготовляя из последней и муки особое кушанье. В обращении карел, особенно приграничный, вежлив и деликатен. Некоторые безграмотные пограничники поражают своей интеллигентностью. Характер выдержанный, спокойный. Драки и буйства редки и считаются позором. Уважение к чужой собственности великое и воровства почти не бывает. Крестьян, знающих русскую грамоту, мало… Местный карел очень любознателен, или вернее, любопытен и охотник до разного рода «слухов» и «новостей». К школе и учителю относятся сочувственно, соболезнуя плохой материальной обеспеченности последнего. В целом он практичен и идет навстречу нововведению агрономии и сельскому хозяйству. Многие имеют приобретенные в Финляндии или у земства сепаратории и усовершенствованные земледельческие орудия. Крестьяне деревни Колвас-Озера на часть лесного капитала произвели спуск уровня озера, благодаря чему получились хорошие места для полей и сенокоса. Крестьянин деревни Лужма Григорьев с некоторыми однодеревенцами по личной инициативе и собственными силами спустил одно лесное озеро, где теперь выкашивается до 200 возов сена. По внешнему виду истинный карел мало отличается от соседа финна. На ногах у него всегда традиционные финнские «нюппи» – сапоги с загнутым кверху носом, на голове зимою – теплая шапка, а летом – неизменная шляпа. Шубы носятся редко. Их заменяет теплая … рубашка с пиджаком сверху на распашку. В таком костюме, с открытой шеей можно видеть ребольца в трескучие морозы на улице или в лесу. В последнее время приходится констатировать тот печальный факт, что с увеличением материального благосостояния крестьян, увеличивается и потребление спирта, который достается за 200 верст в с. Поросозеро и пьется разбавленный кофе или чаем. Вместе с русской махоркой, любимой финнами, идет спирт по цене от 2 до 3 руб. за бутылку в Финляндию. Финские газеты острят по этому поводу, называя его «порос-озерским салом». На край обратило внимание Повенецкое земство, и за последнее время много сделано для благоустройства и насаждения в нем русской культуры. Проведено несколько дорог, из которых важное значение имеет тракт от г. Повенца до погоста в Реболах и дорога от погоста Ребол до границы Финляндии, где она встречается с финляндской. Прежде край был совершенно отрезан от внешнего мира. Теперь ежедневно ходит земская почта от г. Повенца до с. Ребол. Учрежден особый медицинский участок с врачом и двумя фельдшерами. Прежде волость с диаметром в 120 верст обслуживалась одним фельдшером. В с. Реболах строится земская больница. Есть с.-х. староста и ветеринарный фельдшер. Открыты два новых земских училища в деревнях Лужме и Челки-Озере. Ребольское земское училище преобразовано в двуклассное. Училища обставлены превосходно. Для привлечения лучших учительских сил на границу Финляндии, учащены установленные прибавки не через пять лет, а через три года и бесплатный проезд до г. Повенца и обратно. На всех училищах развеваются национальные флаги. В настоящее время в волости восемь школ (4 земских и 4 церковно-приходских) несут свет и знание народу. С.М. Фесвитянинов»[114] В 1905-1910 годах Карелию захлестнула волна сепаратизма и русофобии, которую распространяли лютеранские пасторы и агенты финнского влияния. Главной их паствой и объектом приложения сил стали северные карелы, населявшие Погосты Паанавярви, Кереетти, Вуоккиниеми, Тунгуда, Тихтоярви, Сорокка и Кестеньга. Среди них зародилось общество Беломорская Карелия, ставившее своей целью отторжение Карелии от России и обращение карел в лютеранство и их постепенную финнизацию, направленную на уничтожение самобытных и исконных начал карельского народа. Пропаганда проводилась нагло и нахрапом. Общество выступало от имени всего карельского народа, хотя социальной базой его являлись лишь северные карелы, чья численность едва ли превышала пятую часть численности карельского этноса, если причислять северных карелов к карельскому народу, так как предки северных карел пришли когда-то из районов Остерботнии и нынешней провинции Оулу и не имели к Карельскому перешейку и его населению никакого отношения. В ответ на остервенелую панфиннскую пропаганду всреде карел начинает расти недовольство тем, что северные карелы берут на себя ответственность решать за всех карел их будущность и судьбу. Олонецкие карелы создают Общество во имя святого преподобного Александра Свирского, целью которого было выразить недовольство наглыми посягательствами северных карел на судьбы всего карельского народа и поставить заслон на пути панфиннизма и северокарельского сепаратизма. Участники общества декларировали, что Карелия навсегда останется единой и неделимой частью Российской Империи, а карелы были и будут верными детьми православной веры. Таким образом ставка панфиннистов на северных карел провалилась, и в своих последующих шагах они уже не будут противопоставлять карел русскому народу и православной вере. В сложившейся сложной внутриполитической ситуации ребольские крестьяне приняли самое широкой участие в деятельности Общества святого Александра Свирского и вели себя откровенно антифиннски. Но В связи с экономическим подъемом деревообрабатывающей промышленности в Ребольском крае и усилением его зависимости от Финляндии в экономическом отношении и обострением национальных противоречий, в этот период, как никогда, встал вопрос о необходимости связать Ребольский погост с центром более оживленной коммуникационной линии. В связи с этим губернское правление по инициативе начальника губернии разработало проект устройства железной дороги от Петрозаводска до с. Лендеры Повенецкого уезда. Обзор этого совещания гласил следущее: «На совещании, созванном по инициативе г. начальника губернии, 2 марта 1908 года обсуждался вопрос относительно проведения железной дороги от Петрозаводска до Лендер в видах оживления и поднятия благосостояния обширного, но малонаселенного края, пограничного с Финляндией, занимающего Повенецкий и частично Петрозаводский уезды. Этот вопрос в особенности обострился, когда стало известно, что постройка железной дороги от Петербурга на Петрозаводск приостановлена на неопределенное время в виду выяснившихся данных о ее будто бы безысходности. Пред нами налицо стоит панфинская пропаганда, которая не настолько опасна в церковном отношении, сколько в экономическом. Самый насущный жизненный продукт – хлеб, доставлявшийся Повенецким земством, должен пройти 383 версты до Ребол и приходит туда в цене, мало доступной для населения – именно в 18 руб. куль муки. Финляндия нашим хлебом, который они покупают до 3-х миллионов пудов и, провозя по Мариинской системе, снабжают не только Финляндию, но и нашу Карелию, сильно нуждающуюся в хлебе по цене значительно, против нашей, удешевленной. Естественно, что пограничный с Финляндией русский край несомненно тяготеет к Финляндии. Но, несомненно, что нужда здесь не только в хлебе, но и в мануфактуре, керосине и др. товарах, приходящих сюда тем же путем. Для устранения этого господин начальник губернии остановился на мысли – сочетать водный путь с железнодорожным, таким образом, чтобы быть в состоянии снабдить этот край товаром по более дешевым и доступным ценам. Это будет достигнуто, если хлеб будет приходить к нам по прежнему по Мариинской системе и Онежскому озеру и идя отсюда по трактному железнодорожному пути по направлению Петрозаводск-Лендеры. А раз пробег этим путем будет стоить значительно дешевле, так называемого «финляндского» – не более 18 руб. куль муки, а 11-12 руб., то за хлебом будут приезжать финляндцы к нам в Карелию, но не мы к ним. Кроме того, этим удешевленным путем пойдет туда и московская промышленность. Эта дорога вызовет к жизни обрабатывающую промышленность здесь на месте, которая, несомненно, разовьется благодаря даровой водной силе и коммерческой предприимчивости. Затем, проектируемая господином начальником губернии дорога, даст возможность заселить этот край русскими переселенцами… Без такого населения края, где приходится 1-3 человека на квадратную версту, никакая промышленность немыслима, за неимением местных рук и за дороговизной пришлых рук. Но заселение края возможно будет лишь тогда, когда там будет хлеб значительно дешевле «финляндского», что будет достигнуто при условии доставки его к месту по проектируемой железной дороге. Наконец, план этот и в стратегическом отношении имеет огромное значение. Если бы необходимость заставила нас держать там отряды войска, то доставка провианта, оружия и других запасов этим путем обойдется дешевле, чем иным. Чрезвычайное губернское земское собрание 2 марта 1908 г., созванное по этому поводу, постановило возбудить пред правительством ходатайство о проведении железной дороги Петрозаводск - Лендеры и избрало особую депутацию из трех лиц для личного ходатайства в Петербурге по этому предмету. Впоследствии, к этой депутации присоединились два представителя г. Петрозаводска, а в Петербурге и члены Государственной Думы от Олонецкой губернии, а также представитель Повенецкого земства. Члены депутации представлялись 17 марта министрам: путей сообщения, финансов, земледелия, торговли, промышленности и господину председателю Совета министров. Главное управление по делам местного хозяйства 20 декабря 1908 г., №79521 уведомило губернатора, что министерством финансов ходатайство о постройке этой дороги отклонено, в виду расходования значительных сумм из казны на сооружение Сибирской магистрали и Амурской железной дороги»[115] . Народонаселение Ребольского погоста в XIX- начале XX века стабильно росло с некоторыми перепадами в неурожайные и холерные годы, но таких опустошений, которые наносились финнскими шайками и шведскими экспедициями, места не имели. Говоря о росте народонаселения в Ребольском погосте и отмечая основные тенденции данного процесса на территории Ребольского погоста, хотелось бы привести данныеза несколько десятилетий. В связи с этим мы проанализируем данные за три десятилетия: 1851-1861, 1892-1902,1908-1918 годы. В выкладках по численности населения и при анализе цифр и выведении общих коэффициентов, мы руководствуемся, к сожалению, неточным и непроверенными данными исследовательницы Чернаковой, которые в моногам расходятся с данными авторитетных финских исследователей, но данные о численности населения Ребольского прихода в интересующий нас период приводит лишь одна Чернякова, поэтому мы вынуждены пользоваться непроверенными данными. Для вычисления данных численности населения Ребольского погоста нами привлекаются материалы итоговых цифровых данных из метрических книг Ребольского погоста. Неточность данных, которыми владеет Чернякова доказывается на следующем примере. В качестве численности населения Ребольского погоста в 1892 году ею заявляется цифра в 1651 человек. На основании данных метрических экстрактов мы рассчитываем численность населения Ребольского погоста к 1897 году в 1724 человека, при этом Чернякова заявляет для этого года цифру в 1716 человек, что естественно не намного отличается т наших данных и может быть списано на неточность источников, которыми пользовалась Чернякова. Это не единственный пример, когда данные Черняковой расходятся с нашими данными или с данными авторитетных финских исследователей Основными показателями, анализ которых нам хотелось бы провести - это рождаемость, смертность, естественный прирост, соотношение рождаемости и смертности и коэффициент человекоооборота, отражающую активность демографического поведения данной популяции При этом мы привлекаем данные экстрактов метрических книг Ребольского прихода за период 1851-1861, 1892-1902, 1908-1918 годов. В целом три данных периода, которые мы хотели бы проанализировать, отличаются вполне конкретным характеристиками. Для Ребольского погоста был характерен умеренный уровень рождаемости - около 30-40 промилле, при этом уровень смертности был также относительно ниже среднекарельского - 18-23 промилле. При этом средний естевенный прирост составлял 12-17 промилле. Для Карелии в этот период был характерен веский уровень рождаемости - 50 промилле, высокий уровень смертности - 30-35 промилле и сопоставимый с Ребольским погостом уровень естественного прироста населения. В итоге коэффициент человекообророта для Ребльского погоста составлял около 48-63 промилле, для Карелии в целом - 80-85 промилле, то есть на 30-40% больше. Умеренность уровня рождаемости можно связать прежде всего стаем, что население Резол генетически было относительно замкнутой группой населения, что, вероятно, создавало определенный эффект понижения репродуктивной способности. Ибо в условиях постоянного родственного окружения создает условия для понижения репродуктивной способности. Также можно связать определенную умеренность уровня рождаемости с климатом и неблагоприятными условиям жизни. В последнюю очередь можно высказать гипотезу о том, что Резолы в данный период находились в начале процесса так называемого демографического перехода, когда репродуктивное поведение населения меняется с традиционного и опирающегося на ромы религиозного и обычного права на нормы фальшивых и искусственных псевдоцивилизационных стереотипов, позволяющих выводить поведение за рамки религиозной морали. При рассмотрении вопросов исторической демографии Ребольского погоста перед нами возник один вопрос, который мы хотели осветить особо. Дело в том. Что для реконструкции численности населения Ребольского погоста нами были использованы данные исследователя И. А. Черняковой[116] ). и данные экстрактных ведомостей метрических книг Ребольского прихода за период 1850-1917 года. Данные. Приводимые Черняковой. Являются единственными в своем роде, однако при этом ссылки на конкретные источники, из которых брались данные числовые выкладки, не делались. Но мы посчитали возможным на основании этих данных реконструировать колебание численности населения Ребольского погоста. И сразу пришли к интереснейшим выводам, о которых нельзя умалчивать. В качестве численности населения Ребольского погоста мы понимаем совокупности численности крестьян священников, без остальных групп непостоянного населения (администрация. Военные, заезжие люди). В качестве численности населения Ребольского населения на 1851 год у исследовательница И. А. Черняковой заявлена цифра 1328 человек. Если допустить это, то к 1855 году численность населения погоста должна была составить 1455 человек, но Чернакова приводит цифру 13054 человек (Ф.25. Оп.25. Д.54). В итоге, оказывается, что потеряны 140 человек или 10% населения Ребольского погоста на тот период. Далее население Ребольского погоста, согласно данным метрических книг, растет, и составляет к 1861 году 1495 человек[117] Далее на 1879 год, по данным Чернаковой, численности населения погоста, по данным Чернаковой, составляет 1434 человека. Это несмотря на то, что в период 1862-1878 годов в Ребольском погосте (нет данных лишь за 1863, 1867. 1877 годы) в приходе Ребол родились 702 человека, умерло –434, и прирост должен был составить как минимум 268 человек[118] . В итоге мы теряем неизвестно при каких обстоятельствах еще 326 человек. Это составляет уже не менее 20% населения Ребольского погоста. Но и это не все. В 1883 году. По данным Черняковой, в Ребольском погосте проживало 1437 человек (без военных), в 1892-1525, в итоге население Ребольского погоста. По данным Черняковой, выросло в указанный период на 88 человек. По нашим данным, за период с 1881-1892 год в Ребольском приходе родились 431 человек. Умерли –143 человека, и прирост составил 288 человек.[119] .. То есть население Ребольского погоста в период с 1884 по 1892 гол выросло на 288 человек, и, соответственно, в 1884 году оно должно было ославлять 1250 человек, но за год до этого, если верить Чернаковой. Оно составляло 1437 человек. За год население погоста вдруг неожиданно падает на 187 человек или на 14%. В итоге. Если доверять Чернаковой, можно прийти к выводу. Что в ее период с 1850 по 1892 годы из Ребольского погоста исчезло неизвестно в каком направлении 653 человека или почти половина населения погоста. Здесь мы можем говорить либо о недостоверности данных Чернаковой, либо о недостоверности метрических книжн. как исторического источника. Какова бы ни была погрешность метрических книг как исторического источника, как бы ни путались в них имена и возраста и даже населенные пункты, они не могут быть настолько неверны. А данные Черняковой, которые даже не подтверждены конкретными ссылками на документы, вызывают все больше сомнений. Погрешность в 653 человека – дело нешуточное, ибо 653 человека – это почти половина населения погоста на данный период, то есть население погоста должно было уже к этому времени составить не менее 2 тысяч человек и в обозримы исторический период, то есть еще до 1922 года, удвоится. Если не утроится за счет естественного прироста. Что сняло бы всякие вопросы о том, откуда взять демографические ресурсы на заселение и освоение территорий. Естественно. Чтобы оправдать подобно несоответствие. Можно выдвинуть какие угодно доводы, вплоть до того, что ребольцы массово покидали свою родную землю и бежали в неизвестном направлении, но для этого периода. По нашему мнению, еще нельзя говорить о ребольском приходе.. тем более столь масштабном. Еще один повод усомниться в данных Черняковой – сопоставить данные о численности населения Ребольского погоста в 1892 и 1905 годы. В 1892 году население Ребольского погоста составило 1525 человек. К 1902 году оно. По нашим данным, выросло, до 1794 человек [120] . По данным «Списка населения мест Олонецкой губернии на 1905 год» (Петрозаводск: Олонецкая Губернсккая Типография,1907), населения Ребольского погоста составило на 1905 год. С учетом сявщенников, 2111 человек. Имея данные о приросте населения за 1904 год [121] . мы приходим к тому, что население Ребольского погоста к 1903 году составило 2067 человек, а за два года до этого, по данным Черняковой, оно составляло 1794 человека. Таким образом. Чернякову можно понять, что в период с 1902 по 1904 год население Ребольского погоста неожиданно выросло на 273 человека, что противоречит самому смыслу тех демографических тенденций, которые имели в место вот период времени в Ребольском погосте. В итоге население Ребольского погоста выросло неожиданно более чем на 250 человек за два года. Здесь мы сможем говорить о том. Что либо неверны данные «Списка населенных мест Олонецкой губернии», либо неверны данные Черняковой. Здесь. Думается нам, ответ однозначен. В итоге мы можем сделать на основании сопоставления этих данных выводы, а именно, что данные Черникой недостоверны, либо недостоверны в некоторых случаях. Здесь можно допустить лишь достоверность данных 1879 и 19054 годов. Которые зеты из «Списка населенных мест Российской империи». В таком случае те люди, которые «пропадают» между 1862-1878 годом, «появляются» в 1905 году. Возможно и так. Это можно объяснить феноменом скрытого старообрядчества, которое могло существовать и заставлять скрываться часть людей. Но об этом у нас нет сколько-то определенных сведений, чтобы говорить что-то определенное. В итоге мы можем сделать на основании этих сопоставлений определенные выводы, а именно. Что, вероятно, данные Черняковой недостоверны и занижают реальную численность населения Ребольского погоста на 200-250 человек, а такая страшная погрешность, как 653 человека. Кажется нам вовсе недопустимой и искажающей всякую историческую действительность. Если же допустить достоверность данных Черняковой, то вырисовывается следующая картина. В 1854-1855 годах в Ребольском погосте недосчитались 140 человек. За период 1861-1878 годов погост теряет при непонятных обстоятельствах еще 326 человек. В 1883-1884 годах население теряет еще 187 человек. В итоге количество неучтенных потерянных людей составило 653 человека. Даже с учетом отсутствия у нас некоторых метрических книг нельзя допустить столь огромное количество потерь. При этом неким чудом выглядит этот демографический взрыв в 1902-1904 годах. Можно допустить, что 273 человека, которые пополнили число ребольцев в названный период. Это те самые пропавшие в период 1882-1883 годов, но это кажется сказкой. Поэтому мы не отказываемся от использования данных Черняковой в научных целях, но отказываем им в том доверии, какое они могли иметь в случае их полной достоверности. НО в данной работе мы, за отсутствием собственных данных, привлекаем данные Черняковой для реконструкции основных качественных показателей демографических процессов, происходивших в Реболах в 1851-1861, 1884-1892, 1893—1901 годах. В основу вычисления основных коэффициентов положены методики современной демографии, данные экстрактов метрических книг Ребольского погоста и данные Черняковой о численности населения Ребольского погоста. Для 1851 -1861 годов для Ребольского погоста характеры низкий уровень рождаемости – 24,6 промилле, низкий уровень смертности -13,96 промилле, средне-низкий уровень приросте естественного населения – 10,7 промилле. Уровень рождаемости и смертности довольно низки и, прямо сказать, очень нехарактерны для рассматриваемой эпохи. В остальной Карелии в это время уровень рождаемости и смертности был в два раза выше. За этот период в Ребольском погосте родилось 388 человек, умерло – 219, прирост населения составил 169 человек. На 10 умерших в Ребольском погосте рождалось 18 человек. Этот период характерен стагнацией и ниже среднего уровнем человекооборота – главный показатель репродуктивной активности человеческой популяции. Для девятилетия 1884-1892 года характерно повышение репродуктивной активности населения. В этот период рождаемость достигла уровня 38, 3 промилле, смертность составила 16.2 промилле. Естественный прирост более чем удвоился и составил 22, 1ромилле. В этот период на 10 умиравших в Ребольском погосте рождалось 24 человека. При этом в период с 1884-1888 годов рождаемость достигала 44,3 промилле. А смертность была равна 14,3, то есть в течение пяти лет рост населения ежегодно составлял в Ребольском погосте 3% в год, что было очень высокими темпами для того времени, естественно .было во многом нетипично, и, скорее всего, являлось исключением. В следующие четыре года рождаемость падает до 31,6 промилле. Смертность вырастает до 18,5 и естественный прирост сокращается в 2,5 раза до 13, 1. В этот период за девять лет в Ребольском погосте родилось 483 человека, умерло – 205 человек и естетственный прирост составил 278 человек. Период 1893 -1901 годов характерен более низкой рождаемостью, более высокой смертностью. Рождаемость в этот период составила 36,5 промилле, смертность – 17, 4 промилле, естественный прирост населения -19,1. В период с 1905 по 1920 годы (без 1907, 1918 годов) в Ребольском погосте родилось 978 человек, умерло -559, прирост составил 419 человек. В итоге население Ребольского погоста к 1921 году достигло не менее 2,5 – 2,7 тысяч человек. Население погоста росло быстро и закономерно. Не прервись это закономерное развитие к 1922 году. Неизвестно, какой численности достигли бы ребольцы. Особый интерес представляет вопрос о брачности, ее тенденциях, вопрос о роли стереотипов предпочтительности при выборе спутника жизни в патриархальной аграрной среде, о формировании эндогамного брачного района и являлся ли таким брачным эндогамным районом Ребольский погост. Особым вопросом является вопрос о том, насколько далеко проживали друг от друга невеста и жених до своего вступления в законный брак. Этот вопрос напрямую связан с постановкой проблемы тенденций и внутренних закономерностей брачности как своеобразного социального процесса. Нами сразу отметается тезис о том, что брак в патриархальной среде мог быть предметом случайности, как это есть теперь в современном нам социуме, где брак, как и процесс подбора партнера, является предметом скорее случайности и территориальной обусловленности, чем итогом целого комплекса социальных, территориальных, конфессиональных и этнических факторов, что и играло, в конце концов, в патриархальном обществе свою роль. Мы утверждаем, что брак в изучаемой нами группе населения являлся результатом совпадения всех необходимых условий. Для карела ребольца условиями заключения брака являлись принадлежность его партнера к православной конфессии, карельская этническая принадлежность и во многих случая знание семьи партнера. Сельская группа, проживавшая на территории Ребольского погоста, была немногочисленной и сбитой и консолидированной вековыми связями группой, в которой каждая семья знал каждую семью. Эти семьи были объединены не только общностью местопроживания, аграрным трудом, торговой деятельностью. Но и сознанием общности своего происхождения от выходцев с перешейка, памятью об изгнании своего народа шведами и финнами – лютеранами с исторической земли,. Духовным основанием Ребольской земли был культ первоверховного апостола Петра. праздник во имя которого справляли каждый год в главном храме Ребольского погоста. По своей консолидированности ребольцам не было аналогов среди других территориальных групп карел, а среди соседей русских с ними могли сравниться лишь заонежане, правда и численно заонежане многократно превосходили ребольцев. Консолидированность ребольцев основывалась также на том, что ребольцы представляли собой во многом эндогамную группу населения, хотя ребольская эндогамность не была столь строгой, что не допускала связей с единоплеменными соседями, но во многом имела свой характер, обусловленный не только территориальностью, но и определенными стереотипами, присущими каждой локальной группе, но не всегда возводившимися в ранг необходимости. В данном отношении в Ребольском погосте можно выделить две территориальные группы, которые по разному вели себя в отношении данного вопроса. Первая – это сердцевина Ребольского погста – населенные пункты, располаагвшиеся оп берегам озера Лексозеро и Ровкульского озера, где проживали потомки выходцев с Карельского перешейка. Вторая – берега озера Тулосозера и Ледеры с волостью, где проживали потомки выходцев из Ругозерского погооста, Олонецкого перешейка и некоторые фамилии выходцев из Финляндии – провинций Саво и Похьянмаа. Первая группа находилась в брачных отношениях в основном со своими же соседями и по территории близким Ругозерским, Паданским и Селецким погостами. Вторая группа поселений могла более свободно оказываться в отношениях с западными соседями, где проживали карелы – Иломанским и Лиексинским погостами и Гимольмским погостом по эту сторону границы. В отношении измененния характера брачности можно выделить три периода. Первый период – 1740-1795 годы – период, характеризующийся повышенными брачными связями с соседними погостами, в основном с Селецким, Семчезерским, Ругозерским. В этот период количество браков жителей Ребольского погоста с жителями соседних погостов составлял около20-25%,6но не превышал этот предел. Единственным баком, который был заключен в этот период с представителями соседнего государства, был заключен жителями Лендерской семьей с семьей Иломанского погоста, где проживали карелы. Максимальное количество браков с другими погостами – более 25 % - было характерно для таких населенных пунктов, как Челкиозеро. Тужня. Муезеро (60 %), Конецостров, Григорьевнавалов (более 30 %), Кибошнаволок (около 45 %). Второй период – 1812-1860 годы (прослеженный по источникам) – количество браков с другими погостами уменьшилось в несколько раз и составляло не более 5-10 % от общего числа браков, и заключались они в основном с жителями Ругозерского погоста. В этот же период был заключен. В этот период не было заключено ни одного брака с жителями зарубежья. В этот период происходила новая стабилизация генетического, как мы определили бы, баланса. В этот период Ребольский погост был поистине эндогамной территорией. Некоторые села вообще не имели брачных связей другими погостами. Это Тунтулла, Григорьев наволок, Вирда, Емельяновская, Гафостнров, Поброева гора. Ловут остров, Короппи, Тулосозеро, Сулойостров, Туливары, как раз вторая группа поселений, которая в предыдущий период имела оживленные брачные связи с представителя соседних погостов. Третий прериод – 1862-1916 годы характеризуется возрастанием количества браков соседними погостами до 10-15%, а также появлением практики браков с жителями Финляндии, в основном с карелами соседних волостей Финляндии, но случались браки и с жители некоторых других губерний Финляндии. Всего таких браков было 24, то есть не более 7 % браков, заключенных в означенный период жителями Ребольского погоста, но на историческом фоне это можно охарактеризовать как взрыв брачных связей. Большая часть этих браков заключалась представителями ребольского купечества с целью укрепления своего экономических интересов в соседней Финляндии. Да и все подобные браки имели одну цель – выгоду. Говорить о любви коренных ребольцев к финнам не приходится, учитывая тот исторический опыт отношений, который им6елся между ними и западными соседями. Естественно, к этому времени что-то стало забываться, но не все. Об этих браках мы поговорим подробнее ниже. Вопрос, который напрашивается после приведенных выше данных, следующий: С чем связан подобная смена повышения и понижения активности брачных связей жителей Ребольского погоста с жителям соседних погостов. Нельзя однозначно утверждать, но, скорее всего это было связано с тем, что за период в 60-80 лет происходило перероднение жителей, населявших близлежащую округу, и вектор брачных связей менялся, что было связано с тем, что среди православных карел существовал табуированный запрет на близкородственные браки, в отличие от их соседей лютеран, которые не просто использовали, но и злоупотребляли практикой родственных браков. В соседних с Реболами финских волостях и до сегодняшнего времени существуют случаи, когда в брак вступают двоюродные сестры и братья, и даже родные. Сам запрет на родственные браки вынуждал ребольских карел периодически брать в жены и выдавать в соседние погосты (такие случаи более редки). Но брачные связи исчерпывались Ругозерским, Селецким, Паданским и Гимольским погостом, крайне редко имели место браки с жительницами и жителями Олонецкого уезда. Браки с жителями Северной Карелии были более редким в связи с расстоянием и во многом негативным восприятием ребольскими крестьянами северных карел, что имело свои глубокие исторические корни (миграция северных карел из Приботнии и превращение Северной Карелии в очаг нестабильности, конкуренция ребольской и северокарельской торговых корпораций в волостях Восточной Финляндии и расправа с первой в начале восемнадцатого века). Особо интересен вопрос о том, каково жек было расстояние,среднее расстояние между местожительством жениха и невесты в изучаемый нами период, что характеризует определенным образом брачное поведение жителей Ребольского погоста. Для периода 1740-1795 года можно выделить следующие группы сел в данном отношении: группа поселений, жители которых имели брачные связи с жителями населенных пунктов. Находящихся на расстоянии не более 20км, вторая группа – 20 –30 км. Третья – 30-40, четвертая – 40-60, пятая – более 60 км. К первой группе в тот период можно отнести деревни Погост, Муезеро, Емельянновкая, Погост, Гафостров, Ловутостров, Тулосозеро. При этом жители Погоста меди брачные связи с жителями деревень Григорьев нваволок, Конецостров, Кимолвары, Колвасозеро, Коропии, Тулосозеро, Сулойострову, Туливары. Жители Гафострова имели брачные связи с жителями деревень Григорьев Наволок. Вирда, Челки, Ровкулы. Емельяновская. Гафостров. Колвасозеро. Ко второй группе поселений можно отнести деревни Вирда, Челкиозеро. Тужня, Савастяьновская, Кимовара, Поброева гора, Кибошнаволок, Лендеры, . В этот период жители Лендер имели брачные отношения с жителям таких населенных пунктов. Как Погост, Челки, Кимовары, Колвасоеро, Сулоостров и Тулосозеро. К третьей группе можно отнести такие населенные пункты. Как Григорьев наволок, и Фофановская. Жители Григорьев наволока имели брачные связи с деревнями Погост, Емельяновская, Савастьяновская. Гафостров, Фофановскяа, Струна, Колвасозеро, Коропии. Фофновская имела подобные отношения с деревнями Григоьев наволок, Кимовары, Лендеры. К четвертой группе можно отнести такие населенные пункты Ребольского погоста, как Пенинги, Колвасозеро и Коропии. Жители Колвасозеро заключали браки с семьями деревень Погост, Тунтулла, Григоев новалок, Челки, Тьужня, Емельяновская, Кимовары, ЛендерыСтруна, Короппи, Тулосозеро, Туливары, Сулойостров. К пятой группе принадлежала Тунтулла. Тунтулла находиласть на гораздо более близком расстоянии к Ругозерскому погосту, но несмотря на это в ее брачности доминировала связанность с поселениями Лексозераи Тулосозера. Тунтульцы былт связаны брачными отношениями с жителями деревнь Григорьев Наволок, Савастьяновская, Челкиозеро, Колвасозеро. Во второй период – 1812-1860 годы – положение несколько меняется . В этот период к первой группе относятся Савастьяновская, Пенингиозеро, Сулойостьров,, переместившиеся сюда из четвертой и пятой групп – жители этих деревень стали заключать браки с семьями из более близких деревень. Жители Савастьяновская находилась в брачных отношениях с деревнями Погост, Тунтулла, Григорьев Наволрок, Челки, Емальяновская, Савастьяновская, Фофановкская. Ко второй группе в этот период относятся Погост, Челки. Тужня,Конецостров, Ровкулы, Емельяновскяа, Гафостров, Фофановскяа, Кимовары, Поброева гора, Лендеры. В основном деревни остались в той же группе. Жители деревни Погост роднятся в этот период с жителями Тунтуллы, Григорьев наволока, Вирды, Челкиозеро, Муезера, Муезеро, Конецостров, Ровкулы, Емаельяновская, Савастьяновская, Колвасозеро, Тулосозеро, Сулойостров, Поброева гора, Кибошнаволок. Ктретьей группе в этот период относятся в этот период к Григорьев Наволок, Вирда. Кибошнаволок, . К четвертой группе в этот период относятся Тунтулла. Колвасозеро, Короппи. Тунтулла заключала в этот период браки с 9 деревнями, Колвасозеро – с 20, Короппи –7. Для Колвасозерав этот период характерно стремление породнится со всеми деревнями погоста. Большая часть браков была заключена с жителями деревень Погоста, Григорьевнаволока, Кимовар. К пятой группе в этот период не принадлежала ни одна из рассматриваемых нами деревень Ребольского погоста. В следующий период группировка меняется немного: Вирда переходит из третьей группы во вторую. Расстояние для Муезеро увеличивается почти в два раза. Ровкула переходит из третьей группы во вторую. Савастьяновская начинает заключать браки с деревнями. Находящимися в три раза дальше. Жители Ловутострова берут невест и выдуют замуж в два раза ближе, чем в предыдущий период. Пенгиозеро переходит из второй группы в первую, Кибошнаволок – из второй в третью, Лендеры – из третьей группы во вторую. Данное расстояние для Короппи и Колвасозера не меняется . Колвасоерго продолжает родниться со всеми деревнями, как теперь это же начинает делать деревня Погост, Григорьев Наволок. Емельяновская. Здесь можно говорить о том, что процессы внутрибрачных связей усиливаются на фоне некоторого роста брачных связей с соседними погостами роста брачных связей с карелами Финляндии, в основном с жителями волостей Нурмекса и Пиелисярви. Вопрос об этим браках хотелось бы обозреть подробнее. Всего их было заключено 25, из них большая часть 1 905-1916 годах. Эти браки имели своей целью в основном решении меркантильных вопросов богатых ребольских семей. Если при решении какого-то экономического вопроса было необходимо пойти на брак с финнами, купеческие семьи шли на это. В основном доминировали браки между дочерьми ребольских крестьян и мужчинами из Финляндии. И это были не браки с финнами – рабочими, которыми кишели карельские леса в тот период, когда шло настоящее разграбление Ребольской лесной дачи финнскими компаниями – подрядчиками, а браки со значитальными людьми. Брак с финном-рабочим был ниже достоинства тех ребольских купеческих семей, которые имели собственные магазины во многих финских городах. Случаев замужества финских гражданок за весь период было крайне мало – лишь 3-4 брака из 25. 22 апреля 1859 года крестьянин деревни Колвасозера взял в жены дочь крестьянина деревниГоггавары прихода Кильтеля Куопиосской губернии Лаврентия Мустонен – Марию. 1 июня 1862 года дочь крестьянина деревни Кимовары Василий Захарова Евдокия вступила в брак с жителем деревни Кидивара Лексинского прихода Куопиосской губернии. 9 ноября 1882 года дочь крестьянина деревни Ленденры Макара Алексеева Ольга в ступила в брак с жителем деревни Свиной Горы Лиексинского прихода Куопиосской губернии Иваном Андреевичем Мяттанен. 4 февраля 1887 года дочь крестьянина деревни Колвасозера Василия Ильина Романова (крупногокупца) Марфа вступила в брак с жителем деревни речки Нурмекского прихода Куопиосской губернии Нилом Матвеевичем Кокконен. 27 июля 1887 года вдова крестьянина деревни Лендеры Петра Васильева Евдокия яТимофеева вступила в брак с жителем деревни Шаунаярви Нурмиярвского прихода Улеаборгской губернии Иваном Ивановичем Польвинен. 17 января 1888 года дочь крестьянина Григорьев Наволока Карпа Богданова Мария вступила в законный брак с жителем деревни Голлоевки Нурмиярвскоготприхода Улеаборгской губернии Ивана Алексеевича Терентьева. 29 января 1889 года дочь крестьянина деревни Кимовары Иуды Ефимова Марфа вступила в брак с жителем Нурмиярви Иломанского прихода Григорием Петровым. 10 сентября 1895 года дочь крестьянина деревни Колвасозера Иосифа Андрианова Марфа вступила в брак с жителем жителем населененого пункта Лексы Пиелисярвского прихода лютеранином Эрихом –Йоханнесом Торвинен. Это был первый брак, заключенный в Ребольском приходе с финном лютеранином, по имеющимся у нас материалом. Но как относилась сама ребольскаяч община к тому, что ее члены стали вступать в браки с финнами –лютеранами, а не только с этническими карелами, проживавшими в соседних волостях Финляндии. Дело в том, что община, взглавляемяа купцами, потомками древних помещиков, подчинялась этим лучшим людям, а вступать в браки с лютеранами стали именно купцы, связанные с Финляндией своими экономическими интересами. Возможно, недовольство несогласие с подобным коренилось в среднем и нижнем слое ребольской общины, но играть роль и повлиять на верхушку они не могли. Сами браки с лютеранами, то есть финнами, верхушки ребольской общины, обусловили и то, что во время гражданской войны община приняла сторону сначала белых., после – финнов, а в конце концов законного правительства Финляндии во главе с Маннергеймом. 7 января 1896 года – Дочь крестьянина деревни Лужма Василия Петрова Ирина вступила в брак с жителем деревни Вабакюля Иломанского прихода Ивана Григорьевича Мартынова. Говоря о самих браках с жителями Финляндии, нельзя забывать о том, что эти браки имели целью добиться максимального влияния реболькой торговой корпорации в Восточной Финляндии. Браки заключались с влиятельными людьми тех поселений. В которых находились магазины и минирынки ребольских карел. 10 апреля 1896 года- дочь крестьянина деревни Короппи Климентия Ефимова Марья вступила в брак с жителем деревни сосоновской Нурмексокй волости Яковом Вяйсанен. 12 апреля 1901 года – дочь крестьянина деревни Муезера Анисима Егорова Устинья вступила в брак с жителем деревни Вуонслахта Пиелисярвского прихода Куопиосской губернии Иваном Ивановичем Хейккинен. 6 февраля 1905 года – вдова крестьянина Короппи Климентия Федорова Агафья Иванова вступила в законный брак с жителем Суошяри Пиелисярвского прихода Пааво Ийханнесом Маарелайнен. 4 мая 1905 года – дочь крестьянина деревни Туливары КондоатияЛарионова Настасья вступила в брак с с жителем Пиелисярвскогоприхода Антти- Юхо Тойванен. 7 сентября 1905 год а- Крестьянин деревни Короппи Трифон Богданов Григорьев взял в жены дочь жителя деревни Пеллеккюля прихода Мага Выборгской губернии Ловизу Яковлевну Кауннен. 7 января 1900 года дочь крестьянина деревни Емельяновской Петра Семенова Исаева Анна вышла замуж за крестьянина Пиелисярвского прихода Антти Матвеева Хилкунен. 24 января 19111 года – дочь крестьянина деревни Колвасозера Ульяния Яковлевна Романова (из семьи богатых купцов) вышла замуж за жителя селения Лиекса Куопиосской губернии Алпини Пелтола. 22 августа 1911 года дочь крестьянина деревни Емельяновской Татьяна Данилова Кюттииева вышла замуж за жителя деревни Паппола в приходе Йоэнсуу Петра Маттвеева Муттанен. 18 августа 1913 года – дочь крестьянина деревни Гафострова Марка Иванова Герчина Парасковья вышла замуж за жителя Лиексы Владимира Николаевича Сарио. 30 июня 1914 года – Житель прихода Туустиниеми Куопиосской губернии Микко _ Юхо Ярвеляйгнен обвенчался с дочерью крестьянина деревни поброеов йгОры Марией Афонасьевной Геппоевой . 2 июля 1914 года – Житель деревни Сайкуна Полвиярвского прихода Нишлотской губернии Эмиль - Эрнест Иванов Карттунен обвенчался с дочерью крестьянина деревниЕмельтяновская Натальей Макаровной Исаевой. 14 июля 1914 года – Житель деревни Хаттула Пиелисярвского прихода Иван Иванович Карьялайнен (фамилия отражает этническую принадлежность) обвенчался с дочерью крестьянина деревни Емельяноская Данила Яковлевича Кюттиева Евдокией. 11 ноября 1915 года _ житель деревни Лиексы Пиелисярвского прихода Куопиосской губернии Вилхо Давитдович Колари обвенчался с дочерью крестьянина деревни Поброевой Горы Анной Николаевной Поброеворй. 24 января 1916 года – Житель Сердоболя Карп Семенов Пертттунен обвенчался с дочерью крестьянина деревни Фофановская Февроньей К Корниловой Ананьевой. 8 февраля 1916 года _ житель деревни Хайтула Пиелисярвскогоь прихода Матти Кильбеляйнен обвенчался с дочерью крестьянина деревни Сулойострова Натальей Богдановой Гордеевой. .В период первой мировой войны жители Ребол, как и всей страны поднялись на защиту Отечества. Многие служили на российских базах в Финляндии, другие воевали на фронте. В некоторых семьях были погибшие, в некоторых- раненные. Но не эти события стали решающими в жизни целого погоста. В конце октября 1917 года в Петрограде произошел вооруженный мятеж, после которого к власти пришли красные радикалы во главе с Лениным. До Ребольского погоста и других карельских волостей отзвуки этого переворота докатились в самом начале 1918 года. 18 января 1918 года в карельской деревне Клюшина гора состоялся сход лиц, сочувствовавших новой власти и надеявшихся нагреть руки на переделе собственности. Это были в основе своей самые бедные и нищие крестьяне этих деревень, которые при старой власти ничего не получили . В Клюшину гору съехались люмпены всех мастей из Ушкал, Ройкнаволока, Гимол, Пузомагубы, Острова, Легмол, Антонова Острова, Васильевой Горы, Кудамагубы, Лубосалмы, Соймогубы и Свиной Горы. Этот сход принял приговор, в котором говорилось:» …признать власть Совета Народных Комиссаров, а Петрозаводскому Совету рабочих, солдатскиъх и крестьянских депутатов за добрый и смелый шаг вынести благодарность». В февраля люмпены организовали совет в Ребольской волости. Его председателем стал Ефим Федорович Еремеев, а в состав его вошли бедняки Андрей Константинович Назаров, Иван Васильевич Алексеев, Василий Иванович Каргуев. Обеспечение революционного порядка в селе совет возложил на Дмитрия Александровича Тергуева. В целом настроения народа к новой власти не носило агрессивного характера, а определенное недоверие было связано лишь с некоторым непониманием сущности новой власти. Советская власть на первых порах даже связывалась у крестьян с такими позитивными моментами, как прекращение войны. Но спустя уже два месяца крестьяне осознали сущность новой власти. Народ Ребол, набожный и верующий, любивший царя и Отечество, не мог смириться с новой властью. Узнав о судьбе свергнутого царя, помазанника Божия и сч началом первых мер советской власти по отношению к самостоятельным крестьянам и купцам, ребольцы проявили недоверие к советской власти. Весной 1918 года белофинны освободили Ребольскую волость от красных. Люмпены вынуждены были покинуть Реболы и бежали на занятые красными территории. Белофинны надеялись на доверие местного населения и распространяли среди ребольцев оптимистические настроения о том, что помогут восстановить в Россиии самодержавия и вернут на престол царя батюшку. Доверие населения к белым финнам возрастало по мере того, как летом-осенью 1918 года финны стали поставлять в Реболы и Кимасозеро хлеб, Так как холодная весна и летние заморозки загубили посевы. Голод распространялся по всей Средней Карелии и достиг Ругозера, где обосновались изгнаннные из Ребол красные. После того, как Сегежа и Коргуба были освобождены англо-французскими союзниками, Ругозеро превратилось в главное прибежище кравсных во всей Средней и Северной Карелии. По мере развертывания военных действий в карельских погостах активизировалисьь банды люмпенов, организованные в так называемые комитеты деревенской бедноты, которые терроризировали зажиточных крестьян и середняков. Реквизируя у них последний хлеб. В ответ на это крестьяне формировали дружины самообороны, оружие которым поставляли союзники и белая гвардия Финляндии. Первой удачной операцией отрядов возмездия стало уничтожение главаря ругозерского комбеда Василлы Евсеева. В января 1919 года началась совместная операция белофиннов и ребольских крестьян по зачистке от красных Ругозерской волости.В ночь на 15 января финнские части совместно с крестьянами атаковали Ругозеро, разгромили волостной совет и военкомат. Люмпены бежали в Ондозеро, где их отряд был уничтожен в засаде. К марту 1920 года в руках красных оказалась почти вся территория Карелии.Однако часть Ребольской волости и Муезерское общество Ругозерской волости находились в руках повстанцев и белофиннских союзников. На той части Ребольской волости, которая оказавлась в руках красных, быстро были распростаранены законы революционного времени, а проще говоря узаконенное беззаконие. Все должности и административные посты в Карелии быстро оказывались в руках красных финнов. В то время на Севере Карелии разгоралась нешуточная борьба за влияние между северными карелами и белыми. Северные карелы вели более независимую политику, имея численное превосходство и гораздо более лучшее вооружение, чем восставшие крестьяне Ребол и Поросозеро. Северные карелы получали вооружение и от англо-французов, и от белых финнов. Во главе северных карел стоял известный в их среде купец Денисов, разжившийся когда-то на торговле с русскими. Северные карелы понимали, что в сложившейся ситуации они смогут воплотить свою давнюю мечту об отчленении Карелии от России и воссоединении с любимыми соплеменниками. Северные карелы вели под руководством финских инструкторов удачные военные действия против белогвардейцев и даже смогли взять плен их руководителя в Северной Карелии барона Тихтенгаузена. Они имели временные контакты с англо-французскими союзниками и даже с советской властью, проводя совместные операции с красными финнами. Но в целом главную ставку северные карелы делали на белых финнов. Если позиция северных карелов носила исключительно антирусской и даже русофобский характер, то восставшие крестьяне Ребол и Поросозеро требовали лишь соблюдения их прав на этнокультурную автономию и обеспечение своих волостей хлебом. Никакой антирусской и тем более русофобской программ у ребольцев не было и быть не могло, учитывая традиционно прорусский настрой местного населения, которое в течение веков защищало русскую государственность на этих рубежах. Белые финны использовали на этой территории тактику уговаривания и втирания в доверие. Они отстранялись от откровенной антирусской пропаганды и даже говорили о необходимости реставрации монархии и возвращения на трон русского царя, используя царистские настроения ребольского крестьянства. В результате белофинны смогли приручить практически все местное население, которое в целом даже согласилось с идеей неизбежности вхождения Ребол и Поросозера в состав Финляндии, если советская власть России не будет уничтожена и права церкви и царя не будут восстановлены. Ребольские крестьяне могли сформировать военные отряды численностью до 1000 человек, если в ввести все мужское население погоста. Вопрос об участии ребольских крестьян в белофиннских операциях на территории Карелии изучен плохо, так как не только нет специально посвященных этому работ, но и сам доступ к этим источникам ограничен. По нашему мнению., ребольские крестьяне могли участвовать во многих белофиннских компаниях в Карелии, в том числе в атаке на Петрозаводск и бои за Сулажгору. Учитывая глубокие исторические корни боевых традиций ребольского крестьянства, можно не сомневаться, что ребольцы были одними из самых боеспособных контингентов белофиннских боевых частей. Ребольцы сознавали себя частью единого белого фронта в своей борьбе против красной чумы, в котором звеньями единой цепи выступали белофиннские и англо-французские союзники, русский народ, объединенный в армиях Деникина, Колчака, Юденича и в многочисленные партизанские отряды, действовавшие в тылах советской власти. Надежды ребольского крестьянства на возвращение к довоенному времени расцвета и величия России были иллюзорны и подпитывались удачами белофиннов и помощью союзников. В течении 1921 года белофиннские части терпели поражение за поражением. В руках белого фронта оставалась лишь часть Ребольской волости и Поросозерская волость. Северная Карелия находилась под контролем вооруженных отрядов Ухтинской республики, в которой свое представительство имели и ребольцы. Новое наступление белофиннских частей на позиции красных произошло в октябре-ноябре 1921 года. Отряды белофиннов и крестьян сжигают железнодорожный мост через реку Онду . После этого с территории Финляндии в Карелию входят вооруженные отряды белофиннов и карельских крестьян. Малочисленные подразделения красных были вышиблены со своих позиции и бежали в сторону Ругозера, где начались многодневные бои. В результате хорошей подготовки наступление белофиннов и крестьян удалось - были освобождены часть Ребольской и Ругозерская волости, но стратегическая цель наступления – занять участок Мурманской железной дороги и не дать возможность советскому командованию осуществлять переброску войск и грузов в район наступления – была провалена самими белофиннами,так как государственное финансирование отрядов было существенно урезано после заключения Юрьевского договора, чем финнское правительство предало интересы не только карельских крестьян, но и всего белого движения. Возвращавшиеся домой отряды ребольских крестьян наводили в своих селениях порядок: сажали остатки люмпенов в ямы, а с красными финнами поступали как обычно – уничтожали. В Реболах был убит учитель финн Лехто, который заставлял ребольских детей учиться по-советски, уничтожив традиционные для образование каждого ребольского ребенка Закон Божий и церковное пение. В Реболах крестьяне казнили и красного финна Суонтаусту. В Кимовааре крестьяне расправились с председателем сельского совета финном Ярвеляйнен. В Лужме крестьяне расправились со всеми кто попал под руку. Были казнены все красные финны, которые до прихода крестьян возглавляли местные органы власти: уполномоченный особого пункта Юсси Сутинен, Рийта Паасу и Лейно Матти. Лишь на территории Ребольской волости крестьяне расправились с 20 красными финнами[122] [21, c.34-35]. Лишь после этого наступления советская власть решает принять скорейшие меры по подавлению карельского о восстания. 17.12.1921 года член РВС Петрогадского Военного округа Наумов направил командующему войсками Карельского укрепрайона А.И. Седякину телеграмму, в которой указал на международное значение событий в Карелии и потребовал «беспощадно и стремительно уничтожить эту занозу»[123] [22, c.64]. Оценка красных финнов карельскому восстанию было не менее реакционна. Так один из главарей красных финнов Тойво Вяхя писал о карельском восстании много позже:» Используя почти полное отсутствие в Карелии советских войск, белые финны и с ними карельские кулаки, лавочники, барышники и пройдохи всех мастей…» [124] [23, c.81]. На вопрос, как решать данную проблему Вяхя в характерном для красных финнов стиле отвечает:» Надо бить их и гнать вон с карельской земли…» [125] [там же, c.81]. Как отмечает исследователь Ю.Килин, замысел операции, которой командовал А.И. Седякин, Заключался в решительном наступлении по трем направлениям, из которых южное было основным, так как командование Петроградского военного округа боялось захвата Петрозаводска «подвижной и сильной частью противника» ., существовавшей на Ребольском направлении. Для предотвращения этой угрозы здесь была создана самая сильная группировка Красной Армии из трех действовавших в Карелии: 5275 бойцов, 75 пулеметов, 10 орудий [126] [22, c.64-65]. Ключевым событием в подавлении Карельского народного восстания против советской власти и красных финнов был поход отряда красных финнов под руководством Тойво Антикайнена на Реболы и Кимасозеро. Этот поход или налет стал самым гибельным для погоста за всю историю его существования. Ущерб от этого налета можно сравнить лишь с тем, какой был нанесен погосту во время налетов шаек в XVIII веке. Факты массовых расправ красных финнов с мирным карельским населением Ребольской и Поросозерской волостей и вызванный этим массовый исход всего карельского населения этих волостей в Финляндию, а затем и северных карелов. Эти акции устрашения, проводившиеся красными финнами в Реболах и Поросозеро, были самыми гнусными преступлениями за вест период гражданской войны в Карелии, ибо проводились они против мирного населения – женщин, стариков и детей. Для самих красных финнов эти преступления были рутиной еще с периода гражданской войны в собственной стране, ответственность за развязывание которой лежит полностью на красных финнах. Преступления в Реболах и Кимасозеро были лишь звеном в цепи кровавых преступлений красных финнов на фронтах и в тылах гражданской войны в Финляндии и России. Ю. Килин отмечает лишь следующее:»Важную роль в ходе операции сыграл поход отряда Т. Антикайнена от населенного пункта Масельская до Кимасозера, где располагался штаб южной группы повстанцев». История появления красных финнов на белом свете во многом характерна для этих лет. После провозглашения независимости Финляндии в стране разворачивается либерализация всех сторон жизни. Но подобная либерализация имела две стороны. Вместе с разгоном старых органов власти происходило освобождение масс уголовников из тюрем. В результате в самом начале своего существования Финляндию поразил криминальный взрыв: резко повысилась преступность. Одновременно с этим происходит постепенная самоорганизация уголовников и отщепенцев-люмпенов в особые отряды, что позволяло на «законных» основаниях грабить, убивать и насиловать, прикрываясь лозунгами классовой борьбы и мировой революции. С конца 1917 по первую треть 1918 года в новом государстве царил хаос: развернулись погромы и череда убийств. Тысячи вооруженных до зубов уголовников и возглавляемых ими люмпенов-марксистов, разграбивших казенные арсеналы в Хельсинки, Або и Оулу, прикрываясь лозунгами «экспроприации экспроприированного», грабили и убивали бывших царских чиновников, богатых торговцев в городе и кулаков на селе. Лишь в феврале - марте 1918 в западных районах страны власть перешла в руки нового правительства, которое в качестве одного из шагов взяло курс на легитимизм и установление порядка. В результате в Финляндии сложилась ситуация, в которой власть стала противостоять безвластию, закон - беззаконию, порядок – анархии. В этой ситуации противостояния те, кто оказался по другую сторону закона – люмпены, возглавляемые кучкой фанатиков, развязали в стране кровавейшую гражданскую войну. Они развязали кровавую гражданскую войну по всей Финляндии за свои ложные идеи. В этой бессмысленной бойне погибли десятки тысяч человек. Гражданская война принесла Финляндии бесчисленные жертвы и разрушения. Отщепенцы назвали себя «Красной Финской гвардией». В их рядах скрылись от закона и справедливого наказания тысячи и тысячи уголовников. В результате этой войны банды «красных финнов» потерпели полное фиаско и не смогли добиться главного – установить в стране режим диктатуры пролетариата, а на самом деле власть тех, кто был ничем – тех, кто в прежние времена был на самом низу социальной лестницы. Лишь благодаря массированной помощи международного сообщества в Финляндии удалось сосредоточить значительные силы германской армии, замененные позднее частями Антанты и Русской Белой Гвардии. К этому времени массы уголовников были оформлены в так называемую Красную Армию Финляндии. В работе по ее созданию принимали участие советские большевистские инструктора. Численность ее достигала 30 000 человек. На некоторых территориях, находившихся под контролем уголовников, мобилизация в эту «гвардию» носила тотальный характер: сотни ничего не понимающих обывателей под дулами пулеметов сгонялись в так называемые военкоматы и без обучения отправлялись на передовую, где их использовали как пушечное мясо. Но уголовники оставались уголовниками. На территориях, контролировавшимися красными финнами, шли постоянные грабежи, убийства, насилие и казни. В некоторых волостях Восточной Финляндии красные финны уничтожили до половины населения. Остатки красных финнов, состоявших из тех, кто запятнал себя такими преступлениями, что не смогли претендовать на своей родине даже на жизнь, продолжали удерживать восточные и юго-восточные районы страны. Главарями их были Антикайнен, Гюллинг, Ровио, Рахья- все те, кто станет позже известен в Карелии. Лишь во второй половине 1918 года благодаря помощи международного сообщества, остатки красных финнов были вышиблены с территории Финляндии. В стране установилась хоть какая-то тишина. Население приходило в норму. В результате первых шагов правительства Маннергейма удалось нормализовать политическую и экономическую жизнь в стране . Осенью 1918 года советское правительство одобрило переход красными финнами границ СССР. Но кто они были – эти красные финны? Костяк их составляли несколько десятков фанатиков-марксистов, как Антикайнен, Гюллинг, Ровио. Они были готовы на любые шаги ради реализации идей Маркса на практике. Но основную массу красных финнов составляли маргиналы и отщепенцы, отторгнутые обществом. Это были главным образом бывшие каторжники и уголовники. Все эти отморозки и уголовники и составили Красную Финскую Гвардию. Их решение бежать из Финляндии, а не сдаться законным властям, было связано с тем, что большинство финских красногвардейцев в период хаоса замарало себя грабежом, убийствами и насилием. Во время «финской революции» Финляндия столь пострадала от красного террора, а на деле произвола и чудовищных преступлений антикайненцев, что вся последующая история Финляндии стала примером самого убежденного антикоммунизма. Во время гражданской войны антикайненцы вели борьбу с мировым капиталом следующим образом: грабили богатых купцов, фермеров и убивали их, осуществляя одно из положений Маркса – экспроприация экспроприированного; убивали бывших царских чиновников, представителей новой власти и членов их семей. Особому террору со стороны антикайненцев подверглись национальные и религиозные меньшинства: католики и православные, этнические карелы, русские, поляки, немцы. Когда в ноябре 1918 года антикайненцы переходил границу, то за собой на многочисленных обозах они вывозили награбленное в Финляндии имущество. По самым скромным подсчетам, в Финляндии за период гражданской войны по вина антикайненцев было убито около 40 000 мирных жителей. Совокупный урон от грабежей составил несколько десятков миллионов рублей золотом в ценах 1913 года. После перехода границы более 15 000 антикайненцев расположились в Ингерманландии, но по требованию местных жителей и в связи с начавшимся наступлением Юденича на Петроград они были брошены на фронт, где никак себя не проявили. На фронтах гражданской войны антикайненцев практически не было, они занимались актами террора и насилия. Когда начала разворачиваться политика военного коммунизма, из антикайненцев стали формировать карательные отряды. Таким образом, красные финны продолжали убивать и насиловать на фронтах и в тылах гражданской войны, но теперь- в России. В 1919-1920 гг. Антикайнен и его отряды участвовали в открытом красном терроре против народов Карелии. В то же время антикайнецы участвовали в подавлении Кронштадского народного восстания против советской власти. Это преступление было самым громким в автобиографии красных финнов начала 20х годов, но не менее гнусным преступлением финнов стал Кимасозерский поход. Расправиться с Ребольским погостом было для красных финнов делом чести, ибо с ребольцами они сталкивались не впервой. Ребольцев они знали как отличных снайперов и минеров. Они встречались с ними и под Петрозаводском, и под Видлицей. Для них был важен этот поход и потому, что именно ребольцы, а не кто-то другой, вершили расправы над красными финнами в Реболах, Ругозере, Поросозеро. По нашему мнению, Ребольское звено стало самым болезненным и вместе с тем самым уязвимым во всей системе народного восстания. Перед отрядом красных финнов, сформированном из самых умелых и боеспособных, была поставлена задача: строжайше соблюдать тайну, проникнуть на территорию, занятую неприятелем, выяснить, где расположен штаб белофиннской группировки и всеми доступными средствами ликвидировать его [127] . Эта формулировка «всеми доступными средствами» являлась самым ярким показателем того, что советская власть давала своим краснофиннским наемникам карт-бланш на расправу с Ребольским погостом и его населением. Рейд проходил в сложнейших погодных условиях, к которым красные финны не привыкли, выполняя задачи карательных органов по всей территории России со своими коллегами латышскими стрелками, но впервые сталкивались с сопротивлением не только народа, но и природы страны. Преодолев Масельский кряж, отряд красных финнов подошел к хутору Пенинга, где стояла крестьянская застава. В перестрелке несколько крестьян было убито, а с захваченными в плен расправились. Финны предполагали, что белофиннский штаб располагается в Реболах. В Реболы отряд красных финнов провели два их соплемменника, постоянно проживавшие в Реболах – Турунен и Эракко. В Реболы красные финны ворвались ночью, когда мирные жители спали. Но белых там не оказалось. Они, как и значительная часть крестьян, были переведены на другие направления, а большая часть мирного населения бежала. После того, как не успевшие бежать мирные жители были убиты или покалечены, красные финны двинулись дальше [128] . Далее финны направились через Конецостров на Кимасозеро, где они захватили две сторожевые заставы и большое число связанных и дозорных, расправа с которыми последовала незамедлительно. Установив, что штаб белофиннов и крестьян находится в Кимасозеро, отряд решил атаковать село. Красный финны были обнаружены на самих подходах к селу. Сразу после обнаружения крестьяне забили в колокола. Красные финны атаковали деревню. В донесении об этой операции говорилось:» На Кимасозеро нападение было произведено утром 20 января. Оно явилось полной неожиданностью для белых и было проведено настолько быстро и решительно, что белые не могли оказать никакого сопротивления. Перестрелка продолжалась около двадцати минут, после чего деревня оказалась в руках красных финнов [129] . После этого в Кимасозере начались расправы с мирным населением и попавшими в плен белыми. Дороги отступавшим в сторону границы белофиннским частям и мирному населению были отрезаны. Многие люди так и не смогли уйти из окружения, попадая в засады красных финнов и погибая под их перекрестным пулеметным огнем. После этого нападения белофиннские отряды начинают отвод своих войск на всем ребольском направлении. Начинается стихийное бегство целых деревень, до которых красные финны пока не добрались. В течении нескольких дней после расправы с Кимасозером почти все мирное население покидает Ребольский погост и Поросозерскую волость. Некоторые мирные обозы попадают в руки красных финнов: несчастные люди расстреливаются, их имущество разграбляется. Сами ребольские мужики, как и белые финны, отходят на север и запад. Сами красные финны, не потерявшие в Кимасозерском котле убитых и раненных, при первом серьезном столкновении ретируются. Под селением Барышнаволок красные финны понесли первые потери – четверо убитых и несколько раненных, после чего отряды красных финнов постепенно уводятся в тыл и начинается военная операция регулярных войск против восставших крестьян. Противостоящая отрядам повстанцев группировка Красной Армии насчитывала к февралю 1922 года более 30000 человек. В боевых действиях принимали участие учебно-кадровые бригады 56й и 11й дивизий, московская бригада курсантов, 29 и 30 стрелковые дивизионные школы, 379й полк, 2 бронепоезда, артиллерия, авиация [130] . Стан повстанцев образовывали белофиннские части, северокарельские крестьянские отряды, ребольские и поросозерские отряды общей численностью до 10000-12000 человек. Но после отхода белофиннских частей в Карелии оставалось лишь 4000-5000 партизан. И те рядели вследствие постоянного бегства за границу. Наиболее стойко вели себя ребольские партизане. Наносившие фланговые удары советским частям и проводившие диверсии в советских тылах. Но многократное превосходство в живой силе, как отмечает Ю.Килин. решило исход войсковой операции [131] . Но, по нашему мнению, не второстепенным фактором было и то, что правительство Финляндии предало своих крестьянских союзников, бросив их на произвол судьбы. Этот фактор не вписывается в конформистскую концепцию народного восстания Ю.Килина. 14 января был занят Ребольский погост, где к тому времени не оставалось ни одной живой души. 5 февраля после ожесточенных боев был занят населенный пункт Тихтозеро, 7 февраля была сдана Ухта. В середине февраля теснимые Красной Армией повстанцы отступили на территорию Финляндии. Потери красных в ходе операции, по данным штаба РККА, приводимым Килиным, составили: 152-убитых, 512-раненных, 257- обмороженных, 200- пропавших без вести, 273- эвакуированных (больных). Итоговые потери составили 1394 человека, безвозвратные-352 [132] . Вопрос о потерях среди повстанцев и мирного населения в период Кимасозерского налета остается нерешенным. Можно лишь предположить, что потери повстанцев сопоставимы по числу убитых с потерями Красной Армии, а потери мирного населения в результате налета красных финнов можно исчислять десятками убитых и тысячами бежавших. Рейд красных финнов уничтожил некогда процветавший Ребольский погост, чье население, чтобы не быть поголовго вырезанным, покинуло родные места и бежало в ужасном страхе от надвигавшейся и неминуемой смерти. Ребольский погост закончил свое существование и не смотря на то, что значительная часть ребольцев вернулась по политической амнистии на родину. Значительная часть ребоьцев вернулась по политической амнистии на родину, но недолго жили спокойно вернувшиеся домой. Они попали в страну, запуганную большевистским террором, незаконными расправами. Социальным геноцидом. В Финляндии остались лишь те ребольцы, кт о в свое время смог породниться с гражданами этой страны, либо те, у кого были деньги на начало новой жизни на чужбине. Но большая часть ребольцев чуть ли не насильно была выдворена властями этой страны обратно. А здесь их ждали. Здесь их ждали лишения. Издевательства, оголтелый атеизм, оторый для глубоко религиозных ребольцев был хуже всего, и, в конце их крестного пути, плаха красных палачей. Ребольцам ен простили того, что они участвовали в Карельском восстании против советсткой власти и красных финнов. Не простили этого ни красные финны, правившие в Карелии. Ни советская власть, ни ЧК, ни «свои» предатели . В начале тридцатых годов начались внесудебные расправы с ребольцами, как и с другмими участниками восстания. Ни в чем неповинных людей забирали из дома, бросали в подвалы НКВД, где под ужасной пыткой заставляли оговаривать себя, своих близкихЮ друзей. А после расстреливали или подвергали мучительной смерти. Такова была судьба и многих ребольцев, посмевших выступить против советсткой власти. Честных людней обвиняли в шпионаже. Саботаже, антисоветсткой агитации убивали.Все эти факты признаны и осуждены как демократической общественностью в нашей сьране. Так и международным сообществрм. Но до сих пор некоторыен пытаются оправдать нечеловечески ерепрессии тридцатых годов, что может восприниматься лишь с прискорбием и негодованием. Например, Эинари Лайдинен в одной из своих работ пытается доказать, что репрессии вовсе не были необоснованны, и 1937 год был чуть ли не годом вражеской агентуры т группы шпионов – карелоэмигрантов. Пытаясь оправдать красного финна Вяхя и показать его как якобы выдающегося контрразведчика, что «подвиг» Вяхя был рядовым в чреде бексконнечных злоденяний совестского НКВД: миллионы «шпионов», «диверсантов», «саботажников» были убиты и отрпавлены в концлагеря подобными «Вяхя»- «героями», «конрразведчиками», а на деле паалчами и убийцами. Именно эта краснокоричневая реваншисткая тенденция карельской историографииимеет самое енчеловеческое лицо.Мы искренне уверены, что нет оправдания палачам, вершивишим свои злодеяния в 1937 и многте годы до и после этого. Несмотря на все это неповторимая историческая атмосфера погоста утратила свое существование в годы племенных войн и кровавой расправы красных финнов. Глава III. История старинных крестьянских родов Ребольского погоста. Данная глава ставит своей задачей дать небольшой обзор истории крестьянских фамилий, проживавших в Ребольском погосте и краткую генеалогическую информацию о некоторых из них. Структурно данная глава делится на параграфы, каждый из которых посвящен отдельной деревне и содержит обзор происхождения главных фамилий, проживавших в данном населенном пункте, а по одному из родов каждой деревни будет приводится исчерпывающая информация с предоставлением общего характера сведений. В данной главе дается обзор тех деревень. которые вызвали у автора данной работ наибольший интерес и не берут во внимание всех населенных пунктов Ребольского погоста. С одной стороны это может показаться своего рода упущением, но с другой стороны подобный характер структуры третьей главы вызван ограниченностью объема дипломной работы ми невозможностью отразить все стороны и сюжеты жизни Ребольского погоста. При этом данная информация может иметь как справочный, так и несколько более прикладной характер. 1. Гафостров В деревне Гафостров проживали представители трех крестьянских семей: Гергины, Поттаевы и Куропаткины. Происхождение фамилии «Герчин» не представляется особенно ясным и, может быть, связано с карельской формой имени «Герман» - Герча. Фамилия «Куропаткин» - фамилия от прозвища, связанного со словом «куропатка». Фамилия «Поттаев» не менее однозначное решение в вопросе о происхождении. Матти Пелля относит происхождение родового имени Поттоев к родовому имени Поута, Поутиа. Носители фамилий Поутиа, Поутиайнен жили в волостях на берегах Ладожского озера в числе тех саволакцев, которые пришли на перешеек после Карельского исхода: Ханнес Poutiainen в 1616 году в Parikkala и Кристер Poutain в 1631 году в Куркийоки. В 1614 году в Rantasalmi проживали трое Poutiaisen. В 1500-ые годы родовой корень Pouta встречается в фамилиях жителей Хямя, Сатакунта и Восточной Похьянмаа. В 1548 году род Poutia встречается в Похьянмаа и Оулу. В 1668 году Лиминти жил Якоб Poutala. Ей родственна фамилия Povtajev, имеющая саволакское происхождение [133] . Вероятно, что фамилия Поттоев может быть связана с карельской формой имени Потап - Potappa, то есть фамилия Поттоев, может восходить к одной из производных форм канонического мужского имени Потапий. Родоначальник рода Поттоевых - Потап - родился в деревне Тужни, откуда перешел в деревню Вирда. Его сын Иван родился в 1768 году и около 1787 года берет в жены дочь крестьянина деревни Григориев наволок Мавру Лазареву (177). Они переселяются в деревню Гафостров[134] (Ф,25, оп.25, д.22/216, л.270об.). У Ивана родилось шестеро детей: Никита (1788), Ефим (1796), Иван (1803), Никон (1806), Терентий (1807), Афимия (1811). Никита взял в жены Ефимию (1799), от которой имел четверых детей: Егор (1821), ............ (1825), Авдотья (1826), Филипп (1839)[135] (Ф,4, оп.18, д.57/547, л.34об-35). Ефим взял в жены дочь крестьянина деревни Поброева гора Алексея Пантелеева - Авдотью[136] (Ф,25, оп.25, д.11, л.69). Они сочетались браком 10 февраля 1824 года. Невеста была младше жениха на 11 лет. У Ефима родилось шестеро детей: Евсей (1832), Татьяна (1832), Давид (1837), Пелагея (1838), Кондратий (1844), Алексей (1847). У сына Никиты - Егора и его жены Ирины были две дочери - Мария (1835), и Марфа (1836). 7 февраля 1862 года Давид Ефимов обвенчался с Натальей Никифоровой, дочерью крестьянина деревни Колвасозеро Никиты Павлова. У Давида Ефимова родилось, по нашим данным, четверо сыновей. 24 мая 1864 года у Давида родился сын Семен, а 31 мая он был крещен [137] (Ф.25, оп.25, д.75). В 1865 году родился сын Ефим. Несколько позднее родились сыновья Федор и Иван. 27 августа 1890 года Ефим Давидович Поттоев обвенчался законным браком с дочерью крестьянина деревни Лендеры Ивана Федорова Геттаева - Марией Ивановой [138] (Ф.25, оп.25, д.119). У них, по нашим данным, родилось пять детей. 13 июня 1892 года у них родился сын Иван, крещеный 15 июня [139] (Ф,25, оп.25, д.123). 7 сентября 1893 года родился сын Федор[140] (Ф.25, оп.25, д.125, л.433об.-434). 3 апреля 1897 года родилась дочь Ирина. 31 октября 1899 года родился и 1 ноября был крещен сын Козьма [141] (Ф.25, оп.25, д.140, л.327об.-328). 26 декабря 1904 года у Ефима Давидовича Поттоева родился сын Иван, сын которого Хейкки (Федор) Паласкари проживает в Хельсинки. 2. Григорьев наволок. Деревня Григориев наволок принадлежит к числу старейших поселений Ребольского погоста, упоминающихся Kawia Ryolzin в 1555 году. В этом поселении, по нашим данным, проживали представители трех крестьянских фамилий: Ригоевы, Даниевы и Лазаревы. Происхождение фамилии Даниев, вероятно связано с производной формой христианского личного имени Данила, из древнееврейского - «Бог мой судья» [142] . Но возможна и связь с саволакской фамилией Tanila? Tanninen. Как отмечает Матти Пёлля, 1500-ые годы Таннинен проживали в Саво. В 1642 году в Пиелисярви жил Paall Tanninen и в 1692 году в Хийтоле жил Ларс Tanninen. Со второй половины 1500-х годов и до 1605 года в Палтамо проживала семья Tannu, которая после 1626 года не упоминается в посемейных списках. В Куопио в настоящее время проживают 18 семей по фамилии Tanninen и одна семья с фамилией Tanila [143] . Родоначальником рода Даниевых, проживавших в деревне Григориев наволок, был крестьянин Данила, проживавший в последней трети 17 века, что подтверждает версию о происхождении фамилии Даниев. У Данилы был сын Иван, родившийся около 1720 года. Иван имел от жены Марии Парфеновой (1741) пятерых детей: Гаврил (1758), Ирина (1764), Катерина (1766), Иван (1769), Парасковия (1771)[144] . Ирина была выдана замуж в деревню Гафостров, Катерина - в деревню Савостьянов наволок, Парасковия - в деревню Емельяновская. Гаврил взял в жены дочь крестьянина деревни Емельяновской - Акилину Федотову (1758). Гаврил прожил 77 лет. У него был один сын - Иван (1785), который имел от жены Степаниды (1793) восемь детей: Агафья (1816), Карп (1820), Авдотья (1821), Иван (1821), Мария (1826), Герасим (1828), Парасковья (1831) и Тимофей (1830)[145] . Карп имел жену Акилину (1824). Герасим был отдан в рекруты в 1849 году в возрасте 21 года [146] (Ф.4, оп.18, д.70/696, л.75об.-76). У Ивана от жены Агафии Васильевой были два сына - Гордей и Никита. Никита родился 27 марта 1865 года и был крещен 30 марта[147] . 1 мая 1888 года Никита взял в жены дочь крестьянина деревни Григориев наволока Кирилла Богданова - Степаниду. В момент вступления в брак жениху было 23 года, невесте - 17 лет [148] . В 1891 году у Никиты родился сын - Григорий. Григорий вступил в законный брак 1 января 1913 года в возрасте 21 года с дочерью крестьянина деревни Ровкула Ивана Никифорова Гулева - Александрой Ивановной . Второй сын Ивана Иванова Даниева - Гордей - имел от жены Ксении Амосовой двух сыновей - Ивана и Гаврила. Иван родился 15 января 1890 года и был крещен 21 января [149] (Ф,25, оп.25, д.119, л.116 об.-117). 8 апреля 1912 года Иван Гордеевич Даниев взял в жены дочь крестьянки деревни Погост Анны Федосеевой Пигаревой - Марфу Богданову [150] (Ф.25, оп.25, д.174). Младший брат - Иван вступил в брак 6 февраля 1911 года с дочерью крестьянина деревни Колвасозеро Марфой Фраговой. Во время вступления в брак жениху был 21 год, невесте - 19 лет. 10 января 1914 года у них родился сын Григорий [151] (Ф.25, оп.25, д.197). Младший сын Ивана Иванова - Тимофей женился 18 июля 1882 года вторым браком. Его женой стала дочь крестьянина деревни Челкиозеро Василия Ануфриева - Наталья (1853)[152] (Ф.25, оп.25, д.89). 2 сентября 1884 года венчалась дочь Тимофея от первого брака - ............. (1865). Зятем Тимофея стал Малахий Иванович Ригоев (1861) из Григориев наволока [153] (Ф.25, оп.25, д.102) 10 октября 1901 года Сын Тимофея от первого брака - Василий Тимофеевич Даниев обвенчался с 19-летней Пелагеей Агафоновой, дочерью крестьянина деревни Григориев наволок Агафона Богданова Егорова [154] (Ф.25, оп.25, д.146, л.241 об.-242). 6 июля 1916 года у Василия и Пелагеи родилась дочь Клавдия[155] (Ф.25, оп.25, д.192, л.51об.-52)). Третий сын Тимофея - Илья Тимофеевич имел от жены Анны Васильевны двух дочерей, родившихся 5 февраля 1919 года - Татьяну и Ксению [156] (Ф.25, оп.25, д.209). О фамилии Ригоев, проживавшей в Григориев наволоке и Короппиозере, будет особо рассказано в параграфе, посвященном деревне Короппиозеро. Фамилия Лазарев происходит от христианского личного имени «Лазарь» (из древнееврейского языка) [157] (Ганжина И.М. «Словарь современных русских фамилий», М., Издательство «Астрель», 2001, с.271). Род Лазаревых, проживавший в деревне Григориев наволок, происходит от Федота, проживавшего в этой деревне в первой половине 18 века. От сына Федота - Лазаря (1743) и происходит фамилия Лазарев. У Лазаря была жена - Анна Андреева (17..), родившаяся в деревне Короппи. У них было четверо сыновей: Козьма (1767), Иван (1790), Семен (1800), Иван [158] (Ф.4, оп.18, д.9/58, л.10об., Ф.4, оп.18, д.22/216, л.244). Козьма имел от жены Наталии Прохоровой (1765 или 1783), уроженки Григориев наволока, дочь Парасковию (1821). Семен был женат на Алене на 13 лет младше мужа. Младший - Иван умер в 1815 году. Старший Иван Лазарев имел от жены Татьяны семерых детей: Трофим (1827), Ирина (1827), Иван (1828), Федосья (1832), Меланья (1832), Капитон (1842), Конан (1842) (Ф.4, оп.18, д.70/696, л.76 об.-77, семья № 52). У Василия Кононова от жены Анны Федоровны 20 декабря 1913 года родился сын Николай, погибший в годы Великой Отечественной войны. 3. Емельяновская В деревне Емельяновская проживали четыре крестьянских фамилии: Исаевы, Кюттиевы, Лентоевы, Пянтоевы. Фамилия Кюттиев имеет, вероятно, происхождение с перешейка или с территории Северной Олонии. Во второй половине 16 века данная фамилия под формой Куитеев встречается в актах Соловецкого монастыря. В этих документах встречаются Семен Степанов Куитеев, Семен Калгач Куитеев, Дементий Тимофеев Куиттев (Куйтаев) (Акты социально-экономической истории Севера России конца 15-16 веков. Т.1. Акты Соловецкого монастыря 1497-1571 годы. Л. 1990, с.63. Т.2. Акты Соловецкого монастыря 1572-1584 годы. Л. 1990, с.66, 69). Это может подтвердить, что род Кюттиев происходит от одного из родов карельских своеезмцев. Вероятно, название рода Кюттиевых связано с тотемом Kujto - Kojto - волк. Известно, что в Саккульском погосте была местность Кут (История Карелии 16-17 веков в документах... с.26, 116, 132), деревня Кут в Саккульском погосте (там же, с.133), деревня Кута в Ровдужском погосте (там же, с.159). В то же время можно говорить и о другой версии происхождения данной фамилии. Как считает Пелля, близкая к фамилии Кюттиев - Kynttinen происходит от вепсского ............ «kuenttae» (Matti P?ll? Vienan Karjalan etnisen/ Koostumuksen muutokset 1600-1800 lewulla, H, 1995, s.178). В провинции Северное Саво есть фамилия Kytt?. В Куопио такую фамилию носят пять семей, Kyt?nen - одна семья (Korjos - Savon puhellinluettelo. Turku, 1999, c.137). В связи с этим нельзя исключить и подобную версию происхождения данной фамилии. Фамилия Лентоев имеет близкое происхождение. Данная фамилия под формой «Лентиев» фигурирует в документах Соловецкого монастыря. В них встречаются: Василий Иванов Лентиев, крестьянин Двинского уезда, Дмитрий Иванов Лентиев, Иван Лентиев (Акты социально-экономической истории Севера... Т.1, с.69, 237; Т.2, с.109, 110). Фамилия Пянтоев, как считает Пелля, происходит из Западной Финляндии. В 1500-1600 годы эта фамилия проживала в Лими..., откуда ........ на севере Похиянмаа. В налоговых книгах эта фамилия упоминается в форме Panttila. В 1541 году в Хаяни проживал Пиетари Пянтти, в 1558 году - Якоб Пянтти, в 1571 году в Курикки - Матти Пантти. Panttila как семьи, домохозяйства и роды упоминаются в Kauha, Saihia и Teuva. Микконен и Поекка.... видят в этой фамилии элемент западно-финнского слова «pantata» (Matti P?ll? Vienan Karjalan etnisen/ Koostumuksen muutokset 1600-1800 lewulla, H, 1995, s.227). Фамилия «Исаев» связана с христианским мужским личным именем «Исай» (церковная форма «Исайа, в переводе с древнееврейского «Спасение Бога») (Ганжина И.М. «Словарь современных русских фамилий», М., Издательство «Астрель», 2001, с.227). Родоначальником рода Исаевых в деревне Емельяновской является Сысой, живший в первой половине 18 века. У Сысоя был сын Яков (1727), который взял в жены дочь крестьянина деревни Гафостров Анну Федотову (1726). У них было четверо детей: Василий (1747), Устина (1757), Василий (1758), Мавра (1769) (Ф.4, оп.18, д.9/58, л.35 об.) Василий взял в жены дочь крестьянина деревни Колвасозеро Марфу Зиновьеву (1754), от которой родилось трое дочерей: Ксения (1770), Акилина (1777), Доминикия (1780). Судьба Устины и Мавры не прослежена. Младший сын - Василий прожил 67 лет. Его женой стала дочь попа Ребольского погоста Ивана Кондратьева - Катерина Иванова. У них было трое сыновей: Исай (1801), Тимофей (1806), Герасим (1812) (Ф.4, оп.18, д.57/54, л.24 об.-25, семья № 94). Тимофей имел от жены Авдотьи (1821) четверых детей: Елена (1838), Кирилл (1841), Федосия (1834), Федосия (1848). Герасим был отдан в рекруты в возрасте 18 лет в 1830 году. В возрасте 14 лет он взял в жены 17-летнюю Марию, от которой через год родился сын Архип. Архип женился в возрасте 16 лет на своей сверстнице Ирине, от которой через год родилась Парасковия (1844). Исай женился в возрасте 18 лет. Его женой стала 29 летняя София (1790). У них родилось девять детей: Матрена (1819), Семен (1821), Михаил (1824), Мавра (1825), Федосия (1827), Егор (1828), Ефим (1830), Ксения (1833), Авдотья (1842). Егор был отдан в рекруты в возрасте 21 года в 1849 году (Ф.4, оп.18, д.70/696, л.34 об.-35). У Семена Исаева был сын Степан Семенович Исаев, который имел от жены Марии Ивановны сына Петра. Петр родился 18 мая 1916 года, крещен - 31 мая (Ф.25, оп.25, д.197). Кимовары Как считает Пелля, Кимовары появились в XVIIвеке и являлись поселением потомков выходцев из Ругозерского погоста и беженцев из внутренних районов Финляндии, откуда от преследований бежали православные карелы. Самоназвание Кимовары не может быть связано с топонимией южного Прионежья, где в Веницком погосте некогда находился населенный пункт Кимоозеро. В Кимоваре проживали, по нашим данным, четырех крестьянских фамилий : Захаровы, Федоровы, Кузьмины, Лескиевы. Фамилии Захаровы, Федоровы, Козьмины имеют южнокарельское происхождение, то есть предки данных родов. Вероятней всего, пришли из областей Северной Олонии и Карельского перешейка.Основателем рода Кузьминых в Кимовааре был некий Василий, проживавший в Кимовааре в конце семнадцатого века. У него был сын Семен, родившийся примерно в 1711 году. Семен прожил 65 лет и с 1782 года исчезае6т из переписей. Ревизская сказка делает краткое упоминание, что Семен Васильев сошел безвесно в 1776 году. Женой его была Дарья Ефимова, младше мужа на четыре года, дочь крестьянина деревни Гафостров того же Ребольского погоста. У них было четверо сыновей: Василий, Козьма, Петр, Михей. Василий родился в 1748 году и в возрасте 21 года был забран в рекруты. Петр, родившийся в 1754 году, взял в жены Софью Андрееву, дочь крестьянина деревни Короппи. Последний брат Михей женат, видимо, не был. (Ф.4, Оп.18, Д.9\58). Фамилия Кузьминых происходит от второго сынв Семены Васильева Козьмы. Козьма Семенов взял в жены дочь крестьянина деревни Савастьяновнавалок Дарью Ерофееву. Которая была младше мужа на 11 лет. У Козьмы было трое детей, по нашим данным: Мария (1778), Захар (1780), Иван (1800). Захар взял в жены Лукерью (1787), от которой имел шестерых сыновей: Ивана (1807), Никифора (1811), Василия (1818), Ануфрия (1819), Макара (1822). Аммоса (1826). Иван был взят в рекруты в 1839 году в возрасте 32 лет. Никифора забрали в рекруты в 1838 году в возрасте 27 лет.(Ф.4, Оп.18, Д.27\217, л.37 об-38). Василий взял в жены Авдотью (1820), от которой имел к 1850 году четверых детей:: Авдотью (1843), Ивана *(1844), Фому (1848), Козьму (1849), который, видимо, был назван в честь своего прадеда по мужской линии. Ануфрей имел от жены Федосьи (1821) к тому же 1850 году дочь Татьяну (1848) и сына Тараа (1849). (Ф.4, Оп.18, Д.70\696, л.16 об-17). Иван Козьмин имел пятерых детей: Антон (1826)Ю Гавриил (1827), Захар (1829), Трофим (1831) и Анна (1827). Гаврил умер в возрасте 15 лет в 1842 году. Антон взял в жены Дарью (1830) и имел от нее сына Логина (1849) года (Ф.4, Оп.18, Д.70\696, л.16 об-17). Позднее семья Кузьминых стала довольно многочисленной, но нами прослежена лишь одна ее ветвь. Нам известны дети Логина. У Логина были сыновья Георгий и Петр. Георгий (1876) вступил 27 июля 1906 года в законный брак с дочерью крестьянина деревни Поброевой горы Ребольског прихода Андрея Петрова поброева Анной Петровной (Ф.25, Оп.25. Д.161). Петр Логинович Кузьмин имел от своей жены Елены Мефодьевой дочь Ксению, которая родилась 3 января 1919 года и приняла обряд крещения 12 января 1919 года (Ф.25, Оп.25, Д.209). О происхождении фамилии Лескиев хотелось бы поговорить особо. Просисхождении фамилии выдает, что фамилия имела отношения к западной ветви карелов, либо к смешанному восточно-западному варианту. Фамилии с данным окончанием были распространены у карел всех групп, но и происхождении этой фамилии мы можем говорить более определенно. Как пиш6ет Матти Пелля, фамилия Лескинен (финнская форма фамилии Лескиев) осела в Северной Карелии в районе Сопосалмы, куда пришла из района Саво и Финнской Карелии. В 1563 и 1580 годах по одной семьей Лескинен упоминалось в районе Каяни. (Mati Poellae. Указ. соч…с.179). В то же время носители данной фамилии в числе сотен человек живут в финнской провинции Северная Саво. Например, в Куопио не менее 150 семей имеют фамилию Лескинен, и лишь три семьи – Лесонен (Pohjos-Savo puhellinluettelo. Turku, 1999, с.148-149). Трудно говорить об этнической принадлежности данных Лесонен, но не исключено, что все эти люди происходят от насильно обращенных в лютеранство карел, так как сама фамилия указывает на явно нефиннское происхождение пращуров ее носителей. 5. Поброева Гора. Деревня Поброева Гора упоминается с первых переписей население Ребольского погоста в 1679 году. В этой деревни жили представители нескольких крестьянских фамилий. Особое речь пойдет о таких из них, как Ягины и Геппоевы. Фамилия Ягины имеет, несомненно, южнокарельское происхождение. Можно даже предположить, что Ягины (Яккины –в карельском звучании) могут происходить от рода карельских своеземцев Якольских (Якола), имевших владения на карельском перешейке, но это требует отдельного исследования и отдельного доказательства, на чем в данной работе мы останавливаться не будем. Говоря о фамилии Ягин, Пелля отмечает происхождение данной фамилии не из Поброевой горы, а из Ровкул Ребольского погоста и называет перевоначальную форму фамилии Ягиных – Ягоев. Также от говорит о том, что данная фамилия упоминается в некоторых источниках под формой Яконен. В 1500ые годы данная фамилия происходила из западной части Каянской земли, в 1600ые годы упоминается в Ладожской Карелии (Mati Poellae. Указ. соч…с.85). Трудно говорить однозначно о происхождении данной фамилии и следует в данном случае дать две версии трактов5ки происхождения данной фамилии: 1). Данная фамилия происходит от распространенного имени Якко – Яков и имеет происхождении из финнских волостей, населенных преимущественно западной корелой. 2) Данная фамилия в нашем случае происходит от родового наименования Яккола с Карельского перешейка и в данном конкретном случае мы имеем дело с словотрансформацией фамилии Якола-Якольские – старинного рода карельских своеземцев. Агины, проживавшие в деревне Поброева Гора, перешли в период с 1782 по 1795 год в Поброеву Гору из деревни Сулой остров. Родоначальником данной ветви Ягиныхбыл Митрофан, имевший двух сыновей. Его старший сын Иван (1728) потомства не оставил и умер в возрасте 63 лет в доме своего младшего брата. Младшего брат тоже звали Иваном, младше старшего брата на 26 лет. Младший Иван Митрофанов (в 1816 году по ревизии его назовут Дмитриевым) родился в 1764 году и прожил долгую для тех времен жизнь – 63 года. В жены он взял дочь крестьянина той же деревни Дарью Осипову (1742). Она была дочерью крестьянина деревни Побровой Горы Иосифа Иванова иего жены Феклы Борисовой, уроженки деревни Конецостров. У Ивана было четверго детей: в 1783 году родилась дочь Ульяния, в 1786 год – Филипп, в 1790 – варвара, в 1797 – Афонасий (Ф.4, Оп.18, Д. 22\216, л.276). Филипп Иванов прожил недолго и скончался в 1834 году в возрасте 52 лет, хотя дял тех времен он прожил не плохо. От жены Марфы от имел дочь Федосью и сына Ивана (Ф.4, Оп.18, Д. 57\547, л.41об-42, семья№137). Афонасий Иванов прожил лишь 26 лет и успел лишь взять в жены Марфу, которая родила ему сына Луку (1822). Иван Филиппов, родившиеся в 1808 году, взял в жены Наталью, на семь лет младше его. У них было, по нашим данным, трое детей: Василия (1839), Анну (1843), Спиридона (1847). (Ф.4, Оп.18, Д. 70\696, л.19 об-20). Спиридон Иванов имел от жены Дарьи Макаровой, как нам известно, двух сыновей. Сын Василий Спиридонович родился 31 декабря 1881 года и был крещен 10 января 1882 года в Ребольском приходе (Ф.25, Оп.25, Д. 99, л. 94) Василий Спиридонов имел от жены Веры Антропой сыновей Петра и Михаила (Ф.25, Оп.25, Д.209). Николай Спиридонович Ягин родился примерно в 1887 году. 18 августа 1908 года он вступил в законный брак с дочерью крестьянина деревни Муезера Егора Егорова Левошкина Еленой Егоровной . В момент заклюбченимя брака жениху был 21 год, невесте – 22 года (Ф.25, Оп.25, Д.202). История фамилии Геппоев связана с той же проблемой атрибуции происхождения данной фамилии. Известна созвучная ей фамилия Геттаев из Лендер. Вероятно, что эти фамилии связаны неким общим происхождением, вполне вероятно, что нет. Фамилия Геттаев не имеет аналогов, созвучными ей вариантами можно считать Гиппиевых из погоста и Геттаевых из деревни Лендеры. Говоря о фамилии Гетеев, распространенной в Северной Карелии, Пелля пишет, что финнская форма данной фамилии Hietanen. В 1500ые годы данный родовой корень был распространен в западной части Каяни и Саво.Сам аппелятив hieta имеет западнофиннское происхождение и не исключено попадание данного родового корня в 1200-1300 годы из района Выборга в западную часть Финляндии. Фамилия Hietasia проживала в половине 1500ых годов м в 1600ые годы в районе севернее Рантасалми и Тавинсалми, в четырех местах Савинлахден. В документах Куопио 1627 года упоминается житель Нурмекса Heikki Hietanen, но при этом Пелля оговаривает, что жившие в Костамукше Гетеевы пришли из Северной Саво. В настоящее время в Куопио проживает 11 семей по фамилии Hietanen (Pohjos-Savon puhellinluettelo Turku,1999, с. 39). Родоначальником рода Геппоевых в Поброевой Горе был пришедший из Кимовар в период с 1763 по 1782 год Иван, чей сын Пантелей осел в этой деревне. Женой Пантелея стаал Степанида Аксентьева (1727), взятая из Кимовар. У них было трое детей: Алексей (1765), Степан (1753), Архип (1756), Аксинья (1760). Алексей Пентелеев взял в жены Евдокию Егорову из Челкиозера, на 13 лет старше. У них родились пятеро детей: в 1788 – Моисей, в 1789 – Акилина, в 1794 – Татьяна, в 1798 – Анисим, в 1803 – Мартын (Ф.4, Оп.18, Д. 9\58, л.47 оборот; Ф.4, Оп.18, Д. 22\216, л.276; Ф.4, Оп.18, д.57\ 547, семья №136). Алексей Пентеллев умер в 1835 году в возрасте 70 лет. Его сын Анисим взял в жены Авдотью и имел от нее семерых детей. В 1833 году родился сын Иван, в 1836 – Степан, в 1838 – Петр, в 1843- Афанасий, в 1826 – Устина, в 1830 – Февронья, в 1835 – Акиклина. Анисим умер в возрасте 51 года в 1849 году (Ф.4, Оп.18, Д. 70\696, л. 16 оборот- 17). Брат Анисима Моисей взял в жены Ксению, но детей не имел. Второй брат Мартын тоже не имел детей от своей жены Анны. Сын Ивана Анисимова Иван Иванов и его жена Мария Григорьева имели, как нам известно, четверых детей. Прасковья Иванова родилась 14 октября 1881 года и была крещена 29 октября 1881 года (Ф.25, Опа.25, Д.96). Сын Тимофей родился 1 января 1882 года и получил крещение 10 января 1882 года в Ребольском приходе (Ф.25, Оп.25, Д. 99). Самый старший из сыновей Василий родился около 1880 года и вступил в брак с дочерью крестьянина деревни Аймогубы Прохора Николаева Борисова Анной Прохоровой. (Ф.25, Оп.25, Д.174, Л. 243 об-244). Второй сын Максим Иванович Геппоев был женат на Настасье Петровой и имел от нее сына Михаила, родившегося 9 июля 1920 года и крещенного 4 августа того же года (Ф.25, оп.25, Д.209). Судьба Степана и Петра Анисимовых не установлена, как и дочерей. Известно, что одним из родоначальников ныне живущей фамилии Геппоевых был четвертый сын Анисима Афанасий . Афанасий вступил в законный брак 16 января 1882 года с дочерью крестьянина деревни Лендеры Онуфрия Егорова Анной Ануфриевой (Ф.25, оп.25, Д.89, л. 519 оборот –520). Одним из его детей был Андрей Афанасьевич Геппоев . Женой Андрея Афанасьевича стала Фекла Васильевна, пререхавшие в 1915 году в поселок Водопад Кончезерского сельского совета. Всего уних родилось 16 детей, остались в живых лишь 6 детей. Самым старшим был сын Василий (1911 – 1986) . Всю жизнь он прослужил в армии, был профессиональным военным, смог дослужиться до лейтенанта. Во время войны он воевал в Карелии в действующей войны служил в пограничных войсках в Калевале, после вышел на пенсию и жил в Петрозаводске. В жены Василий взял Анну Ивановну Иванову, чьи родители жили в Белоруссии и перед первой мировой войной переехали в поселок Кивач . У них родилось трое детей % Петр, Федор и Николай. Петр и Федор умерли в детстве. Николай родился в деревне Водопад Кивач. Во время войны находился в эвакуации в поселке Чаш Коми АССР. Почсле войны семья вернулась в Кивач, а после в 1946 году переехала в Ухту, где Василий Андреевич служил в пограничном отряде. Николай Васильевич отучился семь классов и призвался в училище. В 1951-1953 годах, то есть до армии, Николай Васильевич работал в фельдшерско-акушерском пункте ветеринарной лечебницы в Ухте. В 1953 году он был призван в пограничные войска. Служил под Вяртсиля Сортавальского района в первом краснознаменном отряде. В 1957 году он демобилизовался и поехал по вербовке на юг в Волгоградскую область, где он работал стволовым в угольной шахте. Пока не произошла авария и его не придавило, так как шахта была 1703 года постройки. После этого полгода провел Николай Васильевич по больницам, еле выжил. В 1960 году он вернулся в Карелию и работал плотником в военой организации. В 1962-1965 годах Николай Васильевич ушел работать в ДОСААФ водителем на спасательной станции водителей, мотористов, водолазов, где работал по всем вышеозначе6нным специальностям и получил производственную травму. В 1963-1994 годах работал на грейдере в строительной организации – чинил дороги. В той же организации познакомился и после сочетался гражданским браком со своей женой – Антониной Ивановной, уроженкой Вологодской губернии. Антонина Ивановна всю жизнь отработала в Строймеханизации: копала ямы, ложила водопроводные и канализационные трубы, дренажи, асфальт. В юности ее молодой девочкой отправили по принудиловке в Казахстан на так называемую целину, где надорвала она свое здоровье. Целые районы Вологодской области опустошила эта целина, - вcпоминает Антонина Ивановна. У Николая Васильевича родиилсь две дочери и две внучки. У Василия был брат Павел, погибший на Великой Отечественной войне в 1942 году. Другой брат Василия Николай (1913-1943) также погиб на Ленинградском фронте в 1943 году. Он носил фамилию Хиппи. Николай получил педагогической образование и перед войной жил и преподавал в Петрозаводске. Перед войной его призвали и отправили в военно-воздушные силы. Он закончил летную школу и всю войну до своей гибели провоевал летчиком. Третьего брата Василия звали Иван. Иван закончил со своим братом педагогическое училище, и преподавал в школе. Во время войны воевал. После войны был председателем сельского совета в Сопохе. Его жена – Анна – родилась также в Киваче. Она была домохозяйкой. У них родился один сын, который живет сейчас в поселке Березовка. У Василия были также две сестры. Старшая сестра Александра жила в Сопохе. Она вышла замуж рано, ей не было еще 16 лет. Ее мужем стал карел-люддик Яков Иванович Егоров.. Она всю жизнь была домохозяйкой. У нее родились двое сыновей: Павел (1936) и Виктор (1934). Павел живет в Кондопоге. Иван жил последнее время также в Кондопоге. Вторая сестра – Евдокия – родилась примерно в 1917 году . Она жила также где-то в Сопохе. До того, как переехал в Сопоху на пенсион, она проработала полжизни рабочим на лесопункте в Кедрозеро. У нее родились еще до войны, так как она вышла замуж также очень рано. Первым родился сын Виктор, второй – тоже сын., третья – дочь Ольга, проживающая ныне в Поросозеро. (Информация получена от старожила Николая Васильевича Геппоева, уроженца деревни Кивач Петрозаводского района в ходе полевых работ в апреле 2003 года). 6. Короппиозеро В деревне Короппиозеро проживали представители двух фамилий - Ригоевы и Мавроевы. О семье Мавроевых хороший очерк дал Хейкки Тарма в «Aunuksen Repola», поэтому мы дадим лишь общий обзор истории рода Ригоевых. Происхождение фамилии Мавроев связано с Саво, откуда те, вероятней всего, переселились в Северную Карелию, Реболы и в место Тиурила Кексголинского лена, где в 1631 году проживал Томмас Мауронен. Происхождение рода Ригоевых также не имеет однозначного решения. Данную фамилию можно атрибутировать с финскими аналогами Рехонен, Рехола, Рихо, как и с карельским Регоев. Говоря о фамилии Регуев, Пелля пишет, что Регоев - форма родового имени Rehu (Rehunen). Фамилия Rehulo была распространена в Восточной Финляндии. В 1500-1600 годы Rehunen упоминаются в Восточной Саво (Malle R?ll?. Указ. соч....... с.71) Фамилия Ригоев может происходить также от формы фамилии Riekonen - Григорьев (Рико). Не исключено происхождение фамилии от слова «рига». Родоначальником рода Ригоевых, проживавших в Короппиозеро, является Никита, живший в 15-ом веке. Сын Никиты - Андрей - родился около 1726 года. Он взял в жены Февронию Юриеву, 1722 г.р., родившуюся в Колвасозеро. У них родилось восемь детей: Тарас (1746), Иван (1750), Иван (1754), Петр (1755), Осип (1755), Анисим (1761), Филипп (1765) и дочь Матрона (1759). (Ф.4, оп.18, д.9/58, л.61-61 об.) Тарас взял в жены Марину Яковлеву (174..), родившуюся в деревне Погост. У них родилась дочь Евдокия (1778). Иван взял в жены Вассу Сысоеву (1750), уроженку деревни Колвасозеро и имел от нее сына Леонтия (1776) и дочь Марию (1779). Его младший брат - тезка был отдан в рекруты в 1780 году в возрасте 26 лет. Петр был переведен в деревню Туливара на постоянное место жительства. Осип взял в жены Агафию Иванову (1763), уроженку деревни Тулосозеро, от которой имел дочь Агафию (1777). Анисим (1761) взял в жены Евдокию Филиппову (1757) из деревни Тули......., от которой имел дочь Федосью (1779). Филипп Андреев был продолжателем рода Ригоевых. Он прожил 69 лет. У него было трое сыновей: Герасим (1799), Артемий (1810) и Ефим (1813). (Ф.4, оп.18, д.57/54, л.57об.-580, семья № 191). Герасим взял в жены Анну (1808), от которой имел четверых детей: Евсей (1829), Петр (1831), Гаврил (1831), Авдотья (1836). (Ф,4, оп.18, д.70/696, л.68 об.-69, 69об.-70, семья № 229) Младший сын Филиппа Андреева - Ефим - имел сына Климентия Ефимова, родившегося после 1850 года. Климентий был женат на Евдокие Васильевой, от которой имел двоих сыновей. 28 июня 1882 года у Климентия Ефимова и Евдокии Васильевой родился сын - Прохор, крещеный 15 июля (Ф,25, оп.25, д.96). 25 мая 1906 года Прохор вступил в брак с дочерью крестьянина д. Ровкули Марка Евдокимова Буракова - Пелагеей Марковой. В момент вступления в брак жениху было 24 года, невесте 27 лет (Ф.25, оп.25, д.156, л.230об.-231). Второй сын - Тимофей родился в 1888 году. 31 января 1911 года Тимофей взял в жены Евдокию Иванову Петрову. Жениху было 23 года, невесте - 17 лет (Ф.25, оп.25, д.170, л.243об.-244). Первая жена Тимофея умерла до 1916-го года, поскольку 11 февраля 1916 года у Тимофея от новой жены Натальи Трифоновой родился сын Павел, крещеный в церкви Ребольского прихода 14 февраля 1916 года (Ф.25, оп.25, д.197). 7. Лендеры Лендеры упоминаются впервыев челобитной 1628 года, опубликовпанной Раисой Мюллер в 1948 году. В данном документе уже можно отметить некоторые фамилии, как Паллуев, Солоев. Среди фамилий, проживавших в Лендерах в XVIII-XX веках нам известны Борисовы. Геттаевы, Кузьмины, Нестеровы и Поллиевы. О происхождении фамилии Геттаев мы говорили в параграфе, посвященном деревне Поброева Гора. Фамилия Поллиевы упоминается в\первые именно в том документе, о котором речь шла выше, но в форме Паллуев. Фамилии Борисовы, Кузьмины. Нестеровы относятся по своему происхождению к выходцам с Карельского пререшека и из Северной Олонии. В данном параграфе мы дадим краткий обзор происхождению фамилии Нестеров. Родоначальником ее явяляется проживавший в деревне Лендеры в последней трети семнадцатого века крестьянин Иван. Его сыном и был Нестер, по имени которого получил свою фамилию позднее род Нестеровых. Нестер, родившийся около 1701 года, обзавелся семьей. По нашим данным, поздно, а именно, когда ему было далеко за пятдесять лет. В жены Нестер взял на 37 лет младше себя дочь крестьянина деревни Колвасозера Гликерию Емельянову, от которой он имел троих детей. Самый старший – Михей родился в 1757 году. Второй родилась в 1762 году дочь Ксения. Третьим родился в 1772 году сын Николай. Ксения вышла замуж за крестьянина той же деревни Михаила Степанова. Николай Нестеров умер в 1789 году в возрасте 17 лет. Михей Нестеров взял в жены дочь крестьянина той же деревни Пелагею Ефимову (1759) (Ф.4, Оп.18, Д. 9/58, л.50 оборот). У Михея Нестерова родились двое сыновей: Исаий Михеев (1789) и Никифор (1820) . Исаий взял в жены Марфу (1790). У них родились девять детей: Семен (1814), Иван(1834), и семь дочерей: Ирина (1827). Анна(1828), Ефросинья (1832), Прасковья, Настасья. Хавронья, Афимья (Ф.4, Оп.18, Д. 22/217, л. 211; Ф.4, Оп.18, Д. 70/696, л.20 оборот – 21). У Семена были две дочери : Татьяна (1841) и Дарья (1843). У Анны была незаконнорожденная дочь Акилина. Иван Исаев прожил 28 лети умер в 1866 году от горячки (Ф.25. Оп.25, Д. 78, Л. 845 оборот – 846). В 1863 году у Ивана и его жены Марфы Васильевой родился сын Алексей, который имел от своей жены Зиновьи Марковой, дочери крестьянина деревни Ровкулы Марка и его жены Марии Лукиной троих детей: Яков Алексеевич имел от своей жены Евдокии Михайловой сына Федора, родившегося 15 января 1919 года (Ф.25, Оп.25, Д.209). Второй сын – Семен Алексеевич – имел от своей жены Анны Акимовны дочь Марию, которая родилась 17 января 1919 года(Ф.25, Оп.25, Д.209). Дочь – Мария Аоексеевна – родилась 5 июля 1883 года, а 23 июля того же года был крещена (Ф.25, оп.25 Д. 114). 16 августа 1909 года Мария Алексеевна Нестерова вступила в законный брак с Михаилом Федоровым Кармаковым из деревни Погост Ребольского погоста (Ф.25. Оп.25, Д. 164. л.73 оборот- 74). Во время вступления в брак жениху было 26 лет, невесте -20 лет. 8. Погост Деревня Погост Ребольского погоста является, вероятно, самым старым поселением Ребольского погоста в целом и на озере Лексозеро в частности. Данная деревня, как уже упоминалось, была основана крестьянами Олиской и Куземкой в самом начале шестнадцатого века. Эта деревня была все время самым крупным поселением погоста, хотя поначалу Роуккула и превосходила погост по населению, но после окончания карельского исхода центр тяжести окончательно переходит в деревню погост. В деревне Погост проживали представители не менее чем десятка крестьянских фамилий, среди которых необходимо назвать Гиппиевы, Ермоловы, Ефимовы, Захаровы, Тергуевы Нечаевы, Кормаковы, Никитины, Софоновы. О каждой из данных фамилий будет рассказано отдельно. Фамилия Тергуевы является одной из интереснейших в этом отношении фамилий. Происхождение фамилии также неоднозначно. Можно возводить происхождение данной фамилии к финской фамилии Terhonen (terho – желудь). Терхонен как фамилия широкео распространена в Восточной Финляндии и Саво и имеет явно хямя-происхождение. Однако у нас есть более аргументированная и веская причинена возводить происхождение данной фамилии не к саволакской версии, а к версии происхождения данной фамилии от одного из родов роккульцев или к самому Роккульскому роду, то есть к выходцам с Карельского перешейка. Родственные фамилии Тергоев топонима мы находим в Южном Приладожье, что может служить поддержкой в пользу версии происхождения данной фамилии, наряду с родовыми имена Роуккула и Репо от выходцев из древней веси, однако про Тергуевых так однозначно говорить в данном случае не стоит . Например, в Веницком погосте можно найти в конце шестнадцатого века деревню Терковская, Лыковкая тож; в Андомском погосте находилилась пустошь Теркуева, починок на озере Тудозере; в Выгозерском погосте находилась деревня деревня Тиркове наволок, Якушка Ермолина, на Келкине Наволоке; в Важенском погосте встречается деревня Третье Хижино Степаново Торгеуво, тож; (Писцовая книга Обонежской пятины Заонежским погостам 1582/1583 года//История Карелии XVI-XVII века в документах, Петрозаводск-Йоэнсуу, 1993 (лл. 789, 830 об, 1125, 1331 об). В актах Соловецкого монастыря встречается фамилия Пергуев, которая может иметь определенную аналогиюс фамилией Тергуев . В документах Соловецкого монастыря встречаются такие носители данной фамилии и, как Иван Матвеев Пергуев-Кавгуев, кемлянин Нечай Иванов сын Пергуев, (Акты социально-экономической истории...Т.2, с.22, 68, 135, 163). В годном из документов Соловецкого монастыря Пергуев был назван Кавгуевым, что наводит на определенные мысли о связи данной фамилии с определенными топонимами на Карельском прешейке. Интересно, но факт, в Городенском погосте сущуствовали две деревни с назхванием Кавгала (История Карелии XVI-XVII века в документах, Петрозаводск-Йоэнсуу. Т.1, 1987, с. 82, 95), деревня Кавгала на Сяпее (Там же, с.95), местность Кавгала в Городенском погосте (Там же, с.92), озеро Кавгала в Городенском погосте (Там же, с. 79, 91, 92, 94, 111). Именно эти интересные аналогии позволяют связывать фамилию Тергуев с перешейком и далее. Родоначальнтком рода Тергуевых в Реболах является, если судить по джоступным нам материалам, Алексей. У Алексея был сын Иван. У Ивана были трое сыновей: Амос (1741), Иван (1742), Максим (1745). Максим умер бкездетным в возрасте 17 лет. Амос имел четверых сыновей : Иван(1764), Ефим (1768), Андрей (1778), Иван (1778). Старший сын Иван Амосов прожил до 1822, когда умер в возрасте 58 лет, не оставив после себя потомства мужского пола. Ефим Амосов имел четырех сыновей: Иван (1797), Василий (1803), Федор (1806), Абрам (1808). Андрей Амосов имел трех сыновей: Василий (1797), Семен (1799), Захар(1803). Иван Ефимов имел трех сыновей : Иван (1822), Василий (1827), Александр (1844). Федор Ефимов имел одного сына Абрама(1835). Семен Андреев обзавелся детьми к 26 годам и имел троих сыновей: Иван (1825), Михей (1830), Семен (1835). Захар Андреев заимел первого наследника на два года старше предыдущего брата. У него родились Андрей (1825), Николай (1835), Федор (1836). Иван Амосов дал начало второй линии рода Тергуевых. У него родились шесть сыновей (самое большое количество сыновей у семьи Тергуевых после родоначальника Алексея): Иван (1810), Василий (1812). Петр(1813), Федор (1816), Степан (1821). Тимофей(1823). Из этих детей продолжателями рода стали двое братьев родившихся примерно в одно время заимевших своих сыновей также одновременно. У Петра Иванова было, по нашим данным, два сына: Константин (1848), Петр (1849). У Федора Иванова был сын Иван(1849), который появился у него, когда его отцу было 33 года. Предками известных нам ныне семей рода Тергуевых являются Василий Иванов Тергуев (1827) и Федор Захаров Тергуев (1836). У обоих родоначальников были сыновья по имени Александр. Сын Василия Иванова Александр Васильев имел от своей жены Веры Родионовны пять сыновей. Самым старшим из них был Григорий, родившийся 10 ноября 1882 года и крещенный ё13 ноября. Вторым родился в 1883 году Петр. Третьим был Дмитрий, родившийся примерно в 1887 году. Четвертым 1 апреля 1888 года родился Василий, получивший крещение 7 ноября 1888 года (Ф.25, Оп.25, Д.114). И пятым родился примерно в 1898 году Василий Александрович Тергуев. Старший Григорий вступил в законный брак дочерью крестьянина той же деревни погост Тимофея Кармакова Анной (Ф.25, Оп.25, Д.95). Второй сын Петр взял в жены 30 января 1908 года дочь крестьянина деревни Конецострова Петра Иванова Лукина Анну Петрову(Ф.25, Оп.25, Д.161). Третий сын Дмитрий Александрович Тергуев взял в жены 23 мая 1914 года дочь крестьянина деревни Кимовары Федора Макарова Зосимова Агафию Федорову. При вступлении в брак жениху было 27 лет, невесте -18. (Ф.25, Оп.25. Д.183, л.41об-42). Пятый сын Василий Александрович Тергуев обвенчался в приходе Реболы 9 августа 1920 года с дочернью крестьянина той же деревни, сувоей однофамилицей Александрой Васильевной Тергуевой (Ф.25, Оп.25, д.209, л.45 об-46). У Григория Александровича Тергуева и его жены Анны Тимофеевны родились, по нашим данным, дети : 8 марта 1917 года – Виктор (Ф.25, Оп.25, Д.170 л.249 об-250), 13 августа 1921 года – Александра (Ф.25, оп.25, Д.209). У Дмитрия Александровича и его жены родилась 17 января 1919 года дочь Мария (Ф.25, оп.25, д.209). У Федора Захаровича родились двое сыновей, от которых происходят известные нам семьи Тергуевых. У Федора родились сыновья Александр и Федор. У Александра Федоровича Тергуева и его жены Ульянии Максимовой родился 19 ноября 1919 года дочь Татьяна. Федор Федорович Тергуев вступил 25 января 1908 года в брак с дочерью крестьянина деревни Григорьев наволок Ники ты Иванова даниева Дарьей Никиктиной. При вступлении в брак жениху было 24 года, его невесте -18 лет. У Федора Федоровича и его жены Дарьи Никитиной родилось восемь детей. Самым старшим их сыном был Павел, родившийся около 1909 года. Павел служил во время войны на Карельском фронте, был водителем в штабе округа. После войны демобилизовался и был рабочим на лесопункте в Пертозеро. В жены он взял Елену Федоровну Филиппову, дочь крестьянина деревни Вирды Ребольского погоста Федора Филиппова. Всю жизнь Елена Федоровна проработала бухгалтером на лесопункте в Пертозеро. У них родились двое детей: Валерий проживавший в Сегеже и его сестра Галина, живущая и ныне в Сегеже. Вторым ребенком Федора Федоровича была Клавдия, родившаяся примерно 1917 году и погибшая в эвакуации . Замуж она вышла до войны за православного финна-ингерманландца Николая Митрофанова, погибшего в 1941 году на Карельском фронте. У них родился сын Арви, которого судьба занесла в Армавир, где он и умер. До того, как уехать на юг, он жил некоторое время в Костомукше, где имел жену, но по семейным обстоятельствам был вынужден уехать. Третьим сыном Федора Федоровича был сын Василий, родившийся примерно в 1919 году, живший в Олонецком районе, где он работал водителем в Олонецком леспромхозе. А его жена, уроженка одного из олонецких сел, всю жизнь была домохозяйкой. У них родилось двое сыновей. Четвертым ребенком в семьей Федора Федоровича была дочь Ольга. Родившаяся примернов 1920 году. Она вышла замуж за военнослужащего, с которым всю жизнь была в командировках. Ее муж _ русский, уроженец Нижегородской области. У них родились сын и дочь. Пятым родившимся в семье был сын Иван, погибший в самом начале Великой Отечественной войне на Карельском фронте, где бил финна. Шестым в семье родился сын Виктор, живший и работавший в дом из леспромхозов Средней Карелии. Прожил он недолго, но успел оставить потомков. Женой его стала некая Мария из Белоруссии, от которой родились двое сыновей Тергуевых, которые после смерти отца были увезены матерью в Белоруссию. Таким образом разбросала судьба потомков дрвних карельских своеземцев по всему лицу шестой части суши. Веротяно, уехавшие в далекую Белоруссию Валерий и Анатолий – единственные Тергуевы в этой стране. Но не забывали они от родине. Как рассказывает их дядя Николай Федорович, где-то в восьмидесятые годы приехали два брата из Белоруссии в Реболы поклониться гробам предков, храму святого Петра, духовной святыне Ребольского края, послушать рассказы стариков о старине, проникнуться духом своей маленькой, но героической и неповторимой родины. Седьмым родился у Федора Федоровича и его жены сын Николай Федорович. Николай Федорович родился 28 мая 1928 года в крестьянской семье. В 1941-1944 годах Николай Федорович был вместе с семьей в эвакуации в Сумпосаде, потом в Кировской области.. В эвакуации жили в дервне Верхние Телюжи Гагорского района Кировской области, где в 1942 году от непосильных работ и постоянного голода скончался Федор Федолрович. Как вспоминает Николай Федорович, вся эвакуация прошла в тяжелейших работах. В 1944 году Тергуевы вернулись в Беломорский район. Николай Федорович поступил в ФЗО на Рабочем острове в школу связи, где молодой тогда Николай получил специальность монтера-связиста и монтера местной телефонной сети. 9 мая 1945 года был выпуска и Николая Федоровича отправили в Ругозеро в контору связи. В то же время родители вернулись в Реболы, где нашли лишь пепелища своих домов и поруганную финнами – фашистами землю. Дома остались лишь на полуострове Тунтулла, а в Погосте все дома сгорели. В 1945-1947 годах Николай Федорович работал в конторе связи в Ругозеро. В 1946 году Николая Федоровича направили в Эстонию, где старший брат Павел в то время служил заведующим гаражом лагеря немецких военнопленных.. Там Николай Федорович проработал восемь месяцев, после чего он устроился работать в радиоузле города Кохтла_Ярви, а потом перешел работать в узел связи Газланцестроя, где работал до 1949 года. В 1948-1949 годах учился на курсах ДОСААФ в Кохтла_Ярви и получил права. В 1949 году Николай со старшим братом приехал в Карелию на станцию колежма Беломорского района, где он работал оператором на финской машине-лесопогрузчике – грузил вагоны с лесом кругляком, который уходил за рубеж к бывшим оккупантам по бросовой цене. В 1950-1954 годах Николай Федорович служил в армии. В авиацию его не взяли, так как он не прошел медицинской комиссии, но он был оставлен шофером в полку, где прослужил положенный срок в батальоне аэродромного обслуживания. Николай служил в Башкирии Стерлитамаке. Как вспоминает Николай Федорович, за все время службы сплошь шли политзанятия и не было ни одной учебной стрельбы. В 1954 году Николай Федорович демобилизовался с приехал домой, где жил у сестры. Потом он получил в лесхозе квартиру районе нынешнего телецентра. В 195401983 годах Николай Федорович работал в Петрозаводском лесхозе. В 1983 году вышел на пенсию. Женой Николая Федоровича стала Александра Леонидовна Паллагина, уроженка деревни Уя Кондопожского района, ее родители карелы-люддикки. Отец – Леонид Николаевич Палагин, мать – Параск5овья, урожденная Кузнецова. У них родились трое сыновей. Старший сын взял в жены уроженку Белоруссии, от которой родились трое дочерей. Средний сын имеет одного сына. Младший сын холост. .Младшая сестра Николая Федоровича Вера (1932) живет в Черном Пороге Сегежского района. Всю жизнь она проработал десятником на лесопункте. Ее муж – уроженец деревни Ладвы был токарем в леспромхозе, позже- мастером. У них родились дочь и сын. Такова краткая истории я фамилии Тергуевых из деревни Погост Ребольского погоста . Когда Николаю Федоровичу был задан вопрос о происхождении фамилии Тергуевых, он помялся и сказал, прежде долго подумав: «Говорили старики, что фамилия идет от какого-то помещика, который жил в старые времена». Может быть, это и есть главное, ради чего люди помнят о своих предках – помнить откуда ты и кто были они – предки. Николай Федорович не смог вспомнить имя своего прадеда, видимо ни у русских, ни у карелов не было просто времени в их трудной жизни помнить предков до какого-то большого и древнего колена, но в сознании каждой семьи сохранялась информации о ее происхождении, традицииях предков и вот эта небольшая информация дает нам возможность понять, кем были Тергуевы из деревни Погоста. Происхождение фамилии Кармаков неясно. Фамилия Нечаев происходит, скоре всего от имени Нечай, то есть предком семьи Нечаевых был некто Нечай. Фамилия Гиппиевы по своему также интересна. Вероятно, фамилия Гиппиев имеет некоторое родственное отношение к фамилиям Геппоев и Геттаев, о которых особо было сказано в параграфах, посвященных деревням Лендеры и Поброева Гора. Родоначальником рода Гиппиевых в деревне Погост является Семен, проживавший в последней трети семнадцатого века. У Семена было двое сыновей: Игнатий и Софрон. Время рождения Софрона неизвестно. Известно только, что он умер до 1763 года. Его брат Софрон родился в 1719 году и прожил 50 лет, умерев в возрасте 50 лет в 1769 году. Игнатий Семенов имел жену Парасковью Алексееву, урожденную в деревне Челкиозеро. У них было трое сыновей: Аврам (1739), Федор(1746), Ануфрий (1754). Софрон взял в жены некую Авдотью Прокопьеву (1726), от которой имел сыновей Агапита (1738) и Матвея (1750). Агапит был пререведен жить в деревню Сумы. Судьба Матвея не прослежена. Аврам Игнатьев взял в жены «шведского нагула» Марью Гаврилову, от которой имел четверых детей: Иван (1780), Семсен (1773), Авдотья (1781), Ануфрий (1785). Федор взял в жены дочь крестьянина деревни Григорьевнаволока Мавру Федотову(1749-1784), от которой имел двух детей: Тимофей (1782) и Прасковья (17777). Тимофей умер возрасте 9 лет в 1791 году. Иван Аврамов имел от жены Устиньи (1775) четырех детей: Петр, Авраам (1797), Калина (1800), Прасковья (1813). Семен Аврамов имел от своей жены Домны также четырех детей: Афанасий (1808), Анна (1802), Федосья (1805), Иван (1808). Калина Иванов имел от своей жены Степаниды восьмерых детей Матрена (1844), Ирина (1842), Авдотья (1837), Дарья (1834), Павел (1832), Федор (1838), Иван (1839), Лука (1842). Афонасий Семенов имел от своей жены Авдотьи двоих детей: Агафья (1831), Тимофей(1839). Анна Семенова вышла замуж за крестьянина Моисея Иванова. Иван Семенов имел от своей жены Анны (1821) четверых детей: Хрисанф (1844), Дарья (1841), Анна (1847), Акилина (1849). Имено от Ивана Коринилова и Тимофея Афонасьева происходят известные нам семьи Гиппиевых. У Ивана Корнилова и его жены Дарьи Семеновой был сын Михаил, родившийся 23 июля 1882года, и дочь Надежда, родившаяся 16 сентября 1886 года (Ф.25, Оп.25, Д.107). У его брата Федора Корнилова Гиппиева и его жены Елены Михайловны были, по нашим данным, тое детей: Елена - родилась 11 июля 18881 года, Павел - родился - 7 декабря 1882 года (Ф.25. Оп.25,Д. 99), Василий - родился 11 января 1887 года . Родоначальником рода Ефимовых в деревне Погост явялетяс некий Юрий, проживавший в Погосте в последней трети семнадцатого века. У Юрия был сын Яков, который умер до 1763 года. У него была жена Парасковья Федорова, от кторой он имел пят детей: Антип (1745), Архип (1746), Иван 9(1750), Ефим(1752), Мария (1759). Мария была участницей старообрядческого движения и участвовала в самосожжении крестьян деревни Фофанофской в 1784 году.. Она участвоавала в этом событии в возрасте 25 лет. Это свидетельствует о том, что семья Ефимовых была глубоко религиозной старообрядческой семьей. Антип Яковлев сшел безвестно в возрасте 46 лет в 1791 году. Архипп Яковлев взял в жены Февронью Сидирову из деревни Тунтулла. У нихъ родились четверо детей: Евдоки я(1775), Еремей (1784), Мавра (1782), Васса (1788). Евдокия была от дана замуж в деревню Панозеро(неизвестно) за крестьянина Евсея Прокопьева. Судьба Мавры и Вассы не установлена. Еремей Архипов взял в жены Федосью. Еремей родился в год мученической смерти за веру своей тетушки Марии Яковлевны. Еремей имел шестерых детей: Меланья, Василий, Федор(105), Максим (1810), Мартын (1815), Иван (1817). Еще одним показателем того, что эта семья была глубоко религиозной и чтила заповеди старой веры, является то, что младший сфен Еремея Иван поступил в послушники Александар_Ошевенского монастыря, ибо Александр Ошевенский был одним из самых чтимых в древлеправославной традиции святых. Василий Еремеев имел от своей жены Федосьи, которая родила ему: Григорий (1838). Петр (1842), Анна (1837), Мария (1848). Мартын Еремеев взял в жены на 7 лет младше гое Пелагею (1822), от которой имел двух детей: Марфа (1846), Федосья (1849). Иван Яковлев взял в жены Парасковью Герасимову, урожденную в деревне Погост. У них родилось четверо детей: Лука (1778), Тимофей (1783), Лукерья (1793), Кирилла (1788). У Луки Иванова от жены Авдотьин (1775) года было шестеро детей: Василий (1802), Меланья (1800), Настасья (1803), Пелагея (1810), Наатлья (1814), Николай (1805), Василий Лукин имел от жены Аграпены (181810 четырех детей: Кирик (18440, Матвей (1847), Иван (1850), Мария (1841). Меланья вышла замуж за крестьянина деревниБольшое озеро Ивана Степанова. Настасья Лукина вышлазамуж за крестьянина древни Колвасозеро Василия Гаврилова. Судьба Пелагеи и Натальи Лукиных не прослежена. Николай Лукин взял в жены Анну на 20 лет младше себя. Тимофей Иванов (1783) имел от жены Федосьи (1787) троих детей: Ирина *1814), иван (1811), Федул (1815). Судьба Луерьи Ивановой не прослеживается . Кирила Иванов имел от жены Татьяны (1787) шестерых детей: Ирина (1811), Мария (1813), Захар (1811), Давид (1817), Ефим (1820). Захар Кириллов имел от жены Парасковьи (1820) сына Василия (1845). Давид имел от жены Авдотьи (1829) сына Федора (1848). Ефим Яковлев взял в жены дочь крестьянина деревни Сававстьяновнаволок Пелагею Герасимову (1751), от кторой родился сын Филипп (1776). От Ефима Кириллова (1820) года родился Иваан, чьи сыновья были Федор и Степан. Степапн Иванович Ефимов взячл в жены дочь крестьянина деревни григорьев наволок Конана Ивановича лазщарева Татьну Конановену 10 сентября 1895 года (Ф.25. Оп.25, Д.131, л. 53 об -54). 9 апреля 1921 года у Степана Ивановича и его жены Татьяны Конановны родилась дочь Елизавета (Ф.25, Оп.25, Д.209). У его брата Федора Ивановича и его жены Катерины Антоновны родился 7 июля 1920 года родился сын Иван. Фамилия Софоновы была не менее многочисленна . Родоначальником Софоновых в деревне погост является Степан, проживавший в деревне Погост в последней трети семнадцатого века. У Степана был сын Софон, родившийся около 1705 года. Софон прожил 63 года и умер в 1768 году. Около 1730 года он вступает в брак с дочерью крестьянина деревни еммельяновская Авдотьей Савиной (17220-1790). У них родились семеро детей: Степан (1730), Яков (1739)_, Прокопай(1752). Захар (1758), Илья (1759), Анна (17560. Ирина (1765). Степан Софонов прожил 42 года.. Он взял в жены дочь крестьянина деревни Конецострова Ирину Аксентьеву(1727-1795), от которой имел пятерых детей: Михей (1763), Моисей(?), Дарья (1774), Авдотья (1762), Пелагея (1768). Михей был холостым и сшел безвестно в 1792 году. Моисей бежал в 11780 году. Дарья бежала безвексно в 1795 году в возрасте 1795 года. Скорее всего они прятались от переписчиков или уходили в старообрядческие скиты, где они могли не скрывая исповедовать древлюю веру. Авдотья была выдана замуж за крестьянина Линдозерского погоста . Пелагея Степанова была выдана замуж за крестьянина селения Обжа Олонецког погоста. Яков Софонов взял в жены дочь крестьянина деревни Вонгалицы Олонецкого погста Парасковью Тимофеву (1739-1795/1816). У Якова Софофновав родились двое сыновей: Александр (1776) и Михаил. Александр был записан в олонецкое мещанство. Михаил был записан санкт-петербургское купечество, что показывает нам, что семь я Софоновых не была бедной и, видимо, принадлежала к одной из влиятельнейших семей ребольской торговой корпорации, с чем, видимо, связана запись одного из ее членов в купечество столицы. Прокопей Сафонов взял в жены дочь крестьянина деревни Гафострова Евдокию Спиридонову (1754). У Прокопе родились двое детей: Иван (1753) и Акиилина (1781). Иван умер в возрасте 18 лет холостым. Егог отец, не дождавшийся внуков человек средних лет, умер в 1791 году в возратсе 49 лет. Захар Софонов взял в жены дочь крестьянина деревни Роуккула Мавру Захарову (1771), от котрой имел семерых детей: Иван (1790), Егор (1798), Иван (1802), Семен (1800), Мария (1794), Дарья (1797), Парасковья (1812). Иван Захаров взял в жены дочь крестьянна той же деревни Никиты Прохорова Пелагею Никитину (17987-18181/1833). У них детей не было. Егор Захаров взял в жены Анну (1811), от которой имел троих сыновей: Петр (1828), Дмитрий (1834), Василий (1835). Иван бежал в 1831 года и боле не значится по ревизиям.. Семен Захаров оставался до 49 летнего возраста холостым. После 1850 года его судьба не прослеживается. Мария Захарова была выдана замуж за крестьянина деревни Савастьянов наволок Лариона Алексеева (1793). Судьба Дарьи и Прасковьи Захаровых не прослеживается далее. Потомком этой семьи был Николай Федорович Софонов и его жена Февронья Богданова. У них родились трое детей. Петр родился 12 января 1885 года (Ф.25, Оп.25, Д.105, л. 153 об-154). Евдокия родилась 24 августа 1887 года и была крещена 30 августа. В то же время или, примерно, немного позднее, родился сын Николай Николаевич Софонов. У Николая Николаевича и его жены Татьяны Антоновны был сын Иван, родившийся 22 января 19191 года (тФ.25, Оп.25 Д.209). Никитины происходят от крестьянина Петра, родившегося в последней четверти семнадцатого века и жившего примерно до 1748 года. У него было, по нашим данным, два сына: Марк (127222) и Антип (1732). Марк Петров, взял в жены дочь крестьянина деревни Колвасозеро Агафью Моисееву (1718-1789), от которой родился сын Прохор в 1740 году. Антип взял в жены Акилину Кононову (17420, от которой в 1779 году родился сын Захар, который около 1795 года был переведен на постоянное место жительство в деревню Григорьев наволок. У Прохора Маркова и его жены Авдотьин Яковлевой, взятой у крестьянина той же деревни Погост, было шестеро детей: Иван (1759), Никита (1775). Наталья (1766). Варвара (1772), Дарья (1775), Февронья(1778). Наталья Прохорова была выдана замуж за крестьянина деревни Григорьев наволок. Варвара Прохорова была выдана за крестьянина деревни Колвасозеро . Судьба Дарьи и Февроньи Прохорвых не прослежена. Иван Прохоров взял в жены дочь крестьянина деревни Конецострова Татьяну Григорьеву(1771). У них родилось семеро детей: Ирина (1794), Стафей (1809), Устина (1795), Марина (1797), Ирина (1802), Авдотья (1810), Аксинья (1814). У Марины Ивановой родился незаконнорожденный сын Павел, который был 30 июля 1850 года перечислен в Олонецкий уезд на постоянное место жительство. Ирина Иванова прижила также двух незаконнорожденных детей: Федосья Богданва (1840). Елена Богданова (1841). У Никиты Прохорова и его жены Анны Степановой (1761), которая была дочерью крестьянина деревни Колвасозеро, родилось девять детей: Конан(1801). Иван (1804), Пелагея (1797), Акилина (1805), Ирина (1807), Софья (1810), Марфа (1811), Фома (1820), Евдоким (1818). Конан Никитин взял в жены дочь крестьянина деревни Колвасозеро Федора Амосова. Иван Никитьин взял в женгы дочь кренстьянина деревни Тужни Степана Иванова Екатерину Степанову (1801). У них родилось семеро детей: Марк (1825), Иван (1827), Антон (1830), Василий (1832), Мавра (1830), Михей (1835), Зиновий (1844). Пелагея Никитина быв выдана замуж за крестьянина деревни Погост Ивана Захарова. Акулина Никитина была выдана замуж за крестьянина той же деревни Захара Андреева. Судьба Ирины, Софьи и Марфы не установлена. Фома Никитин был холостым одр 1850 года, то есть до 30-летнего возраста. Евдокиям Никитин был забран в рекруты в 1838 году в возрасте 20 лет. Василий Иванов Никитин (1832) имел от своей жены Прасковьи Ивановны трех, по нашим данным, детей. В 1878 году у них родился сын Владимир. В 1881 году родился сын Степан. 1 марта 1889 года родилась дочь Дарья (Ф.25. Оп.25, Д.110). Владимир Васильевич Никитин вступил в законный брак в возрасте 20 лет 3 июля 1898 года за свою сверстницу Катерину Антоновну, дочь крестьянина деревни Муезера Антона Максимова. 28 января 1920 года у них них родился сын Василий (Ф.25, Оп.25, Д.209). Степан Васильевич Никитин вступил в законный брак 1 июля 1911 года с дочерью крестьянина деревни Юстозеро Юстозерского прихода Ивана Боярова Федосьев Ивановной Бояровой (Ф.25, Оп.25, Д. 170, л. 176 об-177). 9. Ровкула Ровкула является одним из старейших поселений Ребольского погоста и упоминается еще Nousia Rydzin в 1555 году. Самоназвание Ровкула пришло с Карельского перешейка, где в Городенском погосте имелся одноименный населенный пункт, название которого носило одно из пяти племен карельского народа. С семнадцатого века в Ровкуле проживали 7 крестьянских родов: Бураковы, Кюршиевы, Тимофеевы, Гулевы, Гурьевы, Пушшиевы, Каккоевы. Эти фамилии находились в близкородственных отношениях, и, вероятно, имели обще происхождение, в прошлом, что, однако, не удалось проследить. Одной из интереснейших фамилий являлись Бураковы. Эта фамилия была зафиксирована как на Карельском перешейке, так и среди населения Поморья. Вероятным родовым центром данной фамилии является населенный пункт Буракова Лахта на реке Ряжеел в Городенском погосте (История Карелии XVI-XVII веков в документах. Петрозаводск- Йоэнсуу. Т.2, с.85). Среди своеземцев Городенского погоста также упоминается ряд носителей данной фамилии, которые являлись на тот момент помещиками. Это помещик Вялица Степанов Копцов сын Борыков, Горемыка Степанов Копцов сын Борыков, Невежа Степанов Копцов сын Борыков, жена Бориса Булгакова сына Борыкова Мария, помещица Олена Борыкова (там же, с. 244). Среди крестьян Соловецкого монастыря в 1572-1584 годах упоминается два носителя данной фамилии. Это крестьянин Подпорожской волости Лаврин Бураков и кретьсянин Варзужской волости Юрий Данолов Бураков (Акты социально-экономической истории Севера России XV-XVI веков: Акты Соловецкого монастыря 1572-1584 годов. Составитель И.З. Либерзон. Ленинград, 1990,с.158,217). Здесь можно говорить о том, что данная фамилия имела весьма глубокую историю и принадлежала к одной из старинных семей карельской племенной знати. Оказавшейся к данному времени помещиками на Карельском перешейке и крестьянами в набиравшей силу вотчине Соловецкого монастыря. Далее судьба семьи теряется в лихолетье смутного времени, нор, однозначно, что предки ровкульской семьи Бураковых вместе с остальными роккульцами переселяются в Ребольский погост. Первым доступным нам по документам является Дорофей (Турпей), предок семьи Бураковых, поселившейся в Ровкулах. У Дорофея был сын Никита, у которого от жены Ксении Ануфриевой было четверо сыновей. Первый сын Михаил родился около 1741 года и прожил около 40 лет. Его женой стала Евдокия Яковлева из деревни Бабья губа Кондокской волости. У них была лишь одна дочь Татьяна (1761), которая была выдана за крестьянина той же деревни Кондратия Максимова. Вторым сыном Никиты был Гур, родившийся в 1745 году и проживший 68 лет. У него две жены и жизнь он прожил довольно интересна. Первой его женой стала крестьянка Матрена Афанасьева, которая была дочерью крестьянина деревни Лувоозеро . В 1782 году Гур с семьей записался в олонецкое купечество, что доказывает тот факт, что эта семья была довольно обеспеченной. Жена умирает через 7 лет. Он возвращается в Реболы, так как никакой удачи эта запись в купечество не имела и явилась по сути неудачной политикой правительства в области насильственного формирования в стране слоя городских граждан. Второй женой Гура стала некая Мавра. Всего у Гура родились пятеро детей детей. В 1786 году сын Онуфрий, в 1787 – Лукерья, в 1788 – Мария, в 1789 - - Елена, 1791 году – Прасковья. Судьба Лукерьи неизвестна и теряется в период между 1795 и 1816 годом. Мария была выдана замуж за крестьянина того же Ребольского погоста Егора Семенова. Парасковья и Елена так и не вышли замуж и, оставшись девицами, скончались обе в 1816 году. Онуфрий Гуров взял в жены Мавру Евсееву, которая была младше мужа на три года. У них родилась лишь одна дочь, да и то поздняя. Когда отцу было 52 года, а матери 49 лет. ОТ него также происходит род Гуровых. Третий сын Никиты Иван был записан, как и его брат, в Олонецкое купечество. Но судьба его не прослеживается. Последний сын Никиты Тимофей является предком ныне живущих Бураковых. Тимофей взял в жены Анну Фотееву из Минозеро . Жена была младше его надесять лет. У них родилось. Если верить ревизским сказкам, четверо трое детей. Самая старшая дочь Евдокия родилась в 1788 году. Вторая – ее тезка – родилась через восемь лет. Сын – наследник- родился лишь в 1802 году. Сына назвали Ефим. Ефим имел двух жен. Первая его жена – некая Дарья – была на семь лет старше его. От нее он имел семерых детей: 4 сыновей и 3 дочерей. Сыновья родились в 1819 году – Емельян, в 1821 году – Василий, в 1828 году – Тимофей, в 1831 году – Елизар. Дочери были погодками и родились в 1823-1825 годах – Агриппина, Аксинья, Авдотья. Второй женой Ефима 14 февраля 1826 года стала дочь крестьянина деревни Колвасозеро Исая Егорова Пелагея Исаева(1807 г.р.). От него у нее родились пятеро детей- двое дочерей и трое сыновей: Устинья (1838). Марфа (1840), Иван (1835), Марк (1844). Судьба их не прослежена. Известно лишь, что у Марка был сын Николай Марков Бураков., который 23 августа 1909 года вступил в законный брак с дочерью крестьянина деревни Минозера (из той же деревни была его прабабка) Василия Степанова Иванова – Матрену Васильеву (1888). (Ф.25, Оп.25, Д. 419, л.73 об – 74). В 1917 году у них родился сын Николай Николаевич, который погиб во время Великой Отечественной войны. В 1920 году 4 декабря у них родилась дочь Анна (Ф.25, Оп.25, Д.419). В той же деревне проживала семья Кюршеевых. Корни этой фамилии имеют, вероятно, пряжинско-сямозерское происхождение, так как аналогичная фамилия имела хождение среди крестьян Сямозерья. Пряжинского края. В Реболах родоначальником Кюршеевых был Семен, живший в начале восемнадцатого века. У него был сын Тарас, родившийся примернов 1732 году. Он был человекам вольным и был в числе тех ребольцев, которые оказывали власти пассивное сопротивление. Переходивших границу и прятавшихся во время рекрутских наборов в у своих дальних родственников – православных карелов Иломанси и Лиексы, с которыми ребольцы, вероятно, в течение семнадцатогор века имели определенные родственные отношения. Тарас имел двух жен _ Евдокию Парфенову, уроженку деревни Минозеро и некую Ирину Федотову. От первой у него родилась в 1768 году дочь Федосья, вышедшая замуж за Степана Михайлова в Колвасозеро. От второй жены у него родился в год его смерти сын Иван, который до 1795 года перешел в деревню Минозеро, из которой, вероятно, вернулся . Его женой стала Мария Гурова, дочь Гура Никитина Буракова. У него было семеро детей – пять дочерей и двое сыновей. В 1802 году родилась Евдокия. В 1804 году – Анна,в 1809 году – Дарья. В 1814 году – Татьяна, в 1818 – Мария. Сыновья родились в 1809 году – Карп (1809), в 1811 году – Ануфрий. Судьба трех из пяти сестер не прослежена. Дарья Иванова так и не вышла замуж, прижив незаконных с точки зрения патриархальной морали того времени детей: Мавелия (1829). Умершего в семилетнем возрасте и Петра (1836). Вероятно, незаконных детей приживали в основном от родственников или свойственников, на венчание с которыми в церкви существовал ясно прописанные со времен Уложенного собора 1649 и Собора 1666//1667 годов запрет, подтвержданый рескриптами Петра и Александра Первого. Мария вышла замуж за крестьянина деревни Челкиозеро Семена Степанова 26 января 1844 года. Ануфрий взял в жены Дарью Иванову из деревни Погоста. У них было семеро детей: в 1836 году родился Василий, в 1840 – Павел, в 1848 – Илья, в 1843 – Мария, умершая от оспы в девятилетнем возрасте, в 1844 – Марина, в 1852 году -Дарья, в 1856 - Владимир. У сына Карпа или Кирилла был сын Андрей и Прохор. Сын Андрея Василий, родившийся в 1892 году, 1 июля 1916 года вступил в брак с крестьянкой той же деревни Гордея Георгиевича Тимофеева и его жены Елены Харитоновны – Мариной (1898).(Ф.25. Оп.22, Д.197, л. 41оборот – 42). Известны двое детей Василия. 19 мая 19191 года у Василия родилась дочь Федосья (Ф.25, Оп.25, Д.209). В 1921 году родился сын Федор, погибший в годы Великой Отечественной войны (Ф.25, Оп.25, Д.197, Л.65 оборот – 66). У Василия была секира Анна, которая вышла замуж в деревню Савастьнов наволок за крестьянина Федора Федоровича Моисеева (Ф.25, Оп.25, Д. 152). Фамилия Тимофеевы, из которой происходила Василия Андреевича Кюршоева, праправнука Гура Никитина Буракова, происходит, вероятнее всего, от некоегго Тимофея, хотя среди членов этого рода, начиная с конца семнадцатого века, имя Тимофей не фигурирует. Отец Марии Гордей был сыном Егора Егорова (1849). С родоначальником Петром. Жившим в семнадцатом веке, его связывала следующая линия родства: Петр – Максим – Егор – Егор – Егор. Женой Максима была крестьянка деревни Минозеро Февронья Емельянова. Женой Егора была крестьянка деревни Емельяновской Мавра Яковлева. Женой второго Егора и матерью третьего Егора была крестьянка деревни Омельяновской Анна Прокопьева. Род Пушшиевых Сама фамилия имеет характерный для фамилий части олонецких пряжинских карелов окончание на –иев. Эта фамилия фигурирует среди крестьян Варзужской волости вотчины Соловецкого монастыря ((Акты социально-экономической истории Севера России….Т.2,с.63). 10. Челкиозеро Деревня Челкиозеро возникла, как считает Хейкки Тарма, в 1700ые годы (Aunuksen Repola…с.2-3). Матти Пелля в сводной таблице населенности деревень Ребольского погоста указывает на то, что в 1679 году Челкиозеро или Чалкка уже существовала. В то же время подобные или во многом аналогичные наименования встречаются в некоторых погостах южного Прионежья. В Челкиозеро жили четыре крестьянских семьи – Мартыновы, Спиридоновы, Коровины. Якимовы. Сами фамилии указывают на то, что предками коренного населения деревни Челкиозеро были, скорее всего, выходцы с Карельского перешейка и Олонецкой равнины, возможно Сямозерья. Предком рода Спиридоновых был живший в конце семнадцатого века крестьянин Алексей, имевший сыновей Фадея и Тихона. Фадей (1705) имел девять детей, имевшие разницу в возрасте почти 30 лет. В 1720 году родился Михаил, в 1747 – Илья, в том же – Леонтий, в 1750 году - Яков, в 1755 – Матвей, в 1757 – Егор, в 1759 году – Ларион, в 1748 – Ефимия, в 1740 – Анна. Илья был бездетен. Вероятно, он был горячо верующим старообрядцем, так как после 1763 года покинул родную деревню и уединился с другими единоверцами в Водлозерском скиту, претерпевая гонения и лишения за старую веру. Яков записался в 1779 году в Олонецкие мещане и, возможно, пустил корни на Олонецкой земле. Матвей был отдан в рекруты в 1778 году в возрасте 23 лет. Егор умер в возрасте 24 (или 34) лет. Ларион также был бездетен и умер в возрасте 25 лет. Ефимия Фаддаева была выдана замуж в той же деревне за крестьнина Архиппа Кирьянова. Анна вышла замуж за крестьянина деревни Муезера Якова Аникикева. Леонтий продолжал род Спиридоновых. Леонтий взял в жены Варвару Архиппову, дочь крестьянина деревни Погост. У Леонтия были трое детей. В 1767 году родился Кирилл, в 1782 – Евдокия, в 1783 году _ Спиридон, при этих родах умерла его мать. Кирилл рос под воздействием старообрядческих идей своего дядюшки Ильи Фаддевича и последовал его высокому примеру – едва ему исполнилось 14 лет и он бежал в Выгорецкое старообрядческое общежительство, где смог присоединиться к единомышленникам. Судьба Евдокии не прослежена. Спиридон Леонтьев взял в жены уроженку деревни Григорьев Наволок Агафью Семенову (1785), которая была дочерью крестьянина Семена Фотеева сына и его жены Февроньи Егоровой. Мать его тещи была дочерью священника Ребольского погоста, а двоюродные братья его жены были священниками православной церкви, что и привело эту истинно старообрядческую семью к постепенному примирению с оффициальной православной церковью. Такое родство не могло не повлиять на эту семью. У Спиридона и Агафьи родились восемь детей: в 1800 – Афимья, в 1803 – Агафья, в 1805 – Варвара, в 1816 – Стафей, в 1819 – Авдотья, в 1821 – Настасья, в 1823 – Агафья, в 1837 – Тарас. Судьба трех сестер не прослежена. Агафья Спиридонова так и не вышла замуж и родила вне брака двух детей: Лукерью – Марию (1825) и Михея (1837). Авдотья Спиридонова вышла замуж в деревню Гафостров за крестьянина Василия Степанова. Настасья Спиридонова вышла замуж за крестьянина деревни Тужни Степана Федорова. А самый младший сын Тарас продолжил мужскую ветвь рода Спиридоновых. У Тараса родились сыновья Мирон, Иван, Алексей, Василий и Илья, который, скорей всего, был назван в честь того самого Ильи Фадеевича, чью память в семье берегли . У Мирона были, насколько удалось проследить, двое сыновей: Петр и Феодор. Петр Миронович Спиридонов вступил в брак с Анна Малахиевной Ригоевой 17 июля 1909 года . Анна была дочерью крестьянина Григорьев Наволока Маалхия Иванова Ригоева (Ф.25, Оп.25, Д.164, л.72 оборот- 73). У Петра родились в 1917 году – сын Василий, в 1920 году – дочь Пелагея. Иван Тарасович взял в жены Клавдию Васильеву дочь, от которой в 1920 году родился сын Григорий, в 1921 году – дочь Анна (Ф.25, Оп.25, Д. 209). Алексей Тарасович взял в жены дочь крестьянина деревни Кимовары Родиона Пркопьевича Максимова Анну(Ф.25, Оп.25, Д.155). В 1917 году у Алексея родилась дочь Елена (Ф.25. Оп.25, Д.209). Василий Тарасович был женат на Марье Трифоновне, от которой родился в 1921 году сын Василий. В 1901 году в законный брак вступил Илья Тарасович, взявший в жены Елену Павловну Моккиеву (1876) (деревня Большой наволок) (Ф.25, Оп.25, Д.146, л.236 оборот- 237). Заключение. В результате проделанной работы мы пришли к следующим выводам: Ребольский погост – один из старинных погостов Средней Карелии, возникший в результате длительного процесса земледельческого освоения удобий межозерья Лексозеро - Тулосозеро - Суккозеро - Торосозеро. Первоначальным населением изучаемой нами территории было лопари или саамы- племена, занимавшиеся рыболовством, охотой и собирательством. В начале XVI века происходит процесс земледельческого освоения данной территории земледельцами из Иломанского погоста и с Карельского перешейка. В течение шестнадцатого века формируется система расселения Ребольского погоста. К середине XVII века происходит окончательное формирование популяции постоянного населения ребольского погоста, которое формировалось из нескольких компонентов: потомков выходцев с Карельского перешейка, жителей соседних Ругозерского, Иломанского и Паданского погостов и выходцев из внутренних районов Финляндии. Численность популяции на протяжении XVII - первой половины XIX века оставалась на уровне 1500-2000 человек с вариациями в неблагоприятные периоды. Население погоста жило в основном зав счет продуктов крестьянского труда, но значительное место в его занятиях занимали отхожие промыслы: торговля, ремесло. Реболы на протяжении 250 лет оставались важнейшим торговым цнтром данного региона, на территориии которого сформировалась ребольская торговая корпорация, объдиненная не только общностью проживания купеческих родовых артелей, но и общностью их интересов и зон приложения деловой активности. В XVIII веке данная артель теряет свое влияние и остается незначительной вплоть до второго расцвета погоста в период 1870-1920 годов. Ребольский погост являлся верным рубежом русской государственности и православной веры на западных рубежах России. Гибель погоста напрямую связаны с событиями участия местного населения в антисоветском восстании населения Северной Карелии и западной части Средней Карелии против советского режима и красных финнов, поддержанном общественными организациями и частными лицами Финляндии. Мужское население Ребольского погоста принимало широкое участие в составе белофиннских частей в военных действиях на территории Карелии. В итоге силовой акции, осуществленной красными финнами, штаб белофиннского движения в Кимасозеро был уничтожен, а против местного населения применены акции устрашения, что вызвало исход исконного населения Ребольского погоста в Финляндию Список использованной литературы и источников. Опубликованные источники. Гершанович Л. Общее описание Ребольской казенной дачи Повенецкого уезда // Известия общества изучения Олонецкой губернии, 1915, №4, с.222-224. История Карелии в документах и материалах: учебное пособие для средних школ Карельской АССР. Часть I. Дореволюционный период. Петрозаводск, 1980. История Карелии в документах и материалах (с древнейших времен до начала XX века): учебное пособие для средних школ. Петрозаводск, 2000. Карелия в XVII веке: Сборник документов. Петрозаводск, 1948. На Кимасозеро: воспоминания участников лыжного рейда. Петрозаводск, 1971. Проект устройства железной дороги до с. Лендеры Повенецкого уезда // Памятная книжка Олонецкой губернии на 1909 год. Петрозаводск: Олонецкая Губернская Типография, 1909, с.248-249. Путешествия Элиаса Леннрота: Путевые заметки, дневники, письма 1828-1842 годов. Петрозаводск, 1985. Фесвитянинов С.М. На границе Финляндии // Вестник Олонецкого Губернского земства, 1911, №14, с.10-13. Неопубликованные источники. НА РК Ф.296, Оп.1, Д. 1/5 Отчетность лесного Ребольского лесничества в приеме и отпуске сумм за 1887 год, по представленным от онаго книгам о лесных доходах, партикулярных суммах и билетных бланках и ежемесячных отчетных ведомостях. НА РК Ф.296, Оп.1, Д.1/8 Список членов вольнонаеной лесной стражи Ребольского лесничесива. НА РК Ф.296, Оп.1, Д.1/12 Список лесной стражи Ребольского лесничества, принятого от Паданского лесничества, получаемые ею оклады содержания. НА РК Ф.296, Оп.1, Д. 1/13 О доходах, вырученных по лесничесчтву и срочная отчетность по ним на 20.12.1897-6.2.1898. НА РК Ф.296, Оп.1. Д.1/16 О составлении годлового отчета и статистических сведений пор лесничеству на 30.05.1898-13.4.1899. НА РК Ф.299, Оп.1, Д.6/36 Формулярные ведомости священноцерковнослужителей по Повенецкому уезду за 1836 год. Список использованной литературы. Aunuksen Repola. Joensuu: Repola-Seura, 2001. Балагуров Я.Я. Приписные крестьяне Карелии в XVIII-XIX веках. Петрозаводск, 1962. Бубрих Д.В. Происхождение карельского народа. Петрозаводск, 1947. Власов Ю.П. Муезерский. Петрозавордск, 1974. История Карелии с древнейших времен до наших дней / Науч. Ред. Н.А. Кораблев, В.Г. Макуров, Ю.А. Савватеев, М.И. Шумилов. Петрозаводск, 2001. Карелия и Финляндия на пороге нового тысячелетия: Тезисы докладов международного симпозиума историков (21-23 мая 1999 года). Петрозаводск, 1999. Килин Ю. Карелия в потлитике Советского государства в 1920-1941 годах. Петрозаводск, 1999. Киркинен Х., Невалайнен П., Сихво Х. История карельского народа. Петрозаводск, 1998. Кочкуркина С.И. Древние карелы. Петрозаводск, 1987. Кутьков Н.П. «Кочующие деревни»: к вопросу о степени достоверности документов делопроизводства XVIII-XIX вв. как источника по аграрной истории // Народное зодчество: межвузовский сборник. Петрозаводск, 1998, с.39-47. Пулькин М.В., Захаров О.А., Жуков А.Ю. Православие в Карелии (XV – первая четверть XX в.) Москва, 1999. Ребольский край: исторический очерк. Петрозаводск, 1999. Приложение. Приложение №1. Список участников лыжного рейда на Кимасозеро в январе-феврале 1922 года. Из книги «На Кимасозеро: воспоминания участников лыжного рейда» Петрозаводск: Издательство «Карелия», 1971, с.103-111. Антикайнен Тойво Юхинпойка. Антилла Аксели 1900-1953. Ароярви Людвиг 1891-? Ахо Вилхо Иваринпойка 1892-1958. Ахонен Калле Оттинпойка 1895-? Аура Артур. Бек Эрнстти. Валден Ирье Юхинпойка 1896-? Валлин Мартти 1896-? Веняя Армас. Весала Таави Таавинпойка 1893-1945. Вилкко Юхо. Винберг Алекси. Вирттанен Илмари (Ялмари) Эрландпойка. Виртанен Лаури Виихторинпойка. Вуоринен Тойво Анттинпойка. Вяйниккяйнен Калле. Вяхя Тойво. Гренлунд Франц. Иконен Отто 1897-1947 Илмонен Эйнар Анттинпойка 1891-? Иоки Юхо. Кальске Мартти Калленпойка 1891-1968 Карттунен Микко. Карьялайнен Эркки Юхинпойка. Кауккинен Суло Маттинпойка. Келторанта Юхо. Кемпас Тойво Иолинпойка 1899-? Керттула Тойво Маттинпойка 1893-? Кетонен Генрих 1893-умер в Липецке. Кетто Эро. Киви Эско. Кивиниеми Артури. Кийвери Юхо. Койву Калле Августинпойка 1902-? Койвунен Антти. Кокко Ялмари Маттинпойка. Контио Эмилли. Копола Генрих. Кронквист Суоми 1902-? Кумпу Оскари Юхинпойка 1899-1935. Кюлькянен Оскари. Кярня Эркки Робертинпойка. Лааксо Гуго Адаминпойка 1897-1957. Лааксо Аксель Калленпойка. Лааксола Юхо-Роберт Альбертинпойка. Лааксо Август Маттинпойка. Лайнио Мартти. Лаппалайнен Юхо. Лахти Арво. Лахти Бруно-пулеметчик, 1895-1964. Левянен Тайсто Оттинпойка 1890-1942. Леписто Унто. Лехтинен Арво. Лехто Нийло. Линдквист Тойво. Линдквист Юсси. Линдгрен Эйнари. Линдрус Эмилли. Лумпус Калле. Лундстрем Гуннари. Маннер Тойво. Мойсио Вяйне. Мурсу Франц. Мятте Нанде Юхинпойка. Невалайнен Армас. Нисканен Франц. Оса Эйно Нанденпойка. Ояла Эркки. Перттула Вилхо. Пихканен Вилфрид. Пуллинен Илмари Маттинпойка. Пюхтия Пекка. Рейно Антти. Рехвонен Альберт Анттинпойка. Рийтола Вилле. Рийхиниеми Яакко. Рясянен Аапелли. Сало Лаури Оскаринпойка. Синто Юхо. Сирениус Артур Анттинпойка. Суванто Микко. Суотало Тойво. Суси Симо Юхинпойка. Суттунен Матти. Сухонен Аарне. Таавери Ойво. Тани Тойво. Товиайнен Паули. Тойкка Эмилли Вилленпойка. Томмола Тойво Виихторинпойка. Туовинен Юханнес. Туоминен Ирье-Ансельм. Хаверинен Эмилли Эмиллинпойка. Харилайнен Август. Хейкконен Юхо. Хильден Аксели. Хилтунен Юхо Яакконпойкка. Эло Юхо. Энхольм Ялмари. Эриксон Ялмари Анттинпойка. Эрккиля Вилхо. Эрьяс Матти. Югансон Лаури. Юнтунен Антти. Юнтунен Гуннари. Яркяс Мартти. Ярвинен Юханнес. Яскеляйнен Вяйне. Участники похода на Кимасозеро, участие которых в рейде письменно засвидетельствовано их товарищами по школе, но не подтверждено соответствующими архивными документами: Ауланко Онни. Карху. Койвисто. Койвунен Калле. Лампела. Лахтонен ило. Лемпинен Яакко. Линнала. Лукаринен. Луккола. Мяккелин Ирье. Ниэминен Калле. Нисканен, брат Нисканен Франца. Няяття. Пихялисто Отто. Раасу Армас маттинпойка. Ритола Юкко. Савиранта Альберт Соломонович. Терхо Август Густавович. Урпонен Калле Калленпойка. Хаккарайнен Рудольф. Хауккариутта Вяйне. Хельминен Ивари. Приложение №2. Список населенных пунктов Ребольской волости Повенецкого уезда Олонецкой губернии на 1905 год. Из издания «Список населенных мест Олонецкой губернии на 1905 год» Петрозаводск: Олонецкая Губернская Типография, 1907. №п/п Название Дворов Семей Мужчин Женщин Всего Лошадей Коров 4236 Ребола 16 18 72 76 148 14 39 4237 Вирда 4 5 22 18 40 4 12 4238 Савастьяннаволо 7 8 28 25 53 8 20 4239 Емельяновская 12 17 56 59 115 13 33 4240 Конецостров 20 21 77 71 148 18 50 4241 Ровкулы 14 17 63 60 123 9 28 4242 Тунтулы 5 5 19 21 40 4 9 4243 Григорьев-наволок 10 11 45 51 96 10 28 4244 Ширикий наволок 1 2 7 5 12 0