Выпускная квалификационная работа студентки V курса факультета русского языка и литературы (030): Научный Нижнетагильский государственный педагогический институт кафедра литературы Гражданский пафос поэзии Роберта Рождественского 60-х годов. Выпускная квалификационная работа студентки V курса факультета русского языка и литературы (030): Научный руководитель: Нижний Тагил, 2000. Содержание. Введение. §1. Начало творческого пути Роберта Рождественского. §2. Обзор научно-критической литературы по творчеству поэта, обоснование темы, цели и задачи работы. I глава. Особенности поэзии 60-х годов и творческая индивидуальность Роберта Рождественского. §1. Продолжение традиций гражданской поэзии ХХ века (В. Маяковский). §2. Эстрадность поэзии. §3. Гражданственность поэзии. II глава. Проблемы в поэзии Рождественского 60-х годов. §1. «Мы!» §2. «Звездный отблеск». §3. «Быть человеком!» §4. Поэзия и наука. §5. Темы революции и Великой Отечественной войны. III глава. Особенность поэтического языка Роберта Рождественского. §1. Жизнь слова в поэзии Рождественского (авторские изобретения). §2. Образные средства языка (сравнения, метафоры, эпитеты, фразеологизмы). §3. Искусство разговора с читателем (просторечия). Заключение. Библиография. ВВЕДЕНИЕ. §1. Начало творческого пути Роберта Рождественского. Поэтический путь Роберта Рождественского начался в 1951 г., когда он – приехавший из Петрозаводска юноша поступил в Литературный институт имени А.М. Горького. В 1955 году в Петрозаводске вышла первая книга двадцатитрехлетнего поэта «Флаги весны», а спустя год в Москве сборник «Испытание», с которого он и ведет отсчет своих этапных книг. В последующие несколько лет появились один за другим семь сборников, быстро (быстро) раскупавшихся любителями поэзии. Большую известность Рождественскому – студенту принесла поэма «Моя любовь», которую в середине пятидесятых знали наизусть. Голос Роберта Рождественского был услышан сразу, едва только журнал «Октябрь» опубликовал в 1955 году его юношескую поэму, где молодой поэт внятно и просто заговорил о вещах, близким многим. Это успех был неслучаен. Подкупала доверчивая, открытая интонация голоса, естественный демократизм и гражданская наполненность лирического высказывания, когда личное неизменно стремилось слиться с судьбами времени, страны, народа. Поэма началась в груди, грудь разорвать грозя. Теперь ее, как ни крути, не написать нельзя. Я ею бредил по ночам, берег ее, как жизнь. Я на руках ее качал И повторял: - Пишись! Пишись! – Я требовал, но мне ответил ворох строк: - Постой! А был ли ты в огне? Месил ли пыль дорог? Встречал ли ты в атаке смерть? Привык ли ты дерзать? И так ли знаешь жизнь, чтоб сметь о ней другим сказать?.. (Моя любовь) Что стояло за «ворохом» строк этой первой, еще во многом несовершенной, но очень искренней поэмы? Военное сибирское детство, поезда-теплушки, медленные, как очереди за хлебом, музыкальное училище, пионерские концерты в омском госпитале, когда его, заикающегося двенадцатилетнего курсанта, слушают тяжело раненые бойцы и командиры. Мы поем… Только голос летчика раздается. А в нем – укор: «Погодите!… Постойте, хлопчики… Погодите… Умер майор…» Балалайка всплеснула горестно. Торопливо будто в бреду …Вот и все о концерте в госпитале в том году. (Концерт) Голос начищенной меди полкового оркестра, ворвался в судьбу поэта, вызывал и сегодня острые воспоминания и властно, как тогда, зовущий в будущее: Никто нам, товарищ, не скажет, что нас обделила судьба. Но если над миром однажды тревожно зальется труба… сквозь ураганные ветер по ноздреватому льду, я за тобой пойду, голос начищенной меди! («Голос начищенной меди…») «Веришь стихам поэта о детстве – здесь биография целого поколения, его судьба, решительно определившаяся к середине 50-х годов, времени серьезных общественных сдвигов в советской жизни. Роберт Иванович Рождественский родился в алтайском селе Косиха в 1932 году, в семье кадрового военного. Мать была врачом, и когда грянула война, заставшая Рождественских в Омске, родители будущего поэта ушли на фронт. «А я, - вспоминал он, - потрясенный всем случившемся, написал стихотворение, и наш школьный учитель отнес это стихотворение в газету. Там оно и было опубликовано…» (63, с.1). Много лет спустя Роберт Рождественский написал: Родился я в селе Косиха. Дождливым летом. На Алтае. А за селом синело поле и пахло ливнем переспелым… Нет! Я родился много позже. Потом. В июне. В сорок первом. И жесткий голос Левитана был колыбельною моею. Меня война в себя впитала. Я – сын ее. Я – полон ею… (Дни рождений) Так оно и было, так складывался этот поэтический характер, в котором постоянно будет звучать мотив мужества, борьбы, преодоления, чистый, романтический звук трубы. Есть в этом, возможно, биографические истоки. Отцу поэта, военнослужащему, часто приходилось менять место жительства, - соответственно «бродячее» детство выпало и Роберту. Не было у него «заветных полей» и «соловьиных рощ». Однажды в течении одного учебного года ему пришлось из-за переезда сменить четыре школы. А около двух лет во время войны он прожил в детском доме: его мать, военврач, находилась на фронте. Так что характер будущего поэта формировали острая смена жизненных впечатлений, все новые и новые знакомства с самыми разными людьми. Поэзия молодого автора поднялась под ветром крупных и благотворных общественных перемен, полнившим паруса жизни, паруса советской поэзии середины века. Достаточно напомнить: 1956 год – первый ежегодный сборник «День поэзии», 1957 год – первый поэтический вечер в крупнейшей аудитории страны в Лужниках. Поэзия мощно шагнула на эстраду, в огромные, жадно внимавшие аудитории. «Лужники заполнили те, кто на рубеже 50-60 годов надеялись на свой собственный облик и образ мира… … Когда наступил час переоценки, сосредоточенного осмысления, многими, кстати, воспринимаемый как час отрезвления, все восторги и все упреки были отданы небольшой сравнительной группе молодых в ту пору поэтов, в которую входил и Роберт Рождественский. Известный резон здесь налицо. Именно поэты на небывалую прежде высоту подняли тиражную «планку». Именно они в глазах отечественных и, что существенно, зарубежных читателей выглядели полноправными представителями нового русского, нового советского стиха». (69. Чуприн С., 30). Дебютом молодого Роберта Рождественского был сборник «Испытание» (1951-1956), в который вошла нашумевшая поэма «Моя любовь» и несколько стихотворений, из которых стало ясно, что за поэт формируется. Я с тобою резок. Но пусть! Я не ангел и не святой. У меня характер – крутой – может, я не раз ошибусь. Я не так богат и деньгу по кубышкам не берегу. Сладкой жизни не предложу. (Моя любовь) 1956-1959 – сборник «Дрейфующий проспект», именно в него входят такие стихи, как «Я уехал от весны…», «Ровесникам», «Возвращение» и многие другие. Именно в этом сборнике представлена гуманистическая концепция Рождественского, его отношение к любви, искусству, жизни, но главное – к человеку. Как мог я думать, будто понял жизнь?… То вверх, то вниз летит шоссе, - держись! . . . . . . . . . . . . . . . . Закрыть счастливые глаза И вдруг понять, что через полчаса – то, чем ты жив: твой город. Твой порог. Твоя судьба – начало будущих дорог. (Возвращение) Сборник «Необитаемые острова» (1959-1962) уникален тем, что в него входит кроме стихотворений – поэма «Реквием», которая вот уже около пятидесяти лет потрясает каждого, кто читает или слушает его. «Реквием» вдохновил художник – графика. С. Красаускаса на цикл гравюр. Композитор Д. Кобалевский создал на текст поэмы ораторию. Это самое известное произведение как в нашей стране, так и за рубежом. В Венгрии текст «Реквиема» заново положили на музыку, поскольку не подозревали о прекрасной музыке Кобалевского, поэтому существует два варианта оратории. С 1959 по 1962 годы создается сборник «Ровеснику», где вечные темы приобретают романтическое звучание, своеобразный «космический настрой», на их как бы ложится «звездный отблеск» эпохи. В 1963-1965 г.г. выходит цикл стихов «На самом дальнем западе» – это впечатления от зарубежных поездок по многим странам Европы, Африки, Азии, Латинской Америки. «Я очень люблю ездить, - сказал однажды Рождественский, - хотя много раз слышал, что для поэта самое главное – путешествие в себя, в свое сознание, подсознание. Прекрасно понимаю важность таких «путешествий» и все-таки думаю, что их можно совмещать с перемещениями во времени и пространстве». (11. Рождественский Р., с.6). В эти же годы появляется сборник «Радиус действия», куда входит поэма «Письмо в тридцатый век». В этом сборнике «оживает» высокий романтический настой чувств и мыслей, масштабность и конкретность поэтических образов, многообразие и гибкость интонаций, выбор точных незаменимых слов. 1964-1966 – сборник «Сын Веры». Это символическое название, в котором поэт ощущает себя сыном веры в революцию, в ленинские принципы советской жизни, которые ежедневно надо защищать в больших и маленьких сражениях. Дальнейшее развитие этой линии шло в поэмах «О разных точках зрения» (1965), «Посвящение» (1969). Затем в поэмном творчестве Роберта Рождественского наступает долгий перерыв. В семидесятые годы он не написал на одной поэмы, зато активно работал в жанре песни, не забывал, естественно, и о лирических стихотворениях. В период с 1970 по 1979 г. выходит следующие книги Роберта Рождественского: «Радар сердца» (1971), «Возвращение» (1972), «За двадцать лет» (1973), «Линия» (1973), «Все начинается с любви» (1977), «Голос голода» (1977), двухтомник произведений (1979). Книга стихотворений – песен «Всерьез» (1970) весомо свидетельствует о полноте и богатстве поэтического творчества Роберта Рождественского. Он определил здесь свое направление, свой стиль. Многие его песни – «Огромное небо», «Мгновения» и другие – стали заметным явлением не только в поэзии, но и во всей певческой культуре, оказали несомненное влияние на композиторский и исполнительский стиль эстрадных песен. Последние по времени поэмы Роберта Рождественского – созданные на переломе семидесятых и восьмидесятых годов – масштабная поэма «Двести десять шагов», за которую поэт получил Государственную премию СССР, и камерная поэма «Ожидание», к сожалению, оставшаяся незамеченной критикой. С 1979 года выходили книги: «Семидесятые» (1980), «Семь поэм» (1982), «Это время» (1938), трехтомник (1985), «Друзьям» (1986), «За того парня» (1986), в серии «ХХ век: поэт и время» – «Стихотворения» (1988). Роберт Рождественский – один из известнейших поэтов, лауреат Государственной премии СССР и премии Ленинского комсомола, был секретарем Правления Союза писателей, вице-президентом Европейского Общества деятелей культуры, автор свыше тридцати поэтических книг, изданных в нашей стране и за рубежом. §2. Обзор научно-критической литературы по творчеству поэта, обоснование темы, цели и задачи работы. Обобщив все отзывы и критические статьи Роберта Рождественского и его творчестве, хотелось бы отметить, что не так уж много. Евгений Сидоров в своей книге «Течение стихотворных дней» главу «Служба поэтического слова» посвящает Роберту Рождественскому (66. Сидоров А., с. 110)* Он вспоминает, как Роберт вошел в литературу вместе с группой талантливых сверстников, среди которых выделялись Евгений Евтушенко, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Владимир Цибин. Молодая поэзия конца 50-х начала 60-х начинала с броских манифестов, стремясь утвердиться в сознании читателей. Примечательно то, что прежде всего подкупал гражданский и нравственный пафос этой внутренней разнообразной лирики. * В сборнике «Теченье стихотворений дней» вошли статьи, портреты, диалоги, ранее публиковавшиеся в периодике «Часть из них уже печаталась в книге «На пути к синтезу». Каждый раз они были вызваны конкретным поводом: или выходом нового стихотворного произведения, или участием автора в критических дискуссиях по проблемам современной советской поэзии. Автор в книге сохраняет интонацию непосредственного, частополемического отклика на то, что его волновала или волнует. В книге, в основном, речь идет о русской поэзии 60-70 годов. Рассматривается развитие советской поэзии с учетом творческих исканий крупных поэтов других республик СССР. Для 60-70 г. характерно возрождение русской классической традиции, прежде всего связанной с именем А.С. Пушкина, а полное воплощение русского духовного начала - с Достоевским. В связи с этим рассматривается как в лирику молодых поэтов проникал историтизм мышления, патриотизм и гражданственность. Автор уделяет внимание молодым продолжателям, традиций Маяковского, Есенина, Пастернака. Вырабатывает более динамические критерии при оценке творческого поиска в области стиха. Рассматривается творчество А. Твардовского (поэт «По праву памяти»), поэзия М. Алингер, А. Перловского, Е. Евтушенко, О. Дмитриева, Л. Мартынова, Ю. Мориц, Р. Казаковой; ведутся диалоги о поэзии с Е. Евтушенко, Л. Мартыновым, Ю. Марцинкевичюсом. Е. Сидоров подчеркивает, что в «середине века по-новому раскрылись замечательные дарования художников старшей генерации, и протянувших руку новому поколению поэтов. Прежде всего речь идет об Александре Твардовском, Ярославе Смелянове, Владимире Луговом, Михаиле Светлове. Поэзия Роберта Рождественского особенно близка по мироощущению последним двум» (66. Сидоров А., с.115). Одну особенность отмечает Е. Сидоров в своей статье: «Сейчас, по прошествии времени, отчетливо видишь многие несовершенства молодой поэзии тех лет. Ей часто не хватало глубины и сосредоточенности. Но эта была разведка боем, когда потери стоят иных побед, потому что вслед за первопроходцами идут основные силы, решающие исход сражения». (66. Сидоров А., с.114). Как справедливо отмечает критик, - «Эта поэзия прокладывала пути в наше время, и без нее уже невозможно представить историю советской литературы. И достижения современной прозы с ее углубленным вниманием к нравственно-философским ценностям бытия были в определенной мере обеспечены и поэтической работой поколения Роберта Рождественского» (67. Сидоров А., с. 115). Статья С. Сидорова «Служба поэтического слова пытается в качестве, предисловия» – к двухтомнику избранных произведений поэта, изданному в 1979 году и в монографии «Теченье стихотворных дней». Анатолий Бочаров – автор вступительной статьи «Поэтический мир Роберта Рождественского» собранию сочинений в 3-х томах, выпущенному в 1985 г., отмечает: «Три стихии слились в поэзии Роберта Рождественского: эпос, лирика и песня» (34. Бочаров А., с. 10). И это не простое обозначение А. Бочаровым того, что поэту равно подвластны разные литературные жанры: речь идет именно о слиянии поэтических стихий. Поэмы Роберта Рождественского открыто лиричны, в песнях, балладах отчетливо звучит эпическое начало, а песенная поэтика, песенное слово заметно окрасили и многие лирические стихи и поэму «Ожидание». Такое многозвучие творческого самовыражения проистекает, как считает автор статьи, из богатства и масштабности поэтического мировосприятия. А. Бочаров в предисловии к трехтомнику собраний сочинений выделяет следующую особенность: «он составлен по этапным книгам, последовательно вбиравшим на протяжении многих лет новые стихи. Столь же ощутимо открывается в трехтомнике развитие его (Роберта Рождественского) творческого дарования и одновременно твердая внутренняя устойчивость гражданских и поэтических принципов. А настоящего поэта нет ни вне движения, ни вне устойчивости; только на прочной сердцевине возникает динамичный и целостный мир самобытного художника». (34. Бочаров А., с. 4). Лирика Роберта Рождественского быстро обрела общественный резонанс, и объяснение природы этого успеха есть в отзывах Константина Симонова: «Я особенно ценю в Роберте Рождественском завидную способность ставить трудные вопросы и размышлять над ними на глазах у читателя и публично, не робея гласности, искать и находить на них ответы, пусть не для всякого из нас обязательные, но неизменно вызывающие уважение чистотою, честностью, убежденностью поисков. Конечно, не единою проблемностью жива поэзия, я это хорошо понимаю, но и поэзия без проблем – мертва, я в этом тоже глубоко уверен» (34. Бочаров А., с. 8). Творчеству Роберта Рождественского посвящена статья Андрея Мальгина «Поэт и время». (57). Он отмечает, что «след, оставленный им (Робертом Рождественским), глубок и заметен, я думаю, не станут отрицать даже те, кому отнюдь не близка та ветвь нашей поэзии, которую облюбовал для себя Рождественский. Не буду лишний раз доказывать нужность актуальной публицистической поэзии, - это давно доказала сама история нашей литературы, от «Слова о полку Игореве» до вершин лирики В. Маяковского, - хочу лишь подчеркнуть, что Роберт Рождественский много сделал для продолжения этой исконной традиции отечественной поэзии». (56. Мальгин А., с. 70). Для наглядности Андрей Мальгин цитирует слова Льва Аннинского: «Роберт Рождественский – это наше здравомыслие, наше душевное здоровье, это наше первое самоопределение в близком мире» (31. Аннинский Л., с. 18). Этот же автор в 1990 г. проинтервьюировал Роберта Рождественского по поводу его поэм. Само интервью вошло в подписную научно-популярную серию «Литература» из цикла «Знание» «Беседы о поэме» под заголовком: «Поэма началась в груди, /грудь разорвать грозя…». В данной работе разговор о поэме переходит в разговор о поэзии, ее месте в литературе, о творчестве, о творческих судьбах. Одна из целей работы – определить перспективы, внутренний потенциал жанра, ставшего столь значительную роль в общественно-культурной жизни минувших десятилетий. (В книгу вошли интервью с А. Вознесенским, Е. Евтушенко, И. Шкляревским, Л. Озеровым, Е. Исаевым). «Русская советская поэзия 1960-1970 г.»* В монографии В.А. Зайцева уделяется внимание творчеству Роберта Рождественского. Поэзия его рассматривается, с одной стороны, как наиболее крайняя, полярная тенденция высокой патетики, а с другой – проникновенная форма лиризма в романтическом течении. В.А. Зайцев отмечает: «Роберт Рождественский – поэт гражданского и возвышенно-романтического пафоса, его стихи чаще всего публицистичны, нередко полемичны». (43. Зайцев В., с.106). А.А. Михайлов в книге «Сила и тайна слова» (61), расширяет спектр исследований явлений современного литературного процесса, рассматривая многие явления современной прозы и поэзии в свете традиций поэзии Маяковского. В работе большое внимание уделяется творчеству писателей – А. Твардовского, Л. Мартынова, А. Смелякова, С. Наровчатова, Ю. Бондарева, Ф. Абрамова, А. Астафьева, также можно найти информацию и о Роберте Рождественском. (50-54). Работы Л. Лавлинского относятся к числу тех критических работ, в которых выявляются характерные тенденции современного поэтического процесса, прослеживаются идейно-нравственные и эстетические искания поэзии 60-х годов. * Монография В.А. Зайцева посвящена развитию индивидуальных стилей и стилевых течений в художественной практике представителей русской советской поэзии 196-70-х годов. Рассматривается поэзия конкретно-реалистического стиля и ее ведущая роль в поэтических исканиях, романтическое стилевое течение и его модификации в поэзии 60-70 г., сложно-ассоциативная, условно-фантастическая, романтико-реалистическая стилевая тенденция и ее тяготении к синтезу стилевых начал. В данной книге говорится о гармоничном соединении в стихах советских поэтов гражданского и личного, о неожиданное выдвижении интимной лирики на рубежи социально-заостренного искусства. Так, в разговоре о гражданственности в советской поэзии выявляется активная гражданская позиция поэта Роберта Рождественского. В предисловии к сборнику стихов и поэм «Перед праздником» приводятся воспоминание Анатолия Алексина, который так отреагировал на присуждение премии Ленинского комсомола Роберту Рождественскому «Это не случайное совпадение. Это закономерность: эстафета певцов нашей молодости, пришедших в поэзию вместе с Великой революцией, в надежных руках. Она продолжается талантливыми певцами сегодняшней юности. Среди них – поэт Роберт Рождественский» (30. Алексин А., с. 3). В целом его статья очень эмоциональна и основана на личном восприятии. С точки зрения исследования языковых особенностей к творчеству Роберта Рождественского обращались в разное время такие исследователи, как Троцкий В.И. (68), Кожин А.Н. (48), Громова Н.М. (37), Королева Г.Л. представляла свою разработку урока по поэме «210 шагов». (50). В их статьях речь идет о метафорах, сравнениях и просторечия в поэзии Роберта Рождественского, как характерных особенностях его стиля. Обоснование темы. Анализ имеющихся сведений о Роберте Рождественском и его поэзии, критических статей и отзывов, наглядно показывает, что фундаментальные работы о творчестве поэта отсутствуют. Творчество же поэта рассматривается недостаточно глубоко, говориться о естественных, живых чувствах и интонациях, пробивающихся сквозь наслоения риторики и декларативности. Говорят об эволюции романтического стиля послевоенного поколения; о том, что в поисках своих тем, жанров, художественно-выразительных средств Роберта Рождественского стремился традиции Маяковского. Обращается внимание на элементы риторики, на дидактичность и прозаизацию стиха, рассудочную описательность в некоторых его произведениях. Остается без внимания тот факт, что Роберт Рождественский напряженно и плодотворно работал в различных сферах поэзии, успешно проявляя себя в области лирики и сатиры, в лиро-эпическом песенном жанрах. Склонность к содержанным тонам задушевной беседы не мешала проявлению в его стихах громкой, трибунной, ораторски-публицистической интонации прямого разговора с читателем и слушателем о самом важном в жизни; мысль и чувство у поэта нераздельны, поэтическая публицистика пронизана лиризмом, а индивидуально-самобытная манера поэта подчеркивает гражданскую устремленность творчества, которой придает особый колорит неистребимый пафос оптимизма. Исходя из вышеизложенного считаем целью нашей работы более детальное изучение творчества Роберта Рождественского (особенно в период 60-х годов), ведь именно в этот период гражданский пафос поэзии поэта достиг своего пика. Поэтому мы еще исследуем вопрос о том, что дало такой всплеск гражданственности именно в 60-е годы. Обратимся к теории и спорам конкретно по самому термину «гражданственность», что же под этим подразумевается, как это преломляется в поэзии и позиции Роберта Рождественского – поэта и гражданина. Мы исследуем, как отразилось на поэзии его обращение к эстраде, что осталось данью традициям и что появилось нового. Обратимся к темам и жанрам поэзии Роберта Рождественского в 60-х годах: как в них отразился гражданский пафос, ораторское мастерство поэта. Одна из важнейших задач работы – подтвердить, что активное развитие гражданственности и публицистичности в поэзии Роберта Рождественского не противопоказано лирическому творчеству, что оно обнаруживает неиспользованные возможности, несомненную перспективность и плодотворность творчества. Не менее важной задачей работы является исследования языковых средств автором, и, конечно же, их отражение в стихах и поэтах периода 60-х годов. Таким образом, цель и задачи определили структуру работы. После обзора творчества и обоснования темы изложена ситуация в поэтической жизни 60-х годов, далее – главы в которых описывается к каким темам, формам и жанрам обращался Роберт Рождественский в 60-е годы. В свете этого рассмотрен вопрос о гражданственности и пафосности поэзии, проанализировали особенности стиля и языка поэта. И в заключении работы дана оценка гражданского пафоса поэзии Роберта Рождественского в 60-х годах. Таким образом, работа состоит из 5 глав, включая в себя введение и заключение. I ГЛАВА. ОСОБЕННОСТИ ПОЭЗИИ 60-Х ГОДОВ И ТВОРЧЕСКАЯ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ РОБЕРТА РОЖДЕСТВЕНСКОГО. §1. Продолжение традиций гражданской поэзии ХХ века (В. Маяковский). Для поэзии минувших 30-40 лет трудно найти некий общий объединяющий ее принцип. Ни безусловного лидера, ни безусловно преобладающей тенденции… Пожалуй, есть лишь общность всеми обсуждаемой проблемы: отношение к традиции. В сущности это вечная проблема, но от эпохи к эпохе рефлетируемая с различной степенью временем, когда осознание поэтической традиции становилось все более настойчивым и обязательным. О ней задумывались поэты, о ней спорили критики. Однако этот общий для всех ряд критических дискуссий о поэзии был посвящен традиции как маковой, но постоянно спорили и о выборе, об оправданности продолжения того или иного поэтического пути. Время задуматься о традиции наступило после нескольких десятилетий бытования советской литературы, главным достоинством которой считалось ее устремление в будущее. К тому же поэзии приписывалось подтверждение стоять на земле, заниматься делами насущными, а не саморефлексией, которая не раз была обличаема как формализм, дано прошлому, аналитичность. Серьезные прегрешения, за которые – в зависимости от общей ситуации – спрашивали очень строго, а то и вовсе не печатали. В более легкой форме эти обвинения сводились к упреку в «книжности». И уж совсем дело бывало плохо, если, помимо избыточной начитанности, поэта ловили на том, что он читает не тех, кого следует, избегает магистрального пути развития советской литературы. Понятно, что в стороне от магистрали оказывался и весь Серебряный век, и авангард, и А. Ахматова, и Б. Пастернак, и Клюев, и Н. Заболотский, не говоря об обэриутах, вовсе не упоминаемых. Период с 60-х стал временем трудного, но очень целенаправленного овладения культурным пространством, расширения границ дозволенного и допустимого. Трудно, но все-таки издавали нежелательных, с официальной точки зрения, классиков ХХ в. Издавая, разумеется, не хотели, чтобы издания были широко и внимательно прочитаны. За право вступить в диалог с собственным творчеством… В этом диалоге, подхватывая слово, однажды прозвучавшее, напечатанное, т.е. уже как бы дозволенное, пытались сказать больше, чем смогли бы от собственного имени. Традиция не только учила, но и давала необходимый резонанс, мыслилась как форма иносказания и приращения смысла, способ освобождения. Но на этом общность кончалась, ибо в собеседнике выбирали разных поэтов и свободы высказывания добивались, чтобы сказать свое. Так что это поэтическое движение последних 30-40 лет представляет столкновение разных вкусов, их противостояние. Нормальная ситуация, но переживалась она как нечто ненормальное: в другом слишком часто видели противника, мыслящему и пишущему в другом слишком стиле отказывали в даровитости. Сомнения распространились на достоинство поэтического слова, на современную поэзию в целом. Правда, все чего-то ожидали. Ожидали также разного, но равно верили, что ожидание исполнится или уже исполняется. Неопределенность будущего пытались рассеять и оглядывались на прошлое – на самое недавнее прошлое. Оно хорошо запомнилось, ибо ничто так не врезается в память, как успех. В прошлом – в 60-х – был «поэтический бум». «Поэтический бум» был одним из следствий оттепели. Отогрели замороженное, заледеневшее слово, и едва ли не прежде всего оно выплеснулось лирикой. После долгого перерыва – сборники непечатаемых, крамольных А. Ахматовой, Б. Пастернака, Л. Цветаевой, Н. Заболотского… За ними вдохновленные ими, иногда ими же подержанные приходят молодые. Им откликается читатель, начинается всеобщий поэтический восторг: залы не вмещают всех желающих услышать стихи, сборники не доходят до прилавков. Слово расковалось – в мысль, в образ. Именно поэзия, фокусировав тогда проблематику, которая волновала всех и каждого, стала действенным стимулом общественного и личного самосознания. «В конце 50-х начале 60-х годов, когда не существовало политики, а была лишь ее видимость, одинокими фигурами с гражданской репутацией народных депутатов являлись поэты, а их стихи были единственными политическими речами» (14. Евтушенко Е., с. 16). В середине 50-х новая жгучая потребность публичных выступлений поэтов возникла на волне общественного движения. «Поэзия пережила в эти дни всеобщий подъем: стихи и поэмы, рожденные в конце 50-х начале 60-х, запечатлели существенные черты того времени, воплотившие пафос нравственного возвышения общества, новизну идей грядущего поколения. Оно смолоду ощутило себя звеном советской истории – это чувство надо было претворить в поэзию высокой судьбы, и стоит ли удивляться, что ошеломляющая тяжесть ответственности и слова не всегда сказывалась ему по плечу» (26). И то, что молодая поэзия 60-х смело шагнула на эстраду, было настоящим новым прорывом в будущее, противостоянием бесчувственному миру, разрушением традиции панегириков. Эстрадность поэзии стала возвращением к лучшим традициям, которые в свое время пришли в поэзию вместе с А. Блоком, Вл. Маяковским. §2. Эстрадность поэзии. В разное врем отношение к эстраде менялось. А. Блок в 1908 г. в статье «Вечера искусств» писал о литературных вечерах как об одной из самых «зловредных подробностей сезона», он убеждал, что «нельзя приучать публику любоваться на писателей, у которых нет ореола общественного, которые еще не имеют права считать себя потомками священной русской литературы… (33. Блок А., т.6., с. 308). Саму же идею писательских выступлений Блок, по-видимому, не отрицал, он даже приводил в пример «явления» Достоевского «народу», когда тот читал стихи Пушкина, Лермонтова («Это было торжество неслыханное…»), писал о том, как потрясали сердца Майков, Полонский, Плещеев – «они как бы напоминали о чем-то, будили какие-то уснувшие струны, вызывали к жизни высокие и благородные чувства». (33. Блок А., т.6., с. 307). В литературных выступлениях Блок видел «дело общественной совести». Сам он, как известно, впоследствии не однажды выступал перед большой аудиторией в Москве и Петрограде. В отличие от литературных вечеров салонного типа, футуристы ориентировались на демократическую публику, хотя и в своеобразной форме, но выражали протест против существующего правопорядка. «Вообще наши выступления носили характер митингов…» – вспоминал Василий Каменский. (45. Каменский В., с. 153). Совершено другой характер приобрели выступления В. Маяковского и др. советских поэтов после революции. Иногда они тоже напоминали митинги – по общественному резонансу, политической остроте. В. Маяковский относился к своим выступлениям как к важнейшей части поэтической работы. На сотни эстрад бросает меня, на тысячу глаз молодежи. Поэт чувствовал огромную ответственность перед молодой аудиторией. «Его выступления во всех углах СССР не похожи на гастрольные концерты. Разговор Маяковского с читателем идет всерьез, начистоту. Он обогащает аудиторию, дает ей крепкую революционную зарядку». (32). В данном случае есть все основания сказать словами Блока, что поэта окружал «ореол общественный» и что революционный пафос и глубоко осознанная им ответственность за политическое и художественное воспитание трудящихся определял успех выступлений Маяковского. Когда в середине 50-х начале 60-х г., в период активной общественной жизни, поэзия молодого Роберта Рождественского влияла на эстраду, на газетные полосы, на радио и телевидение, некоторые традиции Маяковского обрели новое дыхание. Поэзия изобиловала лозунгами и декларациями, такое было время, Роберт Рождественский (как и каждый поэт) торопился заявить свою гражданскую и творческую поэзию, и было бы легко подтвердить стихотворными цитатами верность принципу Маяковского. Я с тем, кто вышел строить и месть в сплошной лихорадке буден. «Строить и месть» – точная проекция на обстоятельства жизни тех лет, «ибо построение развитого социализма, борьба за устранение последствий культа личности, которую вела партия, и если в себе и пафос утверждения, и пафос отрицания гражданских позиций. Так что глаголы «строить» (созидать, творить) и «месть» (мести, выметать) раскрывали свое значение в утверждении положительных идеалов и в лирической публицистике, и в сатире». (67, с. 92). Молодой Роберт Рождественский, как и Маяковский, вполне органично принял на себя общественную функцию, а она соответствовала времени, характеру и темпераменту молодых людей. Они могли ошибаться, могли, не обладая большим социальным опытом, быть резкими и несправедливыми в полемике, но гражданская позиция и состояла в том, чтобы жить насущными проблемами современности, всей кожей ощущать «лихорадку буден». Рождественский, обращаясь к своим сверстникам и от имени сверстников, заявлял: «Мы пришли быть, где необходимо и трудно…». Он по-своему повторил то, что не уставал повторять Маяковский. Видно по стихам, как напрягается Рождественский, его уже не удовлетворяет написанное, он хочет, чтоб песня «из душных спален позвала людей. Чтоб ее хороший парень, как рюкзак надел». Стихи нарочито неуклюжи, но искренние. «Рождественский (по началу внешне принимавший манеру Маяковского) искал свой стиль, опираясь на некоторые элементы его поэтики. В частности, хорошо усвоил ораторскую интонацию Маяковского, так пригодившуюся в период громких дискуссий». (60. Михайлов Л., с. 201). Маяковский, перед уходом, обратился к потомкам («Уважаемые товарищи потомки!»). Молодой же Рождественский обращал слово к своим современникам, потомкам Маяковского, говоря от их имени: Мы пришли в этот мир, чтоб смеяться и плакать, видеть смерть и, в открытое море бросаясь, песни петь, целовать неприступных красавиц! Мы пришли быть, где необходимо и трудно… (Ровесникам) Это не та чеканная, ритмически безупречно выверенная ораторская интонация, которого, как последним аккордом оборвал свой путь Маяковский. Она не столь сурова, еще по-юношески расслабленна, чему соответствует и ее романтическая пафосность и вместе склонность к прозаизации стиха. Но она идет от той же, что и у Маяковского, с абсолютной уверенности в хозяйском присутствии на земле, в праве самим устраивать свою судьбу. Пусть душно и пыль в вагоне, - Нет я не устану За ветром бросаться в погоню! Пусть жребий мне выпал без сна обходиться помногу, но если есть выбор, но я выбираю – дорогу! (Выбор) Каким бы путем ни шла эволюция стихов Роберта Рождественского, но в большинстве из них чувствуется вера жизненному и творческому «Маяковскому» принципу гражданской активности поэзии. Роберт, отвечая на реплики западных газет о «подкупленности» советских писателей, твердо заявлял: «Я действительно подкуплен; подкуплен своим первородством, своей органической и в том числе: Я подкуплен Маяковским и Светловым и Землей, в которой сбудутся стихи!…» «Величайшей человечностью и яростной непримиримостью» подкупали Роберта эти поэты. (67, с. 203). Творчески воспринявший традиции Маяковского, Рождественский видит долг поэта в борьбе, в непокое, в стремлении уловить биение пульса времени. Да и не очень лежит у него душа к поэзии, которую кто-то придумал именовать «тихой», - его таланту в большей мере свойственно непосредственно эмоциональное общение с публикой, читателем. Поэтические вечера 60-х по своему содержанию и по форме мало напоминали знаменитые вечера Маяковского, походя больше на концертные выступления, но тем не менее давали и пропагандистский и художественный эффект различного достоинства. «На смену революционному пафосу пришел пафос гражданский. Его появление обусловлено процессом общественного развития, ростом гражданского самосознания, утверждением личности и возвышением ее». (54, Лавлинский Л., с. 87). §3. Гражданственность поэзии. Поэзию 60-х годов отличает одна особенность, объединяющая почти всех, - пристальный интерес к судьбе Родины, общества, народа. Этот интерес был разнопланов, по-разному выражался в поэзии, но всегда история сопрягаясь с современностью, входила в современность как ее составная часть, а не существовала сама по себе. Появилось новое качество в стихах: гражданская поэзия декларировалась впрямую, не растворяясь в поэтическом тексте. Она становится определяющим настроением, глубоко осознанным мироощущением. Этот патриотизм приобретает новую силу: поэзия не чуждается гражданственности прямой, выраженной открытым публицистическим словом. Знамя гражданственности в 60-е годы было подхвачено Робертом Рождественским, молодым, еще не обогащенным значительным опытом жизни, но полным жажды действия, борьбы за переустройство мира. Преображение мира – процесс диалектический, в нем принимает участие не только разум, но и страсть. А там, где страсть, там неизбежны ошибки, борьба, трагедии, жертвы. Пафос преодоления трудностей и противоречий – это сила духа, и, стало быть, подлинный оптимизм, которым пронизано творчество Роберта Рождественского, оптимизм выстраданный, взвешенный на весах истории. И не оттого ли он и теперь неизменно и открыто социален, как почти все, в чем не остывает обжигающий пафос гражданственности. Что же такое гражданство поэзии? Это проблема привлекает внимание при обращении к поэзии 60-х годов. Лавлинский Л. понимал под гражданственностью «выражение собственно-социальных устремлений художника, его умение остро выявить сущность своего времени, его всегдашняя готовность к борьбе за свои идеалы». (53. Лавлинский Л., с. 28). И далее «…Категория гражданственности исторически обусловлена в нашей литературе, она необходима нам для обозначения идеологического единства советских художников, для понимания главной направленности творчества. И она поверяется критерием коммуникатической партийности». (53. Лавлинский Л., с. 28). Для Лавлинского понятие партийности и гражданственности неразрывно, не просто социальная категория, а внутреннее, присуще советской литературе свойство, указывающее на то, что социальное и эстетическое сплавлены в ней воедино. Поэзия критика явно спорна: нельзя уравнивать гражданственность и партийность – это разные понятия. К середине 60-х годов внутренняя полемика в недрах поэзии по поводу гражданственности приутихла, но еще несколько раньше проявилось стремление глубже понять характер и сущность общественной активности поэзии в широком плане. В статьях, рецензиях, в устных выступлениях все чаще и чаще употребляется термин «гражданственность». Одна за другой возникают дискуссии о гражданственности поэзии они вовсе не случайны, ибо выдают серьезное желание подчинить общественный темперамент сознательному служению идеалам, служению родине. Некрасовская формула: «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» – рассматривается диалектически, как сочетание поэтического таланта и вдохновения с гражданской доблестью. В дискуссиях 60-х годов наряду с критиками самое деятельное участие приняли и поэты. В ходе дискуссий выявились и две крайности, две концепции, одинаково выражающие непонимание самой природы гражданственности. С одной стороны, это полное растворение гражданственности в различных морально-эстетических категориях. Став на эту точку зрения, сподручнее говорить о поэзии и не поэзии, ибо гражданственным объявляется все, что каким-либо образом связано с реальной действительностью и что талантливо. Есть и разновидность данной концепции. «Гражданственными могут быть стихи пейзажные, любовные или посвященные политическим проблемам, если только они принадлежат поэту, осознающему свои обязанности перед обществом», - утверждает Лазарь Лазарев. (55. Лазарев Л. с.44). Гражданственность здесь связывается исключительно с личностью поэта, но не с ее выражением в поэзии. Первая часть заявления Лазарева не вызывает возражения. Стихи о любви, скажем, могут приобретать общественный резонанс, когда они возникают на основе социальной коллизии («Облако в штанах», «Про это», «Письмо Татьяне Яковлевой» В. Маяковского: «Анна Снегина» С. Есенина). Но мы знаем так же множество прекрасных строк о любви, которые не задевая гражданских чувств читателя, волнуют душевной близостью, понятностью и похожестью на его собственные переживания. Гениальное пушкинское послание А.П. Керн поднимает волну интимных чувств. Его же послание к Чаадаеву вызывает к гражданским, патриотическим чувствам. Нельзя говорить о гражданственность, игнорируя специфику ее выражения в искусстве. Признание в любви и муки ревности, осенний пейзаж и дружеское послание, пусть даже они принадлежат перу великого поэта – гражданина, могут и не претендовать на общественное звучание, все зависит от внутренней задачи произведения. Легко и удобно, говоря о гражданственности, цитировать публицистические строки о войне и мире, о любви к родине, строки, разоблачающие бюрократов, рвачей. Но сегодняшний читатель смотрит в корень, в суть, не удовлетворяясь только публицистикой, даже очень талантливой. Не правы те, кто утверждает, что гражданственность в поэзии прямо и непосредственно сопряжена с актуальной тематикой. Разумеется, идейные позиции поэта определеннее всего выявляются в отношении к насущным проблемам. Но гражданственность и актуальность – понятия не тождественные гражданские чувства, взгляды и мысли поэта не всегда выражаются непосредственно, с публицистической прямотой и не всегда вызваны актуальными проблемами. «Гражданственность – в характере, в мировоззрении поэта, она означает определенность классовых позиций и общественную активность, гражданственность в искусстве – категория идейно-эстетическая, она означает позицию художника как гражданина, члена общества, выраженную в художественной форме». (61. Михайлов А., с. 91). Русская поэзия всегда была исполнена духом высокого гражданского самосознания, поднимавшего ее на самый гребень общественных движений. От Пушкина до Лермонтова идет этот гордый дух борьбы и действия, страстного желания посвятить отчизне «души прекрасные порывы». Юный Лермонтов сознавал миссию поэта как гражданина и борца неизбежной, данной самой судьбою: А он, мятежный, ищет бури, Как будто в бурях есть покой. Могучее эхо гражданской лирики XIX века, лирики Пушкина, Лермонтова, Некрасова, звучит в ХХ веке. Утонченный, изысканный Блок, пройдя через испытания времени, восклицает: И вечный бой! Покой нам только снится… Подлинные шедевры гражданской лирики создал Маяковский. А еще через много лет поэт, который не любил подыматься на трибуну и возвышать голос, Николай Заболоцкий, убежденно скажет: Я жизнь мою прожил, я не видал покоя: Покоя в мире нет. И уже в 60-е годы молодой, но успевший заявить о себе первыми стихами Роберт Рождественский запальчиво провозглашает Жить он хочет не напрасно, Он поклялся жить в борьбе. Все ему предельно ясно В этом мире И в себе. («Юноша на площади») Итак, эстафета гражданской активности поэзии передается из поколения в поколение, хотя содержание и пафос ее существенно меняются, формула непокоя приобретает иное значение. Общественный пафос поэзии не измеришь количеством зарифмованных актуальных лозунгов и восклицательных знаков, он в самом существе поэтического творчества, в идейно-художественной концепции мира. Его нельзя подменить никакой риторикой, никаким фейерверком слов, модных новаций. Не потому ли так легко забываются иные громкие рифмованные филиппики, что за ними не обнаруживается достаточного социального опыта. Роберт Рождественский так говорил на Всесоюзном съезде писателей: «Гражданственность – это свет наших сердец, это то, с чем мы выросли, то, что нас воспитало». (2. Рождественский Р., с. 9) Выступивший от имени поколения; Роберт прочно определился как самобытный, оригинальный мастер, который обладает своим голосом, своим поэтическим миром, своими творческими ориентирами. Пафос исследования жизни, ставший основным пафосом творчества Рождественского – гражданина, все больше воздействует на характер и культуру образного мышления, на жанры и тематику его произведений. II ГЛАВА. ПРОБЛЕМЫ В ПОЭЗИИ РОЖДЕСТВЕНСКОГО 60-Х ГОДОВ. §1. «Мы!» Роберт Рождественский выбрал наиболее трудный для поэта путь – лирической публицистики. В его стихах советское время заявило о себе как часть исторического. Кровные связи настоящего с прошлым и будущим здесь не просто ощущаются, растворяясь в самой атмосфере произведения, они называются, подчеркиваются, на них ставится ударение. Лирический герой полностью сливается с личностью автора и в то же время постоянно воспринимает себя частью общего целого, сознательно стремясь выразить духовные запросы, опыт, порыв в будущее своих сверстников, товарищей по судьбе. Стихотворение «История» очень характерно для молодого Рождественского. История! Пусть я – наивный мальчик. Я верил слишком долго, слишком искренне, что мы – точнее всяких математик, бесспорней самой тривиальной истины. Жизнь вносит драматические коррективы в слепую мальчишескую веру: Тебя припудривали! И подрумянивали! И перекрашивали! И перекраивали! Довольно врать! Голос автора звучит на самой высокой ноте. Но не отчаяние, не рухнувшие иллюзии ведут его, а новое, трезвое знание. Зрелая вера наполняет его, вера в обыкновенных работящих людей, живущих рядом, истинных творцов истории, к которой поэт обращается от их имени: Ты станешь самой точною наукой Ты станешь! Ты должна! Мы Так Хотим! (История) В 60-е годы не раз появлялись в печати стихи, эффект воздействия которых на эстраде в молодой, бушующей, эмоционально взвинченной толпе удесятерялся. Сердце! Звонкой струною стань, на предельной ноте сдержись! Слышишь? Биться не перестань: это – лишь начинается жизнь!… . . . . . . . . . . . . . . . . . Это будет честная жизнь до последнего стука в груди. Это будет жизнь для людей, это будет пора труда, в ней обходных искать путей не посмею я никогда. Не смогу пройти стороной и солгать хотя б невзначай… (Моя любовь) Это пример полемики, где слышится собственная поэзия автора в общественной дискуссии, и такие идеи вызывают согласие одних и полное отрицание других. Главное здесь, чтоб было желание во что бы то ни столь оказаться дискуссионным, обратить на себя внимание. Поэзию Рождественского услышали, поняли и приняли сразу, «С первого предъявления», почувствовали в нем «своего». Ведь был единый опыт, единое представление о жизни: Мы – дотошные. Мы – громадные. Наш характер упрям и ершист. Не позволим себя обманывать Мы – которые вышли в жизнь! (Оптимист) Все - одно! Все узнавали себя, дерзкого и молодого: Это нам, крутым и бессонным, миру будущее дарить… Пуще всего гордясь молодостью, как главным своим капиталом, они и слушателей своих, не стыдясь перехлестов, учили тому же чувству: Мы еще прикурим от солнца! Если только будем курить! (Оптимист) Пройдет совсем немного лет, и все это «доброжелатели» назовут заискиванием перед аудиторией, злонамеренным стремлением потрафить вкусом, взглядом самой невзысканной ее части. Но тогда о лести еще и речи не могло быть. Громовое «Мы!», с которым вступил в литературу Роберт Рождественский, уравняло в правах и возможностях трибуну и аудиторию, создавая особую магнетическую силу «зала» и «эстрады». В этом «Мы!» был свой неповторимый демократизм: Наши споры порой – непродуманны. Наши мысли порой – рискованны, Значит, в жизни мы разбираемся. Значит, сильные мы, а не слабые. Значит, все это наше! Кровное! Наше личное. Наше общее! Неповторимость человеческих индивидуальностей, прелесть оттенков, проблемы личной судьбы – все стушевывалось, растворялось в единой теме Поколения, сходило на нет перед гордым: Мы – царапаемся жестко, Мы – яростно молчим. Ошибок не прощаем. Себя во всем виним. Этим «Мы!» клялись. В него верили, как в реальную социальную силу. От его имени совершались самые рискованные признания, давая самые широковещательные обещания. Мы пришли в этом мир, чтоб смеяться и плакать, видеть смерть и, в открытое море бросаясь, песни петь, целовать неприступных красавиц! (Ровесникам) Феномен «похожести» и эффект «резонанса», когда излюбленные мысли, настроения публики возвращались к ней же – многократно усиленные и эстетически, так сказать, санкционированы самой поэзией Роберта Рождественского. А вот еще одна закономерность. Чтобы подняться в едином порыве, чтобы испытать сладкое чувство монолитной сплоченности и, что тоже важно, чувство собственной избранности, аудитории непременно нужен враг. Эти врагом оказалось мещанство. Многоликость, социальная расплывчатость сделали мещанство врагом вполне универсальным, пригодным для уничтожения. И в стихах Рождественского замельтешили, заполонили мещане всех сортов и мастей: мещане – бюрократы, мещане – ретрограды, мещане – стяжатели, мещане – чистюли, мещане – националисты, мещане – «физики». Громовому «Мы!» юности, «Мы!» поколения, «Мы!» Политехнического было противопоставлено «Мы» мещанства: Мы – и непытавшиеся. Мы – не пытающиеся. Млекопитающие и млекопитавшиеся. Рядовые. Жвачные. Мягкие. Овальные… …Мы обыкновенные как время само – люди агрегаты по переработке всевозможно – всяческой пищи, на дерьмо! Гремел, обращаясь к залу, наэлектризованному монологами мещан Роберт Рождественский: С кем ты? С ними или со мной? Слышишь ты? Отвечай! (Моя любовь) И зал отвечал, ничуть не смущаясь спровоцированностью, вынужденностью отклика. Ведь юноши и девушки только что узнали: они не просто Поколение, они – «лучшие из поколения». Каждому из них лестно было бы оказаться в ряду «рыцарей немедленного действия, в отряде мечтателей и бунтовщиков вместе с поэтом, мечтающим: Собрать облака и выкружить тучу над жаром песка! Светло и громадно поспорить с зарей! Ворочать громами над черной землей! Раскидистым молниям душу открыть, над миром, над морем раздольно парить! И тут срабатывал эффект резонанса: пафосность поэта перед аудиторией удесятерялась и возвращалась мощной волной к поэту. Реальные перспективы и пропорции смещались уверениями и обещаниями, несбыточное казалось возможным. А поэт становился «голосом начищенной меди». Молодой – означало: новый, прогрессивный, передовой, значит, он мог дать бой мещанству, старью, бой прошлому во имя будущего. §2. «Звездный отблеск». Перед будущим даже «Лучшие из Поколенья» готовы были поступиться своим первородством, обычно столь несомненным. Будущему адресовались самые сокровенные мечты и порывы. А будущее отражалось в «вечных» темах любви, искусстве, жизни, которые приобретали у Роберта Рождественского высокое романтический звучание, своеобразный «космический настрой», на них как бы преломляется «звездный отблеск» 60-х начала освоения Космоса. Продолжается земли круговорот… И чувствую: сюда, через миры, во Вселенной, по всему, наверняка с колыбели породнившись с высотой, очень радостный и очень молодой, человек идет за песней сквозь века! Он идет сейчас по Млечному Пути, греет руки над мерцающим огнем… (Песня Индии) «Космической» темой пронизан и диалог «Пятнадцать минут до старта», написанный в 1959 г. по заказу Всесоюзного радио, но так оставшийся незамеченным. Я вернусь, но в эти минуты прощальные вот что скажу: все тайны вселенной откроем мы скоро. Клянусь! Я верю в науку и правду, которым служу (15 минут до старта) Актуальность темы космических полетов, защиты мира на планете звучит высокогражданственно, художественно своеобразно и поэтически масштабно – как утверждение бессмертия героического подвига во имя Родины, будущего всего Человечества. Я не знаю ваших фамилий, - знаю то, что известно всем: бесконечно дышит вселенная, мчат ракеты как сгустки солнца Это – ваши мечты и прозрения. . . . . . . . . . . . . . . . . . Вашей силы они просто страшатся. Называют вас просто: «атомщики» именуют скромно: «ракетчиками». (Людям, чьи фамилии я не знал) Это стихотворение неслучайно стало популярным. Обращаясь к «безвестным», секретным «атомщиком» и «ракетчиком», Роберт Рождественский сумел сказать не только о нашей благодарности «гениальным невидимкам», но и о большем: тех душевных качествах, которые позволяют в наш суровый век верить в благоразумие человечества, о готовности посвятить жизнь людям, о верности великому долгу: От чужого укрыты взгляда, от любого укрыты взгляда, - ничего не поделаешь – надо, ничего не попишешь – надо. Благодаря своеобразным повторам, на которых держится мысль о том, что если естественно быть укрытым от чужого взгляда, то как трудно жить укрытым от чужого взгляда. И когда начинается второе двустишие, где абсолютным поэтическим слухом найден новый повтор: произнеси поэт свои слова дружеского утешения лишь один раз – они прозвучали бы легковесно, небрежно. А повтор придает строфе силу искреннего добросердечия, полного понимания того, что это тяжело, но необходимо. И поневоле повторяешь за поэтом: ничего не попишешь – надо. И уже примеряешь это нравственный вывод к себе, к своему поведению в жизни. Так бьется в стихах пульс времени, становясь личным поэтическим переживанием. Впрочем, настоящего поэта нельзя «отомкнуть» одним определением, одной формулой, сколь бы ни были это определение, эта формула лестным или возвышенными. Поэтому Роберт Рождественский и наделяет своего героя в стихотворении «Людям, чьих фамилий я не знаю» простой. И романтически возвышенный образ этого человека вместе с тем лишен черт абстрактности. Поэту удалось передать звездное величие и земную простоту своего героя. §3. «Быть человеком!» Может быть, еще более «программный характер», по мысли автора, должно было носить стихотворение «Быть человеком!» В нем, кстати, отчетливо проявились не только сильные стороны, но и слабости поэтического мышления Роберта Рождественского. К этим слабостям следует отнести свойственные ему риторику и декларативность, хотя поэт и стремился преодолеть их с помощью конкретных и земных образно-поэтических деталей. Быть человеком! – ощущая силы велики, какими ты наполнен… Глотками пить завьюженную зиму, ее хрустящий и промерзший полдень. (Быть человеком!) Но гражданский пафос этого стихотворения прорывается в риторических восклицаниях: «Навстречу ветру мчаться! К солнцу мчаться! Быть человеком! Слышишь – Че-ло-ве-ком! Антимещанский запал уже первых стихов и поэм Рождественский очевиден. Собственно, он-то и принес ему когда-то популярность. В 60-х он с ненавистью бросал зажравшемуся обывателю: «Живи себе, помалкивай, хрусти котлетой киевской иль ручкою помахивай: «Привет, мол, наше с кисточкой!» Порой, как мы теперь понимаем, Рождественский уж слишком форсировал свой антимещанский пафос, усматривал проявление мещанства там, где его, может быть, и не было, - внутренне он был готов к отпору в любой момент. Проклинаю романтику тьмы, подвалов, щелей и бараков!… Тяжело и рассержено охнув рушится навзничь стена… Не для нашего сердца полусон, теснота, тишина. Несмотря ни на что, этот напор, отрицающий все, действовал, работал. Стихи жили, воспринимались, что называется, с ходу и, по сути, принимали участие в воспитании целого поколения. Вообще, у Роберта Рождественского в стихах очень силен гражданско-педагогический пафос. Нравоучительность (в хорошем смысле этого слова) появилась уже в самых ранних стихах, даже когда он обращался к ровесникам, к товарищам по возрасту и жизненному опыту. Мальчики пьют не на свои На чужие пьют. На папашины . . . . . . . . . . . . . Мальчики решили взрослеть… А взрослеют люди не так. Не в вине не в лихорадочной мгле, не в чахоточном дыму папирос. Люди взрослеют на земле, мокрой от рокочущих гроз… (Взрослеют люди) Вы уловили этот переход от иронии к нравоучительству, у дидактике? Этот обычный для Рождественского принцип контраста. Полемика придает стихам внутреннюю энергию, позволяет на полную мощь использовать любимое оружие поэта – иронию, развернутую в самом широком диапазоне, от разящего памфлета до едва заметной улыбки, от сатирической реплики до лаконичного каламбура. Именно ирония чаще всего помогает Рождественскому найти правильный тон разговора во весь голос: убедить или высмеять, а не перекричать. Ирония порой действует сильнее, чем пафосное обличение, хотя и требует, как всякое острое оружие, искусного обращения с ней: Все меньше – окружающей природы. Все больше – окружающей среды, - так заканчивается стихотворение посвященное В. Пескову. Юмор поэта поистине многолик. То веселый в стихах о сауне: «Но если это – пекло, куда девались черти?» То убийственный, будучи обращен к тем «стыдливым», кому, видите ли, «стыдно в драку лезть крупную, а в мелкую – совсем неудобно». То жизнелюбивый – в стихах о природе: «И облако как сердце, пронзенное стрелой». То восхищенно-уважительный: «Сверхтяжелые ракеты на платформах возлежат». То задорный: «В тебе – четырнадцать тебя вместилось, как в матрешке». В свободном переходе от иронии к пафосу, от описания к вопросу, от доверительного шепота к разговору в полный голос раскрывается свобода и внутренняя энергия его творческого диапазона, его лирического чувства. Даже в любовной лирике герой Роберт Рождественский целен, как и в других проявлениях своего характера. Это, конечно, вовсе не означает, что, вступая в зону чувств, он не испытывает драматических противоречий, конфликтов. Напротив, все стихи Рождественского о любви, начиная со знаменитого «Я уехал от весны», пополнены тревожными сердечным движением. Пусть к любимой для поэта – всегда непростой путь; это по существу, поиск смысла жизни, единственного и неповторимого счастья, путь к себе. И всю эту грустную, тихую мерзость кто-то назвал уютом? Родная! Неужто и сердце и тело за это ты мне отдала под защиту? Но если ты этого счастья хотела, этого счастья во мне не ищи ты! Жить не хочу о покое мечтал… (Моя любовь) Местами в творчестве Роберта Рождественского 60-х появляется тяга к сказке, к фантастике, к гиперболе, к резкому, почти плакатному, противопоставлению добра и зла, белого и черного, но очень свойственно именно романтическому ощущению. Над головой созвездия летают, и руки сами тянутся к огню… Как страшно мне, что люди привыкают, открыв глаза, не удивляться дню. Существовать, и убегать за сказкой. И уходить, как в монастырь в стихи Ловить Жар птицу для жаркого с кашей. А золотую рыбку – для ухи. («Над головой созвездия мигают) §4. Поэзия и наука. Когда характеризуют поэзию 60-х, непременно упоминают о том, что она рождена в эпоху интенсивной научно-технической революции (хотя многие употребляли определения типа поэзия «атомного века» или «эпохи спутников». Правда, отношение к самому лавинообразному нарастанию машинной техники у Роберта Рождественского колеблется от восторженного энтузиазма до мрачного недоверия, но так или иначе, явление это не остается в тени. «Как нынче погода? Ветер опять? Нет, это не ветер. Это, примериваясь для посадки на лед, лопастями винтов шевеля, с достоинством в небе висит вертолет – гибрид головастика и шмеля. (Немного экзотики) Наука все шире раздвигает привычный мир, меняются наши обиходные представления о времени и пространстве, ощущается обостренный интерес к точному знанию. Хватит спину мне царапать ломом! Присылайте помудрей машины! (Хребет имени Ломоносова) Муза гражданской поэзии Роберта Рождественского на йоту не усомнилась в своей нужности людям. Она зазвучала с большим пафосом, закрепляя и пропагандируя в обществе тягу к исследованию, к анализу – это было актуальной задачей времени. Поэзия Роберта Рождественского решала эти задачи своими средствами, глубоко отличными от научных. С новой остротой встали перед художником и древний вопрос, связанный с промышленным прогрессом. Прежде всего, конечно, вопрос о его гуманистическом направлении, об использовании новых колоссальных источников энергии для блага человечества, а не во вред ему. Поэтому гражданская лирика 60-х имеет некоторые отличительные особенности. Это своеобразие проявляется в природе лирических конфликтов, а значит, - в главных интонациях, в строении сюжета, в богатстве палитры. В море броситься? Так не утонешь! На костер взойти? Так не сгоришь! . . . . . . . . . . . . . . . Может, самый главный стимул жизни в горькой истине, что смертны мы. На кого-то такое богатство палитры может произвести впечатление некой пестроты, разбросанности. Но не столь же пестра сама жизнь, отражаемая «радаром сердца»? Главное, что за тематической пестротой неизменно стоит цельный лирический характер; ни самососредоточенность, ни пестрота сами по себе ничего не решают – важны глубина и цельность лирического чувства. И за героино-пафосной интонацией, главенствующей в его поэзии, не должна остаться незамеченной глубинная, менее броская сторона таланта Роберта Рождественского – лиризм, мягкость, а подчас и незащищенность, ранимость души. Непосредственность лирического высказывания – непременное слагаемое поэтического дара. О полноте и богатстве поэтического творчества Роберта Рождественского весомо свидетельствует и его увлечение песнями. Первую песню поэт написал еще в 1955 году. Но наибольшего взлета, наибольшей самобытности и значительности его песенное творчество достигло в середине 60-х. В песнях мы встречаем и стихи, положения на музыку, и стихи, создания на мелодию, ранее сочиненную композитором. Так, к примеру: для фильма «Семнадцать мгновений весны» песня «Мгновения» была написана М. Таривердиевым на готовые стихи, а «Песню о далекой родине» поэт создал на рожденную композитором мелодию. В редком для поэтов умении проникнуться настроением услышанной мелодии и сочинить не «подтекстовку», а оригинальное, вдохновленное именно этим настроением и ритмом песенное стихотворение сказывается, очевидно, великолепный музыкальный слух Рождественского: не прошла даром его детская учеба в Третьем Московском военно-музыкальном училище на Таганке. Хотя песня-плакат отличается от задорной спортивной, маршевая от лирического марша, а героическая баллада от шуточных куплетов, - секрет любой хорошей песни заключается в своеобразном преодолении этого противоречия. Возьмем почти наугад: Вновь зима в лицо мне вьюгой дунула, и навстречу ветру я кричу: «Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу!» (Из сб. Перед праздником) В этих строках как-то по-особенному, по-песенному взаимодействуют необычность «вьюжной» обстановки и естественность общего всем людям желания – чтобы дорогой тебе человек стал лучше, чище, достойнее твоей любви. И благодаря удачно найденному афоризму это общее всем желание наполняется своим неповторимым индивидуальным содержанием, вызывает активное сопереживание. «Настоящая песня, - писал Роберт Рождественский, - не может и не хочет жить отдельно от людей, отдельно от народа. Точно так же, как и человек не может быть отделен от хорошей песни. Потому что она часть его души, его памяти его сердца». (1. Рождественский Р., с. 9). Конечно, популярности многих песен Рождественского способствовала та человечность и теплота, которая залажена в его поэзии: песня должна быть доброй, способной утешить человека в беде и разделить с ним радость, воодушевить на высокие порывы и поддержать никогда не покидающую надежду. И в этом смысле песня – не какой-то особый «материк» творчества со своими темами, чувствами, ассоциациями, а органическая часть всей поэзии; не случайно многие песни Рождественского публикуются в сборниках среди лирических стихотворений» (34. Бочаров, с. 11). Свидетельством успеха Роберта Рождественского на песенном поприще могут служить хотя бы первые премии на Международном конкурсе политической песни в 1969 году за «Балладу о спасенном знамени» и на Всемирном фестивале молодежи и студентов в Софии за песню «Огромное небо», главный приз фестиваля в Сопоте в 1972 г., отданный песне «За того парня». §5. Темы революции и Великой Отечественной войны. У Роберта Рождественского, воспринимающего события сегодняшней жизни «радаром сердца», необычайно сильна глубина исторической памяти. «Память, память, - писал он в одной из статей. Никуда от нее не денешься, не скроешься, не уедешь. Пласты в ней как годовые кольца внутри дерева: все близки, все рядом, все около сердца». (1. Рождественский Р., с.9). Прежде всего для него это память о революции, память о войне. Именно они напоминают живущим о их долге перед павшими, о верности высоким идеалом, об ответственности за продолжение победных завоеваний. Идейная и нравственная ориентация поэзии в становлении лирического характера было бы неполной без пафоса гражданственности. Ведь революция выдвинула тип борца, непоколебимого и твердого, бесстрашного, и преданного ее идеалам. Сила его примера, обаяния подвига, бережно хранимая в народе память о героях воспитывали готовность бороться за правое дело, рискуя самым дорогим, что у них есть, - жизнью. Есть великое право: забывать о себе! Есть высокое право: пожелать и посметь. Стала Весною Славой мгновенная смерть! . . . . . . . . . . . Просто был выбор у каждого: я или Родина. Именно эта исконно русская традиция – сначала Родина, а потом – я – навеивает силу пафоса и утверждает дух дерзания, непримиримости к половинчатости и бездушию. В конце 50-х начале 60-х широко и остро обсуждаются проблемы идейности, народности и партийности искусства, ответственности художника перед обществом. В связи с этим понятен особый интерес к теме революции, к теме Ленина. «Традиция соединения в ленинском образе вождя и человека пошла от Горького и Маяковского. Один из них лично знал Ленина, испытал на себе и политическое влияние, и влияние его личности. Другой воспринял Ленина через шественника оставили в наследство традицию, которую развивают следующие поколения». (53. Лавлинский Л., с. 18). Читая стихи Роберта Рождественского, невольно время от времени вспоминаешь Маяковского. Преемственная связь Рождественского с Маяковским несомненна. Без нее, очевидно, не было бы «Письма в ХХХ век», которое, безусловно, перекликается со «вступлением» к поэме «Во весь голос», где глашатай революции обращался к людям будущего: «Я к вам приеду в коммунистическое далеко». К товарищам – потомникам обращено и «Письмо…» Рождественского, который тоже не сомневается, что это будет «коммунистическое далеко»: По широким ступеням столетий поднимается Ленин к вам! (Письмо в ХХХ век). Поэтическая молодежь в нравственном становлении ориентировалась на Ленина, идеолога, вождя революции. А. Вознесенский написал несколько стихотворений о Ленине и поэму «Лонжюмо». «Братская ГЭС» Евтушенко опять-таки имеет своим эпицентром Ленина и революцию. Но больших вершин достиг все-таки Роберт Рождественский, проецируя весь свой гражданский пафос на будущее, он обращается к тем, кто будет жить в тридцатом веке: Представляю яснее ясности, как смыкаются ваши ряды люди ленинской гениальности, люди ленинской чистоты… Общение с Лениным было необходимо, чтобы утвердиться идейно и нравственно, т.к. именно он был эталоном и символом века для поколения 60-х годов. «Роберт Рождественский, как молодой автор, так или иначе затрагивал главные общественные движения времени. Но назвать это оперативным откликом на ту или иную политическую кампанию – было бы ошибкой. Это форма приобщения к большим делам эпохи». (53. Лавлинский Л., с 29). Приобщение происходило по-разному: некоторые пришли в поэзию, имея основательный рабочий стаж, а другие, как говорил Роберт Рождественский: «Вышли из жизни романтики, ум у книг занявшие, кроме математики, сложности не знавшие». (2. Рождественский Р., с. 6). Развитие жизни внутри страны ускорило нравственное перевооружение поэзии, «переформирование душ», если пользоваться образным словом поэта. 60-е убеждают в том, что в этот период укрепилась вера идеала революции, в идеалы коммунизма, что, пожалуй, именно в эти годы тема верности революции звучала в поэзии от этого не стала хуже. И даже открытая клятва на верность, пронизанная гражданским пафосом: «Расстреляйте – не изменю флагу цвета крови моей…» – адресована была скорее всего тем, кто хотел бы усомниться в этом. И пока я с дорожным ветром знаком, и пока, не сгибаясь, хожу но не ставшей пухом земле, и пока я помню о зле, и пока я с друзьями дружу, и пока не сгорел в огне, эта вера будет жива. Рождественскому принадлежит целый ряд произведений, которые могут служить образцом патриотической лирики. Среди них критик Е. Сидоров особо выделяет стихотворение «Говорите по-советски», посвященное Ярославу Смелякову «Как и многие стихи Рождественского такого рода, они откровенно полемичны, и эта полемика затрагивает весьма серьезную проблему!» Говорите по-советски, - ах, какой язык! Вам с рождения известны языка азы Говорите на просторном, как движенье крыл, - на просторном, на котором Ленин говорил! «Поэт совсем не случайно начинает свое стихотворение с этого настойчивого и взволнованного призыва. Его тревожит инфляция высоких слов, произносимых иными демагогами с откровенно карьеристским акцентом. Но высокие слова должны выражать их истинное содержание, обеспеченное десятилетиями борьбы и труда лучших сынов и дочерей советского отечества, - вот о чем гражданская забота поэта». (67. Сидоров Е., с. 110). Постепенно внешнее преодоление трудностей сменяются поиском внутренней цельности, твердой нравственной и гражданской опоры. В стихи Рождественского врывается публицистика, а вместе с ней память о военном детстве: вот где история и личность впервые драматически соединились, определив во многом дальнейшую судьбу и характер лирического героя. Наиболее точные акценты расставил Евтушенко: «О Рождественском… говорили как о поэте, впервые выразившем поколение, чье детство прошло во время Великой Отечественной войны. Но мы только приступили к теме войны с точки зрения не воевавших, но мечтавших совершать подвиги мальчишек». (40. Евтушенко Е., с. 16). … о народной поем, о священной так, как мы ее понимаем… В ней Чапаев сражается заново, краснозвездные мчатся танки. В ней шагают наши в атаки, а фашисты падают замертво. В ней чужое железо плавится, в ней и смерть отступать должна… (Концерт) Пожалуй, из всех поэтов послевоенного поколения именно Роберту Рождественскому так воодушевлено принял эстафету поэтов-фронтовиков; словно бы бесперестанно пульсирую, звучит в его поэмах, стихах, песнях мотив памяти – верности, памяти – преклонения, памяти – предостережения. «Баллада о красках», «Мамаев курган», «Я сегодня до зари встану», «Война откатилась за годы и гуды» – это все не стихи к дате, нерв его поэзии». (33. Бочаров А., с. 9). Нет у него ни одной книги стихов, куда не вошли бы произведения о войне. Даже известные всем песни из телефильма «Семнадцать мгновений весны», которые формально написаны не о войне, а лишь сопровождают фильм о войне, вероятно, так удались поэту оттого, что в них воплотилось многое заветное для него, для его стихов о войне: и поэтизация долга, и верность памяти, и тоска по родной земле, и соседство лирического шепота и гражданского пафоса. Россия моя, не надо! Не гладь меня! И не плачь! Не гладь меня! Я просто будущий сын полка И никакого геройства Я не совершил пока! Очень своеобразно выстроить стихотворение из книги «Посвящение» – «На земле безжалостно маленькой». В нем отчетливо видна полемика с защитниками концепции «маленького человека». По началу как бы солидаризируясь с ними, поэт рисует такого человека, к которому в окошко постучалась «небольшая, казалось, война…» Нагнетается ряд уже подавляющих своим однообразием деталей («Автомат ему выдали маленький. Сапоги ему выдали маленькие. Каску выдали маленькую и маленькую по размерам – шинель… (2. Рождественский Р., с. 192). Поэт затем вдруг резко обрывает это ироническое нагромождение «мелочей» и опрокидывает главный тезис своих оппонентов ударной концовкой: … А когда он упал – некрасиво, неправильно, в атакующем крике вывернуть рот, то на всей земле не хватило мрамора, чтобы вырубить парня в полный рост! («На земле безжалостно меленькой»). Так, опираясь на сугубо конкретные, земные, реалистические детали, поэт выражает свое понимание подлинного героя, человека – борца, граждански возвышая его. Но вершиной гражданского творчества Роберта Рождественского стала поэма «Реквием» с посвящением «Памяти наших отцов и старших братьев». Это произведение уже почти полвека потрясает каждого, кто читает или слушает его. «Реквием» вдохновил художника-графика Д. Кабалевский создал на текст поэмы ораторию. Разные голоса звучат в «Реквиеме»: то трагическое и мужественное завещание павших за Родину, то разворачивающееся, как два цвета траурной ленты, обращение к черному могильному камню и к солнцу красному, то звонкая клятва живущих, - но все они сливаются в один голос сердца, старающегося превозмочь боль всего, что было пережито народом в годы войны, и неспособного забыть о ней. Люди! Покуда сердца стучатся, - помните! Какою ценой завоевано счастье, … . . . . . . . . . . . . . . Детям своим расскажите о них чтоб запомнили! Детям детей расскажите о них, чтобы тоже запомнили!… . . . . . . . . . . . . . . Убейте войну, прокляните войну, Люди Земли! («Реквием») В десяти главах «Реквиема» звучит голос десяти стиховых мелодий – заклинаний, песен и плачей, где голос поэта – гражданина вступает в перекличку с голосом матери, недождавшейся сына, с голосами погибших воинов. Рождественский удачно использует русские песенно-фольклорные традиции, с опорой на них созданы некоторые отрывки. Черный камень, черный камень, что ж молчишь ты, черный камень Разве ты хотел такого? Разве ты мечтал когда-то? стать надгробьем для могилы Неизвестного солдата? (Реквием) Ой, зачем ты, солнце красное все уходишь – не прощаешься Ой, зачем с войны безрадостной сын не возвращается Из беды тебя я выручу, прилечу орлицей быстрою. Отзовись, моя кровиночка Маленький Единственный… (Реквием) «В поэмном жанре Роберта Рождественского остался верен устойчивым чертам своего стиля. Приемы эпического изображения поэту, в общем, не свойственны, его поэмы насквозь пронизаны патетическим лиризмом. Ораторский пафос, экстремальная интонация определяют и размеры этих произведений – они компакты и «длятся» столько времени, сколько хватает автору дыхания для непрерывного монолога, иногда усложненного введением иных, тоже монологических выдержанных точек зрения». (66. Сидоров Е., с. 117). Менее удалась Роберту Рождественскому поэма «Письмо в тридцатый век». Автор сделал попытку обратиться к далеким потомкам и рассказать им о своем времени. В 3000-м в дебрях большого музейного здания вы детям о нашем столетье рассказывать станете. О мире, расколотом надвое, сытом и нищем! Об очень серьезном молчанье столбов пограничных. О наших привычках, о наших ошибках, … О том, что мы жили не просто и долг свой исполнили… Послушайте все ли вспомните? Замысел это был, безусловно, очень интересен, однако его художественному воплощению помешало обилие общих, декларативных рассуждений. От лица поколения, от имени своих героев Роберт Рождественский присягает на верность делу революции. Оживают большие образно-философские и по-ораторски бьющие слух категории: Родина и Земля, народ и человечество, жизнь и время, мы и Ленин. Я – по собственному велению, - сердцу в верности поклянясь, говорю о Владимире Ленине и о том, что главное в нас. . . . . . . . . . . . . . . Начинаемся с Ленина Мы!… . . . . . . . . . . . . . . … была на планете партия – та, которую создал он! . . . . . . . . . . . . . . Завидуйте нам! Завидуйте! До самых седых волос. Вы никогда не увидите того, что нам довелось. (Письмо в ХХХ век) Правильность гражданской и эстетической позиции, надо сказать, не всегда определяла художественное совершенство произведений. Однако отдельные достижения поэта в 60-е годы говорят о верности и плодотворности выбранного им пути. В поэме о разных точках зрения ярко сказался полемический талант Рождественского, его пафос неприятия всяческого рода духовного конформизма. Фантастика «Сна», открывающая поэму, исполнена разящей иронии. Из жизни исчез «вопросительный знак», ушли муки мысли, поиски смысла жизни. Вопросительный знак отменен специальным постановлением, ибо он Не умеет эпохально звенеть… Заставляет временами краснеть… Не зовет не помогает в борьбе… «Задается» – значит, мнит о себе… Если даже и ведет иногда то заводит не известно куда… Решено: недопустим компромисс! Решено, что этот знак – пессимист. Давно замечено, что подлинный оптимизм здравомыслящ и беспощаден в оценке отрицательных явлений действительности. Поэтому с охранительной и конформистской точки зрения он нередко предстает пессимизмом. Так понятия меняются листами, и все становится с ног на голову. Равнодушному, лишь изредка озирающемуся взгляду поэт решительно противопоставляет свою программу: Надо верить в судьбы и традиции Только пусть во сне и наяву жжет меня, казнит меня единственно правильный вопрос: Зачем живу?» (О разных точках зрения) В поэме «Посвящение, думал о судьбе первого в мире космонавта, Рождественский продолжает, в сущности, задавать все тот же единственно правильный вопрос. О подвиге Юрия Гагарина, о его жизни и трагической гибели у нас создано немало поэтических произведений. Поэма Рождественского занимает среди них свое заметное, достойное место, а начальная ее глава «Поехали…» и финал «О незаменимых» принадлежат к самым проникновенным и сильным страницам его творчества. Одной из заметных поэтических вершин стала поэма «Двести десять шагов», удостоенная Государственной премии СССР. В полной мере проявилось в поэме стремление ощутить этот ход времени, преемственность героических традиций – от давних российских дней до свершений, устремленных в будущее. Двести десять – неизменная мера шагов караула, идущего от Спасской башни Кремля к Мавзолею Ленина. И пока звучат эти шаги в торжественной тишине по Красной площади, поэт вспоминает исторические шаги, пройденные страной и народом, размышляет о вчерашнем и сегодняшнем дне, о вечном торжестве революционного дела. К этой поэме – седьмой в его творчестве – Рождественский подошел, в полной мере овладев лиро-эпической полифонией. Поэму образуют четыре опорные главы: «Труд», «Война», «Мир», «Пуля» и четыре отступления: «Лирическое отступление о школьных оценках», «Историческое отступление о дорогах», «Утреннее отступление о Москве». Они вобрали и пафос, и мечту, и иронию, и лиризм. А прорезая, перемешал эти главы и отступления, идут «Шаги» – то ли врезки, то ли дающие тон удары. Удары боли, удары памяти, удары гордости за совершенное и совершаемое. Гул шагов. Каждый шаг – будто веха. Это – сердце стучит. Сердце века. «Шаги – шаги человека – шаги истории», - объяснял сам автор движения своей поэтической идеи. (1. Рождественский Р., с. 6). Верность идеалам революции заключена для него прежде всего в поэтизации твердого в своих убеждениях человека – понимающего, что жить в нынешнюю эпоху и непросто, и ответственно, движимого верностью и твердостью, преданного высокой цели. Более поздняя поэма Рождественского «Ожидание» – это произведение о глубоко личном, интимном чувстве женщины, ждущей любимого, ждущей своего счастья. Текут минуты ожидания встречи под городскими часами – извечным местом свиданий. Сколько юмористических рассказов и рисунков создано на эту тему ожидания под часами! А вот поэт, которому ведомо любая человеческая забота, любая человеческая боль, создал поэму о судьбе женщины, о тоске женщины, о надеждах женщины. И «камерная» тема приобрела то качество, которое отличает настоящую поэзию – остроту переживания, глубокое чувство сопричастности к людским судьбам. Далеко не только по времени начинания, но и по духу, по интонации отстоит поэма «Ожидание» от произведений 60-х годов. В ней практически стих пафос, нет того гражданского начала характерного для ораторско-публицистической поэзии времен «эстрады». «Эстрадная» волна в отечественной поэзии схлынуло вместе с юностью, ее вызовом и ее пафосом, - уже к середине 60-х г., - отмечает критик Чупренин – И сколько бы не восклицал Роберт Рождественский.: … продолжайся ежедневный бунт! Партийная, по самой высшей сути, поэзия, не покидай трибун Не покидай! . . . . . . . . . . . . . . . Пусть в сотый раз арбузом перезревшим раскалывается потрясенный зал! По праву сердца будь за все в ответе, о самом главном на земле крича. – ощущение спада, исчерпанности, «конца прекрасной эпохи завладела всеми» (69. Чупринин С., с. 192). Роберт Рождественский, упорствовавший до предела, как никто из сверстников, сохранившей верность идеалам и манере 60-х, с грустью отмечал: «Мы покидаем прошлое», т.к. поэзия молодых «эстрадников» выполнила свою гражданскую задачу. «Эта поэзия прокладывала пути в наше время, и без нее невозможно представить историю советской литературы» (66. Сидоров Е., с. 115). Поэзия 60-х через жанрово-тематическое своеобразие напомнила отечественным «лирикам» об огромных возможностях стихотворной ораторской публицистики и «беллетристики». Способствовала «демократизации» русского духа, откликнувшегося не только на зов музы, но и на требования повседневности. Ликвидировалась в глазах масс дистанция между поэтом и публикой, которой были близки особенности и своеобразие языка гражданского пафоса и ораторско-публицистической лирики. III ГЛАВА. ОСОБЕННОСТЬ ПОЭТИЧЕСКОГО ЯЗЫКА РОБЕРТА РОЖДЕСТВЕНСКОГО. §1. Жизнь слова в поэзии Рождественского (авторские изобретения). Русская поэзия в поисках выразительности языка и до Маяковского не изучалось слово творчества, но, как правило, с особой тщательностью взвешенной на весах традиции (Аннинский, Блок) или уже с претензией на особую изысканность (Северянин). Исключение может составить Цветаева с ее анархическим своеволием и своевластием по отношению к языку. Очень примечательно, что Владимир Маяковский словотворствовал и «порою рвал современную ему школьную этимологию и синтаксис в глубоком согласии с законами языка, и опыта его грамматикой исторически оправданы». (70. Югов Л., с. 102). Как в употреблении новой общественно-политической, официальной, технической лексики, так и в словотворчестве Маяковский открыл перед поэзией возможности, которыми она охотно пользуется и поныне. Процесс пополнения поэтического языка вновь изобретенными словами сейчас, естественно, более замедлен, хотя он и не прерывается. На лексику в русской поэзии 60-х годов влияло и то обстоятельство, что язык стал более строго рассматриваться как инструмент и в то же время строительный материал национальной культуры, как носитель национальных ценностей. «Язык отбрасывает слова, в которых не нуждается, - считает Е. Винокуров, - он не примет того, что ему чуждо по духу, - единственно, с чем он борется – это с нормой, которая все время старается его обуздать. Но поэты и писатели помогают ему, разыскивая и вводя в оборот новые решения; они не дают языку покрыться пленкой, извлекая из масс то, что еще не стало нормой». (36. Винокуров Е., т.2., с. 303). В 50-е-60-е годы в советскую поэзию вступила целая плеяда молодых поэтов, которые во весь голос заявили о себе и стали выразителями дум своего времени. Роберт Рождественский обладая завидной способностью «ставит трудные вопросы и размышлять над ними на глазах читателя и публично, не робея гласности, искать и находить в них ответы». (64. Симонов К., с. 203). Эти меткие слова К. Симонова со всей полнотой раскрывают общественное звучание поэзии Рождественского – ее «живое дыхание – гул нашего времени». Читая стихи Роберта Рождественского, нельзя ошибиться в определении эпохи, в которую они написаны. Почти в каждом его стихотворении встречаются номинативные неологизмы, характерные для времени тех дней. Это – марки машин и приборов («МАЗы», «Москвич», чаек «Москва»), термины научные и технические (микрофон, телетайп, ракеты, биотоки), моды и искусства (джинсы, джаз, твист). Дыхание времени в поэзии Роберта Рождественского ощутимо и благодаря многочисленным общественным именам, называющим современников: Вы смеетесь над Чаплиным? Поплачьте над ним! (Утешение) А у Назыма был голос протяжный. (Назым) Научные и технические термины, часто малейшего происхождения, поэт свободно вводит в свою речь, употребляя их в прямом и переносном значении, видоизменяет их, обыгрывает, образует от них производные формы: Есть радиус действия у гнева и у дерзости. Сравните название всего сборника – «Радиус действия». (21. Рождественский Р.). Гудят биотоки сердца и мозга – биотоки – высокого напряженья (Стихи о биотоках) Проносится над степью радиоактивная медь!… (Кино в Улан-Баторе) Пишут письма люди, наматывая на планету витки ракет! (Письмо в ХХХ век). Роберт Рождественский не увлекается словесным изобретательством и прибегает к неологизмом лишь тогда, когда хочет создать сатирический образ. Например, в стихотворении «Письмо в ХХХ век» неологизм жральня выполняет сатирически-разоблачающую функцию. Обличительный пафос этого стихотворения направлен против тех, кто представляет себе будущее общество как рай обжор и бездельников. Но после стольких тягот и утрат неужто Коммунизм – большая жральня, сплошной желудочно-кишечный тракт? Кроме этого выразительного слова, из авторских неологизмов запоминается наречие посердечно, образованное комбинированным (суффиксально-префиксальным) способом по типу слова построчно (поэты, как известно, получают гонорар построчно). Возникает ассоциация: «Мне и рубля не накопили строчки». Так сказал Маяковский, а Рождественский говорит: Я мечтаю, что когда-нибудь смогу не построчно получать, а посердечно: хоть одно людское сердце за строку. (Письмо в ХХХ век) Как прекрасное средство интилизации звучат неологизмы снежатина: «Снег, снежище, снежатина». Белое ухо России и особенно Карадачина, образованный от имени собственного Карадаг (название горы): Будь здоров, Карадаг, Карадачина! (Разговор с горой Карадаг) Особенно примечательно в стихах Роберта Рождественского употребление с особой стилистической установкой различных морфологических средств языка. В частности, большую роль играют уменьшительно-ласкательные суффиксальные образования. Нередко они получают в тексте совершенно противоположное, иронически-уничижительное звучание: Тем залихватистей и захлебистей дрожащий шепоток… («У планеты сон слишком глубокий») И в том же стихотворении, в конце, использована с резко сатирической установкой вторая степень уменьшительности этого же слова: И поддакивать дрожащим шепоточком не могу Извините, Тембр не тот. Типично для языка Рождественского образование наречий и слов категории состояния на – 0 не от качественных прилагательных (что является нормой), а относительных: «Гудят широко и бессонно» (Дом); «В танцевальном зале пусто и непесенно» (Перед праздником); «Оловянно бубню ему «пока» (Друг). Необычной является и форма сравнительной степени в таком примере: … А лестница выше, А двери – похожей. (До твоего прихода) Поэт широко использует как стилистическое средство категорию числа имен существительных. Форма множественного числа имен существительных далеко не всегда обозначает конкретное раздельное множество, а употребляется и со значением символа. Так, в стихотворении «Кем они были в жизни…» множественное число имен собственных употреблено с обобщающим значением символа женской красоты: Кем они были в жизни – величественные Венеры? Надменные Афродиты – кем в жизни были они?… В поэме «Письмо в ХХХ век» множественное число от единичных существительных, астрономических терминов (Сириус и Вега), звучит как синоним к понятию «новые, еще неоткрытые миры»: Какие Сириусы, какие Веги в орбитах ваших беспокойных трасс? В стихотворении «Мы – политики» употребляется вещественное существительное кефир во множественном числе. Поэт эти подчеркивает будничность предмета, обычность его. Это слово выступает как парочетый «бытовизм»: Мы политики Да! Политики Каждой мелочью Всеми фибрами И за будничными кефирами. И за праздничными пол-литрами… Множественное число от существительного человек образуется, как известно, супплетивным способом – люди, Роберта Рождественского, сознательно пренебрегая этой нормой, образует форму человеки, которая звучит удивительно тепло, задушевно, обнаруживая истинную гуманистическую направленность стихотворения: Посередине двадцатого века облетают ржавые символы Будьте счастливы, человеки! Люди умные. Люди сильные. §2. Образные средства языка (сравнения, метафоры, этикеты, фразеологизмы). У Роберта Рождественского интересны сравнения и метафоры. Как шутливо замечает поэт в одном из стихотворений, ему мешает придумывать сравнения только дискомфорт, связанный с погодой: Жарко, Тишина, Оцепененье Вянут подходящие сравнения. Даже слову, даже буквам жарко. (Жара) «Своеобразие сравнений определяется как внеязыковыми, так и чисто языковыми факторами. Из множества явлений, обладающих признаком, положенным в основу сравнения, поэт берет то, которое представляется ему наиболее точно раскрывающим самое умственное в предмете сравнения». (68. Троицкий В., с. 63). Человек, его действия, психические и физиологические состояния, общественные явления уподобляются в стихах Роберта Рождественского явлениям живой и неживой природы, природа, в свою очередь, отображается в мире человека. Но едва ли не наиболее часто встречаем сравнения, в которых мир человека и мир природы уподобляются вещам, как и сами вещи, - предметам повседневного быта, предметам культуры, как правило, - современной, реже прошлой или зарубежной. Модель мира, отображенная в поэтических сравнениях Роберта Рождественского, имеет в большинстве случаев явно выраженный конкретный, «вещный» характер. Собственно языковое своеобразие сравнений от их грамматической структуры и от выбора слов участвующих в сравнении. У Роберта Рождественского грамматические типы сравнений: чаще всего в его стихах встречаем сравнительные обороты (иногда – сравнительное придаточное) с союзами как, будто, словно, творительный сравнительный, распространительные предложения. Предмет сравнения (то, что сравнивается) и образ сравнения (то, с чем сравнивается) выражены, как правило, именами существительными (или их заменами), как исключение, предмет и образ сравнения названы глаголами. Например, «И не хватает воздуха.) И дышишь – как воруешь» (Сауна). Тот или другой член сравнения может быть опущен: предмет сравнения бывает назван в предшествующем тексте, образ сравнения подсказывается контекстом: «Оставались жить славянские мальчишки и девчонки. (Возвышенное), как на образах» (Стихи о хане Батые). Образ сравнения бывает выражен одиночным существительным или существительными с поясняющими его словами. В одних случаях в основе сравнения лежит устойчивое, привычное сочетание слов, например: «зал, /бездонный как пропасть» (ср.: «бездонная пропасть»). [Реки Сибири], «Начинаются весело, /скользкие камни/ раскалывая, /как орехи» (Реки идут к океану; ср.: «раскалывать орехи»). «Дул /торжественный ветер/ в окна, /как в паруса» (Кем они были в жизни; ср.: «Надувать на паруса»). В других – сравнение опирается на более свободное или вообще непривычное, новое сочетание слов: «К себе прижимал /как невесту,/ рокочущий инструмент» (Голос начищенной меди); «ночь» расцвечивает небо /звездами/ как брызгами» (Варна); «море», /бессонное, словно сердце» (необитаемые острова). Здесь сравнение основывается на постоянных и объективных признаках предмета, который служит образом сравнения. В основе сравнения может лежать не постоянный, а временный или только возможный признак, субъективно приписываемый предмету – образу сравнения: «грустные, как полночь, /слова» (Утешение); [Были воздухоплаватели] «суеверны, как вдовы/, красивы, как миф» (Первые). Индивидуальный характер имеют сравнения, в которых имя существительное, называющее предмет – образ сравнения, сопровождается поясняющими его словами (согласованными определениями, обстоятельствами). Образ сравнения конкретизируется, указываются его существенные (в данном случае) детали. Существительное с определяющим его прилагательным может входить в состав устойчивого, терминологического словосочетания: «В храме /во время моления/ гул, как в центральной бане» (В буддийском монастыре); «Снег лежал на платформах, /будто главный груз» (Встреча Нового года). В других случаях образ сравнения – свободное словосочетание. Например, сравнения основываются на внешнем сходстве составляемых предметов и вызывают те или иные конкретные чувственные представления: «Там, где булькают, /как вскипевшие чайники,/ голуби» (Я богат»); «Будто кожа новая, /поскрипывает пласт» (Восемьдесят восемь). Реже встречаются сравнения – распространенные приложения – и сравнения, выраженные творительным падежом: «С достоинством в небе висит вертолет – гибрид головастика и шмеля» /Немного экзотики; [Сарьян] «Следит,/ глаза полузакрыв, /нахохлившийся кондор» (Сарьян); [облако] «Проплывает /с самолетом об руку белой/ свежевыпеченной булкою» (Облака); «Пусть в сотый раз, /арбузом перезревшим /раскалывается / потрясенный зал!» (В день поэзии). Иногда сравнения основываются на внутреннем сходстве сопоставленных предметов: «Детство, как прочитанная книга» (Ягоды). Когда после сравнительного союза следует сложное словосочетание, сравнительный оборот приобретает характер добавочного сообщения, содержание которого как бы ответвляется от основной линии повествования, вносит в него необычные, но существенные, новые детали. Таких сравнений, наиболее индивидуальных, создающих яркие образы, немало в стихах Роберта Рождественского. Например: «Море гудит за моим окном, /как поезд, идущий к тебе». (Письмо про дождь); «Пляж, /лениво вглядываясь в волны,/ по утрам дымился, /будто плаха /после исполненья приговора» (королева пляжа); «Он [Нью-Йорк] возник /из-под крыла/, будто тлеющие угли небывалого костра» (Нью-Йорк сверху). Подобного же рода добавочное сообщение представляет собой сравнительные придаточные типа: «Снег блестел, будто ртутью/ сыпанули /с крыш. / Снег хрустел, /будто кто-то/ кочерыжку /грыз». (Встреча Нового года). Предмет сравнения в этом примере выражен глаголами блестел, хрустел, образ сравнения – всем содержанием придаточного предложения. Немало у Роберта Рождественского сравнений, оригинальность и своеобразие которых опирается на явление многозначности слова. Значение слова, которые в обычной речи разобщены, поэт сталкивает в одном контексте, например: «Бьют по вздувшимся почкам /прямые, /как правда, дожди». (Ливень). В прилагательном прямой здесь совмещаются два значения: по отношению к слову дожди - «расположенный не наклонно, не под углом (противопост. косой), по отношению к слову правда – «безусловный, несомненный, явный, ясный». В других случаях отвлеченное понятие предстает как нечто материальное, воспринимаемое чувствами: «Струится и подрагивает слава, воздух над пылающим костром» (Памяти Михаила Светлова). Уподобление славы воздуху опирается на значения глаголов струится – «распространяться несильным потоком» и подрагивать – «слегка сотрясаться, колебаться». В слове, которое называет основание сравнения, свободное значение порой совмещается с фразеологически связанным. Например: «Шли мы на охоту, /как река из берегов» (Танцуют индейцы). В словосочетании шли мы глагол имеет значение «выходили», река «выходит из берегов» – разливается». Иногда совмещаются не разные значения, а разные употребления слова, например: «Грибные июньские ливни звенели, как связки ключей». (Я родился – нескладным и длинным). Значение глагола звенеть – «издавать звуки высокого металлического оттенка» - обращено в первую очередь на «связки ключей»; но с этим значением, указывает академический словарь, глагол звенеть употребляется и по отношению к ручью, воде и, следовательно, закономерно его употребление по отношению к «грибным июньским ливням». Своеобразны метафоры Роберта Рождественского как известно, метафора – тоже сравнение одного предмета с другим, на сравнение свернутое, состоящее из одного члена, а не из двух. В отличие от сравнений, в которых преобладает уподобление вещам, для метафор поэта характерно уподобление неживого живому. Среди знаменательных частей речи метафорами могут быть существительные, прилагательные, глаголы и наречия. Метафоры – существительные в стихах Роберта Рождественского сравнительно редки. Распространенные определениями, они служат, в частности, средством отображения вещей, связанных с миром человека, в мире природы, например: «И над серостью /наших бесед/ в дымной комнате /машут крыльями /опоздавшие крылья газет» (Мы – политики); «И плывут /по медленному морю /жалкие соломинки забот» (ожидаю ночи, как расстрела). Значительно чаще видим у Роберта Рождественского метафорическое употребление глаголов и прилагательных. Посредством глагольных метафор неживое отображается в мире живого: «Сонно глядят окаты остывшие» (До твоего прихода); «Как всегда, /полночь смотрит /немыми глазами» (Ровесникам); «Сквозь кусты, /продираясь/, колышется ливень в ночи» (Ливень); «Крадется сумрак по стене» (У разоренного стола); «Гром за черною горою/ протяжно и громко храпит» (Ливень); «Сколько раз, города, /вы бежали навстречу, /задирая над нами кулаки семафоров» (Города). Метафоры – прилагательные и метафоры – наречия приписывают свойства человек явлениям природы, предметам: «разбуженное лето», «трепетная трава»; «ошалелая капель»; «Плывет из труб невозмутимый дым»; «среди откровенного холода»; «бесноватый квас»; «Ступеньки лестницы /зябко скрипят»; «холодно звякают листья»; «задумчиво гудет паровоз»; «Вскипает чай /задумчиво и круто»; «Снег слетает мудро». Посредством метафор – прилагательных вещи отображаются в вещах. Метафористическое определение существительного приписывает свойства другого предмета: «густые реки» (ср.: «густой кисель); «в зыбкой тишине» (ср.: «в зыбкой лодке»); «монотонная мгла»; «зеленый запах»; «Звенел над головами /рыжий полдень»; «на очень тихом снегу». Метафорические прилагательные такого рода в некоторых случаях эквивалентны по смыслу сочетания наречия и причастия. Например: «Медленная река» (ср.: «медленно текущая»), «медленные сумерки» (ср.: «медленно идущие»), «медленная боль» (ср.: «медленно наступающая»). У Роберта Рождественского встречаем необычные метафорические сочетания наречий с глаголами: «Разбросано горели города» (Стихи о зане Батые); «Но почему-то /у отца /вдруг ноги подкосились ватно» (Зима тридцать восьмого); «на всех посматривала она [девушка] легко и юно» (Чардаш); «Где глухо и безжалостно /ворочается страх» (Дхоконда); «Над городскими воротами /бессонно горели огни» («Кем они были в жизни»); полночь наливается оголтело» (Письмо из бухты П). Такие сочетания наречий с глаголами воспринимаются как результат перестройки словосочетаний, в которых наречию соответствует прилагательное – определение существительного (ср.: «разбросано горели» - «горели разбросанные города»). Другой вид необычных метафор у поэта - это метафоры, которые возникают путем подмены обычного, наиболее вероятного в данном контексте слова, словом, которого читатель не ждет, вследствие чего возникает смысловая двуплановость необычного слова, /на него как бы «надвигается» значение обычного слова: «По тебе и по мне грохочет состав». (ср.: «по тебе и по мне плачет…», «Чертовы горы уставились в небо /темными бивнями» (ср.: темными вершинами). Интересно рассмотреть и эпитеты, которые использует Роберт Рождественский для увеличения пафосности своих произведений. Эпитеты поэта, в большинстве своем метафорическом свежи и интересны: романтическая песнь, картонные остроты, воспаленный век, ржавые символы, мальчишеское солнце, бледно-розовый оптимизм, невесомый полет и др. Эпитет невесомый в сочетании со словом полет сразу переносит нас в атмосферу 60-х годов, в эпоху освоения космоса, овладения состоянием невесомости: Был парень одетый в скафандр И ракета на старте. Представьте? А как он смеялся в своем невесомом полете поймете? (Письмо в ХХХ век) В стихотворении «Назым» тот же эпитет приобретает совершенно иной, трагический смысл в описании похорон Назыма Хикмета: Говорят, что были проводы щемящими. Невесомые цветы легли на плечи Из удачно подобранных эпитетов составляются синонимические ряды, где определение дополняют, усиливают друг друга, например: Невероятный радиус Как от него избавиться? Нет никакого сладу. (Радиус действия) Часты ряды синонимичных глагольных форм, употребление которых усиливает пафос произведения. Наша участь такая – пробивать! прогрызать! прорубать! (Прорубают Арбат). Очень искусно подбирает Рождественский объекты для своих сравнений. Это можно проиллюстрировать примерами из стихотворения «Я лирические вздохи забыл». Поэт описывает свою поездку в Сибирь, в городок Академии наук. Не будучи посвященным в тайны точных наук, он чувствует себя несколько наивным, когда беседует с молодыми физиками. Для него я наивен, как детсад, и поэтому немного смешон… и природа, как формула, проста. Образ возникает естественно, после разговора с математиком. А вот сравнение другого, возвышенного плана, характеризующее героя, советского юношу, погибшего в боях за освобождение Болгарии: Как ангел-хранитель, солдат Алеша под Пловдивом вознесен… (Памятник солдату Алеше В Пловдиве) Простоту, человечность, жизнерадостность писателя-гуманиста Назыма Хикмета помогает передать сравнение: Он придумывал шутки и смеялся, как ребенок, шоколадку нашедший, на два города тепло излучая… (Назым) Стихи Рождественского отличаются образностью, метафоры в них встречаются очень часто: Синяя от натуги по городу музыка шла (третье музыкальное) История!… Сожми сухие пальцы Живое сердце людям отвори (История) Возвращая прямое значение глаголу шел в будничной, привычной метафоре шел снег, Рождественский создает целое стихотворение: Снег шел, как большой. А после на три месяца слег… (Снег) На переплетении разных значений слова построено интересное стихотворение «Упражнение по фонетике», в котором каждый фонетический термин употреблен и в его прямом, первичном, нетерминологическом значении. Так, согласные – это те, кто не протестует, кто со всем согласен: На землю кровь течет с ножа, а мы – согласные. В тупые уши клевета ползет, - заглазная. А нам-то что? А ни черта! Ведь мы – согласные… Глухие – те, кто глух к чужой просьбе: Помощи и денег не просите. Мы вас не услышим. Мы – глухие. Для усиления пафосности поэт широко использует фразеологические обороты, видоизменяя их разными способами. Нередко фразеологическое новаторство проявляется в том, что одному из компонентов возвращается его прямое, конкретное значение, и дальнейшее вытекает уже из этого возрожденного значения, связывается с ним: Существует тихий омут, как всадить в него чертей?… (До твоего прихода). Во фразеологическом обороте убить время глаголу убить возвращено его прямое значение. На этом построено интересное стихотворение гражданской направленности, которое заставляет задумываться над ценностью каждого часа, каждой минуты человеческой жизни. Действительно, нелепо звучит часто выражаемое желание убить время. В стихотворении возникает тема убийства: Убивают время нахально и молитвенно. Убивают время стыдливо и истошно Убивают прямо перед окнами милиции! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Зазывают в гости Так и предлагают «Приходите… как нибудь вечерок убьем…» . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Убивают собственное время. И чужое. И никто за это не зовет их в суд. (Вслушайтесь) §3. Искусство разговора с читателем (просторечия). Впечатление непосредственного разговора с читателем воссоздается удачным отбором слов и выражений, дающих зрелое представление о типичных приметах изображаемого «кусочка действительности». В этой роли весьма широко используются разговорные слова и выражения, придающие тексту непосредственность и различные оттенки эмоциональной окраски. Так, в стихотворении «Арктическая болезнь» слова лезть, заболеть (сильно увлечься чем-либо) придают добродушный оттенок воспеванию влюбленности в романтику неизведанного: Не трудись над хитрой вакциною, в книги – справочники не лезь… Существует здесь медициною не изученная болезнь… Если парень, сидя в палатке, грустновато не сгоряча говорит «Заболел я… Арктикой…» – то к нему не зовут врача. (Арктическая болезнь) Рождественский вводит в свои стихи такие слова, как безбожно (неимоверно сильно, как никогда), наперед (заранее), черед (пора, время). Это ему дает возможность просто и доходчиво, без выспренности и патетики, выразит свое мироощущение, отношение к жизни, к ее сложным явлениям: Я жизнь люблю безбожно! Хоть знаю наперед, Что – рано или поздно – настанет мой черед. Я упаду на камни и, уходя во тьму, усталыми руками я землю обниму… (Я жизнь люблю) Даже передавая прелесть таежных цветов, их неповторимую красоту, Рождественский и здесь вставляет просторечное не чета (не ровня, не пара, не идет ни в какое сравнение), казалось бы, никак не подходящий к данному случаю. И тем не менее, именно эти слова передают неподдельную искренность поэтических строк и как нельзя более убеждают читателя в достоверности сказанного: Не привез я таежных цветов – извини. Ты не верь, если скажут, что плохи они. Если кто-то соврет, что об этом читал… Просто, эти цветы луговым не чета!… (Таежные цветы) Образности поэтического текста у Рождественского способствуют просторечные слова, передающие различные оттенки эмоционально-оценочного отношения к изображаемому – иронию, шутку, пренебрежение, неодобрение, презрение, грубость, насмешку и т.п. Так, например, слова наплевать (отнестись к себе непрестанными хлопотами, заботами, ходьбой, работой и т.п.), чего там (так уж и быть, ничего не поделаешь), ладно уж (хорошо, пусть будет так, придают стихотворному тексту шутливо-добродушные нотки. А вдруг ты перестанешь совсем ревновать! Оставишь, отстанешь, скажешь: наплевать! Рухнут стены крепости, - зови, не зови, станет меньше ревности и меньше любви… Этим совсем замотан, - у страха в плену, - я говорю: «Чего там… Ладно уж… Ревнуй…» (Ревность) А в стихотворении «Гитара ахала…» просторечные слова ахать * (издают резкие, громкие звуки при игре на музыкальном инструменте), техника (мастерство, виртуозность), сила (здорово, блестяще, ловко, искусно) в сочетании с разговорными подрагивать (издавать дрожащие звуку /и даже книжными словами эрудит (знаток своего дела), неэрудит – содействуют выражению снисходительно-насмешливого отношения к происходящему: Гитара ахала, подрагивала, тенькала, звала негромко, перестраивала, просила, И эрудиты головой кивали: «Техника!…» Неэрудиты выражались проще: «Сила!…» В стихах Рождественского образность иногда создается расширением смысловой емкости слова. Всем знакома форма слова замри от глагола замереть (стать совершенно неподвижным). Есть доже такая веселая детская игра в «Замри». Это слово у поэта наполняется осмыслениями, очень далекими от тех употреблений, которые типичны для общелитературной речи: живи лишь для меня, живи миром моих интересов, живи лишь для себя – для личного счастья, для личной выгоды, для спокойной глади обывательского «я». Следовательно, всевозможные смысловые варианты поэтического смысла глагола замереть (остановиться, перестать действовать, затихнуть, постепенно смириться с положением; перестать ощущать, воспринимать окружающее). В результате создается образ человека, смело порывающего с путами цепкого мира обывательщины: Замри! – она сказала. – Будь моим! Моим – и все! А для других – замри! Замри для обжигающей зари, Замри для совести. Для смелости замри. Замри, - не горячась и не скорбя. Замри! Я буду миром для тебя!… На нас глядели звездные миры. И ветер трогал жесткую траву… А я не вспомнил правила игры. А я ушел. Не замер. Так живу. (Игра в «Замри») «Поэзия Роберта Рождественского – не описательная, не медитативная, она – беспристрастный разговор: вопросы, реплики, ответы – все то, чего складывается заинтересованное общение человека с человеком. Сейчас уже стали писать чуть не о каждом поэте: у него разговорная интонация. Но эта интонация давно перестала быть индивидуальным достоинством какого-либо одного поэта; со времен Маяковского она утвердилась как одна из главенствующих черт современной поэзии, и теперь у каждого своя разговорная интонация. Она сказывается не только в структуре самих поэтических фраз, но и в жанровых особенностях его поэзии». (1. Рождественский Р., с. 4). У Роберта Рождественского много поэтических посланий, писем, монологов, словно ему незамедлительно требуется высказаться, выговориться, поделиться увиденным и пережитым с друзьями. Часто первая строка стихотворения служит своего рода обращением, как бы настраивает все стихотворение, дает ему нужный тон. «Прошу простить, хирург, коль я нет спросил», - начинается стихотворение «Детскому хирургу Вячеславу Францеву». Рождественский вводит смело в поэтический текст обороты, свойственные манере непринужденно-бытового общения (не слышали? не знаете?) Есть кладбище дорог. Не слышали? Есть кладбище дорог. Не знаете? Закованы в глухие наледи. Заметаны песками рыжими. Дороги мертвые, холодные, дороги длинные. Не чужда поэзии Рождественского и обиходно-бытовая, повседневная речь (что с того?) слышишь ты? жить взахлеб, это здорово) Знаю я: мы однажды уйдем к тем, которые сраму не ищут. Ничего не сказав. Не успев попрощаться. Что с того? Все равно это – слышишь ты? – счастье: сеять хлеб на равнинах, ветрами продутых… жить взахлеб! Это здорово кто-то придумал! (Ровесникам) Составная часть таланта поэта – ощущение пульса жизни. Рождественский в своих стихах – не бесстрастный наблюдатель, а человек, утверждающий новое, прекрасное в нашей жизни. Но о возвышенном он говорит просто, доходчиво, образно. Поэтому поэт обычно не очень жаловал иносказание, редко упрятывая мысль в поэтическую аллегорию. Сложным поэтическим «ходом» он предпочитает выразительную игру слов: «Мы в зале ожидания живем, но руки в ожидании не складываем». «Есть только дни рождения у женщин, годов рождения у женщин нет!» Неотъемлемой частью его разговорной интонации является полемика. Она отвечает душе бойца, страстно заинтересованного в том, чтобы отстоять истинное, развенчать ложное, оспорить ошибочное. Легко ощутить это в таких известных стихах, как «Париж, Франсуазе Солон», «Кромсаем лед, меняем рек теченье…» Часто это даже не открытый спор, а столкновение, полемически обнажающее идею произведения. Такова поэма «Посвящение», где контрастно сталкивается рассказ о полете Гагарина и натужный мещанский шепоток. Но одно лишь «земное тяготение» не может исчерпать пределы устремлений поэта-романтика, для которого превыше всего остается вечная новизна и переменчивость нашего неисчерпаемого в своих подробностях окружающего мира: И все-таки сильней земного притяженья . . . . . . . . . . . . . . Что шмель к цветку приник, что паутина – сказочна. И что течет родник стеклянно и загадочно Поэт вступает в духовный контакт с читателем, как говорится, с ходу. Многие стихи Рождественского открываются непосредственным обращение к другу, к любимой, к каждому из нас – читателей. Хочешь, оторву кусок от облака? . . . Понимаешь, трудно говорить мне с тобой… . . . Давай покинем этот дом, давай покинем… . . . Об этом, товарищ, не вспомнить нельзя. Таким образом, сравнения и метафоры Роберта Рождественского, яркий и оригинальные, значительно расширяют круг художественных образов, созданный в русской поэтической речи. Употребление их в стихах дифференцированно: сравнения служат преимущественно средством уподобления вещам, метафоры – уподобления живому, средством олицетворения. Те и другие опираются в своей основе на формы литературной речи, сложившейся к 60-годам ХХ века, во своей семантике связаны с бытом, с культурой и в этом плане отражают тот «гул времени» 60-х г., который по выражению К. Симакова*, свойственен гражданской поэзии Роберта Рождественского. (65. Симаков К., с. 204). Особенности языка поэта состоит в том, что «Рождественский умеет разговаривать стихами, писать для людей, обладающих хорошим слухом, он знает, что иной раз важней, правильней акцентрировать показывающее особенность человеческого характера слово, нежели поражать множеством поэтических изобретений» (48. Коваленков А., с. 91) Заключение. Мы знаем, что литературный путь – не равномерное и непременное восхождение со ступеньки на ступеньку, а трудное, порой мучительное преодоление самого себя, каждый раз заново решаемая задача воспроизвести новый жизненный материал. Тем отраднее заметить, что Рождественского не коснулось ни одно модное поветрие поэзии. В его стихах сохранилась та уверенность и цельность, та устойчивость воззрений, которые далеко не всегда и не всем даются. И нужно по достоинству оценить эту внутреннюю надежность, добротность лирического характера. При всей романтичности своего поэтического дара Роберта Рождественского – поэт земной, щедро открытый высокому гражданскому пафосу и обыкновенному отцовскому чувству. Его гражданственный пафос – не в исключительности, а в безукоризненной чистоте чувства «Всю жизнь он говорил и поступал крупно. Ему изначально был свойственен максимализм мыслей, страстей и чувств» – это писал Рождественский о Маяковском, выделяя черты, дорогие и ему самому. (2. Рождественский Р., с.6). Казалось бы, сокровенная внутренняя усталость гражданских стихов: бурно меняющаяся действительность побуждает быть столь же изменчивой и поэтическую действительность – наплывают и забываются события, успокаиваются одни и возникают другие болевые точки. Внутренне цельными обычно выглядят поэты, склонные к самоуглублению, самосозерцанию, сосредоточенности на своей душевной жизни. Рождественский – один из тех мастеров, у кого пристальный и постоянный интерес к общественным событиям неотрывен от душевной сосредоточенности, глубинах душевных движений, напряжений внутренней работы. Юность этого поколения прошла в тяжелые годы послевоенного восстановления. В народе жил дух Великой Победы в Отечественной войне. Но в сущности, все же не война определила героические черты в духовном облике поколения 60-х – она лишь укрепила, заколила их, помогла их массовому проявлению. У поколения Роберта Рождественского была в жизни также своя героиня, достойная возвышения. Освоение целины. Ударные комсомольские стройки. Наконец, первые шаги советской космонавтики – не зря же к имени поколения ряд авторов присоединил «эпоху спутников». Но с другой стороны, в 60-е годы обострилась «холодная» война на международной арене. Молодые люди бурно переживали события, связанные с ликвидацией последствий культа личности. В спешке и горячности некоторыми делались негативные обобщения широкого масштаба. Нужно было время, чтобы найти подтверждение верности, которым шли. Декларация Роберта Рождественского, как можно заметить это, - изначально и находит подтверждение в боевом, полном гражданской страстности и привязанности к насущным нравственным проблемам духе поэзии. Длительное благополучие и покой, легкость и гладкость жизни несовместимы с активной позицией творца нового. Несовместим с ней и половинчатость чувств, неопределенность симпатий. С кем ты? С ними или со мной? Слышишь ты? Отвечай! Такая постановка вопроса в поэзии, как и вообще в искусстве этого периода, как раз и была одним и способов идейно-эстетического осмысления исторического пути страны от революции до 60-х годов. Роберт Рождественский, как и все молодое поколение, отдал щедрую дань историко-революционной тематике. Наиболее значительные произведения появились несколько позднее, именно тогда, когда поостыла горячка, когда зрелее стал собственный опыт, когда поотточилась диалектика мышления. Творческая зрелость в поэзии, как и вообще в искусстве, невозможна без зрелого мышления и понимания окружающего мира, без проникновения в суть вещей, в диалектику явлений. Качества эти обретаются не сразу, зато, обретенные поэтом, они дают ощущение свободы, раскованности, ибо воображение, как бы оно не было смело и вольно, опирается на точные понятия. Новая ступень зрелости становится результатом нового личного и общественного опыта. Опыта и размышлений, ибо для поколения 60-х годов это была пора аналитической поэзии, ему надо было подводить первые итоги, надо было, как однажды сказал Расул Гамзатов, «переходить от утренних чувств к вечерним раздумьям». (70. Чупринин С., с. 32). Поэтому так по-граждански пафосно и убежденно звучит поэзия Роберта Рождественского 60-х годов. Да! Мы – камни в фундаментах ваших плотин… … мы – живые, как совесть. Простые, как хлеб. Молодые, как самая ранняя рань… Мы не верили в ад. Мы плевали на рай. Мы смеялись над богом! Сами были богами. И планета гудела у нас под ногами… И, жизнь торопя, открывали себя, утверждали себя! Выходили со смертью – один на один (Письмо в ХХХ век) Цена убеждений… Тут есть за что воевать. Если поэт обнажает свое сердце, мы видим следы страданий, если он идет к убеждениям, преодолевая драматические противоречия своей натуры, то у нас возникает к нему доверие. Его определенность не поза, а черта характера. В органичности выражения показывается сила натуры, то, что читателя не может не привлечь. Иногда споря, не соглашаясь с поэтом, мы все равно ощущаем обаяние искренности его ораторских произведений, силу его гражданской убежденности. Публицистическая лирика тем и отличается от газетной и журнальной публицистики, что не дает явлению развернутой всесторонней оценки, не оперирует многими фактами, не развертывает цепи логически построений, а берет на прицел характерное, может быть, частное, за которым видится общее, концентрирует в нем существенную сторону явления и убеждает читателя эмоциональной силой и образной логикой развития поэтической идеи, соединяя главную мысль и главное чувство. Впрочем, это относится и к другим жанрам поэзии. Но в публицистической лирике позиция выражена более открытой непосредственно, гражданский пафос находит выход в борьбе идей, в социальных и нравственных конфликтах. «Различные полутона, подтекст не для Роберта Рождественского. Ему свойственен максимализм и в содержании, и в стиле, четкая определенность высказывания и оценки. Не всем по душе такой характер, но то, что он имеет полное право на существование и заслуживает уважения, несомненно. Давно замечено, что подлинный оптимизм здравомыслящ и беспощаден в оценке отрицательных явлений действительности».(66. Сидоров Е., с. 116). Роберт Рождественский стремился вызвать в читателях и слушателях прежде всего эмоциональный отклик, душевное доверие и участие. Он ничего не скрывает, он – «свой». Простые истины, утверждаемые его поэзией, - добро, совесть, любовь, патриотизм, верности гражданскому долгу, - приходят к читателям в оболочке прямого слова, открытой проповеди, а гражданский пафос является самым верным источником вдохновения и убеждения. Время входит в стих, как воздух в легкие, и характер, и биография лирического героя становятся выразителями пафоса 60-х. Механизм творческого процесса, разумеется, сложен и противоречив: отправной точкой для вдохновения поэта может послужить и отнюдь не актуальная проблема. Но хочется подчеркнуть, что проявляя себя как истинный гражданин, Роберт Рождественский касается главных нужд времени, его проблем. Связи в этих стихах глубоки; они идут дальше – в прошлое. Современный человек в поэзии Рождественского проверяется масштабом идеала. Он вырастает как сложная многогранная индивидуальность. Но одновременно, ему предъявляется высокий идейный и нравственный счет, который способен оплатить далек не каждый. В том числе и создатель поэзии: Притворись большим и щедрым, полыхающим в ночи. Будто ливень по ущельям по журналам грохочи. Притворись родным, родимым, долгожданным, как капель. Притворись необходимым! Притворился?… А теперь открывай окно пошире, отряхнись от шелухи Надо собственною жизнью доказать свои стихи. («Притворись…») «Справедливо будет уловить здесь не только биографические истоки, но и твердую творческую позицию: ощущать личную ответственность за все, что случается на земле» (11. Рождественский Р., с. 116). Рассмотрев проблему гражданского пафоса поэзии Рождественского 60-х, убеждаемся в том, что споры о гражданственности поэзии иногда приобретают довольно поверхностный характер, особенно среди поэтов, да и в критике тоже. Одни, ратуя за гражданственность, подразумевают под нею открытую публицистику и с пренебрежением говорят о философской, пейзажной и любовной лирике, уснащая свои характеристики ироническими эпитетами. Другие же – возражая, всю «истинную» поэзию возводят в ранг гражданской. Теперь же читателя не отлучить от поэзии иного плана, непосредственно не выражающих гражданских чувств, но воздействующих гуманностью, благородством, любовью к прекрасному, высоким строением мысли, истинностью переживаний. Изучив литературу о гражданской поэзии, вдумчивый читатель осмыслит, что крайние точки зрения на гражданственность не учитывают многообразие поэзии, ее жанровой природы и специфики поэтического творчества. Пафос гражданской поэзии – это прежде всего общественно-активная лирика, в ней эстетически многообразно, соединив главную мысль и главное чувство в эмоциональной атмосфере произведения, находит выражение общественная позиция поэта как гражданина своей страны, как члена общества. Исходя из вышеизложенного, гораздо плодотворнее не противопоставлять ее другим направлениям и сферам поэтического творчества, а соотносить с ним, читатель в общем контексте. Вопрос же о гражданственности авторской поэзии здесь оказывается на самом виду, особенностями художественной формы он выдвигает первоочередной предмет анализа творчества Роберта Рождественского в 60-х годах. Внутри лирической сферы гражданский пафос проявляется по-разному все, как наглядно было показано выше, зависит от творческой индивидуальности, от судьбы художника, от глубины и круга излюбленных им тем, идей, образов. «По-разному понимают глубину в поэзии Роберта Рождественского. Для одних это только интеллектуальная лирика, для других – обнажение социальных историй, для третьих – интимная до покаяния в совершенных делах. Глубина же поэзии Рождественского самая простая, самая бесхитростная – оттого и подлинно поэтическая: глубина доверия к читателю. Она не позирует перед читателем, не делит стихи на показательно-возвышенные и заманчиво интимные. Он естественен в любом своем поэтическом движении». (67. Сидоров Е., с. 117). А ведь дар – быть естественным – многого стоит. Быть естественным так, чтобы не существовало зазора между собственной жизнью и поэтическими декларациям – несравненно труднее, чем найти обличие положительного лирического героя, который будет следовать принципу «притворись большим и щедрым» (так начинается одно из стихотворений Рождественского). Поэт никогда не старается быть ни мудрее, ни тоньше, ни одухотвореннее, чем он есть на самом деле, и открыто делится тем, что заботит, сердит, радует, волнует нас и сегодня. Меняется со временем, Роберт Рождественский остается самим собой, хранит верность тому, что накаляло его поэзию, делало ее контрастной, броской, темпераментной, честно стремящейся следовать главным фарватером бытия. Но по мере возмужания таланта укрупнялось само ощущение жизни, увеличивалась сложность и масштабность ассоциации, все серьезнее воспринималась ответственность перед людьми, перед своим поэтическим даром: Мне все труднее пишется. Мне все сложнее видится, - признавался поэт. Но и по сию пору он остается поэтом, остро воспринимавшим время, любившим открыто поспорить со своими противниками и прямо обращаться к читателю. Его стих не терпел полутонов, затаенных намеков, опирался на ораторскую размашистость жеста, на эмоциональную силу гипербол, и это – свидетельство чувства страстного, собранного в луч, а не освещающего виденное ровным светом: Я найду слова свои. Сам найду! И сам скажу. А не хватит мне Земли – на созвездьях напишу. Одна из книг Роберта Рождественского носит название «Радар сердца». Вот его поэзия и есть в известной степени такой радар – радар, который чутко реагировал на все происходящее в окружающем мире. Основополагающее качество поэзии Рождественского – неподдельная верность ритму времени 60-х. Если позволить нам довольно условное сравнение, то лирика сегодня добрее к человеку, чем на 40 лет назад. Нравственный максимализм выраженный у Роберта Рождественского посредством гражданского пафоса в поэзии 60-х годов, не допускал расслабляющей душу жалости, он возник на почве самосознания. Просто доброта казалась тогда сентиментальной причудой: Все правильно. Состояние как в бою, - вот каков был гражданский пафос поэзии 60-х Роберта Рождественского, отвечающий потребностям времени. Библиография. 1. Рождественский Р.И. Собрание сочинений: В 3-х т. /Предисловие А. Бочарова. – М.: Худож. лит., 1985. 2. Рождественский Р.И. Избранные произведения: В 2-х т. /Предисловие Е. Сидорова. – М.: Худож. лит., 1979. 3. Рождественский Р.И. Возвращение. – Петрозаводск, Карелия, 1972. 4. Рождественский Р.И. Возраст. – М.: Худож. лит., 1988. 5. Рождественский Р.И. Все начинается с любви. – М.: Мол. гвардия, 1977. 6. Рождественский Р.И. Всерьез. – М.: Сов. пис., 70. 7. Рождественский Р.И. Голос города. – М.: Москов. раб., 1977. 8. Рождественский Р.И. 210 шагов. – М.: Мол. гв., 1979. 9. Рождественский Р.И. Дрейфующий проспект. – М.: Советский писатель, 1959. 10. Рождественский Р.И. Друзьям. – М.: Сов. писатель, 1986. 11. Рождественский Р.И. За двадцать лет. – М.: Худ. лит., 1973. 12. Рождественский Р.И. За того парня. – М.: Воениздат, 1986. 13. Рождественский Р.И. Землю спасти. – М.: Известия, 1984. 14. Рождественский Р.И. Испытание. – М.: Сов. писатель, 1956. 15. Рождественский Р.И. Линия. – М.: Мол. гвардия, 1973. 16. Рождественский Р.И. Необитаемые острова. – М.: Сов. писатель, 1969. 17. Рождественский Р.И. Перед праздником. Стихи и поэмы. /Для ст. возр. Предисловие А. Алексина. – М.: Дет. лит., 1974. 18. Рождественский Р.И. Посвящение. – М.: Мол. гв., 1970. 19. Рождественский Р.И. Последние стихи. – М.: Мол. гв. 1994. 20. Рождественский Р.И. Радар сердца. – М.: Худ. лит., 1971. 21. Рождественский Р.И. Радиус действия. – М.: Сов. пис., 1970. 22. Рождественский Р.И. Ровеснику. – М.: Мол. гв., 1966. 23. Рождественский Р.И. Самые любимые стихи. – М.: Слово, 1995. 24. Рождественский Р.И. Семидесятые. – М.: Мол. гв., 1979. 25. Рождественский Р.И. Семь поэм. – М.: Мол. гв., 1982. 26. Рождественский Р.И. Стихотворения. /Вступит. статья Е. Сидорова. – М.: Худ. лит., 1971. 27. Рождественский Р.И. Сын Веры. – М.: Мол. гв., 1970. 28. Рождественский Р.И. Флаги весны. – Петрозаводск, Карелия, 1955. 29. Рождественский Р.И. Это время. – М.: Сов. пис., 1983. 30. Алексин А. Певец нашей юности. /В кн.: Рождественский Р. Перед праздником. – М.: Дет. лит., 1977. – с. 5-8. 31. Аннинский Л. Диалог с самим собой. //Дон. – 1966-№11. 32. Аннинский Л. Шестидесятники, семидесятники, восьмидесятники… //Лит. обозрение. – 1991. - №4. 33. Блок А. Собрание сочинений: В 8-ми т.–М–Л., ГИЛХ, 1962. 34. Бочаров А. Поэтический мир Роберта Рождественского. /В кн.: Рождественский Р. Радар сердца. – М.: Худ. лит., 1971. 35. Вайль П., Генис Л. 60-е: Мир советского человека, //Театр. – 1992. - №4 – 6. 36. Винокуров Е. Избранные произведения: В 2-х т. – М.: Худож. лит., 1975. 37. Громова Н.М. Жизнь слова в поэзии Роберта Рождественского. //Русск. речь. – 1975. - №4. 38. Гуреева М.С. Поэзия гражданина. //Русск. речь. - 1969. - №6. 39. Добжинский Ш. Земля (Вводное слово о поэте Роберте Рождественском). //Лит. газета. – 1979. - №42. – 10 октября. 40. Евтушенко Е. //Огонек. – 1991. - №6. – с. 16. 41. Жуховицкий Л. Долг поколению. //Новый мир. – 1957. – №5. 42. Жуховицкий Л. Молодежь и зрелость. //Московск. комсомолец. – 1970. – 15 марта. 43. Зайцев В.А. Русская советская поэзия 1960-1970-е годы. (Стилевые поиски и тенденции). – М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. 44. Каменский В. Путь интузиаста. – Пермское книж. изд-во, 1968. 45. Кассиль Л.В. кн. Рождественский Р. Перед праздником. – М.: Дет. лит., 1974. 46. Кирпотин В.Я. Пафос будущего. (Статьи). – М.: Сов. писатель, 1963. 47. Коваленков А. Права романтики. – День поэзии. – М. – 1962. 48. Кожин А.Н. О возвышенном – просто: [О поэзии Роберта Рождественского]. //Русская речь. – 1978. - №3. 49. Королева Г.Л. Урок по поэзии Р. Рождественского «210 шагов» в Х кл. //Лит. в шк. – 1980. - № 1. 50. Лавлинский Л. Мета времени, мера вечности. Статьи о совр. лит-ре. – М.: Худ. лит., 1986. 51. Лавлинский Л. Набирая высоту. //Лит. газ. – 9 мая. 52. Лавлинский Л. Не оставляя линий огня. (О лирической поэзии наших дней). – М.: Современник, - 1975. 53. Лавлинский Л. Сердца взрывная сила. (О лирической поэзии 60-х годов). – М.: Современник, 1977. 54. Лавлинский Л. Уроки гражданственности. // Лит-ра в школе. – 1976. - №1. 55. Лазарев. Л. День поэзии – 67. - М.: Мол. гв., 1967. 56. Мальгин А. Поэт и время. (О творческом пути Р. Рождественского). //Юность. – 1988. - №11. 57. Миль Л. Случай резонанса. //Лит. газ. – 1968. – 289. 58. Михайлов А. Азбука стиха. М.: Мол. гв., 1982. 59. Михайлов А. Два ключа: Лит. споры. – М.: Сов. пис., 1981. 60. Михайлов А. Сила и тайна слова. – М.: Современник, 1984. 61. Михайлов А. Собеседники: Статья. Очерки. Портреты. - М.: Сов. пис., 1985. 62. Михайлов А. Ритмы времени. (Этюды о русской советской поэзии наших дней). – М.: Худ. лит., 1973. 63. «Московская правда». – 1977. – 12 июня. 64. Рыленков А. Чувство простора. //Смена. – 1961. - №20. 65. Симонов К. Сегодня и давно. – М.: Сов. пис., 1974. 66. Сидоров Е. Теченье стихотворных дней: Статьи. Портреты. Диалоги. – М.: Сов. пис., 1988. – с. 109-119. 67. Советские поэты о Маяковском. Сборник. – М.: Сов.пис., 1976. 68. Троицкий В. Гул нашего времени: Сравнения и метафоры у Р. Рождественского. //Русск. речь. – 1983. - №2. – с. 43-52. 69. Чупринин С. Крупным планом: Поэзии наших дней: Проблемы и характеристики. – М., 1983. 70. Югов Л. Судьба родного слова. – М.: Мол. гв., 1962.