Толстой Два старика Лев Николаевич Толстой Два старика Толстой Лев Николаевич Два старика Л.Н.Толстой ДВА СТАРИКА Иоан. IV, 19. ‑ Женщина говорит ему: господи! вижу, что ты пророк. 20. Отцы наши поклонялись на этой горе, а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме. 21. Иисус говорит ей: поверь мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться отцу. 22. Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от иудеев. 23. Но настанет время, и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться отцу в духе и истине; ибо таких поклонников отец ищет себе. I Собрались два старика богу молиться в старый Иерусалим. Один был богатый мужик, звали его Ефим Тарасыч Шевелев. Другой был небогатый человек Елисей Бодров. Ефим был мужик степенный, водки не пил, табаку не курил и не нюхал, черным словом весь век не ругался, и человек был строгий и твердый. Два срока проходил Ефим Тарасыч в старостах и высадился без начета. Семья у него была большая: два сына и внук женатый, и все жили вместе. Из себя он был мужик здоровый, бородастый и прямой, и на седьмом десятке только стала седина в бороде пробивать. Елисей был старичок ни богатый, ни бедный, хаживал прежде по плотничной работе, а под старость стал дома жить и водил пчел. Один сын в добычу ходил, другой ‑ дома. Человек был Елисей добрвдушный и веселый. Пивал и водку, и табак нюхал, и любил песни петь, но человек был смирный, с домашними и с соседями жил дружно. Из себя Елисей был мужичок невысокий, черноватенький, с курчавой бородкой и, по своему святому ‑ Елисею‑пророку, с лысиной во всю голову. Давно пообещались старики и сговорились вместе идти, да все Тарасычу недосуг было: не перемежались у него дела. Только одно кончается, другое затевается: то внука женит, то из солдатства сына меньшого поджидает, а то избу затеял новую класть. Сошлись раз старики праздником, сели на бревнах. ‑ Что ж, ‑ говорит Елисей, ‑ когда оброк отбывать пойдем? Поморщился Ефим. ‑ Да погодить, ‑ говорит, ‑ надо, год нынче мне трудный вышел. Затеял я эту избу класть, думал, что‑нибудь на сотню накину, а она уж в третью лезет. И то все не довел. Видно, уж до лета. На лето, коли бог даст, беспременно пойдем. ‑ На мой разум, ‑говорит Елисей, ‑ откладывать нечего, идти надо нынче. Самое время ‑ весна. ‑ Время‑то время, да дело расчато, как его бросить? ‑ Разве у тебя некому? Сын дела поделает. ‑ Как поделает‑то! Большак‑то у меня не надежен ‑ зашибает. ‑ Помрем, кум, будут жить и без нас. Надо и сыну поучиться. ‑ Так‑то так, да все хочется при своем глазе дело свершить. ‑ Эх, милый человек! Дел всех никогда не перевершишь. Вот намеднись у меня бабы к празднику моют, убираются. И то надо и другое, всех дел не захватят. Старшая сноха, баба умная, и говорит: "Спасибо, говорит, праздник приходит, нас не дожидается, а то, говорит, сколько б ни делали, всего бы не переделали". Задумался Тарасыч. ‑ Денег, ‑ говорит, ‑ много извел я в эту постройку; а в поход тоже не с пустыми руками идти. Деньги немалые ‑ 100 рублей. Засмеялся Елисей. ‑ Не греши, ‑ говорит, ‑ кум. Твой достаток против моего в десять раз, а ты про деньги толкуешь. Только скажи, когда выходить ‑ у меня и нет, да будут. Ухмыльнулся и Тарасыч. ‑ Вишь, богач какой объявился, ‑ говорит, ‑ где же возьмешь‑то? ‑ Да дома поскребу ‑ наберу сколько‑нибудь; а чего не хватит ‑ ульев с десяток с 1000 выставки соседу отдам. Давно уж просит. ‑ Роевщина хорошая будет, тужить будешь. ‑ Тужить?! Нет, кум! В жизнь ни о чем, кроме о грехах, не тужил. Дороже души ничего нет. ‑ Оно так, да все неладно, как по дому неуправка. ‑ А как у нас по душе‑то неуправка будет, тогда хуже. А обреклись пойдем! Право, пойдем. II И уговорил Елисей товарища. Подумал, подумал Ефим, наутро приходит к Елисею. ‑ Что ж, пойдем, ‑ говорит, ‑ правду ты говоришь. В смерти да в животе бог волен. Пока живы да силы есть, идти надо. Через недельку собрались старики. У Тарасыча были деньги дома. Взял он себе 100 рублей на дорогу, 200 рублей старухе оставил. Собрался и Елисей; продал соседу 10 ульев с выставки, и приплод, сколько будет от 10 колодок, тоже соседу. Взял за все 70 рублей. Остальные 30 рублей по дому под метелочку у всех обобрал. Старуха свои последние отдала, на похоронки берегла; сноха свои дала. Приказал Ефим Тарасыч все дела старшему сыну: и где сколько покосов взять, и куда навоз вывезти, и как избу выделать и покрыть. Всякое дело обдумал ‑ все приказал. А Елисей только наказал старухе, чтоб от проданных ульев молодых особо сажать и соседу без обмана отдать, а про домашние дела и говорить не стал: само дело, мол, покажет, что и как делать надо. Сами хозяева, для себя сделаете, как лучше. Собрались старики. Напекли домашних лепешек, пошили сумки, отрезали онуч новых, обули бахилки новые, взяли запасных лаптей и пошли. Проводили домашние их за околицу, распрощались, и пошли старики в путь‑дорогу. Вышел Елисей с веселым духом и как отошел от деревни, так все дела свои забыл. Только и думки у него, как бы дорогой товарищу угодить, как бы кому грубого слова не сказать, как бы в мире и любви до места дойти и домой вернуться. Идет Елисей дорогой и все сам про себя либо молитву шепчет, либо жития, какие знает, на память твердит. А сойдется на пути с человеком или на ночлег придет, со всяким норовит как бы поласковее обойтись да по‑божьи слово сказать. Идет ‑ радуется. Одного дела не мог сделать Елисей. Хотел бросить табак нюхать и тавлинку дома оставил, да скучно стало. Дорогой дал ему человек. И нет‑нет, отстанет от товарища, чтоб его в грех не вводить, и понюхает. Идет и Ефим Тарасыч хорошо, твердо, худого не делает и пустого не говорит, да нет у него легости на душе. Не выходит у него из головы забота про домашнее. Все поминает, что дома делается. Не забыл ли чего сыну приказать и так ли сын делает? Увидит по дороге ‑ картофель садят или навоз везут, и думает: так ли по приказу его сын делает. Так бы, кажется, вернулся и все бы показал и сам сделал. III Шли пять недель старики, домашние лапти избили, уж новые покупать стали и пришли в хохлатчину. От дома шли, за ночлег и за обед платили, а пришли к хохлам, стали их наперебой к себе люди зазывать. И пустят, и покормят, и денег не берут, а еще на дорогу в сумки им хлеба, а то и лепешек накладут. Прошли так вольно старики сот семь; прошли еще губернию и пришли в неурожайное место. Пускать пускали и денег за ночлег не брали, а кормить перестали. И хлеба не везде давали, другой раз и за деньги не добьются. Прошлый год, рассказывал народ, не родилось ничего. Которые богаты были, разорились, все распродали; которые средственно жили ‑ на нет сошли; а бедняки ‑ так или уехали совсем, или по миру ходят, или дома кое‑как перебиваются. Зимой мякину или лебеду ели. Ночевали раз старики в местечке, купили хлеба фунтов 15, переночевали и вышли до зорьки, чтоб подальше до жару уйти. Прошли верст 10 и дошли до речки, сели, зачерпнули воды в чашку, помочили хлебца, поели и переобулись. Посидели, отдохнули. Достал Елисей рожок. Покачал на него головой Ефим Тарасыч. ‑ Как, ‑ говорит, ‑ такую пакость не бросить! Махнул рукой Елисей. ‑ Пересилил, ‑ говорит, ‑ меня грех, что сделаешь! Поднялись, пошли дальше. Прошли еще верст десяток. Пришли в большое село, прошли все насквозь. И уж жарко стало. Уморился Елисей, захотелось ему и отдохнуть и напиться, да не останавливается Тарасыч. Тарасыч в ходьбе крепче был, и трудненько было Елисею за ним тянуться. ‑ Напиться бы, ‑ говорит. ‑ Что ж, напейся. Я не хочу. Остановился Елисей. ‑ Ты, ‑ говорит, ‑ не жди, я только забегу вон в хатку, напьюсь. Живой рукой догоню. ‑ Ладно, ‑ говорит. И пошел Ефим Тарасыч один вперед по дороге, а Елисей повернул к хатке. Подошел Елисей к хатке. Хатка небольшая, мазаная; низ черный, верх белый, да облупилась уж глина, давно, видно, не мазана, и крыша с одного бока раскрыта. Ход в хатку со двора. Вошел Елисей на двор; видит ‑ у завалинки человек лежит безбородый, худой, рубаха в портки ‑ по‑хохлацки. Человек, видно, лег в холодок, да солнце вышло прямо на него. А он лежит и не спит. Окликнул его Елисей, спросил напиться ‑ не отозвался человек. "Либо хворый, либо неласковый", ‑ подумал Елисей и подошел к двери. Слышит ‑ в хате дитя плачет. Постучал Елисей кольцом. "Хозяева!" Не откликаются. Постучал еще посошком в дверь. "Крещеные!" Не шевелятся. "Рабы божии!" Не отзываются. Хотел Елисей уж и прочь идти, да слышит ‑ из‑за двери ровно охает кто‑то. "Уж не беда ли какая‑нибудь с людьми? Поглядеть надо!" И пошел Елисей в хату. IV Повернул Елисей кольцо ‑ не заперто. Отложил дверь, прошел через сенцы. Дверь в хату отперта. Налево печь; прямо передний угол; в углу божница, стол; за столом ‑ лавка; на лавке в одной рубахе старуха простоволосая сидит, голову на стол положила, а подле ней мальчишка худой, как восковой весь, а брюхо толстое, старуху за рукав дергает, а сам ревмя ревет, чего‑то просит. Вошел Елисей в хату. В хате дух тяжелый. Смотрит ‑ за печью на кровати женщина лежит. Лежит ничком и не глядит, только хрипит и ногу то вытянет, то подтянет. И швыряет ее с боку на бок, и от нее‑то дух тяжкий, ‑ видно, под себя ходит и убрать ее некому. Подняла голову старуха, увидала человека. ‑ Чего, ‑ говорит, ‑ тобi треба? чого треба? Нема, чоловiче, нiчого. Понял Елисей, что она говорит, подошел к ней. ‑ Я, ‑ говорит, ‑ раба божия, напиться зашел. ‑ Нема, кажу, нема. Нема чего и взяти. Iди coбi. Стал Елисей спрашивать: "Что ж, и здорового у вас али никого нет женщину убрать?" ‑ Та нема нiкого; чоловiк на дворi помира, а ми туточки. Замолчал было мальчик ‑ чужого увидал, да как заговорила старуха, опять ухватил ее за рукав: "Хлiба, бабусю! хлiба", ‑ и опять заплакал. Только хотел спросить Елисей старуху, ввалился мужик в хату, прошел по стенке и хотел на лавку сесть, да не дошел и повалился в угол у порога. И не стал подыматься, стал говорить. По одному слову отрывает, скажет ‑ отдышится, другое скажет. ‑ I болiсть, ‑ говорит, ‑ напала, голоднi. Ось з голоду помирають! показал мужик головой на мальчика и заплакал. Встряхнул Елисей сумку за плечами, выпростал руки, скинул сумку наземь, потом поднял на лавку и стал развязывать. Развязал, достал хлеб, ножик, отрезал ломоть, подал мужику. Не взял мужик, а показал на мальчика и на девочку, ‑ им, мол, дай. Подал Елисей мальчику. Почуял мальчик хлеб, потянулся, ухватил ломоть обеими ручонками, с носом в ломоть ушел. Вылезла из‑за печки еще девочка, уставилась на хлеб. Подал и ей Елисей. Отрезал еще кусок и старухе дал. Взяла и старуха, стала жевать. ‑ Воды бы, ‑ говорит, ‑ принести, уста запеклись. Хотела, ‑ говорит, ‑ я вчера ли, сегодня, уж и не помню ‑ принести, упала, не дошла, и ведро там осталось, коли не взял кто. Спросил Елисей, где колодезь у них. Растолковала старуха. Пошел Ели 1000 сей, нашел ведро, принес воды, напоил людей. Поели ребята еще хлеба с водой, и старуха поела, а мужик не стал есть. "Не принимает, говорит, душа". Баба ‑ та вовсе не поднималась и в себя не приходила, только металась на кровати. Пошел Елисей на село в лавку, купил пшена, соли, муки, масла. Разыскал топоришко, нарубил дров, стал печку топить. Стала ему девочка помогать. Сварил Елисей похлебку и кашу, накормил людей. V Поел мужик немножко, и старуха поела, а девочка с малышком и чашку всю вылизали и завалились обнявшсь спать. Стали мужик с старухой, рассказывать, как все это с ними сталось. ‑ Жили мы, ‑ говорят, ‑ и допрежь того небогато, а тут не родилось ничего, стали с осени проедать, что было. Проели все ‑ стали у соседей и добрых людей просить. Сперва давали, а потом отказывать стали. Которые бы и рады дать, да нечего. Да и просить‑то совестно стало: всем должны ‑ и деньгами, и мукой, и хлебом. Искал, ‑ говорит мужик, ‑ я себе работы ‑ работы нет. Народ везде из‑за корму в работу набивается. День поработаешь, да два так ходишь ‑ работы ищешь. Стали старуха с девчонкой ходить в даль побираться. Подаяние плохое, ни у кого хлеба нет. Все‑таки кормились кое‑как, думали ‑ пробьемся так до новины. Да с весны совсем подавать перестали, а тут и болезнь напала. Пришло совсем плохо. День едим, а два нет. Стали траву есть. Да с травы ли, али так, напала на бабу болезнь. Слегла баба, и у меня, ‑ говорит мужик, ‑ силы нет. И поправиться не с чего. ‑ Одна я, ‑ говорит старуха, ‑ билась, да из сил выбилась без еды и ослабла. Ослабла и девчонка, да и заробела. Посылали ее к соседям ‑ не пошла. Забилась в угол и нейдет. Заходила соседка позавчера, да увидала, что голодные да больные, повернулась, да и ушла. У ней у самой муж ушел, а малых детей кормить нечем. Так вот и лежали ‑ смерти ждали. Отслушал их речи Елисей, да и раздумал в тот же день идти догонять товарища и заночевал тут. Наутро встал Елисей, взялся по дому за работу, как будто сам он и хозяин. Замесил с старухой хлеба, истопил печку. Пошел с девчонкой по соседям добывать, что нужно. Чего ни хватится ‑ ничего нет, все проедено: ни по хозяйству, ни из одежи. И стал Елисей припасать то, что нужно: что сам сделает, а что купит. Пробыл так Елисей один день, пробыл другой, пробыл и третий. Справился малышок, ходить стал по лавке, к Елисею ластится. А девочка совсем повеселела, во всех делах помогает. Все за Елисеем бегает: "Дiду! дiдусю!" Поднялась и старуха, к соседочке прошла. Стал и мужик по стенке ходить. Лежала только баба, да и та на третий день очнулась и стала есть просить. "Ну, ‑ думает Елисей, ‑ не чаял я столько времени прогулять, теперь пойду". VI На четвертый день подошли розговены, и думает Елисей: "Дай уж разговеюсь с людьми, куплю им кое‑чего для праздника, а на вечер и пойду". Пошел Елисей опять на село, купил молока, муки белой, сала. Наварили, напекли они с старухой, а наутро сходил Елисей к обедне, пришел, разговелся с людьми. Встала в этот день и баба, стала бродить. А мужик побрился, чистую рубаху надел старуха выстирала, ‑ пошел на село к богатому мужику милости просить. Заложены были богатому мужику и покос и пашня, ‑ так пошел просить, не отдаст ли покоса и пашни до новины. Вернулся к вечеру хозяин скучный и заплакал. Не помиловал богатый мужик, говорит: "Принеси деньги". Задумался опять Елисей. "Как им, ‑ думает, ‑ теперь жить? Люди косить пойдут, им нечего: покос заложен. Поспеет рожь ‑ люди убирать примутся (да и родилась же она хорошо, матушка!), а им и приждать нечего: продана у них десятина вхняя богатому мужику. Уйду я, они опять так же собьются". И разбился Елисей мыслями и не пошел с вечера ‑ отложил до утра. Пошел спать на двор. Помолился, лег и не может заснуть: и идти‑то надо ‑ уж и так и денег и времени много провел, и людей жалко. "Всех, видно, не оделишь. Хотел им водицы принести да хлебца по ломтю подать, а она, вишь, куда хватила. Теперь уж покос да пашн 1000 ю выкупи. А пашню выкупи, ‑ корову ребятам купи да лошадь мужику снопы возить. Видно, запутлялся ты, брат Елисей Кузьмич. Разъякорился, и толков не найдешь!" Поднялся Елисей, взял кафтан из‑под головы, развернул, достал рожок, понюхал, думал мысли прочистить, ан нет: думал, думал, ничего не придумал. И идти надо, и людей жалко. А как быть, не знает. Свернул кафтан под голову и опять лег. Лежал, лежал, уж и петухи пропели, совсем засыпать стал. Вдруг ровно разбудил его кто. Видит он, будто одет он совсем, и с сумкой и с посохом, и надо ему в ворота пройти, а отложены ворота, только чтоб пролезть одному. И идет он в ворота и зацепил с одной стороны сумкой; хотел отцепить, зацепился с другой стороны онучей, и онуча развязалась. Стал отцеплять, ан зацепился не за плетень, а это девчонка держат, кричит: "Дiду, дiдуся, хлiба!" Поглядел на ногу, а за онучу малышок держит, из окна старуха и мужик глядят. Проснулся Елисей, заговорил с собой в голос. "Выкуплю, ‑ говорит, ‑ завтра пашню и покос, и лошадь куплю и муки до новины, и корову ребятам куплю. А то дойдешь за морем Христа искать, а в самом себе потеряешь. Надо справить людей!" И заснул Елисей до утра. Проснулся Елисей рано. Пошел к богатому мужику ‑ рожь выкупил, отдал деньги и за покос. Купил косу, ‑ и та продана была, ‑ принес домой. Послал мужика косить, а сам пошел по мужикам: отыскал у кабачника продажную лошадь с телегой. Сторговался, купил, купил и муки мешок, на телегу положил и пошел корову покупать. Идет Елисей и нагоняет двух хохлушек. Идут бабы, промеж себя балакают. И слышит Елисей, что говорят бабы по‑своему, а разбирает, что про него говорят. ‑ Бач, оце його значала не пiзнали, така думка: простий чоловiк. Зайшов, кажуть, напиться, та i там i зажив. Чого, чого не накупав вiн iм. Сама бачила, як свого днi у шинкаря коняку з возом купив. Hi мабуть таки э люди на свiтi. Треба пiти подивиться. Услыхал это Елисей, понял, что его хвалят, и не пошел корову покупать. Вернулся к кабачнику, отдал деньги за лошадь. Запряг и поехал с мукой к хате. Подъехал к воротам, остановился и слез с телеги. Увидали хозяева лошадь подивились. И думается им, что для них он лошадь купил, да не смеют сказать. Вышел хозяин, отворил ворота. ‑ Откуда, ‑ говорит, ‑ конь у тебя, дедушка? ‑ А купил, ‑ говорит. ‑ Дешево попалась. Накоси, мол, в ящик травки ей на ночь положить. Да и мешок сними. Отпряг хозяин лошадь, снес мешок в амбар, накосил беремя травы, положил в ящик. Легли спать. Елисей лег на улице и туда с вечера свою сумку вынес. Заснул весь народ. Поднялся Елисей, увязал сумку, обулся, одел кафтан и пошел в путь за Ефимом. VII Отошел Елисей верст 5. Стало светать. Сел он под дерево, развязал сумку, стал считать. Сосчитал, осталась денег 17 р. 20 копеек. "Ну, ‑ думает, ‑ с этим за море не переедешь! А Христовым именем собирать ‑ как бы греха больше не было. Кум Ефим и один дойдет, за меня свечку поставит. А на мне, видно, оброк до смерти останется. Спасибо, хозяин милостивый ‑ потерпит". Поднялся Елисей, встряхнул сумой за плечами и пошел назад. Только село то обошел кругом, чтоб его люди не видали. И домой скоро дошел Елисей. Туда шел трудно казалось, через силу другой раз тянулся за Ефимом; а назад пошел, так ему бог дал, что идет и устали не знает. Идет играючи, посошком помахивает, по 70 верст в день уходит. Пришел Елисей домой. Уж с поля убрались. Обрадовались домашние своему старику, стали расспрашивать: как и что, отчего от товарища отстал, отчего не дошел, домой вернулся? Не стал рассказывать Елисей. ‑ Да не привел, ‑ говорит, ‑ бог; растерял дорогой деньги и отстал от товарища. Так и не пошел. Простите ради Христа. И отдал старухе остальные деньги. Расспросил Елисей про домашние дела: все хорошо, все дела переделали, упущенья в хозяйстве нет, и живут все в мире и согласии. Услыхали тем же днем и Ефимовы, что вернулся Елисей, пришли спра 1000 шивать про своего старика. И им то же сказал Елисей. ‑ Ваш, ‑ говорит, ‑ старик здорово пошел, разошлись мы, ‑ говорит, ‑ за три дня до Петрова дни; хотел я было догонять, да тут такие дела подошли: растерял я деньги и не с чем стало идти, так и вернулся. Подивился варод: как так человек умный да так глупо сделал, ‑ пошел и не дошел, только деньги провел? Подивились и забыли. И Елисей забыл. Взялся за работу по дому: заготовил с сыном дров на зиму, обмолотил с бабами хлеб, прикрыл сараи, убрал пчел, отдал 10 колодок пчел с приплодом соседу. Хотела его старуха утаить, сколько от проданных колодок отроилось, да Елисей сам знал, какие холостые, какие роились, и соседу вместо десяти семнадцать отдал. Убрался Елисей, услал сына на заработки, а сам засел на зиму лапти плести и колодки долбить. VIII Весь тот день, как остался Елисей в хате у больных людей, ждал Ефим товарища. Отошел он недалеко и сел. Ждал, ждал, соснул, проснулся, еще посидел ‑ нет товарища. Все глаза проглядел. Уж солнце за дерево зашло, ‑ нет Елисея. "Уж не прошел ли, ‑ думает, ‑ мимо меня, или не проехал ли (подвез кто), не приметил меня, пока я спал. Да нельзя же не видать ему. В степи далеко видно. Пойти назад, ‑ думает, ‑ а он вперед уйдет. Расстрянемся с ним, еще того хуже. Пойду вперед, на ночлеге сойдемся". Пришел в деревню, попросил десятского, чтобы, если придет такой старичок, отвести его в ту же хату. Не пришел на ночлег Елисей. Пошел дальше Ефим, спрашивал всех: не видали ли старичка лысенького? Никто не видал. Подивился Ефим и пошел один. "Сойдемся, ‑ думает, ‑ где‑нибудь в Одессе и на корабле", ‑ и перестал думать. Сошелся дорогой с странником. Странник в скуфье, в подряснике и с длинными волосами, был и на Афоне и в другой раз идет в Иерусалим. Сошлись на ночлеге, разговорились и пошли вместе. Дошли до Одессы хорошо. Трое суток прождали корабля. Богомольцев много дожидалось. Были с разных сторон. Опять порасспросил Ефим про Елисея ‑ никто не видал. Выправил Ефим билет заграничный ‑ 5 рублей стало. Отдал 40 целковых за проезд туда и обратно, закупил хлеба, селедок на дорогу. Погрузили корабль, перевезли богомольцев, сел и Тарасыч с странником. Подняли якоря, отчалили, поплыли морем. День хорошо плыли; к вечеру поднялся ветер, пошел дождь, стало качать и корабль заливать. Взметался народ, стали бабы голосить, и из мужчин, которые послабее, стали по кораблю бегать, места искать. Нашел и на Ефима страх, только виду не показал: как где сел с прихода на полу, рядом с тамбовскими стариками, так и сидел всю ночь и день другой весь; только свои сумки держали и ничего не говорили. Затихло на третий деиь. На пятый день пристали к Царьграду. Которые странники высаживались на берег, ходили смотреть храм Софии‑Премудрости, где теперь турки владеют; Тарасыч не высаживался, на корабле просидел. Только булки белой купил. Простояли сутки, опять поплыли морем. Останавливались еще у Смирны‑города, у другого города Александрии и доплыли благополучно до Яфы‑города. В Яфе высадка всем богомольцам: 70 верст пешеходу до Иерусалима. Тоже при высадке набрался страху народ: корабль высокий и с корабля вниз на лодки народ кидают, а лодку качает, того и гляди, не угодит в лодку, а мимо; человек двух замочило, а высадились все благополучно. Высадились, пошли пеши; на третий день к обеду дошли до Иерусалима. Стали за городом, на Русском подворье, билеты прописали, пообедали, пошли с странником по святыням. К самому гробу господню еще впуску не было. Пошли в патриарший монастырь, собрали туда всех поклонников, посадили женский пол и мужской пол особо. Велели разуться и сесть кругом. Вышел монах с полотенцем и стал всем ноги умывать; умоет, утрет и поцелует, и так всех обошел. Ефиму ноги обтер и поцеловал. Отстояли вечерню, заутреню, помолились, свечи поставили и подали поминанья за родителей. Тут и покормили и вино подносили. Наутро пошли в келью Марии Египетской, где она спасалась. Поставили свечи, молебен отслужили. Оттуда в Авраамов монастырь ходили 1000 . Видели Савеков сад ‑ место, где Авраам сына заколоть хотел богу. Потом ходили на то место, где Христос явился Марии Магдалине, и в церковь Якова, брата господня. Все места показывал странник и везде сказывал, сколько где денег подавать надо. К обеду вернулись на подворье, поели. И только стали укладываться спать, взахался странник, стал свою одежу перебирать ‑ шарить. ‑ Вытащили, ‑ говорит, ‑ у меня портмонет с деньгами, двадцать три рубля, ‑ говорит, ‑ было: две десятирублевые и три мелочью. Потужил, потужил странник, делать нечего ‑ легли спать. IX Лег Ефим спать, и напало на него искушенье. "Не вытаскивали, ‑ думает, ‑ у странника денег; у него, думается, их не было. Нигде он не подавал. Мне приказывал подавать, а сам не давал, да и у меня рубль взял". Подумает так Ефим и начнет сам себя укорять: "Что, ‑ говорит, ‑ мне человека судить, грешу я. Не стану думать". Только забудется, опять станет поминать, как странник на деньги приметлив и как он непохоже говорит, что у него портмонет вытащили. "И не было, ‑ думает, ‑ у него денег. Один отвод". Наутро встали и пошли к ранней обедне в большой храм Воскресенья ‑ к гробу господню. Не отстает странник от Ефима, с ним вместе идет. Пришли к храму. Народу ‑ странников‑богомольцев, и русских, и всяких народов, и греков, и армян, и турок, и сирияи ‑ собралось много. Пришел Ефим в Святые ворота с народом. Повел их монах. Провел их мимо стражи турецкой к тому месту, где снят с креста спаситель и помазан и где 9 подсвечников больших горят. Все показывал и рассказывал. Поставил там свечку Ефим. Потом повели монахи Ефима на правую руку вверх по ступенькам на Голгофу, на то место, где крест стоял; там помолился Ефим. Потом показали Ефиму скважину, где земля до преисподней проселась; потом показывали то место, где прибивали руки и ноги Христа к кресту гвоздями; потом показали гроб Адама, где кровь Христа лилась на кости его. Потом пришли к камню, где сидел Христос, когда надевали на него терновый венец; потом ‑ к столбу, к которому привязывали Христа, когда били его. Потом видел Ефим камень с двумя дырами для ног Христа. Хотели еще что‑то показать, да заторопился народ: заспешили все к самой пещере гроба господня. Отошла там чужая, началась православная обедня. Пошел Ефим с народом к пещере. Хотел он отбиться от странника ‑ все в мыслях грешит он на странника, ‑ да не отстает от него странник, с ним вместе и к обедне ко гробу господню пошел. Хотели они поближе стать, не поспели. Стеснился народ так, что ни вперед, ни назад продора нет. Стоит Ефим, смотрит вперед, молится, а нет‑нет и ощупает, тут ли кошель. Двоится у него в мыслях: первое думает ‑ обманывает его странник; второе думает ‑ коли не обманул, а вправду вытащили, так как бы и со мной того же не было. Х Стоит так Ефим, молится и смотрит вперед, в часовню, где самый гроб и над гробом 36 лампад горят. Стоит Ефим, через головы смотрит, что за чудо! Под самыми лампадами, где благодатный огонь горит, впереди всех, видит, стоит старичок в кафтане сермяжном, блестит лысина во всю голову, как у Елисея Бодрова. "Похож, ‑ думает, ‑ на Елисея. Да нельзя же ему быть! Нельзя ему прежде меня поспеть. Корабль до нас за неделю отходил. Нельзя ему было упредить. А на нашем корабле не было. Я всех богомольцев видел". Только подумал так Ефим, стал молиться старичок и поклонился три раза: раз наперед богу, а потом миру православному на обе стороны. И как повернул голову старичок на правую сторону, так и признал его Ефим. Самый он, Бодров, и есть и борода черноватая, курчавая, и проседь на щеках, и брови, и глаза, и нос, и все обличье его. Самый он, Елисей Бодров. Обрадовался Ефим, что товарища нашел, и подивился, как так Елисей наперед его поспел. ‑ Ай да Бодров, ‑ думает, ‑ куда наперед пролез! Видно, с человеком таким сошелся, что провел его. Дай на выходе найду его, своего странника в скуфье брошу и с 1000 ним стану ходить, авось и он меня проведет наперед. И все смотрел Ефим, как бы не упустить ему Елисея. Да отошли обедни, зашатался народ, пошли прикладываться, затеснились, отдавили в сторону Ефима. Опять напал на него страх, как бы, думает, кошель не вытащили? Прижал рукой кошель Ефим и стал продираться, только бы на простор выбраться. Выбрался на простор, ходил‑ходил, искал‑искал Елисея тут и в храме. Тут же в храме по кельям всякого народа много видел: которые тут же и едят, и пьют вино, и спят, и читают. И нет нигде Елисея. Вернулся Ефим на подворье, ‑ не нашел товарища. В этот вечер странник не приходил. Пропал, и рубля не отдал. Остался Ефим один. На другой день пошел опять Ефим к гробу господню с тамбовским стариком, на корабле с ним ехал. Хотел прадезть наперед, да опять отдавили его, и стал он у столба и молится. Поглядел нареред, ‑ опять под лампадами у самого гроба господня на переднем месте стоит Елисей, руки развел, как священник у алтаря, и блестит лысина во всю голову, "Ну, ‑ думает Ефим, ‑ теперь уж не упущу его". Полез продираться наперед. Продрался ‑ нет Елисея. Видно, ушел. И на третий день опять у гроба господня смотрит ‑ в самом святом месте стоит Елисей на самом на виду, руки развел и глядит кверху, точно видит что над собой. И светится его лысина во всю голову. "Ну, ‑ думает Ефим, ‑ теперь уж не упущу его, пойду к выходу стану. Там уж не разминемся". Вмшел Ефим, стоял‑стоял, полден простоял: весь народ прошел ‑ нет Елисея. Пробыл шесть недель Ефим в Иерусалиме и побывал везде: и в Вифлееме, и в Вифании, и на Иордане, и на новую рубаху печать у гроба господня наложил, чтобы похорониться в ней, и воды из Иордана в стклянку взял, и земли и свечей с благодатным огнем взял, и в восьми местах поминанья записал, извел все деньги, только бы домой дойти. И пошел Ефим назад к дому. Дошел до Яфы, сел на корабль, приплыл в Одессу и пошел пешеходом домой. XI Едет Ефим один тем же путем. Стал к дому приближаться, одеть напала на него забота, как без него дома живут. "В год, ‑ думает, ‑ воды много утечет. Дом целый век собираешь, а разорить дом недолго. Как‑то без него сын дела повел, как весна вскрылась, как скотина перезимовала, так ли избу выделали?" Дошел Ефим до того места, где он запрошлый год расстался с Елисеем. Народу и узнать нельзя. Где запрошлый год бедствовал народ, нынче все достаточно живут. Родилось хорошо в поле. Поправился народ, и прежнее горе забыли. Подходит вечерком Ефим к тому самому селу, где запрошлый год Елисей отстал. Только вошел в село, выскочила из‑за хатки девочка в белой рубахе. ‑ Дiд! дiдко! до нас заходи. Хотел Ефим пройти, да не пускает девочка, ухватила за полу, тащит к хате, а сама смеется. Вышла на крыльцо и женщина с мальчиком, тоже манит: ‑ Заходи, мол, дедушка, поужинать ‑ переночуешь. Зашел Ефим. "Кстати, думает, ‑ про Елисея спрошу: никак, в эту самую хатку он тогда и напиться заходил". Вошел Ефим, сняла с него женщина сумку, умыться подала, посадила за стол. Молока достала, вареников, каши ‑ поставила на стол. Поблагодарил Тарасыч, похвалил людей за то, что они странников привечают. Покачала головой женщина. ‑ Нам, ‑ говорит, ‑ нельзя странников не привечать. Мы от странника жизнь узнали. Жили мы, бога забыли, и наказал нас бог так, что все только смерти ждали. Дошли летось до того, что все лежали ‑ и есть нечего и больны. И помереть бы нам, да наслал нам бог такого же, вот как ты, старичка. Зашел он среди дня напиться, да увидал нас, пожалел, да и остался с нами. И поил, и кормил, и на ноги поставил, и землю выкупил, и лошадь с телегой купил, у нас кинул. Вошла в хату старуха, перебила речь женщины. ‑ И сами мы не знаем, ‑ говорит, ‑ человек ли был, или ангел божий. Всех‑то любил, всех‑то жалел, и ушел ‑ не сказался, и молить за кого бога ‑ не знаем. Как теперь вижу: лежу я, смерти жду, смотрю ‑ вошел старичо 1000 к, немудрененький, так лысенький, воды напиться. Еще я подумала, грешная: что шляются? А он вон что сделал! Как увидал нас, сейчас сумочку долой, вот на этом месте поставил, развязал. Вступилась и девочка. ‑ Нет, ‑ говорит, ‑ бабушка, он прежде сюда посередь хаты поставил сумку, а потом на лавку убрал. И стали они спорить и все его слова и дела поминать; и где он сидел, и где спал, и что делал, и что кому сказал. На ночь приехал и мужик‑хозяин на лошади, тоже стал про Елисея рассказывать, как он у них жил. ‑ Не приди он к нам, ‑ говорит, ‑ мы бы все в грехах померли. Помирали мы в отчаянии, на бога и на людей роптали. А он нас и на ноги поставил, и через него мы и бога узнали, и в добрых людей уверовали. Спаси его Христос! Прежде как скоты жили, он нас людьми сделал. Накормили, напоили люди Ефима, положили спать и сами легли. Лежит Ефим и не спит, и не выходит у него из головы Елисей, как он видел его в Иерусалиме три раза в переднем месте. "Так вот он где, ‑ думает, ‑ упередил меня! Мои труды приняты, нет ли, а его‑то принял господь". Наутро распрощались люди с Ефимом, наклали ему пирожков на дорогу и пошли на работу, а Ефим ‑ в путь‑дорогу. XII Ровно год проходил Ефим. На весну вернулся домой. Пришел он домой к вечеру. Сына дома не было: в кабаке был. Пришел сын выпивши, стал его Ефим расспрашивать. По всему увидал, что замотался без него малый. Деньги все провел дурно, дела упустил. Стал его отец щунять. Стал сын грубиянить. ‑ Ты бы, ‑ говорит, ‑ сам поворочал, а то ты ушел ходить да еще деньги с собой унес все, а с меня спрашиваешь. Рассерчал старик, побил сына. Наутро вышел Ефим Тарасыч к старосте о сыне поговорить, идет мимо Елисеева двора. Стоит старуха Елисеева на крылечке, здоровается: ‑ Здорово, кум, ‑ говорит, ‑ здорово ли, касатик, сходил? Остановился Ефим Тарасыч. ‑ Слава богу, ‑ говорит, ‑ сходил; твоего старика потерял, да, слышу, он домой вернулся. И заговорила старуха ‑ охотница была покалякать. ‑ Вернулся, ‑ говорит, ‑ кормилец, давно вернулся; Вскоре после успенья, никак. Уж и рады же мы были, что его бог принес! Скучав нам без него. Работа уж от него какая, ‑ года его ушли. А все голова, и нам веселей. Уж и парень‑то как радовался! Без него, ‑ говорит, ‑ как без света в глазу. Скучно нам без него, желанный, любим мы его, уж как жалеем. ‑ Что ж, дома, что ль, он теперь? ‑ Дома, родной, на пчельнике, рои огребает. Хороша, ‑ баит, ‑ роевщина. Такую бог дал силу пчеле, что старик и не запомнит. Не по грехам, ‑ баит, бог дает. Заходи, желанный, уж как рад‑то будет. Пошел Ефим через сени, через двор на пчельник к Елисею. Вошел на пчельник, смотрит ‑ стоит Елисей без сетки, без рукавиц, в кафтане сером под березкой, руки развел и глядит кверху, и лысина блестит во всю голову, как он в Иерусалиме у гроба господня стоял, а над ним, как в Иерусалиме, сквозь березку, как жар горит, играет солнце, а вокруг головы золотые пчелки в венец свились, вьются, а не жалят его. Остановился Ефим. Окликнула старуха Елисеева мужа. ‑ Кум, ‑ говорит, ‑ пришел! Оглянулся Елисей, обрадовался, пошел куму навстречу, полегонечку пчел из бороды выбирает. ‑ Здорово, кум, здорово, милый человек... Хорошо сходил? ‑ Ноги сходили, и водицы тебе с Иордана‑реки принес. Заходи, возьми, да принял ли господь труды... ‑ Ну и слава боту, спаси Христос. Помолчал Ефим. ‑ Ногами был, да душой‑то был ли, али другой кто... ‑ Божье дело, кум, божье дело. ‑ Заходил тоже я на обратном в хату, где ты отстал... Испугался Елисей, заторопился: ‑ Божье дело, кум, божье дело. Что ж, заходи, что ли, в избу ‑ медку принесу.