Дочь болотного царя Дочь болотного царя Автор: Андерсен Г.-Х. ДОЧЬ БОЛОТНОГО ЦАРЯ Много сказок рассказывают аисты своим птенцам - все про болота да протрясины. Сказки, конечно, приноравливаются к возрасту и понятиям птенцов. Малышам довольно сказать "крибле, крабле, плурремурре", - для них иэто куда как забавно; но птенцы постарше требуют от сказки кое-чего побольше, по крайней мере того, чтобы в ней упоминалось об их собственнойсемье. Одну из самых длинных и старых сказок, известных у аистов, знаеми мы все. В ней рассказывается о Моисее, которого мать пустила в корзинке по волнам Нила, а дочь фараона нашла и воспитала. Впоследствии онстал великим человеком, но где похоронен - никому неизвестно. Так оно,впрочем, сплошь да рядом бывает. Другой сказки никто не знает, может быть, именно потому, что она родилась у нас, здесь. Вот уже с тысячу лет, как она переходит из уст вуста, от одной аистихи-мамаши к другой, и каждая аистиха рассказывает еевсе лучше и лучше, а мы теперь расскажем лучше их всех! Первая пара аистов, пустившая эту сказку в ход и сама принимавшаяучастие в описываемых в ней событиях, всегда проводила лето на даче вДании, близ Дикого болота, в Венсюсселе, то есть в округе Иеринг, на севере Ютландии - если уж говорить точно. Гнездо аистов находилось на крыше бревенчатого дома викинга. В той местности и до сих пор еще есть огромное болото; о нем можно даже прочесть в официальном описании округа.Местность эта - говорится в нем - была некогда морским дном, но потомдно поднялось; теперь это несколько квадратных миль топких лугов, трясини торфяных болот, поросших морошкой да жалким кустарником и деревцами.Над всей местностью почти постоянно клубится густой туман. Лет семь - десять тому назад тут еще водились волки - Дикое болото вполне заслуживало свое прозвище! Представьте же себе, что было тут тысячу лет томуназад! Конечно, и в те времена многое выглядело так же, как и теперь:зеленый тростник с темно-лиловыми султанчиками был таким же высоким, кора на березках так же белела, а мелкие их листочки так же трепетали; чтоже до живности, встречавшейся здесь, так мухи и тогда щеголяли в прозрачных платьях того же фасона, любимыми цветами аистов были, как и теперь, белый с черным, чулки они носили такие же красные, только у людейв те времена моды были другие. Но каждый человек, кто бы он ни был, рабили охотник, мог проваливаться в трясину и тысячу лет тому назад, так жекак теперь: ведь стоит только ступить на зыбкую почву ногой - и конец,живо очутишься во владениях болотного царя! Его можно было бы назвать итрясинным царем, но болотный царь звучит как-то лучше. К тому же и аистыего так величали. О правлении болотного царя мало что и кому известно,да оно и лучше, пожалуй. Недалеко от болота, над самым Лим-фиордом, возвышался бревенчатый замок викинга, в три этажа, с башнями и каменными подвалами. На крыше егосвили себе гнездо аисты. Аистиха сидела на яйцах в полной уверенности,что сидит не напрасно! Раз вечером сам аист где-то замешкался и вернулся в гнездо совсемвзъерошенный и взволнованный. - Что я расскажу тебе! Один ужас! - сказал он аистихе. - Ах, перестань, пожалуйста! - ответила она. - Не забывай, что я сижуна яйцах и могу испугаться, а это отразится на них! - Нет, ты послушай! Она таки явилась сюда, дочка-то нашего египетского хозяина! Не побоялась такого путешествия! А теперь и поминай ее какзвали! - Что? Принцесса, египетская принцесса? Да они ведь из рода фей! Ну,говори же! Ты знаешь, как вредно заставлять меня ждать, когда я сижу наяйцах! - Видишь, она, значит, поверила докторам, которые сказали, что болотный цветок исцелит ее больного отца, - помнишь, ты сама рассказываламне? - и прилетела сюда, в одежде из перьев, вместе с двумя другимипринцессами. Эти каждый год прилетают на север купаться, чтобы помолодеть! Ну, прилететь-то она прилетела, да и тю-тю! - Ах, как ты тянешь! - сказала аистиха. - Ведь яйца могут остыть! Мневредно так волноваться! - Я видел все собственными глазами! - продолжал аист. - Сегодня вечером хожу это я в тростнике, где трясина понадежнее, смотрю - летят трилебедки. Но видна птица по полету! Я сейчас же сказал себе: гляди в оба,это не настоящие лебедки, они только нарядились в перья! Ты ведь такаяже чуткая, мать! Тоже сразу видишь, в чем дело! - Это верно! - сказала аистиха. - Ну, рассказывай же про принцессу,мне уж надоели твои перья! - Посреди болота, ты знаешь, есть что-то вроде небольшого озера. Приподымись чуточку, и ты отсюда увидишь краешек его! Там-то, на поросшейтростником трясине, лежал большой ольховый пень. Лебедки уселись на него, захлопали крыльями и огляделись кругом; потом одна из них сбросила ссебя лебединые перья, и я узнал нашу египетскую принцессу. Платья на нейникакого не было, но длинные черные волосы одели ее, как плащом. Я слышал, как она просила подруг присмотреть за ее перьями, пока она не вынырнет с цветком, который померещился ей под водою. Те пообещали, схватили ее оперение в клювы и взвились с ним в воздух. "Эге! Куда же этоони?" - подумал я. Должно быть, и она спросила их о том же. Ответ быляснее ясного. Они взвились в воздух и крикнули ей сверху: "Ныряй, ныряй!Не летать тебе больше лебедкой! Не видать родины! Сиди в болоте!" - ирасщипали перья в клочки! Пушинки так и запорхали в воздухе, словно снежинки, а скверных принцесс и след простыл! - Какой ужас! - сказала аистиха. - Сил нет слушать!.. Ну, а что жедальше-то? - Принцесса принялась плакать и убиваться! Слезы так и бежали ручьямина ольховый пень, и вдруг он зашевелился! Это был сам болотный царь - тот, что живет в трясине. Я видел, как пень повернулся, глядь - уж этоне пень! Он протянул свои длинные, покрытые тиной ветви-руки к принцессе. Бедняжка перепугалась, спрыгнула и пустилась бежать по трясине. Дагде! Мне не сделать по ней двух шагов, не то что ей! Она сейчас же провалилась вниз, а за ней и болотный царь. Он-то и втянул ее туда! Толькопузыри пошли по воде, и - все! Теперь принцесса похоронена в болоте. Невернуться ей с цветком на родину. Ах, ты бы не вынесла такого зрелища,женушка! - Тебе бы и не следовало рассказывать мне такие истории! Ведь это может повлиять на яйца!.. А принцесса выпутается из беды! Ее-то уж выручат! Вот случись что-нибудь такое со мной, с тобой или с кем-нибудь изнаших, тогда бы - пиши пропало! - Я все-таки буду настороже! - сказал аист и так и сделал. Прошло много времени. Вдруг в один прекрасный день аист увидел, что со дна болота тянетсякверху длинный зеленый стебелек; потом на поверхности воды показалсялисточек; он рос, становился все шире и шире. Затем выглянул из воды бутон, и, когда аист пролетел над болотом, он под лучами солнца распустился, и аист увидел в чашечке цветка крошечную девочку, словно сейчастолько вынутую из ванночки. Девочка была так похожа на египетскую принцессу, что аист сначала подумал, будто это принцесса, которая опять стала маленькою, но, рассудив хорошенько, решил, что, вернее, это дочкаегипетской принцессы и болотного царя. Вот почему она и лежит в кувшинке. "Нельзя же ей тут оставаться! - подумал аист. - А в нашем гнезде наси без того много! Постой, придумал! У жены викинга нет детей, а она часто говорила, что ей хочется иметь малютку... Меня все равно обвиняют,что я приношу в дом ребятишек, так вот я и взаправду притащу эту девочкужене викинга, то-то обрадуется!" И аист взял малютку, полетел к дому викинга, проткнул в оконном пузыре клювом отверстие, положил ребенка возле жены викинга, а потом вернулся в гнездо и рассказал обо всем жене. Птенцы тоже слушали - они ужеподросли. - Вот видишь, принцесса-то не умерла - прислала сюда свою дочку, а яее пристроил! - закончил свой рассказ аист. - А что я твердила тебе с первого же раза? - отвечала аистиха. - Теперь, пожалуй, подумай и о своих детях! Отлет-то ведь на носу! У менядаже под крыльями чесаться начинает. Кукушки и соловьи уже улетели, аперепелки поговаривают, что скоро начнет дуть попутный ветер. Птенцы наши постоят за себя на маневрах, уж я-то их знаю! И обрадовалась же супруга викинга, найдя утром у своей груди крошечную прелестную девочку! Она принялась целовать и ласкать малютку, но тастала кричать и отбиваться ручонками и ножонками; ласки, видимо, были ейне по вкусу. Наплакавшись и накричавшись, она наконец уснула, и тогданельзя было не залюбоваться прелестным ребенком! Жена викинга не помниласебя от радости; на душе у нее стало так легко и весело, - ей пришло наум, что и супруг ее с дружиной явится также нежданно, как малютка! И вотона поставила на ноги весь дом, чтобы успеть приготовиться к приему желанных гостей. По стенам развешали ковры собственной ее работы и работыее служанок, затканные изображениями тогдашних богов Одина, Тора и Фрейи. Рабы чистили старые щиты и тоже украшали ими стены; по скамьям былиразложены мягкие подушки, а на очаг, находившийся посреди главного покоя, навалили груду сухих поленьев, чтобы сейчас же можно было развестиогонь. Под вечер жена викинга так устала от всех этих хлопот, что уснулакак убитая. Проснувшись рано утром, еще до восхода солнца, она страшно перепугалась: девочка ее исчезла! Она вскочила, засветила лучину и осмотрелась:в ногах постели лежала не малютка, а большая отвратительная жаба. Женавикинга в порыве отвращения схватила тяжелый железный дверной болт и хотела убить жабу, но та устремила на нее такой странный, скорбный взгляд,что она не решилась ее ударить. Еще раз осмотрелась она кругом; жаба испустила тихий стон; тогда жена викинга отскочила от постели к отверстию,заменявшему окно, и распахнула деревянную ставню. В эту минуту как развзошло солнце; лучи его упали на постель и на жабу... В то же мгновениеширокий рот чудовища сузился, стал маленьким, хорошеньким ротиком, всетело вытянулось и преобразилось - перед женой викинга очутилась ее красавица дочка, жабы же как не бывало. - Что это? - сказала жена викинга. - Не злой ли сон приснился мне?Ведь тут лежит мое собственное дитя, мой эльф! - и она прижала девочку ксердцу, осыпая поцелуями, но та кусалась и вырывалась, как дикий котенок. Не в этот день и не на другой вернулся сам викинг, хотя и был уже напути домой. Задержал его встречный ветер, который теперь помогал аистам,а им надо было лететь на юг. Да, ветер, попутный одному, может быть противным другому! Прошло несколько дней, и жена викинга поняла, что над ребенком тяготели злые чары. Днем девочка была прелестна, как эльф, но отличаласьзлым, необузданным нравом, а ночью становилась отвратительною жабой, нос кротким и грустным взглядом. В девочке как бы соединялись две натуры:днем, ребенок, подкинутый жене викинга аистом, наружностью был весь вмать, египетскую принцессу, а характером в отца; ночью же, наоборот,внешностью был похож на последнего, а в глазах светились душа и сердцематери. Кто мог снять с ребенка злые чары? Жена викинга и горевала и боялась, и все-таки привязывалась к бедному созданию все больше и больше.Она решила ничего не говорить о колдовстве мужу: тот, по тогдашнему обычаю, велел бы выбросить бедного ребенка на проезжую дорогу - пусть береткто хочет. А жене викинга жаль было девочку, и она хотела устроить так,чтобы супруг ее видел ребенка только днем. Однажды утром над замком викинга раздалось шумное хлопанье крыльев, на крыше отдыхали ночью, после дневных маневров, сотни пар аистов, а теперь все они взлетели на воздух, чтобы пуститься в дальний путь. - Все мужья готовы! - прокричали они. - Жены с детьми тоже! - Как нам легко! - говорили молодые аисты. - Так и щекочет у насвнутри, будто нас набили живыми лягушками! Мы отправляемся за границу!Вот счастье-то! - Держитесь стаей! - говорили им отцы и матери. - Да не болтайте такмного - вредно для груди! И все полетели. В ту же минуту над степью прокатился звук рога: викинг с дружинойпристал к берегу. Они вернулись с богатою добычей от берегов Галлии,где, как и в Британии, народ в ужасе молился: "Боже, храни нас от дикихнорманнов!" Вот пошло веселье в замке викинга! В большой покой вкатили целую бочку меда; запылал костер, закололи лошадей, готовился пир на весь мир.Главный жрец окропил теплою лошадиною кровью всех рабов. Сухие дровазатрещали, дым столбом повалил к потолку, с балок сыпалась на пирующихмелкая сажа, но к этому им было не привыкать стать. Гостей богато одарили; раздоры, вероломство - все было забыто; мед лился рекою; подвыпившиегости швыряли друг в друга обглоданными костями в знак хорошего расположения духа. Скальд, нечто вроде нашего певца и музыканта, но в то жевремя и воин, который сам участвовал в походе и потому знал, о чем поет,пропел песню об одержанных ими в битвах славных победах. Каждый стихсопровождался припевом: "Имущество, родные, друзья, сам человек - всеминет, все умрет; не умирает одно славное имя!" Тут все принимались битьв щиты и стучать ножами или обглоданными костями по столу; стон стоял ввоздухе. Жена викинга сидела на почетном месте, разодетая, в шелковомплатье; на руках ее красовались золотые запястья, на шее - крупные янтари. Скальд не забывал прославить и ее, воспел и сокровище, которое онатолько что подарила своему супругу. Последний был в восторге от прелестного ребенка; он видел девочку только днем во всей ее красе. Дикость еенрава тоже была ему по душе. Из нее выйдет, сказал он, смелая воительница, которая сумеет постоять за себя. Она и глазом не моргнет, если опытная рука одним взмахом острого меча сбреет у нее в шутку густую бровь! Бочка с медом опустела, вкатили новую, - в те времена люди умелипить! Правда, и тогда уже была известна поговорка: "Скотина знает, когдаей пора оставить пастбище и вернуться домой, а неразумный человек незнает своей меры!" Знать-то каждый знал, но ведь знать - одно, а применять знание к делу - другое. Знали все и другую поговорку: "И дорогойгость надоест, если засидится не в меру", и все-таки сидели себе да сидели: мясо да мед - славные вещи! Веселье так и кипело! Ночью рабы, растянувшись на теплой золе, раскапывали жирную сажу и облизывали пальцы.То-то хорошее было времечко! В этом же году викинг еще раз отправился в поход, хотя и начались ужеосенние бури. Но он собирался нагрянуть с дружиной на берега Британии, атуда ведь было рукой подать: "Только через море махнуть", - сказал он.Супруга его опять осталась дома одна с малюткою, и скоро безобразная жаба с кроткими глазами, испускавшая такие глубокие вздохи, стала ей почтимилее дикой красавицы, отвечавшей на ласки царапинами и укусами. Седой осенний туман, "беззубый дед", как его называют, все-таки обгладывающий листву, окутал лес и степь. Бесперые птички-снежинки густозапорхали в воздухе; зима глядела во двор. Воробьи завладели гнездамиаистов и судили да рядили о бывших владельцах. А где же были сами владельцы, где был наш аист со своей аистихой и птенцами? Аисты были в Египте, где в это время солнышко светило и грело, как унас летом. Тамаринды и акации стояли все в цвету; на куполах храмовсверкали полумесяцы; стройные минареты были облеплены аистами, отдыхавшими после длинного перелета. Гнезда их лепились одно возле другого навеличественных колоннах и полуразрушившихся арках заброшенных храмов.Финиковые пальмы высоко подымали свои верхушки, похожие на зонтики. Темными силуэтами рисовались сероватые пирамиды в прозрачном голубом воздухе пустыни, где щеголяли быстротою своих ног страусы, а лев посматривалбольшими умными глазами на мраморного сфинкса, наполовину погребенного впеске. Нил снова вошел в берега, которые так и кишели лягушками, а ужприятнее этого зрелища для аистов и быть не могло. Молодые аисты дажеглазам своим верить не хотели - уж больно хорошо было! - Да, вот как тут хорошо, и всегда так бывает! - сказала аистиха, и умолодых аистов даже в брюшке защекотало. - А больше мы уж ничего тут не увидим? - спрашивали они. - Мы развене отправимся туда, вглубь, в самую глубь страны? - Там нечего смотреть! - отвечала аистиха. - За этими благословеннымиберегами - лишь дремучий лес, где деревья растут чуть не друг на друге иопутаны ползучими растениями. Одни толстоногие слоны могут пролагать тамсебе дорогу. Змеи же там чересчур велики, а ящерицы - прытки. Если жевздумаете пробраться в пустыню, вам засыплет глаза песком, и это еще будет хорошо, а то прямо попадете в песочный вихрь! Нет, здесь куда лучше!Тут и лягушек и саранчи вдоволь! Я останусь тут, и вы со мною! Они и остались. Родители сидели в гнездах на стройных минаретах, отдыхали, охорашивались, разглаживали себе перья и обтирали клювы о красные чулки. Покончив со своим туалетом, они вытягивали шеи, величественнораскланивались и гордо подымали голову с высоким лбом, покрытую тонкимиглянцевитыми перьями; умные карие глаза их так и сверкали. Молоденькиебарышни-аистихи степенно прохаживались в сочном тростнике, поглядывалина молодых аистов, знакомились и чуть не на каждом шагу глотали по лягушке, а иногда забирали в клюв змейку и ходили да помахивали ею, - этоочень к ним шло, думали они, а уж вкусно-то как было!.. Молодые аистызаводили ссоры и раздоры, били друг друга крыльями, щипали клювами - даже до крови! Потом, глядишь, то тот, то другой из них становился женихом, а барышни одна за другою - невестами; все они для этого только ведьи жили. Молодые парочки принимались вить себе гнезда, и тут опять не обходилось без ссор и драк - в жарких странах все становятся такими горячими, - ну, а вообще-то жизнь текла очень приятно, и старики жили да радовались на молодых: молодежи все к лицу! Изо дня в день светило солнышко, в еде недостатка не было, - ешь не хочу, живи да радуйся, вот и всязабота. Но в роскошном дворце египетского хозяина, как звали его аисты, радостного было мало. Могущественный владыка лежал в огромном покое с расписными стенами,похожими на лепестки тюльпана; руки, ноги его не слушались, он высох,как мумия. Родственники и слуги окружали его ложе. Мертвым его еще назвать было нельзя, но и живым тоже. Надежда на исцеление с помощью болотного цветка, за которым полетела на далекий север та, что любили егобольше всех, была теперь потеряна. Не дождаться владыке своей юной красавицы дочери! "Она погибла!" - сказали две вернувшиеся на родину принцессы - лебедки. Они даже сочинили о гибели своей подруги целую историю. - Мы все три летели по воздуху, как вдруг заметил нас охотник и пустил стрелу. Она попала в нашу подружку, и бедная медленно, с прощальноюлебединою песнью, опустилась на воды лесного озера. Там, на берегу, поддушистой плакучей березой, мы и схоронили ее. Но мы отомстили за еесмерть: привязали к хвостам ласточек, живущих под крышей избушки охотника, пучки зажженной соломы, - избушка сгорела, а с нею и сам хозяин ее.Зарево пожара осветило противоположный берег озера, где росла плакучаяберезка, под которой покоилась в земле наша подруга. Да, не видать ейбольше родимой земли! И обе заплакали. Аист, услышав их речи, защелкал от гнева клювом. - Ложь, обман! - закричал он. - Ох, так бы и вонзил им в грудь свойклюв! - Да и сломал бы его! - заметила аистиха. - Хорош бы ты был тогда!Думай-ка лучше о себе самом да о своем семействе, а все остальное побоку! - Я все-таки хочу завтра усесться на краю открытого купола того покоя, где соберутся все ученые и мудрецы совещаться о больном. Можетбыть, они и доберутся до истины! Ученые и мудрецы собрались и завели длинные разговоры, из которыхаист не понял ни слова; да не много толку вышло из них и для самогобольного, не говоря уже о его дочери. Но послушать речи ученых нам всеже не мешает, - мало ли что приходится слушать! Вернее, впрочем, будет послушать и узнать кое-что из предыдущего,тогда мы поближе познакомимся со всею истори ей; во всяком случае, узнаемиз нее не меньше аиста. "Любовь - родоначальница жизни! Высшая любовь рождает и высшую жизнь!Лишь благодаря любви, может больной возродиться к жизни!" Вот что изрекли мудрецы, когда дело шло об исцелении больного владыки; изречение былонеобыкновенно мудро и хорошо изложено - по уверению самих мудрецов. - Мысль не дурна! - сказал тогда же аист аистихе. - А я что-то не возьму ее в толк! - ответила та. - И, уж конечно, этоне моя вина, а ее! А, впрочем, меня все это мало касается; у меня есть очем подумать и без того! Потом ученые принялись толковать о различных видах любви: любовьвлюбленных отличается ведь от любви, которую чувствуют друг к другу родители и дети, или от любви растения к свету - например, солнечный лучцелует тину, и из нее выходит росток. Речи их отличались такою глубинойи ученостью, что аист был не в силах даже следить за ними, не то чтобыпересказать их аистихе. Он совсем призадумался, прикрыл глаза и простоялтак на одной ноге весь день. Ученость была ему не по плечу. Зато аист отлично понял, что болезнь владыки была для всей страны инарода большим несчастьем, а исцеление его, напротив, было бы огромнымсчастьем, - об этом толковал весь народ, все - и бедные и богатые. "Ногде же растет целебный цветок?" - спрашивали все друг у друга, рылись вученых рукописях, старались прочесть о том по звездам, спрашивали у всехчетырех ветров - словом, добивались нужных сведений всевозможными путями, но все напрасно. Тут-то ученые мудрецы, как сказано, и изрекли: "Любовь - родоначальница жизни; она же возродит к жизни и владыку!" В этомбыл глубокий смысл, и хоть сами они его до конца не понимали, но все-таки повторили его еще раз и даже написали вместо рецепта: "Любовь - родоначальница жизни!" Но как же приготовить по этому рецепту лекарство? Да,вот тут-то все и стали в тупик. В конце концов все единогласно решили,что помощи должно ожидать от молодой принцессы, так горячо, так искреннолюбившей отца. Затем додумались и до того, как следовало поступить принцессе. И вот ровно год тому назад, ночью, когда серп новорожденной луныуже скрылся, принцесса отправилась в пустыню к мраморному сфинксу, отгребла песок от двери, что находилась в цоколе, и прошла по длинному коридору внутрь одной из больших пирамид, где покоилась мумия древнего фараона, - принцесса должна была склониться головой на грудь умершего иждать откровения. Она исполнила все в точности, и ей было открыто во сне, что она должна лететь на север, в Данию, к глубокому болоту - место было обозначеноточно - и сорвать там лотос, который коснется ее груди, когда она нырнетв глубину. Цветок этот вернет жизнь ее отцу. Вот почему принцесса и полетела в лебедином оперении на Дикое болото.Все это аист с аистихой давно знали, а теперь знаем и мы получше, чемраньше. Знаем мы также, что болотный царь увлек бедную принцессу на днотрясины и что дома ее уже считали погибшею навеки. Но мудрейший из мудрецов сказал то же, что и аистиха: "Она выпутается из беды!" Ну, и решили ждать, - иного ведь ничего и не оставалось. - Право, я стащу лебединые оперения у этих мошенниц, - сказал аист. Тогда небось не прилетят больше на болото да не выкинут еще какой-нибудьштуки! Перья же их я припрячу там на всякий случай! - Где это там? - спросила аистиха. - В нашем гнезде, близ болота! - ответил аист. - Наши птенцы могутпомочь мне перенести их; если же чересчур тяжело, то ведь по дороге найдутся места, где их можно припрятать до следующего перелета в Данию.Принцессе хватило бы и одного оперения, но два все-таки лучше: на северене худо иметь в запасе лишнюю одежду. - Тебе и спасибо-то за все это не скажут! - заметила аистиха. - Но тыведь глава семьи! Я имею голос, лишь когда сижу на яйцах! Девочка, которую приютили в замке викинга близ Дикого болота, кудакаждую весну прилетали аисты, получила имя Хельги, но это имя было слишком нежным для нее. В прекрасном теле обитала жестокая душа. Месяцы шлиза месяцами, годы за годами, аисты ежегодно совершали те же перелеты:осенью к берегам Нила, весною к Дикому болоту, а девочка все подрастала;не успели опомниться, как она стала шестнадцатилетнею красавицей. Прекрасна была оболочка, но жестко само ядро. Хельга поражала своею дикостьюи необузданностью даже в те суровые, мрачные времена. Она тешилась, купая руки в теплой, дымящейся крови только что зарезанной жертвенной лошади, перекусывала в порыве дикого нетерпения горло черному петуху, приготовленному в жертву богам, а своему приемному отцу сказала однажды совершенно серьезно: - Приди ночью твой враг, поднимись по веревке на крышу твоего дома,сними самую крышу над твоим покоем, я бы не разбудила тебя, если бы дажемогла! Я бы не слышала ничего - так звенит еще в моих ушах пощечина, которую ты дал мне много лет тому назад! Я не забыла ее! Но викинг не поверил, что она говорит серьезно; он, как и все, былочарован ее красотой и не знал ничего о двойственности ее души и внешнейоболочки. Без седла скакала Хельга, словно приросшая, на диком коне,мчавшемся во весь опор, и не соскакивала на землю, даже если конь начинал грызться с дикими лошадьми. Не раздеваясь, бросалась она с обрыва вбыстрый фиорд и плыла навстречу ладье викинга, направлявшейся к берегу.Из своих густых, чудных волос она вырезала самую длинную прядь и сплелаиз нее тетиву для лука. - Все надо делать самой! Лучше выйдет! - говорила она. Годы и привычка закалили душу и волю жены викинга, и все же в сравнении с дочерью она была просто робкою, слабою женщиной. Но она-то знала,что виной всему были злые чары, тяготевшие над ужасною девушкой. Хельгачасто доставляла себе злое удовольствие помучить мать: увидав, что тавышла на крыльцо или на двор, она садилась на самый край колодца и сидела там, болтая руками и ногами, потом вдруг бросалась в узкую, глубокуюяму, ныряла с головой, опять выплывала, и опять ныряла, точно лягушка,затем с ловкостью кошки выкарабкивалась наверх и являлась в главный покой замка вся мокрая; потоки воды бежали с ее волос и платья на пол,смывая и унося устилавшие его зеленые листья. Одно только немного сдерживало Хельгу - наступление сумерек. Под вечер она утихала, словно задумывалась, и даже слушалась матери, к которойвлекло ее какое-то инстинктивное чувство. Солнце заходило, и превращениесовершалось: Хельга становилась тихою, грустною жабою и, съежившись, сидела в уголке. Тело ее было куда больше, чем у обыкновенной жабы, и темужаснее на вид. Она напоминала уродливого тролля с головой жабы и плавательною перепонкой между пальцами. В глазах светилась кроткая грусть, изгруди вылетали жалобные звуки, похожие на всхлипывание ребенка во сне. Вэто время жена викинга могла брать ее к себе на колени, и невольно забывала все ее уродство, глядя в эти печальные глаза. - Право, я готова желать, чтобы ты всегда оставалась моею немой дочкой-жабой! - нередко говорила она. - Ты куда страшнее, когда красотавозвращается к тебе, а душа мрачнеет! И она чертила руны, разрушающие чары и исцеляющие недуги, и перебрасывала их через голову несчастной, но толку не было. - Кто бы поверил, что она умещалась когда-то в чашечке кувшинки! - сказал аист. - Теперь она совсем взрослая, и лицом - вылитая мать, египетская принцесса. А ту мы так и не видали больше! Не удалось ей, видно,выпутаться из беды, как вы с мудрецом предсказывали. Я из года в год тои дело летаю над болотом вдоль и поперек, но она до сих пор не подала нималейшего признака жизни! Да уж поверь мне! Все эти годы я ведь прилеталсюда раньше тебя, чтобы починить наше гнездо, поправить кое-что, и целыеночи напролет - словно я филин или летучая мышь - летал над болотом, давсе без толку! И два лебединых оперения, что мы с таким трудом в три перелета перетащили сюда, не пригодились! Вот уж сколько лет они лежат безпользы в нашем гнезде. Случись пожар, загорись этот бревенчатый дом - отних не останется и следа! - И от гнезда нашего тоже! - сказала аистиха. - Но о нем ты думаешьменьше, чем об этих перьях да о болотной принцессе! Отправлялся бы уж исам к ней в трясину. Дурной ты отец семейства! Я говорила это еще в тупору, когда в первый раз сидела на яйцах! Вот подожди, эта шальная девчонка еще угодит в кого-нибудь из нас стрелою! Она ведь сама не знает,что делает! А мы-то здесь подольше живем, - хоть бы об этом вспомнила! Иповинности наши мы уплачиваем честно: перо, яйцо и одного птенца в год,как положено! Думаешь, мне придет теперь в голову слететь вниз, во двор,как бывало в старые годы или как и нынче в Египте, где я держусь на дружеской ноге со всеми - нисколько не забываясь, впрочем, - и сую нос вовсе горшки и котлы? Нет, здесь я сижу в гнезде да злюсь на эту девчонку!И на тебя тоже! Оставил бы ее в кувшинке, пусть бы себе погибла! - Ты гораздо добрее в душе, чем на словах! - сказал аист. - Я тебязнаю лучше, чем ты сама! И он подпрыгнул, тяжело взмахнул два раза крыльями, вытянул ноги назад, распустил оба крыла, точно паруса, и полетел так, набирая высоту;потом опять сильно взмахнул крыльями и опять поплыл по воздуху. Солнцеиграло на белых перьях, шея и голова вытянулись вперед... Вот это былполет! - Он и до сих пор красивее всех! - сказала аистиха. - Но ему-то я нескажу этого! В эту осень викинг вернулся домой рано. Много добычи и пленных привезон с собой. В числе пленных был молодой христианский священник, один изтех, что отвергали богов древнего Севера. В последнее время в замке викинга - и в главном покое и на женской половине - то и дело слышалисьразговоры о новой вере, которая распространилась по всем странам Юга и,благодаря святому Ансгарию, проникла даже сюда, на Север. Даже Хельгауже слышала о боге, пожертвовавшем собою из любви к людям и ради их спасения. Она все эти рассказы, как говорится, в одно ухо впускала, а вдругое выпускала. Слово "любовь" находило доступ в ее душу лишь в те минуты, когда она в образе жабы сидела, съежившись, в запертой комнате. Ножена викинга чутко прислушивалась к рассказам и преданиям, ходившим осыне единого истинного бога, и они будили в ней новые чувства. Воины, вернувшись домой, рассказывали о великолепных храмах, высеченных из драгоценного камня и воздвигнутых в честь того, чьим заветом былалюбовь. Они привезли с собой и два тяжелых золотых сосуда искусной работы, из которых исходил какой-то удивительный аромат. Это были две кадильницы, которыми кадили христианские священники перед алтарями, никогда не окроплявшимися кровью. На этих алтарях вино ихлеб превращались в кровь и тело Христовы, принесенные им в жертву радиспасения всех людей - даже не родившихся еще поколений. Молодого священника связали по рукам и ногам веревками из лыка и посадили в глубокий, сложенный из камней подвал замка. Как он был прекрасен! "Словно сам Бальдур!" <Бальдур - в скандинавской мифологии прекрасный бог света> - сказала жена викинга, тронутая бедственным положениемпленника, а Хельге хотелось, чтобы ему продернули под коленками толстыеверевки и привязали к хвостам диких быков. - Я бы выпустила на них собак: то-то бы травля пошла! По лесам, поболотам, прямо в степь! Любо! А еще лучше - самой нестись за ними по пятам! Но викинг готовил пленнику иную смерть: христианин, как отрицатель ипоноситель могучих богов, был обречен в жертву этим самым богам. Нажертвенном камне, в священной роще, впервые должна была пролиться человеческая кровь. Хельга выпросила позволения обрызгать кровью жертвы изображения богови народ, отточила свой нож и потом с размаху всадила его в бок пробегавшей мимо огромной свирепой дворовой собаке. - Для пробы! - сказала она, а жена викинга сокрушенно поглядела надикую, злую девушку. Ночью, когда красота и безобразие Хельги, по обыкновению, поменялись местами, мать обратилась к ней со словами горячейукоризны, которые сами собою вырвались из наболевшей души. Безобразная, похожая на тролля жаба устремила на нее свои печальныекарие глаза и, казалось, понимала каждое слово, как разумный человек. - Никогда и никому, даже супругу моему, не проговорилась я о том, чтотерплю из-за тебя! - говорила жена викинга. - И сама не думала я, чтотак жалею тебя! Велика, видно, любовь материнская, но твоя душа не знаетлюбви! Сердце твое похоже на холодную тину, из которой ты явилась в мойдом! Безобразное создание задрожало, как будто эти слова затронули какие-то невидимые нити, соединявшие тело с душой; на глазах жабы выступили крупные слезы. - Настанет время и твоего испытания! - продолжала жена викинга. - Номного горя придется тогда изведать и мне!.. Ах, лучше бы выбросили мытебя на проезжую дорогу, когда ты была еще крошкой; пусть бы ночной холод усыпил тебя навеки! Тут жена викинга горько заплакала и ушла, полная гнева и печали, зазанавеску из звериной шкуры, подвешенную к балке и заменявшую перегородку. Жаба, съежившись, сидела в углу одна; мертвая тишина прерывалась лишьее тяжелыми, подавленными вздохами; казалось, в глубине сердца жабы сболью зарождалась новая жизнь. Вдруг она сделала шаг к дверям, прислушалась, потом двинулась дальше, схватилась своими беспомощными лапами затяжелый дверной болт и тихонько выдвинула его из скобы. В горнице стоялзажженный ночник; жаба взяла его и вышла за двери; казалось, чья-то могучая воля придавала ей силы. Вот она вынула железный болт из скобы,прокралась к спавшему пленнику и дотронулась до него своею холодною,липкою лапой. Пленник проснулся, увидал безобразное животное и задрожал,словно перед наваждением злого духа. Но жаба перерезала ножом связывавшие его веревки и сделала ему знак следовать за нею. Пленник сотворил молитву и крестное знамение - наваждение не исчезало; тогда он произнес: - Блажен, кто разумно относится к малым сим, - Господь спасет его вдень несчастья!.. Но кто ты? Как может скрываться под оболочкой животного сердце, полное милосердного сострадания? Жаба опять кивнула головой, провела пленника по уединенному проходумежду спускавшимися с потолка до полу коврами в конюшню и указала на одну из лошадей. Пленник вскочил на лошадь, но вслед за ним вскочила и жаба и примостилась впереди него, уцепившись за гриву лошади. Пленник понял ее намерение и пустил лошадь вскачь по окольной дороге, которую никогда бы не нашел один. Скоро он забыл безобразие животного, понял, что это чудовище былоорудием милости Божьей, и из уст его полились молитвы и священные псалмы. Жаба задрожала - от молитв ли, или от утреннего предрассветного холодка? Что ощущала она - неизвестно, но вдруг приподнялась на лошади,как бы желая остановить ее и спрыгнуть на землю. Христианин силою удержал жабу и продолжал громко петь псалом, как бы думая победить им злыечары. Лошадь понеслась еще быстрее: небо заалело, и вот первый луч солнца прорвал облако. В ту же минуту произошло превращение: жаба стала молодою красавицей с демонски злою душой! Молодой христианин увидал, чтодержит в объятиях красавицу девушку, испугался, остановил лошадь и соскочил на землю, думая, что перед ним новое наваждение. Но и Хельга водин прыжок очутилась на земле, короткое платье едва доходило ей до колен; выхватив из-за пояса нож, она бросилась на остолбеневшего христианина. - Постой! - крикнула она. - Постой, я проколю тебя ножом насквозь.Ишь, побледнел, как солома! Раб! Безбородый! Между нею и пленником завязалась борьба, но молодому христианину, казалось, помогали невидимые силы. Он крепко стиснул руки девушки, а старый дуб, росший у дороги, помог ему одолеть ее окончательно: Хельга запуталась ногами в узловатых, переплетающихся корнях дуба, вылезших изземли. Христианин крепко охватил ее руками и повлек к протекавшему тутже источнику. Окропив водою грудь и лицо девушки, он произнес заклинаниепротив нечистого духа, сидевшего в ней, и осенил ее крестным знамением,но одно крещение водою не имеет настоящей силы, если душа не омыта внутренним источником веры. И все-таки во всех действиях и словах христианина, совершавшего таинство, была какая-то особая, сверхчеловеческая сила, которая и покорилаХельгу. Она опустила руки и удивленными глазами, вся бледная от волнения, смотрела на молодого человека. Он казался ей могучим волшебником,посвященным в тайную науку. Он ведь чертил над ней таинственные знаки,творил заклинания! Она не моргнула бы глазом перед занесенным над ее головой блестящим топором или острым ножом, но когда он начертил на ее челе и груди знак креста, она закрыла глаза, опустила голову на грудь иприсмирела, как прирученная птичка. Тогда он кротко заговорил с нею о подвиге любви, совершенном ею в этуночь, когда она, в образе отвратительной жабы, явилась освободить его отуз и вывести из мрака темницы к свету жизни. Но сама она - говорил он - опутана еще более крепкими узами, и теперь его очередь освободить ее ивывести к свету жизни. Он повезет ее в Хедебю, к святому Ансгарию, итам, в этом христианском городе, чары с нее будут сняты. Но он уже несмел везти ее на лошади перед собою, хотя она и покорилась ему. - Ты сядешь позади меня, а не впереди! Твоя красота обладает злой силой, и я боюсь ее! Но с помощью Христа победа все-таки будет на моейстороне. Тут он преклонил колена и горячо помолился; безмолвный лес как будтопревратился в святой храм: словно члены новой паствы, запели птички; дикая мята струила аромат, как бы желая заменить ладан. Громко прозвучалислова священного писания: "Народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране тенисмертной воссиял свет!" И он стал говорить девушке о духовной тоске, о стремлении к высшемувсей природы, а ретивый конь в это время стоял спокойно, пощипывая листики ежевики; сочные, спелые ягоды падали в руку Хельги, как бы предлагая ей утолить ими жажду. И девушка покорно дала христианину усадить себя на круп лошади;Хельга была словно во сне. Христианин связал две ветви наподобие крестаи высоко поднял его перед собою. Затем они продолжали путь по лесу, который все густел и густел, дорожка становилась все уже и уже, а где ивовсе пропадала. Терновые кусты преграждали путь, точно опущенные шлагбаумы; приходилось объезжать их. Источник превратился не в быстрый ручей, а в стоячее болото; и его надо было объехать. В лесной чаще веялоотрадною, подкрепляющею и освежающею душу прохладой, но не меньше подкрепляли и освежали душу кроткие, дышащие верою и любовью, речи христианина, воодушевленного желанием вывести заблудшую из мрака к свету жизни. Говорят, дождевая капля дробит твердый камень, волны морские обтачивают и округляют оторванные обломки скал - роса божьего милосердия, окропившая душу Хельги, также продолбила ее жесткую оболочку, сгладила шероховатости. Но сама Хельга еще не отдавала себе отчета в том, что в нейсовершается: ведь и едва выглянувший из земли росток, впивая благотворную влагу росы и поглощая теплые лучи солнца, тоже мало ведает о заложенном в нем семени жизни и будущем плоде. И, как песня матери незаметно западает в душу ребенка, ловящего одниотдельные слова, не понимая их смысла, который станет ему ясным лишь сгодами, так западали в душу Хельги и животворные слова христианина. Вот они выехали из леса в степь, потом опять углубились в дремучийлес и под вечер встретили разбойников. - Где ты подцепил такую красотку? - закричали они, остановили лошадьи стащили всадника и всадницу; сила была на стороне разбойников. У христианина для защиты был лишь нож, который он вырвал в борьбе уХельги. Один из разбойников замахнулся на него топором, но молодой человек успел отскочить в сторону, иначе был бы убит на месте. Топор глубоковрезался в шею лошади: кровь хлынула ручьем, и животное упало. ТутХельга словно очнулась от глубокой задумчивости и припала к издыхающейлошади. Христианин тотчас заслонил девушку собою, но один из разбойниковраздробил ему голову секирой. Кровь и мозг брызнули во все стороны, имолодой священник пал мертвым. Разбойники схватили Хельгу за белые руки, но в эту минуту солнце закатилось, и она превратилась в безобразную жабу. Бледно-зеленый рот растянулся до самых ушей, руки и ноги стали тонкими и липкими, а кисти рукпревратились в веерообразные лапы с перепонкой между пальцами. Разбойники в ужасе выпустили ее. Чудовище постояло перед ними с минуту, затемвысоко подпрыгнуло и скрылось в лесной чаще. Разбойники поняли, что этоили Локе <Локе - в скандинавской мифологии бог огня, олицетворяющий собою коварство и хитрость> сыграл с ними злую шутку, или перед ними совершилось страшное колдовство, и в ужасе убежали прочь. Полный месяц осветил окрестность, и безобразная жаба выползла из кустов. Она остановилась перед трупом христианина и коня и долго смотрелана них полными слез глазами; из груди ее вырвалось тихое кваканье, похожее на всхлипывание ребенка. Потом она начала бросаться то к тому, то кдругому, черпала своею глубокою перепончатою горстью воду и брызгала наубитых. Но мертвых не воскресишь! Она поняла это. Скоро набегут дикиезвери и растерзают их тела! Нет, не бывать этому! Она выроет для них такую глубокую могилу, какую только сможет. Но у нее был только толстыйобломок ветви, а перепончатые лапы плохо рыли землю. В пылу работы онаразорвала перепонку; из лап полилась кровь. Тут она поняла, что ей несправиться; она опять зачерпнула воды и обмыла лицо мертвого; затемприкрыла тела свежими, зелеными листьями, на них набросала больших ветвей, сверху еще листьев, на все это навалила тяжелые камни, какие тольков силах была поднять, а все отверстия между ними заткнула мхом. Она надеялась, что под таким могильным курганом тела будут в безопасности. Заэтою тяжелою работой прошла ночь; выглянуло солнышко, и Хельга опятьпревратилась в красавицу девушку, но руки ее были все в крови, а по розовым девичьим щекам в первый раз в жизни струились слезы. За минуту до превращения обе ее натуры словно слились в одну. Оназадрожала всем телом и тревожно оглянулась кругом, словно только пробудясь от страшного сна, затем бросилась к стройному буку, крепко уцепилась за ветви, ища точку опоры, и в один миг, как кошка, вскарабкаласьна вершину. Там она крепко примостилась на ветвях и сидела, как пугливаябелка, весь день одна-одинешенька среди пустынного безмолвия леса. Пустынное безмолвие леса! Да, тут было и пустынно и безмолвно, только ввоздухе кружились бабочки, не то играя, не то борясь между собою; муравьиные кучки кишели крохотными насекомыми; в воздухе плясали бесчисленные рои комаров, носились тучи жужжащих мух, божьих коровок, стрекози других крылатых созданьиц; дождевой червяк выползал из сырой почвы;кроты выбрасывали комья земли, - словом, тихо и пустынно здесь было лишьв том смысле, в каком принято говорить и понимать это. Никто из лесныхобитателей не обращал на Хельгу внимания, кроме сорок, с криком летавшихнад вершиной дерева, где она сидела. Они даже перепрыгивали с ветки наветку, подбираясь поближе к ней, - такие они смелые и любопытные! Но довольно было ей метнуть на них взгляд, и они разлетались; так им и неудалось разгадать это странное явление, да и сама Хельга не могла разгадать себя! Перед закатом солнца предчувствие приближавшегося превращения заставило Хельгу слезть с дерева; последний луч погас, и она опять сидела наземле в виде съежившейся жабы с разорванною перепонкою между пальцами.Но глаза безобразного животного сияли такою красотою, какою вряд ли отличались даже глаза красавицы Хельги. В этих кротких, нежных глазах светились глубоко чувствующая душа и человеческое сердце; ручьями лились изних слезы, облегчая переполненную горем душу. На кургане лежал еще крест - последняя работа умершего христианина.Хельга взяла его, и ей сама собою пришла в голову мысль утвердить крестмежду камня ми над курганом. При воспоминании о погребенном под ним слезызаструились еще сильнее, и Хельга, повинуясь какому-то внутреннему сердечному влечению, вздумала начертить знаки креста на земле вокруг всегокургана - вышла бы такая красивая ограда! Но едва она начертила обеимилапами первый же крест, перепонка слетела с них, как разорванная перчатка. Она омыла их в воде источника и удивленно посмотрела на свои белыетонкие руки, невольно сделала ими тот же знак в воздухе между собою имогилою, губы ее задрожали, и с языка слетело имя, которое она столькораз во время пути слышала от умершего: "Господи Иисусе Христе"! Мгновенно оболочка жабы слетела с Хельги, и она опять стала молодоюкрасавицей девушкой; но голова ее устало склонилась на грудь, все телопросило отдыха - она заснула. Недолго, однако, спала она; в полночь она пробудилась: перед нею стояла убитая лошадь, полная жизни, вся окруженная сиянием; глаза ее металипламя; из глубокой раны на шее тоже лился свет. Рядом с лошадью стоял иубитый христианин, "прекраснее самого Бальдура" - сказала бы жена викинга. Он тоже был весь окружен сиянием. Кроткие глаза его смотрели испытующе-серьезно, как глаза праведногосудии, проникающего взглядом в самые сокровенные уголки души. Хельгазадрожала, память ее пробудилась мгновенно, словно в день последнего суда. Все доброе, что выпало ей на долю, каждое ласковое слово, слышанноеею, - все мгновенно ожило в ее памяти, и она поняла, что в эти дни испытаний ее, дитя живой души и мертвой тины, поддержала одна любовь. Онаосознала, что повиновалась при этом лишь голосу внутреннего настроения,а сама для себя не сделала ничего. Все было ей дано, все она совершилане сама собою, а руководимая чьею-то высшею волею. Сознавая все своеничтожество, полная стыда, смиренно преклонилась она перед тем, кто читал в глубине ее сердца. В ту же минуту она почувствовала, как зажгласьв ней, как бы от удара молнии, светлая, божественная искра, искра духасвятого. - Дочь тины! - сказал христианин. - Из тины, из земли ты взята, изземли же ты и восстанешь! Солнечный луч, что животворит твое тело, сознательно стремится слиться со своим источником; но источник его не солнце, а сам Бог! Ни одна душа в мире не погибает; но медленно течет всяжизнь земная и есть лишь единый миг вечности. Я явился к тебе из обителимертвых; некогда и ты совершишь тот же путь через глубокие долины в горные светлые селения, где обитают Милость и Совершенство. Я поведу тебятеперь, но не в Хедебю для восприятия крещения, - ты должна сначалапрорвать пелену, стелющуюся над глубоким болотом, и освободить живой корень твоей жизни и колыбели, выполнить свое дело, прежде нежели удостоишься посвящения! И, посадив ее на лошадь, он протянул ей золотую кадильницу, похожуюна ту, что Хельга видела раньше в замке викинга; из кадильницы струилсяароматный фимиам. Рана на лбу убитого христианина сияла, точно диадема.Он взял крест, возвышавшийся над курганом, и высоко поднял его перед собою; они понеслись по воздуху над шумящим лесом, над курганами, под которыми были погребены герои, верхом на своих добрых конях. И могучие тени поднялись, выехали и остановились на вершинах курганов; лунный светиграл на золотых обручах, красовавшихся на лбах героев; плащи их развевались по ветру. Дракон, страж сокровищ, поднял голову и смотрел воздушным путникам вслед. Карлики выглядывали на них из холмов, из борозд,проведенных плугом, мелькая голубыми, красными и зелеными огоньками, - словно сотни искр перебегали по золе, оставшейся после сгоревшей бумаги. Они пролетали над лесами, степями, озерами и трясинами, направляясь кДикому болоту. Долетев до него, они принялись реять над ним: христианинвысоко поднимал крест, блестевший, точно золотой, а из уст его лилисьсвященные песнопения; Хельга вторила ему, как дитя вторит песне матери,и кадила при этом золотою кадильницей. Из кадильницы струился такойсильный, чудодейственный фимиам, что осока и тростник зацвели, а со днаболота поднялись зеленые стебли, все, что только носило в себе зародышжизни, пустило ростки и вышло на свет Божий. На поверхности воды раскинулся роскошный цветочный ковер из кувшинок, а на нем покоилась в глубоком сне молодая женщина дивной красоты. Хельга подумала, что видит взеркале вод свое собственное отражение, но это была ее мать, супруга болотного царя, египетская принцесса. Христианин повелел спящей подняться на лошадь, и та опустилась подновою тяжестью, точно свободно висящий в воздухе саван, но христианиносенил ее крестным знамением, и тень вновь окрепла. Все трое выехали натвердую почву. Пропел петух во дворе замка викинга, и видения рассеялись в воздухе,как туман от дуновения ветра. Мать и дочь очутились лицом к лицу. - Не себя ли я вижу в глубокой воде? - спросила мать. - Не мое ли это отражение в водяном зеркале? - промолвила дочь. Они приблизились друг к другу и крепко обнялись. Сердце матери забилось сильнее, и она поняла почему. - Мое дитя, цветок моего сердца, мой лотос из глубины вод! И она опять обняла дочь и заплакала; эти слезы были для Хельги новымкрещением, возрождавшим ее к жизни и любви. - Я прилетела на болото в лебедином оперении и здесь сбросила его ссебя! - начала свой рассказ мать. - Ступив на зыбкую почву, я погрузилась в болотную тину, которая сразу же сомкнулась над моей головой. Скоро я почувствовала приток свежей воды, и какая-то неведомая сила увлекала меня все глубже и глубже; веки мои отяжелели, и я заснула... Во снемне грезилось, что я опять внутри египетской пирамиды, но передо мной - колеблющийся ольховый пень, который так испугал меня на поверхности болота. Я рассматривала трещины на его коре, и они вдруг засветились истали иероглифами - передо мной очутилась мумия. Наружная оболочка еевдруг распалась, и оттуда выступил древний царь, покоившийся тысячи лет,черный как смоль, лоснящийся, как лесная улитка или жирная, черная болотная грязь. Был ли передо мною сам болотный царь, или мумия - я уж перестала понимать. Он обвил меня руками, и мне показалось, что я умираю.Очнулась я, почувствовав на своей груди что-то теплое: на груди у менясидела, трепеща крылышками, птичка, щебетала и пела. Потом она взлетелас моей груди кверху, к черному, тяжелому своду, но длинная зеленая лентапривязывала ее ко мне. Я поняла ее тоскливое щебетанье: "На волю, на волю, к отцу!" Мне вспомнился мой отец, залитая солнцем родина, вся мояжизнь, моя любовь... И я развязала узел, отпустила птичку на волю к отцу! С той минуты я уже не видела никаких снов и спала непробудно, покасейчас меня не вызвали со дна болота эти звуки и аромат! Где же развевалась, где была теперь зеленая лента, привязывавшаяптичку к сердцу матери? Видел ее лишь аист, лентой ведь был зеленый стебель, узлом - яркий цветок - колыбель малютки, которая теперь превратилась в юную красавицу девушку и опять покоилась на груди у матери. А в то время, как они стояли обнявшись на берегу болота, над нимикружился аист. Он быстро слетал назад, в гнездо, за спрятанными там давным-давно оперениями и бросил их матери с дочерью. Они сейчас же накинули их на себя и поднялись на воздух в виде белых лебедок. - Теперь поговорим! - сказал аист. - Теперь мы поймем друг друга, хотя клюв не у всех птиц скроен одинаково!.. Хорошо, что вы явились какраз сегодня ночью: днем нас бы уже не было тут. И я, и жена, и птенцы - все улетаем поутру на юг! Я ведь старый знакомый ваш с нильских берегов!И жена моя тут же, со мною; сердце у нее добрее, чем язык! Она всегдаговорила, что принцесса выпутается из беды! А я и птенцы наши перенеслисюда лебединые перья!.. Ну, очень рад! Ведь это просто счастье, что яеще здесь! На заре мы улетаем всей компанией! Мы полетим вперед, тольконе отставайте, и вы не собьетесь с дороги! Мы с птенцами будем, впрочем,присматривать за вами. - И я принесу с собой на родину лотос! - сказала египетская принцесса. - Он летит рядом со мною в лебедином оперении! Цветок моего сердцасо мною - вот как это все разрешилось! Домой теперь, домой! Но Хельга сказала, что не может покинуть Данию, не повидавшись сосвоею приемною матерью, доброю женою викинга. Хельга припомнила всю еедоброту, каждое ее ласковое слово, каждую слезу, пролитую ею из-за приемной дочери, и в эту минуту девушке казалось даже, что она любит тумать сильнее, чем эту. - Да нам и надо слетать в замок викинга! - ответил аист. - Там ведьждет нас жена с птенцами! Вот-то заворочают они глазами и затрещат! Жена- та, пожалуй, не много скажет! Она вообще скупа на слова, выражаетсякратко и вразумительно, а думает еще лучше! Сейчас я затрещу, чтобы предупредить их о нашем приближении! И он затрещал, защелкал клювом. Скоро они подлетели к замку викинга. В замке все было погружено в глубокий сон. Забылась сном и жена викинга, но только позднею ночью: страх и беспокойство долго не давали ейуснуть. Прошло ведь уже три дня, как Хельга исчезла вместе с пленнымхристианином; должно быть, это она помогла ему бежать: в конюшне недоставало именно ее лошади. Но как могло все это случиться? И жене викинганевольно припомнились рассказы о чудесах, которые творил сам белый Христос и веровавшие в него. Все эти мысли, бродившие в ее голове наяву, облеклись во сне в живые образы, и вот ей пригрезилось, что она по-прежнему сидит на постели, погруженная в думы о Хельге; все кругом тонет всплошном мраке, надвигается буря. С обеих сторон - и со стороны Северного моря и со стороны Каттегата - слышится грозный шум прибоя. Чудовищнаязмея, обвивающая в глубине морской кольцом всю землю, бьется в судорогах. Приближается страшная ночь - Рагнарок, как древние называли последнюю ночь, когда рухнет мир и погибнут самые боги. Вот слышится громкийзвук рога и по радуге выезжают верхом на конях боги, закованные в светлые доспехи, выезжают на последнюю битву! Перед ними летят крылатыевалькирии, а замыкается поезд рядами умерших героев. Небо залито северным сиянием, но мрак победит. Приближается ужасный час. А рядом с испуганной женой викинга сидит на полу Хельга в образе жабы, дрожит от страха и жмется к ней. Она берет жабу на колени и с любовью прижимает к себе, хоть она и безобразна. Вот воздух задрожал отударов мечей и палиц, засвистели стрелы - словно град посыпался с неба.Настал тот час, когда земля и небо должны были рухнуть, звезды упасть снеба, и все погибнуть в пламени Суртура <Суртур - в скандинавской мифологии владыка тьмы>. Но жена викинга знала, что после того возникнут новое небо и новаяземля, и хлебная нива заволнуется там, где прежде катило свои волны пожелтому песчаному дну сердитое море. Она знала, что воцарится новый неведомый бог, и к нему вознесется кроткий, светлый Бальдур, освобожденныйиз царства теней. И вдруг она видит его перед собою! Она узнала его спервого взгляда - это был пленный христианин. - Белый Христос! - воскликнула она и, произнося это имя, поцеловала влоб свое безобразное дитя-жабу. В ту же минуту оболочка с жабы спала, иперед ней очутилась Хельга, прекрасная, как всегда, но такая кроткая и стаким сияющим любовью взглядом! Хельга поцеловала руки жены викинга, какбы благодаря ее за все заботы и любовь, которыми она окружала свою приемную дочь в тяжелое время испытания, за все добрые мысли и чувства, которые она пробудила в ее душе, и за произнесенное ею сейчас имя белогоХриста. Хельга повторила это имя и вдруг поднялась на воздух в виде лебедя: белые крылья распустились и зашумели, словно взлетала на воздухцелая стая птиц. Тут жена викинга проснулась. На дворе в самом деле слышалось хлопаньекрыльев. Она знала, что настала пора обычного отлета аистов, и догадалась, что это они шумели крыльями. Ей захотелось еще раз взглянуть наних и попрощаться с ними. Она встала, подошла к отверстию, заменяющемуокно, распахнула ставню и выглянула во двор. На крыше пристройки сиделирядышком сотни аистов, а над двором, над высокими деревьями, летали стаями другие; прямо же против окна, на краю колодца, где так часто сиживала, пугая свою приемную мать, красавица Хельга, сидели две лебедки, устремив свои умные глаза на жену викинга. Она вспомнила свой сон, которыйпроизвел на нее такое глубокое впечатление, что почти казался ейдействительностью, вспомнила Хельгу в образе лебедя, вспомнила христианина, и сердце ее вдруг радостно забилось. Лебедки захлопали крыльями и изогнули шеи, точно кланялись ей, а она,как бы в ответ на это, протянула к ним руки и задумчиво улыбнулась имсквозь слезы. Аисты, шумя крыльями и щелкая клювами, взвились в воздух, готовясьнаправить свой полет к югу. - Мы не станем ждать этих лебедок! - сказала аистиха. - Коли хотятлететь с нами, пусть не мешкают! Не оставаться же нам тут, пока не соберутся лететь кулики! А ведь лететь так, как мы, семьями, куда пристойнее, чем так, как летят зяблики или туруханы: у тех мужья летят сами посебе, а жены сами по себе! Просто неприлично! А у лебедей-то, у лебедей-то что за полет?! - Всяк летит по-своему! - ответил аист. - Лебеди летят косою линией,журавли - треугольником, а кулики - змеею! - Пожалуйста, не напоминай мне теперь о змеях! - заметила аистиха. - У птенцов может пробудиться аппетит, а чем их тут накормишь? - Так вот они, высокие горы, о которых я слышала! - сказала Хельга,летевшая в образе лебедки. - Нет, это плывут под нами грозовые тучи! - возразила мать. - А что это за белые облака в вышине? - спросила дочь. - Это вечно снежные вершины гор! - ответила мать, и они, перелетевАльпы, продолжали путь по направлению к Средиземному морю. - Африка! Египет! - ликовала дочь нильских берегов, завидев с высотыжелтую волнистую береговую полосу своей родины. Завидели берег и аисты и ускорили полет. - Вот уж запахло нильскою тиной и влажными лягушками! - сказала аистиха птенцам. - Ох, даже защекотало внутри! Да, вот теперь сами попробуете, каковы они на вкус, увидите марабу, ибисов и журавлей. Они все нашего же рода, только далеко не такие красивые. А важничают! Особенноибисы - их избаловали египтяне; они делают из ибисов мумии, набивая ихдушистыми травами. А по мне, лучше быть набитой живыми лягушками! Вот выузнаете, как это приятно! Лучше при жизни быть сытым, чем после смертипопасть в музей! Таково мое мнение, а оно самое верное! - Вот и аисты прилетели! - сказали обитатели дворца на нильском берегу. В открытом покое на мягком ложе, покрытом шкурой леопарда, лежал самцарственный владыка, по-прежнему ни живой, ни мертвый, ожидая целебноголотоса из глубокого северного болота. Родственники и слуги окружали ложе. И вдруг в покой влетели две прекрасные лебедки, прилетевшие вместе саистами. Они сбросили с себя оперения, и все присутствовавшие увидалидвух красавиц, похожих друг на друга, как две капли воды. Они приблизились к бледному, увядшему старцу и откинули назад свои длинные волосы.Хельга склонилась к деду, и в ту же минуту щеки его окрасились румянцем,глаза заблистали, жизнь вернулась в окоченевшее тело. Старец встал помолодевшим, здоровым, бодрым! Дочь и внучка взяли его за руки, точно дляутреннего приветствия после длинного тяжелого сна. Что за радость воцарилась во дворце! В гнезде аистов тоже радовались- главным образом, впрочем, хорошему корму и обилию лягушек. Ученые впопыхах записывали историю обеих принцесс и целебного цветка, принесшего ссобою счастье и радость всей стране и всему царствующему дому, аисты жерассказывали ее своим птенцам, но, конечно, по-своему, и не прежде, чемвсе наелись досыта, - не то у них нашлось бы иное занятие! - Теперь и тебе перепадет кое-что! - шепнула аистиха мужу. - Уж небез того! - А что мне нужно? - сказал аист. - И что я такое сделал? Ничего! - Ты сделал побольше других! Без тебя и наших птенцов принцессам вовек не видать бы Египта и не исцелить старика. Конечно, тебе перепадетза это! Тебя, наверно, удостоят степени доктора, и наши следующие птенцыуже родятся в этом звании, их птенцы - тоже и так далее! По мне, ты итеперь ни дать ни взять - египетский доктор! А ученые и мудрецы продолжали развивать основную мысль, проходившую,как они говорили, красною нитью через все событие, и толковали ее наразные лады. "Любовь - родоначальница жизни" - это была основная мысль,а истолковывали ее так: "Египетская принцесса, как солнечный луч, проникла во владения болотного царя, и от их встречи произошел цветок..." - Я не сумею как следует передать их речей! - сказал подслушивавшийэти разговоры аист, когда ему пришлось пересказать их в гнезде. - Ониговорили так длинно и так мудрено, что их сейчас же наградили чинами иподарками; даже лейб-повар получил орден - должно быть, за суп! - А ты что получил? - спросила аистиха. - Не следовало бы им забыватьсамое главное лицо, а самое главное лицо - это ты! Ученые-то только языком трепали! Но дойдет еще очередь и до тебя! Позднею ночью, когда весь дворец, все его счастливые обитатели спалисладким сном, не спала во всем доме лишь одна живая душа. Это был неаист - он хоть и стоял возле гнезда на одной ноге, но спал на страже, - не спала Хельга. Она вышла на террасу и смотрела на чистое, ясное небо,усеянное большими блестящими звездами, казавшимися ей куда больше и ярчетех, что она привыкла видеть на севере. Но это были те же самые звезды!И Хельге вспомнились кроткие глаза жены викинга и слезы, пролитые ею надсвоею дочкой-жабой, которая теперь любовалась великолепным звездным небом на берегу Нила, вдыхая чудный весенний воздух. Она думала о том, какумела любить эта язычница, какими нежными заботами окружала она жалкоесоздание, скрывавшее в себе под человеческою оболочкой звериную натуру,а в звериной - внушавшее такое отвращение, что противно было на него ивзглянуть, не то что дотронуться! Хельга смотрела на сияющие звезды ивспомнила блеск, исходивший от чела убитого христианина, когда они летели вместе над лесом и болотом. В ушах ее снова раздавались те звуки ислова, которые она слышала от него тогда, когда сидела позади него налошади: он говорил ей о великом источнике любви, высшей любви, обнимающей все поколения людские!.. Когда-то страусы славились красотой; крылья их были велики и сильны.Однажды вечером другие могучие лесные птицы сказали страусу: "Брат,завтра, бог даст, полетим к реке напиться!" И страус ответил: "Захочу иполечу!" На заре птицы полетели. Все выше и выше взвивались они, всеближе и ближе к солнцу, Божьему оку. Страус летел один, впереди всех,горделиво, стремясь к самому источнику света и полагаясь лишь на своисилы, а не на подателя их; он говорил не "Бог даст", а "захочу", и вотангел возмездия сдернул с раскаленного солнечного диска тонкую пелену - в ту же минуту крылья страуса опалило, как огнем, и он, бессильный,уничтоженный, упал на землю. Никогда больше он и весь его род не моглиподняться с земли! Испугавшись чего-нибудь, они мечутся как угорелые,описывая все один и тот же узкий круг, и служат нам, людям, живым напоминанием и предостережением. Хельга задумчиво опустила голову, посмотрела на страусов, мечущихсяне то от ужаса, не то от глупой радости при виде своей собственной тенина белой, освещенной луной, стене, и душою ее овладело серьезное настроение. Да, ей выпала на долю богатая счастьем жизнь, что же ждет ее впереди? Еще высшее счастье - "даст Бог!" Ранней весною, перед отлетом аистов на север, Хельга взяла к себе золотое кольцо, начертила на нем свое имя и подозвала к себе своего знакомого аиста. Когда тот приблизился, Хельга надела ему кольцо на шею, прося отнести его жене викинга, - кольцо скажет ей, что приемная дочь еежива, счастлива и помнит о ней. "Тяжеленько это будет нести! - подумал аист. - Но золото и честь невыбросишь на дорогу! "Аист приносит счастье", - скажут там на севере!.." - Ты несешь золото, а не яйца! - сказала аистиха. - Но ты-то принесешь его только раз, а я несу яйца каждый год! Благодарности же не дождется ни один из нас! Вот что обидно! - Довольно и собственного сознания, женушка! - сказал аист. - Ну, его не повесишь себе на шею! - ответила аистиха. - Оно тебе никорму, ни попутного ветра не даст! И они улетели. Маленький соловей, распевавший в тамариндовой роще, тоже собиралсяулететь на север; в былые времена Хельга часто слышала его возле Дикогоболота. И она дала поручение и соловью: с тех пор, как она полетала влебедином оперении, она могла объясняться на птичьем языке и часто разговаривала и с аистами и с ласточками, которые понимали ее. Соловей тожепонял ее: она просила его поселиться на Ютландском полуострове в буковомлесу, где возвышался курган из древесных ветвей и камней, и уговоритьдругих певчих птичек ухаживать за могилой и, не умолкая, петь над неюсвои песни. Соловей полетел стрелой, полетело стрелой и время! Осенью орел, сидевший на вершине пирамиды, увидел приближавшийся богатый караван; двигались нагруженные сокровищами верблюды, гарцевали нагорячих арабских конях разодетые и вооруженные всадники. Серебристо-белые кони с красными раздувающимися ноздрями и густыми гривами, ниспадавшими до тонких стройных ног, горячились и фыркали. Знатные гости, в числе которых был и один аравийский принц, молодой и прекрасный, каким иподобает быть принцу, въехали во двор могучего владыки, хозяина аистов,гнездо которых стояло теперь пустым. Аисты находились еще на севере, носкоро должны были вернуться. Они вернулись в тот самый день, когда во дворце царила шумная радость, кипело веселье - праздновали свадьбу. Невестой была разодетая вшелк, сиявшая драгоценными украшениями Хельга; женихом - молодой аравийский принц. Они сидели рядом за свадебным столом, между матерью и дедом. Но Хельга не смотрела на смуглое мужественное лицо жениха, обрамленное черною курчавою бородой, не смотрела и в его огненные черные глаза,не отрывавшиеся от ее лица. Она устремила взор на усеянный светлымизвездами небесный свод. Вдруг в воздухе послышались шум и хлопанье крыльев - вернулись аисты.Старые знакомые Хельги были тут же, и как ни устали они оба с пути, какни нуждались в отдыхе, сейчас же спустились на перила террасы, зная, чтоза праздник идет во дворце. Знали они также - эта весть долетела до них,едва они приблизились к границам страны, - что Хельга велела нарисоватьих изображение на стене дворца: аисты были ведь тесно связаны с историейее собственной жизни. - Очень мило! - сказал аист. - Очень и очень мило! - объявила аистиха. - Меньшего уж нельзя было иожидать! Увидав аистов, Хельга встала и вышла к ним на террасу погладить их поспине. Старый аист наклонил голову, а молодые смотрели из гнезда ичувствовали себя польщенными. Хельга опять подняла взор к небу и засмотрелась на блестящие звезды,сверкавшие все ярче и ярче. Вдруг она увидела, что между ними и ею витает прозрачный, светлый, светлее самого воздуха образ. Вот он приблизилсяк Хельге, и она узнала убитого христианина. И он явился к ней в этотторжественный день, явился из небесных чертогов! - Небесный блеск и красота превосходят все, что может представить себе смертный! - сказал он. И Хельга стала просит его так кротко, так неотступно, как никогда ещеникого и ни о чем не просила, взять ее туда, в небесную обитель, хоть наодну минуту, позволить ей бросить хоть один-единственный взгляд на небесное великолепие! И он вознесся с нею в обитель блеска, света и гармонии. Дивные звукии мысли не только звучали и светились вокруг Хельги в воздухе, но ивнутри ее, в глубине ее души. Словами не передать, не рассказать того,что она чувствовала! - Пора вернуться! Тебя ищут! - сказал он. - Еще минутку! - молила она. - Еще один миг! - Пора вернуться! Все гости уже разошлись! - Еще одно мгновение! Последнее... И вот Хельга опять очутилась на террасе, но... все огни и в саду и вдворцовых покоях были уже потушены, аистов не было, гостей и жениха - тоже; все словно ветер развеял за эти три кратких мгновения. Хельгу охватил страх, и она прошла через огромную, пустынную залу вследующую. Там спали чужеземные воины! Она отворила боковую дверь, которая вела в ее собственный покой, и вдруг очутилась в саду, - все сталотут по-другому! Край неба алел, занималась заря. В три минуты, проведенные ею на небе, протекла целая земная ночь! Тут Хельга увидела аистов, подозвала их к себе, заговорила с ними наих языке, и аист, подняв голову, прислушался и приблизился к ней. - Ты говоришь по-нашему! - сказал он. - Что тебе надо? Откуда ты,незнакомка? - Да ведь это же я, Хельга! Ты не узнаешь меня? Три минуты тому назадя разговаривала с тобой тут, на террасе! - Ты ошибаешься! - ответил аист. - Ты, верно, видела все это во сне! - Нет, нет! - сказала она и стала напоминать ему о замке викинга, оДиком болоте, о полете сюда... Аист заморгал глазами и сказал: - А, это старинная история! Я слышал ее еще от моей пра-пра-прабабушки! Тут, в Египте, правда, была такая принцесса из Дании, но она исчезлав самый день своей свадьбы много-много лет тому назад! Ты сама можешьпрочесть об этом на памятнике, что стоит в саду! Там высечены лебедки иаисты, а на вершине памятника стоишь ты сама, изваянная из белого мрамора! Так оно и было. Хельга увидела памятник, поняла все и пала на колени. Взошло солнце, и как прежде с появлением его спадала с Хельги безобразная оболочка жабы и из нее выходила молодая красавица, так теперь избренной телесной оболочки, очищенной крещением света, вознесся к небупрекрасный образ, чище, прозрачнее воздуха; солнечный луч вернулся к отцу! А тело распалось в прах; на том месте, где стояла коленопреклоненнаяХельга, лежал теперь увядший лотос. - Новый конец истории! - сказал аист. - И совсем неожиданный! Но ничего, мне он нравится! - А что-то скажут о нем детки? - заметила аистиха. - Да, это, конечно, важнее всего! - сказал аист.