Главная Учебники - Литература Лекции по литературе, сочинения - часть 4
Автор: Шукшин В.М.
Старик с утра начал маяться. Мучительная слабость нава... Слаб он был давно уж, с месяц, но сегодня какая-то особенная слабость -- такая тоска под сердцем, так нехоро, хоть плачь. Не то чтоб страшно сделалось, а удивитель: такой слабости никогда не было. То казалось, что отнялис ноги... Пошевелит пальцами -- нет, шевелятся. То на терпнуть левая рука, шевелил ею -- вроде ничего. Но какая слабость, Господи!.. До полудня он терпел, ждал: может, отпустит, может, оживеет маленько под сердцем -- может, покурить захочется или попить. Потом понял: это смерть. -- Мать... А мать! -- позвал он старуху свою. -- Это... по вить я. -- Господь с тобой! -- воскликнула старуха. -- Кого там выдумываешь-то лежишь? -- Сняла бы как-нибудь меня отсудова. Шибко тяжко. -- Старик лежал на печке. -- Сними, ради Христа. -- Одна-то я рази сниму. Сходить нешто за Егором? -- Сходи. Он дома ли? -- Даве крутился в ограде... Схожу. Старуха оделась и вышла, впустив в избу белое морозное облако. "Зимнее дело -- хлопотно помирать-то", -- подумал ста. Пришел Егор, соседский мужик. -- Мороз, язви ево! -- сказал он. -- Погоди, дядя Степан, маленько обогреюсь, тогда уж полезу к тебе. А то застужу. Тебе чего, хуже стало? -- Совсем плохо, Егор. Помираю. -- Ну, что ты уж сразу так!.. Не паникуй особо-то. -- Паникуй не паникуй -- все. Шибко морозно-то? -- Градусов пятьдесят есть. -- Егор закурил. -- А снега на полях -- шиш. Сгребают тракторами, но кого там! -- Может, подвалит ишо. -- Теперь уж навряд ли. Ну, давай слезать будем... Старуха взбила на кровати подушку, поправила перину. Егор встал на припечек, подсунул руки под старика. -- Держись мне за шею-то... Вот так! Легкий-то какой стал! -- Выхворался... -- Прям как ребенок. У меня Колька тяжельше. Старика положили на кровать, накрыли тулупом. -- Может, папироску свернуть? -- предложил Егор. -- Нет, неохота. Ах ты, Господи, -- вздохнул старик, -- зимнее дело -- помирать-то... -- Да брось ты! -- сказал Егор серьезно. -- Ты гони от се эти мысли. -- Он пододвинул табуретку к кровати, сел. -- Меня на фронте-то вон как задело! Тоже думал -- каюк. А доктор говорит: захочешь жить -- будешь жить, не захо -- не будешь. А я и говорить-то не мог. Лежу и думаю: "Кто же жить не хочет, чудак-человек?" Так что лежи и думай: "Буду жить!" Старик слабо усмехнулся. -- Дай разок курну, -- попросил он. Егор дал. Старик затянулся и закашлялся. Долго кашлял... -- Прохудился весь... Дым-то, однако, в брюхо прошел. Егор хохотнул коротко. -- А где шибко-то болит? -- спросила старуха, глядя на старика жалостливо и почему-то недовольно. -- Везде... Весь. Такая слабость, вроде всю кровь выцедили. Помолчали все трое. -- Ну, пойду я, дядя Степан, -- сказал Егор. -- Скотинешку попоить да корма ей задать... -- Иди. -- Вечерком ишо зайду попроведую. -- Заходи. Егор ушел. -- Слабость-то, она от чего? Не ешь, вот и слабость, -- заметила старуха. -- Может, зарубим курку -- сварю бульону? Он ить скусный свеженькой-то... А? Старик подумал. -- Не надо. И поесть не поем, а курку решим. -- Да Бог уж с ей, с куркой! Не жалко ба... -- Не надо, -- еще раз сказал старик. -- Лучше дай мне полрюмки вина... Может, хоть маленько кровь-то заиграет. -- Не хуже ба... -- Ничо. Может, она хоть маленько заиграет. Старуха достала из шкафа четвертинку, аккуратно за пробкой. В четвертинке было чуть больше половины. -- Гляди, не хуже ба... -- Да когда с водки хуже бывает, ты чо! -- Старика досада взяла. -- Всю жизнь трясетесь над ей, а не понимаете: вод -- это первое лекарство. Сундуки какие-то... -- Хоть счас-то не ерепенься! -- тоже с досадой сказала старуха. -- "Сундуки"... Одной уж ногой там стоит, а ишо шебаршит кого-то. Не велел доктор волноваться-то. -- Доктор... Они вон и помирать не велят, доктора-то, а люди помирают. Старуха налила полрюмочки водки, дала старику. Тот хлебнул -- и чуть не захлебнулся. Все обратно вылилось. Он долго лежал без движения. Потом с трудом сказал: -- Нет, видно, пей, пока пьется. Старуха смотрела на него горько и жалостливо. Смотре, смотрела и вдруг всхлипнула: -- Старик... А, не приведи Господи, правда помрешь, чо же я одна-то делать стану? Старик долго молчал, строго смотрел в потолок. Ему трудно было говорить. Но ему хотелось поговорить хорошо, обстоятельно. -- Перво-наперво: подай на Мишку на алименты. Скажи: "Отец помирал, велел тебе докормить мать до конца". Скажи. Если он, окаянный, не очухается, подавай на алименты. Стыд стыдом, а дожить тоже надо. Пусть лучше ему будет стыдно. Маньке напиши, штоб парнишку учила. Парнишка смышленый, весь "Интернационал" назубок знает. Скажи: "Отец велел учить". -- Старик устал и долго опять лежал и смотрел в потолок. Выражение его лица было торжествен и строгим. -- А Петьке чего сказать? -- спросила старуха, вытирая слезы; она тоже настроилась говорить серьезно и без слез. -- Петьке?.. Петьку не трогай -- он сам едва концы с кон сводит. -- Может, сварить бульону-то? Егор зарубит... -- Не надо. -- А чего, хуже становится? -- Так же. Дай отдохну маленько. -- Старик закрыл глаза и медленно, тихо дышал. Он правда походил на мертвеца: ка-то отрешенность, нездешний какой-то покой были на лице его. -- Степан! -- позвала старуха. -- Мм? -- Ты не лежи так... -- Как не лежи, дура? Один помирает, а она -- не лежи так. Как мне лежать-то? На карачках? -- Я позову Михеевну -- пособорует? -- Пошли вы!.. Шибко он мне много добра исделал... Курку своей Михеевне задарма сунешь... Лучше эту курку-то Егору отдай -- он мне могилку выдолбит. А то кто долбить-то станет? -- Найдутся небось... -- "Найдутся". Будешь потом по деревне полоскать -- кому охота на таком морозе долбать. Зимнее дело... Что бы летом-то! -- Да ты чо уж, помираешь, что ли! Может, ишо оклемаисся. -- Счас -- оклемался. Ноги вон стынут... Ох, Господи, Господи!.. -- Старик глубоко вздохнул. -- Господи... тяжко, прости меня, грешного. -- Степан, ты покрепись маленько. Егор-то говорил: "Не думай всякие думы". -- Много он понимает! Он здоровый как бык. Ему скажи: не помирай -- он не помрет. -- Ну, тада прости меня, старик, если я в чем виноватая... -- Бог простит, -- сказал старик часто слышанную фразу. Ему еще что-то хотелось сказать, что-то очень нужное, но он как-то стал странно смотреть по сторонам, как-то нехорошо забеспокоился... -- Агнюша, -- с трудом сказал он, -- прости меня... я маленьк заполошный был... А хлеб-то -- рясный-рясный!.. А погляди-ко в углу-то кто? Кто там? -- Где, Степан? -- Да вон!.. -- Старик приподнялся на локте, каким-то жутким взглядом смотрел в угол избы -- в передний. -- Вон же она, -- сказал он, -- вон... Сидит, гундосая. Егор пришел вечером... На кровати лежал старик, заострив кверху белый нос. Старуха тихо плакала у его изголовья... Егор снял шапку, подумал немного и перекрестился на икону. -- Да, -- сказал он, -- чуял он ее.
|