Главная      Учебники - Философия     Лекции по философии - часть 6

 

Поиск            

 

Н.А. Бердяев о смысле истории

 

             

Н.А. Бердяев о смысле истории

Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова

Исторический факультет

Н.А. Бердяев о смысле истории.

доклад по истории философии

студента II курса д/о

Ветченко

Руководитель семинара:

Халуторных

Москва

Становление Н.А. Бердяева как самостоятельного и оригинального мыслителя произошло именно через философию истории. В работе «Смысл истории» (1923) он дает следующее ее базисное определение:

«Философия истории, историческое познание, есть один из путей к познанию духовной действительности. Это есть наука о духе, приобщающая нас к тайнам духовной жизни... Философия истории берет человека в совокупности действия всех мировых сил, т.е. в величайшей полноте и величайшей конкретности... и эта совокупность мировых сил порождает действительность высшего порядка, которую мы именуем исторической действительностью»[1] .

Однако понять философию истории Бердяева невозможно без его общефилософских воззрений. Центральное место в его учении занимает философская антропология – учение о свободе человека и его духовности, которая разворачивается как историческая драма борьбы природного и духовного начал в человеке и его истории.

В обосновании этой идеи Бердяевым можно выделить четыре основных направления: 1)обоснование абсолютной свободы человека как условия его существования и творчества; 2)разработка метафизики духа на основе истолкования религиозно-мистических интуиций о свободно духовных отношениях человека с Богом; 3)истолкование мира и общества как результата объективации творческой деятельности человека и их антиномичности; 4)осмысление духовного опыта человечества как способа преодоления антиномии путем «просветления» объективированного, «падшего» мира. В обосновании своих философских построений Бердяев использует христианское вероучение, видя в нем символическое выражение подлинной теогонии мира, тайну которой он стремится разгадать и представить в своем варианте философии христианского экзистенциализма с выходом на учение о судьбе человека и смысле истории.

Исходной философской установкой Бердяева является положение, что только целостный человек, вкорененный в глубину бытия и воодушевляемый Богом, может служить основанием и целью сущего. Духовная жизнь не есть отражение какой-либо реальности, она есть самая реальность. Однако о духе нельзя выработать понятия, хотя можно уловить его признаки. К последним Бердяев относит свободу, творчество, любовь, красоту, добро как Божественное откровение.

Человек, человечество, согласно Бердяеву, существует предвечно в замысле Божьем. А это значит, что и божественность изначально присуща воплощенному человечеству. Мыслитель убежден, что самой гениальной идеей Бога была идея человека, а самой гениальной идеей человека – Бог. Гениальность этих идей и их тождество находят выражение в идее Богочеловечества как единства божественного и человеческого начала в земной и небесной истории. Вслед за Вл. Соловьевым Бердяев исходит из того, что Бог и человек возникли одновременно и местом их встречи стало духовное поприще. «Бог возжелал своего другого и ответной любви его». Так произошло творение мира, средоточием которого изначально был человек. Но одновременно в результате этого миротворения и безличное божество стало Богом.

Таким образом, человек не только результат божественного творения, но и дитя предвечной свободы, без которой он не был бы богоподобным. Он должен был на собственном опыте вкусить все соблазны и тяготы свободы, ответственность за нее перед собственной совестью и перед Богом. Первым результатом испытания свободой стали, согласно Бердяеву, объективация духа в результате разграничения добра и зла и выпадение человека из царства духа в "объективированный" и тем самым искаженный, «падший» мир. «Объективация» является одной из центральных категорий метафизики Бердяева. По своему смыслу она близка таким достаточно распространенным в гегелевской и марксистской философии понятиям, как «отчуждение» и «опредмечивание».

Объективация означает выброшенность человека во вне, его подчинение власти необходимости, пространства, времени, рациональности. Бердяев выделяет основные признаки объектированного мира, которые и определяют условия существования человека, его рабского положения в этом мире: отчуждение объекта от субъекта; поглощенность неповторимо-индивидуального, личного общим, безлично-универсальным; господство необходимости, детерминации извне, подавление и закрытие свободы; приспособление к массивности мира и истории, к среднему человеку, социализация человека и его мнений, уничтожающая оригинальность. В результате объективации происходит раздвоение мира на феноменальный, или эмпирический, в который человек оказался выброшенным, и оставшийся по ту сторону, ноуменальный мир. Закрепленная сознанием привычка жить в этом «падшем мире» привела к тому, что именно он признается первичным, действительным миром. Эта раздвоенность порождает трагизм человеческого существования. Человек переживает острое чувство одиночества, страха перед существующим миром и тоски по мирам иным, отблески которых прорываются в его снах, мистических прозрениях и творческих интуициях. В порядке компенсации за утраченную возможность непосредственного общения с Богом у человечества вырабатывается способность познания мира и творчества в условиях объективированного, «падшего» мира. Творчество есть прорыв духа из небытия и свободы в бытие и мир истории. Однако даже в моменты наивысшего духовного напряжения в процессе творчества человек роковым образом обречен на объективацию своих творений в падшем мире и тем самым усугубляет его падшесть. Это противоречие целиком переносится и на философию Бердяева.

Его философия истории начинается с разведения понятий «историческое» и «историзм». «Историзм» относится к исторической науке, имеющей дело с эмпирическим, или феноменальным миром исторических событий, совершающихся в разорванном времени одно после другого, вытесняющих это другое. «Историческое» - сфера философии истории. В нем раскрывается сущность бытия и духовная сущность самого человека. «Историческое» есть конкретная, сращенная во времени, целостная форма человеческого бытия. «Историческое» не только универсально, но и индивидуально. Человек находится в историческом и историческое находится в человеке. «Между человеком и «историческим» существует такое глубокое, такое таинственное в своей первооснове сращение, такая конкретная взаимосвязь, что разрыв их невозможен. Нельзя выделить человека из истории, нельзя взять его абстрактно, и нельзя выделить историю из человека»[2] .

Вместе с тем история далеко не всегда совпадает с сущностью исторического. Более того, историзм, свойственный исторической науке, сплошь и рядом бывает весьма далек от «тайны исторического». Конечно, замечает Бердяев, «историческое» не следует рассматривать по аналогии с материальной, физической или географической, реальностью. «Историческое» есть реальность особого рода. Историческое есть такая конкретная и цельная реальность, в которой человек является одновременно и субъектом и объектом истории, а настоящее пребывает в прошлом и будущем.

Проблема исторического неразрывно связана с вопросом о природе и специфике времени, о соотношении времени и вечности, потому что история есть процесс во времени, ускоренном в вечности. Бердяев соглашается с Кантом, относящим время к формам чувственного созерцания феноменального мира, ноуменальный же мир – царство вечности, законы которой не поддаются человеческому восприятию. Но он решительно расходится с кенигсбергским мыслителем в истолковании связи между этими двумя мирами, между временем и вечностью. В частности, он различает три времени: время космическое, историческое и экзистенциальное, или «метаисторическое». Время космическое равномерно и имеет метрическое измерение, время историческое как бы вставлено во время историческое и потому оно может иметь метрическое значение по десятилетиям и векам. Но оно направлено грядущему, к новизне. В нем каждое событие неповторимо. Время экзистенциальное не измеряется метрически, его длительность зависит от напряженности переживаний, здесь нет различия между прошлым и будущим, концом и началом, но совершается вечная мистерия духа. История происходит в своем историческом времени. Но она не зачинается в нем и не может в нем кончиться. История причастна ко времени космическому, но по отношению к нему она оказывается лишь подчиненной частью природного процесса, для которого ее существование не имеет никакого смысла. Экзистенциальное время внедряется в историческое время через прорывы метаисторического начала в творчестве. Именно вследствие этого в истории происходят развитие, обогащение, возврат «к чистым истокам».

Историческое время проистекает от прошлого через настоящее к будущему. Причем на эмпирическом уровне будущее «пожирает прошлое», превращая жизнь в кладбище, где на костях умерших отцов воздвигается новая жизнь сынов. В этом процессе настоящее оказывается ускользающе малой величиной, которое поэтому легко приносится в жертву будущему. Но в истории через дурное, разорванное время проявляется истинное метаисторическое время, в котором прошлое живет в настоящем и продолжается в будущем. Поэтому, подчеркивает Бердяев, нет ничего важней для исторического познания, как установление должного отношения к прошлому и будущему, необходимо преодолеть тот культ будущего, во имя которого различные теории прогресса приносят в жертву настоящее, предавая забвению прошлое. Разрыв между вечным и временным, между прошлым и будущим есть величайшее заблуждение сознания, служащее препятствием на пути создания подлинной философии истории.

Как особый тип реальности историческое должно иметь свою гносеологию, свою теорию познания. В этой роли и выступает философия истории или историософия. Чтобы проникнуть в тайну исторического, философ должен погрузиться в историю и постигнуть ее как свою судьбу. «Настоящий путь философии истории есть путь к установлению тождества между человеком и историей, между судьбой человека и метафизикой истории»[3] . Это тождество достигается через историческую память как некоторое духовное отношение к «историческому» в историческом познании, которое в результате оказывается внутренне, духовно преображенным и одухотворенным. В определенном смысле историческая память обеспечивает победу вечности над забвением и смертью. Она уходит в самые глубины вечности. Поэтому, заключает Бердяев, «истинная философия истории есть философия победы истинной жизни над смертью, есть приобщение человека к другой, бесконечно более широкой и богатой действительности, чем та, в которую он ввергнут непосредственной эмпирией»[4] .

Философия истории возможна постольку, поскольку она содержит пророческий момент. Она всегда пытается открыть смысл, который может быть явлен лишь в будущем. На этом основаны все пророчества о «светлом будущем», в форме ли хилиастского ожидания тысячелетнего Царства Божьего на земле или коммунистического рая. Вместе с тем философия истории есть пророчество не только о будущем, но и о прошлом, так как и о нем она судит с позиций идеала будущего. Более того, утверждает Бердяев, никакой другой философии истории, кроме пророческой, быть не может. Пророческой является не только философия истории Библии и Августина, но философия истории Гегеля, Сен-Симона, Конта, Маркса.

Человек есть существо историческое. История – это судьба человека, тот путь, которым он, выброшенный в тварный мир объективаций, должен идти. Он не может сбросить с себя бремя истории. Вместе с тем он ставит перед собой отнюдь не только благие цели и вкладывает в них свою творческую силу и страсть. Но история равнодушна к человеку, поскольку преследует не человеческие цели, а цели цивилизаций, государств, наций, классов и при этом всегда вдохновляется идеалами экспансии и силы. История использует человека в качестве материала для нечеловеческих целей. И в этом смысле вся история делалась и делается как преступление. Она развивается по законам античеловеческой морали. В ней господствует эгоизм, борьба классов, войны между государствами, насилие всякого рода.

Действие рока в истории вытесняет действие Бога и человеческой свободы, порождает свои воплощения, ведет к объективации «рабьего мира», насыщенного враждой и ненавистью. Поэтому между историей и человеком, путями истории и путями человеческими всегда существует глубочайший конфликт. Но несмотря на это мы не можем перестать быть историческими существами. Человек втягивается в историю, подчиняется ее року и одновременно сопротивляется истории, противопоставляя ей ценность личности, индивидуальной судьбы. Однако в пределах земной истории этот конфликт неразрешим. Но у истории, кроме земного пути есть свой сокровенный метаисторический смысл, который прорывается в земную историю, просветляет и направляет ее путь. Этот смысл, согласно Бердяеву, и открывается в движении к Царству Божьему, откровенно обозначившемуся явлением Христа.

Однако переход от истории к метаистории возможен только на основе свободы человека. Свобода, как уже отмечалось, не есть акт творения, она имманентна творческой личности. Погруженная в объективированный, падший мир, личность сознает себя творческой субстанцией, действующим виновником, а не только объектом, тем паче жертвой истории. Она может возвышаться над эмпирическими условиями своего существования, что является доказательством ее не-эмпирической природы. Вместе с тем абсолютная свобода личности предполагает свободу зла, а значит и непредсказуемость исторического процесса. «Если бы не было свободы зла, связанного с основными началами человеческой жизни, если бы не было этого темного начала, - утверждает Бердяев, - то не было и истории»[5] . Таким образом, в абсолютной свободе, совершенно иррациональной – разгадка трагедии мировой истории. Свобода есть метафизическая основа истории, которая рассматривается Бердяевым как драма, или мистерия свободы в отношениях между Богом и Его другим – человеком. Свобода придает напряжение, драматизм его их отношениям. В результате человеческая судьба есть не только земная, но и небесная, не только историческая, но и метафизическая судьба, не только человеческая драма, но и драма Божественная.

С этих позиций Бердяев проводит последовательную критику теории прогресса, с ее верой в светлое будущее человечества.

«В истории нет прямой линии совершающегося прогресса добра, прогресса совершенства, в силу которого грядущее поколение стоит выше поколения предшествующего; в истории нет и прогресса счастья человеческого – есть лишь трагическое все большее и большее раскрытие внутренних начал бытия, раскрытие самых противоположных начал, как светлых, так темных, как божественных, так и дьявольских, как начал добра, так начал зла. В раскрытии этих противоречий и в выявлении их и заключается величайший внутренний смысл исторической судьбы человечества»[6] .

И поскольку история не имеет смысла в себе, а имеет метаисторический смысл, постольку неизбежен конец истории и суд над ней, представленный в мифологеме апокалипсиса. Вопреки догматическому истолкованию апокалипсиса как «страшного суда», Бердяев, исходя из своих персоналистических установок, полагает, что это будет суд во имя человеческой личности и конца бесчеловечной истории. Это будет своего рода персоналистическая революция во имя реализации полноты жизни человеческой личности. В этом смысле апокалипсис – это не только откровение конца истории, но и откровении конца зла внутри истории.

Таким образом, проблема отношения человека и истории разрешима только на почве эсхатологии, т.е. философия истории как учения о конце земной истории и ее завершении в Царстве Божием. Но наступление его не придет само собой или милостью Божией. Оно «уготовляется человеком», зависит от его творческих усилий. Но и Бог не безучастен в этом процессе, он направляет творческие силы человека к созиданию высших ценностей, концентрация которых способна прорвать жесткие законы необходимости объектированного, «падшего» мира и послужить зародышем нового эона, или нового просветленного цикла существования вечности. История, таким образом, есть Богочеловеческий процесс.

Если следовать посылкам Бердяева, то нельзя не придти к самым пессимистическим выводам, поскольку ни одна из задач, которые ставились в историческом процессе, не может быть разрешимой внутри потока исторического времени. В этом смысле история есть неудача духа. Однако ее сокрытый смысл состоит в том, что она есть путь к иному миру и подготовление к нему человечества. И в заключение своей философии истории Бердяев прибегает к откровенному пророчеству:

«Разрывается связь времен, замкнутый круг мировой действительности перестает существовать; в него сливаются энергии иных ступеней действительности, история нашего мирового времени кончается и потому только и приобретает смысл»[7] .

Таким образом, хотя история – это трагическая судьба человечества, не разрешимая в пределах исторического времени, она должна иметь свой последний всеразрешающий акт. Неразрешимое в пределах истории, разрешается за ее пределами. А потому неизбежно прохождение через очищение и смерть во имя воскресения человечества и его возвращения в Царство Духа. Торжество духа означает конец феноменальной истории и ее переход в качественно новый эон ноуменального мира вечно обновляющегося Абсолюта.

Тема судьбы России является сквозной для историософских исканий и публицистических раздумий Н.А. Бердяева. В «Судьбе России» он прогнозирует мессианскую роль России в мировом историческом процессе. В духе своих апокалиптических настроений эту надежду он связывал с войной, в ходе которой Россия, пройдя через суровые испытания, обретает, наконец, мужество преодолеть свой провинциализм и «вечно бабье терпенье» и выйдет на поприще международной жизни, более того, собравшись с духом, сумеет реализовать свою идею на благо всего человечества. Дело в том, что по убеждению Бердяева, Россия еще не вошла по настоящему в жизнь европейского человечества. «Великая Россия все еще оставалась уединенной провинцией в жизни мировой и европейской, ее духовная жизнь была обособлена и замкнута»[8] . Поэтому военная встряска необходима для России, чтобы она наконец обрела себя, очистив свою душу от «темного вина» стихийного своеволия и мракобесия, и стала вровень с мировыми европейскими странами. Но, главное, Бердяев надеялся, что «великий раздор войны должен привести к великому соединению Востока и Запада», что «творческий дух России займет, наконец, великодержавное положение в духовном мировом концерте»[9] .

К сожалению, мировая война и связанные с ней потрясения не оправдали ожиданий и надежд Бердяева. Возвращаясь после тяжелого поражения России в войне и подписания позорного Брестского мира к данной теме, он с великим прискорбием констатирует: «Русский народ не выдержал великого испытания войны. Он потерял свою идею». Более того, он пал жертвой «земного, коммунистического рая». Значит ли это, что идея России оказалась ложью? – задается он мучительным вопросом и с надеждой, переходящей в уверенность, отвечает на него: «Идея России остается истинной и после того, как народ изменил своей идее, после того, как он низко пал. Россия, Божья мысль, осталась великой, в ней есть неистребимое онтологическое ядро"[10] .

Позднее, обращаясь к русской идее, Н.А. Бердяев заявляет, что в основе исторической судьбы России заложен и движет ею сокрытый смысл истории, выводящий ее из ограниченного во времени и пространстве провинциального мира исторических задач на простор космического мышления. Он предрекает, что Россия, преодолев соблазны земной истории, дойдет до осознания идеи космической общественности. В связи с этим он намечает целую экологическую программу. Перед человечеством встанет проблема овладения и управления всей поверхностью земного шара с его океанами и материками, проблема сближения Востока и Запада, причем не только в привычном значении – России и Европы, - но и с подключением в мировой процесс Индии, Китая и мусульманского мира. В решении этой универсальной задачи на долю России выпадает великая миссия выступить «с благой вестью о наступлении Царства Божьего» с верой в осуществление иного мира на основе радикального преображения этого мира. Бердяев умер с уверенностью, что «Россия и русский народ могут сыграть в этом большую роль в силу нашего эсхатологического характера. Но это дело свободы, а не необходимости», - заключает он[11] .

Итак, для Н.А. Бердяева конец истории отнюдь не означает конца мира, а только переход в иной более совершенный эон, или цикл его существования. Новой же сильной идеологии, которая могла бы стать моделью нового развития истории, нет. Поэтому в перспективе истории остается либо повторение пройденного, либо ее конец. Правда, остается еще надежда, которую вынашивал Бердяев, что человечество, русский народ, в частности, совершит еще прорыв в сферу Духа.


Список использованной литературы:

1.Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990.

2.Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990.

3.Бердяев Н.А. Новое Средневековье: размышления о судьбе России и Европы. М., 1991.

4.Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М., 1997.

5.Ермичев Три свободы Н.Бердяева. М., 1990.

6.Замалеев А.Ф. Лекции по истории русской философии. СПб., 1995.

7.Зеньковский История русской философии. Л.,1991.


[1] Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С. 13, 14.

[2] Там же. С.14.

[3] Бердяев Н.А. Смысл истории. М., 1990. С.16.

[4] Там же. С.17.

[5] Бердяев Н.А. Смысл истории. С.24.

[6] Там же. С. 150.

[7] Бердяев Н.А. Смысл истории. С.160.

[8] Бердяев Н.А. Судьба России. М., 1990. С.9.

[9] Там же.

[10] Там же. С. 5, 6.

[11] Бердяев Н.А. Самопознание. С.306. См.: Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Русская философия истории. М.,1997. С.308.