Гражданское право в современную эпоху (Алексеев С.С.)  – 1999 год

Брошюра российского правоведа, автора ряда трудов по философ-ско-теоретическим вопросам правоведения и гражданскому праву, пред­ставляет собой краткое, научно-популярное изложение лекций по курсу «Философские основы гражданского права», читаемого в Уральском от­делении Школы частного права (г. Екатеринбург).

Для преподавателей и студентов высших учебных заведений, юристов-практиков, специалистов по другим отраслям гуманитарных знаний, всех, кто интересуется проблемами гражданского права, его ролью в со­временном мире, в реформируемой России.

В оформлении обложки использована гравюра А. Дюрера

Научно-популярное издание АЛЕКСЕЕВ Сергей Сергеевич ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО В СОВРЕМЕННУЮ ЭПОХУ

Сложное, порой причудливое, парадоксальное и траги­ческое, но в конечном итоге неизменно поступательное раз­витие человеческих цивилизаций и культур, от античности до современной эпохи, выдвинуло в качестве одного из узло­вых звеньев общественного прогресса гражданское право.

Три обстоятельства в такой исторической и глубоко со­циальной предопределенности гражданского права пред­ставляются наиболее существенными.

Во-первых, как свидетельствуют древнейшие памятники права (даже те, которые повсеместно связывались с религи­озными верованиями и ритуалами и потому ограничивали и в чем-то деформировали юридическую материю), юриди­ческие установления, получившие со временем название «гражданско-правовых», не только стали охватывать глав­ные элементы практической жизнедеятельности людей — собственность, трудовую деятельность, обретение и переход имуществ, их защиту, семью и т.д., но и в этой связи приоб­рели значение источника и носителя исконно правовых свойств и механизмов социальной регуляции. Гражданско-правовые установления (в виде правовых обычаев, прецеден­тов, а затем и законов) начали формировать и вводить в жизнь людей то самобытное, уникальное, социально основа­тельное и регулятивно утонченное, что характерно именно для права как высшей формы социального регулирования общественных отношений в условиях цивилизации.

Немало, например, примет примитивных сугубо рабовла­дельческих нравов и образа жизни в такой норме «Законов из Эшнуины» — древнейшего известного науке законода­тельного памятника, на несколько веков опередившего зна­менитые Законы Хаммурапи (XVIII в. до н.э.): «Если кто-либо соблазнит рабыню, а сына ее отдаст дочери свободного человека, и когда он вырастет, его увидит господин его, то он может забрать его, его должны ему привести». Но при-менного гражданского общества. Если труды великих про­светителей, а затем Конституции и политические Декла­рации славных лет Великой Французской революции опре­делили политические принципы нового времени, его государственности, всего комплекса политических институ­тов демократии, то на Французский гражданский кодекс 1804 г., ряд последовавших за ним других национальных кодексов гражданского права, среди которых выдающееся место принадлежит Германскому гражданскому уложению 1896 г., выпала менее броская, черновая, но поистине исто­рически незаменимая работа по формированию и утвержде­нию в самой жизни не только самих основ гражданского об­щества, но и его «плоти», его рабочих институтов и механизмов. Притом в самых ключевых его сферах: право­вого статуса субъектов, собственности, многообразных отношений гражданского оборота, иных отношений и структур цивилизованного рынка, общей правовой инфра­структуры социального строя гражданского общества.

И пусть не пройдет незамеченным то обстоятельство, что гражданские кодексы Нового времени оказали значительное влияние на духовную жизнь современного общества, его культуру. Именно гражданские кодексы впервые в истории оказались строго системными законами в самом точном и высоком значении — законодательными документами, в ко­торых реализовались нормативные обобщения, основопола­гающие принципы и начала права — носители достижений правовой культуры.

Прежде всего посредством системных гражданских зако­нов реализовалась культура частного права. То есть той сфе­ры права, которая в качестве классифицирующего критерия была обозначена еще в римском праве, признавалась и в средневековье, но только при помощи нормативных обоб­щений гражданских кодексов раскрыла свою суть и истори­ческое предназначение в двух основных качествах. Во-первых, в качестве исходной основы («духа») свободного демократического общества — обители и источники истин­ной и обеспеченной свободы человека, юридической автономии, диспозитивности, правовых начал, без которых никакая дей­

ствительная демократия и никакой цивилизованный рынок состояться не могут в принципе, по самому своему существу И во-вторых, частное право, выраженное в гражданских ко­дексах, при помощи нормативных обобщений раскрыло свою суть и предназначение также и в виде интеллектуаль­ных построений, механизмов и конструкций высокого поряд­ка (еще более высокого, чем это, скажем, было характерно для римского частного права).

К отмеченным моментам следует, пожалуй, добавить лишь то, что в России, при всей сложности и противоречиво­сти ее социальной и правовой истории в конце XIX — начале XX вв., в связи с реформаторскими акциями Александра II. судебной реформой 1864 г., весьма строго определился пра­вовой путь развития, в котором достойное место заняло гражданское право. Свидетельствами тому стали подготов­ленный в самом конце XIX — начале XX вв., передовой по стандартам того времени проект Российского Гражданского уложения, а в концептуальном отношении одно из выдаю­щихся произведений мировой юридической литературы — книга профессора И.А. Покровского «Основные проблемы гражданского права», увидевшая свет за несколько месяцев до октябрьского (1917 г.) большевистского переворота'.

' См. соображения по этому вопросу: Мчковский АЛ. Выпавшее звено: Всту­пит. ст. к переизданному недавно труду И.А. Покровского (Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М.: Статут, 1998. С.З_32).

II

Ныне же как будто бы наблюдаются процессы иного по­рядка.

В XX в., в мире идей, государственных и научных автори­тетов, подспудно, а порой открыто, с напором стала проби­вать себе дорогу мысль о, казалось бы, идущих процессах «распада» гражданского права, об утрате им того истори­ческого места и той роли, которые с такой отчетливостью определились в истории общества.

Питательной почвой такого рода умонастроений стали не только трагические события XX в. с его мировыми истре­бительными войнами, кровавыми революциями, тирани­ческими режимами власти, глобальными экономическими потрясениями, а отсюда — крушением романтических де­мократических иллюзий по правовым вопросам, но и неко­торые реальные процессы в области права.

Уже в XXI в. наметился, а затем стал усиливаться процесс отпочкования от гражданского права отдельных структур­ных подразделений, обретающих самостоятельный статус. Таких, в частности, как семейное право, фабричное (трудо­вое) право, земельное право; в сфере транспортных отноше­ний — морское право, воздушное право, ряд других; в сфере природопользования — горное право, водное право и пр. В таких подразделениях все более значимыми становились комплексные, а подчас и непосредственно публично-право­вые элементы.

В это же время и исконные участки гражданско-правово-го регулирования, связанные с динамикой гражданского оборота, стали в ряде стран все более перекрываться осо­бым торговым (коммерческим) законодательством. В таких странах на первое место в деловой жизни вместо гражданс­ких законов выдвинулись акты под названием «торговые ко­дексы», особые законы о банках, биржах, торгах, и, в осо­бенности, законодательные акты в сферах интеллектуальной

8

(«промышленной») собственности, исключительные права в изобретательстве, патентном деле и т.д.

В государствах же с прецедентным (англосаксонским) ти­пом юридических систем, особенно в североамериканском праве, где определяющую роль в становлении институтов гражданского общества и рынка сыграло не классическое гражданское законодательство, а непосредственно коммер­ческая практика и правосудная деятельность, стала склады­ваться своеобразная инфраструктура правового регулиро­вания, создающего впечатление о возможности в ходе исторического развития вообще «обойтись без гражданско­го права», системных гражданских законов. Отсюда — яв­ления корпоративного права (главным образом в связи с функционированием акционерных обществ), квазисобствен­ности (трасты), прямой квазиделиктной ответственности за качество товаров, договорной эксплуатации элементов интеллектуальной собственности (франчайзинг, факто­ринг), сопряженные с известными негативными процессами свободного рынка, блокируемых во имя демократических и гуманистических идеалов отдельными законами (такими, как законы о защите прав потребителей) и судебной практи­кой.

Наряду с этими, казалось бы, естественными для права процессами, в область гражданского права, подкрепляя впе­чатления о «распаде» этой фундаментальной отрасли, втор­глись жесткие идеологические, доктринерские императивы. Ряд стран Восточного мира, объявивших об «особом пути» в промышленной гонке к благам общества потребления, осно­ванном на семейно-патерналистских, государственнических традициях, напрямую отверг западные либеральные юриди­ческие ценности, обусловленные будто бы чуждым для Вос­тока «римским правом».

Еще более разрушительные процессы идеологического, доктринерского порядка произошли в России после установ­ления в ней в результате большевистского переворота ком­мунистического режима. Хотя по сугубо прагматическим мотивам и отчасти пропагандистским расчетам в России в 1922 г. и был на основе дореволюционных материалов при-пят Гражданский кодекс (и сам по себе этот факт имел пози­тивное значение), вождем коммунизма Лениным было объяв­лено, что «мы ничего частного в области хозяйства не при­знаем» и что основой советского гражданского права должен стать не corpus juris romani, а «наше революционное право­сознание». Своеобразным апофеозом такой официальной партийной линии стал курс на прямую замену гражданского права, имеющего «буржуазный» и «рыночный» характер, хо­зяйственным правом, призванным, по заявлениям его при­верженцев, утверждать в обществе начала государственного планирования, проводить в жизнь интересы трудящихся, идеалы ленинско-сталинской партии и социализма.

Все эти процессы в области права XX в. причудливым об­разом сопровождались многообразными явлениями постин­дустриальной экономики, небывалого научно-технического прогресса, управленческой и информационной революций, которые и впрямь создавали впечатление о том, что граж­данское право, «право вещей» или «право тел», базирующее­ся на древней римско-правовой культуре, уходит в прошлое. Даже такой крупный мыслитель нынешнего времени, как О. Шпенглер, с настойчивостью, притом с опорой на скру­пулезный анализ и специфическое авторское толкование об­ширного исторического материала под рубрикой «закат Ев­ропы», писал, что «античное право было правом тел, наше же право — это право функций. Римляне создали юридичес­кую статику, нашей задачей является юридическая динами­ка» и что в этой связи «требованием будущего становится перестройка всего правового мышления по аналогии с выс­шей физикой и математикой. Жизнь в целом: социальная, экономическая, техническая — ждет, — говорит О. Шпенг­лер, — того, чтобы ее наконец-то поняли в этом смысле; для достижения этой цели нам потребуется не менее столетия на­пряженнейшей и глубочайшей работы мысли»².

² Шпенглер О. Закат Европы. Очерки мифологии мировой истории. Т. 2. М.: Мысль, 1998. С. 86.

10

III

Да, предсказанная О. Шпенглером работа мысли об иду­щих в современную эпоху преобразованиях в окружающих нас реальностях и в праве, действительно, в нынешнее время назрела и она, действительно, происходит. И ее результаты уже сейчас вырисовываются с весьма очевидной определен­ностью.

Но они, в противовес опрометчивым интерпретациям и дерзновенным футуристическим или доктринерским идеоло­гическим предположениям, свидетельствуют не о «распаде» гражданского права, не о неком принципиально новом «пра­ве функций», а как раз об явлениях противоположного ха­рактера — о том, что именно сейчас, в наше время, началось новое возвышение гражданского права, утверждение его ис­конных начал и ценностей.

Ведь, как показала История, каждый крупный поворот, сдвиг в развитии человеческих цивилизаций поразительно синхронно сопровождается — и это в высшей степени знаме­нательное явление (подт верждающее отмеченную ранее глу­бинную связь гражданского права с самой сутью цивилиза­ции, разумом, интеллектуальными ценностями) — крупными переменами в этой области права, определяющими вехами в ее развитии.

Вот в самом сжатом виде узловые пункты в этой логике развития цивилизации. Само зарождение христианской культуры, первые фазы ее развития и одновременно — по­трясающий феномен римского частного права. Культура Возрождения и тут же другое феноменальное явление — рецепция римского права, формирование «права универси­тетов». Период Просвещения, Великой Французской рево­люции, открывших эпоху перехода человечества к цивили­зациям либерального типа, — и тут же системные законы под названием «гражданские кодексы» — сначала Кодекс Наполеона, затем Германское гражданское уложение, дру-

11

бек, российский ГК) — это гражданские законы нового поко­ления, выражающие уже названные ранее фундаментальные линии современного правового развития.

Основные из этих фундаментальных линий, как уже гово­рилось, две:

первая — возрождение ценностей «чистого» частного пра­ва, призванного реализовать и обеспечивать действительную свободу субъектов современного гражданского общества. При этом примечательно, что содержащиеся в этих кодексах и издаваемых на их основе законах социальные элементы (в том числе — ограничения права частной собственности, публичные договоры, социальные компоненты наследствен­ного права) не есть нечто «смешанное», будто бы объединя­ющее юридически разнородный материал, а представляет со­бой строго размежеванное — если не в законодательных текстах, то и в структуре правоотношений — самостоятель­ные частноправовые и публично-правовые элементы, подчи­няющиеся своим режимам юридического регулирования и помещенные «вместе» во имя глубоких социальных начал, начал солидарности;

вторая доминирующая линия, характерная для гражданс­ких кодексов последнего времени. Это — прямое выражение в гражданских законах самого значительного явления в пра­ве современной эпохи — приобретение правами человека как феноменами естественного права непосредственного правово­го действия, их проникновение в самую ткань юридической материи.

Рассмотрим указанные линии правового развития не­сколько подробнее.

V

Сначала о выражении в гражданских кодексах Нового времени начал «чистого» частного права и о их принципи­ально существенной роли. Гражданские законы (и их анало­ги в виде прецедентов в англосаксонском, североамериканс­ком праве) уже немало сделали в XIX и первой половине XX вв. во многих демократических странах Запада для ре­ального становления цивилизаций либерального типа — формировании современного гражданского общества. Ут­вердился статус личной независимости и самостоятельности индивидов и их объединений как субъектов права. Приобре­ли значение твердого жизненного постулата принципы свя­тости и неприкосновенности собственности, недопустимос­ти вмешательства в частные дела кого-либо, в том числе государственной власти. Прочно вошли в жизнь начало сво­боды договора, необходимость безусловного восстановле­ния нарушенного имущественного и правового положения лица, защита прав граждан и юридических лиц независимым судом. То есть пусть и не сразу, пусть в итоге упорного фун­кционирования в течение ряда десятилетий, но все же имен­но в итоге такого функционирования к середине XIX в. ста­ли очевидной и непреложной ценностью «дух» частного права, его «чистые» начала, идеалы.

При этом самое существенное заключается в том, что эти начала частного права «сработали» не в том своеобразном, конкретизированном виде, когда складываются под влияни­ем многообразных политических обстоятельств (или обсто­ятельств культуры и специфического свободного североаме­риканского рынка, сохранившего черты «права сильного») и когда к ним в этой связи примешиваются публично-право­вые элементы или упрощенные правовые феномены. Для раз­вития современной демократии и цивилизованного рынка оказались необходимыми и адекватными их назначению именно правовые построения, конструкции, категории в их 15

первородной «частноправовой чистоте» и интеллектуально развитом качестве.

Они-то, эти «чистые» начала частного права, соответству­ющие нормы и конструкции, как бы приуготовленные Исто­рией для цивилизаций либерального типа, и получили, притом теперь уже в развернутом и интеллектуально обогащенном виде, закрепление в системных гражданских законах (кодексах) последнего времени, относящегося к послевоенной истории, к 1950—1960 и последующим годам. Притом в ГК РФ они зак­реплены формально, в виде обобщенных законодательных формул (ст. 1).

И одновременно, тут же по воле Провидения (или неумо­лимой и одновременно загадочной логике Истории) начала частного права нашли новое подкрепление, обрели еще и но­вую силу. К этому же времени, к 1950—1960 гг., неотъемле­мые права человека, до того выступавшие преимущественно в виде духовных и идейных принципов, зачастую общих по­литических лозунгов и общих правовых принципов, стали приобретать прямое, непосредственное юридическое действие. Экономические и социальные потрясения 1930—1940-х гг., «легитимный» приход к власти фашизма, ужасы, творимые нередко под прикрытием, казалось бы, представительных де­мократических институтов тоталитарными режимами, ис­требительная вторая мировая война, — все это потребовало включения в саму основу демократических обществ своего рода мощного общечеловеческого стержня — неотъемлемых прав человека, обладающих непосредственным и приоритет­ным юридическим действием.

Внешне и особо впечатляюще такое непосредственное юридическое действие неотъемлемых прав человека дало о себе знать в сфере публичного права — решения учреждени­ями правосудия сложных вопросов привлечения к юридичес­кой ответственности бывших государственных деятелей за нарушение прав человека в 1996—1999 гг. (в 1996 г. в Герма­нии в отношении высших должностных лиц ГДР; в 1998— 1999 гг. в Великобритании в отношении бывшего чилийско­го диктатора Пиночета).

16

Но, кажется, никто не обратил внимания на то, что юриди­чески «возвысившиеся» права человека оказали наиболее мощ­ное влияние на основной предмет гражданских законов — на человека, его статус и возможности — и отсюда на силу содер­жащихся в гражданских законах частноправовых начал. При­чем как раз в послевоенное время, начиная с 1950—1960 гг. Есть весомые основания полагать, что именно юридически «возвысившиеся» права человека резко подняли и гражданс-ко-правовой статус личности, дали новые юридически надеж­ные импульсы к активности и творчеству, правовой обеспечен­ности его частных отношений, юридической защищенности коммерческих дел и их результатов. То есть привели к тому, что гражданские кодексы последнего времени и могут быть обозначены в качестве гражданских законов «нового поколе­ния» — законов, где сила гражданских законов, основанных на частном праве, соединилась с силой прав человека, которые обрели непосредственное и приоритетное юридическое дей­ствие.

На мой взгляд, гражданские законы, основанные на част­ном праве, не только были приуготовлены Историей для нашего времени, для эпохи вхождения человечества в эпоху цивилизаций либерального типа, но и как бы ожидали вос­соединения с юридически «возвысившимися» правами чело­века. И тогда, когда это реально произошло, экономический и социальный эффект от действующего права оказался в выс­шей степени мощным, быть может, по меркам позитивных экономических последствий — взрывным.

Надо полагать, истинное процветание развитых демокра­тических стран, отличающихся ныне продуктивной экономи­кой, доминирующим средним классом, устойчивым эконо­мическим и социальным развитием, — все то, что произошло как раз после 1950—1960-х гг., имело в качестве одной из ре­шающих основ новое, возвысившееся гражданское право. На­ряду и в связи с потрясающим научно-техническим прогрес­сом, главным мотором и источником энергии взрывного экономического развития в эту пору стал человек, знающий «себе цену», уверенный и защищенный, раскрепощенный правом и обретший в праве необходимые основы для высо-

17

кои активности, творчества, дерзновенного дела, основанно­го на предприимчивости, риске и личной ответственности за результаты дела, для продуктивного воплощения в произ­водственную и повседневную жизнь, быт и досуг научной мысли и технических свершений.

Приходится горько сожалеть, что «кардинальные» эконо­мические реформы в России, объявленные в качестве рыноч­ных и либеральных, начались и первоначально реализовались силой власти в российском обществе в 1992 г. и последующих годах при отсутствии современного гражданского законода­тельства, основанного на частном праве, во всяком случае — без расчета на него, на его фундаментальные для гражданского общества начала. Политические страсти, стремление путем чу­додейственного средства — рынка! — добиться всеобщего сча­стья, борьба за власть, как это не раз происходило в россий­ской истории, — оказались на практике более значимыми, чем последовательно научные подходы. Тем более, что две (основ­ные) части Гражданского кодекса России, принятого несколь­ко лет спустя, в середине 1990-х гг., оказались вполне соответ­ствующими стандартам передовой цивилистической культуры, требованиям цивилизованной рыночной экономики. Но махо­вик уже сложившейся к тому времени все еще прогосударствен-ной и одновременно дико-рыночной экономики уже во всю за­работал...

VI

Есть здесь еще один момент в содержании современного гражданского права, который требует специального внима­ния. Это то обстоятельство, что именно на основе частного права, «объединившегося» с правами человека, получают ис­тинную реализацию глубокие социальные начала жизни лю­дей в постиндустриальную эпоху развития человечества.

Эти глубокие социальные начала нередко связывают с широко распространенными ныне формулами — «социаль­ное государство», «социалистические идеи», второе «поко­ление» прав человека и т.д. Но непрерывно сопровождаю­щая нас, людей, драма слов и реальной жизни заключается в том, что как только эти прекрасные формулы начинают на­прямую — а «напрямую», значит, через государство, власть, политические институты — воплощаться в жизнь, так они тотчас же, чуть ли ни мгновенно оборачиваются своей про­тивоположностью — крупными бедами для людей. Такими, как вмешательство власти в личную жизнь, всесилие чинов­ничества, унижение человека «милостями», иждивенческие нравы, коррупция и т.п. Отчетливое и вместе с тем жуткое подтверждение тому — коммунистический строй России, ряда других европейских и азиатских социалистических стран, в которых замечательные лозунги о «правах трудя­щихся», «власти трудового народа» и др. за очень короткое время повсеместно и неумолимо вырождались в самые чудо­вищные за всю историю человечества тоталитарные режи­мы. Феномен власти с его коварством, подчинением души че­ловека беспощадному диктату, страстям и соблазнам власти и идеологических догм, не оставляет здесь, кроме иллюзий и крох крепостнических благ, никаких иных вариантов.

Для того, чтобы глубокие социальные начала, снимаю­щие крайности индивидуализма и эгоизма свободного обще­ства и уравновешивающие последние общественными бла­гами, необходимо по крайней мере, во-первых, их строгое,

19

отвечающее строю жизни свободного общества концепту­альное выражение, а во-вторых, определение той правовой основы, на почве которой они только и могут фактически реализоваться.

И то, и другое, к отечественной гордости нашей науки, и было, на мой взгляд, с необходимой убедительностью сдела­но правоведами-цивилистами в самый канун большевист­ского переворота октября 1917 г., соблазнившего людей перс­пективой скорого и всеобщего счастья. В работах И.А. По­кровского, других крупных российских правоведов глубокие социальные начала нашли концептуальное выражение не в философии нового якобы высшего чудодейственного «соци­ального строя», а в идее социальной солидарности (притом не в виде дюгистской ориентации на замену прав людей «функ­циями», а напротив, в виде солидарности свободных инди­видов, обладающих неотъемлемыми правами и социальной ответственностью). Правовой же основой претворения в жизнь идеи социальной солидарности, по разработкам рос­сийских правоведов, призвано стать — и уже во многом ста­ло в демократически развитых странах — современное граж­данское законодательство, основанное на частном праве. Ибо только «почва» частного права позволяет в многооб­разных гражданско-правовых институтах (собственности, наследования, договоров и др.) утвердить социальные цен­ности, имеющие в немалой мере публично-правовые харак­теристики, но не ущемляющие достоинство и свободу челове­ка, его неотъемлемые права и, стало быть, сохраняющие ценности современной частноправовой культуры, культуры прав человека, а значит — простор для активности, творче­ства и персональной ответственности человека.

VII

Развиваясь в составе всего гражданского общества как его необходимый и активный элемент, современное гражданское право отражает «на себе» многие другие, не отмеченные ра­нее явления и процессы нынешней эпохи. Наиболее суще­ственные в этой связи изменения произошли и происходят сейчас в одном из основных, определяющем институте граж­данского права — в институте права собственности.

Эти изменения в гражданско-правовом институте права собственности противоречивы. В какой-то мере — полярно противоположны, даже курьезны. Отметим два основных процесса.

Первый из них раскрывает фундаментальные ценности гражданского права, свойственные ему изначально, по самой его природе. Здесь наиболее существенно то, что речь идет о мощной «отдаче» в экономической и социальной жизни вещ­ной сути права собственности, той решающей ее особеннос­ти (в виде закрепленных, начиная с наполеоновского Кодек­са, персоналистической природы собственности в качестве «частной» и свойства абсолютности прав), которая через ме­ханизм «своей власти и своего интереса» (А.В. Венедиктов) позволила в условиях формирующегося гражданского обще­ства именно вещам как объектам права собственности стать основой главного стимула к интенсивному труду, импульсом к собственным инвестициям, вложениям доходов в модерни­зацию производства, фактором ответственности за свое хо­зяйское дело. То есть как раз того, что и обусловило в обста­новке технического прогресса гигантский взлет рыночной, капиталистической экономики, накопление «вещных» бо­гатств, переход на этой базе к еще более мощному, постин­дустриальному развитию.

21

Но есть и второй процесс в праве собственности — про­цесс во многом противоположного и даже парадоксального свойства. Это своего рода «уход» или «отход» правоотноше­ний в сфере собственности от их первородной вещной сути с весьма своеобразными, порой противоречивыми послед­ствиями.

Прежде всего характерное для цивилизаций либерально­го типа вовлечение в область права все новых и новых учас­тков жизни общества привело, помимо иных последствий, к тому, что оказалось необходимым распространить принцип собственности с его персоналистическим характером и пра­вовым свойством абсолютности (правовой исключительно­сти) на результаты и объекты интеллектуальной, духовной деятельности. Отсюда появление феномена, в полной мере еще не осмысленного наукой, — права интеллектуальной собственности, также ставшей серьезным фактором обще­ственного прогресса.

В условиях капиталистической экономики начали проис­ходить довольно существенные изменения и в классическом праве собственности, имеющем вещную природу, т.е. услов­но говоря, в вещном праве собственности. В связи с тенден­цией к концентрации капитала, его акционерными форма­ми, а также в связи с развитием «знаковых», письменных способов фиксаций речи, усложнением и глобализацией форм информации, — в связи со всем этим собственность стала все более «перекочевывать» в отношения по организа­ции и управления, в корпоративные институты, характерные для акционерного права, а фиксируемые титулы собственно­сти стали обретать новые «знаковые» формы, формы ценных бумаг, и более того — переключаться в информационную сферу, вплоть до бездокументарного оборота ценных бумаг, иных знаковых форм фиксации и реализации гражданских прав.

Вопреки мнениям ряда исследователей, возвестивших о «конце» классического гражданского права, указанные из­менения находят вполне удовлетворительное объяснение в фундаментальных гражданско-правовых категориях, напри­мер в понятии бестелесной вещи, выработанном еще в римс-

22

кой юриспруденции³. Да и дальнейшее развитие категори­ального аппарата гражданского права на такой основе — перспектива вполне оправданная, конструктивная, ожидае­мая.

Озабоченность вызывает другое — право собственности, «перекочевавшее» в область управления, в информационную сферу и сохранившее правовое качество абсолютности, стиму­ла наращивания абсолютного обладания материальными цен­ностями, вместе с тем теряет значение стимула к интенсивному труду, импульса вложений своих доходов в модернизацию про­изводства, персональной ответственности за хозяйское дело. Отсюда даже в условиях развитого капиталистического хозяй­ства (где механизмы стимулирования «на основе вещей» во многом уже внедрены в сфере производства) происходят явле­ния исторически трагические — возвращение, прямо по Марк­су, «наемного рабства» с его неэффективным трудом, а отсюда и явления обратного свойства, поистине курьезные — возврат в виде аренды или предприятий работников к менее развитым вещным отношениям, но именно к таким, в которых в силу большей «вещности» существует значительный потенциал сти­мулирования к труду, собственным инвестициям и ответствен­ности за дело⁴.

Увы, все эти особенности права собственности не были приняты во внимание при официальной приватизации, про­веденной в 1992—1995 гг. в России: роковую роль сыграло

³ Д.В. Мурзин, отметивший это обстоятельство, пишет, что вопрос о бесте­лесных вещах «вторгается, пожалуй, в сферу психологии античной и совре­менной цивилизации: бестелесное имущество появилось в римском частном праве в силу его непревзойденной логичности...; бестелесное имущество было отвергнуто постантичным гражданским правом из-за практицизма запад­ной цивилизации и ее излишнего увлечения философией материализма» {Мурзин Д.В. Ценные бумаги — бестелесные вещи. М.: Статут, 1998. С. 70.).

⁴ Здесь надо иметь в виду, что в полном согласии с отмеченными эконо­мическими и социальными процессами современное гражданское право придает весьма существенное значение «вещной составляющей» в праве арендатора, в особенности в области аренды объектов недвижимости (см. в этой связи соображения в интересной статье Сенчищева В.: К вопросу о переводе долга арендодателя при продаже арендованного недвижимого имущества// Юрист. № 40. 1998, окт./нояб.

23

тут отсутствие современного гражданского законодатель­ства и правовой культуры и отсюда — должного понимания не только того, что акционерные общества, в особенности открытые, вообще не являются способом приватизации (а представляют собой форму управления уже существующей и работающей частной собственности при множественности их субъектов в условиях развитых рыночных отношений), но и того, что сами по себе «информационные знаки собствен­ности» — акции в обстановке разрушенного посткоммунис­тического общества представляют собой не более чем некие суррогаты денежных знаков, лишенные характерных для ча­стной собственности упорядочивающих и стимулирующих свойств в производстве.

И еще одно тревожное обстоятельство, относящееся к не­давнему коммунистическому прошлому России, других соци­алистических стран и свидетельствующее о происшедшей в этих странах глубокой деформации собственности вообще. Создаваемый в указанных странах государственный имуще­ственный конгломерат — это вовсе не «одна из форм соб­ственности», как это нередко говорится в литературе, идео­логических и пропагандистских документах, а чудовищный мутант, соединяющий государственную власть и нацио­нальные богатства и находящийся в безраздельном бесконт­рольном обладании всевластной политической элиты. Здесь отношения, охватываемые понятием «собственность», опять-таки «уходят» от своей исконной «вещной» (и вдобавок еще персоналистической, частно-правовой) сущности, но пере­ключаются в данном случае не столько в информационную сферу и просто в область организации, управления, корпора­тивных институтов, сколько в сферу государственной власти, административно-властных отношений.

Элементами складывающегося в данном случае гигант­ского имущественного колоса, прикрытого фасадом «всена­родной собственности», становится изъятие государствен­ной властью при помощи институтов налогов, фондов, бюджета, да и просто прямого властного усмотрения основ­ной массы создаваемого в обществе на основе принудитель-

24

ного труда и фанатизма прибавочного продукта, бесконт­рольная эксплуатация труда и природных ресурсов, своево­лие идеологизированной власти, функционирование народ­ного хозяйства по модели «одной фабрики». Общественные отношения, именуемые «собственностью», не только полно­стью утрачивают здесь свое вещное предназначение и выте-кающюю отсюда свою созидательную роль в экономической и социальной жизни, но становятся растратными элемента­ми тоталитарной системы, целиком входящей в сферу пуб­личного права, притом авторитарно репрессивного типа.

Такого рода глубокая деформация собственности, слу­чившаяся в социалистических странах, является обстоятель­ством, позволяющим понять и сложности реформ в странах социализма, и опасности, таящиеся в самом феномене госу­дарственной собственности. Неудача официальной привати­зации, проведенной в 1992—1995 гг. в России, объясняется не только и, пожалуй, даже не столько неадекватным исполь­зованием в этих целях института акционерных обществ, сколько тем, что во имя быстрого политического успеха не была реализована действительно первоочередная мера (о которой в начале демократических перемен справедливо было заявлено) — разгосударствление тотально монопо­лизированной собственности. Такого рода разгосударств­ление, судя по ряду симптомов, создало бы необходимые условия для формирования производительной частной соб­ственности непосредственно в производстве (предпосылки к этому постепенно утверждались на практике путем коопера­ции, своеобразного института аренды с правом выкупа, со­зданного в законодательстве 1989—1990 гг.).

В перспективном же отношении нужно отдавать ясный отчет, что феномен государственной собственности по самой своей природе таит опасность соскальзывания экономичес­ких отношений в область административного управления со всеми вытекающими отсюда печальными экономическими и социальными последствиями. Использование этого растрат-ного и экономически неэффективного феномена, даже очи­щенного от наслоений тоталитарного общества, может быть

25

оправдано только в качестве вынужденной меры (в военной обстановке, при выходе из глубокого кризиса, для решения некоторых «нерыночных» социальных проблем), да и то в условиях, когда в обществе создана и утвердилась система истинно собственнических отношений с их вещными, персо-нолистическими характеристиками и свойством абсолютно­сти для лиц — носителей права собственности.

VIII

Существенные изменения происходят и в другом искон­ном подразделении гражданско-правового регулирования — в обязательственном праве.

В глубокой взаимосвязи с теми процессами, которые ныне характерны для отношений собственности, а главное — напрямую отражая особенности динамики современного рынка товаров, капиталов и труда, другие явления постин­дустриальной экономики, дают о себе знать здесь весьма за­метные тенденции развития конструктивного содержания обязательственных правоотношений.

Правда, в данной области современного гражданско-пра­вового регулирования необходимо отличать от явлений зако­номерного и во многом универсального характера те своеоб­разные, нередко самобытные институты и категории, которые (полностью или в какой-то части) обусловлены спецификой ис­торического и правового развития, в особенности в условиях североамериканской прецедентной юридической системы. Ьгдь широкое использование, например, конструкций траста (доверительной собственности), франчайзинга, ряда других со­временных институтов в немалой степени обусловлено тем, что под прикрытием традиционных институтов (вещной собствен­ности, интеллектуальной собственности) осуществляется ин­тенсивная коммерческая деятельность по реализации «чужой» собственности. Характерно, в частности, что по франчайзингу согласно договору устанавливаются весьма жесткие отноше­ния между правообладателем, первым и последующими пользователями с очевидными элементами монопольного ха­рактера и с некими абсолютными правами пользователя на определенной территории⁵. Складывающиеся в этой связи юридические отношения, отражающие особенности американ-

³ См. по этому вопросу интересные соображения Г.Е. Авилова. (Коммен­тарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. М., 1996. С. 556.

⁵. Складывающиеся в этой связи

ского капитализма и транснациональных компаний, едва ли во всем имеют универсальный характер.

Среди наиболее общих закономерных явлений нынешне­го времени в области обязательственного права можно, по­жалуй, обозначить такие две тенденции.

Во-первых, это повышение удельного веса вещно-право-вых элементов (элементов исключительных прав) в структуре обязательственных правоотношений. Как бы компенсируя «уход» вещного содержания из отношений собственности, перелив его в управленческо-информационную сферу, совре­менное обязательственное право в чем-то принимает «на себя» правовое опосредствование вещных отношений, по­рождая в этой связи субъективные права, близкие к «самой» собственности (своего рода квазисобственность). Таковы, например, права арендатора, в особенности при финансовой аренде (лизинге), «доверительного управляющего». Анало­гичный характер имеют, уже в сфере интеллектуальной соб­ственности, права пользователя при франчайзинге, когда субъект использует фирменное наименование, другие эле­менты чужих исключительных прав, представляющие «рас­крученную вывеску», как свои собственные.

Во-вторых, это появление «третьего лица» (притом «тре­тьего лица» в строго материальном смысле!) в субъектном составе обязательственных правоотношений. Причем речь идет не просто о множественности лиц в обязательстве, ког­да происходит удвоение, утроение и т.д. субъектов на сторо­не кредитора или должника, а о том, что, например, в отно­шениях по лизингу со своими специфическими правами и обязанностями участвует, наряду с арендодателем и аренда­тором, еще и «продавец». Весьма своеобразные «третьи лица» вырисовываются при доверительном управлении, факторинге, при расчетах по аккредитиву, некоторых дру­гих обязательственных правоотношениях. И хотя здесь нуж­но видеть и давно подмеченный в литературе своеобразные абсолютно-правовой рефлекс обязательственных прав (В. К. Райхер) и «совмещение» лиц в цепочке правоотноше­ний, все же материально-правовая конструкция «третьего лица», по всем данным, — явление закономерное, отражаю-

28

щее усложнение и дифференциацию финансово-хозяйствен­ных отношений, развитие вещной и интеллектуальной соб­ственности, необходимость всестороннего обеспечения и за­щиты гражданских прав.

Впрочем, скажу еще раз, нужно в контексте рассматривае­мых тенденций в современном обязательственном праве вни­мательно приглядеться к тому, насколько введенные в совре­менное российское право «новые» институты отражают закономерные явления нынешнего гражданского общества, а не являются простым вмонтированием в условиях восторга пе­ред «процветающим рынком» органически не свойственных нашему праву конструкций и категорий. Причем таким вмон­тированием, когда могут быть утрачены фундаментальные ценности гражданского права. Так, введение института «ответ­ственности продуцента», предполагающая возможность воз­мещение вреда, причиненного вследствие недостатков товаров (работ, услуг) любому потерпевшему, независимо от того, со­стоял ли он в договорных отношениях с продавцом или нет, — ответственность, вполне оправданная в англо-американском прецедентном праве, в российской и других юридических сис­темах с развитой культурой законодательно отрегулирован­ных договорных обязательственных отношений, таит опас­ность разрушения порядка строго индивидуализированной «доли» потерь каждого субъекта в цепи взаимосвязанных до­говорных обязательств.

IX

В области гражданского права нынешняя эпоха наклады­вает свою печать, разумеется, не только на его институты — институты права собственности и обязательств. Здесь про­исходят процессы, затрагивающие структурные преобразо­вания национальных юридических систем.

Ведь формирование современного гражданского обще­ства и в не меньшей степени — гигантский научно-техничес­кий прогресс, с которым человечество подошло к концу вто­рого тысячелетия христианской эры, породили новые сложные проблемы, вызвали к жизни новые «пласты соци­альности» на различных участках жизни общества. И это не только широкие и многообразные участки объективирован­ных духовных ценностей (с неизбежным, думается, следстви­ем — необходимостью конституирования института интеллектуальной собственности), информационные струк­туры, которые во многом втягивают строго вещные отно­шения, но и ряд других явлений и процессов, в том числе в сфере экологии, в отдельных секторах постиндустриальной экономки.

Здесь, на участках социальной жизни, имеющих ближай­шее отношение к гражданскому праву, привлекают внима­ние своеобразные формы предпринимательской рыночной активности. Эти формы, действительно, весьма своеобразны, и именно их прежде всего имел в виду О. Шпенглер, когда утверждал, что ныне нужна перестройка всего правового мышления, по аналогии с высшей физикой и математикой, и что для этого «нам потребуется не менее столетия напряжен­нейшей и глубочайшей работы мысли».

Быть может, и впрямь вот тут-то уж вовсе непригодна не­кая юридическая классика, а сама жизнь требует принципи­ально новых подходов и совершенно нового видения право­вых категорий, связанных с «функциями» и «энергией», т.е. качественно отличных от «права вещей», некой «юридичес-

30

кой статики», базирующихся на понятиях и конструкциях римского частного права?

При ответе на такого рода вопросы следует в первую оче­редь иметь в виду, что право в целом — это такой своеобраз­ный институт социальной жизни, который по самой своей природе, генетике и органическим функциям, сопряжен с внешними, объективированными отношениями. Его природ­ное предназначение — именно статика, регулирование вне­шних, предметных отношений. Сообразно этому право, от­вечающее требованиям современной постиндустриальной эпохи, призвано заниматься не чем-то «другим», т.е. вовсе не социальными делами, ему по рождению и по органике не свойственными. Напротив, его смысл и предназначение и в новой обстановке — в связи со всем комплексом проблем, сложностями, опасностями и бедами этой обстановки — со­стоят в том, чтобы по-прежнему решить «проблемы стати­ки» — создать строго определенную, нормативную и твердую, надежно обеспеченную основу для всего комплекса современ­ных отношений, в том числе и для их динамики.

Ну, а как быть с тем, что в экономической и социальной жизни современного общества, действительно, возникают новые явления, выраженные в феноменах «активности» и «энергии»? Каким образом право и юридическая наука при­званы на них реагировать?

Наряду с утонченной проработкой фундаментального ка­тегориального аппарата и основополагающих юридических конструкций (таких, как право интеллектуальной собствен­ности, бестелесные вещи и др.), по всем данным, оправдано формирование своеобразных подразделений в структуре права, которые призваны стать основой для решения слож­ных экономических и социальных проблем, юридически опосредствовать новые «пласты социальности».

И вот здесь наряду с такими подразделениями, как эколо­гическое право, информационное право, есть основания для конститунрования своеобразного структурного подразделе­ния, именуемого «предпринимательским правом». Понятно. надо сразу же заметить, — не в том варианте, когда под этим терминологическим обозначением в действительности име-

31

ется в виду «хозяйственное право — отрасль, которая, по мнению ее приверженцев, была призвана в советское время заменить гражданское право и стать выражением марксист-ско-ленинской идеологии, плановых социалистических ос­нов общества социализма. А в том варианте понимания предпринимательского права, когда имеются в виду своеоб­разные формы предпринимательской активности, энергии, творчества. То есть когда, действительно, по словам О. Шпенглера, «... для нас организатор, изобретатель и пред­приниматель являются творящей силой, которая воздейству­ет на другие, исполняющие силы, придавая им направление, намечая цели и средства для их действия. И те и другие при­надлежат экономической жизни не как владельцы вещей, но как носители энергии»⁶.

Да, перед нами специфические внутрихозяйственные от­ношения. Но юридическое своеобразие их регулирования не может быть понято без того, чтобы не взять за исходную основу такого понимания саму суть предпринимательской де­ятельности с правовой стороны(что, к счастью, нашло от­ражение в ГК РФ 1994—1995 гг.) — начал свободы и дис-позитивности, которые в соответствии с ценностями гражданского права определяют исходные юридические по­зиции для «творящей силы». Они-то и реализуют экономи­ческие отношения, выраженные в слове «энергия». Стало быть, новые в данной области правовые явления следует рас­сматривать в качестве продолжения и развития фундамен­тальных правовых категорий и ценностей, выраженных в до­стижениях гражданско-правовой культуры, а не как нечто такое, что должно встать взамен их.

А отсюда и вывод более общего порядка. Новые эконо­мические, социальные, правовые реалии современной эпохи, если не руководствоваться опрометчивыми футуристически­ми соображениями или доктринерскими идеологическими устремлениями, вовсе не предполагают того, чтобы «отбро­сить все старое» и создавать в области права все заново, фор-

⁶ Шпечглер О. Закат Европы. Очерки мифологии мировой истории. Т,2. М.: Мысль, 1998. С. 86,

32

мировать юридические понятия и конструкции с «чистого листа», опираясь на один лишь нынешний экономический и социальный опыт. Напротив, по всем данным, плодотвор­ное осмысление фактов современной действительности мо­жет быть реализовано на основе достижений мировой право­вой культуры, фундаментальных научных ценностей, выработанных интеллектом и талантом специалистами мно­гих поколений на основе трудной практики, порой в нелег­кой борьбе, в столкновении интересов и разных научных и практически значимых подходов.

Вот почему наиболее адекватной в научном и практичес­ком отношениях характеристикой новых подразделений права, в том числе предпринимательского, является их оп­ределение в качестве вторичных, комплексных отраслей. И не только потому, что они, во всяком случае на первых по­рах, до того как они в полной мере еще не выявили свою юридическую специфику и не нарастили свой, самобытный правовой материал представляют собой комплекс разноот-раслевых элементов. Главное, что предопределяет их оцен­ку в качестве вторичных, комплексных, заключается в том, что они даже в сферах своих специфических отношений напрямую воплощают те правовые начала, которые харак­терны базовым, фундаментальным отраслям, в данном слу­чае — гражданскому праву, его дозволительной природе.

х

Кратко о модной ныне характеристике гражданского пра­ва как о «рыночной отрасли» (характеристика или словоу­потребление, которое ранее использовал в публицистичес­ких статьях и выступлениях и автор этих строк). И в этой связи — о сущности частного права.

Действительно ли, гражданское право — это некий про­дукт и элемент рынка — формула, которой нередко стыдли­во прикрывают другие более определенные и жесткие харак­теристики (такие, как «капитализм»)?

Дело, однако, обстоит иначе. Гражданское право (цивилис­тика) как отрасль национальной юридической системы, дей­ствительно, складывается и развивается на основе требований рынка, точнее — имущественных отношений, формирующих­ся в условиях товарно-рыночной экономики, отношений соб­ственности, гражданского оборота. Именно рынок, его требо­вания обусловливают необходимость того, чтобы право собственности имело абсолютный характер; способом, опре­деляющим взаимоотношения между субъектами, был договор­ный метод; существовал беспристрастный суд — независимый институт решения разногласий, споров, конфликтов и т.д., — словом, обусловливают необходимость существования сферы, где вопросы решаются по воле и в соответствии с интересами участников рыночных отношений, занимающих юридически равные позиции.

Но здесь следует исходить также из того положения об­щей теории (философии) права, в соответствии с которым «частное право» — это не синоним «гражданскому праву». Частное право, как и право публичное, представляет собой в концептуальном отношении выражение первичных и исход­ных начал права как явления цивилизации и культуры (с фи­лософской стороны — как «явления разума»)⁷.

Более подробное обоснование положения о частном праве как «явле­нии разума» см.: Алексеев С.С. Право. Опыт комплексного исследования. М.: Статут, 1999.

34

И вот гражданское право, прежде всего, и все более по мере прогресса, все большего утверждения интеллекта и ду­ховной культуры в реальной жизни, развития институтов де­мократии, выступает в качестве прямого выражения част­ного права как продукта и высшего проявления разума и духовной культуры. Той первородной обители частнопра­вовых начал, которая первично реализует важнейшую при­родную, естественную сторону биосоциального основания права, коренящейся в свободе человека, в его естественном праве свободы.

Подходя к обсуждаемой проблеме с несколько более ши­роких позиций, допустимо сказать так. «Чистая юридичес­кая форма», выраженная в частном праве и представляющая оцивилизованную свободу, может совпадать с «предметом», его требованиями, с существующими рыночными отноше­ниями, а может и не совпадать.

В гражданском праве то и другое в основном совпало. И развивалось во взаимодействии и во взаимном влиянии. Хотя не полностью и не во всех ипостасях. Например, отме­ченными обстоятельствами объясняется тот обычно трудно-понимаемый и подчас неуклюже интерпретируемый наукой факт, что гражданское право регулирует личные неимуще­ственные отношения, в том числе те, которые никак не свя­заны с отношениями имущественными, да и по своей сути далеки от рынка, порой несовместимы с ним.

Отсюда же особенности российского Гражданского ко­декса, в статье первой которого, например, при формули­ровании основных начал гражданского законодательства, наряду с принципом, напрямую обусловленным особеннос­тями имущественных отношений рыночного типа, основное место отведено общим частноправовым началам гражданс­кого общества (равенство, свобода договора, автономия и др.).

Так что гражданское право — не только продукт рынка, а прежде всего — отрасль-обитель «чистых» частноправо­вых начал, в наибольшей мере совпавшая с требованиями и условиями рыночных отношений. И потому вмещающая нормативные положения рыночного характера в таких фор-

35

мах и конструкциях, которые способны придать рыночным отношениям последовательно цивилизованный характер, совместить их с общими интеллектуальными и духовными требованиями современного гражданского общества.

Отсюда и вывод принципиального, концептуального ха­рактера. Гражданское право по главным своим особеннос­тям не некий продукт, не некий «правовой рефлекс» рынка. Напротив, — это рынок для того, чтобы из «дикого» перей­ти в «современное» состояние — состояние, отвечающее тре­бованиям гражданского общества, цивилизованного рынка, должен стать своего рода продуктом гражданского права, воплотить в реальной жизни его начала, делающие рынок «ци­вилизованным». И есть глубокий смысл в словоупотребле­нии, использованным И.А. Покровским, когда он обозна­чил хозяйственную жизнь в гражданском обществе в качестве частноправовой экономики.

Надо взять на заметку и держать в памяти в качестве сво­его рода исторического урока и то обстоятельство, что ис­тории права известны и иные соотношения между рынком и гражданским правом. Такие, когда, например, правовые формы, рожденные частным правом, не воспринимают и более того — отторгают и сопротивляются навязываемому им «предмету». В этом и состоит истинная драма советского гражданского права, особенно в той его части, которая строилась по конструкциям ГК 1922 г., воспринявшим через дореволюционные проекты достижения мировой част­ноправовой культуры. Оно находилось в непреодолимом противоречии с «планом», «приоритетом государственной собственности» и другими управленческими, администра­тивными юридическими реалиями советского времени, упорно вводимыми официальной догмой в содержание гражданского права как отрасли социалистической право­вой системы.

Органические беды современной российской экономики, несмотря на рыночные лозунги и намерения, во многом, надо полагать, объясняются как раз тем, что новое граждан­ское законодательство до сих пор еще не стало решающим

36

фактором преобразования экономической жизни, а остает­ся, как и в советское время, главным образом внешним, «оформительским» документом. Вот и рынок в России во многом еще остается диким, поразительно уживающимся (а быть может, и не очень «поразительно») с господством прогосударственных начал в экономической жизни и авто­ритарных начал в жизни политической.

XI

В заключение — о гражданском праве в структуре совре­менного права, о его месте и роли в национальных юриди­ческих системах.

В современную эпоху в силу потребностей экономической и социальной жизни структура права демократических стран приобретает все более сложный, многоуровневый характер. В ней углубляются процессы дифференциации и интеграции:

в национальных правовых системах, наряду с базовыми, фун­даментальными отраслями, все больший удельный вес при­обретают другие подразделения системы, в том числе комп­лексные образования.

Под углом зрения усложнения структуры права есть ос­нования вернуться к вопросу о том, не ведут ли указанные процессы, в том числе отпочкование от гражданского права весьма крупных подразделений (таких, как трудовое право, семейное право, земельное право, транспортные отрасли, в перспективе не исключено — предпринимательское право, ряд других подразделений), к умалению ее положения базо­вой, фундаментальной отрасли, приобретающей все большее значение в современной эпохе?

Обстоятельства троякого рода предопределяют отрица­тельный ответ на такого рода вопрос.

Во-первых, гражданское право не только «сохраняет за собой» регулирование основных участков, устоев жизни об­щества (статус субъектов, собственность, гражданский обо­рот, правопреемство и др.), но неизменно остается, при всех структурных метаморфозах, непосредственным и адекват­ным выражением частного права в демократическом обще­стве.

Хотя частноправовые элементы по мере углубления демократии и гуманистических принципов в обществе все более проникают во многие отрасли, в том числе публично-правового профиля (административный договор, права

38

«субъектов подчинения», защищаемые независимым судом и др.), родная обитель частного права — это именно граж­данское право, где частноправовые принципы получают наи­более последовательное, «чистое», адекватное юридико-кон-структивное развитие и текстуальное закрепление. Тем более, что именно такого развития требует ближайшая эко­номическая предпосылка гражданского законодательства — рыночная экономика. Не случайно, именно в Гражданском кодексе России — а не в каком-то ином законе — получили прямое, текстуально строгое закрепление начала частного права, имеющие не только отраслевое, но и общеправовое значение и даже, если угодно, концептуально-правовую зна­чимость для современного гражданского общества в целом.

Во-вторых, отпочкование от гражданского права ряда крупных подразделений, обретающих самостоятельный от­раслевой статус, не влияет на содержание и даже на объем «материнского тела» — гражданского права как такового. Все дело как раз в том, что нормативные начала и механиз­мы, из которых произросли изначальные нормы трудового права, семейного права, земельного права, ряда других под­разделений, остаются в сфере гражданско-правового регули­рования. Это, например, конструкция и природа подрядных отношений (на основе которых сформировались трудовые отношения), право собственности на землю и сделки с зем­лей (из которых выросли земельно-правовые отношения), договоры услуг — основа транспортных отношений и т.д. И какой бы своеобразный юридический материал, в том числе публично-правового значения, затем не наращивался на по­добные «материнские» основы (что на каком-то этапе тако­го наращивания придает всему комплексу норм самобытный облик самостоятельной отрасли), эти основы не покидают гражданское право.

И в-третьих, в связи с только что отмеченным обстоятель­ством вполне уместно в системе национального права демок­ратически развитых стран (в число которых, будем верить, шаг за шагом идет Россия) обособлять семью отраслей циви-листической группы, — семью, которую призвано возглав­лять гражданское право. И такое выделение цивилистичес-

39

кой семьи отраслей важно не только по принципиальным концептуальным основаниям, для понимания их единых кор­невых предпосылок, исходных начал их юридической силы (частного права) и их возрастающей роли в современную эпоху, но для решения сложных проблем юридической прак­тики, относящихся к толкованию права, применению права по аналогии и т.д.

***

Человечество — на переломе. Судя по многим данным, оно на пороге третьего тысячелетия христианской эры во все более возрастающих темпах входит в новую полосу своей ис­тории, когда при всех сложностях, зигзагах и поворотах эко­номического, социального и политического развития люди вступают в эпоху свободы, торжества разума, великих духов­ных ценностей.

На этом переломе истории человечества достойное, высо­кое место уготовано и гражданскому праву.

///////////////////////////////////